Миррлиз Хоуп. Луд-Туманный

   Как выяснилось, этот комплимент оказался удачным. Хейзел всегда обижалась, если в ней не признавали законную владелицу фермы, поэтому обращение мастера Натаниэля к ней как к фермерше растопило ее сдержанность и вызвало очаровательную улыбку, образовавшую на щечках две прелестные ямочки.
   – Если вы приехали посмотреть ферму, то для нас будет удовольствием показать все, что здесь есть, – любезно сказала она.
   – Спасибо, большое тебе спасибо. Я торгую молочными продуктами в Луде-Туманном. А сегодня не постоишь спокойно у себя за прилавком, если хочешь удержаться на поверхности. Конкуренция, милая, конкуренция – вот что не дает спать таким старикам, как я. Да, помню времена, когда во всем Луде было не более шести молочников, а теперь их столько же на одной моей улице. Поэтому я решил сам поехать и посмотреть, где можно достать хорошие молочные продукты. Самое лучшее – убедиться во всем собственными глазами.
   Тут он пустился в подробный отчет обо всех фермах, на которых якобы побывал. Но больше всего, сказал он, ему понравилась ферма, принадлежащая его старому другу, – и он назвал имя фермера, жившего неподалеку от Лунотравья, у которого, по его предположению, должны были сейчас находиться Ранульф и Люк.
   При этих словах Хейзел взволнованно глянула на него и робко спросила, не видал ли он там двоих: юношу и мальчика – сына Сенешаля.
   – Ты имеешь в виду юного мастера Ранульфа Шантиклера и Люка Коноплина? Конечно же, я их видел! Это они посоветовали мне поехать сюда… И я им очень благодарен, потому что нашел здесь то, на что стоило посмотреть.
   На лице у Хейзел появилось явное облегчение.
   – О!.. Я так рада, что они там, – промолвила она дрожащим голосом.
   «Люк явно не терял времени зря – вот пройдоха!» – подумал мастер Натаниэль, продолжая развлекать девушку разговорами.
   Очень скоро Хейзел освоилась в обществе веселого и жизнерадостного торговца молочными продуктами и стала непринужденно болтать, что с ней случалось нечасто. Мастер Натаниэль, конечно же, ловил каждое ее слово.
   – Но, дитя мое, ты, кажется, все время только работаешь и никогда не веселишься! – воскликнул он наконец. – Разве здесь никогда не бывает развлечений и пирушек?
   – Иногда мы танцуем по вечерам, когда приходит Портунус, – ответила она.
   – Портунус? – воскликнул он. – Кто это? Хейзел нахмурилась.
   – Это старый ткач со скрипкой, – сдержанно ответила она.
   – Немного чокнутый?
   Вместо ответа девушка только подозрительно взглянула на него и в свою очередь спросила:
   – Вы знаете Портунуса, сэр?
   – Да, кажется, я встретил его где-то на пол пути от Луда. Мне показалось, что у старика что-то было на уме, но он никак не мог высказаться – я знавал многих попугаев, которые говорили внятней, чем он.
   – О! Я тоже часто так думаю! Действительно, у него есть что-то на уме, – сказала Хейзел, подхваченная новой волной откровенности. – Он как будто изо всех сил пытается вам сказать что-то важное. А еще он часто ходит за мной, словно хочет, чтобы я что-то для него сделала. И я иногда думаю, что надо попытаться помочь ему, но его вид приводит меня в содрогание, и я ничего не могу с этим поделать.
   – Приводит тебя в содрогание, правда?
   – Да! – сказала она, поежившись. – Если бы вы видели, как он жадно ест зеленые фрукты! Он делает это как-то не по-человечески! А еще он напоминает мне кота, который приготовился к прыжку. О, он такой противный! И злобный! Но, может быть, этому не стоит удивляться, если… – И она запнулась.
   Мастер Натаниэль пристально посмотрел на нее.
