Бойцовые медведи обнажили клыки в звездной улыбке и послушливо закивали мохнатыми мордами.
   – Нельзя нам драться, хозяин! – снова заныл наемный охранник. – Разбитчиков много, а мы – жалкая горстка…
   – Заткнись, – сухо сказал Данила.
   Наемник побледнел, невнятно пробормотал что-то в рыжеватую бороду. Данька походя ударил его железным плечом, прошагал мимо по свежерубленой лубочной палубе – вцепился кольчужными пальцами в борт и невесело посмотрел на воду. Разбойничьи челны приближались, вертко юля против течения. Вскоре Данила разглядел бандитские рожи на переднем струге: сухой, черномазый цыганище с ободранной бородкой, белозубо улыбаясь, весело помахивал Даньке топориком, зажатым в мускулистой конечности.
   – Эй, на коче! – заорал белозубый, задорно гримасничая, – Помочь нужна?
   Полуголые разбойники загикали, загоготали. Свист, блеск кривых лезвий… Кто-то пустил в лодейный борт шальную стелу. На соседнем челне бритый ярыга бросил корявое весло и вскочил на ноги:
   – Ох-хо! А вот и мы, сарынь голодраная! Никак, соскучились без нас, о-хохо!
   – Соскучились чрезвычайно. Особенно по тебе, сволочь бритая, – пробормотал Данила. И прищурился: если врезать железным вороном по ближайшей лодке… может быть, это произведет должное впечатление на остальных разбойников?
   Бандиты меж тем подгребали ближе, не переставая угрожающе пошучивать:
   – Поклон вам от Хлестаного, добряки-человеки!
   – Здорово, купец! А вот мой кистень молодецкий!
   – Стыря велел вас стречать, добрым словом привечать, о-хохо!
   – Эй, купчина коганый! Тамгу платить будешь али нам лучше коч твой подпалить? – задиристо крикнул бритый, воинственно заправляя за ухо длиннющий измусоленный ус. Челнок приблизился почти вплотную, и Данька поморщился: у бритого ярыжки вырваны ноздри! А на лбу – не то родимое пятно, не то черно-синее клеймо воровское… Жутковатая публика.
   – Мужики! – заорал Данила по возможности веселым голосом. – Я деньги отдам! Забирайте все, только корабль не троньте! Не надо поджигать!
   Коч нужен, чтобы доплыть до Калина. А денег не жалко.
   Разбойничьи струги приблизились, охватили обездвиженный корабль неровным полукольцом – а чуть вдали, на безопасном расстоянии от песчаной отмели, замер, обсушивая весла, воровской ушкуй. Данька разглядел на его борту полуголых лучников с пучками тонких стрел в зубах. За спиной у лучников суетились ярыжки с зажженными факелами.
   Вот это действительно опасно, огорчился Данька. Против горящих стрел у меня нет противодействия…
   – Эй, на коче! Бросай оружие в челн! – уже без улыбки скомандовал белозубый цыганище, тряхнув смоляными кудрями. Сильным взмахом весла он подогнал лодочку к самому борту Данькиного корабля. – Кидайте сюды свои железы! Да поживее!
   Не раздумывая, Данила вытащил из потайных ножен на спине воровской меч. Перехватил пальцами за лезвие и, помедлив секунду, не без сожаления бросил вниз, в разбойничий челн. Падая, любимый меч оскорбленно полыхнул на солнце лезвием и ударил золоченой рукоятью в днище струга. Вслед за мечом посыпались, часто грохоча, топоры и деревянные щиты бородатых наемников. Последним приземлился чудовищный Данькин кистень с шипастой гирей на цепочке.
   – Ух ты… ладно! – уважительно заметил белозубый, покосившись на боевой цеп. – Теперя доспешки сымайте. Кольчужные рубахи нам тоже потребны.
   Данька молча развязал широкий кушак, ослабил медные зацепы на вороте – стащил темную кольчугу через голову. Загнул подол в тяжелый сверток и осторожно уронил за борт.
