Княжна Черная вихрем носится среди играющих. Она единственная, кого не отваживаются трогать юноши, за нее прячутся робкие девушки.
И княжна кидается из стороны в сторону, защищает своих подруг. Лицо ее горит, глаза сверкают под нависшим на самые брови венком, и сердце ее открытое полнится радостью, весельем, задором.
Вдруг выбежала из толпы первая пара и, держась за руки, разогнавшись, прыгает через огонь. За ней вторая, третья … десятая. От их стремительного движения колышется тихий вечерний воздух. Не застаивается и костер: то стелется низко по земле, то снова взлетает к небу, разбрасывая вокруг снопы искр.
Черная захвачена прекрасным зрелищем. Веселая суматоха, беготня; то и дело налетают ловкие сильные ребята, с громким криком хватают девушек, увлекая их к костру. Черная не заметила, как выкрали у нее подруг. Даже Милана куда-то вдруг исчезла. Еще мгновение – и она останется в одиночестве! Ее, княжну, не приглашают. Невзрачных собой девчат и тех расхватали, а к ней ни один не решается подойти!
Она озиралась, чувствуя неловкость и растерянность. Прыгать одной через костер негоже, да и страшно как-то. А не прыгать нельзя: назовут тогда ведьмой!
Она колебалась, не зная, что делать. И вдруг почувствовала, кто-то крепко схватил ее за руку.
– Вперед, княжна! Смелее!
Черная охнула от неожиданности, крепко сжала горячую ладонь юноши и, не переводя дыхания, побежала с ним прямо на огонь. Высоко прыгнули они через костер.
– Ой, ух-ух!
С трудом отдышавшись и смеясь, она стала на ноги. Вдруг как рукой смело ее опасения, тревоги, вернулись присущие ей бодрость и задор.
– Как хорошо, правда? Пошли еще!
Теперь уже княжна сама подбадривала юношу. С радостным криком бежала она вперед, взлетала над костром. Один только раз прыгнула неудачно. То ли парень не рассчитал, то ли княжна не в лад оттолкнулась от земли – рука неловко повернулась и пальцы выскользнули из его ладони.
«Выпустил!» – ужаснулся молодец, а коснувшись земли, волчком повернулся на одной ноге, с силой рванул к себе девушку.
– Не обожглась ли, часом?
– Да нет, не бойся, я высоко прыгала! Видишь – показала девушка на парчовые шаровары, на отороченные золотым позументом полы легкого летнего кафтана из дорогой чужеземной ткани, – даже не подсмолило нигде.
– Но мы не выдержали испытания огнем, – нахмурился он.
– Пустое, – отмахнулась княжна, не поняв его намека.
Они подошли к костру, и тут Черная увидела юношу при ярком свете. Остановилась, всматриваясь.
– Погоди, – вспомнила она, – я, кажется, встречала тебя где-то.
– На пастбище, княжна. Я – Всеволод, сын конюшего.
– Да, да! – обрадовалась девушка.
Она узнала теперь и эти русые кудри над изогнутыми бровями, и пристальный, немного суровый прежде, а сейчас веселый взгляд, и все лицо его, такое мужественное, загорелое, доброе.
Они пошли рядом и не заметили, как оказались в стороне от праздничной суеты и веселых игр.
– Как хорошо, что я встретила тебя, – искренне призналась княжна. – Еще с того дня, когда была у вас на пастбище, хотела видеть тебя.
– Меня? – недоверчиво воскликнул Всеволод.
– Да. Отец твой накричал тогда… Так зло смотрел на меня, что взгляд его и теперь не дает покоя. Да еще сказал… Ты помнишь, что сказал твой отец про лебедя?
– Кажется, про коршунов тогда он говорил.
– Да, да и про коршунов. Слова его, как вещие, на сердце мне камнем легли.
– Все потому, княжна, что то не лебедь был, а лебедица. Быть может, даже дева-лебедица.
– Неужто! – испугалась девушка. – А откуда ты об этом знаешь?
– Отец говорил. Потому и трудно людям найти лебединое озеро, что среди птичьих стай девы-лебеди живут и прячутся там от людского глаза.
– Они никогда мне не простят, – опечалилась Черная.
– Ну что ты, княжна! Стоит ли думать об этом? У каждого на свете свой конец. Даже у девы-лебедицы. И не метятся они.
Девушка пристально взглянула на Всеволода:
– Ты так думаешь?
Но он не успел ответить. На опушке, где-то совсем рядом, послышалось призывное ржанье. Княжна прислушалась и рассмеялась. Забыв свои тревоги, она как-то по-особому свистнула, видно, только одному ее коню известным свистом.
Загудела земля, и вскоре перед девушкой стал гривастый, с выгнутой, как у лебедя, шеей конь. Отблески костра, то припадавшие к земле, то снова вздымавшиеся к небу, переливались на блестящей шерсти, то скрадывая, то высвечивая в темноте белизну его длинной, пышной гривы. Из глаз так и сыпались искры, из ноздрей несло жаром.
Коню не стоялось на месте. Он бил о землю копытами, играл около княжны, словно звал ее в седло. И в этом беспокойстве, в твердой и гордой осанке чувствовались и сила и резвость его. Казалось, сядь на него верхом, не только через леса и долы – за высокие тучи понесет этот конь.
– Заскучал мой Сокол, зовет домой, – ласково молвила княжна.
Тонкими пальцами она поглаживала голову коня, расчесывала гриву, а Всеволод смотрел на нее, глаз не в силах отвести.
Тем временем снова жарко разгорелся костер, песня девичья еще громче зазвенела над лесом.
Черная направилась к хороводу. Захотелось ей снова потанцевать в веселом девичьем кругу. Но вдруг увидела: из темного леса выехал всадник и погнал коня прямо на хоровод.
Всполошились девицы, поднялись беготня, шум и крики. Однако ни княжна, ни Всеволод не удивились: ведь именно сейчас, после этой песни, и должен был появиться всадник и выхватить из хоровода марену. Да только успел конь выскочить из бурлящей толпы, как до слуха княжны долетел отчаянный неистовый девичий вопль.
Черная схватила Всеволода за руку:
– Гляди, он не марену, а девицу выкрал! – и, присмотревшись, кинулась к Соколу.
– Куда ты, Черная! – пытался задержать ее юноша. Он знал: в такое дело, кроме родни, никто не вправе вмешиваться.
Но княжна бросила ему одно только слово: «Милана!» – и птицей метнулась за всадником.
Сокол помчался в стремительном беге. Он чувствовал нетерпение княжны в каждом толчке, в горячем ее дыхании на гриве. Сближаясь, все больше распалялся, неудержимо, как стрела, летел над землей, резал грудью воздух, все вперед, вперед!