   – Если – что? – спросил он.
   – О, это только всякие глупости, которые рассказывают здешние крестьяне, – уклончиво ответила Хейзел.
   – Что он – э… скажем, один из тех, кого вы зовете Молчальниками?
   – Откуда вы знаете? – девушка снова посмотрела на него с подозрением.
   – О, я догадался. Видишь ли, с тех пор, как я приехал на Запад, мне приходилось слышать много подобных разговоров. Ну что ж, старик несомненно хотел сообщить мне что-то, но не очень внятно изъяснялся. Он только все время повторял снова и снова: «Копай, копай».
   – Это его любимое слово, – улыбнулась Хейзел. – Старухи говорят, что он пытается назвать свое имя. Видите ли, они думают, что он – Молчальник, который вернулся сюда, а когда он жил на земле, то был работником по имени Копайри Карп.
   – Копайри Карп? – изумился мастер Натаниэль.
   Хейзел удивленно посмотрела на него.
   – Вы знали его, сэр? – спросила она.
   – Нет, нет, не совсем. Но мне кажется, я где-то слышал это имя. Хотя можно сказать, что в этих краях оно достаточно распространенное. Ну и что же они говорят об этом Копайри Карпе?
   Хейзел смутилась.
   – Много они не говорят, сэр, по крайней мере, мне. Иногда мне кажется, что здесь кроется какая-то тайна. Я только знаю, что он был веселым и добрым, его все любили, и еще он был удивительным скрипачом. Но он плохо кончил, хотя я никогда не слышала, что же случилось с ним на самом деле. А еще говорят, – тут она понизила голос, – что, уйдя к Молчальникам, человек становится злобным и вредным, даже будучи добрым при жизни. А если с ним когда-то плохо обошлись, то от этого он будет еще вреднее. Мне кажется, он хочет сказать нам что-то, а иногда я думаю, что это как-то связано со старой каменной гермой^[11] у нас в саду… Он так любит танцевать вокруг нее.
   – В самом деле? А где находится эта старая герма? Я хочу увидеть все здешние достопримечательности, чтобы оправдать расходы на путешествие!
   И мастер Натаниэль вновь надел личину жизнерадостного торговца молочными продуктами, которую в возбуждении нечаянно сбросил.
   По дороге в сад Хейзел взволнованно произнесла:
   – Может быть, вы не слышали, сэр, но я живу здесь со своей бабушкой, правда, она мне не настоящая бабушка, но я ее так называю. И… и… ну, она, кажется, очень любит старого Портунуса, и, может быть, вам лучше не упоминать при ней, что вы его встретили.
   – Прекрасно, я не упомяну о нем при ней, по крайней мере, сейчас, – и он мрачно улыбнулся.
   Хотя фрукты в саду уже собрали, но благодаря красным и желтым листьям, а также чудесным рубиново-красным веткам персиковых деревьев фон у старой гермы был достаточно живописным, вдобавок ее увили бордовые и золотые побеги винограда.
   – Мне часто кажется, что она – дух фермы, – сказала Хейзел, застенчиво глядя на мастера Натаниэля. Но, к ее немалому изумлению, увидев герму, он хлопнул себя по ляжкам и захохотал:
   – Клянусь Солнцем, Луной и Звездами! – воскликнул он. – Да это же ответ на загадку Портунуса: «Дерево – не дерево, человек – не человек». – И он повторил Хейзел слова, которые удалось произнести Портунусу.
   – «Не имеет рук, но может ударить; немой, но рассказывает тайны», – повторила она за ним. – Ты можешь ударить и рассказывать тайны, мой старый друг? – спросила она, поглаживая серый, поросший лишайником камень. Но тут же смутилась и засмеялась.
   Хейзел была уверена, что неожиданный гость приехал, чтобы провести несколько дней на ферме, и, повинуясь законам деревенского гостеприимства, распорядилась отвести его коня в стойло и приготовить лучшую комнату в доме.
