За барьером щелкнуло и заговорило радио. Катя прислушалась. Диктор быстро, тихо говорил по-английски, можно было разобрать слово «шип» — корабль. «Да это телевизор, что в углу, рядом с окошком», — вспомнила Катя и повернулась лицом к барьеру. Резко скрипнули доски под каблуками, запахло пылью.
Сейчас же тонкий голос спросил:
— Крыса за ковром?
— Простите, сэр? — пробасил Джошуа.
— Можете идти, Виллис. Я позвоню.
Сквозь щелку в барьере Катя видела, что негр уходит, волоча ноги и оглядываясь. Вот он еще раз сверкнул глазами, закрывая дверь. Это справа от окна. Слева было видно хуже — щелка перекашивалась направо. Ага, двое сидят за столиком, а дальше, в глубине комнаты, экран телевизора. Цветной телевизор, смотри-ка!
— Да, лакомый кусок этот корабль! — проговорил хозяин.
— Велик для любой глотки, — сказал второй.
У него был тихий, ленивый, сиплый голос.
— Баккарди у вас отличный, мистер Уоррен, — сипло сказал второй. — Настоящая «белая этикетка», редкость в наши дни…
— Рад доставить вам удовольствие, Майкл. Значит, на бирже застой?
— Ску-учища, мистер Уоррен. На бирже скучища, в конторе мухи засыпают на лету.
— Преувеличиваете, Майкл. Я слышал, у вас были интересные дела.
— А-а, ничего интересного для вас. Вы теперь помещик…
Хозяин засмеялся.
— Выкладывайте, Майкл! «Морским драконом» вы занимались?
— А нечего выкладывать, — лениво засипел Майкл. — «Дракона» купило неизвестное лицо. Ну, я узнал фамилию. Солана. Бразильский подданный.
— Частное лицо все-таки?
— Я бы сказал — даже слишком частное. Известно только имя, других сведений получить не удалось.
— Как же вы так…
— Дал маху, хотите сказать? Он законспирирован намертво. Я покрутился, покрутился и плюнул.
— Надеюсь, субмарина разоружена?
— Начисто, в том и дело! Я сначала решил, что бразильские вояки приобретают «Дракона» через подставное лицо. Нет… Частное судно, не застраховано, новое название — «Голубой кит».
— Не застраховано? Интересно! — сказал хозяин.
Кате было скучно и неудобно сидеть. Она старалась не шевелиться, чтобы не подвести Джошуа, и скучала. От нечего делать она попробовала вспомнить — кто из литературных героев кричал; «Крыса за ковром!» Вспомнила: Гамлет, принц датский, когда Полоний прятался за ковром, как она сейчас за барьером.
— Интересно, — согласился Майкл. — Для меня. Я — сыщик на службе страховой компании. Но тысяча извинений, мистер Уоррен, вы теперь помещик. Какой вам интерес в делах? Вы и телепередачи смотрите, и читаете газеты, и слушаете мою болтовню. Зачем вам эта скучища? Разводили бы лошадей.
— Я тридцать лет страховал корабли, — мягко сказал Уоррен. — Тридцать лет! Это накладывает клеймо, знак рабства, Майкл. Вы тоже занимались «Драконом» из чистой любознательности.
— Да я шучу, сэр. Мы все меченые, как атомы. Тридцать лет назад я ходил в коротких штанишках… О, начинают спуск!
Катя оживилась — щуплая фигура хозяина поднялась из кресла. Телевизор заговорил громче:
— …"Бродкастинг систем". Оптические устройства поставлены фирмой Стоун…
Телевизор говорил громко, но экрана Катя не видела совсем, потому что и гость и хозяин подошли к приемнику.
— Вы сегодня вылетаете на место? — спросил хозяин.
— Да, сэр. Надо посмотреть, что они поднимут.
— …Вы видите, как главный специалист фирмы подходит к лебедке. Прежде чем «бэтискэйфбритн» опустится на дно, туда будет послана телевизионная камера. Внимание! Вы будете первыми. В глубинах океана вы первыми увидите корпус прекраснейшего корабля столетия — «Леонардо да Винчи». Лишь завтра «бэтискэйфбритн» погрузится в пучину, сегодня же на разведку выходит телевидение! Внимание! Лебедка пошла! Спуск будет продолжаться около часа. Сейчас камера коснется воды…
Катя схватилась за лакированные стойки барьера и вертела головой, чуть ли не визжа от возбуждения. «Леонардо да Винчи»! Ничего, ничего не видно! Она лихорадочно соображала — как ей поступать теперь? Выйти к этим людям и повторить слова Дювивье? Раз они страхуют корабли, то им невыгодно, чтобы корабли тонули. Они платят деньги владельцам утонувших кораблей, а сыщики страховых компаний выслеживают — не утопили ли хозяева свои корабли нарочно, чтобы получить страховую премию. Об этом Катя читала много раз… Но что делать?
«Вставай, трусиха!» — сказала себе Катя. И встала.
Тощий Уоррен и грузный Майкл, повернувшись к ней спинами, глядели на экран. Между их плечами была видна полоска экрана — сине-зеленые лучи веером. Катя осторожно кашлянула — не слышат…
Ее голова еле высовывалась над барьером, как Петрушка в кукольном театре. Пришлось приподняться на цыпочках.
— М-хм!
Не слышат. «Глубина — сто футов»[2], — провозгласил диктор. И вдруг послышался тихий вибрирующий голос. Он говорил по-русски: «Береза, береза, возврат через тридцать секунд, прием…»
Катя обомлела. Майкл повернулся рывком — стакан в толстой руке, сигарета в углу рта…
— А, мисс Элизабет! — сказал Майкл.
— Где она? — недовольно обернулся хозяин.
— Я не мисс Элизабет… — начала Катя. — Прошу прощения…
Окно, телевизор, белые рубашки и удивленные лица мужчин заволокло туманом.
— Ой, погодите! — закричала Катя. — Погодите!
Первый раз она не хотела перемещаться: не успела ничего, не успела предупредить, не досмотрела передачу с того места, на котором была вчера!
Но поздно, поздно… Серебристая мгла сомкнулась над головой. Смолк телевизор — знакомые уже голоса переливались кругом, как вода на стенках стеклянного шара, и снова говорили, что лепесток перегружен, перегружен!.. Катя стояла на плоском камне у самого берега.
