Могилевская Г П. Дети и деньги

привезти ее с юга после двухнедельного пляжного знакомства, успел купить ей
лаковые туфельки и колечко с жемчужинкой. Но жениться передумал, уехал с
товарищами на Урал поступать в институт. Родители утешали девушку, провожали
ее в обратный путь, улаживали ее отношения с мамой. А из Свердловска звонил
Женя - срочно нужны деньги для занятий с репетитором. Для него и для
товарища - Жене больше нравилось заниматься вдвоем. На дневное отделение он
не попал, но не огорчился. Вечернее даже лучше - не так действует на нервы
дисциплина, но полное право называться студентом. Человек, безусловно, "при
деле". Было множество работ по принципу "где бы ни работать, лишь бы не
работать", было много увлечений в области музыки, техники, дружеских и
сердечных привязанностей. Каждый раз Женя проявлял неизменную "широту
натуры". Была, наконец, и женитьба, и разумеется, подарки невесте, и свадьба
отнюдь не кое-как. Молодая жена вскоре поселилась у его родителей в ожидании
Жениного первенца, а он пребывает на почтительном расстоянии от предстоящих
забот, надежно оградившись от них зачетами и экзаменами, которые после
сессий тянутся за ним многочисленными "хвостами". И по-прежнему имеет
"легкость в мыслях необыкновенную", и ничуть не заботится о хлебе насущном.
Между тем ему уже двадцать пять. А родителям за семьдесят. Они пенсионеры, в
меру старческих сил подрабатывают к пенсии. Но основные заботы о Женечке они
теперь передоверяют старшим детям. Трое братьев и сестра, все с
образованием, даже "с положением". И не смеют перечить старикам в том, что
составляет их вину и боль. "Что же будет с Женей, с его семьей, с его
будущим?" - спрашивает Нина Михайловна. Положим даже, что с годами немного
поуменьшится в нем чисто материального иждивенчества. Но эгоизм, взращенный
на безответственности, но иждивенчество нравственное этот человек вряд ли
когда в себе изживет. Не позавидуешь ни жене, ни детям, ни ему самому...


^TГлава третья - ПЛАТИТЬ ЛИ ПО ВЕКСЕЛЯМ!^U

"На родительской шее - до каких пор" - под таким названием проходила в
1975 году дискуссия в "Литературной газете". Среди многих выступлений самым
интересным по содержанию и по форме показался мне литературный этюд
журналиста Е. Григорянца "Булка, полная меду". В очереди на прием к врачу
разговорились и поспорили два старика. Один дед какой-то совсем необычный,
запоминающийся и молодежными потертыми джинсами, и колоритною своей речью.
Рассказал старичок в джинсах, как в дополнение к пенсии имеет три
работы (по совместительству сторожем, истопником и дворником). Работает ради
вполне определенной цели - помогать детям. Дети у него "...взрослые само
собой. Одному сыну - 52, другому - 43. Но смеяться нечего - дети всегда
дети, и надо им помогать, пока есть силы. Нет-нет, не советом помогать, не
воспоминанием, а натуральным способом. Одному - на телевизор не хватает,
другой - дочку собирается замуж выдавать... Калеки? Это почему же они у него
калеки? Вкалывают, зарабатывают. Старший - поваром, младший -
слесарем-наладчиком... А все равно..."
И далее старик рисует веселую картину своей семейной идиллии.
Собирается у них по праздникам полный дом. Не только что их сыновья с женами
и детьми, а и первые жены их сыновей с нынешними мужьями и детьми. "Стадион!
Меня вся моя семейка знаешь как уважает!" - похвалился старик-работяга. А
когда другой язвительно намекнул на то, что-де "за деньги кого хочешь
уважать будут", посерьезнел: "Не скажи: я в уважениях разбираюсь - за деньги
или не за деньги..."
Похоже, правда, разбирается, он старик неглупый. Очень может быть,
уважают не за деньги. Не за трешки и пятерки, что сует внукам, и не за
телевизор и другие виды "натуральной помощи". Похоже, уважают за добрый,
лукавый нрав, за открытость, за веселость, за неугомонность и жизнелюбие. А
больше всего за то, что не калеками вырастил, научил и вкалывать, и
зарабатывать. Что же до папашиных заработков и подарков, так пусть его
потешится, пока здоровью не во вред. Зачем гордость ломать и старика
обижать... Вот если такое наше предположение соответствует действительности,
то у старика на "семейном стадионе" на самом деле порядок. Может он теперь
по желанию своему "вкалывать" и подарки делать. Сыновнее уважение от этого
не изменится. А уж вот если не так, и сыновья, которые чуть сами не деды, на
стариковскую шею хотя бы отчасти рассчитывают - тогда худо. Тогда вырастил
он все-таки калек, хотя и с руками и с ногами, и с приличной профессией. И
пожалуй, лучше бы ему не увидеть, как цветы их уважения завянут без
подкормки "натуральной помощью".