   Когда он спустился к обеду в большую кухню, вдова Бормоти сердечно его приветствовала.
   Они сели за стол, и через несколько минут Хейзел сказала:
   – Бабушка, этот джентльмен приехал с фермы, что неподалеку от Лунотравья, куда отправились юный мастер Шантиклер и молодой Коноплин. И он говорит, что у обоих цветущий вид, и они передают нам привет.
   – Да, – радостно поддержал мастер Натаниэль, всегда готовый пофантазировать, – мой старый друг фермер в восторге от них. В Луде ходили слухи о болезни юного Шантиклера, но, по-моему, вы совершили с ним просто чудо, потому что лицо у него такое же круглое, как сыр Лунотравья.
   – Я рада, что вам понравилось, как выглядит юный джентльмен, сэр, – сказала вдова довольным тоном. Но в ее глазах блеснула тревога.
   После обеда мастер Натаниэль погрузился в раздумья, вышагивая взад-вперед перед домом.
   Его мысли снова и снова возвращались к этому странному старику – Портунусу.
   Неужели он когда-то был Копайри Карпом, а теперь вернулся, чтобы попытаться что-то сообщить?
   Мастера Натаниэля больше занимали метафизические, а не практические стороны ситуации, и это было для него характерно. Если Портунус в самом деле был Копайри Карпом, тогда эти сжатые поля и виноградники, эти золотые и багровые деревья будут лишены покоя и надежности. Ибо он наконец осознал, что бальзам, источаемый безмолвными предметами на его душу, – всего-навсего уверенность в том, что страсти и муки человеческие бессмысленны, непродолжительны и не имеют корней; они не более долговечны на фоне мироздания, чем клубящийся голубой дымок осенних костров из сорной травы и мусора.
   Да, все, что доходило оттуда, хотя до сегодняшнего дня он никогда не слышал ничего конкретного, свидетельствовало о том, что в Стране Фей существовала только иллюзия – там были жизнь и смерть, вот и все. Однако всегда ли это приносило ему успокоение? Бывало, что общество безмолвных предметов наводило на него ужас.
   Но он слишком долго предавался бесплодным размышлениям. Нужно было что-то делать. Был ли Портунус призраком Копайри Карпа или просто свихнувшимся стариком, в любом случае он явно хотел что-то рассказать – и это касалось гермы в саду. Конечно, его сообщение могло не иметь ничего общего с убийством фермера Бормоти, но, памятуя о вышивке, мастер Натаниэль чувствовал, что было бы неразумно пренебречь возможным ключом к тайне.
   Он снова повторил про себя слова старика: «Копай, копай…»
   И вдруг мастера Натаниэля осенило – а почему бы не понять это в прямом смысле? Да ведь вместо первых слогов имени Копайри Карп это может быть просто повеление копать… Очевидно, в этом случае копать надо под гермой. И он решил сделать это при первой удобной возможности.

Глава 23
Северная печка и сказки мертвых

   В ту ночь Хейзел долго не могла уснуть. Возможно потому, что днем она заметила нечто, за ставившее ее насторожиться. Вечера стали холодными, и незадолго до ужина она поднялась в комнату к мастеру Натаниэлю, чтобы разжечь огонь. Она застала там вдову с одной из служанок и очень удивилась, увидя, что они принесли с чердака старую печку для топки углем, годами пылившуюся без дела, потому что в Доримаре любили живой огонь и такого рода печками почти никогда не пользовались. Вдова привезла эту печь в качестве приданого.
   На удивленный взгляд Хейзел она небрежно ответила:
   – Дрова сегодня отсырели, и я подумала, что так нашему гостю будет уютней.
   Но Хейзел точно знала, что дрова ничуть не отсырели, да и как могло это случиться, если дождя не было вот уже много дней? Ее настороженность проистекала из глубокого инстинктивного недоверия к вдове.