   – Мне, мне! – крикнул пузатый бандит с огромным шрамом на лысеющем темени: поспешно кинул весло и попытался подхватить добычу. Данька улыбнулся: лодка качнулась и едва не черпнула воды! Налетчики раздраженно зашумели – начали выскакивать из стругов, барахтаясь на мелководье и стремясь поскорее добраться до струга с трофеями.
   – Нишкни! – яростно прошипел цыган, замахиваясь топориком. – Нехай батька Хлестаный самолично разрешит, кому чья доля сужена!
   – Верно! Пущай Хлестаный добычу делит! – подхватили ярыжки на дальних челнах.
   – Хлестаный подгребает! – вдруг закричал кто-то. Данька быстро глянул вдаль: точно. От дальнего ушкуя отделилась расписная лодочка – быстро полетела на тонких веслицах, стремительно приближаясь. На носу ярко пылало малиновое пятно: высокий человечек в рутвяно-красной рубашке стоял, величаво подбоченясь и помахивая обнаженным клинком экзотического и явно трофейного сорочинского кинжала. Длинный светлый оселедец трепался на ветру, как стяжок-яловец на шлеме витязя.
   Данила пригляделся и вздохнул: да, это был беглый кормчий Чика. Знать бы заранее… В Жиробреге он слышал, что за голову Хлестаного властовский посадник Катома обещает сотню серебряных гривен!
   – Па-берегись! – гаркнул вислоусый каторжник с оборванными ноздрями и, размахнувшись, закинул на борт ржавую крюкастую кошку на веревке. Данька отшатнулся: еще одна кошка просвистела совсем рядом, упала на дощатую палубу и быстро поползла, корябая крючьями липовые доски. Наконец добралась до борта – намертво вцепилась и задрожала от напряжения: веревка натянулась… Веселые парни один за другим полезли на Данькин коч.
   – Ох-хохо! А вот и я! – радостно объявил бритый ярыга, ловко подтягиваясь на руках и кидая небольшое мускулистое тело через борт.
   – Я сам-первой залез на кичку! Мне кольчуга полагается! – завизжал пузатый, тяжеловато карабкаясь по дощатому насаду на перекошенный нос корабля.
   Данька вежливо улыбался. Через минуту уже с десяток бандитов забрались наверх. «Эгей, кидай добычу! Мечи товары за борт!» – орали снизу остальные. Добыча! Неразбериха! По палубе застучали мокрые пятки, повсюду заблестели потные черепа и облезлые темные спины: воры прыгали и толкались, заглядывая под навесы, перетряхивая корзины с едой… Ну вот, началось безобразие: покатились по палубе рассыпанные караваи, растеклось молоко из треснувшего горшка…
   Вскоре и главный злодей появился. Скрестив руки на груди, Данька стоял возле мачты – безоружный, в одной рубахе – и молча наблюдал, как по веревочной лесенке, заботливо спущенной подчиненными ярыгами, на борт коча неторопливо поднялся долговязый речной пират в знойной рубахе. Солнце мигнуло на кривом сорочинском клинке; рубаха надулась малиновым пузырем – Стыря прыгнул с борта на палубу, и дощатый помост простонал под босыми подошвами знаменитого бандита…
   – Батька Хлестаный! Не вели казнить, дай слово молвить! – К надменному Стыре подлетел юркий рыжеусый ярыжка, с лета бухнулся на колени: – Товара нетути! Ладья пустопорожняя!
   – Порожняя? – Стыря недоверчиво хмыкнул. – А не врешь, ржавый?
   – Ржавый не врет, – спокойно сказал Данька. – У меня нет товара.
   – Странное дело, – нехорошо ухмыльнулся Стыря. Спрятал кривой кинжал за пояс и подступил ближе, потирая жесткие ладони, покрасневшие от карабканья по пеньковой лестнице. – Неужто коганый купчина порожнюю ладью по Влаге гонит? Небывалая невидаль…
   – Я не коганый, – устало вздохнул Данила. – Я славянин.
   – Ах он славянин. И как же звать тебя, земляк? – Стыря подошел вплотную, заглядывая в лицо теплыми наглыми глазами.