Заметив погоню, пленница еще громче закричала, а парень стал сворачивать к реке: священная вода благословит их брак, там никто не посмеет отнять Милану! Но сорвалась его затея: княжна разгадала замысел парня и, срезав угол, встала поперек дороги.
Одно мгновение – и молодца с девицей словно и не было в седле! Черная с такой силой осадила их коня, что всадник и его пленница полетели на землю.
– Не смей, княжна! – зло крикнул Младан, поднимаясь и загораживая собой Милану. – Ты в этом деле сторона! Не мешай нам!
– Я тебе дам «сторона», негодяй! – яростно отозвалась Черная. Она выхватила из седла лук и, накладывая на него остро отточенную стрелу, закричала: – Пусти девицу!
Юноша отступил, широко раскинув руки, заслоняя собой невесту.
– Ну? – княжна стала целиться из лука.
Но что это? Милана вдруг рванулась вперед. Она побежала к своей подружке, падает перед ней на колени, хватает руками стремя и просит… слезно молит отпустить ее с Младаном!
Черная оторопела::
– Тебя? С Младаном?
– О княжна! Подруженька моя! – рыдает Милана. – Отпусти нас с милым моим, не то наедут братья. Младана могут убить, а меня… меня к отцу поведут!
– Так ты… по своей воле?.. – не верит Черная.
– Да, да, по своей! Сегодня же ночь под Ивана Купалу. Мы заранее сговорились бежать.
От сердца говорит Милана, взгляд у девушки искренний. слезы бегут по лицу, но княжна все еще не верит, смотрит на нее широко открытыми, удивленными глазами.
– Так почему же ты кричала, словно тебя режут? Милана всхлипнула:
– Иль ты забыла? Так велит обычай: девица должна кричать, когда ее умыкают.
«Правда, обычай велит», – только теперь вспомнила княжна.
Она задумалась, опустив повод, глядя на свою подружку и Младана.
А когда вдали послышался стук копыт, Черная быстро обернулась и резко крикнула обоим;
– Удирайте!
Те мигом вскочили на коня.
И тут из темноты выскочил на своем Вороном Всеволод. Он догнал княжну и хотел было пойти наперерез беглецам. Но Черная остановила его.
– То был Младан? – спросил Всеволод.
– Младан, – подтвердила княжна, – не мешай, пусть бегут.
– Он мой друг…
– А с ним моя подружка, – ответила княжна. – Подожди! – насторожилась она вдруг. – Кажется, скачет кто-то. И не один. Наверное, погоня, родня! – Она прислушалась, потом подобрала повод и приказала Всеволоду: – Как только появятся, гони коня за мной! Запутаем Младановы следы: заманим погоню в другую сторону.
VI. ЗА СЕБЯ И ЗА МУЖЕЙ РАТНЫХ
VII. ИГРА С ОГНЕМ
И княжна кидается из стороны в сторону, защищает своих подруг. Лицо ее горит, глаза сверкают под нависшим на самые брови венком, и сердце ее открытое полнится радостью, весельем, задором.
Вдруг выбежала из толпы первая пара и, держась за руки, разогнавшись, прыгает через огонь. За ней вторая, третья … десятая. От их стремительного движения колышется тихий вечерний воздух. Не застаивается и костер: то стелется низко по земле, то снова взлетает к небу, разбрасывая вокруг снопы искр.
Черная захвачена прекрасным зрелищем. Веселая суматоха, беготня; то и дело налетают ловкие сильные ребята, с громким криком хватают девушек, увлекая их к костру. Черная не заметила, как выкрали у нее подруг. Даже Милана куда-то вдруг исчезла. Еще мгновение – и она останется в одиночестве! Ее, княжну, не приглашают. Невзрачных собой девчат и тех расхватали, а к ней ни один не решается подойти!
Она озиралась, чувствуя неловкость и растерянность. Прыгать одной через костер негоже, да и страшно как-то. А не прыгать нельзя: назовут тогда ведьмой!
Она колебалась, не зная, что делать. И вдруг почувствовала, кто-то крепко схватил ее за руку.
– Вперед, княжна! Смелее!
Черная охнула от неожиданности, крепко сжала горячую ладонь юноши и, не переводя дыхания, побежала с ним прямо на огонь. Высоко прыгнули они через костер.
– Ой, ух-ух!
С трудом отдышавшись и смеясь, она стала на ноги. Вдруг как рукой смело ее опасения, тревоги, вернулись присущие ей бодрость и задор.
– Как хорошо, правда? Пошли еще!
Теперь уже княжна сама подбадривала юношу. С радостным криком бежала она вперед, взлетала над костром. Один только раз прыгнула неудачно. То ли парень не рассчитал, то ли княжна не в лад оттолкнулась от земли – рука неловко повернулась и пальцы выскользнули из его ладони.
«Выпустил!» – ужаснулся молодец, а коснувшись земли, волчком повернулся на одной ноге, с силой рванул к себе девушку.
– Не обожглась ли, часом?
– Да нет, не бойся, я высоко прыгала! Видишь – показала девушка на парчовые шаровары, на отороченные золотым позументом полы легкого летнего кафтана из дорогой чужеземной ткани, – даже не подсмолило нигде.
– Но мы не выдержали испытания огнем, – нахмурился он.
– Пустое, – отмахнулась княжна, не поняв его намека.
Они подошли к костру, и тут Черная увидела юношу при ярком свете. Остановилась, всматриваясь.
– Погоди, – вспомнила она, – я, кажется, встречала тебя где-то.
– На пастбище, княжна. Я – Всеволод, сын конюшего.
– Да, да! – обрадовалась девушка.
Она узнала теперь и эти русые кудри над изогнутыми бровями, и пристальный, немного суровый прежде, а сейчас веселый взгляд, и все лицо его, такое мужественное, загорелое, доброе.
Они пошли рядом и не заметили, как оказались в стороне от праздничной суеты и веселых игр.
– Как хорошо, что я встретила тебя, – искренне призналась княжна. – Еще с того дня, когда была у вас на пастбище, хотела видеть тебя.
– Меня? – недоверчиво воскликнул Всеволод.
– Да. Отец твой накричал тогда… Так зло смотрел на меня, что взгляд его и теперь не дает покоя. Да еще сказал… Ты помнишь, что сказал твой отец про лебедя?
– Кажется, про коршунов тогда он говорил.
– Да, да и про коршунов. Слова его, как вещие, на сердце мне камнем легли.
– Все потому, княжна, что то не лебедь был, а лебедица. Быть может, даже дева-лебедица.
– Неужто! – испугалась девушка. – А откуда ты об этом знаешь?
– Отец говорил. Потому и трудно людям найти лебединое озеро, что среди птичьих стай девы-лебеди живут и прячутся там от людского глаза.