   Тем временем мастер Натаниэль, слегка озадаченный появлением печки в его комнате, отправился в постель. Он не сразу погасил свечу – ему хотелось еще подумать. Безудержный мечтатель, он любил видеть перед глазами какой-то осязаемый предмет, на котором можно было бы задержать взгляд, какую-нибудь видимую цель, мешающую сбиться с пути рассуждений.
   Сегодня он сосредоточился на прекрасном лепном потолке – том самом, на который глядел Ранульф, когда спал в этой комнате. Он был роскошного бордового цвета, расписанный лазурными арабесками и украшенный рельефами темного золота, а четыре угла были обрамлены лепными гроздьями винограда и алыми ягодами. И хотя время приглушило цвет и похитило много лепных ягод, они по-прежнему оставались красивыми и как будто живыми.
   Но свет свечи, сосредоточенность и желание подумать не мешали мыслям мастера Натаниэля пуститься в путешествие по самым фантастическим тропам. К тому же он чувствовал непобедимую сонливость и все его члены странным образом отяжелели. Цвета на потолке стали расплываться, а рельефы тусклого золота, оторвавшись от своего фона, сверкали в пространстве, подобно Солнцу, Луне и Звездам, или, может быть, яблокам – Золотым Яблокам Запада? Бордовый фон превратился в красное поле – поле, заросшее красными цветами, откуда хитро выглядывал Портунус и где плакал Ранульф. Но прямая дорога, последние несколько месяцев олицетворявшая его неведомую, тайную цель, даже на этом странном ландшафте мерцала белым… Хотя она выглядела иначе, чем всегда… Да это же Млечный Путь! И он потерял сознание.
   Тем временем Хейзел волновалась все больше и больше и, сколько ни ругала себя за глупость, никак не могла успокоиться. Наконец она не выдержала.
   Нужно подкрасться к двери комнаты этого джентльмена и послушать. «Может быть, я услышу, как он храпит», – решила она. Хейзел была уверена, что отличительной чертой мужской половины человечества была полная неспособность спать без храпа.
   Но, приложив на добрых две минуты ухо к замочной скважине комнаты мастера Натаниэля, девушка не услышала ни звука. Тогда она осторожно открыла дверь. Свеча догорала, а гость лежал неподвижно на кровати. Воздух в комнате был пропитан каким-то удушливым газом. От ужаса Хейзел чуть не потеряла сознание. Она бросилась к окну, распахнула его настежь и, чтобы потушить огонь, вылила полкувшина воды в печку, а оставшееся выплеснула на мастера Натаниэля. К ее неописуемому облегчению, он открыл глаза, застонал и пробормотал что-то невнятное.
   – О, сэр, вы живы! – обрадовано воскликнула Хейзел. – Сейчас я приготовлю вам что-нибудь попить и принесу нюхательную соль.
   Вернувшись, она застала мастера Натаниэля сидящим в постели, и, хотя он все еще выглядел немного одурманенным, к нему стал возвращаться естественный цвет лица, а тонизирующий напиток почти вернул его в обычное состояние.
   Увидев, что гость окончательно пришел в себя, Хейзел села прямо на пол и, обессилев от пережитого ужаса, горько зарыдала.
   – Успокойся, дитя мое, – мягко сказал мастер Натаниэль, – не надо плакать. Я чувствую себя не хуже обычного… хотя, клянусь Урожаем Душ, не могу представить, что со мной произошло. Не могу вспомнить, чтобы я хоть раз в жизни терял сознание.
   Но Хейзел не могла успокоиться.
   – Чтобы такое случилось здесь, в моем доме!.. – рыдала она. – Мы всегда свято чтим закон гостеприимства… И юный джентльмен тоже… О, горе мне, о, стыд какой!
   – В чем ты обвиняешь себя, дитя мое? – спросил мастер Натаниэль. – Твое гостеприимство здесь ни при чем, вероятно, из-за усталости и пережитых волнений я вдруг потерял сознание. Нет, не ты – плохая хозяйка, а я – плохой гость, потому что доставил тебе столько хлопот.
