Все были на подъеме, теперь казалось всем, что стоит только чуть поднажать, и враг побежит. Но начались какие-то непонятные переговоры со старейшинами. О чем разговаривать с этими духами? Так нет, руководство ставки и московские тузы о чем-то шепчутся, войска стоят и жуют сопли. Духи тем временем перегруппируются, подтянут свежие силы, залечат раны, оправятся от первого шока поражения, их муллы проведут очередную пропаганду среди своих соплеменников, и вновь «священная война» — газават — вспыхнет с новой силой. А мы пока будем стоять в городе. Свежих сил нам никто не даст, вооружение и технику новую не подтянут. Так на кого работает в данном случае Москва? Не знаешь, читатель? Я тоже не знаю, и никому у нас в бригаде это тоже не было понятно. Получалось, что Москва воюет понарошку, выигрывая время для духов бессмысленными переговорами.
   Если бы не настоящие похоронки и неубранные до сих пор трупы на улицах, то это было бы очень смешно. Смешно, если бы не так страшно. Неужели купили всех тех, кто руководит из Москвы боевыми действиями в Чечне? Ход и порядок событий показывали, что это так. Как бы мне хотелось, чтобы я заблуждался на этот счет! Но ежеминутно возникали вопросы в голове, а ответа на них я не находил. С подобными же вопросами ко мне обращались и офицеры, и солдаты, я отшучивался и посылал всех на хрен. На душе было тяжело. С Юрой мы постоянно обсасывали эту тему. Нет ответов. Серая погода, разрушенные здания, громадные потери, неубранные трупы на улицах, бесперспективность самой войны, когда победа пиррова, а свои же командиры из столицы даже ее превращают в поражение, все это еще больше портило настроение, подрывало и так неустойчивую веру в Верховного Главнокомандующего и его окружение. Было ощущение, что нас здесь всех предали, продали, жертвы напрасны. Все не имеет абсолютно никакого смысла.
   Пока разбирались в своих чувствах, поступил приказ занять консервный и коньячный заводы.
   Первый и танковый батальоны взяли коньячный завод, а второй батальон — консервный. Через день к нам подмазались внутренние войска. Мы не жадные, всем хватит!
   Начала прибывать замена из Сибирского военного округа. В первую очередь заполнялись вакансии командиров батальонов. Свободные вакансии. Раненых комбатов отправляли домой приказом. Их провожала вся бригада. Новые, которые приходили на их место, быстро входили в должность. Никто пока из вновь прибывших не занимался самодурством, самоуправством.
   Очень интересно было наблюдать, как прибывали на совещание в штаб командиры подразделений. Первый комбат и главный танкист теряли на глазах здоровье и таяли. Цвет их лиц из поначалу ярко-красного постепенно превращался в сине-желтый. А второй комбат, наоборот, расцветал день ото дня. Он уже не пил простую воду, только соки. Восстанавливался баланс сил.
   Мы с Юрой побывали на обоих объектах. У нас стояло пять литров чеченского коньяка, литров пятнадцать всевозможных соков, а также какая-то гадость, которая применялась для приготовления консервированных фруктов и соков. По запаху как сливовый ликер, а на вкус — жженая пробка с добавлением ацетона. Живот после нее болел, но в голову хорошо «вставляло». С легкой руки Васи Цапалова эту бурду начали именовать ликер «а ля Чечня».
   После занятия этих «ключевых» объектов в обороне противника, наша бригада стала очень популярна и желанна во всех частях. К нам ехали в гости все командиры, к бойцам ехали бойцы. Все увозили с собой гостинцы — флягу-другую коньяка, пару ящиков соков. Нас звали в гости. На коньяк мы меняли форму, оружие, боеприпасы, запасные части для техники. Третий батальон выменял трофейную БМП за две двухсотлитровые бочки коньяка. Кто говорит, что нефть это кровь войны? Чушь! Спиртное — кровь войны. Казалось, что за трофейный коньяк мы могли выменять и Дудаева, если бы только кто-нибудь предложил его для обмена.
   Эта идиллия продолжалась, к сожалению, недолго. Всего десять дней. Пока не поступил приказ из Ханкалы уничтожить весь трофейный запас коньяка.
