Страница:
Подробности жизни Вассы отсутствовали. В родословиях до XVIII века женская линия почти никогда не учитывалась. Если и была такая дочь у князя Мещерского, установить даты ее жизни и смерти не представлялось возможным. Оставались похороны. В богатейших семьях они чаще всего оставляли следы. И вот после множества бесплодных попыток, в связи с розыском совсем иных данных нашлась пометка в записи патриарших выходов: на третьей неделе Великого поста в 1693 году патриарх Адриан отпевал супругу «именитого человека» Вассу Строганову, урожденную княжну Мещерскую.
В 1693-м, а не в 1723-м, иначе — не в 7231-м, а в 7201-м. Ошибка в одной цифре могла с одинаковой вероятностью появиться и в наборе, и в записи известного историка Москвы А. А. Мартынова, которой воспользовался, с соответствующей ссылкой, составитель «Московского некрополя» В. И. Сайтов. Сомнений не оставалось. Никитинский портрет представлял первую известную владелицу Кузьминок Марию Яковлевну Строганову-Новосильцеву.
Григорий Строганов добился для жены разрешения носить нечто вроде стилизованного старинного русского костюма и головного убора. В них она и запечатлена на портрете. Это говорило о вкусах «именитого человека» в личной жизни, говорило оно и о царской милости, которую Строганов для пользы своих дел не прочь был подчеркнуть. Сама Мария Яковлевна, не скрываясь, заезжала в Новодевичий монастырь к некогда опальной царице Евдокии Лопухиной, не жалела щедрых подарков, но ведь это был уже Новодевичий монастырь, куда Евдокия попала после вступления на престол внука Петра II. Как знать, что руководило Строгановой — семейное фрондерство, приверженность к практически несуществовавшей старорусской партии или откровенный расчет. Недаром бабка писала молодому императору, что осыпана любезностями Строгановой и за то просит не оставить милостью ее сыновей.
При всем том, что Григорий Строганов предпочитал видеть свою жену в старинном или, во всяком случае, напоминавшем старинное платье, его требования к сыновьям были совсем иными. Их полностью разделяла и мать. Камер-юнкера Берхгольца на ассамблее у Александра Строганова поразил контраст: европейски сервированный стол, на западный образец обставленные комнаты с множеством картин, зеркал, бронзы, хрусталя и присутствующие во время танцев в зале крепостные девушки в русском платье, которых хозяин, по старым обычаям, не хотел лишать зрелища господского праздника. «Немецкие» порядки царят и в нижегородском доме Строгановых, где Александр, как старший в семье, принимает в 1722 году направляющегося в Персидский поход Петра. Блестяще и разносторонне образованные, владеющие несколькими языками, братья располагают собраниями музыкальных инструментов, огромными библиотеками, Александр становится первым переводчиком на русский язык «Потерянного рая» Мильтона, Сергей в латинских и русских стихах пишет завещание сыну, будущему президенту Академии художеств.
Только искренней дружбой братьев можно объяснить, что к разделу наследства они приступают спустя шесть лет после кончины матери. 6 сентября 1740 года подписывается соответствующий юридический документ, по которому Александру переходит родительский каменный дом за Яузой в приходе Николая Чудотворца в Котельниках, села Овсянниково и Влахернское. Николай соглашается на загородный дом в приходе Ризположенской церкви у Донского монастыря, села Богородицкое и Поджигородово. Сергею достается московский городской дом в Китай-городе, в приходе церкви Ипатия Чудотворца, села Давыдково, Ильинское, Неданово и деревня Житаха.
Александр Григорьевич Строганов был трижды женат, и соответственно менялись хозяйки Влахернского. Первой была Домника — Татьяна Васильевна Шереметева, от которой Строганов имел единственного, умершего в раннем детстве сына, второй — Елена Васильевна Дмитриева-Мамонова, мать умершей в детстве Марии и будущей наследницы строгановского состояния Анны, третьей — Мария Артемьевна Загряжская, в первом браке Исленьева, у которой родилась единственная дочь Варвара, будущая княгиня Шаховская. Между тремя женщинами — М. А. Строгановой-Загряжской, Варварой и Анной Александровнами — и происходит раздел имущества в 1756 году, раздел тем более любопытный, что позволяет выяснить, каким огромным собранием живописи располагали Строгановы и сколько картин находилось в одном Влахернском.