   Но Хейзел заплакала еще безутешней.
   – Мне не понравилось, когда она принесла эту печку, – ох, как не понравилось. Это какая-то нехорошая чужеземная вещь! И чтобы это случилось под моей кровлей! Потому что это мой дом! А она не проведет здесь больше ни одной ночи!
   Глаза у девушки заблестели, и, сжав кулачки, она вскочила на ноги.
   Мастер Натаниэль заинтересовался.
   – Ты имеешь в виду вдову твоего дедушки? – спросил он спокойно.
   – Да, ее! – возмущенно воскликнула Хейзел. – О! Она всегда выкидывает какие-то странные штуки… Она не похожа на честных женщин – у нее даже нет фенхеля над дверью, а в амбаре – этот нечистый корм… А в душе – такие же нечестивые помыслы. Я заметила, с какой улыбкой она смотрела на вас за обедом.
   – Ты обвиняешь эту женщину в том, что она сознательно покушалась на мою жизнь? – мед ленно спросил он.
   Но Хейзел съежилась от этого прямого вопроса и вместо ответа снова заплакала. На несколько минут он предоставил девушку самой себе, а потом мягко сказал:
   – Думаю, ты сегодня достаточно наплакалась. Ты была ко мне очень добра, но для госпожи Бормоти я явно нежеланный гость, поэтому мне не стоит больше навязывать ей свое присутствие. Но перед тем, как покинуть этот дом, я хочу кое-что сделать, и мне понадобится твоя помощь.
   И он признался ей, кто он такой, рассказал о своем стремлении разоблачить истинного виновника всех обрушившихся на него несчастий, сказал что и приехал сюда в надежде обнаружить недостающее звено в цепи доказательств.
   – Думаю, я обязан сказать тебе, дитя мое, – продолжал он, – что если я смогу доказать все, что требуется, то твоя бабушка тоже может оказаться замешанной в этом темном деле. Ты знаешь, что ее когда-то судили за убийство твоего дедушки?
   – Да, – ответила Хейзел нерешительно, – я слышала о суде, но думала, что ее признали невиновной.
   – Да. Но бывают и судебные ошибки. Я уверен, что твоего дедушку убили, и мой враг, чье имя мне не хочется называть, пока у меня не будет больше оснований, приложил руку к этому делу. Я серьезно подозреваю, что госпожа Бормоти является соучастницей убийства своего мужа. При таком положении вещей хочешь ли ты все еще мне помочь?
   Сначала Хейзел покраснела, потом побледнела, у нее задрожали губы. Она не любила бабушку, но не могла не признать, что та всегда обращалась с ней хорошо, и хотя была чужой для нее по крови, являлась единственным близким человеком. Но, с другой стороны, Хейзел была твердо убеждена, что преступление не должно оставаться безнаказанным, более того, кровь ее деда не должна оставаться не отомщенной.
   Однако та страстность, с которой она жаждала избавиться от власти вдовы, не освободила ее от непонятного чувства вины перед нею. К тому же Хейзел до смерти ее боялась.
   А если это недостающее звено ни к чему не приведет, а Клементина узнает о том, что они замышляли? Как после этого она сможет смотреть ей в лицо, продолжать жить под одной кровлей?
   И все же… она была уверена, что вдова пыталась убить их гостя сегодня ночью. Как она посмела? Как она посмела?!
   Хейзел сжала кулачки и, задыхаясь, тихо сказала:
   – Да, сэр, я помогу вам.
   – Чудесно! – обрадовался мастер Натаниэль. – Я собираюсь последовать совету старого Портунуса и попробую копать под старой гермой в саду сегодня же ночью. Однако имей в виду, что это может ни к чему не привести и оказаться только бреднями сумасшедшего старика, или это может касаться какого-нибудь клада, или чего-то еще, не имеющего ничего общего с убийством твоего дедушки. Но в том случае, если мы найдем какую-то ценную улику, нам нужно иметь свидетеля, и, мне кажется, им должен быть – здешний судья. Кто он?
