Тамара протянула руку к бутылке и наполнила свой опустевший бокал. Катя, чтобы поддержать компанию, тоже сделала небольшой глоток.
   – В горле пересохло, – пояснила Тамара. – Не сильно удивлюсь, если выяснится, что смерть Михаила Садчикова – дело рук мадам. Мужа – на кладбище, а сама заняла его место в бизнесе. Говорят, на другой же день в его кресло села. Бизнес-вумен, только не начинающая, а получившая после гибели мужа приличный стартовый капиталец. Вот так-то! Не верю я в эти наивные, глуповатые провинциальные лица… Еще про нее говорят, что слаба на передок: кобелей меняет как перчатки.
   – А как же любовник-шофер?
   Тамара снисходительно улыбнулась Катиной наивности:
   – Одно другому не мешает.
   – А кроме "Торгового дома", чем она еще владеет?
   – Фабрикой "Русская вышивка". Есть и еще под ней какие-то фирмы, точно не знаю какие. Покойный супруг был мужик с головой, ни одного выгодного дельца не упускал. Видала, как Ида с главной редакторшей скорешилась? Это неспроста. Вот эти три дамочки – наша Нинок, Хрусталева и Садчикова, – если споются, всех уроют. Гремучая смесь! Только у главной редакторши и у Пономаревой все на лице написано, а у мадам Садчиковой – нет. Уставится круглыми наив-ными глазами – ну такая милашка: сил нет! Тут все друг на друге завязаны, поняла?.. – Язык у Тамары уже стал слегка заплетаться, однако она опять плеснула вина в свой бокал. – Реклама, торговля, Дом моды – не поймешь, кто кому какие услуги оказывает. А Элла – она баба будь здоров, пьет как лошадь, ей ведро надо ставить… – Тамара громко захохотала. – Только есть тут один ню-ансик. – Она с запинкой выговорила последнее слово.
   – Какой?
   – А-а, интересно стало! – поддразнила она Катю. И, наклонившись к уху Царевой, тихо сказала:
   – Между нами, по секрету, ясно? Хрусталева, говорят, мужиков не любит.
   Только сейчас Катя заметила, что Тамара совсем опьянела. Ее царственная красота куда-то исчезла, движения стали неверными. Впрочем, по сравнению с Наденькой она казалась почти трезвой.
   Нина Ивановна, окинув взглядом зал, при виде вдрызг пьяной Наденьки скривилась: "Опять нажралась, как грязь! Все люди как люди, а эта… – Она выругалась про себя. – Хотя, с другой стороны, вокруг пьяной Наденьки вертится как раз нужный (ей, Пономаревой) человек… Черт с ней, пусть надирается, с нее не убудет".
   Пономарева увидела, как томно закатывает глаза другая моделька, Лора: "Готова девочка! А это что за веселый мужичок вокруг нее прыгает? – Пономарева поджала губы. – И откуда они берутся, такие хлыщи!"
   Сама Нина Ивановна только пригубливала спиртное: ей следовало быть в курсе всего, что происходило… Это кто-то может себе позволить расслабиться, а она – нет: все надо держать под контролем!
   Понамарева заметила, как Зинка Кудрявцева вертела задницей возле пожилого господина в темно-сером костюме… Эта-то коза старая куда лезет? Есть девки и помоложе! Все успокоиться не может. Как там раньше говорили: задрав штаны, бежать за комсомолом?
   – Сорок пять – баба ягодка опять! – услышала Нина Ивановна Зинкин голос.
   Пожилой господин не возражал. Он что-то тихо говорил на ухо Кудрявцевой, и та весело смеялась.
   – Ягодка пожухлая… – пробурчала себе под нос Пономарева.
