Павел Андреевич Мисько
Новосёлы,
или
правдивая, иногда весёлая,
а иногда страшноватая книга
о необыкновенном месяце
в жизни Жени Мурашки
Повесть
ТРЕНИРОВКА, КАКИХ СВЕТ НЕ ВИДЕЛ
Мы переехали в новый дом, на новую улицу, в новый микрорайон. Правда, наш квартал не совсем новый. В нём просто не было одной улицы, нашей, чтоб замкнуть четырёхугольник.
Перебрались мы сюда три дня назад. Тогда вокруг дома стояло много грузовиков, а в тех грузовиках чего только не было! Шкафы, стулья, столы, кровати, вазоны, узлы с подушками, кошки, собаки…
Самый первый, с кем я познакомился, был рыжий Вася. На него кричала из окна мать:
– Ты куда девался, негодник?
А я видел – куда: забрался в чужие вещи и рисовал чёртиков на спине чужого шкафа. Черкнёт – и выглянет воровато, черкнёт – и выглянет.
У Васи нос, как стручок перца – и красноватый, и острый. Подбородок маленький, как будто вдавили его в лицо.
У нашего дома два подъезда, так вот Вася – из нашего крайнего подъезда. А есть ещё не наш крайний подъезд. Там поселился Жора: плечи – во какие, лицо широченное, глаза узенькие, как у монгола. Люди еще наверх вещи тащили, а он – вниз. Снял с плеча низенький велосипед на толстых красных шинах, стал и жуёт булку. Вася сразу к, нему.
– Дай! – протянул руку.
Хотел прокатиться, а Жора ему огрызок булки сунул. Вася, конечно, взял, но тут же сказал:
– Жора – обжора, толстяк – залез на чердак!
Жора на это и бровью не повёл, закинул ногу на седло и стоит. А Вася пристроился сзади, смотрит ему невинно в затылок и прокалывает осколком стекла покрышку.
Правда, Жора скоро подобрел – дал и Васе прокатиться вокруг дома, и мне. Вася нарочно правил на самые большие ямы, на камни.
Горевал: «Эх, лужу бы сюда!»
В не нашем крайнем подъезде есть ещё Павлушка-подушка и Серёжка-кривоножка. Хотя Вася и обозвал так Павлушку, он никакая не подушка. Он выше меня, худющий и не умеет улыбаться. Я успел уже разузнать, что у него отца нет, есть только мать. Есть и маленький брат Генка, только я ещё не видел его. Он в круглосуточном садике.
А Серёжка и правда кривоножка! Вася сказал ему:
– Стань смирно, сдвинь ноги!
Тот, чудак, и стал. А Вася – р-раз! – пролез между его ног, как циркач в цирке через обруч. Мы – «Ха-ха-ха!», а Серёжа хлопает глазами. Чудак, сел бы Васе на спину, зажал ногами – пусть катает! А Серёжа потом только побежал за Васей, после нашего хохота. Да разве поймаешь его!
Меня Вася обозвал Жека-калека, хотя меня вовсе не Жека звать, а Женя.
Ух, как мы разозлились на Васю за эти прозвища! У меня просто кулаки чесались, так и хотелось пустить их в ход. Но не будешь же драться в первый день. Что тогда люди подумают?
Серёжа пошёл в первый класс, а я, Жора и Павлуша – во второй. Васю в первый класс не приняли – не хватило полтора месяца.
Школа наша новенькая, как и наш дом. Она через два квартала от нашего дома. И пол, и стены, и окна – всё сверкает и сияет в этой школе. «Ходить только в тапочках!» – приказали нам. И мы таскаем с собой в портфелях и ранцах, в специальных мешочках тапки…
Сегодня среда, вечер. Но взрослые всё перепутали. Назвали среду субботником и высыпали во двор – с вёдрами, носилками, лопатами, кирками. Стали подравнивать там, где бульдозер не подровнял, собирать камни, намечать будущие дорожки и клумбы. Всей работой руководил дядя Левон – артист-пенсионер. Левон Иванович…
– Ах, жалко – нету деревьев! Эх, кустики бы сюда! – вздыхали дяди и тёти.
Мы сначала помогали собирать камни и битый кирпич. Подцепили проволокой кусок жести – так интереснее! – и на нем таскали. Но бросили сразу, как только увидели, что взрослые поставили два столба – цеплять верёвки, сушить бельё.
– Ух ты! Какие ворота мировые! Давайте в футбол! – предложил Вася.
Я вынес свой мяч, Серёжа – такой же, как у меня, красно-синий, только немного поменьше, Жора – чёрный, волейбольный. А Павлуша и с места не сошёл, только стоял да в носу ковырял. И Вася ничего не принёс.
Всем хотелось забивать голы, и никто не хотел стоять в воротах. Упрашивали Серёжу и я, и Вася, и Павлуша. А он ни в какую. Тогда Жора пообещал дать ему прокатиться на велосипеде три раза вокруг дома. И Серёжа согласился.
Без вратаря нас четверо, мячей – три. Вася лез в любую щель, нахально выхватывал мяч из-под ног и бил по воротам.
Поругались, поспорили – решили бить по очереди: каждый три раза тремя мячами. Кто отбомбился – беги подавать мячи.
Ну и вратарь из Серёжи! Только два раза отбил мяч, а то все гол да гол! Даже играть неинтересно…
Вася нарочно бил не в какую-то «девятку», а просто по вратарю. Целился, чтоб мяч прошел между ног. И правда, один раз ему удалось пробить в эти ворота-»кривули». Серёжа вскипел и бросился на Васю.
– С полуоборота завёлся! – дразнил Вася, увёртываясь.
Не захотел больше Серёжа быть вратарём. А тут как раз позвала мать Павлушу на ужин.
– Давайте две команды организуем! – сказал Вася, вытирая рукавом пот со лба.
Разделились, один мяч отбросили. В каждой команде теперь свой вратарь, у каждой – мяч. Ничего что ворота одни! Вратари станут спинами друг к другу, и можно бить с двух сторон. Не надо бегать и за мячом: его подбирает другая команда и бьёт по воротам со своей стороны. Бьём по десять раз, тогда меняемся: кто нападал – становится вратарём.
И надо же такое придумать! Башковитый этот Вася…
И началось!
Мои мячи ловил Вася, Серёжины – Жора. Серёжу стало не узнать, откуда и ловкость взялась. Катится шариком на мяч – бац! Мимо, у самого столба пролетел… Я перехватываю мяч, гоню на ворота с другой стороны. Вася подпрыгивает, как обезьяна, пританцовывает… А-а-а, нервишки не выдерживают!
Пробить я не успел: трах ему Серёжа сзади пониже спины! А Вася кувырк носом в пыль…
У меня от смеха ноги стали как ватные. Постоял, отдышался – бух по мячу! Смотрю – и Жора на земле… Под коленки ему попал!
Вратари отряхиваются, занимают оборону. Вася зло сопит, отплёвывается.
Опять мчимся с Серёжей в атаку с обеих сторон. Дыр-р-р! Дор-р-р! Подпрыгнули ловить мячи Вася и Жора – и стукнулись лбами. Повалились, как кегли, лежат, щупают шишки. А в воротах – два гола!