– Они никогда мне не простят, – опечалилась Черная.
– Ну что ты, княжна! Стоит ли думать об этом? У каждого на свете свой конец. Даже у девы-лебедицы. И не метятся они.
Девушка пристально взглянула на Всеволода:
– Ты так думаешь?
Но он не успел ответить. На опушке, где-то совсем рядом, послышалось призывное ржанье. Княжна прислушалась и рассмеялась. Забыв свои тревоги, она как-то по-особому свистнула, видно, только одному ее коню известным свистом.
Загудела земля, и вскоре перед девушкой стал гривастый, с выгнутой, как у лебедя, шеей конь. Отблески костра, то припадавшие к земле, то снова вздымавшиеся к небу, переливались на блестящей шерсти, то скрадывая, то высвечивая в темноте белизну его длинной, пышной гривы. Из глаз так и сыпались искры, из ноздрей несло жаром.
Коню не стоялось на месте. Он бил о землю копытами, играл около княжны, словно звал ее в седло. И в этом беспокойстве, в твердой и гордой осанке чувствовались и сила и резвость его. Казалось, сядь на него верхом, не только через леса и долы – за высокие тучи понесет этот конь.
– Заскучал мой Сокол, зовет домой, – ласково молвила княжна.
Тонкими пальцами она поглаживала голову коня, расчесывала гриву, а Всеволод смотрел на нее, глаз не в силах отвести.
Тем временем снова жарко разгорелся костер, песня девичья еще громче зазвенела над лесом.
Черная направилась к хороводу. Захотелось ей снова потанцевать в веселом девичьем кругу. Но вдруг увидела: из темного леса выехал всадник и погнал коня прямо на хоровод.
Всполошились девицы, поднялись беготня, шум и крики. Однако ни княжна, ни Всеволод не удивились: ведь именно сейчас, после этой песни, и должен был появиться всадник и выхватить из хоровода марену. Да только успел конь выскочить из бурлящей толпы, как до слуха княжны долетел отчаянный неистовый девичий вопль.
Черная схватила Всеволода за руку:
– Гляди, он не марену, а девицу выкрал! – и, присмотревшись, кинулась к Соколу.
– Куда ты, Черная! – пытался задержать ее юноша. Он знал: в такое дело, кроме родни, никто не вправе вмешиваться.
Но княжна бросила ему одно только слово: «Милана!» – и птицей метнулась за всадником.
Сокол помчался в стремительном беге. Он чувствовал нетерпение княжны в каждом толчке, в горячем ее дыхании на гриве. Сближаясь, все больше распалялся, неудержимо, как стрела, летел над землей, резал грудью воздух, все вперед, вперед!
Заметив погоню, пленница еще громче закричала, а парень стал сворачивать к реке: священная вода благословит их брак, там никто не посмеет отнять Милану! Но сорвалась его затея: княжна разгадала замысел парня и, срезав угол, встала поперек дороги.
Одно мгновение – и молодца с девицей словно и не было в седле! Черная с такой силой осадила их коня, что всадник и его пленница полетели на землю.
– Не смей, княжна! – зло крикнул Младан, поднимаясь и загораживая собой Милану. – Ты в этом деле сторона! Не мешай нам!
– Я тебе дам «сторона», негодяй! – яростно отозвалась Черная. Она выхватила из седла лук и, накладывая на него остро отточенную стрелу, закричала: – Пусти девицу!
Юноша отступил, широко раскинув руки, заслоняя собой невесту.
– Ну? – княжна стала целиться из лука.
Но что это? Милана вдруг рванулась вперед. Она побежала к своей подружке, падает перед ней на колени, хватает руками стремя и просит… слезно молит отпустить ее с Младаном!
Черная оторопела::
– Тебя? С Младаном?
– О княжна! Подруженька моя! – рыдает Милана. – Отпусти нас с милым моим, не то наедут братья. Младана могут убить, а меня… меня к отцу поведут!
– Так ты… по своей воле?.. – не верит Черная.
– Да, да, по своей! Сегодня же ночь под Ивана Купалу. Мы заранее сговорились бежать.
От сердца говорит Милана, взгляд у девушки искренний. слезы бегут по лицу, но княжна все еще не верит, смотрит на нее широко открытыми, удивленными глазами.
– Так почему же ты кричала, словно тебя режут? Милана всхлипнула:
– Иль ты забыла? Так велит обычай: девица должна кричать, когда ее умыкают.
«Правда, обычай велит», – только теперь вспомнила княжна.
Она задумалась, опустив повод, глядя на свою подружку и Младана.
А когда вдали послышался стук копыт, Черная быстро обернулась и резко крикнула обоим;
– Удирайте!
Те мигом вскочили на коня.
И тут из темноты выскочил на своем Вороном Всеволод. Он догнал княжну и хотел было пойти наперерез беглецам. Но Черная остановила его.
– То был Младан? – спросил Всеволод.
– Младан, – подтвердила княжна, – не мешай, пусть бегут.
– Он мой друг…
– А с ним моя подружка, – ответила княжна. – Подожди! – насторожилась она вдруг. – Кажется, скачет кто-то. И не один. Наверное, погоня, родня! – Она прислушалась, потом подобрала повод и приказала Всеволоду: – Как только появятся, гони коня за мной! Запутаем Младановы следы: заманим погоню в другую сторону.
VI. ЗА СЕБЯ И ЗА МУЖЕЙ РАТНЫХ
Солнце вот-вот взойдет. Над лесом уже поднялось высокое зарево. Словно корона, венчает оно небосвод, золотисто-голубая корона! Небо вокруг нее как умытое, воздух свежий, прохладный. Широкой волной льется он в грудь, освежает, бодрит натруженное тело. А с земли струится пряный запах трав, по всей опушке стелется душистое благоухание! И тишина… Как бы замерло все, притаилось и ждет появления наряженного к свадьбе светила.
Но вот показалось солнце. Бросило на леса, на росистые травы янтарно-золотые, ослепительно яркие лучи, и сразу пробудились ото сна поляна и леса. Послышалось звонкое пение птиц, застрекотали кузнечики. Зашелестели листья над головой, радостно заулыбались солнцу.
Княжна как завороженная глядела на высокие травы, на верхушки деревьев, на облитые солнцем, трепетавшие в ярком свете листья. И показалось ей: в самом деле улыбаются деревья, как живые! Заиграли яркими, радужными самоцветами капли росы, будто в сказке, засветилась каждая росинка алмазной россыпью.