Собственно говоря, теоретически старик вроде бы и не претендует ни на
какую благодарность, хотя, несколько противореча себе, именно уважением
детей старается доказать правильность своей жизненной практики. Теоретически
старик защищает определенную этическую позицию, которую завещал ему его
собственный дед. В ней-то и содержится корень вопроса: "Даст мне дед в руки
булку и говорит: выковыривай мякиш. Я с удовольствием. И вот он нальет
полную булку меду! - Старик сделал паузу, резко повернулся к другому старику
и спросил: - А у меня в городе откуда мед возьмется, а?" - Таково образное
выражение этой этической позиции. А вот и четкая декларация: "Да, я им
помогаю, но ведь на них-то жизнь не кончается! Не кончается! Я - им, но ведь
и они - своим детям и детям своих детей! И тоже сколько сил хватит, хоть до
самого гроба. Знаешь, я не признаю: мы - детям, а дети - нам. Я признаю
другое: мы - своим детям, а те - своим. И так, пока земля вертится, а добро
никогда не пропадет!"
Так это искренне сказано, так страстно и возвышенно, что мы готовы
поверить: "Прав мудрый старик. За ним последнее слово - слово бескорыстия и
любви"... А между тем автор, которого, казалось, тоже старик вполне убедил,
под самый конец задает нам осторожный вопрос: "Хороша, конечно, булка,
полная меду, да нет ли и в самом деле в ней капельки дегтя?"
А ведь непременно есть. Еще до знакомства со стариком в джинсах и потом
я встречала эту теорию, так сказать векторпо-поступательного движения добра
от поколения к поколению. Не мы детям, а дети нам - зачем такие счеты? Мы -
детям, дети - своим детям... Но вот передо мной письмо восьмидесятилетней
Марии Филипповны из Красноярского края:
"Дорогие, уважаемые товарищи! Простите, что отнимаю ваше время. У меня
остался один сын Петр. Не бывал он дома больше десяти лет, и вот уже почти
два года не получала ни письма, ни денег нисколько. Знаю от людей, что жив и
работает. Может быть, на ваше обращение сын отзовется и пришлет матери хотя
бы весточку. А увидеть его у меня надежды никакой уже нет..."
Что ж, так и отвечать: "Не обижайтесь, мол, Мария Филипповна, на сына.
Деньги он вам, конечно, по закону должен платить, обязан, а добро и ласка
теперь уже пошли от него по назначению. В свое время вы их от родителей
получили, сыну Пете передали, а он, в свой черед, своим детям переправил..."
"Не корысти ради" - так и назвала свою статью на эту же тему
журналистка, которую я искренне уважаю, но с которой в данном случае не могу
не поспорить. Статья написана по поводу материнской обиды, высказанной в
письме на имя редакции. В этой статье находим почти слово в слово речь
знакомого нам старичка: "Может быть, мы выплачиваем своим детям только то,
что задолжали когда-то своим родителям? И отданное нами тоже не пропадет -
останется нашим же с вами детям?" Но ни намека на каплю дегтя. "Родительская
любовь по природе своей не корыстна и не знает счета. Вот почему к ней
искони применим вышедший во всех других случаях из употребления эпитет
"святая".
Так-то оно так, но разве не оскорбляет святыню родительской любви
проявление сыновней и дочерней неблагодарности? И разве не в родительскую,
тоже святую обязанность входит забота о том, чтобы дети не стали
святотатцами? И доведись нам, какую бы теорию мы ни проповедовали, лицом к
лицу столкнуться с неблагодарностью наших детей - разве не захлебнется наше
сердце болью? Не корыстной обидой, а бескорыстной болью. Не за себя - за
них. Совсем так, как было давно-давно со старым Лиром...
"Насколько больней, чем быть укушенным змеей, узреть неблагодарного
ребенка!" - горестно воскликнул старый король, изгнанный и оскорбленный
своими дочерьми. Оттого ли, что не получил от них причитающейся ему по
векселю родительской любви? Нет, оттого, что открылся перед его потрясенным
взором черный порок, гнездящийся в душах его возлюбленных детей. Но оттого и
бессмертен великий создатель Лира, что бури, которые бушуют в сердцах его
величественных героев, созвучны чувствам людей совсем обыкновенных...