Ещё по восемь ударов осталось.
Свистит ветер в ушах, вьётся пыль из-под копыт, мчат два богатыря на соловьёв-разбойников! Трах-тарарах!!! Вратарь Жора сидит почему-то на вратаре Васе. Но чудо – мячи отбиты!
Вася кряхтит, вылезает из-под Жоры и наскакивает на него:
– Ты нарочно?! Нарочно, пузач, лезешь на меня?
– Ну-ка повтори! Повтори, что ты сказал, – и я тебя по самую шляпку в землю вгоню! Как гвоздь! – суёт ему Жора под нос толстый кулак.
Развели их, разняли. Уложил бы Жора Васю одной левой.
Опять отбегаем с Серёжей подальше от ворот.
На четвёртом ударе вратари толкнули плечом друг друга, словно хотели погреться, упали на четвереньки. Ещё два гола!
На пятом Вася присел позади Жоры, и тот кувырк через него вверх ногами!
На шестом они схватили не свои мячи…
На седьмом Вася ринулся на столб, будто хотел снести его лбом, а Жора проехал на животе больше метра.
На восьмом «поцеловался» со столбом Жора…
На девятом вратари подпрыгнули и схватили друг друга за головы…
Вася посинел от злости.
А грязные оба! А вывалянные! Как будто их нарочно таскали и волочили по земле…
На десятом ударе оба распластались в воротах – один в одну сторону головой, другой – в другую. И не захотели вставать…
Серёжа подбежал к Васе и начал считать:
– Раз!.. Два!.. Три!..
Как судья на ринге над поверженным боксёром.
Потом Жора медленно поднялся, немного стряхнул с себя пыль и грязь и сказал:
– А теперь вы!
Но только мы стали с Серёжей в ворота, как послышались из окон голоса наших мам. Как нарочно!
– Домой! Быстренько домой – ужинать!
И мы пошли домой. Дово-о-ольные!
А Вася тащился сзади и скрипел зубами:
– Завтра – ваша очередь! Слышите?! Не выкрутитесь!..
Перебрались мы сюда три дня назад. Тогда вокруг дома стояло много грузовиков, а в тех грузовиках чего только не было! Шкафы, стулья, столы, кровати, вазоны, узлы с подушками, кошки, собаки…
Самый первый, с кем я познакомился, был рыжий Вася. На него кричала из окна мать:
– Ты куда девался, негодник?
А я видел – куда: забрался в чужие вещи и рисовал чёртиков на спине чужого шкафа. Черкнёт – и выглянет воровато, черкнёт – и выглянет.
У Васи нос, как стручок перца – и красноватый, и острый. Подбородок маленький, как будто вдавили его в лицо.
У нашего дома два подъезда, так вот Вася – из нашего крайнего подъезда. А есть ещё не наш крайний подъезд. Там поселился Жора: плечи – во какие, лицо широченное, глаза узенькие, как у монгола. Люди еще наверх вещи тащили, а он – вниз. Снял с плеча низенький велосипед на толстых красных шинах, стал и жуёт булку. Вася сразу к, нему.
– Дай! – протянул руку.
Хотел прокатиться, а Жора ему огрызок булки сунул. Вася, конечно, взял, но тут же сказал:
– Жора – обжора, толстяк – залез на чердак!
Жора на это и бровью не повёл, закинул ногу на седло и стоит. А Вася пристроился сзади, смотрит ему невинно в затылок и прокалывает осколком стекла покрышку.
Правда, Жора скоро подобрел – дал и Васе прокатиться вокруг дома, и мне. Вася нарочно правил на самые большие ямы, на камни.
Горевал: «Эх, лужу бы сюда!»
В не нашем крайнем подъезде есть ещё Павлушка-подушка и Серёжка-кривоножка. Хотя Вася и обозвал так Павлушку, он никакая не подушка. Он выше меня, худющий и не умеет улыбаться. Я успел уже разузнать, что у него отца нет, есть только мать. Есть и маленький брат Генка, только я ещё не видел его. Он в круглосуточном садике.
А Серёжка и правда кривоножка! Вася сказал ему:
– Стань смирно, сдвинь ноги!
Тот, чудак, и стал. А Вася – р-раз! – пролез между его ног, как циркач в цирке через обруч. Мы – «Ха-ха-ха!», а Серёжа хлопает глазами. Чудак, сел бы Васе на спину, зажал ногами – пусть катает! А Серёжа потом только побежал за Васей, после нашего хохота. Да разве поймаешь его!
Меня Вася обозвал Жека-калека, хотя меня вовсе не Жека звать, а Женя.
Ух, как мы разозлились на Васю за эти прозвища! У меня просто кулаки чесались, так и хотелось пустить их в ход. Но не будешь же драться в первый день. Что тогда люди подумают?
Серёжа пошёл в первый класс, а я, Жора и Павлуша – во второй. Васю в первый класс не приняли – не хватило полтора месяца.
Школа наша новенькая, как и наш дом. Она через два квартала от нашего дома. И пол, и стены, и окна – всё сверкает и сияет в этой школе. «Ходить только в тапочках!» – приказали нам. И мы таскаем с собой в портфелях и ранцах, в специальных мешочках тапки…
Сегодня среда, вечер. Но взрослые всё перепутали. Назвали среду субботником и высыпали во двор – с вёдрами, носилками, лопатами, кирками. Стали подравнивать там, где бульдозер не подровнял, собирать камни, намечать будущие дорожки и клумбы. Всей работой руководил дядя Левон – артист-пенсионер. Левон Иванович…
– Ах, жалко – нету деревьев! Эх, кустики бы сюда! – вздыхали дяди и тёти.
Мы сначала помогали собирать камни и битый кирпич. Подцепили проволокой кусок жести – так интереснее! – и на нем таскали. Но бросили сразу, как только увидели, что взрослые поставили два столба – цеплять верёвки, сушить бельё.
– Ух ты! Какие ворота мировые! Давайте в футбол! – предложил Вася.
Я вынес свой мяч, Серёжа – такой же, как у меня, красно-синий, только немного поменьше, Жора – чёрный, волейбольный. А Павлуша и с места не сошёл, только стоял да в носу ковырял. И Вася ничего не принёс.
Всем хотелось забивать голы, и никто не хотел стоять в воротах. Упрашивали Серёжу и я, и Вася, и Павлуша. А он ни в какую. Тогда Жора пообещал дать ему прокатиться на велосипеде три раза вокруг дома. И Серёжа согласился.
Без вратаря нас четверо, мячей – три. Вася лез в любую щель, нахально выхватывал мяч из-под ног и бил по воротам.
Поругались, поспорили – решили бить по очереди: каждый три раза тремя мячами. Кто отбомбился – беги подавать мячи.
Ну и вратарь из Серёжи! Только два раза отбил мяч, а то все гол да гол! Даже играть неинтересно…
Вася нарочно бил не в какую-то «девятку», а просто по вратарю. Целился, чтоб мяч прошел между ног. И правда, один раз ему удалось пробить в эти ворота-»кривули». Серёжа вскипел и бросился на Васю.