А солнце все выше и выше поднималось над лесом. То ли просыпала княжна в своем тереме восход солнца, то ли ныне рассвет был особый, не такой, как всегда, – залюбовалась Черная. Как удивителен мир вокруг! Как прекрасна родная Северянщина! Все создано здесь для счастья, живи и радуйся красе и покою…
Так нет же. Дома неведомые, гнетущие тайны. Приехала в Заречное повеселиться с Миланой, развеять в играх тоску, а Милана взяла да и сбежала со своим милым куда-то в Згуры. Вот тебе и подруга! Ни словом не обмолвилась про любовь, про сговор с Младаном. И была такова! А ей, Черной, томиться, тосковать теперь без подружки. Хочешь не хочешь, а надо домой воротиться. В Заречном нечего больше делать. Хотел было Всеволод проводить ее до Чернигова, да княжна не позволила, грусть закралась в сердце, захотелось побыть одной…
Чувствуя, что повод брошен, Сокол сам выбирал путь. Пересек поросшую высокими травами поляну, за нею рощу с глубоким, влажным яром; прошел вдоль ручейка и, легко прыгнув через него, вынес свою госпожу на торную дорогу. Черная осмотрелась и, видя, что конь направляется к Чернигову, снова грустно склонила голову, покачиваясь в такт неторопливому ходу своего коня.
Вдруг до нее донесся частый перестук копыт. Княжна насторожилась, подобрала поводья и хотела уже кинуться с Соколом в лес. Но увидела на повороте между деревьями всадников в красных как мак шапках, в голубых плащах. Девушка успокоилась: такой наряд носят только дружинники князя Черного.
Первым осадил перед нею коня плечистый Славята, известный в Чернигове ратный муж и самый доверенный человек у князя.
– Слава богам! – воскликнул он сильным басовитым голосом. – Пресветлая княжна, значит, здорова и на воле. А в Чернигове тревога: князь думает, не выкрали ли хозары его доченьку?
– Хозары? – удивилась девушка.
– Да, – не заметив ее удивления, продолжал Славята. – Они, вишь, сватать приехали тебя. Князь послал нас за дочерью в терем, а ее и след простыл. Ну мы и подумали: а нет ли здесь коварства, не выкрали ль хозары девицу, чтоб вынудить князя согласиться на брак?
Черная побледнела. Так вот какую тайну скрывал от нее отец! Вот почему одолевала ее в эти дни тревога. Сердцем чуяла беду… Видно, правду говорил конюший: нашелся-таки коршун и на ее голову. Да еще какой: каган, повелитель могучей Хозарии и двадцати пяти подвластных ему племен! Княжна смотрела хмуро на Славяту, на дружинников, вооруженных с ног до головы, и, скрывая волнение, спросила:
– Так что же повелел вам князь?
– Найти княжну, да побыстрей!
– А потом?
– А потом домой ее доставить, – простодушно ответил Славята.
Черная вздрогнула.
– Неужто князь согласен и хочет выдать меня за кагана? Ведь каган женат и стар уже! – чуть не плача произнесла она.
Славята нахмурился:
– Что поделаешь, княжна! На то его воля и право. По закону каган может иметь столько жен, сколько есть подвластных Хозарии племен. От каждого племени – княжну. У пресветлого князя Северянского одна дочь, значит, ей и суждено быть женою хозарского кагана.
Похолодела княжна, не нашлась, что ответить Славяте. Слышала она про эти законы, но думала, что старость кагана спасет от позора и насилия. А князь, выходит, знал, что грозит ей, и молчал. На что же он надеялся? Почему потворствовал, когда она отказывала соседям-князьям? Умышленно? Чтобы приберечь для кагана?
Взглядом, полным отчаяния, обвела она ратных мужей, будто спрашивала, ждала от них ответа. Потом надменно выпрямилась, глаза ее блеснули гневом.
– Я не поеду! – решительно сказала она.
– Как же так, не поедешь?
– Пустили хозар в крепость, так и возитесь теперь с ними. Мне там нечего делать!
Дружинники и ахнуть не успели: княжна пришпорила коня и, развернувшись, понеслась обратно к лесу.
Славята не мог поверить, что она посмела ослушаться отца.
– Черная! Княжна! – крикнул он своим зычным голосом, надеясь остановить девушку.
Но она только оглянулась, прикинула глазом расстояние между собой и Славятой, который уже гнался за нею, и еще сильней дала шпоры коню. Она не хуже Славяты знает леса, тайные укрытия. Только бы дружинники отстали… Не дастся она в руки Славяте. Скроется в лесной чащобе, а там будь что будет!
Сначала Сокол не мог оторваться от погони. Буланый конь Славяты несся за ним во весь опор. Но вот Славята оглянулся, видит, дружинники совсем отстали. А княжна с каждым мгновением все дальше и дальше. Холод обдал сердце бывалого воина. «Сбежит проклятая девка! – заметалась тревожная мысль. – Перед князем и перед дружиной опозорит. Схитрить надо!»
– Черная! – закричал он. – Да остановись же… Я не все тебе сказал. У нас с князем сговор!.. – Славята обозлился: княжна вот-вот ускользнет из рук.
– У нас с князем сговор! – еще громче и уже в отчаянии заревел он. – Остановись!
Теперь она услышала слово «сговор». Обернулась, сурово крикнула через плечо:
– Против меня?
– Да нет же, против хозар!
Какое-то время оба молчали. Кони неслись вперед. Славята ждал. Княжна размышляла.
– Клянись! – услышал он наконец ее голос.
– Клянусь! Честью ратного мужа клянусь!
– Жизнью клянись!
– Клянусь жизнью! – задыхаясь, прохрипел Славята, теряя уже и голос и терпение.
Черная, видно, решилась выслушать княжьего посланца. Сокол замедлил галоп, потом, сделав крутой поворот, остановился на обочине.
Славята тоже осадил Буланого, вытер вспотевшее лицо.
– Будь я отцом пресветлой княжны, – тяжело дыша, зло глянул он на девушку,
– высек бы за такой нрав.
Черная, нахмурясь, молчала. Победа над Славятой, начальным человеком княжеской дружины, известным на весь Чернигов витязем, в другое время могла бы и польстить ей, но не до потех, любезных сердцу, было ей сейчас.
– Останови дружину, – сказала Черная. Она не доверяла, остерегалась западни.
Славята дал знак дружинникам.
– Так какой же у вас с отцом сговор? – спросила она, поглядывая то на Славяту, то на его дружинников, остановившихся невдалеке.
– Княжна должна дать ответ хозарам.
– Что?! – резко дернулась в седле Черная. – Вот это и вся премудрость сговора? Неужто отец не знает, каков может быть мой ответ? Неужто в Чернигове некому за меня постоять?
– Не обижай, княжна, воинов северянских, – угрюмо отозвался Славята. – Каждый из нас готов голову сложить за честь твою. Но…
– Что «но»?
– Не время. Нужно пока что обойтись без сечи… Девушка помолчала, обдумывая его слова.