   – Кузнец из Лебеди-на-Пестрой, Питер Горох.
   – Доверяешь ли ты кому-нибудь из слуг? Кто из них больше предан тебе?
   – Я доверяю им всем, и все они любят меня, – ответила Хейзел.
   – Хорошо. Пойди разбуди слугу и немедленно отошли его за кузнецом. Предупреди, чтобы он не заходил с ним в дом, а сразу отвел его в сад… Не хочется будить твою бабушку, пока в этом не будет необходимости. А слуга может остаться нам помогать: чем больше свидетелей, тем лучше.
   Хейзел казалось, что она спит и видит какой-то жуткий сон. Но она все же прокралась на чердак, разбудила одного из батраков, которые по старой традиции спали в доме своего хозяина, приказала ему скакать в Лебедь и привезти с собой кузнеца по очень важному делу, касающемуся правосудия.
   Хейзел посчитала, что на дорогу в Лебедь и обратно ему понадобится меньше часа, и, прихватив с собой лопаты, они с мастером Натаниэлем тихонько вышли из дому и стали дожидаться в саду.
   Луна была на ущербе, но все еще достаточно большая и яркая.
   В призрачных лучах ночного светила старая герма переливалась и поблескивала, словно живая серебряная плоть.
   – Извините, сэр, – робко сказала Хейзел, – джентльмен, которого вы подозреваете, это… доктор Хитровэн?
   – Почему ты так думаешь? – резко спросил мастер Натаниэль.
   – Не знаю, – смутилась Хейзел, – мне просто так кажется.
   Вскоре к ним присоединились слуга и кузнец – плотный добродушный рыжеволосый крестьянин лет пятидесяти.
   – Добрый вечер, – приветствовал их мастер Натаниэль – Меня зовут Натаниэль Шантиклер (он был уверен, что весть о его смещении с должности еще не успела дойти до Лебеди), и если бы мое дело не было таким срочным и тайным, то, клянусь Солнцем, Луной и Звездами, я бы не стал поднимать вас с постели в такой час. У меня есть основания предполагать, что под этой гермой может быть спрятано нечто очень важное. Я пригласил вас присутствовать для того, чтобы подтвердить, что наши действия не являются противозаконными. А вот свидетельство того, что я не самозванец. – И сняв свой перстень-печать, он протянул его кузнецу. На перстне был выгравирован известный всем герб: петух и шесть шевронов в знак того, что шесть предков мастера Натаниэля были Верховными Сенешалями Доримара.
   Кузнец и работник были явно изумлены встречей со столь высокой персоной и стояли, переминаясь с ноги на ногу, но он вручил каждому по лопате и попросил безотлагательно начать копать.
   Какое-то время они трудились молча, но вот лопата стукнулась обо что-то твердое.
   Это оказался небольшой железный ящик.
   – Вытаскивайте его! Вытаскивайте! – воскликнул мастер Натаниэль. – Интересно, найдем ли мы в нем веревку с петлей?
   Но его отрезвило перепуганное личико Хейзел.
   – Прости меня, дитя мое, – мягко сказал он, – Моя жажда мести заставила меня забыть о приличии. Вполне вероятно, что там не окажется ничего, кроме пригоршни монет времен герцога Обри, спрятанных на черный день одним из твоих предков.
   Они открыли ящик и обнаружили пергамент с сургучной печатью. Надпись на нем гласила:

   Первому, кто найдет.

   – Я думаю, мисс Хейзел, открыть его следует вам. Вы не против, судья? – сказал мастер Натаниэль.
   Итак, дрожащими пальцами Хейзел взломала печать, разорвала обертку и вытащила оттуда исписанный листок бумаги.