   …Какие сорок пять! На пенсию бабе пора. Как говорят, старее Ивана Грозного – а все норовит мужика на себя затащить. И, видать, зацепила господина: вон как ей за пазуху заглядывает! Каждому свое. Может, на молодую у него здоровья не хватает, вот и прислоняется к кому попроще, лишь бы в руках подержали…
   Нина Ивановна сейчас даже позавидовала Зинке: ни забот, ни хлопот, только и дел, что о себе позаботиться. А тут оглянуться некогда. Сыну наплевать и на нее, и на ее дела. Сидит у матери на шее, никакой самостоятельности. Муж… На старости лет себе ярмо на шею повесила. Двоюродная сестрица, Марья Алексеевна, так ей и сказала. Да хрен с ней, с Машкой, она всю жизнь, как клуша, в ручницах просидела. Один свет в окошке – любимый зятек с дочерью да муж-пьяница. "Пьяница, да не гуляет! – бухнула ей в глаза Марья Алексеевна. – А твой холеный кобель лишь о том думает, как на чужую бабу залезть".
   Пономарева тогда зубами заскрипела… Но ведь это правда. И крыть нечем. Ничего, пока она в силе, никуда муженек от нее не денется! Увы, немало хлопот доставляет ей и сыночек, Боренька.
   Публика, как говорится, оттягивалась. Нина Ивановна, проходя по залу, отметила, что число бутылок на столах резко поубавилось. Сколько ни поставь, все ухряпают, подумала она. Для дела – не жалко последнее отдать. Но сколько халявщиков набегает, сколько халявщиков… Корми, пои их всех, дармоедов!
   – О, Ниночка! – остановила ее полная, средних лет дама. – Поддержи меня, солнышко.
   – А что такое?
   – Мы говорим про современную обувь. По мне – так лучше нет классической модели. И чтобы непременно был каблук. Без каблука женщина, как… – Она не сразу нашла подходящее сравнение. – Идешь, словно наступаешь себе на пятки. К молоденьким, конечно, это не относится, а нам приходится думать про общее впечатление. Я, например, без каблука чувствую себя просто неодетой.
   Катя измаялась бесцельно бродить по залу и собралась уже уходить.
   – Домой? – К ней подошел Тимофей.
   – Да, пора.
   – Я тоже собираюсь, могу и тебя подвезти. Хочешь?
   – Хочу.
   В машине Тимофей включил свет и внимательно посмотрел на Катерину:
   – У тебя сейчас измученный вид. Очень устала?
   – Да. Я не привыкла ко всем этим презентациям.
   – И ты почти не пила, – заметил Тимофей.
   – Я вообще не пью. Немного шампанского, и все. А девчонки, я смотрю, сильно прикладываются.
   – Да я ведь тоже пью очень мало: спиртное на меня плохо действует – на следующий день совершенно не могу работать, сколько бы накануне ни выпил. Такой организм… Нет, – поправился Сазонов, – я могу, конечно, делать какую-то незначительную работу, а вот соображать перестаю. В творческом отношении – нуль. Поэтому и отказался от такого удовольствия.
   – Работа для тебя – это все?
   – Наверное. Мне нравится заниматься тем, что я делаю. К примеру, долго боялся садиться за руль собственной машины – думал: это не для меня, буду все время отвлекаться, не смогу следить за дорогой. Оказалось, наоборот, машина – просто спасение!
   – Как это? – не поняла Катя.
   – Когда ездил в общественном транспорте, постоянно обращал внимание на то, как одет народ. Особенно женщины. Сидит симпатичная дама, фигура неплохая, лицо ухоженное, а одета… Мама родная! Ну, нельзя с таким ростом делать оборку внизу: ноги сразу смотрятся короче, а сама женщина напоминает кубышку. Так и хочется подойти и сказать: ну что же вы, милая? Или вот дама с расплывшейся фигурой носит широкие шифоновые брюки – я их называю: «брюки-шаровары» – и просторный блузон навыпуск. Такие одеяния подходят лишь стройным девушкам, а упитанные тетки смотрятся в подобных ансамблях просто кошмарно. Говорят, это модно. Но что – мода? Думать же о чем-то надо!