   Эта ужасная новость благодаря связистам в момент облетела всю группировку. И потянулись в нашу сторону обозы. Страждущие везли с собой всевозможную тару. Самой популярной была канистра. Также везли форму и дефицитные запчасти, много было трофеев. В том числе и чеченские автоматы, ножи, флаги, зеленые повязки, карты боевых действий, подписанные Дудаевым и Масхадовым. Правда, при сравнении подписей на каждой карте они различались. Некоторые были вообще без подписей. Но те, кто привез, клятвенно заверяли, что сняли их с пленного или мертвого боевика, который бился, как тигр в клетке, а перед смертью пытался ее сожрать, сжечь, порвать. Все зависело только от личной фантазии.
   Привезли три кресла-катапульты. Каждый ее владелец клялся, что лично снял с самолета Дудаева. Много было юмористичных казусов. Было впечатление, что попроси мы сейчас боеголовку от ракеты, то нам за пару бочек коньяка привезут и ее. Хорошо быть монополистом!
   Но вот приехал какой-то чудак на букву "м" из Ханкалы и начал кричать, чтобы мы немедленно прекратили спаивать группировку. Надо было присутствовать при этом. Те, кто стоял в очереди, отчаянно крыли матами молодого подполковника. Некоторые пытались заговорить ему зубы, а другие в это время из автоматов бронебойными пулями старались наковырять в большой цистерне-танке как можно больше отверстий. Коньяк хлестал из всех этих дырочек, подставлялись банки, канистры, чашки, плошки. Отчаяние и жадность делают чудеса!
   Через пятнадцать минут подполковнику, у которого не оказалось здесь земляков, потому что родился он в Москве и всю жизнь там прослужил, удалось вырваться, и от имени командующего он приказал расстрелять стальную колонну. Командир танкового батальона лично навел пушку и выстрелил бронебойным снарядом. Под общий крик ужаса и отчаянья колонна наклонилась, потом она упала — из разорванного бока захлестала толстенная струя коньяка. Коньяк. Море коньяка хлынуло на землю, затопляя всю прилегающую окрестность.
   Все бросились вычерпывать из луж коньяк. Над всем этим ералашем царил густой, хмелящий голову, вызывающий чихание и слезотечение, обильное слюноотделение, осязаемый на ощупь дух коньяка. Веселый азарт быстро сменился глухим раздражением и приступами праведного гнева, когда коньяк быстро впитался в землю.
   Перепачканные землей, с пропитанными коньяком бушлатами и брюками офицеры, ворча маты под нос, смотрели исподлобья на московского хлыща. Тот, не выдержав этой гнетущей тяжелой паузы, быстро ретировался. Он сделал это вовремя, потому что офицеры начали выражать свое отношение к происшедшему:
   — Козел вонючий!
   — Урод гребаный!
   — Вошь солдатская! Они в Ханкале на всем готовом! Московские поставки продуктов и водки!
   — Хоть бы попросил, так дали бы этому гаду.
   — Нужен ему этот коньяк!
   — Ему с кристалловского завода поставляют водку, будет он эту чеченскую бурду хлебать! Дождешься!
   — Не мог, гаденыш, чуть позже приехать! Скотина!
   — Еще часок, так все бы по-человечески набрали.
   — Надо попробовать! Наливай!
   И началась обычная офицерская пьянка. Пили все представители всех войск, которые были в Чечне. Закуску доставали из своих БМП, БТР, танков. Преобладала тушенка, сгущенка, не пробовал, читатель, запивать водкой сгущенку? Нет?! Попробуй, ощущение незабываемое! Из закусок были и деликатесы. Колбаса, сыр. Кто-то притащил даже майонез. Вкус замечательный! После третьей рюмки, стакана, крышки от котелка — у каждого своя тара и своя норма, никто никого не останавливал, — забыли про этого долбаного подполковника и начали вспоминать прошедшие события. Вспомнили бои за Дворец.
   Кто отчаянно хвастался своими подвигами, кто рассказывал, как погибли его подчиненные, товарищи. Были слезы, клятвы отомстить за погибших. Но все пришли к единодушному мнению, что во всем виноваты мудаки из Кремля и Генштаба. Выпили, подняв чисто военный тост «За смерть дуракам!»
   Начинало темнеть. Продолжали подтягиваться офицеры из других частей. Весть о том, что по приказу из Ханкалы уничтожили стратегические запасы спиртного группировки, мигом облетела всех. И они приезжали в надежде, что, может, что-нибудь осталось. Их принимали в теплую компанию и накачивали остатками коньяка.
   А затем приехал вновь наш знакомый подполковник из Ханкалы. На этот раз мудила прибыл не один, а притащил с собой рзведроту. Испугал ежа голой задницей! В темноте послышался окрик часового:
   — Стой! Пароль три!
