– Значит, не судьба была ему, – вставил я реплику. – Ну, а также, мужик, если бы ты окончил нормальное военное училище, то на звук стрелял бы хуже. А так – рефлексы сработали.
– Точно. Пьяный был. Не думал. Долго еще идти?
– Не знаю, по-моему, мы уже и прошли. Стой, мужики! Назад, мы прошли.
Развернулись назад и через тридцать метров обнаружили этот злосчастный столб. Собрались вокруг него.
– Как его тащить-то?
– Хрен его знает.
– Большой дурак.
– Будем стоять или потащим? – не выдержал я.
– Давайте, хватаем.
– А может, кантовать будем? – кто-то с надеждой в голосе спросил.
– Он хрупкий. Пока докантуем – одна арматура останется.
– Хрупкий, хрупкий, а тяжеленный, небось.
– Взяли!
Нас было пятнадцать человек. Раненых, кто не мог двигаться или сильно ослаб, мы оставили на завале. Там же оставили и все свое оружие. Оно бы только мешалось. В темноте мешались, толкались, сопели, поднимая этот бетонный столб.
– Бля, ну и тяжесть! – слышалось из темноты.
– Когда вернусь домой, то напишу, чтобы этих сволочей делали только из алюминия. Ногу, ногу осторожней!
– Так ты ее не подставляй!
– Я ее не подставляю, я перехватывал.
– Все взяли?
– Взяли.
– Сейчас я слоника рожу.
– Я сейчас сам слоником стану.
– Пошли.
– Какой пошли! Я под ним оказался.
– Держите, держите, мужики, я под ним!
– Вылазь. Стой! Что ты там делаешь? Филонишь?
– Какой «филонишь». Я споткнулся.
– Под ноги, урод, смотри.
– Так ни черта не видать!
– Все равно смотри.
– Тихо, мужики!
В темноте послышался шорох, было слышно, как под каблуком взвизгнула щебенка.
– Неужели духи? – кто-то спросил прерывистым шепотом.
Держать эту бетонную хренотень становилось все труднее. Когда идешь, то вроде легче, а на месте – невмоготу. Ладони стали совсем влажными. Мышцы «забились» кровью и стали каменными, неуправляемыми. Оружия нет. Так, только у кого-нибудь, может, есть пистолет. А у остальных, кроме гранат и ножей – только голый энтузиазм. И еще бетонная дрянь на слабеющих руках.
– Мужики, мужики! – кто-то тихо позвал нас. – Вы где?
– В гризде на верхнем гвозде!…твою мать! – послышалось впереди меня.
– Пошли вперед!
– Пошли, а то сейчас уроню! – кто-то взмолился.
– Что тебе надо?
– Мужики! Там наши подошли. Мы им канат уже перекинули.
– Канат – это хорошо. Если бы сейчас эту дрянь перекинуть, вот это тоже хорошо!
– Ладно, пошли живее.
– Стой!
– Что опять?
– Упал, а эта дрянь на голову сверху. Больно!!!
– Череп цел?
– Что ему будет?
– Пошли. Вперед.
Опять матерясь и проклиная эту тяжесть, мы тронулись. Наконец увидели, как на той стороне реки в свете фар суетятся люди. Наши. На-а-а-а-ши!!! Сил прибавилось. Все побежали вперед. Благо бежать было легко. Начался спуск к реке. Скользя по глине на разъезжающихся ногах, несясь под тяжестью долбаного столба, мы чуть не свалились в воду. Начали поднимать столб и перебрасывать его на другой берег. Тут уже и раненые подключились. Поднимали один конец столба и, подвигая, старались перекинуть на другой берег. Столб, тяжелый, как танк, перевешивался и падал в воду. Кое-как вытащили его, и снова. Холод, вода, ночь. С другого берега нас стали освещать фарами. Появились ориентиры. Из последних сил долбаный столб мы вытащили на свой берег и, уже раскачав его, перекинули другой конец его на тот берег. Адова работенка.
Началась переправа. Ботинки были перемазаны в глине. Ноги разъезжались на столбе. Если бы не канат, придуманный совместно с десантниками как перила, то купались бы в черной ледяной Сунже.