– С полуоборота завёлся! – дразнил Вася, увёртываясь.
Не захотел больше Серёжа быть вратарём. А тут как раз позвала мать Павлушу на ужин.
– Давайте две команды организуем! – сказал Вася, вытирая рукавом пот со лба.
Разделились, один мяч отбросили. В каждой команде теперь свой вратарь, у каждой – мяч. Ничего что ворота одни! Вратари станут спинами друг к другу, и можно бить с двух сторон. Не надо бегать и за мячом: его подбирает другая команда и бьёт по воротам со своей стороны. Бьём по десять раз, тогда меняемся: кто нападал – становится вратарём.
И надо же такое придумать! Башковитый этот Вася…
И началось!
Мои мячи ловил Вася, Серёжины – Жора. Серёжу стало не узнать, откуда и ловкость взялась. Катится шариком на мяч – бац! Мимо, у самого столба пролетел… Я перехватываю мяч, гоню на ворота с другой стороны. Вася подпрыгивает, как обезьяна, пританцовывает… А-а-а, нервишки не выдерживают!
Пробить я не успел: трах ему Серёжа сзади пониже спины! А Вася кувырк носом в пыль…
У меня от смеха ноги стали как ватные. Постоял, отдышался – бух по мячу! Смотрю – и Жора на земле… Под коленки ему попал!
Вратари отряхиваются, занимают оборону. Вася зло сопит, отплёвывается.
Опять мчимся с Серёжей в атаку с обеих сторон. Дыр-р-р! Дор-р-р! Подпрыгнули ловить мячи Вася и Жора – и стукнулись лбами. Повалились, как кегли, лежат, щупают шишки. А в воротах – два гола!
Ещё по восемь ударов осталось.
Свистит ветер в ушах, вьётся пыль из-под копыт, мчат два богатыря на соловьёв-разбойников! Трах-тарарах!!! Вратарь Жора сидит почему-то на вратаре Васе. Но чудо – мячи отбиты!
Вася кряхтит, вылезает из-под Жоры и наскакивает на него:
– Ты нарочно?! Нарочно, пузач, лезешь на меня?
– Ну-ка повтори! Повтори, что ты сказал, – и я тебя по самую шляпку в землю вгоню! Как гвоздь! – суёт ему Жора под нос толстый кулак.
Развели их, разняли. Уложил бы Жора Васю одной левой.
Опять отбегаем с Серёжей подальше от ворот.
На четвёртом ударе вратари толкнули плечом друг друга, словно хотели погреться, упали на четвереньки. Ещё два гола!
На пятом Вася присел позади Жоры, и тот кувырк через него вверх ногами!
На шестом они схватили не свои мячи…
На седьмом Вася ринулся на столб, будто хотел снести его лбом, а Жора проехал на животе больше метра.
На восьмом «поцеловался» со столбом Жора…
На девятом вратари подпрыгнули и схватили друг друга за головы…
Вася посинел от злости.
А грязные оба! А вывалянные! Как будто их нарочно таскали и волочили по земле…
На десятом ударе оба распластались в воротах – один в одну сторону головой, другой – в другую. И не захотели вставать…
Серёжа подбежал к Васе и начал считать:
– Раз!.. Два!.. Три!..
Как судья на ринге над поверженным боксёром.
Потом Жора медленно поднялся, немного стряхнул с себя пыль и грязь и сказал:
– А теперь вы!
Но только мы стали с Серёжей в ворота, как послышались из окон голоса наших мам. Как нарочно!
– Домой! Быстренько домой – ужинать!
И мы пошли домой. Дово-о-ольные!
А Вася тащился сзади и скрипел зубами:
– Завтра – ваша очередь! Слышите?! Не выкрутитесь!..
ПУТЬ ДАЛЕКИЙ ДО КВАРТИРЫ…
Если кто думает, что со двора до дома, до своей квартиры можно дойти быстро, тот ошибается. Он просто не жил в новом доме.
Серёжа, правда, помчался так, будто его хватала за пятки белая лохматая собачонка – есть такая, оказывается, у Галки-девятиклассницы из не нашего подъезда. Они только вчера вселились. А смелая у Галки эта собачонка! Выставит волосатую морду меж прутьев балкона и тявкает на каждого.
– Когда мы жили на старой квартире, я когда хотел, тогда и приходил домой, – похвастался Жора. – У меня был свой ключ… Вот здесь носил, на шнурке, – показал он на шею.
– Ври больше! – сказал Вася. – Кто тебе доверит ключ?
– Вру-у?! – Жора набрал полную грудь воздуха. – Провалиться на этом месте!
Вася не стал его слушать. Сунул голову в подвальное окошко и замер. Потом ещё глубже залез – одни ноги в сандалетах торчат.
– О-о, здесь какие-то глиняные трубы… – выполз он.
Поднял кирпич – и туда. Бух!
И я, и Жора сунули головы по обе стороны Васи. Темно, ничего не видно.
– Сам ты врёшь! – сказал Жора, вставая. – Глиняных не бывает.
– Чтоб и я провалился! – поклялся, как Жора, Вася.
Мы снова залезли в окно. Тьма, хоть за нос хватай!
Жора поднялся, схватил Васю за ноги – дёрг! В подвале сразу посветлело.
И правда: в самом низу у подвальной стены две серые трубы. Толстые, как Жора. И не гладкие, а такие, как будто их наспех лепили руками. Где ударил Васин кирпич, глина отпала, видно что-то лохматое… Или нет – деревянное…
– Трубы не из глины, а из войлока! – заспорил я.
– Ты что, слепой? Глиняные! – Вася хватался то за мои ноги, то за Жорины.
Мы отбрыкивались, не подпуская его к окошку.
Тогда Вася – раз! – сорвал с моих ног босоножки и щекотнул мне пятки.
– А-а-а! – задёргал я ногами, рванулся вперёд и… кувырк в подвал!
Ойкнул с перепугу Жора… «Ха-ха-ха!» – долетел уже откуда-то издалека довольный Васин смех.
Я грохнулся головой о трубу, в глазах сверкнули зелено-красные круги… Меня швырнуло через голову – пятками в какие-то доски.
В окошке не видно Жоры, в подвале светло. Ноги мои задраны не на доски, а на дощатую дверь. На ней синей краской выписано «34». На метр влево ещё одна дверь – «33», направо – «35».
«А-а… – понял я. – Это сарайчики, наверное, кладовки…»
В подвале снова потемнело, в окне – шорох. Послышался испуганный, таинственный шёпот Жоры:
– Женя, ты здесь? Эй!.. Я хотел Васю поймать – не догнал…
«Ну да! Поймаешь ты эту ящерицу!» – мелькнуло у меня.
Я молчал и не шевелился. Мне было неплохо лежать. Затылок – на прохладной глиняной трубе, ноги кверху… Красота! Хоть сто лет лежи, лишь бы еду на верёвочке спускали.
В окошке стало совсем темно. Я поднял глаза и увидел над собой испуганное Жоркино лицо. Быстренько зажмурился, затаил дыхание.
– Женька, ты живой? – Голос у Жоры слезливый. Бормочет: – Убился, наверное, не шевелится…
И тогда я жутко застонал:
– О-о-у-ым-м!!!