   – Подходил?
   – Что? – переспросил Тимофей.
   – Подходил с советом?
   – Да, пару раз нарывался на неприятности. Никто не любит критики! Я уже и глаза закрывал, и старался не смотреть по сторонам, но голова продолжала работать… Думаешь: вот так надо, вот так. Это происходит автоматически, помимо моей воли. Понимаешь?
   – Понимаю, – тихо сказала Катя.
   Они уже находились рядом с ее домом. Царева попросила не заезжать во двор. Тимофей безмолвно повиновался.
   – Какой милый старый домишко! – Он смотрел из окна автомобиля на двухэтажное здание.
   – Очень милый. По-моему, здесь место сборища алкоголиков со всего района.
   – Ну ты даешь! – засмеялся Тимофей.
   – Ладно, пойду, – вздохнула она. – Поздно уже.
   – Наташа говорила, что ты живешь одна.
   – Да.
   – А можно я в следующий раз напрошусь к тебе в гости, когда не будет так поздно?
   Катя неопределенно пожала плечами. И добавила после паузы:
   – В следующий раз – можно.
   – Я раньше не спрашивал… – замялся Тимофей. – У Наташи что-то серьезное? Она на самом деле отравилась или…
   Катя молчала.
   – Понял, – сообразил Тимофей. – Меня учили так: не хочешь, чтобы тебя обманывали, не спрашивай.
   – Дело не в этом… – Катя кусала губы. – Наташа действительно очень плохо себя чувствует. – Она уже открывала дверцу машины.
   – Нужна будет помощь – скажи.
   – Хорошо.
   Катя, завернув за угол, оглянулась. Автомобиль Сазонова тронулся с места.
   Девушка невольно вздохнула. Во дворе ее дома стояла темно-синяя «девятка», а Катя не хотела, чтобы Тимофей заметил Наташину машину. Пока Царева сидела в салоне, был какой-то момент, когда ей очень захотелось рассказать Сазонову про все. Но она не могла этого сделать: обещала Наташе молчать.
   Богданова все это время жила в Катиной квартире: она боялась ехать домой. На нее страшно сделалось смотреть: Наташа не причесывалась, не умывалась, отказывалась есть. Катя насильно пыталась покормить ее, но все было бесполезно. Из Богдановой как будто вынули стержень: черты лица – те же, но погас огонь в глазах, исчезло то неуловимое обаяние, которым она обладала.
   Наташа, ссутулившись, сидела на диване и ничего не хотела, ко всему относилась с полным безразличием. Иногда темные глаза девушки наполнялись слезами. Катя жалела ее – и не знала, как помочь.
   Однако сегодня Царева решила, что, кажется, придумала, как вывести подругу из этого жуткого состояния.

Глава 6

   – Я тебя подвезу… – Пьяная Ида Садчикова, с трудом спускаясь по лестнице, цеплялась за Хрусталеву. Ее роскошный полушубок из светлой норки был распахнут.
   – Подвезешь. Только надо еще тебя саму до машины дотащить.
   – Шофер, Игорь… – бормотала Ида. – Светлая иномарка…
   Хрусталева водила машину сама, но сегодня приехала на такси. У нее было непреложное правило: никогда не садиться за руль в нетрезвом состоянии. Она знала по опыту: после завершения подобных меро-приятий всегда найдется желающий подвезти главную редакторшу модного журнала. Хрусталева привыкла пользоваться бесплатными услугами.
   Дамы как бы поменялись местами. Элла Борисовна сейчас выглядела почти трезвой, а Иду окончательно развезло.
   – Не надо было после коньяка шампанское пить, – резонно заметила Хрусталева. – Я себе этого никогда не позволяю.
   – Угу… – Голова Иды окончательно склонилась на плечо новой знакомой.
   Парочка выглядела очень забавно. Элла была почти на голову ниже Садчиковой – она уже задыхалась под тяжестью дородной бизнесменши, изрядно перебравшей спиртного.