Едва переместившись, она вскочила и бегом бросилась к институту по сыпучему пыльному откосу. В институтском клубе стоял прекрасный телевизор. А вдруг наши принимают от англичан эту программу? «Ну что вам стоит, голубчики, — молила Катя на бегу, — это же интереснее, чем ваш глупый футбол, ну что вам стоит?!» «Бэтискэйфбритн»… — шептала она про себя. — Какое странное слово — «бэтискэйфбритн».
Конечно, передавали таблицу, нелепую выдумку, по Катиному мнению. Свердловское телевидение передавало ее часами. За всеми волнениями Катя проглядела нечто важное. Когда она появилась на камне, то на берегу, из-за бетонной сваи, поднялось бледное лицо Мити Садова. Потом он побежал за ней к клубу. Потом провожал до самого дома, прячась за соснами.
В этом городе сосны росли прямо на тротуарах между шестигранными бетонными плитами. За домами по горизонту шли плавные волны уральских гор. Это был отличный город, но он не мог ничем помочь Кате.
Сейчас же тонкий голос спросил:
— Крыса за ковром?
— Простите, сэр? — пробасил Джошуа.
— Можете идти, Виллис. Я позвоню.
Сквозь щелку в барьере Катя видела, что негр уходит, волоча ноги и оглядываясь. Вот он еще раз сверкнул глазами, закрывая дверь. Это справа от окна. Слева было видно хуже — щелка перекашивалась направо. Ага, двое сидят за столиком, а дальше, в глубине комнаты, экран телевизора. Цветной телевизор, смотри-ка!
— Да, лакомый кусок этот корабль! — проговорил хозяин.
— Велик для любой глотки, — сказал второй.
У него был тихий, ленивый, сиплый голос.
— Баккарди у вас отличный, мистер Уоррен, — сипло сказал второй. — Настоящая «белая этикетка», редкость в наши дни…
— Рад доставить вам удовольствие, Майкл. Значит, на бирже застой?
— Ску-учища, мистер Уоррен. На бирже скучища, в конторе мухи засыпают на лету.
— Преувеличиваете, Майкл. Я слышал, у вас были интересные дела.
— А-а, ничего интересного для вас. Вы теперь помещик…
Хозяин засмеялся.
— Выкладывайте, Майкл! «Морским драконом» вы занимались?
— А нечего выкладывать, — лениво засипел Майкл. — «Дракона» купило неизвестное лицо. Ну, я узнал фамилию. Солана. Бразильский подданный.
— Частное лицо все-таки?
— Я бы сказал — даже слишком частное. Известно только имя, других сведений получить не удалось.
— Как же вы так…
— Дал маху, хотите сказать? Он законспирирован намертво. Я покрутился, покрутился и плюнул.
— Надеюсь, субмарина разоружена?
— Начисто, в том и дело! Я сначала решил, что бразильские вояки приобретают «Дракона» через подставное лицо. Нет… Частное судно, не застраховано, новое название — «Голубой кит».
— Не застраховано? Интересно! — сказал хозяин.
Кате было скучно и неудобно сидеть. Она старалась не шевелиться, чтобы не подвести Джошуа, и скучала. От нечего делать она попробовала вспомнить — кто из литературных героев кричал; «Крыса за ковром!» Вспомнила: Гамлет, принц датский, когда Полоний прятался за ковром, как она сейчас за барьером.
— Интересно, — согласился Майкл. — Для меня. Я — сыщик на службе страховой компании. Но тысяча извинений, мистер Уоррен, вы теперь помещик. Какой вам интерес в делах? Вы и телепередачи смотрите, и читаете газеты, и слушаете мою болтовню. Зачем вам эта скучища? Разводили бы лошадей.
— Я тридцать лет страховал корабли, — мягко сказал Уоррен. — Тридцать лет! Это накладывает клеймо, знак рабства, Майкл. Вы тоже занимались «Драконом» из чистой любознательности.
— Да я шучу, сэр. Мы все меченые, как атомы. Тридцать лет назад я ходил в коротких штанишках… О, начинают спуск!
Катя оживилась — щуплая фигура хозяина поднялась из кресла. Телевизор заговорил громче:
— …"Бродкастинг систем". Оптические устройства поставлены фирмой Стоун…
Телевизор говорил громко, но экрана Катя не видела совсем, потому что и гость и хозяин подошли к приемнику.
— Вы сегодня вылетаете на место? — спросил хозяин.
— Да, сэр. Надо посмотреть, что они поднимут.
— …Вы видите, как главный специалист фирмы подходит к лебедке. Прежде чем «бэтискэйфбритн» опустится на дно, туда будет послана телевизионная камера. Внимание! Вы будете первыми. В глубинах океана вы первыми увидите корпус прекраснейшего корабля столетия — «Леонардо да Винчи». Лишь завтра «бэтискэйфбритн» погрузится в пучину, сегодня же на разведку выходит телевидение! Внимание! Лебедка пошла! Спуск будет продолжаться около часа. Сейчас камера коснется воды…
Катя схватилась за лакированные стойки барьера и вертела головой, чуть ли не визжа от возбуждения. «Леонардо да Винчи»! Ничего, ничего не видно! Она лихорадочно соображала — как ей поступать теперь? Выйти к этим людям и повторить слова Дювивье? Раз они страхуют корабли, то им невыгодно, чтобы корабли тонули. Они платят деньги владельцам утонувших кораблей, а сыщики страховых компаний выслеживают — не утопили ли хозяева свои корабли нарочно, чтобы получить страховую премию. Об этом Катя читала много раз… Но что делать?
«Вставай, трусиха!» — сказала себе Катя. И встала.
Тощий Уоррен и грузный Майкл, повернувшись к ней спинами, глядели на экран. Между их плечами была видна полоска экрана — сине-зеленые лучи веером. Катя осторожно кашлянула — не слышат…
Ее голова еле высовывалась над барьером, как Петрушка в кукольном театре. Пришлось приподняться на цыпочках.
— М-хм!
Не слышат. «Глубина — сто футов»[2], — провозгласил диктор. И вдруг послышался тихий вибрирующий голос. Он говорил по-русски: «Береза, береза, возврат через тридцать секунд, прием…»
Катя обомлела. Майкл повернулся рывком — стакан в толстой руке, сигарета в углу рта…
— А, мисс Элизабет! — сказал Майкл.
— Где она? — недовольно обернулся хозяин.
— Я не мисс Элизабет… — начала Катя. — Прошу прощения…
Окно, телевизор, белые рубашки и удивленные лица мужчин заволокло туманом.
— Ой, погодите! — закричала Катя. — Погодите!
Первый раз она не хотела перемещаться: не успела ничего, не успела предупредить, не досмотрела передачу с того места, на котором была вчера!