И пятками в дверь – грох!
– А-яй! – заверещал Жора.
С подоконника посыпался на меня мусор. Я поднялся, протёр глаза. Жоркино «А-яй!» замирало: побежал, наверно, в дом, на четвёртый этаж, в нашу квартиру.
Ну, теперь поднимется тарарам! Примчатся мама, папа, бабушка…
Потрогал шишку на макушке, посмотрел на трубу – от неё отвалилось еще несколько глиняных черепков. Видны не только войлок и лучины, но и проволока, которой всё это привязано к трубе.
А может, я вылезу?
Стал на трубу, подпрыгнул – не достать до подоконника! Положил ещё Васин кирпич, стал на него, снова подпрыгнул… Кирпич вывернулся из-под ноги, больно стукнул по лодыжке.
У меня, видно, в голове всё перевернулось. Иначе зачем мне было бежать не к выходу, а в обратную сторону?
Серая бетонная стена, темень… Левая рука проваливается в пустоту. Ага! Проход между наружной стеной и сарайчиками заворачивает влево… И трубы туда ведут… Бр-р, как здесь страшно!..
Выставил руки перед лицом – и вперёд, вперёд! Справа что-то схватило за рубашку.
– Мам!.. – голос сразу осип от страха, я рванулся – тр-р-р! Живот щекотнул холодок: здоровенный, видно, вырвал кус из рубашки…
Бежать отсюда… Бежать…
Бум! Нос и лоб обожгло, как огнём… Забыл заслониться руками! По губам потекло что-то тёплое…
Ощупываю руками впереди – ага, ещё одна стена. Ещё один поворот… Ну что ж, повернём ещё раз…
Вдруг как заклокочет у носа, как зашипит: клёш-ш, клёш-ш, клёш-ш-ш! Ноги влипли в землю, волосы стали дыбом, как иголки у ёжика…
Осторожно выставляю перед собою руки – а вдруг кто-нибудь схватит за пальцы?! Слева опять пустота… Который уже это поворот – третий? Или четвёртый? Поверну ещё раз, лишь бы не слышать этого жуткого клёкота…
И только повернул – шум впереди, говор, щенячий лай… И будто мамин голос… Ну да – мамин!
Я замер.
– Нет никого… Мальчик, может, ты перепутал? Может, не в это окно он упал?
Жоркин голос:
– В это! В это! Чтоб мне провалиться!
Опять мамин:
– Женька, ты здесь? Женик!
Потом папин голос:
– Может, очнулся и куда-нибудь отполз?..
Слышится топот ног, все бегут к подъезду. Понятно: будут спускаться в подвал. Надо выбраться раньше! Обязательно раньше… Засмеют потом – заблудился в подвале своего дома!
Выбросил вперёд руку… Ой! В ладонь впился гвоздь…
Пососал ранку, сплюнул. А вправо? Доски… Повернул назад – доски…
В западне!
Я без сил опустился на землю…
А шум уже здесь, в подвале, растекается в стороны, охватывает меня кольцом. В моей темнице по доскам ползут золотые полоски света… Где-то жикают фонариком-»жучком», свет пробивается во все щели. В одном месте доска розовеет, как пальцы, если смотреть через них на лампочку.
Совсем близко шорох ног… И какой-то щенок повизгивает… Как попал сюда щенок?
– Ищи, Снежок, ищи! – как будто бы Галкин голос.
А-а, не щенок это… Это её белый лохматый пёсик. Ну и сыщик – хо-хо!.. Любой кот перед ним – тигр…
Над ухом скрежет. Тр-рах!! Кто-то грохнул дверью, как выстрелил.
– Пооткрывали – не пройти…
Жени Гаркавого голос, девятиклассника из нашего подъезда!
Встаю на ноги: «Значит, я в кладовку попал?!»
Потихонечку выхожу… Коридор посреди подвала, по обе стороны двери, двери… В конце коридора на освещённой стене две тёмные фигуры, спинами ко мне. Они держатся за руки. Женя и Галка!.. Женя нажимает фонарик, в коридоре то темнеет, то светлеет. Галка тащит на верёвочке своего Снежка: «Ищи! Ищи!»
Закрываю дверь, она резко взвизгивает. Женя и Галка мгновенно поворачиваются в мою сторону, светят. Я слепну, закрываюсь рукой…
– Вот он! Дядя Иван, сюда! – кричат они.
А Снежок уже вырвался, подкатывается ко мне лохматым белым клубком, тычет холодным носиком мне в ладони.
– Ах ты, Снежище! Ах ты, сыщик! Узнал меня! Раз только видел – и узнал! – глажу я собачку, обнимаю её. Снежок лижет мне лоб, нос…
Меня окружают со всех сторон, тормошат:
– Живой!
Бабушка вытирает мне нос, чмокает в щёки:
– Живой!
Мама щупает руки-ноги, всхлипывает:
– Живой!
Папа тискает мне ладонями голову, поворачивая сюда-туда, словно выбирая самый спелый арбуз:
– Целый и невредимый!
– Какой целый?! Какой невредимый? – всплёскивает мама руками. – На нём живого места нет!
– Женька, это тебе отец голову привинчивал? – выглянул у кого-то из-под руки Жора.
– А ты не заметил? – удивляется Женя Гаркавый. – Ему подменили голову, новую поставили.
Они ведут меня под конвоем к выходу. Я несу на руках Снежка.
– Болит? – Жора подозрительно косится на мою голову.
– А если б ты так нырнул?
– Э, ерунда… Вот я однажды полетел, так полетел! У бабушки жил летом, в деревне. Полез на чердак в сарае яйца собирать. А жёрдочка круть под ногой! Я и полетел с верхотуры… Вниз головой! А внизу овцы стояли. Барана в лоб – трах! Насмерть. Овечки с перепугу через загородку – прыг-прыг!
– Насмерть?! У барана же рога… – не верится мне.
– Ну и что? Я твердолобый.
– Ха-ха-ха! – первым не выдержал Женя-большой.
– Не верите? А голова моя в живот провалилась… Лежу – темно, душно, дышать нечем… «Что такое?» – думаю.
– А как же… это… достал? – хлопаю я глазами.
– Запросто! Р-раз за волосы – и вытащил!
И тут начали все хохотать, словно с ума посходили.
Выбирались из подвала – хохотали.
Карабкались в изнеможении по лестнице – хохотали.
И даже в квартире ещё хохотали.
Такой со всеми припадок случился.
Серёжа, правда, помчался так, будто его хватала за пятки белая лохматая собачонка – есть такая, оказывается, у Галки-девятиклассницы из не нашего подъезда. Они только вчера вселились. А смелая у Галки эта собачонка! Выставит волосатую морду меж прутьев балкона и тявкает на каждого.
– Когда мы жили на старой квартире, я когда хотел, тогда и приходил домой, – похвастался Жора. – У меня был свой ключ… Вот здесь носил, на шнурке, – показал он на шею.
– Ври больше! – сказал Вася. – Кто тебе доверит ключ?
– Вру-у?! – Жора набрал полную грудь воздуха. – Провалиться на этом месте!