   – Данька из Морама. Не губите, братцы. Не троньте корабль.
   – Ха-ха! – Стыря задорно расхохотался, брызги полетели Даниле в лицо. – Данька из Морома! Стало быть, ты – дубрович? Ха! Искренний морамский дубрович – а врет, ровно коганый торгаш на пристани!
   Каширин протянул руку с монетами:
   – Вот. Здесь гривна мелочью. Больше у меня нет. Заберите пищу, оружие – и уходите. Здесь вам не найти другой добычи.
   – Опять врешь, коганый гостюшка. – Стыря внезапно перестал хохотать. – Есть у тебя добыча, есть товар. И весьма драгоценный.
   Он резко обернулся – подозвал бритого урода, тормошившего мешки с личными вещами гребцов:
   – Эй, Черепанко! Ну-кася… ступай под палубок, на нижон чердак – да порыскай хорошенько. Коли разрыщешь девицу-красавицу, красну косу – тащи сюда.
   Данила наклонил голову, посмотрел исподлобья:
   – Что делаешь, Хлестаный? Разве я обижал тебя? Разве не платил тебе честно за труды кормчего?
   – Ты обидел меня, коганый гость! – воскликнул Стыря, всплеснув длинными руками. – Обманул меня! Ты солгал, будто рудокосая красавичка – твоя сестра! А какая она тебе сестра? Ты еси когань степная, а девица твоя – милочка-славяночка, птичка небесная, згица ясная! Не иначе пленница-наложница! Надо ее освободить.
   Сказав сие, Стыря довольно улыбнулся.
   Из-под палубы раздался визг, потом звонкий удар и грохот падающего тела. Данька вздрогнул: кажется, Рута по обыкновению сумела за себя постоять.
   – Ржавый! Гойдалка! Заруба! – Стыря, хмыкнув, подозвал еще троих бандитов. – Надо Черепашке помогти! Влачите сюда гадску девку! Коли вздумает кусаться – в путы замотайте!
   – Послушай меня, брат! – Данила с усилием улыбнулся. – Не трогай девку. Возьми лучше мою ладью.
   – Не-е… ладью не возьму. Ладья тебе самому нужна, – со злобной ласковостию сказал Хлестаный, похлопывая Даньку по плечу. – Ты теперь на этой лодейке уплывешь за дальни горы, в землицу твою коганую! И товарищам своим расскажешь, чтобы никогда в наши края не хаживали, славных девиц-красавиц не воровали! Понял, коганый гостюшко?
   Данила не ответил – резко обернулся на шум: по лестнице, ведущей на палубу из нижнего чердака, загрохотали шаги.
   Вчетвером ярыжки все-таки сладили с бедной княжной. Вцепились и вытолкали Руту из темного подпалубка наверх – она уже перестала визжать и царапаться: шла молча, возмущенно сопя и гневно зыркая синими глазками из-под распавшихся огненных прядей. Толстый Гойдалка гордо шествовал впереди и тянул за веревку (они все-таки ухитрились скрутить Руте запястья грязной бечевой). Двое других подталкивали в узенькую, гордо выпрямленную спину. Наконец, последним на палубу выбрался, кашляя и похаркивая кровью, избитый Черепан. Мозолистой ладонью клейменый урод зажимал левый глаз, стремительно опухавший после умелого удара оскорбленной девушки.
   – Больше никого не сыскали? – хладнокровно осведомился Стыря.
   Черепан поморщился и отрицательно качнул страшной головой. Данила облегченно вздохнул: слава Богу, не нашли Посуха с Бустей. Должно быть, ловкий дедушка снова применил излюбленный прием маскировки – вместе с маленькой Бустей сделался невидимым для озлобленного человечьего взгляда…
   – Вот добыча драгоценная, – восхищенно заметил Стыря, разглядывая Руту – напряженную и притихшую явно не к добру. – Глазки лазоревые… Щечки аленькие, маков цвет! Хороша…
   Он пригладил оселедец, расправил плечи в ягодной рубахе и неторопливо шагнул к девушке. Подчиненные бандиты почтительно расступились. Гойдалка дернул за веревку: «Кланяйся батьке Хлестаному, чурова кукла! Кланяйся!» Рута фыркнула и еще выше задрала остренький, дрожащий от презрения носик. Данила заметил: тонкие ноздри раздуваются, как у разгневанной лошадки.