Но поздно, поздно… Серебристая мгла сомкнулась над головой. Смолк телевизор — знакомые уже голоса переливались кругом, как вода на стенках стеклянного шара, и снова говорили, что лепесток перегружен, перегружен!.. Катя стояла на плоском камне у самого берега.
Едва переместившись, она вскочила и бегом бросилась к институту по сыпучему пыльному откосу. В институтском клубе стоял прекрасный телевизор. А вдруг наши принимают от англичан эту программу? «Ну что вам стоит, голубчики, — молила Катя на бегу, — это же интереснее, чем ваш глупый футбол, ну что вам стоит?!» «Бэтискэйфбритн»… — шептала она про себя. — Какое странное слово — «бэтискэйфбритн».
Конечно, передавали таблицу, нелепую выдумку, по Катиному мнению. Свердловское телевидение передавало ее часами. За всеми волнениями Катя проглядела нечто важное. Когда она появилась на камне, то на берегу, из-за бетонной сваи, поднялось бледное лицо Мити Садова. Потом он побежал за ней к клубу. Потом провожал до самого дома, прячась за соснами.
В этом городе сосны росли прямо на тротуарах между шестигранными бетонными плитами. За домами по горизонту шли плавные волны уральских гор. Это был отличный город, но он не мог ничем помочь Кате.
9. ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ КАТЯ
Прошло трое суток после начала Катиных перемещений. Пока она сидит за письменным столом и делает вид, что решает задачи по алгебре, посмотрим, что происходит вокруг нее и что толкуют об ее приключениях.
В Англии слуга из богатого дома подозревает, что русская девочка — колдунья. Так он и рассказывает своей начальнице, экономке. Наивное мнение, особенно в век кибернетики. Но подумайте сами, разве мало наивных людей поклоняются особо могущественному колдуну — богу?
Хозяин дома и его гость, сыщик, не знают, что и подумать. Девочка исчезла из-за барьера самым таинственным образом — в облачке тумана. Гость высказал мнение, что девочка пришла в гости к кому-нибудь из слуг, и до правды теперь не доберешься, потому что слуги всегда горой стоят друг за друга. А туман… О, после хорошего «баккарди» чего только не померещится!
Шепчутся о Кате еще в одном месте — посреди Атлантического океана, на сорока градусах северной широты и семидесяти градусах западной долготы. На подводной лодке «Голубой кит», бывший «Морской дракон», инженер-радист Дювивье в десятый раз объясняет своим друзьям, что в радиотехнике чудес не бывает. И вообще чудес не бывает. Девочка появилась и исчезла, следовательно, русские научились перебрасывать людей на большие расстояния. Бен Ферри и Жан Понсека верят радиоинженеру, но в конечном счете тоже не знают, что думать.
На «Голубом ките» сохраняется режим полной тишины. Субмарина по-прежнему лежит на склоне подводного хребта, на глубине пятисот метров. Поблизости, под обрывом хребта, покоится мертвый корпус лайнера «Леонардо да Винчи». Глубина — полторы тысячи метров, так глубоко подводная лодка нырнуть не может.
Заметим, что Катя этого не знает. Она думает, что побывала на надводном корабле, с которого велась телепередача, и удивляется: почему бы Дювивье не предупредить корреспондентов об опасности? Те бы всему миру сообщили по радио и телевидению… Разговор мистера Уоррена и Майкла — о странной истории субмарины «Голубой кит», об ее таинственном покупателе — она пропустила мимо ушей. «Два Жана» и Бен Ферри как-то упустили из виду, что девочке надо назвать корабль, на котором она побывала.
Чего еще не знает Катя?
Что такое «бэтискэйфбритн». Почему вдруг начались перемещения. Почему Яков Иванович с каждым днем все позже возвращается из института. И что делает Митя Садов, тоже неизвестно Кате.
А он вот что делает. Сидит на полосатой скамье напротив Катиного дома и ждет, а для сокращения времени репетирует новый фокус.
В Англии слуга из богатого дома подозревает, что русская девочка — колдунья. Так он и рассказывает своей начальнице, экономке. Наивное мнение, особенно в век кибернетики. Но подумайте сами, разве мало наивных людей поклоняются особо могущественному колдуну — богу?
Хозяин дома и его гость, сыщик, не знают, что и подумать. Девочка исчезла из-за барьера самым таинственным образом — в облачке тумана. Гость высказал мнение, что девочка пришла в гости к кому-нибудь из слуг, и до правды теперь не доберешься, потому что слуги всегда горой стоят друг за друга. А туман… О, после хорошего «баккарди» чего только не померещится!
Шепчутся о Кате еще в одном месте — посреди Атлантического океана, на сорока градусах северной широты и семидесяти градусах западной долготы. На подводной лодке «Голубой кит», бывший «Морской дракон», инженер-радист Дювивье в десятый раз объясняет своим друзьям, что в радиотехнике чудес не бывает. И вообще чудес не бывает. Девочка появилась и исчезла, следовательно, русские научились перебрасывать людей на большие расстояния. Бен Ферри и Жан Понсека верят радиоинженеру, но в конечном счете тоже не знают, что думать.
На «Голубом ките» сохраняется режим полной тишины. Субмарина по-прежнему лежит на склоне подводного хребта, на глубине пятисот метров. Поблизости, под обрывом хребта, покоится мертвый корпус лайнера «Леонардо да Винчи». Глубина — полторы тысячи метров, так глубоко подводная лодка нырнуть не может.
Заметим, что Катя этого не знает. Она думает, что побывала на надводном корабле, с которого велась телепередача, и удивляется: почему бы Дювивье не предупредить корреспондентов об опасности? Те бы всему миру сообщили по радио и телевидению… Разговор мистера Уоррена и Майкла — о странной истории субмарины «Голубой кит», об ее таинственном покупателе — она пропустила мимо ушей. «Два Жана» и Бен Ферри как-то упустили из виду, что девочке надо назвать корабль, на котором она побывала.
Чего еще не знает Катя?
Что такое «бэтискэйфбритн». Почему вдруг начались перемещения. Почему Яков Иванович с каждым днем все позже возвращается из института. И что делает Митя Садов, тоже неизвестно Кате.
А он вот что делает. Сидит на полосатой скамье напротив Катиного дома и ждет, а для сокращения времени репетирует новый фокус.
10. ВОТ ЭТО ФОКУС!
