Монро Люси. Способен на все

   – Ты хочешь знать, насколько близко я знакома с издержками правоохранительной системы?
   – Да.
   – Когда мы с мамой не жили на улице, а такое случалось только дважды и длилось не слишком долго, – поспешила добавить Клер. Она терпеть не могла, когда ее жалели, и она не хотела, чтобы Хотвайер обрушил на нее свое сочувствие. – Так вот, после смерти отца мы с мамой жили в кварталах с низкой арендной платой за жилье. Там часто бывали взломы. И у соседей, и у нас...
   Они никогда не вызывали полицию. Мать бывала слишком пьяна, и Клер не хотела, чтобы чужие вмешивались в их жизнь. Кроме того, ничего действительно ценного у них не было. И она была на сто процентов уверена в том, что копы палец о палец не ударят, чтобы найти взломщиков. Этот первый визит по вызову скорее всего и поставил бы точку в предполагаемом расследовании.
   Хотвайер молчал.
   Клер вздохнула.
   – Послушай, я понимаю, тебе, выходцу из среднего класса, трудно принять тот факт, что не все полицейские похожи на рыцарей в белых одеждах, да и те, настоящие герои, не могут справиться со всем общественным злом. Они помогают, но только по мере сил.
   – Это не значит, что они вообще ничего не могут сделать.
   – Я этого не говорила. По-моему, звонить 911 можно лишь в том случае, если что-то еще можно исправить к лучшему. Когда что-то осталось.
   – Поясни, что ты имеешь в виду. Клер вздохнула:
   – Мой отец совершил самоубийство, когда мне было одиннадцать лет. Он обанкротился; ты знаешь, как динамично развивается индустрия компьютеров. Ну, знаешь ли, его дело лихорадило давно, и они с мамой жили на грани финансовой катастрофы еще до моего рождения. Мы все были по уши в долгах, потому что отец с мамой хотели иметь все только самое лучшее. Новые машины каждые два года, громадный дом... я училась в престижной частной школе. Все более или менее ладилось, но когда он не смог получить высокооплачиваемую работу сразу после того, как лишился прежней, карточный домик рухнул.
   – И он предпочел убить себя, вместо того чтобы решать вопросы с кредиторами? – в недоумении переспросил Хотвайер.
   – Да. И это окончательно сломило мою мать. Она его обнаружила первой. Он застрелился. Все это звучит, как надуманная история в шестичасовых новостях, но я с этим жила. Мама бегала по дому и кричала: «Позвони 911!.. звони 911!» Только никто ничего не мог сделать. Папа умер, мы оказались банкротами, и даже портниха, что шила маме платья, из кожи вон лезла, чтобы получить все по счетам.
   – Понимаю. У тебя зуб на полицию. Ты обижаешься за то, что они не смогли спасти твоего отца?
   – Нет у меня никакого зуба на полицию.
   Хотвайер хмыкнул, давая понять, что он-то знает: зуб у нее есть, да еще какой.
   – Ладно. Есть у меня предубеждение. Но не против полиции. Просто у меня с полицией связаны неприятные воспоминания. После смерти папы мама начала пить, и она не была тихой пьяницей. Не из тех, что мирно посапывают на диване, высвистывая национальный гимн. Нет, она водила домой мужчин, у нее бывали припадки ярости, и она дралась со своими бой-френдами. И тогда приезжала полиция. Они приезжали и грозили отнять меня у нее. У мамы начиналась истерика, и мне приходилось ее успокаивать. Она говорила, что если и меня потеряет, то сделает то, что сделал отец.
   – Убьет себя?
   – Да.
   – И ты ей верила.
   – А почему я не должна была ей верить? Она была слабой. Как и мой отец. Никто из них не мог смотреть правде в глаза и жить настоящим. Мать пряталась от действительности, заливая горе алкоголем. Отец – вообще через смерть.
   – И они оба оставили тебя собирать осколки?
   – Да.
   – Ты сказала, что твоя мама умерла.