Вася не стал его слушать. Сунул голову в подвальное окошко и замер. Потом ещё глубже залез – одни ноги в сандалетах торчат.
– О-о, здесь какие-то глиняные трубы… – выполз он.
Поднял кирпич – и туда. Бух!
И я, и Жора сунули головы по обе стороны Васи. Темно, ничего не видно.
– Сам ты врёшь! – сказал Жора, вставая. – Глиняных не бывает.
– Чтоб и я провалился! – поклялся, как Жора, Вася.
Мы снова залезли в окно. Тьма, хоть за нос хватай!
Жора поднялся, схватил Васю за ноги – дёрг! В подвале сразу посветлело.
И правда: в самом низу у подвальной стены две серые трубы. Толстые, как Жора. И не гладкие, а такие, как будто их наспех лепили руками. Где ударил Васин кирпич, глина отпала, видно что-то лохматое… Или нет – деревянное…
– Трубы не из глины, а из войлока! – заспорил я.
– Ты что, слепой? Глиняные! – Вася хватался то за мои ноги, то за Жорины.
Мы отбрыкивались, не подпуская его к окошку.
Тогда Вася – раз! – сорвал с моих ног босоножки и щекотнул мне пятки.
– А-а-а! – задёргал я ногами, рванулся вперёд и… кувырк в подвал!
Ойкнул с перепугу Жора… «Ха-ха-ха!» – долетел уже откуда-то издалека довольный Васин смех.
Я грохнулся головой о трубу, в глазах сверкнули зелено-красные круги… Меня швырнуло через голову – пятками в какие-то доски.
В окошке не видно Жоры, в подвале светло. Ноги мои задраны не на доски, а на дощатую дверь. На ней синей краской выписано «34». На метр влево ещё одна дверь – «33», направо – «35».
«А-а… – понял я. – Это сарайчики, наверное, кладовки…»
В подвале снова потемнело, в окне – шорох. Послышался испуганный, таинственный шёпот Жоры:
– Женя, ты здесь? Эй!.. Я хотел Васю поймать – не догнал…
«Ну да! Поймаешь ты эту ящерицу!» – мелькнуло у меня.
Я молчал и не шевелился. Мне было неплохо лежать. Затылок – на прохладной глиняной трубе, ноги кверху… Красота! Хоть сто лет лежи, лишь бы еду на верёвочке спускали.
В окошке стало совсем темно. Я поднял глаза и увидел над собой испуганное Жоркино лицо. Быстренько зажмурился, затаил дыхание.
– Женька, ты живой? – Голос у Жоры слезливый. Бормочет: – Убился, наверное, не шевелится…
И тогда я жутко застонал:
– О-о-у-ым-м!!!
И пятками в дверь – грох!
– А-яй! – заверещал Жора.
С подоконника посыпался на меня мусор. Я поднялся, протёр глаза. Жоркино «А-яй!» замирало: побежал, наверно, в дом, на четвёртый этаж, в нашу квартиру.
Ну, теперь поднимется тарарам! Примчатся мама, папа, бабушка…
Потрогал шишку на макушке, посмотрел на трубу – от неё отвалилось еще несколько глиняных черепков. Видны не только войлок и лучины, но и проволока, которой всё это привязано к трубе.
А может, я вылезу?
Стал на трубу, подпрыгнул – не достать до подоконника! Положил ещё Васин кирпич, стал на него, снова подпрыгнул… Кирпич вывернулся из-под ноги, больно стукнул по лодыжке.
У меня, видно, в голове всё перевернулось. Иначе зачем мне было бежать не к выходу, а в обратную сторону?
Серая бетонная стена, темень… Левая рука проваливается в пустоту. Ага! Проход между наружной стеной и сарайчиками заворачивает влево… И трубы туда ведут… Бр-р, как здесь страшно!..
Выставил руки перед лицом – и вперёд, вперёд! Справа что-то схватило за рубашку.
– Мам!.. – голос сразу осип от страха, я рванулся – тр-р-р! Живот щекотнул холодок: здоровенный, видно, вырвал кус из рубашки…
Бежать отсюда… Бежать…
Бум! Нос и лоб обожгло, как огнём… Забыл заслониться руками! По губам потекло что-то тёплое…
Ощупываю руками впереди – ага, ещё одна стена. Ещё один поворот… Ну что ж, повернём ещё раз…
Вдруг как заклокочет у носа, как зашипит: клёш-ш, клёш-ш, клёш-ш-ш! Ноги влипли в землю, волосы стали дыбом, как иголки у ёжика…
Осторожно выставляю перед собою руки – а вдруг кто-нибудь схватит за пальцы?! Слева опять пустота… Который уже это поворот – третий? Или четвёртый? Поверну ещё раз, лишь бы не слышать этого жуткого клёкота…
И только повернул – шум впереди, говор, щенячий лай… И будто мамин голос… Ну да – мамин!
Я замер.
– Нет никого… Мальчик, может, ты перепутал? Может, не в это окно он упал?
Жоркин голос:
– В это! В это! Чтоб мне провалиться!
Опять мамин:
– Женька, ты здесь? Женик!
Потом папин голос:
– Может, очнулся и куда-нибудь отполз?..
Слышится топот ног, все бегут к подъезду. Понятно: будут спускаться в подвал. Надо выбраться раньше! Обязательно раньше… Засмеют потом – заблудился в подвале своего дома!
Выбросил вперёд руку… Ой! В ладонь впился гвоздь…
Пососал ранку, сплюнул. А вправо? Доски… Повернул назад – доски…
В западне!
Я без сил опустился на землю…
А шум уже здесь, в подвале, растекается в стороны, охватывает меня кольцом. В моей темнице по доскам ползут золотые полоски света… Где-то жикают фонариком-»жучком», свет пробивается во все щели. В одном месте доска розовеет, как пальцы, если смотреть через них на лампочку.
Совсем близко шорох ног… И какой-то щенок повизгивает… Как попал сюда щенок?
– Ищи, Снежок, ищи! – как будто бы Галкин голос.
А-а, не щенок это… Это её белый лохматый пёсик. Ну и сыщик – хо-хо!.. Любой кот перед ним – тигр…
Над ухом скрежет. Тр-рах!! Кто-то грохнул дверью, как выстрелил.
– Пооткрывали – не пройти…
Жени Гаркавого голос, девятиклассника из нашего подъезда!
Встаю на ноги: «Значит, я в кладовку попал?!»
Потихонечку выхожу… Коридор посреди подвала, по обе стороны двери, двери… В конце коридора на освещённой стене две тёмные фигуры, спинами ко мне. Они держатся за руки. Женя и Галка!.. Женя нажимает фонарик, в коридоре то темнеет, то светлеет. Галка тащит на верёвочке своего Снежка: «Ищи! Ищи!»
Закрываю дверь, она резко взвизгивает. Женя и Галка мгновенно поворачиваются в мою сторону, светят. Я слепну, закрываюсь рукой…
– Вот он! Дядя Иван, сюда! – кричат они.
А Снежок уже вырвался, подкатывается ко мне лохматым белым клубком, тычет холодным носиком мне в ладони.