На НАШЕМ берегу нас встречали как родных. Каждый перешедший попадал в теплые, дружеские, родные объятия своих однополчан. Пришли разведчики, медики, связисты. Всего нас встречало человек пятьдесят, наверное. Разведчики перебрались на наш берег и помогли раненым перейти реку. Каждого из нас тут же укутывали, каждому наливали по полному стакану водки.
Кто-то плакал, кто-то смеялся. На меня напал ступор. Юрка скакал вокруг меня, как сумасшедший, и тормошил.
– Славка! Мы перешли! Мы выжили! Славка! Мы выжили!!! Мы сумели!!!
– Сумели, сумели, – я устало отмахивался от Юрки. – Успокойся же. Сейчас пойдем в кунг и нажремся.
– Точно!!! – шумел Юрка. – Нажремся. До зеленых соплей. И мордой в салат!
– Где ты салат найдешь, чудовище? – спросил я, вскарабкиваясь на броню БМП наших разведчиков.
Подошвы были перемазаны в речной глине, скользили. Я забрался только с третьей попытки. Может, и алкоголь с усталостью тоже сделали свое дело. Я наверху. У ствола. Счастлив. Никогда еще не был таким счастливым. И вся предстоящая жизнь казалась сказкой. Если выжил в таком аду, то разве может быть что-нибудь хуже? Если Бог вытащил меня из этого дерьма, то из другого и подавно вынет.
Вот и тронулись в путь. Алкоголь и усталость делали свое дело. Не обращая никакого внимания на тряску и судорожно вцепляясь на поворотах в броню, я дремал. Ушло чувство напряжения, страха. Страха, который точил все эти дни изнутри. Наступило успокоение на душе. Такого спокойствия внутри меня давно не было. Машина выскочила на какую-то широкую улицу, и я ощутил, как ветер начал холодить лицо.
Никто не разговаривал. Все молчали. Спасенные отходили от пережитого, а спасатели были переполнены чувством собственного достоинства. Постепенно я начал узнавать местность.
По моим прикидкам, осталось не больше пятнадцати минут езды. Удивляло одно – отсутствие блокпостов. Проехали брошенный окоп. Я обратился к разведчику, сидевшему рядом:
– Дружище, а где блокпосты?
– Никто толком не знает. Когда вернулись назад, то обнаружили, что наших «соседей» и след простыл. Остались одни. Духи обнаглели. Каждую ночь вылазки устраивают. В третьем батальоне двух часовых прошлой ночью вырезали. Работы хватит, если в госпиталь вас всех не отправят, – проорал в ответ разведчик.
Видимо, вид у меня был такой, что парень решил, будто я в госпиталь отправлюсь.
– Ты не знаешь, цел наш кунг с Пашкой?
– С Рыжим-то? Который караул в эшелоне напоил, когда ехали?
– Да.
– Жив. Никуда не делся. Он не верил, что вы с Юрием Николаевичем загнулись.
Я усмехнулся. Не хочет Пашка стирать наши носки и белье. А может, он и есть наш добрый талисман, берегущий нас с Юркой от беды? Кто знает, в каком качестве и как Господь посылает нам знак? А в госпиталь я не поеду. Кости целы, а контузия… Побольше водки, и все пройдет. Прорвемся!!!
Как будто приближался к родному дому, у меня начало колотиться сердце, когда колонна медленно въехала во двор уже до боли родного бывшего детского садика.
Подъехали к штабу, остановились. Все начали спрыгивать с брони. Кто был на КП, вышли нас встречать. На полуосвещенном крыльце стоял начальник штаба. Наш Сан Саныч. Рядом с ним незнакомый полковник. Наверное, наш новый комбриг. Позже разберемся, какой он мужик и командир.
Нас хлопали по спинам, обнимали. Принесли сигареты и водку. Не стесняясь ни нового командира, ни «старого» начальника штаба, все выпивали по пятьдесят – сто граммов водки, спирта. Началась разгрузка раненых. Сейчас доктора их осмотрят. Кого смогут, прооперируют на месте. Это самых тяжелых. А остальных отвезут на Ханкалу или на «Северный». А там уже раскидают по госпиталям необъятной России. Все, ребята, война для вас закончилась.