У баронессы Анны Александровны, «на Мельнице», находится двойной живописный портрет Петра I и Екатерины I, конный портрет Елизаветы Петровны, «персоны» царевича Алексея, его супруги кронпринцессы Софии Шарлотты, великого князя Петра III Федоровича, великой княгини Екатерины II Алексеевны, Саксонского курфюрста и его супруги, посланника Дюка Де Лирия, «картины с комедиантами», «картины с кораблями», «картины с быками», «картины с псовою охотою», «картины с фруктами», пейзажи — «картины с ланчафтами», многочисленные десюдепорты — панно, размещавшиеся над дверями, гравюры в «красном дереве с золотом» и «в черных рамах с золотом», картины с изображением руин. Причем благодаря описи можно установить, какие сюжеты висели в спальнях, какие в гостиных, столовых, «в зале», «в нижних палатах» или «антикамерах» — своего рода прихожих.
Так, в общей прихожей находились «6 персон императорской фамилии», в столовой портрет императрицы Елизаветы Петровны, в красной гостиной 4 персоны «Анны Александровны с сестрицами в золоченых рамах за стеклами», в кабинете — «медаль золотая государя императора Петра Великого в медных чеканных золотых рамах», «медаль золотая государыни императрицы Елисавет Петровны в медных чеканных золоченых рамах» и 4 персоны императорской фамилии «за стеклами в костяных круглых рамках».
Семейство Строгановых широко пользовалось услугами портретистов, так что в портретной галерее были предоставлены все его члены, включая и таинственную Вассу Ивановну.
Возможно, одним из предлогов наступившего раздела послужил предполагавшийся брак баронессы Анны Александровны, которая в 1757 году стала женой князя Михаила Михайловича Голицына, — рубеж, определивший переход Влахернского в голицынскую семью. От «Строгановского периода» в Кузьминках осталась только церковь Влахернской Божией Матери, построенная годом позже кончины «именитого человека» — в 1716-м и существенно измененная сразу же после брака Анны Александровны — в 1759-м.
Новые поколения Строгановых унаследовали от своих предков увлечение живописью. При жизни Анны Александровны и ее супруга фамильным портретистом станет прославленный Федор Рокотов. Рокотов писал мужчин, женщин и детей. Известно, как менялась его своеобразная и бесконечно разнообразная в приемах «кухня». Но знание относительно отдельных полотен не может сравниться с единственной в своем роде возможностью увидеть рядом всю галерею семейных портретов — как они должны были располагаться и выглядеть по замыслу художника. Такая семейная группа среди работ Рокотова есть: А. А. Голицына-Строганова, ее муж, М. М. Голицын, и их первенец, подросток Дмитрий. К сожалению, обстоятельства сложились так, что уже многие десятилетия эти портреты из Влахернского разбросаны по всей стране. Портрет сына с 1930 года находится в Приморском краевом музее им. В. К. Арсеньева во Владивостоке, отца — с 1923 года в Воронежском музее изобразительных искусств, Голицыной-Строгановой — в Ульяновском областном художественном музее. Единственный раз им удалось снова оказаться в общей экспозиции — на юбилейной Рокотовской выставке 1960 года.
В своем стремительном повороте к зрителям, с открытым прямым взглядом, М. М. Голицын смотрится живым воплощением энергии, решительности, воли к действию. Его жизненная карьера далеко не так спокойна и маловыразительна, как представляли ее историки в каталогах: в 1784 году генерал-майор, в 1781-м предводитель дворянства Тарусского уезда, в 1782-м — Калужской губернии. Надгробный памятник, установленный над могилой М. М. Голицына в московском Донском монастыре и, кстати сказать, выполненный превосходным русским скульптором С. Пименовым, позволяет внести существенные изменения в эту скупую справку. Супруг Строгановой получил чин генерал-майора десятью годами раньше, чем и был вызван заказ на рокотовский портрет. Спустя пять лет он стал генерал-поручиком, затем генерал-лейтенантом и действительным камергером. Имел он, как свидетельствует та же надпись Донского монастыря, ордена Белого Орла и Станислава, последний из которых ошибочно принимался на портрете за орден Анны.