   — Представитель Ставки подполковник Сергеев.
   — Стой!
   — Я сказал, что я представитель Ставки! Позови начальника караула!
   — Стой! Стрелять буду!
   — Стою! Позови начальника караула!
   В темноте послышался звук шагов и голос начальника караула:
   — Представитель ко мне, остальные на месте!
   — Это вы мне командуете «Ко мне»?! — в темноте послышался возмущенный голос мудака-подполковника.
   — Вам. Если через секунду не начинаете движение — открываю огонь на поражение, без предупреждения.
   — Иду. Я еще разберусь с вами!
   — Без разговоров ко мне. Пароля не знаете, а все туда же. По ночам права качать. Много вас таких в Сунже плавает кверху брюхом.
   — Где командир? Я приехал лично посмотреть, как исполняется приказ об уничтожении спиртного.
   Он вошел в круг света, где было человек сорок офицеров. За ним молча, тенью следовали привезенные разведчики. И хоть на первый взгляд численное преимущество было на их стороне, не надо забывать, что в темноте стояло еще два батальона. Пусть и неполного состава, но закаленные в боях, знавшие, что офицеры их не подведут, не спрячутся за их спинами, жизнями. А вот сумеют ли разведчики из Ханкалы то же самое сказать про этого паркетного подполковника? Вряд ли. И, судя по напряженным лицам разведчиков, они не были в восторге от перспективы биться со своими из-за прихоти москвича. С одной стороны приказ, а с другой — свои, «махра».
   Подполковник гоголем вошел в круг света. Форма новая, рожа сытая, чистая, гладко выбритая, ручки белые, ногти не обломаны, во взгляде блеск, тяга к жизни и командованию. Наполеон в миниатюре. В натуре. Грудь колесом. Белой полоской светится в полумраке подворотничок. Офицер с картинки или хренового ура-патриотического фильма. А ля командир полка, минимум — комбат. Красивый, подтянутый, умный, вот только на людей ему наплевать. Положит и полк, и батальон, лишь бы только прогнуться, чтобы заметили, наградили. Страшный человек. Вот и сейчас чувствуется во взгляде превосходство, властность. Будь его воля, то обвинил бы нас сейчас в саботаже и расстрелял бы без суда и следствия. А потом гордился бы этим поступком до самой могилы. И совесть бы не мучила. Ему бы заградотрядом в сорок первом командовать, вот там он проявил бы все свои таланты. А еще лучше — штафбатом.
   Встретили его молчанием. Некоторые офицеры, спокойно выдержав его взгляд, отвернулись и намеренно громко начали обсуждать прошедшие бои. Особенно громко обсуждали бестолковые приказы из Ханкалы. Остальные офицеры также отвернулись и демонстративно разливали коньяк и, чокаясь, пили. Вот этого не выдержал уже московский шаркун. Завизжал как недорезанный поросенок, срываясь на фальцет:
   — Прекратить пьянку!
   Реакции ноль. Никто даже не повернул головы в его сторону. Но только повисла напряженность в воздухе. Напряглись спины. Некоторые начали поправлять оружие. В темноте прозвучало несколько сухих щелчков, кто-то снял автоматы с предохранителей. Были это участники вечеринки или прибывшие разведчики — неизвестно. Но именно эти щелчки стегнули по ушам, и почти одновременно с ними разговоры смолкли, и офицеры быстро повернулись в сторону непрошеного гостя.
   — Немедленно прекратить пьянку и разойтись по подразделениям, в случае неповиновения у меня есть полномочия вас арестовать и препроводить на гауптвахту! — он сам собой любовался, упивался собственной персоной, светился от важности.
   — Пошел на хрен! — раздалось из темноты.
   — Кто это сказал? Кто посмел? — «подпол» подпрыгнул на месте.
   — Ты кого хочешь арестовать, сынок? — спокойно, не повышая голоса, поинтересовался полковник из внутренних войск, подходя к москвичу. — Меня? Полковника? Ты, сопляк?
 

Глава 20

 
   В армии только очень уважаемым людям позволяется называть своих подчиненных «сынками». По отношению к подполковнику это было неслыханное оскорбление. Что обозвать «сынком», что в рожу плюнуть — одинаково.
   — Только попробуй — мой полк через полчаса раскатает тебя и твою Ханкалу по бревнышку. Ты на кого орешь? Здесь почти все командиры частей, что воюют в Грозном. А ты где, подполковник, воюешь? С кем воюешь? С нами? Значит, ты дух! Разве не так? Переговоры непонятные с духами ведете. Шушукаетесь у нас за спиной. Предатели!