   – Хороша… Тельцем беленька, кровь с молочком! – хрипло воркуя, Стыря приблизился. – Как тебя звать, пичуженька?
   – Братец, я его ударю, – негромко сообщила Рута, быстро глянув поверх разбойничьего плеча на Даньку: широко распахнутые глазки посерели от волнения. – Честно-пречестно, Сейчас ударю.
   Данила не успел ответить. Стыря изящно поклонился юной княжне, улыбнулся – и вдруг… хоп! прыгнул, навалился на Руту всем телом, с ходу запуская жесткую ладонь под кольчужку, под тщательно выстиранный подол вышитой рубашки!
   Ярыги радостно заржали.
   О ужас, подумал Данька. Стыря осмелился схватить княжну Руту за девственную задницу. Она убьет его.
   Удар был жестоким. На этот раз Рута даже визжать не стала. Кратко выдохнув, с чудовищной бессердечностью ударила обнаглевшего Стырю жестким коленом в натруженную промежность.
   Хлестаный устоял на ногах – оледенел с распахнутыми руками, ослеп от неожиданности (настоящая боль еще не пришла). Разумеется, Рута одним ударом не ограничилась – подскочила в воздух, красиво прогнулась в спине – и длинным, стройным копытцем врезала прямо в изумленную бандитскую рожу.
   Несчастного Стырю оторвало от палубы и снесло прочь метра на четыре: он обрушился спиной в дощатый борт. В тот момент, когда Хлестаный ломал бритым затылком доски, княжна Рута уже цепко приземлилась и красиво, как металлическая балерина, развернулась вбок: туда, где с выпученными глазами тихо недоумевал пузатый Гойдалка, продолжавший зачем-то удерживать в руках конец бечевки. Толстяк думал, что Рута у него на привязи! Он ошибался. Данила обратил внимание на то, что девица бьется исключительно ногами. Оно и понятно: копыта гораздо длиннее, чем передние конечности. Гойдалка получил несколько менее жестокий удар металлическим каблуком в грудь – и, выпустив бечеву, откатился, пробивая широкую брешь в толпе соратников.
   К сожалению, Рута не видела, как у нее за спиной уродливый разбойник Черепан размашисто заносит небольшой топор для страшного удара прямо в рыжеволосую девичью головку. Карающая Рута только что лягнула Ржавого и теперь с удовлетвореним наблюдала, как желтоусый разбойник проседает на колени, схватившись волосатыми ручками за живот. Рута была внимательной девочкой, но она попросту не могла заметить того, что вытворяет за ее спиной ярыжка Черепан. Разбойничий топор мутной молнией мелькнул в воздухе. У Руты не было шанса выжить.
   К счастью, у Данилы был шанс долететь и дотянуться.
   Данила был уже в прыжке. Он прыгнул за секунду до того, как потная ладонь Хлестаного вцепилась в упругую ляжку красавицы княжны. За секунду до вульгарной выходки разбойника Данька понял: битва началась.
   Данила любил Руту и хотел, чтобы девушка жила долго. Поэтому не было смысла щадить Черепана. Данька ударил его обеими ногами прямо в бритую голову – довольно метко. Стоит ли говорить, что проворный урод Черепашка не смог удержать топор в руке. У Черепашки едва хватило времени на то, чтобы пролететь через всю палубу и шумно кувыркнуться за борт. Головой вниз.