Рядом с мужем А. А. Голицына-Строганова в своем бледно-зеленом, словно тающем платье кажется особенно меланхоличной, мечтательной, с томным взглядом ленивых черных глаз. В ней легко увидеть ту увлеченную почитательницу живописи, которая так высоко оценила Рокотова и весь свой дом сумела превратить в картинную галерею.
Рокотов пишет старшего сына Голицыных перед началом его действительной военной службы — это один из удачнейших детских портретов художника. Годом позже Голицын-младший уже получит чин капрала. В мерцающем переливе красок рождается ощущение внутренней жизни мальчика, застенчивого, доверчивого, исполненного доброжелательного и непосредственного любопытства ко всему, что возникает перед его глазами.
По рекомендации Анны Александровны Рокотов напишет троих двоюродных ее сестер, дочерей Николая Григорьевича Строганова, одна из которых станет матерью поэта И. М. Долгорукова.
Влахернскому-Кузьминкам постоянно не везло — слишком многие сведения о них были не точны. Советские справочники вообще игнорировали присутствие в нем Строгановых, но и имя Голицыных называли, только начиная с 1820 года, когда якобы усадьба оказалась в их руках. Как ни странно, одна из самых популярных подмосковных, всегда бывшая излюбленным местом для прогулок, Кузьминки не стали объектом пристального изучения, существовали разве что перечни сохранившихся памятников, достаточно многочисленных, уже давно уничтожаемых временем. В статье, посвященной Кузьминкам, известный искусствовед Сергей Маковский писал в журнале «Старые годы» за январь 1910 года: "Между подмосковными нет, кажется, более популярного имения, чем «Кузьминки» князя Сергея Михайловича Голицына (за исключением, конечно, таких поместий, как Архангельское, Кусково, Останкино)… Действительно, по местоположению, по архитектуре дома и затеям громадного парка это один из самых впечатляющих памятников московского барства. Но, Боже, какое запустение! От былого великолепия остался только остов, молчаливый и надменный… Со всех сторон уже ворвалась в зачарованное царство бесцеремонная и пошлая «современность», и, правда, с чувством какой-то неизгладимой потери смотришь на белую колоннаду дома, отраженную в полувысохшем пруду, на вековые липы, поломанные ветром, на заросшие травою цветники и беседки с прогнившими скамьями…
Эти грустные впечатления не прекращаются во все время осмотра «Кузьминок». Какая роскошь была здесь прежде, сколько поколений прожило здесь беспечно, празднично, заботясь о нарядности родового «Версаля», об украшении парка, о приеме коронованных гостей, о фейерверках и маскарадах в дни семейных торжеств! В «службах» суетились бесчисленные девки и казачки; ровные газоны чередовались с яркими цветниками, подстриженные кусты тянулись шпалерами по бокам дорожек, усыпанных песком, и по ним гуляли, немного жеманясь, «мусатовские» девушки в кринолинах и завитых шиньонах… Но засыпались листьями и заросли одуванчиком аллеи, полуразрушены беседки, и кругом — дачи, тридцать две доходных дачи, населенных «чеховскими интеллигентами», и на террасе огромного белого дома с голицынским гербом в треугольнике фронтона как-то смешно видеть современного нам «обывателя».
Спустя два года после написания этих строк опустевшее с конца XIX века поместье стало собственностью Городского управления Москвы. Во время империалистической войны в Кузьминках была размещена воинская часть, и по небрежности офицеров сожжен главный дом. Позже к этим разрушениям прибавились другие, допущенные за семьдесят с лишним лет советской власти. И если Кузьминки, несмотря на все пережитые им перипетии, все еще продолжают существовать, в этом предначертание судьбы, сохранившей для русской культуры один из совершеннейших ее памятников.
Над Кузьминками работала блестящая плеяда архитекторов, и все же начинать рассказ о них надо с того, кто на протяжении сорока лет, начиная с 1821 года, создавал его ансамбль. Поэт-дилетант, попечитель Московского университета и председатель Московского цензурного комитета, Сергей Михайлович Голицын нашел в строительстве усадьбы замену своей несостоявшейся семейной жизни. Князь был женат на знаменитой «Ночной принцессе» — Евдокии Ивановне, урожденной Измайловой, которой, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, увлекался по выходе из лицея А. С. Пушкин. Н. М. Карамзин и вовсе утверждал, что А. С. Пушкин был «смертельно влюблен» во все еще прекрасную и умную княгиню. Однако встречи в ее литературном петербургском салоне стали для поэта возможными только потому, что супруги «жили в разъезде», как вежливо говорили современники. Впоследствии Пушкин бывал на московских балах князя Сергея Михайловича и хотел венчаться с Н. Н. Гончаровой в его домовой церкви, но разрешения от церковного начальства на это получено не было.