   — Вы демагогию не разводите! Мне приказано разогнать вашу пьянку, а кто будет сопротивляться — доставить в Ханкалу.
   — Рискни здоровьем и собственной карьерой.
   — Вы мне угрожаете?
   — Здесь почти полсотни офицеров, все они большие или маленькие командиры. Завтра мы напишем рапорта. Каждый по одному рапорту, где укажем, что прибыли на совещание по взаимодействию, а тут ворвался пьяный подполковник, оскорбил часового, начальника караула, а затем пытался командовать командирами частей и их офицерами. Как тебе такая перспектива? У тебя есть письменный приказ на наше задержание и доставку в Ханкалу?
   — Нет, — до подполковника, кажется, начало доходить, во что он вляпался.
   — Если нет, то когда будут разбираться, докажут твое самоуправство, и придется ехать тебе командовать очень далеко от Москвы. А там мы тебя встретим. И вот тогда, сынок, — полковник сделал особый упор, особое ударение на «сынке», — мы с тобой поговорим о долге, совести, приказе и офицерской чести.
   — Мне приказано, чтобы не было никакой пьянки, — опять начал гнуть свое подполковник. Только не было в его голосе уже прежних повелительных ноток.
   — А кто пьет, сынок? — вновь ударил по его самолюбию вэвэшный полковник. — У нас совещание по отработке взаимодействия. Вопрос тактический, оперативный, поэтому нет смысла приглашать представителей cтавки.
   Этот самый представитель стоял как оплеванный. Жизни ему теперь не будет. Разведчики и мы все расскажем, как его поставили на место, надавали словесных пощечин, а ему нечего возразить. Плечи его опустились, взгляд уперся в землю, злость кипела в нем. Он был готов нас порвать, расстрелять, сожрать. Но его облил с ног до головы помоями полковник, разведчики, что стояли у него за спиной, также не были на его стороне, да еще из темноты выдвигались бойцы и плотной стеной безмолвно окружали всех, включая и разведчиков. Это с одной стороны, а с другой, в случае чего, Ролин от него открестится. Москвич развернулся на каблуках и пошел прочь, за ним пошли разведчики. Вскоре в темноте взревели двигатели, и машины уехали. Напряжение спало. Все начали громко обсуждать происшедшее и хвалить полковника. Тот снисходительно принимал поздравления. И только заметил, что этот идиот ради собственной карьеры поперся в ночь. Сам сгинет и людей погубит. Идиот. Ради собственной карьеры может загубить много невинных жизней. На засаду напорется. И все.
   Минут через пятнадцать вновь послышался рев двигателей и голос комбрига Буталова:
   — Что за пьянка здесь? Кто разрешил? Где комбаты?
   — Сам не справился, так этого недоумка подставил, — зло, сквозь зубы произнес комбат танкового батальона.
   — Что здесь происходит? — в круг света вошел комбриг.
   — Совещание идет. А тебя почему нет? — раскатисто спросил все тот же вэвэшный полковник.
   — Мне с Ханкалы позвонили, сообщили, что здесь идет полным ходом пьянка, какого-то подполковника обматерили и отправили подальше. Вот я и приехал, — быстро проговорил Буталов, оглядывая всех и быстро соображая, как себя вести дальше.
   — Никакой пьянки нет. Совещаемся, заодно решили поужинать. А этот ненормальный с Ханкалы примчался, начал права качать, верещать о какой-то пьянке. Псих. Вырабатываем сообща решение по взаимодействию, вот и за тобой хотели только что отправить гонца, но ты нас опередил, — добродушно проговорил полковник, полуобнимая за плечи Буталова и подталкивая его к БМП, где был накрыт импровизированный стол.
   Надо отдать должное Буталову, он быстро сообразил, что к чему, и не чванясь начал пить со всеми наравне. Но настроение было скомкано вояжем придурковатого подполковника. Все присутствующие прекрасно понимали, что этим не кончится, будут и последствия, но никто об этом не думал.
   — Выжили в пекле, при штурме Дворца, а на остальное — наплевать. Живы и ладно.
   — Правильно!
   — Наливай, брат! Ой, извините, товарищ полковник. Темно, обознался.
   — Какой полковник? За столом нет полковников, тут все равны. Выпьем! За жизнь, братья!
   — За жизнь!
   — А сибиряки молодцы?!
   — Конечно, молодцы!
   — Сибирская «махра» не подводит!