   Отработав любимый армейский удар, Данька рухнул на дощатый настил – прыгнул издалека, и правильно приземлиться уже невозможно: раздирая штаны, на заднице въехал в толпу разбойников. Три или четыре недруга одновременно упали сверху: костлявый локоть ткнулся в лицо! Занозистым пламенем обожгло ноги! Едва успел отбить чужую руку с занесенным кинжалом! Нет, не вырваться, испугался Данила. Его задавили, прижали к палубе… И тогда – выдернув руку из потных вражеских клешней, Данька сунул ее за пазуху. Судорожно нащупал небольшой туесок с засмоленной крышкой: сдавил в бесчувственном кулаке, круша ломкую бересту. Под пальцами скользко заскрипел вонючий порошок… Эх – на кого Бог пошлет! Уже корчась от серии жутких ударов в живот (два мордоворота навалились, а еще двое бьют ногами), Данька выбросил руку вверх – и разжал пальцы! Щедрая пригоршня волшебной пыли взлетела в воздух, расцвела мутно-белым пахучим султанчиком… Избитый Данька почти улыбнулся, чувствуя, как мгновенно тяжелеют веки и – зазвенело, защекотало в глазах от сладкой лености… Прямо перед ним багровая исцарапанная морда бородатого ярыги вытянулась и поскучнела, злобные голубоватые глазки закатились… Всем пора спать, подумал Данька – и первым провалился в мутно-молочное болото волшебного кошмара.
 

II

   Не спи, встряхнись! Учись у птиц…
«Последний Шанс»

 
   Воняя портупейной кожей и пулеметным маслом, ужасающий сержант Макаров склонился над спящим Данькой, загремел челюстями, распахнул огнедышащую пасть, и…
   – РРРРРОТА! ПОДЪЕМ!!!
   Данила взвился в воздух раньше, чем открыл глаза.
   Тля! Босые пятки ударили в дощатый настил, бывший ефрейтор Сестрорецкого воздушно-десантного полка Каширин инстинктивно вытянулся и зафиксировал стойку «смирно». В голове будто качнулись чугунные шары: остаточная дрянь наркотического сна мутно забулькала в мозгу. Данька мужественно разлепил веки и увидел…
   Никого.
   Скосил глаза ниже – ага. Вот блестит на солнце чья-то розоватая плешь. Маленький старикашка по имени Посух стоял перед Данилой, ошарашенно теребил бороду и глядел снизу вверх голубыми глазками, округлыми от испуга.
   – Ты чаво, родимый? – прошамкала окладистая борода. – Чаво кидаесси?
   – Пффф, – сказал Данила; ноги его подломились, и он с размаху опустился задницей на горячие доски палубы. – Дедушка… Это вы, блин, орали «подъем»?
   – Ну я, – согласился дед Посух, обмахиваясь соломенной шляпой. – Время за полдень, а он тут шпит-прохлаждаетца, понимашь. Тоже мне: рушшкий богатырь! Сам дрыхнет, а бедную Руту ражбойники уперли.
   – Чего? – рассеянно улыбнулся Данька, догадываясь, что не вполне проснулся.
   – Чаво-чаво… – недовольно передразнила борода. – Пока ты шпал, девку ухитили, ага. Подлючий Штыря со товарищи!
   Откуда эти цветастые кляксы перед глазами? Данька вяло мотнул головой – фу, густая болотная вонь… Опять клонит ко сну. Звон в ушах, и – почти не слышно, что там бормочет деда Посух…
   – Ой! На тебе муха присела, – ойкнул Посух и сухонькой ручкой смахнул что-то с Данькиного лица. Звон прекратился. Данила протер глаза кулаками – покосился на грязные тела ярыг, разбросанные по палубе. И вдруг – что это? Кривое искрящее лезвие сорочинского кинжала! Валяется на палубе…
   Данька вздрогнул. Вспомнил! Разбойники, битва, Стыря! Вскочил, дико озираясь: вот мой корабль, налетевший на мель! Дико вывернуто кормило… Покосившаяся крестовина мачты истошно прочернела на небесном фоне: палуба в трупах! стрелы в бортах! Где моя кольчуга?!
   И сладковатый запах сон-травы позванивает в неподвижном воздухе.
   – Где Рута?!
   – Эхма! Я ж говорю: уперли девку. По-хи-щения произошла!