   – Удивительное дело! – рассуждала вслух Хрусталева. – И когда же ты успела так набраться, родимая?
   Ида не отвечала.
   Во время презентации Элла Борисовна ненадолго отлучилась, чтобы освежиться, а когда вернулась, застала Иду в невменяемом состоянии: та уже слово «мама» не выговаривала.
   – Ноги поднимай выше, иначе сейчас обе загремим с лестницы. Как в известной прибаутке: так и … с крыльца, – к месту процитировала редакторша одно из своих любимых «народных» выражений. – Очень актуально!
   Садчикова, промычав что-то невразумительное, зацепилась каблуком за ступеньку и рухнула на Эллу.
   – Твою ж мамашу! – ругнулась Хрусталева, едва успев подхватить совсем обессилевшую приятельницу.
   Ида ее не слышала.
   – Да, слаба ты, видать, на выпивку, – сделала вывод Элла. – А с виду не скажешь.
   Дамы, с трудом преодолевая лестницу, все-таки понемногу продвигались к машине.
   Элла Борисовна, несмотря на свое не столь уж могучее телосложение, имела стойкий иммунитет к спиртному и могла выпить очень много – под горячее. Сегодня, на презентации, горячих блюд не подавали, там присутствовала лишь холодная закуска. Тренированный организм главной редакторши обладал удивительным свойством: поймав кайф и доведя себя до определенной степени расслабленности ("расслабухи", как говорили у них в редакции), она могла затем принимать довольно большое количество спиртного без особых последствий в дальнейшем. Иными словами, вливала в себя алкоголь – и не пьянела. Но твердо знала одно: чуткий организм вовремя даст команду, когда следует остановиться и перейти на минеральную водичку.
   Роковую черту она переступала всего несколько раз в жизни. И последствия каждый раз оказывались очень тяжелыми. Повторять ошибок она не желала. За годы соответствующей практики Элла научилась четко улавливать критический момент. Сегодня с ней все было в порядке, к концу вечера голова прояснилась. А вот Ида…
   – Зайчик! – Она попробовала встряхнуть Садчикову.
   Та была в отключке, но послушно переступала красивыми ногами на высоченных каблуках.
   – Давай, милая, давай, – подбадривала ее Хрусталева. – Еще два шага – и абзац!
   Наконец она доволокла тяжелое тело до светлой иномарки. Темноволосый красавец открыл заднюю дверь.
   – Чего сидишь? Помоги! – прикрикнула на него Элла Борисовна. – Видишь, не в себе человек.
   Парень с надменным видом, медленно, словно нехотя, вылез из машины.
   Хрусталева едва себя сдержала: она бы такого козлика ни в жизнь держать при себе не стала… Ну дармоед! Хозяйка напилась, а он сидит. И за что ему только деньги платят?
   Ида, глупо улыбаясь, держалась за дверцу машины и не хотела лезть внутрь салона.
   – Подержи ее, чтобы не упала.
   Водитель обнял послушное тело. Элла подобрала леопардовый подол длинного платья (при этом ноги Садчиковой заголились до бедер) и приказала водителю:
   – Залезай первым, примешь ее на руки, иначе она завалится. Потом я.
   Шофер, согнав с лица безразличное выражение, беспрекословно выполнял указания. Он уже понял, что спорить с решительной дамой бесполезно.
***
   – Куда ехать? – Он перебрался вперед и повернулся к Элле Борисовне, которая уселась рядом с Идой на заднем сиденье.
   – Домой… – Она назвала свой адрес.
   Темноволосый красавец лихо вырулил на шоссе.
   – Машину хорошо водишь.
   – А я все делаю хорошо, – нагло ответил он.
   Всю дорогу Садчикова проспала, привалившись плечом к Хрусталевой. Ее красивые ноги оставались по-прежнему оголенными. Элла заметила, что парень, оборачиваясь назад, задержал взгляд на красивых полноватых коленках Иды… Перебьешься, голубчик!