Митя ждал довольно долго. Он был очень спокойным и благодушным человеком, так как пошел не в мать, а в отца, тоже благодушного пухлого добряка. Отец был шофером на дальних перевозках, на линии Киев — Одесса. Он водил огромный серебряный фургон-холодильник. Австрийский. Иногда, вернувшись из рейса, отец подруливал прямо к школе, чтобы поскорее повидаться с Митькой. Тогда фургон торжественно трубил своим иностранным сигналом на всю улицу, и учительница отпускала Митю вниз, поздороваться. Так было много лет, с первого класса до шестого, но в конце учебного года фургон не вернулся из рейса. Митя так и не узнал, что случилось на дороге, в ста километрах от Киева — перебегал ли кто дорогу, или навстречу попался пьяный водитель. Но отец не вернулся из этого рейса. Его привезли товарищи, и гроб не открыли даже на похоронах. А мать стала совсем невыносимой. Говорили, что на работе она тоже совсем невыносимая, что из жалости к сиротам ее взяли в Дровню, когда переводили лаборатории из Киева на Урал. Так Митя и попал на Урал. Тоську, младшую сестру, устроили в интернат, а он жил при матери и терпел. Одного он не выносил — холодильных фургонов…
Чего же он ждал на улице, Митя Садов? Почему он пренебрег такими приятными занятиями, как рыбная ловля или разговоры с друзьями? Он ждал, чтобы Катя избавила его от мучительного ощущения любопытства. Он ведь не ушел, когда Катя прогнала его, обозвав чертовым шпионом. Добродушный Митя притаился за прошлогодним бурьяном и все видел. Как исчезла Катя вместе с коричневым портфелем. Как появилась на том же месте, но в другой позе. Пока ее не было, Митя в страшном волнении то метался по берегу, то прятался в разных местах, но так, чтобы видеть камни. На его счастье, Катя появилась к нему спиной, и он успел рухнуть лицом вниз и укрыться за бетонной сваей.
Теперь он храбро ждал объяснений, хотя знал, что у Гайдученко рука тяжелая. Митя не считался с пустяками, когда его разбирало всерьез. Мать перед поркой предупреждала его: «Дмитро, опять тебя разбирает? Выдеру!..» Обычно Митя не внимал этому честному предупреждению, и его драли.
Митю Садова разобрало всерьез. Он ждал, взволнованно ерзая, как будто сидел на парте. Он ждал, как на выступлении известного фокусника — второй половины, когда маэстро повторяет свои номера, великодушно открывая всем их изнанку, и секреты перестают быть секретами, и назавтра можно начать репетировать перед зеркалом, а потом показать друзьям и услышать от них: «Силен, Садов, силен!..»
И вот «маэстро» появился на сцене. Екатерина Гайдученко выскользнула из-за стеклянной двери, как из-за кулис, и независимым шагом двинулась в сторону булочной. Митя сообразил: Лену Пирогову пошла навестить — Ленка вернулась из больницы. Поспешно спрятал кроличью лапку, которая заменяла ему белую мышь (он очень любил фокусы с белыми мышами).
— Гайдученко, погоди!
Катя оглянулась с недоброй улыбкой.
— Ты опять здесь?
— Ну… — сказал Митя, подражая Квадратику.
Мужественный тон не подействовал на Катю. Почти не поворачивая головы, она проговорила:
— Ты бы шел своей дорогой, Садов.
— Не пойду, — сказал Митя. — Ты чудеса фокусничаешь, а я своей дорогой должный ходить, да?
Катя повернулась кругом. Лицо у нее было такое, что Митя поежился, не ожидая хорошего.
— Должен ходить, должен!.. — приговаривала Катя, надвигаясь на мальчишку, как танк.
Митя живо отбежал на десять шагов, к углу дома.
— Шпионишь?! — грозно спросила Катя. — Выслеживаешь?! Все равно поймаю!
Садов потряс щеками. Нет, мол, не шпионю и не выслеживаю.
— Значит, просто так — прогуливаешься? — Она бросилась на Митю.
Он увернулся, забежал за будку с телефоном-автоматом. Катя — за ним. Он опять увернулся, вскочил в будку и стал держать дверь. Катя молча яростно дергала гремящую дверь.
Когда она просунула ботинок в щель, Митя сдался и завопил:
— Я не шпионил! Я фокус хотел узнать, иллюзион! Погоди-и!
Тут Катя вроде бы очнулась. Злые рыжие глаза стали опять серыми. Она рассмеялась. Громким, оскорбительным смехом. Садов утирал лоб и щеки, соображая, над чем она смеется? Он был уверен, что Катя на камнях репетировала иллюзионный номер, как он репетировал свои фокусы с монетами, картами и белыми мышами… Он не знал, что Катя вспомнила свои страхи: «Садов все видел, Садов все знает и растреплет по всей Дровне… Фокусник! Везде ему чудятся фокусы».
— Нет! — отрезала Катя. — Фирма секретов не выдает.
Она выдернула ботинок из-под двери и пошла было прочь, но нет! Катя не знала, что такое душа артиста. Настоящий артист должен быть готов на все ради искусства — вот как!
И артист Садов загородил дорогу Кате и воскликнул:
— Ты поступаешь, как человек из капиталистического мира, Гайдученко! Это не по-советски…
— Не правда!
— Правда! Зажимаешь. Разве не правда?!
Обвинение было очень серьезное. Приходилось объясняться, иначе получалось действительно не по-советски. Но как ему объяснишь?
— Пойми ты, чудак человек, это не мой секрет, — выкручивалась Катя. — Я дала слово никому не объяснять про этот… фокус. Иллюзион этот самый… А что ты называешь иллюзионом?
Митя, заискивая, объяснил, что фокусы можно показывать «чистые» — без приспособлений, ловкостью рук. А можно и при помощи приспособлений.
— Видела, как кролика вынимают из цилиндра с двойным дном?.. Не видела? Эх, ты!.. Вот цилиндр с двойным дном и есть приспособление для фокусов. Артист, который работает с таким цилиндром и прочими штуками, называется иллюзионистом, а фокусы с приспособлениями называют иллюзионом. Но секреты таких приспособлений берегут только капиталисты, так что если Катя не объяснит про свой фокус, то будет это не по-советски.
— Отстань! — мрачно перебила Катя. — Иллюзионщик…
Митя улыбался добродушно и растерянно. Ему казалось: вот он решится и приступит к Гайдученко с вопросом, и все получится замечательно. Она покажет «приспособление для исчезания», а он помчится домой и сделает себе такое же и даже еще лучше. Много лучше! У него есть друзья в ремесленном училище — помогут. Митя уже представлял себе покрывало, которого не видно на фоне речной воды. Серебристое, вроде палатки-серебрянки. Серебристое, отливающее, как спинка плотвички… Эх! Где только взять такой материал?