Сзади подошел Юрка и, похлопав по плечу, сказал:
– Идем, Слава, представимся Сан Санычу.
– Идем.
Мы подошли к Сан Санычу и, игнорируя незнакомого полковника, обратились к своему непосредственному командиру:
– Товарищ подполковник, майор Рыжов и капитан Миронов прибыли из… – мы не могли подобрать правильно, откуда же прибыли. На языке так и крутилось что-то язвительно-матерное.
– Да ладно, бросьте! – начальник шагнул нам навстречу и обнял. Сначала одного, а затем второго. – С возвращением, ребята. Рад вас видеть живыми. Молодцы. Потом расскажете о своих подвигах. А теперь, – он обратился к незнакомому полковнику, – представляю вам, товарищ полковник, двух старших офицеров штаба нашей бригады. Это майор Рыжов, а это капитан Миронов. А это – новый командир бригады полковник Буталов.
– Товарищ полковник… – мы начали представляться, но он нас оборвал ленивым жестом.
– Не надо, идите отдыхайте, после разберемся.
– Идите, идите, ребята, отдыхайте. Завтра поговорим. Когда отоспитесь, тогда и приходите. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Мы пошли к нашему родному, к нашему дорогому, к нашему уютному кунгу. Возле дверей стоял Пашка и курил, по его напряженной фигуре было видно, что он нервно вглядывается в темноту. Мы подошли к нему сбоку, и поэтому он нас не заметил.
– Ну, здравствуй, мой незаконнорожденный сын, – начал я.
– Здравия желаю! – Пашка выбросил сигарету и теперь мялся. Первому обниматься вроде как неудобно.
– Здорово, Паша! – Юрка первым обнял его.
Потом я подошел поближе и протянул руку, и, после того как поздоровались, обнялись. Почувствовал, как под руками слегка подрагивают Пашкины плечи. Я похлопал его по спине.
– Все, Паша. Все. Мы дома. Давай встречай!
– Да, да, конечно, – Пашка суетился, что никогда не являлось его привычкой. Видимо, после минуткинского дурдома мы все стали немного сентиментальные. – Все готово. Все в кунге. Проходите.
– Вот это да! – мы были в восхищении, когда вошли внутрь нашего кунга.
Все было чисто вымыто и аккуратно заправлено. На ящике-столе, накрытом чистой простыней, были расставлены бутылки с водкой, пара бутылок коньяка, невесть откуда взявшаяся бутылка ликера и пиво! Пиво!!!
Юрка и я бросились к этому пиву и, не садясь и не раздеваясь, молча открыли по банке и прямо из жестяного нутра начали переливать пиво в себя. Как хорошо! Какое блаженство!
– Ну, Пашка, ну, брат, удружил! – мы не скрывали своего восхищения.
– Так пиво и все остальное вам передали с «Северного». А привез замполит Казарцев.
– Молодец Серега!
– Молодец Сашка-комендант.
– Вода, Паша, есть?
– Воды горячей целое ведро.
– Это здорово!
Мы быстро скинули наши лохмотья – все, что осталось от нашей формы, было желание их выбросить, но в чем пока ходить?
– Да выбрасывайте вы свои тряпки, я у тыловиков для вас новую форму достал. Правда, не камуфляж, но новая, – и Паша вынул два комплекта новой или, как у нас говорят, «канолевой» формы.
– Молодец, Паша.
– Отец-кормилец наш, – подхватил Юра.
Скинули последние лохмотья, голыми выскочили на улицу, и Паша поливал нас в холодную чеченскую ночь горячей водой из ведра. Это было наслаждение. Почти сексуальное наслаждение. Долго, тщательно мы мыли свои коротко остриженные волосы. Упорно мылили и растирали свои тела. И нам было глубоко наплевать, что мы голые и моемся на КП бригады зимой, да еще и ночью. Наплевать! Мы были счастливы! Счастливы от того, что живые вернулись из такого ада. Что там Дантов ад с его примитивными сковородками и кипящей смолой – не более чем сказочка. Мы живы!!! Я живой!!! И плевать я хотел на все условности. Жаль только, что женщин у нас в бригаде нет.