   – Кто?! Когда?! – Данила заметался по палубе, прыгая через неподвижные тела разбойников. Рыжие волосы, кольчужная спинка – нет, нигде не видно! Подскочил к Посуху, невежливо схватил за чистенькую рубашечку: – Говори! Говори, деда Посух!
   Старичок на удивление толково объяснил обстановку. Ударная доза Данькиной сон-травы подействовала с убийственной эффективностью: за несколько секунд палубу заволокло сладким туманом. Данила забылся первым, однако и четверо его противников вскоре повалились на доски – обмякли, захрапели. Рута, неутомимо избивавшая Стырю, тоже вдруг зашаталась, слепо побрела вдоль борта – звонко чихая и мотая рыжими косицами. Какие-то ярыги, сидевшие на челнах внизу, услышав шум драки, стали закидывать кошки и карабкаться на борт, но были жестоко подавлены совместными усилиями Потапа и дядьки Сильвестра. Как выяснилось, сон-трава ничуть не действовала на косолапых громил: когда начался мордобой, медведи не смогли усидеть в засаде без дела. Дружно вылезли из-под холстины и обеспечили оборону корабля от полусонных негодяев.
   Сражение почти закончилось нашей победой – если б не Хлестаный. Стыря оказался крепким каленым орешком. Заметив, что соратники начали беспорядочно валиться оземь, злодей в малиновой рубахе не растерялся. Извлек из-за пазухи неведомый пирожок (с вареньем из бодряники, догадался Данька) и мигом сожрал его. Волшебная коврижка не только вернула избитому Стыре жизненные силы – кислющая бодряника сделала бандита невосприимчивым к магии сон-травы! Проклятие… По словам Посуха, Стыря вскочил на ноги, бегло огляделся по сторонам – быстренько схватил спящую Руту и вместе с нею сиганул за борт. Дядька Сильвестр не успел его перехватить. Потап жутко заревел и прыгнул следом – поздно. Стыря кинул Руту на дно подоспевшего челнока, запрыгнул сам – и просвистел своей банде сигнал к отступлению. Потап считался среди непроходимских медведей неплохим пловцом, однако догнать разбойничий струг с похищенной княжной ему не удалось…
   Данька уже не слушал. Он прыгал по доскам, судорожно ворочая храпящие туши разбойников – искал оружие. Его собственный доспех уплыл вместе со Старей… Меч, кистень, кольчуга – все пропало! Данька злобно простонал: даже магический перстень Свища исчез с пальца – остался только темный след на коже…
   Да что там! плевать на перстень… Рута пропала. Рута в руках разбойников. Как в дешевом кино. Но есть лютая разница: благородные киношные разбойники медлительны, они не сразу насилуют похищенных княжон. А грязный Стыря, похоже, готов сделать это немедленно.
   Вот! Сорочинский клинок сам прыгнул в дрожащую руку. Пальцы намертво стиснули червленую рукоять. Стыря! Ты сбежал так быстро… Ты оставил впопыхах свое красивое, отменно заточенное оружие… Я найду тебя, мой хлестаный друг. Я верну тебе кинжал. Если ты посмел тронуть княжну хоть пальцем… кривой клинок застрянет у тебя в горле.
   – Шлухай, Данилка! – Посух поспешно побежал вослед. – Поштой! Вожьми меня с шобой! Я тебе пригожуся!
   Слишком поздно. Не выпуская кинжала из пальцев, Данька вскочил на борт и, пружинисто оттолкнувшись, прыгнул в воду – как можно дальше, на глубину. Ах! блескучее серебристое полотно распахнулось под ним, прочь унеслись из-под ног мокрые черные доски, на секунду мелькнула перевернутая картинка: полумертвый корабль на отмели, и сразу – удар, брызги, холод. Ласковый черно-зеленый холод охватил Даньку. Он судорожно изогнулся в воде – мощный гребок! отплевываясь, выпрыгнул на поверхность… Стряхнул с лица мокрые волосы. Вот пустой струг, оставленный разбойниками. Вцепился в вертлявую корму, подтянулся на руках – перетащил тело через невысокий гниловатый борт. На днище какие-то крючья, веревки и – весло!