— Ну привет, Садов!
Расстроенный Митя не стал прощаться, а заложил руки в карманы и пошел рядом с Катей. А вдруг она применяла черный бархат или систему зеркал — испытанные приспособления иллюзионистов? Нет… Черный бархат годится только на фоне черного же бархата. Зеркало посреди реки не поставишь. Нет, нет! Конечно, серебрянка… Но какая? Вот вопрос.
— Ладно, — сказал Митя, — отстану. Сам попробую. Привет!
— Перемещаться? Вот чудак смешной! — вырвалось у Кати.
Вырвалось навязчивое слово. А слово-то не воробей. Действительно, раз вырвалось — не поймаешь!
Садов схватил ее за рукав.
— Куда перемещаться?!
— Ну пошли, расскажу, — сдалась Катя.
Так секрет наконец перестал быть секретом. Катя рассказала Мите о перемещениях. К Лене Пироговой она, конечно, не попала — добрый час они с Митей бродили по городку. Потрясенный Митя даже не задумался, почему доверили ему такую захватывающую тайну. Пожалуй, и сама рассказчица этого не знала. Может быть, надоело ей выкручиваться и изворачиваться — она была по натуре правдивым человеком и врала без удовольствия, по необходимости только. Может быть, замучила ее неизвестность — как быть с предупреждением Дювивье? Что она, Скупой рыцарь?
— Ну вот, — закончила Катя, — два дня прошло даром. Что делать — неизвестно.
Митя раскраснелся и шел, взволнованно посапывая. Затем надвинул фуражку на брови и заявил решительно:
— Брешешь! То есть сочиняешь.
— От дурной! Завтра же сам посмотришь!
— Это мысль, точно! — оживился Митя. — Точно! А Игоря с собой возьмем?
— Ка-ко-го Игоря? Что еще за Игорь? Трепло ты, Митька!
— Ой, он отличный парень! Местный парень, из третьей школы. Я вчера с ним познакомился.
Катя посмотрела на него с сожалением — никакой логики, никакой выдержки, трепло и трепло…
— Слушай, Митька! Слушай внимательно. Если хоть кому, если хоть одно слово без моего разрешения, мы враги на всю жизнь! Кровные враги, можешь это понять?
— Могу, — сказал Митя.
— Ты пока не можешь. Вот протреплешься, тогда поймешь. Нет, в тебе что-нибудь есть мужское?! — Катя шипела, как сердитая кошка. — Кровная вражда! Понял? Не на жизнь, а на смерть!
Митя ответил с некоторым испугом, что обещает не протрепаться никому, но Игорь-Квадратик в самом деле отличный парень, собирается быть морским радистом, и они вчера до полуночи сидели за Игоревым ка-вэ-передатчиком и имели даже связь с Югославией…
— А что это — ка-вэ-передатчик? — спросила заинтересованная Катя.
— Эге, я сам не знал до вчерашнего! Настоящая радиостанция! Там и передатчик, и приемник, и можно со всей Землей беседовать сколько влезет, а за каждую связь присылают открытку. У Игоря этих открыток — во! Целая стопка. И за вчерашнюю Югославию ему пришлют открытку…
— Здорово! — восхитилась Катя.
Ни о чем подобном она и не слыхивала, ни один из ее знакомых мальчишек не занимался таким интересным делом. Хотя среди них и были умники вроде Шведова, и лихие техники-радиолюбители, как, например, Жора Кошкин, сосед по киевской квартире. Жорка строил модели самолетов, управляемые по радио, и они летали довольно исправно, только иногда врезались прямо в землю. Эта особенность Жоркиных творений была неприятной. Самолеты «гробились», как настоящие.
— А почему «ка-вэ» передатчик называется?
— Потому что короткие волны, — важно пояснил Митя.
До следующего угла они прошагали молча, раздумывая, но каждый о своем. Митя косился на чистенькую, аккуратненькую девочку в желтых ботинках и думал, что девчонки — удивительно скрытные люди и в самых волнующих и опасных историях умеют оставаться невозмутимыми. Тут же он усомнился — Тося Матвеева визжала бы в голос на месте Гайдученко, так что невозмутимость приходилось отнести на Катин счет, а не на общий девчоночный. На углу Митя отвлекся и стал воображать, как бы он себя вел в Англии. Наверное, никак бы не вел — языка-то он не знает никакого, кроме украинского, и то плохо.
А Катя думала-думала и вдруг сказала:
— Идем к твоему Игорю…
Митя отозвался сдержанно:
— Ну-у… — и никак больше своего восторга не обнаружил. Он уже сделал выводы из Катиной справедливой критики.
— Но смотри, о перемещениях молчок! — грозно сказала Катя.
Такое условие Мите даже и понравилось. В конце концов они с Гайдученко друзья и земляки, а Квадратик хотя и отличный парень, но чужой пока что.
И они побежали к Игорю.
Чего же он ждал на улице, Митя Садов? Почему он пренебрег такими приятными занятиями, как рыбная ловля или разговоры с друзьями? Он ждал, чтобы Катя избавила его от мучительного ощущения любопытства. Он ведь не ушел, когда Катя прогнала его, обозвав чертовым шпионом. Добродушный Митя притаился за прошлогодним бурьяном и все видел. Как исчезла Катя вместе с коричневым портфелем. Как появилась на том же месте, но в другой позе. Пока ее не было, Митя в страшном волнении то метался по берегу, то прятался в разных местах, но так, чтобы видеть камни. На его счастье, Катя появилась к нему спиной, и он успел рухнуть лицом вниз и укрыться за бетонной сваей.
Теперь он храбро ждал объяснений, хотя знал, что у Гайдученко рука тяжелая. Митя не считался с пустяками, когда его разбирало всерьез. Мать перед поркой предупреждала его: «Дмитро, опять тебя разбирает? Выдеру!..» Обычно Митя не внимал этому честному предупреждению, и его драли.
Митю Садова разобрало всерьез. Он ждал, взволнованно ерзая, как будто сидел на парте. Он ждал, как на выступлении известного фокусника — второй половины, когда маэстро повторяет свои номера, великодушно открывая всем их изнанку, и секреты перестают быть секретами, и назавтра можно начать репетировать перед зеркалом, а потом показать друзьям и услышать от них: «Силен, Садов, силен!..»