Затем Паша вынес нам дешевый польский одеколон, который мы приватизировали еще при штурме «Северного». Не жалея, горстями лили на тело. Втирали. Больно щипало, саднили многочисленные мелкие ранки, порезы, ушибы. Телу возвращалась прежняя чувствительность. Разогретая кровь уже не то что бежала по венам, она бушевала. Хорошо! Тепло! Плевать на мороз. От нас повалил пар.
Вернулись в кунг. Оделись во все чистое, новое, свежее. Ерунда, что форма обычная зеленая, а не камуфлированная. Новое, чистое белье и такая же форма ласкают тело. Пашка в наше отсутствие умудрился где-то достать мясо и сейчас приготовил что-то типа шашлыка. Достал из-под подушки и открыл котелок. Какой божественный аромат! Здорово!
Юра налил по полстакана водки всем, включая и Пашку.
– Ну что, Слава! За возвращение! – Юрка поднял до боли знакомый, родной белый пластмассовый стаканчик.
– За возвращение! Давай, Паша! – мы чокнулись и выпили.
Не дожидаясь второй, накинулись на еду. Изголодавшийся организм требовал своего. Жевали молча и быстро проглатывали большие куски. Постепенно расслабились, и накатилось опьянение. Опьянение даже не от водки, а от тепла, хорошей пищи. Быстро налили по второй.
– За удачу, мужики, чтобы она нас не покидала!
– Это точно. Если бы не удача, Паша, то нам ни за что не выбраться. За удачу! – вновь прошелестели стаканчики, и мы выпили.
Дверь без стука распахнулась. На пороге стоял Серега Казарцев.
Глава 12
– Ну, блин, штабные, вы опять пьете. Как будто в окружении не могли!
– Заходи, Серега, заходи, родной!
– Пашка! Стакан доставай и вилку!
– Не, мужики, я пить не буду.
– Да брось ты дурочку валять. За наше возвращение неужели не выпьешь?
– Ладно, только чуть-чуть плесните.
– Мы сейчас будем третий пить, а у тебя только первый. Догоняй!
– Нет. Я с вами третий выпью.
– Как хочешь. Паша, наливай! Поменьше.
– Ну что, мужики, третий?
– Да, третий!
– За тех, кто остался.
– Помолчи.
– Молчу.
Встали и молча, не чокаясь, после секундного молчания, каждый выпил. Опять набросились на еду, запивая все это пивом. То ли от жирной пищи, то ли по какой другой причине, но хмель стал проходить. Мозги почти прочистились. Первым нарушил молчание и дружное чавканье замполит.
– Давайте, герои, рассказывайте, как вас угораздило так вляпаться.
– Если будешь разговаривать с нами таким тоном, то морду враз разобью, – предупредил я его. – Ты должен был с нами быть.
– Должен, но начальники за гуманитаркой отправили на «Северный». Привез. Ваша доля у меня. Не отдавал, чтобы этот охламон, – Сергей кивнул на Пашку, – не сожрал и не пропил.
– А сигареты?
– Набрал я для вас сигарет и пива, и друган ваш Сашка-комендант поклон с приветом прислал. Утром отдам. Давайте рассказывайте.
– Да что, Серега, рассказывать. В общих чертах ты и без нас уже все знаешь.
– Знаю, но все равно рассказывайте.
Вкратце, перебивая друг друга, мы рассказали все то, что нам пришлось пережить. Не скрывали ничего, не приукрашивали. Еще слишком свежи впечатления, память вновь и вновь возвращала в тот кошмар, из которого только несколько часов назад нам удалось выйти. Нам удалось, а вот другим парням – нет.
– Нет нашей вины, Серега, что мы вышли, а мужики там остались. Нет.
– Не переживайте. Все уже знают, что – нет. Доложили уже в Москву, министру и всей прочей шушере. Докладывали, правда, после Ролина, тот преподнес, что во всем наша вина. Оказывается, только мы должны были идти на штурм, по крайней мере, так говорят на Ханкале. А остальные должны были оказывать только огневую поддержку.