   – Вожми хошь медведей-то! Кошолапых прихвати с шобой! – кричит сверху деда Посух, прыгая по палубе. Его почти не видно за высоким бортом, только соломенная шляпа мелькает.
   Нет, я пойду один. Данька нащупал на поясе кожаную мошну: внутри еще остались магические зелья. Вытащил подмокший мешочек с сушеной петрушкой… ух, сладкий запах! И сразу – гляди! – закипела вода вокруг струга! Что это? Кто-то часто-часто, нежно-требовательно застучал снизу в днище… Наркоманки. Это они. Хорошо. Здесь много, очень много травы! Я отдам вам всю.
   С одним условием: мне нужен Хлестаный.
   Данила разжал пальцы: зеленоватый порошок густо просыпался в воду за бортом струга. Вспузырилось, закипело – сдавленный писклявый хохот послышался в шуме бурлящей воды… Слушая, как невидимые тени дерутся за наркоту, Данила напряженно улыбнулся. Быстро схватил весло – сделал первый гребок…
   И понял, что волшебная петрушка сработала. Челнок затрещал и стремительно пошел против течения.

III

   Русалицы не обманули Данилу. Он бросил весло: струг скользил сам собой… Через час вдали над густым кустарником показался слабый дымок, едва различимый в звенящей солнечной лазури. Челн нырнул в узкую гниловатую протоку – внешне она казалась обмелевшей и затхлой, и вдруг – за шелестящей, плачущей завесой ивняка открылся проход! Кусты раздвинулись… Данька внутренне ахнул: настоящая лагуна, только пресноводная! Небольшое озерцо, спрятанное меж двух лесистых холмов – широкая спокойная вода, и на воде…
   Десятки кораблей. Колышущийся лес мачт. Ровный треск бортов, скрип уключин – дюжины лодок снуют у дальнего берега, двадцать или даже тридцать крупных суден – поджарые разбойничьи ушкуи под пестрыми парусами, несколько пузатых лодий – по-видимому, захвачены у купцов…
   А на берегу, возле кораблей – настоящий город, разбойничий табор. Пузыри оборванных шатров, парусиновые тенты хлопают на ветру, клубится грязная бахрома – дым стелется по земле, и песок летит в лица, в чаны с похлебкой; среди дыма и песка мелькают темные фигурки проворных людишек – бритые затылки стожаричей, темные кудри южан, нечесаные космы мохлютов. Копья торчат из земли, рыболовные мрежи подсыхают на солнце, дробный перестук топоров разносится окрест… Лагерь разбойничьей сволочи, отчаянной влажской сарыни. Несколько сот беглых ублюдков – и ни одной женщины.
   Только одна пленная девушка, властовская княжна Рута.
   Данила стиснул зубы. Все просто: вон на холме среди костров темнеет роскошный шатер – восточная вышивка, толстые шелковые кисти бьются на горячем ветру. Видимо, шатер трофейный. Видимо, это и есть ставка разбойничьего главаря Стыри.
   Проклятие, как жаль волшебного перстня! Данька уже привык к хладному черному камню на пальце; привык к восхитительному ощущению защищенности, которое дарил ему послушный слуга с железным клювом и острыми лезвиями крыл. Именно сейчас стальной ворон мог весьма пригодиться Даниле. Но – страшный, на мертвую муху похожий перстень Свища – исчез. Видимо, его случайно сорвали в драке на палубе коча. Если я вернусь на корабль, я его поищу.
   А я вернусь.
   И поверь мне, Хлестаный: сейчас я обойдусь без железного ворона.
   Пальцы немного дрожат. Данька снова распутал завязку на кожаной мошне, где хранились туески и мешочки с зельями. Итак, сегодня придется пользоваться нетрадиционным оружием. Вот серебристый, колючий порох железняка в багряном мешочке – нюхать нельзя, опасно! – найден, помнится, в кармане убитого Скараша. Крупные бледные цветы одоленя, собранные и засушенные жиробрегским травником Суковатом – шесть кун за три жмени в зеленом кисете – тоже пригодятся.