– Ах ты, Снежище! Ах ты, сыщик! Узнал меня! Раз только видел – и узнал! – глажу я собачку, обнимаю её. Снежок лижет мне лоб, нос…
– Живой!
Бабушка вытирает мне нос, чмокает в щёки:
– Живой!
Мама щупает руки-ноги, всхлипывает:
– Живой!
Папа тискает мне ладонями голову, поворачивая сюда-туда, словно выбирая самый спелый арбуз:
– Целый и невредимый!
– Какой целый?! Какой невредимый? – всплёскивает мама руками. – На нём живого места нет!
– Женька, это тебе отец голову привинчивал? – выглянул у кого-то из-под руки Жора.
– А ты не заметил? – удивляется Женя Гаркавый. – Ему подменили голову, новую поставили.
Они ведут меня под конвоем к выходу. Я несу на руках Снежка.
– Болит? – Жора подозрительно косится на мою голову.
– А если б ты так нырнул?
– Э, ерунда… Вот я однажды полетел, так полетел! У бабушки жил летом, в деревне. Полез на чердак в сарае яйца собирать. А жёрдочка круть под ногой! Я и полетел с верхотуры… Вниз головой! А внизу овцы стояли. Барана в лоб – трах! Насмерть. Овечки с перепугу через загородку – прыг-прыг!
– Насмерть?! У барана же рога… – не верится мне.
– Ну и что? Я твердолобый.
– Ха-ха-ха! – первым не выдержал Женя-большой.
– Не верите? А голова моя в живот провалилась… Лежу – темно, душно, дышать нечем… «Что такое?» – думаю.
– А как же… это… достал? – хлопаю я глазами.
– Запросто! Р-раз за волосы – и вытащил!
И тут начали все хохотать, словно с ума посходили.
Выбирались из подвала – хохотали.
Карабкались в изнеможении по лестнице – хохотали.
И даже в квартире ещё хохотали.
Такой со всеми припадок случился.
«ТИГР» + «КОТЁНОК» = ПОЛКАН
Как я завидую тому, у кого мама не медик! А у меня не просто медик, а медицинская сестра.
Только вошли в квартиру, только отсмеялись, как опять начали все ахать да охать.
– А я плакала по тебе! – похвасталась Маринка, моя сестричка, и вытерла глаза – чтобы я поверил.
Папа стал на стул и ввернул в прихожей самую большую лампочку. Бабушка вынесла из общей комнаты торшер. Марина побежала в спальню, которая была и папиным кабинетом, притащила настольную лампу. Но розетки в прихожей нет, включать было некуда.
– Марш в ванну! – приказала мама и перестала охать.
И все протиснулись за мной в ванную, сорвали с меня одежду. Бултыхнули чуть ли не в кипяток!..
Стали конвейером: за бабушкой папа с большим лохматым полотенцем, за папой – мама с йодом, зелёнкой, перекисью водорода и клеем «БФ-6», за мамой Маринка пристроилась – с пирожком в руке.
Бабушка поварила меня немного в кипятке, чуть кожа не полезла, и начала скрести самой кусачей мочалкой. По царапинам, по болячкам!
– Ы-ы-ы! О-о-о! – ревел я дурным голосом.
Сполоснуть бабушка не успела – кончилась в трубе горячая вода. Мыло начало разъедать мне глаза. Я завопил ещё сильнее. Папа нарушил конвейер, побежал на кухню. Возвратился с чайником и начал поливать из носика мне на макушку. Но кончилась и эта вода.
– Заварка в чайнике есть! – вспомнила Марина.
Папа ничего не сказал и начал растирать меня полотенцем. Командовал, как дядя, который по радио гимнастику передаёт:
– Руки вверх, наклониться вправо – ра-а-аз… Выпрямиться!
Меня и наклоняли, и вертели на табуретке волчком, а мама прижигала, мазала, пачкала меня разноцветными мазилками: в коричневое, зеленое и такое, как вода, – перекись водорода.
Я выл и просил:
– Одной перекисью! – Перекисью не болело.
Клеем мама смазала мне царапину на лбу, и кожу собрало складками, как у старого деда.
– Тебя склеивают, чтоб не рассыпался? – спрашивала Марина.
Осмотрела меня, как картину, и сказала:
– Краси-и-ивый како-о-й…
А папа сказал:
– До свадьбы заживёт!
– А за ним и пирожок – ну-ка, съешь меня, дружок! – сунула мне в рот пирожок Марина.
Я куснул раз и замотал головой: «Не хочу!» Пирожок был не с повидлом, а с мясом. Я продолжал приплясывать от боли.
– А почему ты не хочешь пирожка? Тебя не тошнит? – встревожилась мама.
– Тошнит… – соврал я.
Мама побледнела и зашаталась.
– Ой, у него, наверное, сотрясение мозга! Сейчас же постельный режим!
– Может, ему компресс холодный на лоб? Со льдом? – предложила бабушка.
Этого ещё не хватало!.. То в кипятке варят, то льдом обложат!
Папа схватил меня на руки и понёс на кровать.
– Ваня, звони быстрее в «Скорую помощь»! – потребовала мама.
– Не хочу «скорую помощь»! Есть хочу! – задрыгал я ногами.
Папа нахлобучил было шапку, но опять снял:
– Если хочет есть, то никакого сотрясения нет.
– Ну да! Много ты понимаешь в медицине! Ты не желаешь здоровья своему ребёнку, – начала мама упрекать папу.
Она поймала мою руку, чтоб сосчитать пульс. И тут увидела ранку на ладони. Я забыл о ней и уже не сжимал кулак, не прятал.
– О, боже мой! Почти насквозь… Не хватало ещё заражения крови!
И тут же помчалась за шприцем – делать укол.
– Хоть бы столбняк не приключился! – вздохнула бабушка.
– Не хочу укола! Не хочу укола, есть хочу! – Я выскочил из постели и нырнул под кровать.
Папа, мама и бабушка взяли стулья, уселись возле кровати и начали меня совестить.
– Сын, так мужчины не поступают, – сказал папа.
– Ты что – умереть захотел? – спросила мама.
– Женя, там интересно? И я хочу! – присела на корточки Марина, заглянула ко мне.
– У нас на фабрике одному рабочему руку врачи отняли, – привела пример бабушка. – Было заражение, а он не лечился.
– Женя, я расскажу всем детям, и тебя будут дразнить трусом! – пригрозил отец.
– Трусиха ты! – пристыдила Марина.
– Дурачок, вылезай… – сказала бабушка.
– Вот, смотри, мне мама сделает укол – и хоть бы что…
Это уже интересно!
Я выглянул из-под кровати. Папа подвернул рукав и подставил руку к самому шприцу.
– Э-э, вы понарошке… Вы меня обмануть хотите, – раскусил я их хитрости.
– Давай, Валя, коли… – вздохнул папа.
– С ума посходили! Все с ума посходили в этом доме! – вскочила на ноги бабушка, замахала руками. – Я не вмешиваюсь, но возьми, Иван, ремень побольше – мигом выскочит…
– Делай укол, говорю! – повторил папа.
– Под лопатку надо… – в изнеможении прошептала мама.