Неблагодарность не только но отношению к родителям, неблагодарность как
черта характера - истинный порок. И как всякий порок есть болезнь души и,
следовательно, несчастье. Профилактика неблагодарности происходит прежде
всего в семье. К сожалению, и заражаются этим тяжелым недугом, как правило,
там же.
Итак, "не ради благодарности человек делает добро"... Действительно,
тот, кто оказывает помощь и поддержку, тот, кто приносит жертвы, малые и
большие, совершает свое доброе дело не в расчете на благодарность, а из
чувства сострадания и любви, из чувства товарищества, дружбы, долга, из
внутренней потребности. Да, не в расчете па благодарность, не "за спасибо".
Но и не в расчете на неблагодарность тоже! Вместе с потребностью помочь,
отдать другому часть своего тепла, времени, внимания, заботы есть в нас
ожидание ответного тепла, естественная потребность в благодарности. Ее часто
стесняются, не смеют открыто проявить. В этой сфере, думается, не все
правильно в общепринятых наших взглядах. От дающего мы требуем скромности.
Но не слишком ли мы снисходительны к тем, кто безмятежно пользуется
добротой, кто спокойно, как должное, принимает жертвы? А когда им все же
напоминают о забытом ими чувстве благодарности, они, берущие, говорят
дающему: "Если ищешь благодарности, то лучше избавь нас от своей доброты!"
Как часто этой величественной формулой пользуется грубая неблагодарность,
низменное желание только брать! И дающие стыдливо замолкают, стараются
спрятать от самих себя неудовлетворенную потребность в благодарности. И
скапливается в тайниках души горечь, и отравляет обидой.
Больше всего это отзывается на семье, где люди соединены узами наиболее
тесными, и все самые чувствительные стороны души открыты друг другу и
отдаются друг другу во власть. Семья закладывает в развивающуюся душу семена
добра, справедливости, чуткости, стойкости Увы как часто и семя
неблагодарности тоже, ибо нигде, как в семье, не приносится столько
незамечаемых жертв, нигде так дешево не ценится забота. Примеры... Их
множество - от мелочей, вроде послеобеденного "спасибо", до сюжетов которыми
не пренебрег бы Шекспир. Но оставим грандиозное великим, поговорим об
обыденном. Кстати, о "спасибо". В иных семьях его .прочно ввели в обиход, но
лишили внутреннего содержания, превратили просто в формальность. А
формальность не греет.

...Выходной день, солнечное утро. Она встала пораньше, чтобы
приготовить завтрак. Она хорошо знает вкусы каждого, все у нее учтено и
продумано. Салат в трех вариантах: сыну - без укропа, дочери - без лука,
мужу - с луком, но без редиса. Дымится выложенная горкой картошка, румянятся
блинчики. Она удовлетворенно оглядывает стол и проводит последний,
недостающий, по ее мнению, штрих - ставит на стол вазочку с несколькими
гвоздиками. Остается только пригласить к завтраку. Не к праздничному, просто
к воскресному завтраку. Почему бы ему не стать маленьким праздником?
Муж садится за стол с газетой. Дочь еще долго говорит по телефону и
входит, когда другие уже кончают завтракать. Сын сегодня не в духе, ему не
до оценки маминых: румяных блинчиков. "Спасибо", - говорит он угрюмо и
встает из-за стола. "Мерси", - роняет дочка и бежит переодеваться.
"Благодарю", - степенно произносит муж и складывает газету. Как обычно на
воскресенье он приготовил кое-какие материалы, над которыми надо посидеть.
Она молча моет посуду. В общем, решительно все в порядке. Но лицо ее
потухло и постарело, с него будто стерли выражение. Глаза сухи, и только
глубоко внутри саднит знакомая ранка. Это ничего. Она сейчас станет убирать
квартиру, стирать, готовить обед. Кроме того, у нее тоже немало недочитано,
кое-что не продумано. Есть чем подлечить назойливую ранку. Правда, только на
время. Ну а гвоздики лучше бы убрать куда подальше!
А бывает и так. Предпраздничный день. И опять она. Та самая она или
другая. Все последнее время было страшно некогда, и вот на носу праздник, а
окна остались не мытыми. Она не какая-нибудь рабыня бытовых условностей. Но
все-таки праздник и немытые окна - это несовместимо, против этого восстает
все ее женское существо.