   – По этой улице. И налево, под арку.
   Иномарка затормозила возле подъезда. Элла распахнула дверь и сильно встряхнула Садчикову:
   – Вставай, подруга, приехали!
   Как ни странно, Ида подняла голову и без посторонней помощи послушно вылезла из машины. Получасовой сон восстановил ее силы.
   – Э, – растерялся водитель, – вы куда? Ей домой надо.
   – Перебьешься сегодня, Игорек, твоя хозяйка переночует у меня.
   – Да, я здесь останусь, – медленно выговорила Ида. – Завтра за мной заедешь, я позвоню.
   Парень пожал плечами: ну, дескать, как угодно.
   Дамы поднялись на лифте.
   – У меня семнадцатый этаж. Вид на ночную Москву из окна открывается – загляденье!
   Хрусталева занимала двухкомнатную квартиру в недавно выстроенном круглом доме-башне в одном из престижных районов Москвы. Она жила одна. Первый этаж здания, предназначенного для людей небедных, был оборудован под гаражи. Элла Борисовна заметила, как уважительно покрутил головой водитель Иды: удобство, комфорт. Приобрести жилье в таком доме – дорогого стоит.
   Год назад Хрусталева переехала сюда, а раньше жила в однокомнатной квартирке с совмещенным сан-узлом и крохотной кухонькой, где даже холодильник не помещался: его приходилось держать в комнате. Теперь мечта наконец-то осуществилась: громадная кухня-столовая, просторная ванная, прихожая, холл, в котором могла бы разместиться вся ее прежняя однокомнатная квартирка, кладовка и две светлые комнаты. Одну она приспособила под кабинет и спальню, где всегда на полу вокруг рабочего стола валялись какие-то журнальные вырезки и газеты. В гостиной же поддерживался относительный порядок. Элла любила работать на кухне – там тоже виднелись следы ее деятельности: на подоконнике и столе лежали кипы журналов.
   Ида, не раздеваясь, заглянула в гостиную:
   – У тебя очень уютно.
   – На те деньги, которые с меня содрали за этот уют, можно было еще одну квартиру купить. В спальном районе Москвы.
   Элла лукавила. Стенку для гостиной ей удалось приобрести со скидкой, мягкая мебель тоже обошлась недорого – дешевле себестоимости. Спальню с громадными зеркалами она получила путем прямой поставки, минуя посредников. За одну прихожую пришлось выложить полную стоимость. Так уж получилось. Она до сих пор не могла себе этого простить.
   Кухню Хрусталева до отказа напичкала всяческой техникой.
   – И всем этим ты пользуешься? – ахнув, спросила Ида. – У меня тоже кухня оборудована, но у тебя… – Она восхищенно озиралась. – Сколько всяких агрегатов! Я даже их назначения не знаю.
   – Я тоже, – равнодушно сказала Элла.
   – Как?
   – Да вот так. Конкурсов всяких – до черта. То членом одного жюри пригласят, то членом другого. Вот и дарят, и дарят, и дарят… У меня в кладовке нераспакованные коробки с призами стоят.
   – Хорошо. – Ида все еще стояла в холле. – А у меня квартира трехкомнатная, от мужа досталась.
   – Слыхала… Я ведь твоего муженька знала, встречались на различных мероприятиях. Михаил Иванович Садчиков мужик был ухватистый. И веселый.
   – Был… – со вздохом повторила Ида.
   – Скажет словечко – как припечатает!
   – Это точно.
   – У него одно выражение было очень забавное… – попыталась с улыбкой припомнить Хрусталева. – Что-то про электрификацию… За столом все, как один, хохотали.
   Ида тоже невольно улыбнулась.
   – Мать твою… плюс электрификация всей страны, – сказала она. – Это?
   – Вот-вот. Виртуозно ругался!
   – Теперь уже некому.