– Никакой поддержки не было. Духи нам такую классную засаду устроили, что мы как слепые котята туда вляпались, – мрачно произнес я.
– Духов было больше, чем нас, – подтвердил Юрка.
– Бросили на смерть, ублюдки московские.
– Как новый командир? – спросил я.
– Да никак! Он, оказывается, приятель министра обороны Грачина. Вот его по блату и поставили.
– Это с кадрированного медицинского полка на боевую бригаду?
– Да. На нашу бригаду.
– Звиздец!
– Мы здесь уже это обсудили. Он не то что карту нарисовать не может, он ее читать не может. На совещаниях, кроме матов, ничего не услышишь. А когда Билич начинает выступать и при этом говорит военными терминами, то Буталов засыпает.
– Как засыпает? – не понял Юра.
– Очень просто – берет и засыпает. Повесит голову на грудь и сопит. Он – ноль.
– Он Героя не хочет получить?
– Пока не видно, но то, как он вел штабную колонну к старому КП, – это, мужики, звиздец. Полная безграмотность. Если бы Саныч не взял командование в свои руки, то и не дошли бы. Когда идет беглый огонь по колонне, может, какой-нибудь пацан стреляет, этот придурок командует: «Стоп! Принять бой!» А когда нарвались на засаду, то он командует: «Идти не снижая скорости». А впереди завал. Короче – дурак.
– Кошмар! Мы с ним еще хлебнем лиха!
– Конечно, хлебнем. Завтра снова на Минутку вечером идем!
– Как идем?
– Приказ Москвы. Но уже не только мы одни. Правда, идти прежним маршрутом.
– Опять через мост?
– Да, ребята, опять через мост.
– Наливай, пока крыша не съехала.
– Точно, Слава, тут без бутылки не разобраться. С Бахелем не взяли, а тут с этим медиком… М-да!
– Наливай, Пашка! По полстакана лей.
– За удачу, за то, чтобы она нас не оставила! – мы, не чокаясь, выпили. Полученная информация нас ошеломила. Сидели молча, не закусывая.
– Как Бахель, как второй комбат? – спросил Юрка, нюхая корочку хлеба.
– Бахель в Москве. Ногу оставили. В госпитале имени Бурденко. А комбата… – Серега тяжело вздохнул. – Нет его больше. Отправили тело в Ростов, а уже оттуда, бортом – жене.
– М-да. Хороший мужик был. Вечная ему память, и пусть земля ему пухом будет!
– Много наших осталось… там? – в горле встал комок, когда я вспомнил комбата.
– Много, очень много. Многие пропали. Может, по подвалам отсиживаются, может, в плен попали. Но возвращаются, весточки передают. Некоторые в других частях воюют. Не могут пробиться. А так всего точно погибло, то есть подтверждено – сто человек, пропало без вести, а может, еще живы – порядка шестидесяти-семидесяти человек. Танков тоже спалили немало. Короче, нас надо выводить в отстой и доформировывать, а нас завтра снова в пекло. Дурдом!
– Дурдом – это даже, Серега, мягко сказано. Нас, видимо, хотят добить. Чтобы только название и знамя осталось.
– Точно, как от Майкопской бригады. Пидоры! Гнойные пидоры!
– Не кипятись, Слава, от нас уже ничего не зависит. Лучше выпьем!
– Давай выпьем. От нас ни хрена не зависит. Наливай. Мне немного.
Выпили. Молча, без тоста, не чокаясь.
– Серега, ты нам одни дурные вести приносишь. Что перед первым штурмом, что сейчас. Может, все зло в тебе? – Юрка в упор посмотрел на ни в чем не виноватого Казарцева.
– Ну пристрели меня, посмотришь, изменится ли что-нибудь, – Серега был невозмутим.
– Какого хрена нас снова посылают в это пекло? – я продолжал кипятиться.
Ступор прошел. Мной вновь овладевала злость. Я с трудом сдерживал себя в руках. Чтобы как-то выпустить пар, я отчаянно матерился:
– Ублюдки гребаные, суки, негодяи, чмыри задроченные, пидоры гнойные, скоты безмозглые. Прибить их мало. В тридцать седьмом таких ублюдков к стенке бы давно поставили и по контрольной пломбе в затылок.