– Хэ, подумаешь – важность. Коли под лопатку! – Папа храбро выдернул из брюк рубаху и майку, задрал себе на голову.
Мама мазнула спиртом и… сделала укол! Под лопатку! Против столбняка!
А папа стоит, как столб, рубахи не опускает.
– Скоро ты там? – спрашивает у мамы.
– Так я уже уколола!
– Хэ, а я и не слышал… Никакой боли не почувствовал… – притворился папа. – Про запас будет укольчик. И ты давай, брат, колись. Йод по сравнению с уколом – как тигр против котёнка.
– Я хочу котёнка! Нет, я хочу такую собачку, как Снежок у Галки! – потребовал я.
– Он будет всехный, да? – уточнила Марина.
– Ты что, думаешь, такие собаки на дороге валяются? – сказала мама и сменила иголку, опять набрала в шприц лекарства.
– Ладно, будет тебе собачка, – сухо сказал папа. – В первый же выходной поедем на рынок и купим. Может, не такую, как у Галки, но купим.
– А я квариум хочу с рыбками и черепахами! – затопала ногами Марина.
– Сделайте ещё укол бабушке, тогда вылезу! – сказал я.
Бабушка от гнева подскочила на полметра.
– Я не вмешиваюсь!.. Воспитывайте детей по-своему… Но терпеть такое издевательство!..
Все начали на меня кричать, а папа – дёрг ремень из брюк!
Надо, значит, кончать комедию, вылезать…
А ведь и правда: комар и то больнее кусается. Пусть два раза мама уколет, даже три… Нет, пять раз! Лишь бы у меня была собака. Ни у кого из ребят не будет собачки: ни у Жоры, ни у Серёжи, ни у Павлуши, ни у рыжего Васи. А у меня будет!
Я ужинал вместе со всеми и думал о собаке. Марина отдала мне остатки своего пирожка, уселась ко мне на колени и не слезала до конца ужина, мешала думать.
Интересно, какая у меня будет собака? Хорошо бы такую беленькую купить, как Снежок. Или жёлто-белую, пёстренькую. И не обязательно, чтоб маленькая. Большая даже лучше. Ого – большая! Одно слово – боль-ша-я… Станешь на лыжи – потащит, сел на санки – повезёт. Она и на пожаре может кого хочешь спасти, и на воде. А потеряется какой-нибудь малыш, дадут мне понюхать… Ой, не мне, а моей собаке!.. Дадут понюхать ботинок – враз по следу найдёт… А может, какого бандита или вора поймает моя собака? Вот здорово будет!.. Все будут меня расхваливать, в кино снимать, в газету фотографировать… И в школе все будут шептаться: «Женя Мурашка идёт… Из второго „Б“ класса… Тот самый, у которого Полкан…»
Вдруг я перестал думать о собаке. За столом было тихо-тихо… Все смотрели на меня как ненормальные.
– Не ест… И улыбается сам себе… – шептала мама. – Иван, ты видишь, какая у него улыбка странная? Повредил-таки голову… – Она опять всхлипнула, наклонилась ко мне, начала ощупывать мой лоб, целовать. – Ей-богу, у него температура. В постель, сейчас же в постель! Иван! Звони в «Скорую помощь»!
Мне не дали даже хорошо поесть, повели укладывать. Я шёл и улыбался, как дурак: пусть звонят, пусть вызывают хоть тысячу врачей. Я их не боюсь. И уколов не боюсь…
У ме-ня бу-дет со-ба-ка!!!
Только вошли в квартиру, только отсмеялись, как опять начали все ахать да охать.
– А я плакала по тебе! – похвасталась Маринка, моя сестричка, и вытерла глаза – чтобы я поверил.
Папа стал на стул и ввернул в прихожей самую большую лампочку. Бабушка вынесла из общей комнаты торшер. Марина побежала в спальню, которая была и папиным кабинетом, притащила настольную лампу. Но розетки в прихожей нет, включать было некуда.
– Марш в ванну! – приказала мама и перестала охать.
И все протиснулись за мной в ванную, сорвали с меня одежду. Бултыхнули чуть ли не в кипяток!..
Стали конвейером: за бабушкой папа с большим лохматым полотенцем, за папой – мама с йодом, зелёнкой, перекисью водорода и клеем «БФ-6», за мамой Маринка пристроилась – с пирожком в руке.
Бабушка поварила меня немного в кипятке, чуть кожа не полезла, и начала скрести самой кусачей мочалкой. По царапинам, по болячкам!
– Ы-ы-ы! О-о-о! – ревел я дурным голосом.
Сполоснуть бабушка не успела – кончилась в трубе горячая вода. Мыло начало разъедать мне глаза. Я завопил ещё сильнее. Папа нарушил конвейер, побежал на кухню. Возвратился с чайником и начал поливать из носика мне на макушку. Но кончилась и эта вода.
Папа ничего не сказал и начал растирать меня полотенцем. Командовал, как дядя, который по радио гимнастику передаёт:
– Руки вверх, наклониться вправо – ра-а-аз… Выпрямиться!
Меня и наклоняли, и вертели на табуретке волчком, а мама прижигала, мазала, пачкала меня разноцветными мазилками: в коричневое, зеленое и такое, как вода, – перекись водорода.
Я выл и просил:
– Одной перекисью! – Перекисью не болело.
Клеем мама смазала мне царапину на лбу, и кожу собрало складками, как у старого деда.
– Тебя склеивают, чтоб не рассыпался? – спрашивала Марина.
Осмотрела меня, как картину, и сказала:
– Краси-и-ивый како-о-й…
А папа сказал:
– До свадьбы заживёт!
– А за ним и пирожок – ну-ка, съешь меня, дружок! – сунула мне в рот пирожок Марина.
Я куснул раз и замотал головой: «Не хочу!» Пирожок был не с повидлом, а с мясом. Я продолжал приплясывать от боли.
– А почему ты не хочешь пирожка? Тебя не тошнит? – встревожилась мама.
– Тошнит… – соврал я.
Мама побледнела и зашаталась.
– Ой, у него, наверное, сотрясение мозга! Сейчас же постельный режим!
– Может, ему компресс холодный на лоб? Со льдом? – предложила бабушка.
Этого ещё не хватало!.. То в кипятке варят, то льдом обложат!
Папа схватил меня на руки и понёс на кровать.
– Ваня, звони быстрее в «Скорую помощь»! – потребовала мама.
– Не хочу «скорую помощь»! Есть хочу! – задрыгал я ногами.
Папа нахлобучил было шапку, но опять снял:
– Если хочет есть, то никакого сотрясения нет.
– Ну да! Много ты понимаешь в медицине! Ты не желаешь здоровья своему ребёнку, – начала мама упрекать папу.
Она поймала мою руку, чтоб сосчитать пульс. И тут увидела ранку на ладони. Я забыл о ней и уже не сжимал кулак, не прятал.
– О, боже мой! Почти насквозь… Не хватало ещё заражения крови!
И тут же помчалась за шприцем – делать укол.
– Хоть бы столбняк не приключился! – вздохнула бабушка.
– Не хочу укола! Не хочу укола, есть хочу! – Я выскочил из постели и нырнул под кровать.