   – Да, не говори. Никогда бы не подумала, что все закончится трагически. Услышав о взрыве, просто обалдела. Он с кем попало не связывался: осторожный был мужик.
   – Осторожный, – подтвердила вдова.
   – Кому же он до такой степени помешал?
   Ида, прикусив губу, не отвечала.
   – Следствие закончилось?
   – Нет, продолжают копать, затаскали в прокуратуру…
   – У нас только это и умеют. И нет ничего, а бочку грязи на человека выльют. Сынкам покойника за это надо спасибо сказать: языки распустили – на всех углах трезвонят, что ты, мол, окрутила их папашу. Они, дескать, настоящие наследники. Говорят, у папеньки столько баб перебывало, что гаремы открывать было можно… Такие, прости господи, мерзавцы! Ты бы с ними поосторожнее – эти негодяи способны любую пакость учинить.
   Услышав про братьев Садчиковых, Ида передернула плечами и, еще плотнее сжав губы, промолчала.
   – Ладно, хватит про этих гаденышей говорить. Ты баба крепкая, выдержишь! – Хрусталева ободряюще подмигнула Иде. – Ну, что застыла? Проходи, снимай свою норку, будем закусывать.
   Ида послушно вернулась в прихожую, повесила мех в одежный шкаф и осталась в своем обтягивающем пятнистом платье.
   – Туфли я тоже сниму.
   – Да, конечно, будь как дома.
   Сама хозяйка, пока Ида осваивалась, успела переодеться в свободный домашний балахон с разрезами по бокам. Она начала хлопотать на кухне.
   – Самое простое и быстрое – это пожарить мороженую осетрину. Ты как? – Она высунула голову из кухни. – Не против?
   – Отлично! Горяченького хочется. До сих пор качает.
   – Вот, – подняла палец Элла, – я всегда после этих сходняков дома закусываю. Оттягивает.
   Пока Хрусталева накрывала на стол, Ида разглядывала фотоснимки, занимавшие одну из стен в гостиной: в основном фотографии моделей. Кого здесь только не было! Она переводила взгляд с одной красотки на другую. Некоторые из снимков оказались очень пикантными…
   Ида вздохнула: какие разные лица, и все до одной красавицы!
   – Нравится? – Подошедшая к ней незаметно Хрусталева слегка обняла Садчикову за талию.
   – Здорово! Такие красотки… Юные, недоступные – как богини! Глядя на них, чувствуешь себя старухой.
   – Э, брось! Я же тебе говорила, как делаются такие фото. Из любой юной богини можно сделать страшилище.
   – У тебя так много книг. – Ида оглянулась на другую стену, заставленную книжными полками.
   – Здесь много специальной литературы, а в кладовке – я ее чуланом называю – свалены журналы лет, наверное, за двадцать пять. Часть литературы держу в редакции, но люблю, чтобы и дома под рукой было все необходимое для работы.
   Ида вертела своей хорошенькой головкой во все стороны. На третьей стене она заметила картины.
   – Потом посмотришь, времени хватит. Минут через пятнадцать у меня будет все готово. Можешь пока принять душ. Чистый халат висит в ванной.
   – Но он на меня не налезет.
   – Не беспокойся: он выполнен с максимальной свободой облегания.
   – Ты сейчас говоришь, как комментатор на просмотре коллекции моделей.
   – Да? А я этого и не замечаю.
   В ванной Ида стянула через голову платье. Она могла видеть себя в большом зеркале с ног до головы… Толстовата, толстовата! Ида ущипнула себя за талию. Пополнела за последние полгода, расслабилась. Пока был жив муж, не позволяла себе лишнего, а после его смерти махнула на все рукой. Мужики, которые у нее не переводились, в один голос твердили, что она прекрасно выглядит.