   Это застолье продолжалось до четырех утра. Потом забылись коротким сном. И в десять часов утра получили вызов из Ханкалы, чтобы к часу дня прибыли на совещание. Поехали все офицеры штаба. Все надеялись, что сейчас нас бросят на духов. По данным радиоперехвата и переговоров по радио с духами, они были сломлены и подавлены. Их символ независимости, суверенности, гордости — Дворец — был взят. В радиоэфире они визжали от ярости, посылая на наши головы проклятья и всех чертей. На что наши радисты весело их посылали на хрен.
   Вся наша бригада, начиная от комбрига и кончая самым последним тыловиком, были на подъеме, казалось, что стоит только чуть поднажать, и победа за нами! Враг бежит, так надо и висеть на его плечах, гнать духов в горы, а там их блокировать и лениво бомбить авиацией и артиллерией.
   Вот в таком веселом, приподнятом настроении, слегка опохмеленные, мы прибыли в Ханкалу. Сюда же подтянулись почти все офицеры, с которыми мы славно провели эту ночь. От них также попахивало свежим перегаром. Пока все стояли и курили перед двухэтажным зданием, из дверей дважды показывался гнус-подполковник. Мы-то уже и забыли про ночное происшествие, а этот тип явно хотел отыграться. Пусть попробует, рискнет здоровьем, крыса тыловая. Наконец всех нас пригласили к Ролину.
   Когда ввалилось около ста человек в помещение, то сразу стало душно и тесно. Всех, кто не командир части, отправили на улицу. Юрка тоже выскочил под шумок на улицу. Судя по выражению Ролина и гнусной улыбке подполковника, нам не предложат план глобального наступления, а будут полоскать мозги за вечерние посиделки.
   На улице было хорошо. Тепло, относительно тихо, в огромном карьере, что у въезда на территорию базы, кто-то пристреливал подствольник. Хорошо им тут. Почти как на стрельбище. Мы с Юрой пошли осматривать достопримечательности.
   Новоявленная ставка представляла собой бывший центр ДОСААФ по подготовке летчиков. Было три двухэтажных здания, небольшой аэродром, сплошь заставленный учебными самолетами чешского производства. Наши бойцы лазили по ним, что-то выдирая на память. Один из бойцов начал усаживаться в кресло пилота, попутно нажимая на все кнопки и рычаги.
   — За катапульту не дергай, идиот! — предупредил его Юра.
   — А что будет? — поинтересовался боец.
   — Сначала вверх, а потом вниз. Будет мешок с костями.
   — А не врете? — боец недоверчиво смотрел на нас. — Вон в фильме «Крепкий орешек-2» тот взлетел и благополучно приземлился.
   — Такой большой, а в сказки веришь! — открыто рассмеялся я. — Так то кино, не вздумай дергать.
   Боец недоверчиво посмотрел на нас, но, тем не менее, вылез из самолета.
   — Если не веришь, то давай проэкспериментируем.
   — Как? — боец недоумевал.
   — Тащи мешок с землей и веревку подлиннее.
   — А где взять?
   — Вон, в штабе окна заложены, да и вокруг полно. Помощников пару прихвати. Веревку из маскировочной сети вырви.
   Боец позвал с собой еще пару человек.
   — Тебе что, Слава, делать нечего?
   — Нечего, тоскливо. Пока там Ролин командиров пугать будет всевозможными карами, а они его спрашивать о непонятных переговорах, мы немножко пошалим. Заодно поглядим, как работает катапульта. Тебе когда-нибудь доводилось видеть, как летчик вылетает из самолета?
   — Нет. А что? Давай попробуем!
   Мы молча наблюдали, как бойцы украли мешок с землей у какого-то окопа и потащили в нашу сторону. Все было тихо. Совсем как на каких-то учениях в мирное время: когда уже заканчиваются все запланированные мероприятия и все маются от тоски, то начинают придумывать себе всевозможные развлечения. Пить надоело, полная неопределенность грызла душу. Бездействие подтачивало веру в свои силы, задачи, разрушало идеалы как ржавчина. Нас продавали прямо на глазах.