И приходит второе дыхание. Она повязывает платок, закатывает рукава,
раскрывает рамы.
Времени в обрез. Ее охватывает веселый азарт, все спорится в руках,
усталость не гасит оживления.
Она успевает привести себя в порядок до того, как в двери знакомо
щелкает замок. Вот сейчас муж оглядится и скажет, например: "Ничего себе ты
тут работенку провернула!" Или: "Слушай, да когда же ты успела? Ты же,
наверное, с ног валишься". Не дождавшись, говорит сама: "Знаешь, я все окна
перемыла и полы натерла". А потом, помедлив: "Устала ужасно". - "Да, -
отвечает муж вяло, - я тоже порядочно устал". Только теперь она чувствует,
как на нее наваливается усталость. А восьмилетний Алешка как будто и
внимания ни на что не обращал. Наверняка над этой маленькой сценкой и не
задумался. Но дети впитывают впечатления кожей...
Неблагодарность принимает разные обличья. Иной раз явится в виде эдакой
рассеянности, а то и вовсе в благородном виде отрешенности от мелочей. В
последний раз - еще одна она. У нее порядочно забот: в семье трое детей и
две не слишком солидные зарплаты. Не о бедности тут речь. Однако же есть к
чему приложить смекалку и старания. И она прикидывает, старается. У нее
ничего в доме зря не пропадает. Она не купит первую попавшуюся, дорогую и
ненужную вещь. Сама и перешьет, и свяжет, ничего не испортит, не пережарит,
не пересолит. Зато не откажет детям в необходимом - ни в одежде, ни в
развлечениях. Разумеется, она находит в этих стараниях и удовольствие, и
немножко гордится собой. А с кем поделиться этой своей гордостью, как не с
самыми близкими... "В этом месяце, - говорит она мужу, - Сашеньке сможем
пальто купить. И еще часть денег осталось Вите на курточку".
Муж пожимает плечами:
"Зачем ты мне, собственно, докладываешь? Я ведь с тебя отчетов не
спрашиваю!"
Четырнадцатилетняя дочка даже не оторвалась взглядом от книжной
страницы. Только, как эхо отцовских слов, набежало на лицо, да так и
осталось на нем брезгливо-высокомерное выражение.
Что же, впрочем, все она и она, точно страдательная сторона здесь
только женщина. Вовсе нет. Вот письмо, написанное мужчиной, и тоже о
неблагодарности и горечи, ею рожденной.
"Мы поженились, когда я вернулся из армии. Наташа, жена моя, училась на
втором курсе мединститута. Я пошел работать техником. Вскоре появился
ребенок. Не бросать же было Наташе институт. Я от учебы временно отказался.
Старался больше заработать. II все свободное время был с ребенком. Почти все
хлопоты по хозяйству взял на себя. Теперь моя жена врач, и уже речь пошла об
аспирантуре, растет дочка. Но радости в нашей семейной жизни нет. Жена почти
не скрывает своего пренебрежения ко мне. По-прежнему (это уже вошло в наш
уклад) хозяйственные хлопоты в основном на мне. Но не в этом дело. Тяжело
чувствовать себя в своей семье чуть ли не человеком второго сорта, чье
назначение только зарабатывать деньги и заниматься "презренным бытом".
Учиться мне пока что так и не удается. По-прежнему много работаю
дополнительно. Жена хоть и дипломированный специалист, но удовлетворить все
свои потребности сама не может. У жены свои знакомые, свои интересы,
которыми она со мной почти не делится, "не снисходит". Я очень привязан к
ней и к дочке, но не знаю, выдержит ли моя любовь такое отношение. Недавно
попытался высказать Наташе все, что накопилось. Она меня высокомерно
выслушала и сказала: "Так и знала, что без попреков не обойдется". Дал себе
слово никогда с ней об этом не говорить. А не думать не могу. Неужели это с
моей стороны попреки и мелочность? И какой жизненный урок получит наша дочка
в семье? Неужели, как и мать, станет высокомерной и неблагодарной?"
Беспокойство вполне понятное, ибо именно неблагодарность законченно
выражает себя в реплике ее матери. И если у этой женщины семья разрушится,
виной тому будет именно неблагодарность, ставшая чертой характера.