– И князь не знает, как это сделать? Ведь он может не согласиться на мой брак с каганом!
– Княжне это легче и сподручней. А князь сошлется на тебя: ребенок, мол, еще она, не хочет – и весь тут сказ.
Черная была в том возрасте, когда взрослые еще не отвыкли от ее проказ и озорства, по привычке смотрели как на девочку, а девочка уже косо поглядывает на свое детство и тешится гордым именем взрослой. Потому-то слова витязя поначалу разгневали княжну. «Как смеешь! – хотела она крикнуть. – Ко мне сваталось вон сколько князей!» Но не крикнула. Проглотила со зла слюну и, дав шпоры Соколу, вовсю погнала его по дороге.
– Хорошо! – гневно бросила на ходу. – Я отвечу хозарам! И за себя и за мужей ратных!
Но вот показалось солнце. Бросило на леса, на росистые травы янтарно-золотые, ослепительно яркие лучи, и сразу пробудились ото сна поляна и леса. Послышалось звонкое пение птиц, застрекотали кузнечики. Зашелестели листья над головой, радостно заулыбались солнцу.
Княжна как завороженная глядела на высокие травы, на верхушки деревьев, на облитые солнцем, трепетавшие в ярком свете листья. И показалось ей: в самом деле улыбаются деревья, как живые! Заиграли яркими, радужными самоцветами капли росы, будто в сказке, засветилась каждая росинка алмазной россыпью.
А солнце все выше и выше поднималось над лесом. То ли просыпала княжна в своем тереме восход солнца, то ли ныне рассвет был особый, не такой, как всегда, – залюбовалась Черная. Как удивителен мир вокруг! Как прекрасна родная Северянщина! Все создано здесь для счастья, живи и радуйся красе и покою…
Так нет же. Дома неведомые, гнетущие тайны. Приехала в Заречное повеселиться с Миланой, развеять в играх тоску, а Милана взяла да и сбежала со своим милым куда-то в Згуры. Вот тебе и подруга! Ни словом не обмолвилась про любовь, про сговор с Младаном. И была такова! А ей, Черной, томиться, тосковать теперь без подружки. Хочешь не хочешь, а надо домой воротиться. В Заречном нечего больше делать. Хотел было Всеволод проводить ее до Чернигова, да княжна не позволила, грусть закралась в сердце, захотелось побыть одной…
Чувствуя, что повод брошен, Сокол сам выбирал путь. Пересек поросшую высокими травами поляну, за нею рощу с глубоким, влажным яром; прошел вдоль ручейка и, легко прыгнув через него, вынес свою госпожу на торную дорогу. Черная осмотрелась и, видя, что конь направляется к Чернигову, снова грустно склонила голову, покачиваясь в такт неторопливому ходу своего коня.
Вдруг до нее донесся частый перестук копыт. Княжна насторожилась, подобрала поводья и хотела уже кинуться с Соколом в лес. Но увидела на повороте между деревьями всадников в красных как мак шапках, в голубых плащах. Девушка успокоилась: такой наряд носят только дружинники князя Черного.
Первым осадил перед нею коня плечистый Славята, известный в Чернигове ратный муж и самый доверенный человек у князя.
– Слава богам! – воскликнул он сильным басовитым голосом. – Пресветлая княжна, значит, здорова и на воле. А в Чернигове тревога: князь думает, не выкрали ли хозары его доченьку?
– Хозары? – удивилась девушка.
– Да, – не заметив ее удивления, продолжал Славята. – Они, вишь, сватать приехали тебя. Князь послал нас за дочерью в терем, а ее и след простыл. Ну мы и подумали: а нет ли здесь коварства, не выкрали ль хозары девицу, чтоб вынудить князя согласиться на брак?
Черная побледнела. Так вот какую тайну скрывал от нее отец! Вот почему одолевала ее в эти дни тревога. Сердцем чуяла беду… Видно, правду говорил конюший: нашелся-таки коршун и на ее голову. Да еще какой: каган, повелитель могучей Хозарии и двадцати пяти подвластных ему племен! Княжна смотрела хмуро на Славяту, на дружинников, вооруженных с ног до головы, и, скрывая волнение, спросила:
– Так что же повелел вам князь?
– Найти княжну, да побыстрей!
– А потом?
– А потом домой ее доставить, – простодушно ответил Славята.
Черная вздрогнула.
– Неужто князь согласен и хочет выдать меня за кагана? Ведь каган женат и стар уже! – чуть не плача произнесла она.
Славята нахмурился:
– Что поделаешь, княжна! На то его воля и право. По закону каган может иметь столько жен, сколько есть подвластных Хозарии племен. От каждого племени – княжну. У пресветлого князя Северянского одна дочь, значит, ей и суждено быть женою хозарского кагана.
Похолодела княжна, не нашлась, что ответить Славяте. Слышала она про эти законы, но думала, что старость кагана спасет от позора и насилия. А князь, выходит, знал, что грозит ей, и молчал. На что же он надеялся? Почему потворствовал, когда она отказывала соседям-князьям? Умышленно? Чтобы приберечь для кагана?
Взглядом, полным отчаяния, обвела она ратных мужей, будто спрашивала, ждала от них ответа. Потом надменно выпрямилась, глаза ее блеснули гневом.
– Я не поеду! – решительно сказала она.
– Как же так, не поедешь?
– Пустили хозар в крепость, так и возитесь теперь с ними. Мне там нечего делать!
Дружинники и ахнуть не успели: княжна пришпорила коня и, развернувшись, понеслась обратно к лесу.
Славята не мог поверить, что она посмела ослушаться отца.
– Черная! Княжна! – крикнул он своим зычным голосом, надеясь остановить девушку.
Но она только оглянулась, прикинула глазом расстояние между собой и Славятой, который уже гнался за нею, и еще сильней дала шпоры коню. Она не хуже Славяты знает леса, тайные укрытия. Только бы дружинники отстали… Не дастся она в руки Славяте. Скроется в лесной чащобе, а там будь что будет!
Сначала Сокол не мог оторваться от погони. Буланый конь Славяты несся за ним во весь опор. Но вот Славята оглянулся, видит, дружинники совсем отстали. А княжна с каждым мгновением все дальше и дальше. Холод обдал сердце бывалого воина. «Сбежит проклятая девка! – заметалась тревожная мысль. – Перед князем и перед дружиной опозорит. Схитрить надо!»
– Черная! – закричал он. – Да остановись же… Я не все тебе сказал. У нас с князем сговор!.. – Славята обозлился: княжна вот-вот ускользнет из рук.
– У нас с князем сговор! – еще громче и уже в отчаянии заревел он. – Остановись!
Теперь она услышала слово «сговор». Обернулась, сурово крикнула через плечо:
– Против меня?