И вот «маэстро» появился на сцене. Екатерина Гайдученко выскользнула из-за стеклянной двери, как из-за кулис, и независимым шагом двинулась в сторону булочной. Митя сообразил: Лену Пирогову пошла навестить — Ленка вернулась из больницы. Поспешно спрятал кроличью лапку, которая заменяла ему белую мышь (он очень любил фокусы с белыми мышами).
— Гайдученко, погоди!
Катя оглянулась с недоброй улыбкой.
— Ты опять здесь?
— Ну… — сказал Митя, подражая Квадратику.
Мужественный тон не подействовал на Катю. Почти не поворачивая головы, она проговорила:
— Ты бы шел своей дорогой, Садов.
— Не пойду, — сказал Митя. — Ты чудеса фокусничаешь, а я своей дорогой должный ходить, да?
Катя повернулась кругом. Лицо у нее было такое, что Митя поежился, не ожидая хорошего.
— Должен ходить, должен!.. — приговаривала Катя, надвигаясь на мальчишку, как танк.
Митя живо отбежал на десять шагов, к углу дома.
— Шпионишь?! — грозно спросила Катя. — Выслеживаешь?! Все равно поймаю!
Садов потряс щеками. Нет, мол, не шпионю и не выслеживаю.
— Значит, просто так — прогуливаешься? — Она бросилась на Митю.
Он увернулся, забежал за будку с телефоном-автоматом. Катя — за ним. Он опять увернулся, вскочил в будку и стал держать дверь. Катя молча яростно дергала гремящую дверь.
Когда она просунула ботинок в щель, Митя сдался и завопил:
— Я не шпионил! Я фокус хотел узнать, иллюзион! Погоди-и!
Тут Катя вроде бы очнулась. Злые рыжие глаза стали опять серыми. Она рассмеялась. Громким, оскорбительным смехом. Садов утирал лоб и щеки, соображая, над чем она смеется? Он был уверен, что Катя на камнях репетировала иллюзионный номер, как он репетировал свои фокусы с монетами, картами и белыми мышами… Он не знал, что Катя вспомнила свои страхи: «Садов все видел, Садов все знает и растреплет по всей Дровне… Фокусник! Везде ему чудятся фокусы».
— Нет! — отрезала Катя. — Фирма секретов не выдает.
Она выдернула ботинок из-под двери и пошла было прочь, но нет! Катя не знала, что такое душа артиста. Настоящий артист должен быть готов на все ради искусства — вот как!
И артист Садов загородил дорогу Кате и воскликнул:
— Ты поступаешь, как человек из капиталистического мира, Гайдученко! Это не по-советски…
— Не правда!
— Правда! Зажимаешь. Разве не правда?!
Обвинение было очень серьезное. Приходилось объясняться, иначе получалось действительно не по-советски. Но как ему объяснишь?
— Пойми ты, чудак человек, это не мой секрет, — выкручивалась Катя. — Я дала слово никому не объяснять про этот… фокус. Иллюзион этот самый… А что ты называешь иллюзионом?
Митя, заискивая, объяснил, что фокусы можно показывать «чистые» — без приспособлений, ловкостью рук. А можно и при помощи приспособлений.
— Видела, как кролика вынимают из цилиндра с двойным дном?.. Не видела? Эх, ты!.. Вот цилиндр с двойным дном и есть приспособление для фокусов. Артист, который работает с таким цилиндром и прочими штуками, называется иллюзионистом, а фокусы с приспособлениями называют иллюзионом. Но секреты таких приспособлений берегут только капиталисты, так что если Катя не объяснит про свой фокус, то будет это не по-советски.
— Отстань! — мрачно перебила Катя. — Иллюзионщик…
Митя улыбался добродушно и растерянно. Ему казалось: вот он решится и приступит к Гайдученко с вопросом, и все получится замечательно. Она покажет «приспособление для исчезания», а он помчится домой и сделает себе такое же и даже еще лучше. Много лучше! У него есть друзья в ремесленном училище — помогут. Митя уже представлял себе покрывало, которого не видно на фоне речной воды. Серебристое, вроде палатки-серебрянки. Серебристое, отливающее, как спинка плотвички… Эх! Где только взять такой материал?
— Ну привет, Садов!
Расстроенный Митя не стал прощаться, а заложил руки в карманы и пошел рядом с Катей. А вдруг она применяла черный бархат или систему зеркал — испытанные приспособления иллюзионистов? Нет… Черный бархат годится только на фоне черного же бархата. Зеркало посреди реки не поставишь. Нет, нет! Конечно, серебрянка… Но какая? Вот вопрос.
— Ладно, — сказал Митя, — отстану. Сам попробую. Привет!
— Перемещаться? Вот чудак смешной! — вырвалось у Кати.
Вырвалось навязчивое слово. А слово-то не воробей. Действительно, раз вырвалось — не поймаешь!
Садов схватил ее за рукав.
— Куда перемещаться?!
— Ну пошли, расскажу, — сдалась Катя.
Так секрет наконец перестал быть секретом. Катя рассказала Мите о перемещениях. К Лене Пироговой она, конечно, не попала — добрый час они с Митей бродили по городку. Потрясенный Митя даже не задумался, почему доверили ему такую захватывающую тайну. Пожалуй, и сама рассказчица этого не знала. Может быть, надоело ей выкручиваться и изворачиваться — она была по натуре правдивым человеком и врала без удовольствия, по необходимости только. Может быть, замучила ее неизвестность — как быть с предупреждением Дювивье? Что она, Скупой рыцарь?
— Ну вот, — закончила Катя, — два дня прошло даром. Что делать — неизвестно.
Митя раскраснелся и шел, взволнованно посапывая. Затем надвинул фуражку на брови и заявил решительно:
— Брешешь! То есть сочиняешь.
— От дурной! Завтра же сам посмотришь!
— Это мысль, точно! — оживился Митя. — Точно! А Игоря с собой возьмем?
— Ка-ко-го Игоря? Что еще за Игорь? Трепло ты, Митька!
— Ой, он отличный парень! Местный парень, из третьей школы. Я вчера с ним познакомился.
Катя посмотрела на него с сожалением — никакой логики, никакой выдержки, трепло и трепло…
— Слушай, Митька! Слушай внимательно. Если хоть кому, если хоть одно слово без моего разрешения, мы враги на всю жизнь! Кровные враги, можешь это понять?
— Могу, — сказал Митя.
— Ты пока не можешь. Вот протреплешься, тогда поймешь. Нет, в тебе что-нибудь есть мужское?! — Катя шипела, как сердитая кошка. — Кровная вражда! Понял? Не на жизнь, а на смерть!