   Ида повернулась в профиль… А вроде бы еще и ничего! Животик вот, правда, торчит. Конституция у нее такая: излишек калорий сразу откладывается в талии и на животе. Кое-кто из знакомых прошел курсы для похудения. А толку-то! Через три месяца прежний вес набрали. Нет, она знает лишь одно верное средство – перестать жрать. Ничего другого, более эффективного еще не придумали.
   Она, продолжая вертеться перед громадным зеркалом, приподняла груди… Вот бюст у нее – прелесть! Об этом ей говорят все. Груди полные, просто роскошные! И ни капельки не провисают. Груди нерожавшей женщины. Ида вспомнила, что, когда она была помоложе, один из любовников назвал ее как-то лошадью. Садчикова обиделась, а он, засмеявшись, пояснил: "Глупенькая, лошадь – самое красивое и грациозное животное на свете. Ты тоже напоминаешь кобылку, которая ждет своего жеребца. Так и хочется тебя оседлать. Ты создана для секса…" Сколько у нее их было – этих жеребцов!
   Ида, стоя под душем, что-то напевала. Она скорее почувствовала, чем увидела, как в ванную вошла Элла.
   – Ты можешь сделать себе водный массаж, – сказала Хрусталева.
   – Нет, это меня сразу расслабит. Может быть, потом.
   Стоя под струями воды, Садчикова видела, какими глазами смотрит на нее хозяйка квартиры. Так на нее смотрели только мужики. В другой раз она, наверное, застеснялась бы, а сейчас почему-то не испытывала ни малейшего неудобства. Более того, ей даже нравилось, что Элла пристально ее разглядывает.
   – Ты немного полновата, – спокойно произнесла Хрусталева, – но большой беды в этом нет. Посидишь неделю на диете и станешь привлекательнее, чем все эти журнальные красотки с обложек.
   – А ты их видела голыми?
   Элла усмехнулась:
   – Конечно. Ничего завидного там нет. Вешалки! Редко попадается девчонка, которая привлекательна не только на обложке журнала. – Она набросила на Садчикову махровое полотенце. – Выходи, у меня все готово.
   Когда Ида хорошо рассмотрела выделенное ей одеяние, названное хозяйкой «халатом», она обалдела: принять эту вещь за халатик было никак нельзя. С таким же успехом дорогое вечернее платье можно именовать домашним сарафаном. Слишком смелый наряд…
   Весь лиф, до самой талии, был выполнен из прозрачных переплетенных лент. Спинка прикрыта, но зато полы переда состояли из отдельных полос, сквозь которые виднелось голое тело.
   Молодая женщина замерла перед зеркалом. Потом слегка повернулась и увидела, как красиво сквозь прозрачное кружево лент просвечивает грудь. Она заметила, что соски твердеют, упираясь в переплетенную ткань. Сексуальное одеяние! Ида почувствовала желание. Обычно оно появлялось лишь тогда, когда рядом присутствовал мужик. Сейчас мужика не было и в помине. Происходящее казалось Садчиковой таким необычным… И приятным. Она видела собственные глаза в зеркале. И свое тело. Возникшее желание становилось все острее.
   – Ида! – позвал ее женский голос. – Ты скоро?
   И Садчикова, не задумываясь, отправилась на зов… А почему бы и нет?! В конце концов, она не обязана ни перед кем отчитываться.
   Они сидели за столом напротив друг друга. Пили мало – ровно столько, чтобы вновь слегка расслабиться и почувствовать себя раскованно. Последнее касалось лишь Иды, хозяйка квартиры и так держалась непринужденно. Она не торопилась, наблюдая за гостьей… Элла Борисовна никогда не торопилась.
   Ида стояла с наполненной рюмкой коньяка возле окна и смотрела на ночную Москву.
   – Знаешь… – вдруг обернулась она к Хрусталевой. – А ведь сынки Михаила правы. Баб у него перебывало, как сам говорил, столько, сколько ему хотелось. Только мальчики одного не знают: именно я стала для их отца той самой женщиной, которая по-настоящему сумела его удовлетворить. Он не раз говорил мне об этом.