Папа, мама и бабушка взяли стулья, уселись возле кровати и начали меня совестить.
– Сын, так мужчины не поступают, – сказал папа.
– Ты что – умереть захотел? – спросила мама.
– Женя, там интересно? И я хочу! – присела на корточки Марина, заглянула ко мне.
– У нас на фабрике одному рабочему руку врачи отняли, – привела пример бабушка. – Было заражение, а он не лечился.
– Женя, я расскажу всем детям, и тебя будут дразнить трусом! – пригрозил отец.
– Трусиха ты! – пристыдила Марина.
– Дурачок, вылезай… – сказала бабушка.
– Вот, смотри, мне мама сделает укол – и хоть бы что…
Это уже интересно!
Я выглянул из-под кровати. Папа подвернул рукав и подставил руку к самому шприцу.
– Э-э, вы понарошке… Вы меня обмануть хотите, – раскусил я их хитрости.
– Давай, Валя, коли… – вздохнул папа.
– С ума посходили! Все с ума посходили в этом доме! – вскочила на ноги бабушка, замахала руками. – Я не вмешиваюсь, но возьми, Иван, ремень побольше – мигом выскочит…
– Делай укол, говорю! – повторил папа.
– Под лопатку надо… – в изнеможении прошептала мама.
– Хэ, подумаешь – важность. Коли под лопатку! – Папа храбро выдернул из брюк рубаху и майку, задрал себе на голову.
Мама мазнула спиртом и… сделала укол! Под лопатку! Против столбняка!
А папа стоит, как столб, рубахи не опускает.
– Скоро ты там? – спрашивает у мамы.
– Так я уже уколола!
– Хэ, а я и не слышал… Никакой боли не почувствовал… – притворился папа. – Про запас будет укольчик. И ты давай, брат, колись. Йод по сравнению с уколом – как тигр против котёнка.
– Я хочу котёнка! Нет, я хочу такую собачку, как Снежок у Галки! – потребовал я.
– Он будет всехный, да? – уточнила Марина.
– Ты что, думаешь, такие собаки на дороге валяются? – сказала мама и сменила иголку, опять набрала в шприц лекарства.
– Ладно, будет тебе собачка, – сухо сказал папа. – В первый же выходной поедем на рынок и купим. Может, не такую, как у Галки, но купим.
– А я квариум хочу с рыбками и черепахами! – затопала ногами Марина.
– Сделайте ещё укол бабушке, тогда вылезу! – сказал я.
Бабушка от гнева подскочила на полметра.
– Я не вмешиваюсь!.. Воспитывайте детей по-своему… Но терпеть такое издевательство!..
Все начали на меня кричать, а папа – дёрг ремень из брюк!
Надо, значит, кончать комедию, вылезать…
А ведь и правда: комар и то больнее кусается. Пусть два раза мама уколет, даже три… Нет, пять раз! Лишь бы у меня была собака. Ни у кого из ребят не будет собачки: ни у Жоры, ни у Серёжи, ни у Павлуши, ни у рыжего Васи. А у меня будет!
Я ужинал вместе со всеми и думал о собаке. Марина отдала мне остатки своего пирожка, уселась ко мне на колени и не слезала до конца ужина, мешала думать.
Интересно, какая у меня будет собака? Хорошо бы такую беленькую купить, как Снежок. Или жёлто-белую, пёстренькую. И не обязательно, чтоб маленькая. Большая даже лучше. Ого – большая! Одно слово – боль-ша-я… Станешь на лыжи – потащит, сел на санки – повезёт. Она и на пожаре может кого хочешь спасти, и на воде. А потеряется какой-нибудь малыш, дадут мне понюхать… Ой, не мне, а моей собаке!.. Дадут понюхать ботинок – враз по следу найдёт… А может, какого бандита или вора поймает моя собака? Вот здорово будет!.. Все будут меня расхваливать, в кино снимать, в газету фотографировать… И в школе все будут шептаться: «Женя Мурашка идёт… Из второго „Б“ класса… Тот самый, у которого Полкан…»
Вдруг я перестал думать о собаке. За столом было тихо-тихо… Все смотрели на меня как ненормальные.
– Не ест… И улыбается сам себе… – шептала мама. – Иван, ты видишь, какая у него улыбка странная? Повредил-таки голову… – Она опять всхлипнула, наклонилась ко мне, начала ощупывать мой лоб, целовать. – Ей-богу, у него температура. В постель, сейчас же в постель! Иван! Звони в «Скорую помощь»!
Мне не дали даже хорошо поесть, повели укладывать. Я шёл и улыбался, как дурак: пусть звонят, пусть вызывают хоть тысячу врачей. Я их не боюсь. И уколов не боюсь…
У ме-ня бу-дет со-ба-ка!!!
НОВОСЁЛЫ – НАРОД ВЕСЕЛЫЙ
Утром меня подняла бабушка.
– Та-ак, разбудить в девять… Сделано! – смотрела она в бумажку. – Измерить температуру… Измерим, где только градусник?.. Третье: помазать зелёнкой… Помажем! Дальше: накормить… уроки…
Бабушка исполняла мамину инструкцию пункт за пунктом, пищи не пищи…
А вот Васю никто не мажет ни зелёнкой, ни йодом, ни клеем «БФ-6». На нём само заживает, как на собаке.
Так говорила, я слышал, его мама – ночная сторожиха. После дежурства она спит до полудня, и Вася предоставлен самому себе. Редко видит Вася и своего отца: он шофёр, собирает, позванивая колокольчиком, мусор по дворам. Сигналить запрещено в городе, и он сам придумал – колокольчик…
А у меня всё время кто-нибудь дома – или бабушка, или мама. Они ходят на работу в разные смены на одну и ту же обувную фабрику, а меня передают одна другой, как спортсмены палочку-эстафету. Только мама не шьёт обувь, она медицинская сестра. А папа – инженер. Он приходит с работы поздно вечером, да и дома что-то чертит на большущих листах бумаги. Мой папа – ра-ци-о-на-ли-за-тор.
– Та-ак, разбудить в девять… Сделано! – смотрела она в бумажку. – Измерить температуру… Измерим, где только градусник?.. Третье: помазать зелёнкой… Помажем! Дальше: накормить… уроки…
Бабушка исполняла мамину инструкцию пункт за пунктом, пищи не пищи…
А вот Васю никто не мажет ни зелёнкой, ни йодом, ни клеем «БФ-6». На нём само заживает, как на собаке.
Так говорила, я слышал, его мама – ночная сторожиха. После дежурства она спит до полудня, и Вася предоставлен самому себе. Редко видит Вася и своего отца: он шофёр, собирает, позванивая колокольчиком, мусор по дворам. Сигналить запрещено в городе, и он сам придумал – колокольчик…
А у меня всё время кто-нибудь дома – или бабушка, или мама. Они ходят на работу в разные смены на одну и ту же обувную фабрику, а меня передают одна другой, как спортсмены палочку-эстафету. Только мама не шьёт обувь, она медицинская сестра. А папа – инженер. Он приходит с работы поздно вечером, да и дома что-то чертит на большущих листах бумаги. Мой папа – ра-ци-о-на-ли-за-тор.