Но чтобы не впасть в односторонность, надо заметить, что обвинение в
неблагодарности иногда относят не по адресу. Подчас неблагодарностью
называют стремление человека сохранить свою независимость, противостоять
посягательству на свою личность. В наш век в нашем обществе нет социальной
почвы, на которой когда-то пышно расцветал деспотизм "благодетелей". Теперь
нет бедных воспитанниц и невест без приданого, нет нахлебников, и "по гроб
жизни обязанных" бедняков, и богатых покровителей. И все же чувство
благодарности не имеет должного престижа, быть может, потому, что до сих пор
не забыты в обществе претензии "хозяев жизни" быть хозяевами человеческих
душ, покупать их за ломоть хлеба. Оттого, что не забыты еще их негодующие
возгласы: "Неблагодарный!", "Неблагодарная!", если "облагодетельствованный"
заявлял о своих правах. Ведь и теперь еще живет в сознании иных людей (и
родителей!) эта собственническая "благодетельская" психология. Просто
посочувствовал один человек другому, поддержал в трудный час. И начинает ему
вдруг казаться, что приобрел он тем самым право вторгаться без зова во все
подробности жизни друга, что теперь он может, не заботясь о такте и
деликатности, судить его дела и поступки. А сопротивление такому вторжению
воспринимает как неблагодарность. Есть и родители, которые под видом
благодарности требуют от детей отказа от их законных прав личности. Но
истинная благодарность выражает себя не в отказе от своих прав, а в
свободном и радостном чувстве. Она никому ни над кем не дает власти, но
объединяет людей в счастливый союз друзей.
Мы много, упорно и справедливо критиковали родителей, которые в
"поюкормлю", "одеваю-обуваю" находят основания для самоуспокоенности и даже
права на деспотическую власть. Но во всякой медали, как известно, есть
оборотная сторона, которую нужно вовремя увидеть. Сейчас нашим детям больше
грозит не родительская "корысть", а неофициально узаконенная общественным
мнением неблагодарность детей к родителям. Мы стыдливо замалчиваем свои
огорчения, мы убегаем от острых тем, боясь услышать от сына или дочери
предостерегающее и презрительное: "Попрекаешь?!" И все же ради наших детей
приходится перетерпеть обидный упрек в недостатке бескорыстия и взяться за
неблагодарный, увы непрестижный, труд воспитания в детях чувства
благодарности к родителям, поскольку без этого чувства они не научатся
благодарности вообще.


^TГлава четвертая - ЗАЧЕМ ОБЕЩАТЬ!^U

"Везде пишут, что если родители что-нибудь пообещают детям, то должны
обязательно сделать. А моя мама поступает по-другому. Она дала мне четыре
рубля на портфель. Я у нее спросила: "Можно мне еще взять пять рублей на
колготки?" Она согласилась, а на следующий день говорит: "Тамара, дай мне
пять рублей. Колготки тебе сейчас не обязательно покупать". Я ей отдала, но
до того расстроилась, что прямо ревела. Она разозлилась и сказала: "А я
думала у тебя есть совесть! Нет ее у тебя", - положила деньги на стол и
ушла. Но я к этим деньгам даже не притронулась. Моя подруга меня
предупреждала: "Она их у тебя заберет". Но я была уверена, что мама на это
не способна. А оказывается, она способна на все. Если ты не в состоянии
выполнить свое обещание, тогда нечего и обещать.
Скажите, кто из нас прав? Тамара С."
Каждая строчка Тамариного письма так и брызжет злыми слезами, так и
щетинится иглами раздражения. Как, почему назрел в детской душе такой
ядовитый нарыв? Сначала об этом: "Если пообещают, то должны обязательно
сделать". Действительно, одна из азбучных педагогических истин гласит:
"Воспитатель должен быть хозяином своего слова. Обещания надо всеми силами
постараться выполнить". Но значит ли это, что детей следует приучать
смотреть на обещание как на какоето гарантийное письмо? "Обещал - значит
выполняй, знать ничего не желаю!" Конечно, это не так. Мы действительно
несколько увлеклись в нашей педагогической пропаганде железной формулой
"обещал - выполни" в ущерб необходимости воспитывать в ребенке чуткость,
понимание, готовность отказаться даже от обещанного, если оказывается, что
выполнить обещание родителям почему-либо трудно.
Как же научить детей считаться с материальными возможностями семьи?
Вероятно, для этого прежде всего необходимо дать о них представление, имея в
виду не только величину заработка, но и то, как, из чего, каким трудом
семейный бюджет создается.