Выбор С. М. Голицыным главного архитектора для Кузьминок не был случайным. Хозяева Кузьминок и раньше выбирали для работы в своей усадьбе наиболее известных зодчих, таких как И. П. Жеребцов, строитель колокольни Новоспасского монастыря, Р. Р. Казаков, М. Ф. Казаков, А. Н. Воронихин, В. И. Баженов, И. В. Еготов. Но Дементий Иванович Жилярди как раз ко времени перехода Кузьминок в руки С. М. Голицына заканчивает восстановление и перестройку Московского университета, перестраивает здание Вдовьего дома на Садово-Кудринской площади, Екатерининского училища (ныне — Центральный дом Российской армии), дома поручика А. П. Хрущева (ныне — Литературный музей А. С. Пушкина) и Луниных (ныне — Музей народов Востока), князя С. С. Гагарина на Поварской (ныне — Институт мировой литературы), наконец, строит Опекунский совет на Солянке (ныне — Академия медицинских наук).
Жилярди реконструировал и благоустроил подъездную дорогу в усадьбу. Она превратилась в прямой широкий проспект, окаймленный низкими тумбами и висячими цепями. Въезд в Кузьминки оформлен чугунными Триумфальными воротами в виде двойной дорической колоннады — копией Триумфальных ворот К. И. Росси в Павловске. Как и ворота для Павловска, они были отлиты на Пермских заводах Голицыных. Венчающий ворота чугунный герб Голицыных выполнен по рисункам и модели скульптора И. П. Витали и отлит в Москве.
Напоминает о Павловске и композиция въездных ворот, соединенных полукруглой металлической оградой со стоявшими по сторонам сторожевыми будками. Ими замыкалась перспектива со стороны главного дома. Перед въездом на парадный двор заменили былые скульптурные группы высокими чугунными канделябрами с фигурами крылатых грифонов. Большое впечатление на современников производил висячий мостик у плотины, выстроенный Жилярди в 1826 году. Справа от главного дома, на противоположном берегу пруда, расположен знаменитый Конный двор с Музыкальным павильоном. Исследования показали, что Жилярди построил его на месте и на фундаментах старого Конного двора. Главный фасад состоит из двух жилых флигелей, соединенных низкой каменной оградой с Музыкальным павильоном. За ним скрывается собственно Конный двор с конюшнями и хозяйственными постройками в форме буквы "П".
Во время праздников на реке и катаний на лодках в Музыкальном павильоне играл крепостной оркестр, в частности знаменитый голицынский оркестр рожечников. Павильон специально выполнен из дерева, чтобы сообщить ему высокие акустические качества. Первоначально перед зданием павильона стояли на каменных пьедесталах скульптурные группы, которые в 1845 году были заменены копиями конных групп Клодта на Аничковом мосту Петербурга. Сам Д. И. Жилярди проработал в Кузьминках только до 1832 года. В связи с его болезнью и отъездом из России все дела "за смотрением по селу Влахернскому и со всеми поправками были переданы работавшему вместе с ним Александру Осиповичу Жилярди, остававшемуся здесь до 1847 года. Ему принадлежат несколько самостоятельных построек, в частности, плашкоутный мост, ферма на месте старого скотного двора и дом сенатора Полуденского. Все сколько-нибудь значительные строительные работы были прекращены в связи со смертью С. М. Голицына, наступившей в 1859 году.
Спустя без малого четверть века еще одна заметная смерть вошла в историю Влахернского-Кузьминок. Сюда был привезен тяжело больной В. Г. Перов. 29 мая 1882 года выдающийся русский художник здесь же и умер.
Дворец на Разгуляе
Сегодня этот великолепный дворец — визитная карточка московской, в полном смысле слова, академии строителей, которая отметила свое 85-летие. Едва ли не самое успешное, востребованное и перспективное высшее учебное заведение занимает в столице немало зданий. Дворец на Разгуляе не только самое интересное, вошедшее в историю русской архитектуры и культуры, в нем самом воплощены интереснейшие страницы прошлого столицы и России.