– Да нет же, против хозар!
Какое-то время оба молчали. Кони неслись вперед. Славята ждал. Княжна размышляла.
– Клянись! – услышал он наконец ее голос.
– Клянусь! Честью ратного мужа клянусь!
– Жизнью клянись!
– Клянусь жизнью! – задыхаясь, прохрипел Славята, теряя уже и голос и терпение.
Черная, видно, решилась выслушать княжьего посланца. Сокол замедлил галоп, потом, сделав крутой поворот, остановился на обочине.
Славята тоже осадил Буланого, вытер вспотевшее лицо.
– Будь я отцом пресветлой княжны, – тяжело дыша, зло глянул он на девушку,
– высек бы за такой нрав.
Черная, нахмурясь, молчала. Победа над Славятой, начальным человеком княжеской дружины, известным на весь Чернигов витязем, в другое время могла бы и польстить ей, но не до потех, любезных сердцу, было ей сейчас.
– Останови дружину, – сказала Черная. Она не доверяла, остерегалась западни.
Славята дал знак дружинникам.
– Так какой же у вас с отцом сговор? – спросила она, поглядывая то на Славяту, то на его дружинников, остановившихся невдалеке.
– Княжна должна дать ответ хозарам.
– Что?! – резко дернулась в седле Черная. – Вот это и вся премудрость сговора? Неужто отец не знает, каков может быть мой ответ? Неужто в Чернигове некому за меня постоять?
– Не обижай, княжна, воинов северянских, – угрюмо отозвался Славята. – Каждый из нас готов голову сложить за честь твою. Но…
– Что «но»?
– Не время. Нужно пока что обойтись без сечи… Девушка помолчала, обдумывая его слова.
– И князь не знает, как это сделать? Ведь он может не согласиться на мой брак с каганом!
– Княжне это легче и сподручней. А князь сошлется на тебя: ребенок, мол, еще она, не хочет – и весь тут сказ.
Черная была в том возрасте, когда взрослые еще не отвыкли от ее проказ и озорства, по привычке смотрели как на девочку, а девочка уже косо поглядывает на свое детство и тешится гордым именем взрослой. Потому-то слова витязя поначалу разгневали княжну. «Как смеешь! – хотела она крикнуть. – Ко мне сваталось вон сколько князей!» Но не крикнула. Проглотила со зла слюну и, дав шпоры Соколу, вовсю погнала его по дороге.
– Хорошо! – гневно бросила на ходу. – Я отвечу хозарам! И за себя и за мужей ратных!
VII. ИГРА С ОГНЕМ
В просторном зале свежо и уютно. Солнце только-только поднялось. Не то что припечь – нагреть не успело умытую росами землю. Во дворе дубы раскидистые, вековые, за двором – роща. Начинается она сразу за Стрижнем – высокая, темно-зеленая, даже черная в тени. Будто стеной окольцевала Чернигов и как страж караулит под древними стенами, охраняет покой горожан.
Окна в тереме высокие, светлые; стены сплошь покрыты украшениями. Смотришь прямо – Оленьи рога красуются меж выгнутых дугою арок передних окон; оглянешься назад – дорогое оружие поблескивает золотом, драгоценными каменьями, умело вставленными в рукоятки. Посредине – два червленых щита, по бокам – острием к острию знаменитые франкские мечи, а сверху над щитами – луки и стрелы боевые. По обе стороны, по простенкам, – снова оленьи и турьи рога, а на них чучела лесных птиц Северянщины.
В тыльных углах зала – очаги, выложенные из камня: один с жертвенником, другой для обогрева. Но больше всего привлекает хозарских гостей роспись черниговских умельцев на стенах. На одной изображен поединок князя с туром, на второй – соколиная охота. Да с каким мастерством! Привыкшим к роскоши хозарам не верится даже, что это Чернигов, который считают они захудалой берлогой. Распластавшись в воздухе, перескакивают через бурный поток лихие кони; люди, будто живые, занесли над головой булатные мечи. И кажется, вот-вот закричат они, шумом и свистом, стуком мечей заполнят этот зал. А вот сам князь схватился с туром, пытается свалить его, пронзив широкую грудь зверя копьем.
Хозары щелкают языками, расхваливают мастерство умельцев, а особливо князя, мужественного и славного воина, хозяина всех этих сокровищ.
Черный хоть и рад похвале, про себя думает: «Лебезят, поганцы, передо мной, а сами ждут не дождутся прихода княжны! Хитер чаушиар, вкрадчиво обволакивает подобострастными да льстивыми речами. Но ему не перехитрить князя. Черный и не в таких тенетах побывал, да сумел выпутаться, а здесь, дома, и подавно. Вот только бы доченька не сплоховала».
– Говорят, дочь вся в отца, – словно угадывает чаушиар княжьи думы, – смела и охоту пуще всего любит.
– Терпение, славный муж, – улыбается Черный. – Сейчас ты увидишь ее собственными глазами. Вот-вот подойдет княжна. А мне, как отцу, сделай милость, поведай, когда и от кого прослышал каган о моей дочери?
– Великий князь! – искренне удивился хозарин. – Как можешь ты не знать? Дочь твоя красавица, всему миру о том ведомо. А красу, как солнце в небе, от людей не скроешь. Даже в лесах Северянщины не спрячешь, – лукаво подмигнул он Черному. – Разве даром скакали в Чернигов князья: из древлян, из вятичей, радимичей[22] и из других земель. Хе-хе… Красота, мой князь, заманит и в болото, не то что в лес;
– Но ведь каган не видел моей дочери. Как мог он положиться только на слухи?
– Эх, князь! – укоризненно покачал головой чаушиар. – Разве только на слухи? Каган наш – посредник между небом И людьми. Ему оно указывает нареченную.
Черный хотел было ответить, но в это мгновение распахнулась дверь, и на пороге появилась дочь. В легком летнем платье впорхнула она в зал веселая и яркая. Карие глаза ее светились и кроткой нежностью и насмешливым, по-детски озорным задором. А на лице – ни тени смущения, тревоги, забот. Словно мак, цвело оно в облаках белоснежной одежды, в рамке пышных черных волос. А когда она склонилась к отцу, сползла вперед длинная девичья коса, и губы ее тронула улыбка. Хозары застыли в изумлении, молча глазели на красавицу.
«Улыбка ее, как солнце на небе», – в смятении подумал чаушиар.
А Черная уже, учтиво кланяясь на обе стороны, обратилась к отцу:
– Звали меня, батюшка?
Скрывая удивление, князь смотрел на нее, глазам своим не веря. Чему радуется дочь? Неужто Славята не сказал ей, зачем звали?
– Скачешь где-то самовольно по лесам, – хмурясь, попрекнул он Черную.