– Тебя самого в тридцать седьмом за такие разговоры к стенке первым бы поставили, – спокойно парировал Юра.
– Ты прав. Но какие же дегенераты!
– Остынь, Слава. Все позади. Все впереди. А будешь кипятиться – обоссым.
– Ладно, – я успокоился. – Серега, а нас с Юркой куда?
– Не знаю, о вас разговора не было. Но остальных штабных по батальонам раскассируют. Меня во второй батальон. Вы-то при штабе останетесь.
– Хрен я с этим новым командиром останусь, – я вновь начинал орать, – я с тобой во второй пойду. Хоть оторвусь от души.
– Правильно, Слава, вместе пойдем! – Юрка снова разливал водку. Наливал по чуть-чуть, на глоток.
– Во сколько выходим?
– По плану в семнадцать. К девятнадцати подойдем. Колонна-то будет большая, да, может, и засада. Ну, а там снова «танковая карусель» и… И опять с голой жопой на фрица, – закончил замполит.
– Успеем выспаться!
– Точно. Сейчас по последней – и на боковую. Пашка! Не будить, не кантовать, при пожаре выносить в первую очередь! Ладно, давай! – мы выпили и, оставив Пашку убираться в кунге, вышли на улицу покурить.
– Не хотел при бойце говорить, – начал Серега, – но рассматривался вопрос на полном серьезе, не специально ли Бахель погубил людей.
– Дербанись!
– Ты что, серьезно?
– Очень даже серьезно. Ролин тебя, Слава, запомнил, и думали, что ты саботажник, ну и… – Серега замялся.
– Говори, продолжай! Что я дезертировал? Ты это хотел сказать?
– Да. Именно, что ты сбежал.
Меня бросило в жар. Почувствовал, как наливаюсь кровью. Проснулась злость. Хотелось немедленно набить кому-нибудь морду. Желательно, чтобы это был Ролин или Седов. Сгодились бы и ребятишки из военной прокуратуры. Или как мы их называли – прокурята. Хотя сейчас подошел бы и дух.
– Веселое кино. И теперь меня что, под трибунал?
– Нет. Сан Саныч отбил тебя. Те бойцы и офицеры, что раньше вас вернулись, подтвердили, что ты не трусил, своих не расстреливал, а дрался, как все. Раненых перевязывал.
– Слушай, Серега, в бою кто-то духовский танк с первого выстрела из гранатомета подбил. Он весь в активной броне был, а этот снайпер прямо в основание башни ему впечатал. За такие вещи Героя давать надо. Вот как звать того парня – не знаю. Ты бы узнал?
– Точно, Сергей, выстрел классный, мы после этого в атаку пошли. Много жизней сберег этот выстрел.
– Не вы первые, мужики, кто об этом рассказывает. Узнали уже фамилию бойца. Был ранен, а потом умер. Это уже точно.
– Так хоть посмертно Героя России присвоить. Пацан это заслужил.
– На многих мы уже подали, но эти ублюдки на Ханкале говорят, что, мол, площадь они не взяли, а наградные листы шлют. Пидорасы!
– Не то слово, Юра. Мы послали на убитых и раненых. Тех, кого нет, или кто уже отвоевал свое. А эти скоты не хотят даже слушать. «Не за хрен» – говорят.
– Ну, ублюдки.
– Ублюдки, – согласился Серега. – Ханкалу охраняет батальон десантников, полк «махры» и отряд спецназа. С передовой сняли. Наших соседей сняли. Теперь мы отдуваемся и за себя, и за того парня. Видели, наверное, что блокпостов стало меньше?
– Мы их вообще не видели.
– Вот то-то и оно. Численность бригады уменьшилась, зато зона ответственности увеличилась.
– Гостиницу «Кавказ» взяли? – поинтересовался Юра, прикуривая новую сигарету от окурка.
– Кто ее брать будет? Оттуда тоже взяли батальон десантников и кинули на Ханкалу.