Еще во времена отца Петра I, царя Алексея Михайловича, многочисленные иностранные путешественники, посещавшие Московское государство, отмечали, что между Немецкой слободой и Земляным валом по берегам реки Яузы тянутся одни лишь хлебные поля. Ржаной колос удивлял их своей густотой и высотой — «едва не по плечи!» — а стоявшие по обочинам житницы размерами. Самая большая — «Государева житница» — стояла на месте нынешнего здания Министерства путей сообщения.
Деревень не было видно, зато житницы перемежались с многочисленными кабаками, о которых один из членов приехавшего в Москву в 1678 году польского посольства специально записывает: «Перед городом есть у них общедоступное кружало, славящееся попойками… у них принято отводить место бражничанью не в Москве». Кабаки на Руси часто называли разгуляями, отсюда пошло, как предполагают некоторые историки, и сохранившееся до наших название улицы. Разгуляй — на перекрестке старой Стромынской дороги (Спартаковская улица) и новой дороги в Немецкую слободу (по Новой Басманной и Старослободскому переулку).
В середине XVIII века, при императрице Елизавете Петровне, обширный земельный участок между нынешней Спартаковской улицей и Доброслободским переулком принадлежал приближенному царицы Дмитрию Андреевичу Шепелеву, генерал-аншефу и гофмаршалу, строителю петербургского Зимнего дворца. Хотя на устройство своих московских владений у хозяина времени явно не хватало, во дворе появился большой каменный дом («лицом на Разгуляй»), жилые деревянные строения, которыми занимался живший на соседнем участке известный московский архитектор Алексей Евлашев, и был разбит за ними огромный сад. Евлашев — ведущий московский архитектор тех лет, выполнявший все придворные заказы по Москве, и, между прочим, автор интереснейшего, ныне исчезнувшего дворца Елизаветы Петровны в Перове.
В конце XVIII века построенное А. П. Евлашевым основное здание будет полностью использовано при строительстве дворца, задуманного новыми владельцами участка, которыми стали супруги Мусины-Пушкины — граф Алексей Иванович и графиня Екатерина Алексеевна, урожденная княжна Волконская. Заказ был сделан архитектору А. Менеласу. Имелся в виду не только открытый, по московским обычаям, образ жизни хозяев, но и увлечение хозяина — Алексей Иванович был знаменитым археографом, собирателем древних рукописей, к тому же президентом императорской академии трех знатнейших художеств. Свои сокровища Мусин-Пушкин никогда не скрывал, всегда стремился сделать доступными для всех желающих. Достаточно сказать, что «История государства Российского» Н. М. Карамзина была во многом написана на документах, собранных Алексеем Ивановичем. Дворец на Разгуляе стал для великого историка неисчерпаемым кладезем первоисточников — он постоянно работал в нем.
Занимая должность обер-прокурора Синода, Мусин-Пушкин черпал материалы из архивов монастырей и епархий. Он купил все бумаги, касавшиеся Петра I, из собрания известного историка Крекшина. Во многих городах Алексей Иванович держал постоянных комиссионеров для немедленного приобретения появлявшихся редкостей. Ему удалось открыть и издать «Слово о полку Игореве», древнейший список так называемой Лаврентьевской летописи, завещание Владимира Мономаха, «Русскую правду, или Законы великих князей Ярослава и Владимира». Список его публикаций и исследований бесконечен.
Дворец А.И. Мусина-Пушкина на Разгуляе.
И это не мешало Мусину-Пушкину предельно строго относиться к своим достижениям. Назначенный в мае 1794 года президентом Академии художеств, он говорит в своей вступительной речи на торжественной инаугурации: «Пламенеет сердце желанием и усердием к новому ревностному звания прохождения; но не равносильны оному ни сведения, ни способности мои».
Усердие нового руководителя, его бескорыстная преданность новому делу вызывали неудовольствие у назначившей его Екатерины II, тем более они не устраивали пришедшего к власти Павла I. Мусин-Пушкин был смещен с поста президента и занялся целиком своими московскими делами. В течение 1799–1801 годов заканчивается дворец на Разгуляе. Учитель детей Мусиных-Пушкиных, аббат Сюрюр, настоятель Французской церкви в Москве, сооружает на дворце солнечные часы, которые были сняты с фасада только в 1920-х годах.