– А разве нельзя? До сей поры вы не перечили тому, мой батюшка.
– Перечить и сейчас не стану, а только надо знать отцу, куда и надолго ли едешь.
– Я в Заречном была, у Миланы, на празднике Ивана Купалы.
– Вот как! – подобрел князь. – Чего же не сказала мне, что хочешь ехать в Заречье? Ну да ладно, дитятко. Поди сюда, нужна ты мне.
– Я? Зачем же, батюшка? – спросила Черная.
Князь встретился с пристальным взглядом дочери и понял: знает она, зачем нужна.
– Видишь, доченька, – показал он на хозар, которые склонились перед княжной в низком поклоне, – они прибыли к тебе из далекого Итиля…
– А-а!.. – весело отозвалась девушка, обращаясь к чаушиару, наиболее заметному среди хозарских гостей. – Так это вы привезли мне такие чудесные дары?
– О княжна! – еще ниже склонился хозарин, прикладывая руку к сердцу. – Стоят ли они благодарности. Каган…
– Нет, нет! – перебила Черная. – Я очень благодарна вам, такого богатства и за морем не сыщешь.
– Пресветлая княжна, – поспешно сказал чаушиар, – дары эти от самого кагана.
– Правда? – удивилась девушка. – А я подумала, вы заморские гости. У нас были когда-то арабы, дивные товары навезли. Не побываете ли у нас снова проездом из Итиля?
Я просила бы привезти мне…
Чаушиар внезапно опустился на одно колено и, опираясь рукой на кривую хозарскую саблю, склонил голову.
– И я и все мои спутники к твоим услугам, княжна. Великий повелитель наш, каган могущественной Хозарии, не пожалеет для тебя, о чудо неба, своих неисчислимых богатств!
– Нет, нет, – кротко улыбнулась Черная. – Не богатства нужны мне. Если путь ваш будет лежать через Чернигов, а сердце не растеряет благосклонности к нам, пусть привезет мне почтенный гость куклу арабской работы.
Чаушиар пристально взглянул на девушку, не понимая, смеется она над ним или вправду у нее такая прихоть.
А княжна будто не замечала этого. Она приблизилась к хозарину, который уже поднялся на ноги, и тихо проговорила, глядя на него:
– Я так люблю иногда поиграть с куклами, но их, к большой моей печали, осталось только три: наилучшую, что привезли когда-то арабы, разбил непоседливый наш Мурка, и теперь…
Князь давно уже понял: дочь почти открыто насмехается над хозарами. Это опасно. И не сдержался.
– Доченька, – оборвал он ее на слове, – настало время забыть про куклы, про детские игры. Великий каган прислал к тебе своих сватов.
Черная уставилась на отца широко раскрытыми глазами: зачем помешал ей? Зачем испортил так удачно начатую игру? Что это? Сговор против нее?
Поискала глазами Славяту, но витязя в зале не было. Глянула снова на отца, тот отвел глаза в сторону.
«Так вот оно что! Заманили, значит! – пронзила ее страшная мысль. – Коварством, ложью заманили!» С трудом сдержалась Черная, не выдала свой гнев.
– Каких сватов? Зачем? – еще раз прикинулась она ребенком.
– Таких же, как князь древлянский присылал, как вятичи, – громко ответил Черный и убил тем последнюю надежду и веру дочери в него. – Ты у меня одна, – добавил он дрожащим от волнения голосом, – принуждать тебя не буду. Но, как отец, скажу: лучшего мужа тебе не желаю. Каган – повелитель великой державы, по всем землям гремит его слава. Да и любит он тебя. – Князь помолчал, затем поднял на Черную глаза и добавил: – Подумай, доченька, и скажи сватам свое слово. Мы все, и я, и чаушиар, ждем здесь твоего ответа.
Слова эти будто ядовитые капли падали в душу девушки, наполняя ее отчаянием и горечью.
– Отцу не терпится, – сказала она сквозь слезы. – Торопится вытолкнуть меня замуж!
– Что ты, доченька! – искренне возразил Черный. – Понуждать, говорю, не стану. Но, как отец, советую…
– Довольно! – вдруг грубо оборвала она князя. – Ответ готов: Черная не желает быть женой кагана. И никогда ею не будет!
– Но почему? – воскликнул один из сватов. Девушка обернулась. Суровая, бесстрашная, смотрела она на хозар.
– Потому что достойна лучшего мужа! – гордо подняла она голову. – А каган ваш – чужак. Всем нам. И мне.
Дерзость надменной княжны, презрение к их повелителю ошеломили и потрясли хозар. Растерянно глядя на Черную, они не сразу нашлись, что ответить.
Молчание нарушил князь.
– Безумная! – закричал он. – Как смеешь поносить великого кагана, друга нашего!
– Смею! Лучше утопиться в Десне, чем быть женой ненавистного старца. Я не раба! Меня не заставят покориться!
Окна в тереме высокие, светлые; стены сплошь покрыты украшениями. Смотришь прямо – Оленьи рога красуются меж выгнутых дугою арок передних окон; оглянешься назад – дорогое оружие поблескивает золотом, драгоценными каменьями, умело вставленными в рукоятки. Посредине – два червленых щита, по бокам – острием к острию знаменитые франкские мечи, а сверху над щитами – луки и стрелы боевые. По обе стороны, по простенкам, – снова оленьи и турьи рога, а на них чучела лесных птиц Северянщины.
В тыльных углах зала – очаги, выложенные из камня: один с жертвенником, другой для обогрева. Но больше всего привлекает хозарских гостей роспись черниговских умельцев на стенах. На одной изображен поединок князя с туром, на второй – соколиная охота. Да с каким мастерством! Привыкшим к роскоши хозарам не верится даже, что это Чернигов, который считают они захудалой берлогой. Распластавшись в воздухе, перескакивают через бурный поток лихие кони; люди, будто живые, занесли над головой булатные мечи. И кажется, вот-вот закричат они, шумом и свистом, стуком мечей заполнят этот зал. А вот сам князь схватился с туром, пытается свалить его, пронзив широкую грудь зверя копьем.
Хозары щелкают языками, расхваливают мастерство умельцев, а особливо князя, мужественного и славного воина, хозяина всех этих сокровищ.
Черный хоть и рад похвале, про себя думает: «Лебезят, поганцы, передо мной, а сами ждут не дождутся прихода княжны! Хитер чаушиар, вкрадчиво обволакивает подобострастными да льстивыми речами. Но ему не перехитрить князя. Черный и не в таких тенетах побывал, да сумел выпутаться, а здесь, дома, и подавно. Вот только бы доченька не сплоховала».
– Говорят, дочь вся в отца, – словно угадывает чаушиар княжьи думы, – смела и охоту пуще всего любит.