   – От скоротечного рака печени. Да. Я о ней заботилась.
   – Поэтому тебе двадцать восемь, а ты только сейчас заканчиваешь учебу в университете?
   – Я не могла оставить ее одну и уйти на занятия. Я и школу заканчивала на домашнем обучении.
   – Дай-ка угадаю. Ты занималась самостоятельно?
   – Разумеется. – Клер вздохнула. Она устала от неприятных воспоминаний. – Теперь ты понимаешь, что я не могу быть мишенью того, кто вломился в дом.
   Хотвайер остановился и развернул Клер за плечи лицом к себе.
   – Как ты пришла к такому выводу?
   Она посмотрела ему в глаза, и непрошеное чувство громадного облегчения словно смыло с нее все печали. В глазах его больше не было ни недоверия, ни порицания.
   – Может, я и построила для себя новую жизнь, но я не нажила ничего такого, что кто-то мог бы захотеть украсть. И у меня нет криминального прошлого. Ни приводов, ни судимостей. – Она все же была обижена на него за то, что он обвинил ее в преступных связях. – Ни в моем прошлом, ни в настоящем нет никого, у кого был бы повод вламываться в мое жилище.
   – Ты не можешь знать это наверняка.
   – Могу. Я не слишком общительна. Не завожу друзей с легкостью. Самые близкие мне люди – это Джозетта и пациенты Бельмонт-Мэнора. Скажи мне, как могут мои связи с группой пожилых людей сделать меня непосредственной мишенью злоумышленника?
   – Я не знаю, но все указывает на тебя, Клер.
   – Не понимаю, с чего ты это взял. Весь дом перевернули вверх дном, а не только мою спальню. Парень, что на меня напал, вполне мог подумать, что я – Джозетта.
   – Тут что-то не складывается. Причем с самого начала не складывалось. Просто мы решили, что иного разумного объяснения нет.
   – И тогда не было, и сейчас нет.
   – Ты уверена, что все мне рассказала? – В Хотвайере больше не было прежней холодности, но во взгляде его больше не было и той взрывоопасной смеси сексуального желания и теплой заботливости, к которой Клер так успела привыкнуть. – Я хочу помочь тебе, Клер, но я не смогу этого сделать, если ты будешь что-то скрывать.
   Она чувствовала себя преданной.
   – Я только что рассказала тебе такое, о чем никогда никому не рассказывала. Ты думаешь, мне приятно признаваться в том, что мой отец предпочел убить себя, нежели жить со мной и с мамой, или в том, что моя мать тоже себя убила, пусть и медленно, беспробудным пьянством?
   – Я сожалею, моя сладкая, я правда...
   – Мне не нужна твоя жалость! – гневно воскликнула Клер, отталкивая его от себя. – Я просто хочу, чтобы ты понял, что в моей жизни нет ничего, что сделало бы меня мишенью какого-то маньяка. Все понятно?
   – Я понимаю тебя, но, согласись, ты могла о чем-то позабыть, счесть не слишком важным, не относящимся к делу. Я понимаю, как странно это звучит, но дело не в том, что я тебе не верю. Я верю. Но интуиция, какой-то инстинкт говорит мне о том, что ты, именно ты в центре всей этой неразберихи.
   – Ну что же, выходит, твой инстинкт тебя обманывает. – Клер развернулась и пошла к дому.
   Ладонь Хотвайера легла ей на плечо – большая и теплая. Клер остановилась.
   – Убери руку. – Ей невыносимо было чувствовать его прикосновение.
   – Куда, позволь узнать, ты направляешься?
   – Куда я иду и что делаю – тебя не касается.
   Ей было наплевать, если ее заявления звучали взбалмошно. Она была зла на Хотвайера и не хотела находиться с ним рядом. То, что его интуиция говорила, будто из-за нее заварилась вся эта каша, наводило на мысль, что он ее каким-то образом осуждает, что он видит в ней нечто недостойное, нечто плохое.
   – Если я обещал Джози, что присмотрю за тобой, то я это сделаю. Я обещаний на ветер не бросаю.
   Грубая правда о том, что он рядом с ней только потому, что дал слово Джозетте, не способствовала улучшению настроения Клер.
   – Я освобождаю тебя от обязательств. – Понимая, как глупо звучат ее слова, Клер обозлилась еще сильнее. Она попыталась вырваться, чтобы поскорее уйти, но Хотвайер не дал. Он схватил ее за плечо и прижал к себе. Его тепло, его запах обволакивали ее. Он взял Клер за подбородок и приподнял голову так, что ей ничего не оставалось, как посмотреть ему прямо в глаза.
   – Ничего у тебя не получится. Я давал слово не тебе.
   – Твое обещание напрямую касается меня, и я не хочу, чтобы оно оставалось в силе. – Голос Клер повысился почти до крика, и сердце стучало как сумасшедшее.
   – Плохо, моя сладкая, потому что я буду стоять на своем. Клер резко дернула плечом и, высвободившись из его хватки, отступила на шаг.
   – Я не нуждаюсь в том, чтобы ты за мной присматривал, и я не хочу, чтобы ты ошивался поблизости.
   – Нет, я тебе нужен, – хрипло сказал Хотвайер. – За тобой идет охота.
   – Это ты так говоришь.
   Он издал звук, сильно напоминавший медвежье рычание.
   – За кем бы они ни охотились: за тобой или за Джози, ты не можешь оставаться в этом доме одна.
   – Я не собираюсь больше жить в этом доме.
   Клер не была настолько безрассудна, чтобы не понимать: жить у Джози было небезопасно. Пока она еще не знала, как будет действовать. Но то, что съехать придется, она знала точно. Она должна перебраться туда, где смогла бы забыть об опасности.
   – Куда ты планируешь переселиться? – Вопрос был задан вполне безобидным тоном, но язык тела сообщал совсем о другом: без дозволения Хотвайера она вообще никуда не двинется.
   – Это не твоя забота. Считай, что одной головной болью у тебя меньше. Ты больше за меня не отвечаешь.
   – Черта с два.
   – Брось, Бретт. С этим покончено.
   И вдруг атмосфера, их окружавшая, наполнилась электричеством и дух противоречия, исходивший от Хотвайера, куда-то исчез. Клер растерялась. Она не знала, как ей быть, и потому, когда он вторгся в ее личное пространство и схватил за плечи, не стала вырываться, а осталась стоять, внезапно потеряв всякое желание ему возражать. Она сама не понимала, что происходит.
   – Я не хотел тебя обидеть, – сказал Хотвайер так, словно Клер и в самом деле была ему небезразлична.
   Но она покачала головой. Редко кто обижает тебя намеренно, но обида от этого не перестает быть обидой. Чем ближе человек, тем обида горше. Клер и так позволила себе слишком сильно к нему привязаться.
   – Это не важно.
   – Нет, это важно, моя сладкая. Из-за меня ты готова совершить очень опрометчивый поступок. Я не могу этого допустить. Все кончится тем, что ты пострадаешь, и виноват в этом буду я.
   – Ты не мой телохранитель. Ни за мою безопасность, ни тем более за мои чувства ответственности ты не несешь. Я тебе такой власти над собой не давала Хотвайер точно не знал, отчего Клер так разгорячилась, но он понимал, что должен все каким-то образом уладить. Он не мог позволить ей уйти из его жизни, особенно сейчас, когда ее жизнь была в опасности.
   Может, она оскорбилась, решив, что он ей не верит?
   – Ты сказала, что не знаешь, почему все это происходит, и я верю тебе. Я на самом деле тебе верю. – Он заглянул в ее карие глаза и мысленно приказал поверить ему. – Просто что-то мне подсказывает, что ты в центре всего происходящего, а жизнь научила меня доверять инстинктам.
   – Но я не знаю, как такое возможно! – с горячностью возразила Клер. Она совсем не производила впечатления укрощенной.
   – Очень давно я понял, что у «плохих парней» может быть совсем другая логика.
   – Я не понимаю, почему твои инстинкты указывают на меня, Бретт. Честное слово, не понимаю.
   Что-то в нем дрогнуло при звуке собственного имени, произнесенного мелодичным голосом Клер. Это уже не в первый раз. Нравится ему это или нет, эта женщина уже проникла к нему в кровь.
   – Я тоже не понимаю, моя сладкая, но это так. Ты – мой друг, и я не хочу, чтобы ты пострадала.
   Клер опустила голову. Теперь он мог любоваться лишь медной кудрявой гривой.
   – Разве друзья сомневаются друг в друге?
   Она все никак не могла выкинуть из головы то, что он подумал, будто у нее в прошлом были проблемы с законом.
   – Иногда так бывает. Люди несовершенны, Клер. Но это не значит, что им друг на друга плевать.
   – Но при чем тут я? Какое тебе до меня дело? Ведь я для тебя – ничто.
   Она что, всерьез в это верит?
   – Ты – мой друг, – повторил Хотвайер с нажимом на последнем слове. – И для меня это кое-что значит.
   Он встречался со многими женщинами за свою жизнь, но немногих он называл друзьями.
   – И для меня тоже.
   – Значит ли это, что ты меня простила? Клер кивнула, но в глаза смотреть избегала. Хотвайер приподнял ее голову так, чтобы у нее не осталось иного выбора.
   – Честно?
   Клер закрыла глаза, словно захлопнула перед ним дверь в свою душу.
   Он наклонился к ее лицу, и губы их почти соприкоснулись. Он знал, что пользоваться ее сексуальным влечением к нему нечестно, но в данный момент все средства были хороши, лишь бы восстановить добрые отношения. Словами он ничего не добился.
   – Клер, – прошептал он у самых ее губ. Она ответила едва слышно, с придыханием: -Что?
   – Открой глаза и скажи, что ты меня простила.
   Она взмахнула ресницами, и Хотвайер увидел, что ее светло-карие глаза подернула дымка страсти.
   – Я прощаю тебя.
   Он застонал, внезапно позабыв, о чем они говорили, и прижался губами к ее губам. Он продолжал целовать ее, пока она не растаяла, прижимаясь к нему, пока дрожь желания не охватила его. Он был готов взять ее прямо здесь и сейчас.
   Залаяла собака, вернув их к действительности. Они были в парке, у всех на виду.
   Новобранец и тот не стал бы вести себя так на задании. Что, если в тот момент, когда он, Хотвайер, забыв обо всем на свете, целовал Клер, кто-то подкрался бы к ней и убил ее?
   Хотвайер неохотно отстранился".
   – Скоро приедут копы.
   – Да.
   – Нам пора возвращаться в дом.
   – Угу, – вяло и как-то сонно сказала Клер. Хотвайер улыбнулся. Ему льстила ее реакция на его поцелуй. Довольный, он повел ее к дому.
   Поскольку делать до приезда полиции все равно было нечего, они уселись на диван и включили телевизор. Хотвайер положил руку Клер на плечи, а она свернулась калачиком у него на груди. Хотвайеру было приятно, и он решил, что не станет переживать из-за невесть откуда взявшейся странной потребности все время прикасаться к Клер.
   Хотвайер бездумно щелкал пультом, переключаясь с канала на канал, когда Клер вдруг его остановила:
   – Подожди, я ее знаю.
   – Кого?
   – Вернись на местный бесплатный кабельный канал. Хотвайер вернулся назад, и на экране возникла пожилая женщина, беседующая с молодым человеком.
   – Это же Куини! Что, скажи на милость, она делает на телевидении?
   – Кто такая Куини?
   – Моя приятельница из Бельмонт-Мэнора. Из интерната для престарелых.
   Женщине со взбитыми седыми волосами и бледно-зелеными глазами было не меньше семидесяти. Ну и приятельница у Клер! Но Хотвайера это не удивляло. Клер была доброй, и пожилые люди, с которыми она работала, наверняка любили ее ненавязчивое общество.
   – О чем она говорит? – спросил у Клер Хотвайер. – О какой конспиративной деятельности правительства?
   – Понятия не имею. Тихо. Давай слушать. – Клер выхватила у Хотвайера пульт и прибавила громкость.
   Куини совсем не производила впечатления милой пожилой леди. Глаза ее покраснели и горели гневом.
   – Я абсолютно уверена в том, что это дело тайных правительственных служб. Лестер имел информацию, которая могла представить власти в весьма невыгодном для них свете...

Глава 8

   – Итак, напоминаю вам, дорогие телезрители, что у нас в студии местная жительница Куини Гантер, близкая подруга недавно скончавшегося Лестера Уилсона, – говорил репортер, глядя в камеру. Затем он повернулся лицом к Куини: – Вы полагаете, что в смерти вашего друга кто-то замешан?
   – Должно быть, сегодня новостей совсем нет, раз такое показывают, – протянул Хотвайер. Между тем Куини на вопрос репортера ответила утвердительно.
   – Это местный канал. Участникам передачи платят по часам. Куини когда-то вела на нем свое ток-шоу. У нее еще остались старые связи.
   – Мой бедный Лестер, это я виновата в его смерти, – сказала Куини. Она выглядела по-настоящему расстроенной. – Я написала заметку о его деятельности, и вот двумя неделями спустя его не стало.
   – Вы не против поделиться содержанием вашей заметки с телезрителями?
   Хотвайер невольно задался вопросом, какова аудитория у этой программы. Едва ли такого рода передачи вызывают интерес у многих. Другое дело – реалити-шоу.
   – Я узнала, что мой дорогой друг был в юности наемным убийцей, – сообщила Куини, и даже сейчас, в минуты скорби, глаза ее возбужденно загорелись. – В основном он работал на правительство, но выполнял и частные заказы.
   – И вы считаете, что правительство прикончило его, чтобы он молчал?
   – Прикончило, – брезгливо прокомментировал Хотвайер. – Кто пишет реплики для этих ведущих?
   Клер укоризненно нахмурилась, давая понять, чтобы of. замолчал.
   Куини страстно закивала: – Да.
   – С тех пор много воды утекло. Кому какое дело до того, что происходило лет сорок назад? И кто бы стал мстить за дела сорокалетней давности!
   Куини окинула молодого ведущего ледяным взглядом. Его замечание явно отдавало отсебятиной.
   – Я видела дневник Лестера. Последний заказ у него был в начале восьмидесятых.
   Хотвайер натянулся как струна. Молодой ведущий заерзал на неудобном стуле.
   – И все же и это событие произошло двадцать лет назад.
   – Молодой человек, у моего Лестера были связи в правительстве, и, если бы они раскрылись, кое-кому было бы весьма неловко.
   – А где сейчас его дневник?
   – Пропал. – Куини произнесла эту фразу таким тоном, словно сам факт пропажи уже доказывал насильственный характер смерти Лестера.
   – Вы в этом уверены? Может, дневник забрали уже после его смерти?
   – Он пропал ночью накануне смерти моего друга. Лестер мне говорил. Он переживал из-за этого. Мы вместе с ним обыскали его комнату, и потом я обыскала его комнату уже после случившегося с ним сердечного приступа. Дневник определенно пропал...
   Вскоре интервью закончилось, и Хотвайер выключил телевизор.
   – Бедная Куини, она себя винит, – печально сказала Клер.
   Хотвайер встал и окинул Клер внимательным взглядом. Он мысленно перебирал возможные сценарии.
   – Почему?
   – Она написала статью в «Газету ветеранов», в которой клеймила правительство за то, что те оплачивают киллеров.
   – Так об этой заметке она говорила в начале интервью? Она была опубликована в «Газете ветеранов»?
   – Да.
   – Сколько людей могли ее прочитать?
   – Тираж этой газеты вполне приличный. Она бесплатно доставляется всем проживающим в Бельмонт-Мэноре и еще в три похожих интерната. Еще ее выписывают члены политической группы, поставившей во главу угла заботу о пожилых. Есть у газеты и другие подписчики.
   Выходит, статью прочло больше людей, чем увидело интервью по телевизору.
   – Она и в статье сообщила о том, что видела дневник киллера?
   – Она не написала об этом прямо, но дала недвусмысленный намек.
   Хотвайер определенно завелся.
   – Этот киллер, Лестер, он тоже жил в Бельмонт-Мэноре?
   – Да.
   – И он тоже был твоим другом?
   – Да, мы были очень близки. – Глаза Клер наполнились слезами. – Он умер в ночь накануне нападения. Я так по нему скучаю, – жалобно протянула Клер.
   В Хотвайере боролись два желания: успокоить Клер и собрать побольше информации. Вторая потребность оказалась сильнее. Сейчас главным было обеспечить безопасность Клер, и, кажется, он приблизился к разгадке мотива преступления.
   – Ты много времени с ним проводила?
   – Больше, чем с кем бы то ни было, включая Куини. Он вызывал меня каждое мое ночное дежурство. Мы подолгу разговаривали.
   – Он рассказывал тебе о своем прошлом киллера?
   – Да. Но вначале я думала, что это его фантазии. И только недавно поняла, что он вспоминает реальные события из прошлого.
   – Он говорил тебе, кого убивал?
   – Да, он называл некоторые имена, но не одно имя не было мне знакомо.
   – Как его звали?
   – Я говорила тебе. Лестер Уилсон.
   – Я имею в виду его профессиональное имя.
   – Откуда ты знаешь, что оно у него было?
   – Он прожил долгую жизнь. Дожил до пенсии, не прожил бы столько, если бы не работал под вымышленным именем или псевдонимом.
   – Арван – так он себя называл.
   – Кельтский бог смерти.
   – Именно, – с некоторым удивлением подтвердила Клер.
   Хотвайер насмешливо поднял бровь.
   – Мы тоже кое-что читали.
   Клер улыбнулась ему, и глаза ее задорно блеснули.
   – Как трогательно.
   – С кем еще, кроме тебя и Куини, он мог поделиться своими тайнами?
   – Ни с кем из тех, кого я знаю. Рассудок его все больше мутился с годами. Но в разговорах со мной он всегда преподносил свои откровения как великую тайну. А когда Куини опубликовала свою статью, постояльцы Бельмонт-Мэнора и обслуживающий персонал отреагировали на нее недоверчиво.
   – На кого он работал?
   – Он никогда мне об этом не говорил, но Куини он показывал дневник.
   Да, и об этом она заявила на интервью, и если подозрения Хотвайера оправданны, то ей грозит серьезная опасность после такого рода публичных заявлений.
   – Дерьмо.
   Клер удивленно на него посмотрела.
   – Прошу прощения, – машинально ответил Хотвайер и глубоко вздохнул. – Как ни печально, но в чем-то эта дама могла быть права.
   – Но Лестер был уже старик. Он никому не мог причинить зла.
   – Он был наемником, а это означает, что он работал и на гражданских. А эти ребята, поверь мне, из штанов выпрыгнут, чтобы только их не раскрыли.
   – Гражданские – это все, кто не наемники?
   – Это все, кто не солдаты. Но суть не в этом. Суть в том, что некоторые из клиентов Лестера могут быть живы, и кое-кто, возможно, еще не слишком стар для того, чтобы беспокоиться о собственной политической репутации.
   – Ты не шутишь? – У Клер округлились глаза.
   – Нисколько.
   – Вот это да!
   – Как он умер?
   – От сердечного приступа.
   – У него было слабое сердце?
   Клер прикусила губу. В глазах ее стоял ужас.