Нельзя не вспомнить, что в этом доме жил сын Алексея Ивановича Владимир, член Северного общества декабристов. Не принимавший непосредственного участия в событиях на Сенатской площади, Владимир Алексеевич отделался сравнительно легким наказанием — в 1829 году он был переведен на Кавказ. По дороге к новому месту назначения молодой Мусин-Пушкин случайно встретился с давним своим знакомцем — А. С. Пушкиным, по собственным словам, «сердечно ему обрадовался», и дальше приятели продолжили свой путь на Тифлис в коляске Владимира Алексеевича. Несмотря на длившееся уже несколько лет следствие по делу декабристов, Мусин-Пушкин недавно женился на редкой красавице Авроре Шерваль фон Валлен, оказавшейся музой сразу трех поэтов — самого А. С. Пушкина, П. А. Вяземского и М. Ю. Лермонтова. Приговор следствия не только лишил младшего Мусина-Пушкина возможности продолжать службу в гвардии, перевел в пехоту и действующие части, но и запретил въезжать в Петербург. Единственным доступным местом жительства для него стала Москва, но к концу 1820-х годов дворец на Разгуляе семье уже не принадлежал.
Дворец А.И. Мусина-Пушкина на Разгуляе.
Дворец А.И. Мусина-Пушкина на Разгуляе.
Это была одна из самых тяжелых жертв пожара 1812 года — дворец на Разгуляе, в котором сгорела почти вся коллекция А. И. Мусина-Пушкина, в том числе единственная рукопись «Слова о полку Игореве». То, что сохранилось, случайно находилось в поместье графа, за городом. Восстановить свои московские владения Алексей Иванович не смог, как, впрочем, и большинство его даже самых состоятельных современников. Историки не сосредоточивают внимания на том, что в огне наполеоновской войны погибла дворянская русская культура. Ее носители были разорены, а их московские дворцы, чаще — остовы зданий, в большинстве своем скуплены городом. Именно с того времени их стали занимать казенные, как говорилось, учреждения. Дворец на Разгуляе отошел под 2-ю московскую казенную гимназию, ставшую одним из подлинных центров русского просвещения.
Уже в середине XIX века здесь учатся будущие выдающиеся ученые геолог А. П. Павлов, химик И. А. Каблуков, астроном А. А. Белопольский, зоолог Н. В. Насонов. В те же годы инспектором гимназии был поэт Л. А. Мей, у которого в том же здании собирался кружок великого драматурга А. Н. Островского. В кружок входили поэт и переводчик Н. В. Бберг, актер и рассказчик И. Ф. Горбунов, актер Малого театра Пров Садовский, скульптор Н. А. Рамазанов, поэт А. Григорьев, заглядывал поэт А. А. Фет.
Выдающийся физико-химик, И. А. Каблуков был новатором в электрохимии неводных растворов, много занимался проблемой химической переработки минерального сырья на удобрения, изучал соляные промыслы на юге России, провел исследования химического состава меда и воска. С 1889 года Каблуков возглавлял кафедру химии в Московском сельскохозяйственном институте (Сельскохозяйственная академия им. К. А. Тимирязева), пятью годами раньше начав работать в Московском университете. И, кстати, именно студенчество избирало его депутатом Моссовета, а в 1924 году И. А. Каблуков получил звание Героя Труда.
Получили мировое признание работы А. А. Белопольского по аспектроскопии. Студентом он жил одно время в мамонтовском Абрамцеве, давая уроки детям мецената. Отец Белопольского служил во 2-й гимназии воспитателем, бывал в доме Мамонтовых. Сохранился его портрет кисти И. Е. Репина. Но сына больше привлекала техника, и поэтому он оказался в университетской обсерватории, где прожил и проработал 10 лет. С 1888 года А. А. Белопольский перешел в Пулковскую обсерваторию.
Отстроенное после пожара 1812 года здание дворца, претерпело значительные изменения. Появился третий этаж, и, хотя историческую ценность представляют и три флигеля и ограда с воротами, судить о былом архитектурном решении можно главным образом по очень выразительной полуротонде бокового фасада с ее необычной колоннадой. И все же гимназический период истории дворца прошел, можно сказать, в щадящем режиме. Педагоги знали цену здания и умели внушить это сознание своим воспитанникам. Именно этот дворец на Разгуляе описал Лев Толстой в романе «Детство» в качестве дома Ивиных и горячо любимой им Сонечки Ивиной.