Митя ответил с некоторым испугом, что обещает не протрепаться никому, но Игорь-Квадратик в самом деле отличный парень, собирается быть морским радистом, и они вчера до полуночи сидели за Игоревым ка-вэ-передатчиком и имели даже связь с Югославией…
— А что это — ка-вэ-передатчик? — спросила заинтересованная Катя.
— Эге, я сам не знал до вчерашнего! Настоящая радиостанция! Там и передатчик, и приемник, и можно со всей Землей беседовать сколько влезет, а за каждую связь присылают открытку. У Игоря этих открыток — во! Целая стопка. И за вчерашнюю Югославию ему пришлют открытку…
— Здорово! — восхитилась Катя.
Ни о чем подобном она и не слыхивала, ни один из ее знакомых мальчишек не занимался таким интересным делом. Хотя среди них и были умники вроде Шведова, и лихие техники-радиолюбители, как, например, Жора Кошкин, сосед по киевской квартире. Жорка строил модели самолетов, управляемые по радио, и они летали довольно исправно, только иногда врезались прямо в землю. Эта особенность Жоркиных творений была неприятной. Самолеты «гробились», как настоящие.
— А почему «ка-вэ» передатчик называется?
— Потому что короткие волны, — важно пояснил Митя.
До следующего угла они прошагали молча, раздумывая, но каждый о своем. Митя косился на чистенькую, аккуратненькую девочку в желтых ботинках и думал, что девчонки — удивительно скрытные люди и в самых волнующих и опасных историях умеют оставаться невозмутимыми. Тут же он усомнился — Тося Матвеева визжала бы в голос на месте Гайдученко, так что невозмутимость приходилось отнести на Катин счет, а не на общий девчоночный. На углу Митя отвлекся и стал воображать, как бы он себя вел в Англии. Наверное, никак бы не вел — языка-то он не знает никакого, кроме украинского, и то плохо.
А Катя думала-думала и вдруг сказала:
— Идем к твоему Игорю…
Митя отозвался сдержанно:
— Ну-у… — и никак больше своего восторга не обнаружил. Он уже сделал выводы из Катиной справедливой критики.
— Но смотри, о перемещениях молчок! — грозно сказала Катя.
Такое условие Мите даже и понравилось. В конце концов они с Гайдученко друзья и земляки, а Квадратик хотя и отличный парень, но чужой пока что.
И они побежали к Игорю.
11. КАТЯ-РАДИОГРАММА
Непривычно и странно было подходить к калитке, прорезанной в глухом кедровом заборе. Непривычно было смотреть на маленькие окошки в больших наличниках и знать при том, что за бревенчатыми древними стенами живет мальчишка, умеющий говорить со всей Землей. Странно было видеть два высоких столба над крытым двором — два столба, и между ними провода, высоко-высоко над крышей.
— Видишь — антенна, — сказал Митя. — Длина двадцать метров, подъем — пятнадцать. Он сам построил!.. Давай стучать — там у него Барс. Свирепый.
Но Катя нажала на кованую щеколду и прямо вошла под крышу двора. Не родилась еще та собака, которая на нее бросится!
— Назад! — крикнул Митя, но было уже поздно.
Катя шагнула через доску под калиткой, и хрипящая буря налетела на нее из темноты. Р-ррр! Катя лежала на земле, а пес стоял над ней и устрашающе рычал, а его цепь еще звенела, укладываясь после броска. Митя кричал: «Свои!», из дома тоже закричали и кто-то выскочил и оттащил мохнатого Барса. И Катя смогла подняться. Пес оказался рыжим. Как раз о такой собаке мечтала Катя, но сейчас ей расхотелось иметь собаку.
— Он слишком неожиданно бросился! — оправдывалась она. — Я и слова сказать не успела.
Квадратик промолчал. Он оттащил собаку и приказал: «Сидеть!» Потом провел их в дом, где странно пахло гарью, а откуда-то сверху вопрошал тонкий старушечий голос:
— Иго-орь, внуче-ек, не за лекстричество платить?
Оказалось, что бабушка Игоря лежала на печи! Катя только читала о таких диковинах. «Несу косу на плечи, хочу лису посечи, — слезай, лиса, с печи!» Диковина! Но еще диковинней показалось, что в комнате Игоря над верстаком висела настоящая икона с лампадкой. Тонкий темный лик казался живым от тепленького огонька и неодобрительным глазом смотрел на верстак, занимающий полкомнаты. Этот верстак был построен так же добротно, как и весь дом. Он служил верстаком, книжной полкой, письменным столом, и — главное! — на нем была установлена радиостанция. Разноцветные провода, как лианы, обвивали крошечные стволики, отливающие медью. В этом конце дома запах печки и лампадного масла перебивался хвойным духом канифоли и особым радиотехническим запахом старинных ламп, покрытых изнутри зеркальным налетом. Где только их выкопал молчаливый хозяин? Таинственный прибор — черный, блестящий, с массивными медными винтами — красовался посреди верстака. Он выглядел настолько внушительно, что Катя все время таращилась на него. Прибор был иностранный, с жирной надписью: «Siemens Halske».
Игорь наблюдал за Катей, помаргивая, немного сонно, голубыми глазами. Когда она заинтересовалась прибором, он сообщил:
— Генератор стандарт-сигнала, немецкий…
— Здорово! — сказала Катя. — Откуда он у тебя?
— Отец с фронта привез, — ответил Игорь.
Затем наступило неловкое молчание. Квадратик вовсе не смущался. Любой другой мальчишка на его месте принялся бы суетиться или грубить — Катя уже привыкла к тому, что знакомые мальчишки смущаются, когда девочка приходит к ним в гости. Этот и не подумал даже объяснить, что, мол, икона не его, а бабкина, а сам он, ясное дело, неверующий. Он спокойно сидел на высокой самодельной табуретке и ждал, что скажет гостья.
На этот раз смущалась Катя. От неловкости стала смотреть книги. Мама и бабушка Таня тысячу раз ей втолковывали, что невежливо, придя в гости, сразу соваться к книжной полке. Ладно, Катя влезла на верстак животом и рассмотрела книги Квадратика. Здесь она могла взять реванш за непонятный «генератор стандарт-сигнала» и всю прочую радиотехнику. По крайней мере, ей так казалось, но…
Игорь был особенным человеком. Его библиотека четко делилась на две части.
На нижней полке стояли книги по радиотехнике — не меньше сотни томов с непонятными названиями, и среди них огромный каталог радиоламп, чуть поменьше маминого атласа. Зато на верхней полке стояли морские книги. Чего здесь не было! Пузатая книжечка «Силуэты военно-морских кораблей», потом «История великих открытий», потом военные мемуары, два тома учебника навигации — всего и не перечислишь.