Девятилетнему Грише его детский двухколесный велосипед уже мал. Мама
Грише объяснила: "Гришенька, "Орленок" стоит сорок рублей. Это большая
сумма. Я столько денег получаю за две недели работы. А папе за такие деньги
нужно работать десять дней. Но ведь у нас много других расходов - и на Олю,
и на тебя, и на всех нас. Значит, на велосипед придется откладывать месяца
два или три. Терпи". И Гриша терпит. Но случилось так: в выходной день всей
семьей пошли в парк. День не по-весеннему жаркий, совсем как летом. Ничуть
не сомневаясь в том, каков будет ответ, папа спросил: "Гриша, мороженого
хочешь?" Удивительное дело, Гриша резко мотнул головой: "Не хочу!" - "А я
хочу, я буду!" - закричала Оля. Гриша метнул на сестренку мрачный взгляд.
Папа купил три пломбира - Оле, маме, себе. Еще раз переспросил Гришу:
"Может, будешь?" Тот как-то недовольно буркнул: "Буду" - и отвернулся. "Что
это с ним?" - удивилась про себя мама. И вдруг поняла: "Велосипед! Он хочет,
чтобы мы экономили..." Потом у нее был еще разговор с сыном: "Гриша, я
заметила тогда в парке, с мороженым. Эдак, мальчик мой, не годится. От
мороженого и от кино, и от конфет и печенья - от всего этого мы не будем
отказываться, чтобы скорее купить тебе велосипед. Вот зимою мне купили
зимнее пальто с пушистым воротником, помнишь? Я его тоже долго хотела. И
ждала. Но разве я вам отказывала в чем-нибудь нужном? Экономить нужно
разумно и не в ущерб родным. Понял?" Гриша кивнул. Во всяком случае, он
начал понимать.
В разных семьях по-разному происходит приобщение детей к финансовой
стороне жизни семьи.
"Собственно, в распределении бюджета сын участия не принимает, -
сообщает в анкете мать первоклассника, - но хорошо знает слово "не по
деньгам". А в другой семье, где двое детей (сыну десять, дочери шесть),
старший - уже член семейного финансового совета: "Вместе решаем, какие
покупки мы должны сделать в данную зарплату. Сын уже видит, что если мы
отказываем ему в чем-то, значит, не позволяет бюджет".
Рассказывает мать пятерых детей: "У нас такой порядок: накануне
зарплаты спрашиваем: "Ребята, говорите, кому чего нужно. Будем рассматривать
заявки". Еще в одной семье, где двое детей (дочь семнадцати лет и сын
двенадцати), бюджет распределяется коллективно. "Все расходы распределяем
вместе. К маю решили папе купить костюм. А до этого покупали мне платье. У
нас все как на ладошке".
Однако надо признать, что принцип "все как на ладошке" не следует
возводить в абсолют. Чем выше материальный уровень семьи, тем труднее этот
принцип осуществлять. Пока все "в обрез", проще проводить коллективный
разбор нужд членов семьи и принимать коллегиальные решения, основываясь на
том, "чья нужда насущнее". Но наша семья уверенно выходит за пределы
"насущно необходимого" - к материальному достатку, даже благоденствию. В быт
приходят предметы роскоши - красивая мебель и посуда, ковры и украшения. Мы
радуемся, хотя и понимаем: эти новые явления ставят перед нами определенные
проблемы. Это, в частности, относится и к затронутой в этой главе теме
участия детей в распределении семейного бюджета. Участие - это хорошо. Но
вот представьте себе ситуацию. Мама. Еще красивая, еще молодая. Ей нравится
золотое кольцо с красным или фиолетовым камушком или, скажем, золотые
серьги. Пане тоже кажется, что украшения маме идут, и хочется их ей купить.
Неужели надо ставить этот вопрос на обсуждение семейного совета, включающего
тринадцатилетнего сына и пятнадцатилетнюю дочь? А что если они "не дадут
санкции?" Весьма вероятно, что Петя сочтет "эти побрякушки" совершенно
лишними, а Вера заметит, что ее "нужда" в кримпленовом брючном костюме и
скромнее, и "насущнее". Ну, допустим, они так не скажут, "дадут санкцию". Но
не будет ли их согласие чисто формальным утверждением не ими принятого
решения? И нужна ли в таком случае вся процедура? С другой стороны, когда мы
иногда отказываем детям в каких-то их желаниях или переносим их "на потом",
будь то магнитофон, мопед или какая-то сверхмодная одежка, мы далеко не
каждый раз поступаем так по велению бюджета. Часто мы действуем, так
сказать, из принципиальных соображений, полагая, что "рано" или "лишнее".