   Через блокпост, что на въезде на базу, медленно проехал КамАЗ с кунгом. Оттуда высыпали чеченцы. Много было среди них и стариков-старейшин, все в папахах. Некоторые папахи были перевязаны зеленой ленточкой. Значит, это очень уважаемый человек. Он совершил паломничество в Мекку. За всю свою жизнь он, кроме баранов, ничего не видел, а как стал пенсионером, так все — уважаемый человек. А с повязкой на голове — очень уважаемый. Точно такие же повязки я неоднократно видел на головах у боевиков. У них они означали, что вышли они на тропу войны и ведут священный джихад против неверных. Кстати, читатель, и против тебя тоже, ведь ты же тоже неверный в понятиях правоверных. Ну и что, что ты им ничего не сделал? Их это абсолютно не волнует. Неверный — и точка. А значит, подлежишь поголовному истреблению. Только мы отличаем тебя от этих вооруженных фанатиков. А ты нам в рожу через пару-тройку лет будешь плевать…
   Мы с Юрой смотрели, как чеченцы выгрузились и теперь стояли и курили возле машины, с любопытством осматривая территорию базы. Особенно привлекали их внимание укрытые, загнанные в капониры танки и БМП.
   — Слава, смотри, эти уроды занимаются визуальным снятием информации.
   — Точно. Разведка.
   — Нужны им эти переговоры, как зайцу стоп-сигнал. Им время протянуть и крови нам побольше пустить.
   — Не хватает еще, чтобы кто-нибудь фотографировал. А так полный шпионский фильм. Эх, дать хорошую очередь от живота по этим ученым!
   — Нельзя!
   — Знаю, что нельзя. А зато как хочется! От живота, от души длинную, во весь магазин очередь! И поводить стволом справа налево и обратно!
   — Не трави душу. Так аппетитно рассказываешь, что у самого руки зачесались. Интересно, а о чем наши командиры с ними будут договариваться?
   — Подожди, скоро они договорятся, что мы союзники, и тогда передадим им часть своего оружия и техники, а еще того хлеще, за нанесенный ущерб отдадим наших бойцов в рабство. Тьфу!
   — Смотри, какой-то прыщ из штаба на полусогнутых несется к духам. Сейчас будет целоваться с этими обезьянами.
   И точно. Со стороны штаба бежал какой-то офицер. Подбежав, он начал с каждым духом здороваться, обниматься, целоваться.
   — Слава! Ты только посмотри, как он с ними дружится, прямо как будто богатые родственники из Америки приехали, подарки привезли. Ты что-нибудь понимаешь?
   — Только то, что нас в очередной раз предали и подставили. И больше ничего.
   — Сейчас этих ученых баранов приведут на совещание командиров частей, и они совместно будут вырабатывать план действий. Будут думу думать, как бороться с незаконными вооруженными формированиями. Как пить дать предложат еще создать отряды самообороны, а у нас будут просить оружие, технику.
   — Наверняка. А еще будут тянуть время, заливая нам баки тем, что будут вести переговоры с боевиками о добровольном отказе от вооруженной борьбы.
   — Много я дал бы, чтобы присутствовать на совещании, когда с этими мудаками будут вести переговоры.
   — А зачем?
   — Как зачем? Чтобы посмотреть на наших руководителей ставки и московских представителей, как они будут им задницы лизать.
   — Ничего нового и путного ты не увидишь и не услышишь, а нервы мотать ни к чему. Что там будет говориться, мы с тобой прекрасно знаем.
   — Они там будут визжать о том, что они оппозиция, что все хорошо, а ждали они нашего прихода, как избавителей-освободителей от ненавистной тирании Дудаева и его клики. Обычная лапша на уши, ничего нового и толкового.
   — Надо идти вперед и топтать их ногами.
   — Я вот только одного понять не могу: чем больше мы сейчас топчемся на месте, тем большей кровью нам достанутся следующие объекты и населенные пункты.
   — Мы сейчас практически без потерь и разрушений можем взять и объекты, и близлежащие деревни, а промедлим немного — духи оклемаются и укрепятся. И вновь бомбежки, артналеты, штурмы. Мы совершаем ценой своей жизни очередные подвиги, о которых взахлеб рассказывает пресса, все больше разрушается домов, все больше гибнет мирного населения. Экономике Чечни приходит полный звиздец, в Россию уходит больше «двухсотых», все больше сирот появляется по обе стороны границы и все больше мирного населения уходит к боевикам. И все только потому, что московские придурки затеяли какие-то переговоры. Деньги и ничего кроме денег.
   — Громадные деньги.
   — Естественно. Нашлись же деньги, чтобы начать этот «освободительный» поход, нашлись деньги для вооружения боевиков. Сейчас не выгодно теневым воротилам прекратить эту бойню. Я не удивлюсь, если сейчас идет полным ходом вербовка за бугром и у нас, в России, наемников для войны с нами.