   При свете фонаря они прочитали следующее:

   Я, Иеремия Бормоти, фермер и окружной судья Лебеди-на-Пестрой, будучи всегда веселым человеком, ниже следующим сыграю свою последнюю шутку по эту сторону Гор Раздора в надежде на то, что хоть она и пролежит долго в сырой земле, но не окажется непригодной, когда придет ее время.
   Я, Иеремия Бормоти, был преднамеренно убит своей второй женой Клементиной, дочерью матроса Ральфа Дерзкоштанного и чужеземной женщины с далекого севера. В этом преступлении ей помогал и поощрял ее любовник Кристофер Следопыт, иностранец, называвший себя травником. И по зуду, который мучает меня, пока я пишу, по пятнам на языке я знаю, что мне дали ягоды, известные в народе под названием ягод милосердной смерти. И сварив их так, что они стали похожими на варенье из шелковицы, моя дорогая жена угостила меня ими, а я, ничего не подозревая, их съел. Я прошу того, кто найдет мое письмо, отыскать паренька по имени Питер Горох, сына лудильщика. Потому что этот паренек, будучи голодным и желая заработать пару пенсов, приходил ко мне час назад с полным лукошком этих самых ягод милосердной смерти и спрашивал, не хочу ли я их купить. А я, желая испытать его, спросил, не думает ли он, что весь мой сад поели черви и я позарюсь на такие фрукты. Но Питер ответил, что он считал, будто в семье Бормоти любят эти ягоды, так как он видел, как джентльмен, который живет у них (Кристофер Следопыт), собирал их неделю назад. А если Кристофер Следопыт уедет из этих мест, пусть правосудие ищет толстяка с каштановыми волосами, курносым носом в веснушках, похожим на яйцо малиновки; один глаз у него карий, а другой голубой.
   А чтобы моя шутка удалась, я испробовал ягоды, которые принес мне парнишка, хотя сердце у меня при этом разрывалось, на одном из кроликов маленькой девочки по имени Марджори, дочери моего возчика. Я сделал это потому, что она, будучи здоровенькой девчушкой семи лет, имеет все шансы жить по эту сторону гор, когда кто-то откопает похороненную мной шутку. И если она будет жива, то обязательно вспомнит, как один из ее кроликов стал чесаться, и язык у него покрылся пятнами, как кожа змеи, и как ста потом нашла его мертвым. Я смиренно прошу у нее прощения за то, что так жестоко поступил с маленькой девочкой, и прошу моих наследников (если кто-то из них останется в живых) дать ей хорошего кролика, ветчины и десять золотых монет.
   И хотя, будучи судьей, я мог бы арестовать преступников до того, как умру, но все же до времени воздержусь. Частично потому, что всю жизнь был охотником и всегда давал зайцу и оленю шанс спастись, то пусть этот шанс будет и у них, а частично потому, что мне хочется успеть отойти очень далеко по Млечному Пути, пока Клементина оседлает деревянного коня герцога Обри, не то от звука веревки, трущейся по ее шее, у меня разболятся уши; и, наконец, потому, что я очень устал. Итак, я в последний раз ставлю свою подпись
   Иеремия Бормоти.

Глава 24
Состричь коготки у кошки

   Закончив чтение, Хейзел разразилась истерическими рыданиями, время от времени восклицая: «Бедный дедушка!» Мастер Натаниэль успокаивал ее как мог.
   Наконец, утерев глаза, она сказала:
   – Бедная Марджори! Надо отнести ей ветчину и кролика.
   – Так она еще жива? – ахнул мастер Натаниэль.
   Хейзел кивнула.
   – Она так и осталась в девушках, живет в Лебеди и очень бедствует.
   – А как насчет Питера Гороха, смышленого сынишки лудильщика? Ему ничего не причитается, мисс Хейзел? – спросил кузнец и лукаво подмигнул.
   Она растерянно посмотрела на него, а мастер Натаниэль воскликнул: