Дэвид Моррелл
Готика на Рио-Гранде

   Когда Ромеро наконец заметил на дороге кроссовки, до него дошло, что он уже несколько дней их видел. По дороге в город вдоль Олд-Пекос, мимо глинобитных стен Женского клуба Санта-Фе, слева. Подъезжая к баптистской церкви стиля кантри справа, он доехал до гребня холма и увидел пару кроссовок на желтой разделительной полосе. Вот тогда и свернул свою полицейскую машину на грунтовую обочину.
   Хмурясь, вылез он из машины и положил большие пальцы на ремень с кобурами, не замечая рева проезжающих машин и разглядывая эти самые кроссовки. Связанные шнурками, сзади фирменный ярлык «Найк». Одна лежала на боку, показывая, насколько износилась подошва. Но вчера их на дороге не было, сообразил Ромеро. То была пара кожаных сандалий. Он вроде бы их мельком отметил про себя. А позавчера? Женские туфли на высоких каблуках? Точно не вспомнить, но какая-то пара обуви тут лежала. Что за?..
   Дождавшись перерыва в потоке машин, Ромеро подошел к разделительной полосе и всмотрелся, будто пытаясь разрешить загадку. Какой-то пикап перевалил через гребень слишком быстро, чтобы его заметить, и ветром от него на Ромеро рвануло тренч. Он еле обратил внимание, занятый кроссовками. Но тут еще один грузовик пронесся через перевал, и Ромеро понял, что лучше бы отойти с дороги. Отцепив от пояса дубинку, он просунул ее под шнурки и поднял кроссовки. Ощущая их вес, он переждал проезжающий мини-фургон, потом вернулся к своей машине, отпер багажник и бросил туда кроссовки. Наверное, решил он, с другими туфлями здесь было точно так же. Мусоросборщик или кто-нибудь из городских служб остановился и убрал их. Сейчас середина мая. Скоро туристский сезон развернется вовсю, и нехорошо, если гости будут видеть на дороге мусор. Ромеро решил выбросить кроссовки в мусорный ящик, когда доедет до участка.
   Следующий пикап, переваливший через холм, гнал не меньше пятидесяти. Ромеро влез в полицейский джип, врубил сирену и остановил нарушителя, когда тот уже проехал на красный свет у самой Кордовы.
* * *
   Ему было сорок два года, и пятнадцать из них он служил в полиции Санта-Фе, но тридцати тысяч долларов, которые он зарабатывал каждый год, не хватало на дом в Санта-Фе — слишком там высокие цены на недвижимость, и потому он жил в пригородном Пекосе в двадцати милях к северо-востоку, где раньше жили его отцы и деды. Жил он, конечно, в том же доме, где жили родители, пока пьяный водитель, едущий не по той полосе, ударил в их машину на полной скорости. Этот скромный дом когда-то стоял в тихом районе, но полгода назад в квартале от него построили супермаркет, и всю округу заполонил шум и сутолока автомобилей. Женился Ромеро в двадцать лет. Жена его работала агентом страховой компании в Пекосе. Двадцатидвухлетний сын жил с ними и работы не имел. Каждое утро Ромеро вел с ним разговоры насчет поиска работы. За ними следовали другие разговоры, в ходе которых жена Ромеро ему объясняла, что он слишком суров к мальчику. Как правило, они с женой уходили из дому, уже не разговаривая друг с другом. Ромеро, когда-то подтянутый и спортивный, звезда футбольной команды школы, порядком обрюзг от чрезмерного количества еды навынос и долгих часов за рулем. Этим утром он заметил у себя на висках седину.
* * *
   К тому времени, как Ромеро разобрался с превысившим скорость пикапом, ограблением дома, куда его послали составлять протокол, и карманником, которого ему удалось поймать, он уже забыл о кроссовках. Потом его отвлекла драка между давно враждовавшими соседями — один опередил другого на автостоянке у ресторана. Потом он оформлял бумаги в участке, присутствовал на отчетной летучке в конце дня, и его не надо было сильно уговаривать опрокинуть по пиву с коллегами, вместо того чтобы сразу мобилизоваться на двадцатимильный путь к домашним сложностям. Домой он попал в десять, когда жена и сын давно уже поели. Сын шлялся где-то с приятелями, жена уже легла спать. Он поел, что осталось, глядя в телевизоре повторение старой комедии трюков, которая и при первом-то просмотре не была смешной.
* * *
   На следующее утро, выехав на холм у баптистской церкви, Ромеро напрягся при виде пары мокасин, валяющихся на разделительной полосе. Резко съехав на обочину, он открыл дверь и поднял руки, останавливая движение, подобрал мокасины, вернулся к джипу и поместил их рядом с кроссовками.
   — Обувь? — спросил сержант в участке. — О чем ты?
   — На Олд-Пекос. Каждое утро там пара обуви.
   — Упали, наверное, из мусоровоза.
   — И так каждое утро? И только пара обуви, ничего больше? К тому же те, что я нашел сегодня, почти новые.
   — Ну, кто-то переезжал, и они с грузовика упали.
   — Каждое утро? — повторил Ромеро. — Эта вот пара — «Коул ханс». Такие дорогие мокасины никто не бросит поверх груза.
   — Какая разница? Туфли и туфли. Кто-то балуется.
   — Конечно, — сказал Ромеро. — Кто-то балуется, не иначе.
   — Дурацкая шутка, — решил сержант. — Чтобы люди думали, чего это туфли валяются на дороге. Ты вот задумался. Шутка сработала.
   — Ага, — подтвердил Ромеро. — Дурацкая шутка.
* * *
   На следующее утро это была пара потрепанных рабочих сапог. Когда Ромеро увидел их, въехав на гребень холма у баптистской церкви, он нисколько не удивился. На самом деле он только не знал, что за обувь будет сегодня лежать.
   Да, если это шутка, она точно удается, подумалось ему. Кто бы это ни делал, а человек это жуть до чего настойчивый. Кто?
   Эта проблема изводила его весь день. Между расследованием наезда (водитель скрылся) на Сент-Франсис-Драйв и взломом картинной галереи на Каньон-Роуд он несколько раз возвращался к холму на дороге Олд-Пекос и проверял. Пока там ничего не появилось. Насколько можно было понять, шутник бросает там обувь днем. Если так, то план, который обдумывал Ромеро, был бессмысленным. Но вернувшись на холм в восьмой раз и не увидев обуви, он сказал себе, что у него есть шанс.
   План этот обладал достоинством простоты. Он требовал только целеустремленности, а этого было навалом. Кроме того, неплохая причина отложить возвращение домой. Поэтому, прихватив с собой четвертъфунтовый бургер с жареной картошкой, банку колы и пару больших контейнеров кофе из «Макдональдса», Ромеро направился на Олд-Пекос в густеющих сумерках. Поехал он на своей машине — пятилетнем джипе «чероки», поскольку нет смысла привлекать внимание. Пост наблюдения он решил установить на автостоянке баптистской церкви, откуда открывался отличный вид на Олд-Пекос. Да, но ночью, когда его машина будет единственной на стоянке, это вызовет подозрения. А вот напротив церкви Олд-Пекос пересекается с Ист-Люпита-Роуд. Тихий жилой район, и если поставить машину там, будут видны все проезжающие по Олд-Пекос. А сам он, наоборот, будет иметь нормальный вид в потоке проезжающих машин.
   Да, это подходит. Фонари есть на Олд-Пекос, на Ист-Люпита их нет. Сидя в темноте и прожевывая бургер с картошкой, потребляя для бодрости кофеин в виде колы и кофе, он сосредоточился на освещенном гребне холма. Какое-то время фары проезжавших машин здорово мешали. Когда машина проезжала, Ромеро всматривался в интересующий участок дороги, но только успевали глаза привыкнуть, проезжали новые фары, и он опять всматривался, не выбросили ли чего из машины. Правая рука лежала на ключе зажигания — чтобы сразу повернуть ключ и врубить передачу, правая нога готова была нажать на газ. Для передышки он включал радио на пятнадцатиминутные промежутки, осторожно, чтобы не посадить аккумулятор. Теперь машины проезжали редко, следить за дорогой стало проще. Но после одиннадцати и передачи новостей, в которой главным событием был пожар в квартале магазинов Де Варгас, он понял недостаток своего плана. Кофеин. Напряжение от наблюдения за дорогой.
   Ему нужно было в уборную.
   Но он же там был, когда закупал еду.
   Это было тогда. А с тех пор ты выпил два двойных кофе.
   Ну, я же должен был, чтобы не заснуть...
   Он поежился. Напряг мышцы живота. Можно было бы облегчиться в контейнер от напитка, но он их все смял и засунул в пакет, где были раньше бургер и картошка. Пузырь ныл. Фары ехали мимо. Обуви никто не выбрасывал. Ромеро повернул ключ зажигания, включил фары и погнал к ближайшей общественной уборной на Сент-Майкл-Драйв у круглосуточной бензоколонки, поскольку почти все рестораны и закусочные закрывались в одиннадцать тридцать.
   Когда он вернулся обратно, на дороге лежали два ковбойских сапога.
* * *
   — Час ночи почти! Почему ты так поздно?
   Ромеро рассказал жене насчет обуви.
   — Обувь? Ты с ума сошел?!
   — У тебя вообще ничего любопытства не вызывает?
   — Вызывает. Сейчас мне очень любопытно, считаешь ли ты меня действительно такой дурой, чтобы я поверила, будто ты действительно приехал домой так поздно из-за пары найденных на дороге обносков. Любовницу себе завел?
* * *
   — Вид у тебя неважный, — сказал сержант.
   Ромеро безнадежно пожал плечами.
   — Всю ночь где-то веселился?
   — Если бы.
   Сержант стал серьезным.
   — Опять дома неприятности?
   Ромеро чуть не рассказал ему все как было, но, вспомнив безразличие, которое проявил тогда сержант, понял, что особого сочувствия здесь не получит. Скорее наоборот.
   — Да, опять.
   В конце концов, надо признать, его поступки этой ночью были несколько странными. Тратить личное время на сидение в машине три часа в ожидании... чего? Если шутник хочет продолжать бросать ботинки на дорогу, так что? Пусть тратит на это свое время. Чего же я буду тратить свое, чтобы его поймать? Хватает настоящих преступлений, которые надо раскрывать. И что я ему предъявлю, если поймаю? Выброс мусора в неположенном месте?
   Всю свою смену Ромеро предпринимал определенные усилия, чтобы не оказаться возле Олд-Пекос. Пару раз за длинный день, допрашивая свидетелей нападения, взлома, карманной кражи или скверной аварии на Пасео-де-Перальта, он бывал близок к тому, чтобы завернуть на Олд-Пекос по пути с происшествия на происшествие, но нарочно выбирал другой путь. Время менять привычки, сказал он себе. Время сосредоточиться на том, что в самом деле важно.
   В конце смены его сморил недосып предыдущей ночи. С работы он ехал вымотанный. Надеясь на тихий домашний вечер, он ехал в плотном потоке сквозь пыль нескончаемого строительства на Герильос-Роуд, доехал до федеральной дороги 25 и свернул на север. Закат подсветил горы Сангре-де-Кристо[1] кровью — когда-то за этот цвет они и получили название от первых испанских колонистов. «Через полчаса задеру ноги вверх и открою пиво», — подумал Ромеро. Проехал развилку с Сент-Фран-сис-Драйв. Знак подсказал ему, что следующий поворот — Олд-Пекос, через две мили. Он выбросил это из головы, продолжая любоваться закатом, представил себе предстоящее пиво и включил радио. Сводка погоды сообщила, что сегодня максимальная температура была семьдесят пять[2], что обычно для середины мая, но наступает холодный фронт, и ночная температура упадет до сорока градусов[3] с возможными заморозками в низинах. Диктор предложил укрыть все недавно приобретенные нежные растения. Обычно морозов не бывает после 15 мая, но...
   Ромеро свернул на Олд-Пекос.
   А какого черта, в самом деле? Просто посмотреть и удовлетворить собственное любопытство. Кому от этого вред? Въезжая на холм, он с удивлением заметил, что сердце у него колотится чуть быстрее. Он что, рассчитывает найти еще ботинки? Или его беспокоит, что он целый день болтался поблизости и не нашел времени проверить? Появился гребень холма, и у Ромеро сперло в груди дыхание. Он сделал глубокий вдох...
   И медленно выдохнул, заметив, что на дороге ничего нет. Вот так, сказал он себе. Это стоило того, чтобы сделать крюк. Я доказал себе, что зря потратил бы время, если бы заехал сюда во время дежурства. Теперь можно ехать домой, и не будет грызть неутоленное любопытство.
   Но дома, пока они с женой смотрели телевизор и ели жареных цыплят (сын был где-то с друзьями), Ромеро было неспокойно. Он никак не мог избавиться от мысли, что тот, кто выбрасывал ботинки, снова будет это делать. Так что же, этот паразит меня перехитрил? Тебя? Ты о чем? Он же понятия не имеет, кто ты такой. Ладно, тогда он думает, что перехитрил того, кто подбирал ботинки. Что в лоб, что по лбу.
   Пиво, которое так предвкушал Ромеро, показалось ему водой.
* * *
   Конечно же, на следующее утро, черт бы его взял, вдоль разделительной линии валялась пара кожаных женских туфель в пяти ярдах друг от друга. Хмурый Ромеро блокировал утреннее движение и сунул их в багажник к остальным. «Так где же этот хмырь берет всю эту обувь? — спросил себя Ромеро. — Туфли почти новые. И мокасины, которые я подобрал, тоже. Кто же выбросит новую обувь, даже ради дурацкой шутки?»
   В конце дня Ромеро позвонил жене и сказал:
   — Сегодня задержусь на работе. У нас один человек по болезни не вышел на вечернюю смену, я его заменю.
   Он подогнал кое-какую бумажную работу, потом съездил в ближайшую «Пицца-хат» и купил среднего размера «пепперони» с грибами и маслинами навынос. Еще взял большую колу и два больших кофе, но на этот раз, усвоив прошлый урок, запасся галопной емкостью для облегчения. Кроме того, прихватил с собой транзистор с наушниками, чтобы слушать радио и не думать о подсаживании аккумулятора.
   Уверенный, что ничего не забыл, он поехал к своему посту. В Санта-Фе тоже есть грунтовые дороги, и Ист-Люпита — одна из них. Окруженная кустами сумаха и оливковыми деревьями, она шла среди редких глинобитных домов, и движение на ней было очень слабое. Припарковавшись за углом, Ромеро видел напротив себя церковь, и колокольня напоминала ему миссию в индейской деревне. За Солнечной горой и грядой Аталайа закат горел тем же кровавым цветом, что и в прошлый раз.
   Мимо неслись машины. Рассматривая их, Ромеро надел наушники и переключил приемник со служебной волны на вещание. Найдя передачу, где общались со слушателями (действительно ли угроза окружающей среде так велика, как шумят экологи?), он стал попивать колу, заедая пиццей, и следить за движением.
* * *
   Через час после темноты он понял, что точно забыл очень важную вещь. Накануне передавали предупреждение о понижении ночной температуры, даже о возможных заморозках, и сейчас Ромеро чувствовал, как ползет холод вверх по ногам. Хорошо, что есть горячий кофе. Он обхватил себя руками, жалея, что не захватил куртку. Пар от дыхания оседал на ветровом стекле, и его приходилось протирать платком. Ромеро опустил окно, чтобы ветровое стекло не запотевало, но в машине стало еще холоднее, и он качал дрожать. Лунный свет, отраженный снегом на вершинах гор, особенно на лыжной трассе, создавал ощущение еще большего холода. Ромеро включил мотор и радиатор, чтобы согреться, и все это время не сводил глаз с проезжающих время от времени машин.
   Одиннадцать часов, и ботинок пока нет. Он напомнил себе, что в позавчерашнюю ночь это случилось примерно в это время, когда ему пришлось покинуть свой пост ради похода в уборную. Вернувшись через двадцать минут, он обнаружил ковбойские сапоги. Если тот, кто это делает, работает по системе, то есть шанс проверить это в ближайшие полчаса.
   Сиди и терпи, велел он себе.
   Но, как и две ночи назад, кола и кофе свое дело сделали. К счастью, он принял меры на этот случай заранее. Взяв пустой баллон, он поставил его под рулем, отвернул крышку и начал мочиться, но тут же ему пришлось прищуриться на свет приближающихся фар, отражавшихся в стекле заднего вида.
   Мышцы мочевого пузыря напряглись, прервав струю. Хотя Ромеро был уверен, что водитель не разберет, что он делает, все же он быстро завернул крышку и поставил баллон на пол пассажирской стороны.
   «Давай проезжай!» — мысленно подгонял он подъезжающую машину. Ему отчаянно хотелось продолжить свое дело, и он дождаться не мог, пока машина проедет, свернет на Олд-Пекос и скроется из виду.
   Фары остановились у него за спиной.
   Что еще за?..
   Замигали огни на крыше, и Ромеро понял, что позади у него — полицейская машина. Отвлекаясь от неодолимой телесной потребности, он опустил боковое стекло и положил руки на руль, чтобы приближающийся полисмен успокоился, увидев их на виду.
   Заскрипел гравий грунтовой дороги под сапогами. Слепящий свет фонаря ударил в машину Ромеро, осветив пустую коробку из-под пиццы, задержавшись на желтой жидкости в пластиковом баллоне.
   — Могу я взглянуть на ваши права и регистрацию, сэр?
   Роберто узнал голос.
   — Все путем, Тони. Это я.
   — Кто я?.. Гейб?
   Луч фонаря ударил в лицо Ромеро.
   — Гейб?
   — Единственный и неповторимый.
   — Какого дьявола ты тут делаешь? К нам поступили несколько жалоб, что сидит тут в машине какой-то подозрительный тип, будто приглядывается к окрестным домам.
   — Это всего лишь я.
   — И в позапрошлую ночь тоже ты был?
   — Ага.
   — Тогда нам тоже жаловались, но когда мы приехали, той машины уже не было. Чего это ты делаешь?
   Стараясь не кривиться от давления в животе, Ромеро ответил:
   — Веду наблюдение.
   — Мне никто ничего ни про какое наблюдение не говорил. Что это все...
   Понимая, как долго придется объяснять странно звучащую правду, Ромеро сказал:
   — Тут были попытки вломиться в эту церковь. Я смотрю, не попробует ли кто-нибудь еще раз.
   — Ну и задание! Сидеть тут всю ночь — это же уссаться просто!
   — Ты не представляешь себе, как ты прав.
   — Ладно, я поехал, пока тебя не засветил. Удачной охоты.
   — Спасибо.
   — А в следующий раз скажи начальнику смены, чтобы нас предупредил, и мы не лезли демаскировать.
   — Скажу обязательно.
   Полисмен сел в свой джип, отключил мигалку, объехал машину Ромеро, помахал рукой и вырулил на Олд-Пекос. Ромеро тут же схватил свой баллон и облегчался не меньше полутора минут. Когда он, закончив, откинулся со вздохом на спинку, ощущение покоя продолжалось лишь до тех пор, пока он не глянул снова на Олд-Пекос.
   Ругаясь последними словами, он выскочил и бросился на дорогу к паре мужских ботинок — на этот раз «Рокпортов» — лежащих со связанными шнурками посреди дороги.
* * *
   — Ты сказал Тони Ортега, что тебе приказали вести наблюдение за баптистской церковью? — с нажимом спросил сержант.
   Ромеро неохотно кивнул.
   — Что это еще за фигня? Тебя никто ни на какое наблюдение не ставил. Сидишь там ночью в машине, действуешь подозрительно... ну, если у тебя нет на то серьезной причины, пеняй на себя!
   У Ромеро не осталось выбора.
   — Ботинки.
   — Чего?
   — Ботинки, которые я все время нахожу на Олд-Пекос. Сержант выслушал объяснение, вытаращив глаза.
   — Тебе мало служебного времени? Ты еще бесплатно проработал две ночи ради такой дурости, что...
   — Ну, я понимаю, что это слегка необычно...
   — Слегка?
   — Тот, кто бросает эти ботинки, играет в какую-то игру.
   — А ты хочешь составить ему компанию.
   — Это как?
   — Он бросает ботинки, ты их подбираешь. Он опять бросает. Ты снова подбираешь. Играешь в его игру.
   — Да нет, это не так...
   — А как? В общем, слушай. Хватит тебе болтаться возле той улицы. Кто-нибудь тебя подстрелит как бродягу и будет прав.
   В конце смены возле шкафчика Ромеро была свалена груда старой обуви. Из столовой донеслось ржание.
* * *
   — Я полицейский Ромеро, мэм; боюсь, вы нервничали из-за меня прошлую ночь и еще две ночи до того. Это я сидел в машине, и наблюдал за церковью на той стороне улицы. Нам поступили сведения, что туда кто-то собирается вломиться. Кажется, вы меня приняли за взломщика. Я только хотел заверить вас, что моя припаркованная там машина никому в вашей округе не угрожает.
   — Я полицейский Ромеро, сэр; боюсь, вы нервничали из-за меня прошлую ночь и еще две ночи до того.
* * *
   На этот раз у него было все под контролем. Все, больше ни колы, ни кофе, хотя пластиковый баллон он прихватил на всякий случай. И куртку взял с собой, хотя опасность заморозков миновала наконец и ночи стали теплее. И поел он заранее плотнее, умяв буррито гранде кон полло от «Фелипе» — лучшего ресторана с мексиканской едой навынос во всем городе. Сидя в машине, Ромеро слушал по полицейскому приемнику все ту же передачу со звонками от слушателей. Они все никак не слезали с экологических тем.
   — Когда я был пацаном, я плавал в речке. И ел рыбу, которую ловил. Сейчас для этого надо быть психом.
   Недавно стемнело. Проносились фары машин. Ботинок не было. Нет ботинок — нет проблемы. Ромеро приготовился проявить терпение. Вошел в ритм ожидания. Вряд ли что-нибудь случится до обычного времени — до одиннадцати. Наушники приемника давили виски. Ромеро снял их и стал регулировать, и тут пара фар пронеслась мимо, направляясь направо, из города. Одновременно еще одна пара фар пронеслась им навстречу, в город. У Ромеро было опущено стекло, и сквозь шум моторов донесся четко различимый стук чего-то о землю, и за ним сразу второй. Машины уехали, а Ромеро, разинув рот, смотрел на два стоящих на дороге туристских ботинка.
   Ни фига себе...
   Шевелись!
   Он повернул ключ зажигания и рванул рычаг передач. Не переводя дыхания, бросил машину вперед, разбрасывая задними колесами гравий и грунт, но, выезжая на Олд-Пекос, должен был моментально решить ключевой вопрос. Какой водитель бросил ботинки? Какая машина? Правая или левая?
   За городом у него нет власти. Тогда левая! Шины взвизгнули по бетону, и Ромеро рванулся за уходящими хвостовыми огнями. Дорога уходила вниз и потом поднималась к светофору у Кордовы, где сейчас горел красный, и Ромеро надеялся, что он таким и останется, но пока он догонял машину — теперь было видно, что это пикап — светофор мигнул зеленым и пикап проехал перекресток.
   Блин!