– Они что там, хотят, чтобы мы одни с духами воевали?
– Неплохо устроились! Мне нравится!
– Ладно, мужики, не берите в голову. Идите отдыхайте. Я скажу, чтобы вас не трогали. Отсыпайтесь. А завтра поговорим насчет всего остального.
– Гуманитарку не зажиль!
– Да вы что, мужики, я что, крыса?
– Пока нет, но кто знает… Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, отморозки!
– Сам такой! – закричали мы в один голос в темноту вслед Сереге.
– Что думаешь, Слава, по этому поводу? – спросил Юрка, когда мы пошли в кунг.
– Ничего я не думаю. Лишь бы под трибунал не угодить, как дезертиру. Вот о чем я думаю, – пробурчал я.
– А по поводу завтрашнего мероприятия?
– Честно?
– Конечно, честно.
– Если нас опять, как щенков, одних бросят, то в живых останется человек десять-двадцать, которых либо отправят в психушку, либо в тюрьму как дезертиров, саботажников, чтобы не болтали лишнего.
– По-моему, ты уже это говорил.
– Да, говорил, и остаюсь при своем мнении. Если нам удастся выбраться живыми и при этом не угодить в психушку, а также не сесть в тюрьму, то лучшей благодарности мне не надо. Вот и все. А ты что думаешь, Юра?
– Скорее всего, так и будет.
– Юра, ты слышишь, чтобы кто сейчас бомбил Минутку? Госбанк, Дворец долбаного Дудаева?
– Нет, не слышу.
– Вот и вновь, как перед первым штурмом. Помнишь, мы с тобой говорили?
– Помню. Ладно, пошли спать. Пошли, Юра, пошли. Завтра начнется новый виток дурдома.
Мы вошли в кунг. Быстро разделись. Плевать на возможное нападение. Кожа, тело устало от одежды. Хотелось расслабиться. Быстро легли. Я выключил свет и провалился в глубокий сон.
Снились кошмары. Война, война, война. Ничего, кроме войны. Правда, пару раз вроде снился прокурор, который выдвигал какие-то обвинения, но я его расстреливал, а тело подбрасывал духам. Кошмар, да и только!
Проснулся от того, что Пашка тряс за плечо.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, проснитесь! Вячеслав Николаевич! Вставайте же.
– А, что, духи?! – я спросонья начал судорожно искать автомат.
– Нет, не духи, просто уже три часа дня. Пора вставать.
– На хрена? – со сна я плохо соображал.
– В пять часов выступаем. Вы что, забыли?
– Забыл. Где Рыжов?
– Встал уже. Умывается.
– Завтрак, то есть, я хотел сказать, обед есть?
– Все уже готово. Через сорок минут вас ждет начальник штаба.
– Понятно.
Мы быстро умылись, побрились, позавтракали. И, покуривая, неспешной походкой, вразвалочку пошли к штабу. По дороге офицеры нас радостно приветствовали. Мы отвечали им тем же. На крыльце штаба-садика мы остановились, чтобы спокойно докурить. Со стороны Минутки раздавались грохот и вой самолетов. Неплохо, очень даже неплохо. Мне нравится вся эта какофония. Только бы они точно клали, а то понароют по всей округе ям, вот и ползай по ним, спотыкайся. «Летчик высоко летает, много денег получает. Мама, я летчика люблю!» – вспомнились мне слова из детской пошлой песенки. Докурили, бросили и растоптали окурки и пошли к начальнику штаба.
Сан Саныч находился все в том же помещении. И стол его был поставлен точно так же, как и прежде стоял. Казалось, что ничего не изменилось. Вот только на месте Бахеля сидел Буталов. Куда ты нас приведешь, новый командир? Войдя, мы остановились у входа. Сан Саныч поднял голову и, заметив нас, пригласил:
– Проходите, проходите. Не стесняйтесь! А то как неродные топчетесь у порога.
– Так, может, уже и из списков части вычеркнули, – пошутил я.
– Как же. Вас вычеркнешь, – Сан Саныч поддержал шутку и ответил в тон. – Как настроение? Может, пока в обоз или к медикам?
– Зачем? – недоуменно спросил Юрий.