Еще во времена отца Петра I, царя Алексея Михайловича, многочисленные иностранные путешественники, посещавшие Московское государство, отмечали, что между Немецкой слободой и Земляным валом по берегам реки Яузы тянутся одни лишь хлебные поля. Ржаной колос удивлял их своей густотой и высотой — «едва не по плечи!» — а стоявшие по обочинам житницы размерами. Самая большая — «Государева житница» — стояла на месте нынешнего здания Министерства путей сообщения.
Деревень не было видно, зато житницы перемежались с многочисленными кабаками, о которых один из членов приехавшего в Москву в 1678 году польского посольства специально записывает: «Перед городом есть у них общедоступное кружало, славящееся попойками… у них принято отводить место бражничанью не в Москве». Кабаки на Руси часто называли разгуляями, отсюда пошло, как предполагают некоторые историки, и сохранившееся до наших название улицы. Разгуляй — на перекрестке старой Стромынской дороги (Спартаковская улица) и новой дороги в Немецкую слободу (по Новой Басманной и Старослободскому переулку).
В середине XVIII века, при императрице Елизавете Петровне, обширный земельный участок между нынешней Спартаковской улицей и Доброслободским переулком принадлежал приближенному царицы Дмитрию Андреевичу Шепелеву, генерал-аншефу и гофмаршалу, строителю петербургского Зимнего дворца. Хотя на устройство своих московских владений у хозяина времени явно не хватало, во дворе появился большой каменный дом («лицом на Разгуляй»), жилые деревянные строения, которыми занимался живший на соседнем участке известный московский архитектор Алексей Евлашев, и был разбит за ними огромный сад. Евлашев — ведущий московский архитектор тех лет, выполнявший все придворные заказы по Москве, и, между прочим, автор интереснейшего, ныне исчезнувшего дворца Елизаветы Петровны в Перове.
В конце XVIII века построенное А. П. Евлашевым основное здание будет полностью использовано при строительстве дворца, задуманного новыми владельцами участка, которыми стали супруги Мусины-Пушкины — граф Алексей Иванович и графиня Екатерина Алексеевна, урожденная княжна Волконская. Заказ был сделан архитектору А. Менеласу. Имелся в виду не только открытый, по московским обычаям, образ жизни хозяев, но и увлечение хозяина — Алексей Иванович был знаменитым археографом, собирателем древних рукописей, к тому же президентом императорской академии трех знатнейших художеств. Свои сокровища Мусин-Пушкин никогда не скрывал, всегда стремился сделать доступными для всех желающих. Достаточно сказать, что «История государства Российского» Н. М. Карамзина была во многом написана на документах, собранных Алексеем Ивановичем. Дворец на Разгуляе стал для великого историка неисчерпаемым кладезем первоисточников — он постоянно работал в нем.
Занимая должность обер-прокурора Синода, Мусин-Пушкин черпал материалы из архивов монастырей и епархий. Он купил все бумаги, касавшиеся Петра I, из собрания известного историка Крекшина. Во многих городах Алексей Иванович держал постоянных комиссионеров для немедленного приобретения появлявшихся редкостей. Ему удалось открыть и издать «Слово о полку Игореве», древнейший список так называемой Лаврентьевской летописи, завещание Владимира Мономаха, «Русскую правду, или Законы великих князей Ярослава и Владимира». Список его публикаций и исследований бесконечен.
И это не мешало Мусину-Пушкину предельно строго относиться к своим достижениям. Назначенный в мае 1794 года президентом Академии художеств, он говорит в своей вступительной речи на торжественной инаугурации: «Пламенеет сердце желанием и усердием к новому ревностному звания прохождения; но не равносильны оному ни сведения, ни способности мои».
Усердие нового руководителя, его бескорыстная преданность новому делу вызывали неудовольствие у назначившей его Екатерины II, тем более они не устраивали пришедшего к власти Павла I. Мусин-Пушкин был смещен с поста президента и занялся целиком своими московскими делами. В течение 1799–1801 годов заканчивается дворец на Разгуляе. Учитель детей Мусиных-Пушкиных, аббат Сюрюр, настоятель Французской церкви в Москве, сооружает на дворце солнечные часы, которые были сняты с фасада только в 1920-х годах.