   У Ромеро был с собой аварийный сигнал. Имеющий форму купола, он был погружен в прикуриватель. Ромеро выставил его в окно и забросил на крышу, где он прилип магнитной подставкой. Включив сигнал — он замигал красным, — Ромеро дал газу. Пересек перекресток, превышая скорость, рванулся за пикапом, дал звуковой сигнал и кивнул, когда пикап сбросил скорость, сворачивая к обочине.
   Ромеро был не в мундире, но на поясе у него висела в кобуре девятимиллиметровая «беретта». Он еще проверил, что табличка прицеплена к карману джинсовой куртки. Наведя фонарь на груз камней в багажнике пикапа, он осторожно приблизился к водителю.
   — Ваши права и регистрацию, пожалуйста.
   — А в чем дело, офицер?
   Водитель был англосакс, молодой, лет двадцати трех. Тощий. Короткие светло-русые волосы. Одет в красно-коричневую клетчатую ковбойку. Даже сидя кажется высоким.
   — Вы очень быстро ехали на перевале перед церковью.
   Молодой человек оглянулся, будто напоминая сам себе, что только что проехал холм.
   — Права и регистрацию, — повторил Ромеро.
   — Уверен, что не превышал разрешенной скорости, — заявил водитель. — Там же сорок?
   Он подал в окно свои права и извлек регистрационный талон из-за солнцезащитного щитка.
   Ромеро прочел имя.
   — Люк Парсонс.
   — Да, сэр.
   Пронзительный голос, но с вежливой мягкостью.
   — Почтовое отделение 25, Диллон, Нью-Мексико?
   — Да, сэр. Это примерно пятьдесят миль к северу. Мимо Эспаньолы и Эмбудо и...
   — Я знаю, где находится Диллон. Что привело вас сюда?
   — Продаю замшелые камни в киоски на обочинах федеральной дороги.
   Ромеро кивнул. В этой местности камни, сложенные в пикапе, ценились и использовались в оформлении ландшафта — похожий на лишайник мох приобретал после дождя приятные приглушенные цвета. Кое-как сводящие концы с концами продавцы собирали их в горах и продавали вместе со скворечниками, самодельными потолочными балками, дровами и овощами по сезону на полянах вдоль сельских дорог, параллельных федеральной.
   — Чертовски далеко от Диллона для продажи замшелых камней.
   — Приходится ездить туда, где покупатели. А вообще в чем все-таки де...
   — Вы торгуете и после сумерек?
   — Жду до сумерек на случаи, если люди, выезжающие от «Придорожного Гарри» или стейкхауса чуть подальше захотят что-нибудь купить. Потом еду к «Гарри» поесть. У него прекрасные печеные овощи.
   Ромеро ожидал не такого разговора. Он-то думал, что водитель будет напряжен, потому что проиграл игру. Но вежливость этого юноши обезоруживала.
   — Я хотел сказать насчет тех ботинок, что вы бросаете из машины. За это штраф такой, что мало не пока...
   — Ботинок?
   — Вы это делаете уже несколько дней. Я хочу знать, почему...
   — Офицер, я, честно говоря, абсолютно не понимаю, о чем вы говорите.
   — О ботинках, которые вы бросаете на дорогу.
   — Поверьте мне, я не знаю, что вы видели, но это был не я. Зачем мне бросать ботинки на дорогу?
   Синие глаза смотрели прямо, и их невинный вид обезоруживал.
   «Черт побери, — подумал Ромеро. — Не за той машиной поехал».
   И внутренне вздохнул.
   — Извините, что побеспокоил.
   — Ничего страшного, офицер. Я понимаю, это ваша работа.
   — Собираетесь сегодня проехать весь путь до Диллона?
   — Да, сэр.
   — Да, я уже говорил. Далекий путь для продажи замшелых камней.
   — Что ж, все мы делаем та, что должны делать.
   — Это точно, — ответил Ромеро. — Что ж, счастливого пути. Езжайте аккуратно.
   — Я только так и езжу, офицер. Счастливо оставаться.
   — Счастливой дороги.
   Ромеро поехал обратно с гребню холма, подобрал ботинки и сунул их в багажник. Примерно в это время, без чего-то десять, погиб его сын.