– Терпение, славный муж, – улыбается Черный. – Сейчас ты увидишь ее собственными глазами. Вот-вот подойдет княжна. А мне, как отцу, сделай милость, поведай, когда и от кого прослышал каган о моей дочери?
– Великий князь! – искренне удивился хозарин. – Как можешь ты не знать? Дочь твоя красавица, всему миру о том ведомо. А красу, как солнце в небе, от людей не скроешь. Даже в лесах Северянщины не спрячешь, – лукаво подмигнул он Черному. – Разве даром скакали в Чернигов князья: из древлян, из вятичей, радимичей[22] и из других земель. Хе-хе… Красота, мой князь, заманит и в болото, не то что в лес;
– Но ведь каган не видел моей дочери. Как мог он положиться только на слухи?
– Эх, князь! – укоризненно покачал головой чаушиар. – Разве только на слухи? Каган наш – посредник между небом И людьми. Ему оно указывает нареченную.
Черный хотел было ответить, но в это мгновение распахнулась дверь, и на пороге появилась дочь. В легком летнем платье впорхнула она в зал веселая и яркая. Карие глаза ее светились и кроткой нежностью и насмешливым, по-детски озорным задором. А на лице – ни тени смущения, тревоги, забот. Словно мак, цвело оно в облаках белоснежной одежды, в рамке пышных черных волос. А когда она склонилась к отцу, сползла вперед длинная девичья коса, и губы ее тронула улыбка. Хозары застыли в изумлении, молча глазели на красавицу.
«Улыбка ее, как солнце на небе», – в смятении подумал чаушиар.
А Черная уже, учтиво кланяясь на обе стороны, обратилась к отцу:
– Звали меня, батюшка?
Скрывая удивление, князь смотрел на нее, глазам своим не веря. Чему радуется дочь? Неужто Славята не сказал ей, зачем звали?
– Скачешь где-то самовольно по лесам, – хмурясь, попрекнул он Черную.
– А разве нельзя? До сей поры вы не перечили тому, мой батюшка.
– Перечить и сейчас не стану, а только надо знать отцу, куда и надолго ли едешь.
– Я в Заречном была, у Миланы, на празднике Ивана Купалы.
– Вот как! – подобрел князь. – Чего же не сказала мне, что хочешь ехать в Заречье? Ну да ладно, дитятко. Поди сюда, нужна ты мне.
– Я? Зачем же, батюшка? – спросила Черная.
Князь встретился с пристальным взглядом дочери и понял: знает она, зачем нужна.
– Видишь, доченька, – показал он на хозар, которые склонились перед княжной в низком поклоне, – они прибыли к тебе из далекого Итиля…
– А-а!.. – весело отозвалась девушка, обращаясь к чаушиару, наиболее заметному среди хозарских гостей. – Так это вы привезли мне такие чудесные дары?
– О княжна! – еще ниже склонился хозарин, прикладывая руку к сердцу. – Стоят ли они благодарности. Каган…
– Нет, нет! – перебила Черная. – Я очень благодарна вам, такого богатства и за морем не сыщешь.
– Пресветлая княжна, – поспешно сказал чаушиар, – дары эти от самого кагана.
– Правда? – удивилась девушка. – А я подумала, вы заморские гости. У нас были когда-то арабы, дивные товары навезли. Не побываете ли у нас снова проездом из Итиля?
Я просила бы привезти мне…
Чаушиар внезапно опустился на одно колено и, опираясь рукой на кривую хозарскую саблю, склонил голову.
– И я и все мои спутники к твоим услугам, княжна. Великий повелитель наш, каган могущественной Хозарии, не пожалеет для тебя, о чудо неба, своих неисчислимых богатств!
– Нет, нет, – кротко улыбнулась Черная. – Не богатства нужны мне. Если путь ваш будет лежать через Чернигов, а сердце не растеряет благосклонности к нам, пусть привезет мне почтенный гость куклу арабской работы.
Чаушиар пристально взглянул на девушку, не понимая, смеется она над ним или вправду у нее такая прихоть.
А княжна будто не замечала этого. Она приблизилась к хозарину, который уже поднялся на ноги, и тихо проговорила, глядя на него:
– Я так люблю иногда поиграть с куклами, но их, к большой моей печали, осталось только три: наилучшую, что привезли когда-то арабы, разбил непоседливый наш Мурка, и теперь…
Князь давно уже понял: дочь почти открыто насмехается над хозарами. Это опасно. И не сдержался.
– Доченька, – оборвал он ее на слове, – настало время забыть про куклы, про детские игры. Великий каган прислал к тебе своих сватов.
Черная уставилась на отца широко раскрытыми глазами: зачем помешал ей? Зачем испортил так удачно начатую игру? Что это? Сговор против нее?
Поискала глазами Славяту, но витязя в зале не было. Глянула снова на отца, тот отвел глаза в сторону.
«Так вот оно что! Заманили, значит! – пронзила ее страшная мысль. – Коварством, ложью заманили!» С трудом сдержалась Черная, не выдала свой гнев.
– Каких сватов? Зачем? – еще раз прикинулась она ребенком.
– Таких же, как князь древлянский присылал, как вятичи, – громко ответил Черный и убил тем последнюю надежду и веру дочери в него. – Ты у меня одна, – добавил он дрожащим от волнения голосом, – принуждать тебя не буду. Но, как отец, скажу: лучшего мужа тебе не желаю. Каган – повелитель великой державы, по всем землям гремит его слава. Да и любит он тебя. – Князь помолчал, затем поднял на Черную глаза и добавил: – Подумай, доченька, и скажи сватам свое слово. Мы все, и я, и чаушиар, ждем здесь твоего ответа.
Слова эти будто ядовитые капли падали в душу девушки, наполняя ее отчаянием и горечью.
– Отцу не терпится, – сказала она сквозь слезы. – Торопится вытолкнуть меня замуж!
– Что ты, доченька! – искренне возразил Черный. – Понуждать, говорю, не стану. Но, как отец, советую…
– Довольно! – вдруг грубо оборвала она князя. – Ответ готов: Черная не желает быть женой кагана. И никогда ею не будет!
– Но почему? – воскликнул один из сватов. Девушка обернулась. Суровая, бесстрашная, смотрела она на хозар.
– Потому что достойна лучшего мужа! – гордо подняла она голову. – А каган ваш – чужак. Всем нам. И мне.
Дерзость надменной княжны, презрение к их повелителю ошеломили и потрясли хозар. Растерянно глядя на Черную, они не сразу нашлись, что ответить.
Молчание нарушил князь.
– Безумная! – закричал он. – Как смеешь поносить великого кагана, друга нашего!
– Смею! Лучше утопиться в Десне, чем быть женой ненавистного старца. Я не раба! Меня не заставят покориться!