   – Вообще-то нет. Это правда, что правительство его заказало?
   – Нет.
   – Слава Богу.
   – Я думаю, что тут может быть замешан гражданский. Частное лицо, так сказать. И тогда Куини тоже грозит опасность.
   Клер вскочила и схватила Хотвайера за руку:
   – Мы должны к ней ехать. Мы должны убедиться, что с ней все в порядке.
   – Мы ведь ждем полицию, ты помнишь?
   – Не станем запирать дверь и оставим им записку. Мы им не нужны для снятия отпечатков.
   – Им придется составлять протокол. И без нас они не обойдутся.
   Но Хотвайер сдался под напором Клер. Он позвонил в полицейский участок уже по дороге в Бельмонт-Мэнор и сообщил диспетчеру, что они с Клер отъехали и позвонят, когда будут возвращаться.
   Клер чуть ли не бежала к дверям пансионата. Куини жила в том крыле, куда селили стариков, способных себя обслуживать.
   Клер остановилась перед красивой белой дверью и постучала. В Бельмонт-Мэноре все дышало элегантностью, от белой обшивки стен в общей столовой то едва намеченного рисунка коврового покрытия цвета бургундского, укрывавшего пол во всех холлах и помещениях общего пользования.
   Когда Куини не ответила и со второго раза, Клер нервно прикусила губу.
   – Может, она все еще внизу, на завтраке?
   – Давай посмотрим.
   По дороге в столовую им пришлось пересечь вестибюль, и у Клер едва не подкосились ноги, когда она услышала мелодичный смех Куини.
   Клер схватила Бретта за локоть:
   – Она здесь!
   Хотвайер остановил ее перед входной дверью.
   – Теперь, когда мы знаем, что с ней все в порядке, какой у тебя план?
   – Мы должны за ней присмотреть.
   – Торчать здесь круглые сутки семь дней в неделю?
   – Да, если придется. – Но Клер понимала, что это нереально, и, судя по выражению лица Бретта, он тоже так считал.
   – Успокойся, милая. Давай посмотрим на вещи трезво. Во-первых, надо ли говорить Куини о том, что ее жизнь в опасности?
   Клер решительно замотала головой.
   – Куини может и в «Тайме» поместить объявление. Ее имя вполне отвечает ее сущности. Она была актрисой в юности. И выступала в амплуа драматических героинь.
   – Так что мы ей скажем?
   – Не знаю. Бретт вздохнул.
   – Я могу приставить к ней охрану, но в ее случае подойдет только тайный телохранитель. Возможно, легче было бы справиться с ее потребностью устраивать мелодрамы из любого подручного материала, чем охранять ее жизнь без ее на то ведома.
   – Мы не можем даже знать наверняка, что ее жизнь е опасности. Я хочу сказать, что Лестер мог и в самом деле умереть от сердечного приступа. С людьми его возраста такое случается.
   – Да, но в свете того, что один из очень немногих твоих друзей оказался бывшим киллером и это стало достоянием гласности, нападение на тебя и обыск в твоем доме выглядят весьма подозрительно.
   Клер была вынуждена согласиться.
   – И что мы будем делать?
   – Что, если мы отправим ее к отцу Джози?
   – Как мы уговорим ее к нему поехать? Она захочет остаться здесь, в гуще событий.
   – Захочет. – Непоколебимая решимость Бретта не оставляла сомнений в том, кто выйдет победителем из поединка воли. У пожилой подруги Клер против Бретта не было шансов. – Мы скажем ей, что Тайлер поможет ей побольше узнать о тайной правительственной деятельности, связанной с Лестером. Это должно ее заинтересовать.
   – Ты считаешь, что это правильно – подпитывать их беспочвенную фантазию?
   – Я считаю, что так она будет в безопасности, и они могут строить столько теоретических предположений, сколько их душам угодно. А жена Тайлера поможет им оставаться по эту сторону от паранойи. Она женщина трезвая.