Нельзя не вспомнить, что в этом доме жил сын Алексея Ивановича Владимир, член Северного общества декабристов. Не принимавший непосредственного участия в событиях на Сенатской площади, Владимир Алексеевич отделался сравнительно легким наказанием — в 1829 году он был переведен на Кавказ. По дороге к новому месту назначения молодой Мусин-Пушкин случайно встретился с давним своим знакомцем — А. С. Пушкиным, по собственным словам, «сердечно ему обрадовался», и дальше приятели продолжили свой путь на Тифлис в коляске Владимира Алексеевича. Несмотря на длившееся уже несколько лет следствие по делу декабристов, Мусин-Пушкин недавно женился на редкой красавице Авроре Шерваль фон Валлен, оказавшейся музой сразу трех поэтов — самого А. С. Пушкина, П. А. Вяземского и М. Ю. Лермонтова. Приговор следствия не только лишил младшего Мусина-Пушкина возможности продолжать службу в гвардии, перевел в пехоту и действующие части, но и запретил въезжать в Петербург. Единственным доступным местом жительства для него стала Москва, но к концу 1820-х годов дворец на Разгуляе семье уже не принадлежал.
Это была одна из самых тяжелых жертв пожара 1812 года — дворец на Разгуляе, в котором сгорела почти вся коллекция А. И. Мусина-Пушкина, в том числе единственная рукопись «Слова о полку Игореве». То, что сохранилось, случайно находилось в поместье графа, за городом. Восстановить свои московские владения Алексей Иванович не смог, как, впрочем, и большинство его даже самых состоятельных современников. Историки не сосредоточивают внимания на том, что в огне наполеоновской войны погибла дворянская русская культура. Ее носители были разорены, а их московские дворцы, чаще — остовы зданий, в большинстве своем скуплены городом. Именно с того времени их стали занимать казенные, как говорилось, учреждения. Дворец на Разгуляе отошел под 2-ю московскую казенную гимназию, ставшую одним из подлинных центров русского просвещения.
Уже в середине XIX века здесь учатся будущие выдающиеся ученые геолог А. П. Павлов, химик И. А. Каблуков, астроном А. А. Белопольский, зоолог Н. В. Насонов. В те же годы инспектором гимназии был поэт Л. А. Мей, у которого в том же здании собирался кружок великого драматурга А. Н. Островского. В кружок входили поэт и переводчик Н. В. Бберг, актер и рассказчик И. Ф. Горбунов, актер Малого театра Пров Садовский, скульптор Н. А. Рамазанов, поэт А. Григорьев, заглядывал поэт А. А. Фет.
Выдающийся физико-химик, И. А. Каблуков был новатором в электрохимии неводных растворов, много занимался проблемой химической переработки минерального сырья на удобрения, изучал соляные промыслы на юге России, провел исследования химического состава меда и воска. С 1889 года Каблуков возглавлял кафедру химии в Московском сельскохозяйственном институте (Сельскохозяйственная академия им. К. А. Тимирязева), пятью годами раньше начав работать в Московском университете. И, кстати, именно студенчество избирало его депутатом Моссовета, а в 1924 году И. А. Каблуков получил звание Героя Труда.
Получили мировое признание работы А. А. Белопольского по аспектроскопии. Студентом он жил одно время в мамонтовском Абрамцеве, давая уроки детям мецената. Отец Белопольского служил во 2-й гимназии воспитателем, бывал в доме Мамонтовых. Сохранился его портрет кисти И. Е. Репина. Но сына больше привлекала техника, и поэтому он оказался в университетской обсерватории, где прожил и проработал 10 лет. С 1888 года А. А. Белопольский перешел в Пулковскую обсерваторию.
Отстроенное после пожара 1812 года здание дворца, претерпело значительные изменения. Появился третий этаж, и, хотя историческую ценность представляют и три флигеля и ограда с воротами, судить о былом архитектурном решении можно главным образом по очень выразительной полуротонде бокового фасада с ее необычной колоннадой. И все же гимназический период истории дворца прошел, можно сказать, в щадящем режиме. Педагоги знали цену здания и умели внушить это сознание своим воспитанникам. Именно этот дворец на Разгуляе описал Лев Толстой в романе «Детство» в качестве дома Ивиных и горячо любимой им Сонечки Ивиной.