Потрясенная, Катя слезла на пол. Митька улыбался с непробиваемым благодушием. Игорь спокойно посматривал, как будто книги были вовсе не его. Он был очень спокойный и надежный на вид, без щегольства и зазнайства, не то что Шведов.
И все-таки, не доверяя своим глазам, Катя спросила:
— Это всё твои книги?
— Эти братнины, — окая, ответил Игорь, — а вот мои. Сам покупал. Старые у соседа на чердаке нашел. Новые купил.
— Ого! — Митя был поражен. — Тебе мать дает денег на книги?
— Попросил бы — дала. Я не прошу. Зарабатываю.
— Зарабатываешь? Ты же маленький! — сказала Катя.
Наконец-то Квадратик удивился, но ответил Кате без надменности:
— Белку бить каждый может. У нас младший, Олежка, двадцать белок принес за зиму.
— Двадцать? А ты сколько?
— По нынешней зиме свыше сотни. Прошлую — тоже, и волчиху с выводком.
— Настоящую волчиху?
Квадратик неторопливо объяснил, что с Барсом каждый может взять и белку и волка. Медведя тоже. Только на медведя с дробовиком идти плохо — собаку погубишь и сам не спасешься. Нужен штуцер.[3]
— Видишь — антенна, — сказал Митя. — Длина двадцать метров, подъем — пятнадцать. Он сам построил!.. Давай стучать — там у него Барс. Свирепый.
Но Катя нажала на кованую щеколду и прямо вошла под крышу двора. Не родилась еще та собака, которая на нее бросится!
— Назад! — крикнул Митя, но было уже поздно.
Катя шагнула через доску под калиткой, и хрипящая буря налетела на нее из темноты. Р-ррр! Катя лежала на земле, а пес стоял над ней и устрашающе рычал, а его цепь еще звенела, укладываясь после броска. Митя кричал: «Свои!», из дома тоже закричали и кто-то выскочил и оттащил мохнатого Барса. И Катя смогла подняться. Пес оказался рыжим. Как раз о такой собаке мечтала Катя, но сейчас ей расхотелось иметь собаку.
— Он слишком неожиданно бросился! — оправдывалась она. — Я и слова сказать не успела.
Квадратик промолчал. Он оттащил собаку и приказал: «Сидеть!» Потом провел их в дом, где странно пахло гарью, а откуда-то сверху вопрошал тонкий старушечий голос:
— Иго-орь, внуче-ек, не за лекстричество платить?
Оказалось, что бабушка Игоря лежала на печи! Катя только читала о таких диковинах. «Несу косу на плечи, хочу лису посечи, — слезай, лиса, с печи!» Диковина! Но еще диковинней показалось, что в комнате Игоря над верстаком висела настоящая икона с лампадкой. Тонкий темный лик казался живым от тепленького огонька и неодобрительным глазом смотрел на верстак, занимающий полкомнаты. Этот верстак был построен так же добротно, как и весь дом. Он служил верстаком, книжной полкой, письменным столом, и — главное! — на нем была установлена радиостанция. Разноцветные провода, как лианы, обвивали крошечные стволики, отливающие медью. В этом конце дома запах печки и лампадного масла перебивался хвойным духом канифоли и особым радиотехническим запахом старинных ламп, покрытых изнутри зеркальным налетом. Где только их выкопал молчаливый хозяин? Таинственный прибор — черный, блестящий, с массивными медными винтами — красовался посреди верстака. Он выглядел настолько внушительно, что Катя все время таращилась на него. Прибор был иностранный, с жирной надписью: «Siemens Halske».
Игорь наблюдал за Катей, помаргивая, немного сонно, голубыми глазами. Когда она заинтересовалась прибором, он сообщил:
— Генератор стандарт-сигнала, немецкий…
— Здорово! — сказала Катя. — Откуда он у тебя?
— Отец с фронта привез, — ответил Игорь.
Затем наступило неловкое молчание. Квадратик вовсе не смущался. Любой другой мальчишка на его месте принялся бы суетиться или грубить — Катя уже привыкла к тому, что знакомые мальчишки смущаются, когда девочка приходит к ним в гости. Этот и не подумал даже объяснить, что, мол, икона не его, а бабкина, а сам он, ясное дело, неверующий. Он спокойно сидел на высокой самодельной табуретке и ждал, что скажет гостья.
На этот раз смущалась Катя. От неловкости стала смотреть книги. Мама и бабушка Таня тысячу раз ей втолковывали, что невежливо, придя в гости, сразу соваться к книжной полке. Ладно, Катя влезла на верстак животом и рассмотрела книги Квадратика. Здесь она могла взять реванш за непонятный «генератор стандарт-сигнала» и всю прочую радиотехнику. По крайней мере, ей так казалось, но…
Игорь был особенным человеком. Его библиотека четко делилась на две части.
На нижней полке стояли книги по радиотехнике — не меньше сотни томов с непонятными названиями, и среди них огромный каталог радиоламп, чуть поменьше маминого атласа. Зато на верхней полке стояли морские книги. Чего здесь не было! Пузатая книжечка «Силуэты военно-морских кораблей», потом «История великих открытий», потом военные мемуары, два тома учебника навигации — всего и не перечислишь.
Потрясенная, Катя слезла на пол. Митька улыбался с непробиваемым благодушием. Игорь спокойно посматривал, как будто книги были вовсе не его. Он был очень спокойный и надежный на вид, без щегольства и зазнайства, не то что Шведов.
И все-таки, не доверяя своим глазам, Катя спросила:
— Это всё твои книги?
— Эти братнины, — окая, ответил Игорь, — а вот мои. Сам покупал. Старые у соседа на чердаке нашел. Новые купил.
— Ого! — Митя был поражен. — Тебе мать дает денег на книги?
— Попросил бы — дала. Я не прошу. Зарабатываю.
— Зарабатываешь? Ты же маленький! — сказала Катя.
Наконец-то Квадратик удивился, но ответил Кате без надменности:
— Белку бить каждый может. У нас младший, Олежка, двадцать белок принес за зиму.
— Двадцать? А ты сколько?
— По нынешней зиме свыше сотни. Прошлую — тоже, и волчиху с выводком.
— Настоящую волчиху?
Квадратик неторопливо объяснил, что с Барсом каждый может взять и белку и волка. Медведя тоже. Только на медведя с дробовиком идти плохо — собаку погубишь и сам не спасешься. Нужен штуцер.[3]