Михаил Михеев пишет детективы
Все-таки удивительно складываются писательские судьбы! М. Михеев сейчас хорошо известен среди самых широких читательских кругов в первую очередь как автор детективов и - почти в такой же степени - как "фантаст" и "приключенец". Конечно, по-прежнему популярна его стихотворная сказка "Лесная мастерская", его "школьные" повести, с которых он начинал свою литературную работу, но следует задуматься: по каким причинам на первый план вышел Михеев - автор детективов. Первый - и естественный - ответ может быть и таким: детектив - один из наиболее демократических литературных жанров, книга "на все вкусы" от младших школьников до академиков. Детектив, как правило, по чьему-то меткому выражению, "обречен на успех". Конечно же, причастность к созданию произведений столь популярного жанра влияет на популярность самого автора. Согласимся с такой точкой зрения, но сделаем лишь одно примечание: множество детективов, вызвав при появлении всплеск читательского интереса, вскоре оказались в числе прочно забытых. А детективы М. Михеева неизменно вызывают пристальное внимание читающих. Второй - не менее естественный - ответ таков: детектив, будучи литературным произведением, может быть, как все произведения, хорошим или плохим. Успех детективов М. Михеева побуждает внимательно вчитаться в них и попытаться определить их суть. Детективные повести М. Михеева "Запах "Шипра" (1976), "Сочинский вариант" (1981), "Поиск в темноте" (1988) образуют трилогию, связанную единством центральных героев и сюжетом ("Запах "Шипра" и "Сочинский вариант" были изданы отдельной книгой как повесть с общим названием "Хищники" в 1981 г.). Все три повести объединяет прежде всего главный персонаж - лейтенант Евгения Сергеевна Грошева, инспектор милиции. Впрочем, "объединяет" - не то слово, Грошева, выполняя порученное ей задание, рассказывает о том, что она видит и слышит, описывает встретившихся ей людей. Таким образом, три повести - это три монолога Гроше-вой, которая по приказу милицейского начальства и по воле обстоятельств попадает в компании, участники которых, как правило, живут не в ладу с законом и с опаской поглядывают на тех, кто стоит на страже закона. Когда писатель, чьи произведения пользуются успехом, сворачивает с проторенного им за долгие годы пути, возникает вопрос: чем обусловлен этот поворот? В данном случае объяснение, думается, найти нетрудно. М. Михеев всегда тяготел к острым сюжетам, к неожиданным поворотам стремительного действия. Искусство строить сюжет он проявил и в своих "школьных" повестях, и в приключенческих, и в фантастике. "Очередь" была за детективом, где сюжет играет особую роль. Детектив требует резкого противопоставления персонажей - и, следовательно, конфликта, который можно назвать непримиримым: не может быть мира между блюстителями Закона и нарушителями его. В годы, когда даже объективное изображение негативных сторон жизни расценивалось как попытка "очернить наши великие победы и достижения", возможность исследовать теневые явления фактически оставалась только у авторов детективного жанра - можно было если не анализировать их социальные причины, то хотя бы называть такие явления, как, скажем, наркомания, а изображение хапуг и расхитителей было молчаливо признано допустимым, когда речь шла о разоблачении преступников. Это обстоятельство, надо думать, тоже нужно учесть, размышляя о выборе писателя. М. Михееву всегда были близки романтические по своему жизневосприятию люди. Неслучайно дорогие ему персонажи восхищаются героями Джека Лондона, в большинстве произведений писателя-сибиряка прославляются натуры цельные и мужественные, увлеченные своим делом, готовые во имя высокой цели на борьбу, на жертвы. Другими словами, М. Михеев любит оптимистов, верящих в успех, в победу, да и сам является человеком, убежденным в торжестве светлого и доброго над темным и злым. И по этим причинам, можно утверждать, М. Михеев пришел к детективу: ведь детектив построен на действиях людей смелых и энергичных, проницательных и наблюдательных, которые, как правило, добиваются успеха в поединке со злоумышленником (или злоумышленниками) и тем самым помогают восстановить справедливость. Раньше или позже преступление будет разоблачено, порок наказан, а истина станет очевидной. Вот такая "запрограммированность" детектива как жанра тоже "устроила" М. Михеева. Наконец, писателю хотелось рассмотреть проблемы, которые давно привлекали его. Вспомним: в фантастическом рассказе "Злой волшебник" рассказчик в состоянии аффекта наносит Полянскому удар, оказавшийся смертельным, и тем прекращает его преступления. Что вызвало негодование рассказчика? Он сам объясняет это: "...ценность человеческой мысли превратилась для него в ничто". Это - в произведении фантастического жанра. А в авторском послесловии к "Хищникам" М. Михеев размышляет о причине многих преступлений и приходит к выводу, что немало зависит от личности преступника: "...примитивный интеллект привлекают только примитивные "радости": уличные приключения и, конечно, водка. Люди подобного рода не имеют представления о ценности человеческой жизни - это понятие им недоступно: чтобы постичь его, сам оценщик должен обладать духовным богатством". Обратим внимание на дословное повторение: и там, и тут идет речь о "ценности человеческой жизни". Следовательно, к тревожащим его мыслям писатель обращается, используя возможности разных литературных жанров. А теперь вернемся непосредственно к трилогии М. Михеева. Верный своим принципам выбора литературного героя, писатель обратился к фигуре очень неоднозначной. Это - не случайность: именно особенности биографии своей героини с первых же страниц подчеркивает автор. Впрочем, с этого начинает сама Евгения Сергеевна Грошева, неизменно выступающая повествователем на протяжении всей трилогии - в "Запахе "Шипра", "Сочинском варианте" и "Поиске в темноте": "Моя биография в личном деле, наверно, тоже производила странное впечатление: "отец - лейтенант милиции, погибший при исполнении служебных обязанностей; мать - торговый работник, осуждена по статье 93 "прим" на восемь лет заключения в колонии строгого режима..." Грошеву мучит сознание того, что бездумное отношение к жизни сделало ее соучастницей воровства. "Я... жила на ворованные деньги, мое неведение не было для меня оправданием. Я поняла, что не смогу больше ни учиться, ни работать в торговой сети. Что для искупления моих вольных или невольных грехов у меня в жизни осталась одна дорога... Подполковник Свиридов помнил моего отца. Меня приняли в школу милиции". И вот, имея за спиной незавершенную учебу в Торговом институте и окончив школу милиции, Грошева приезжает в Новосибирск. Желание избежать стереотипов, "типичных ситуаций" заставляет М. Михеева и его героиню испытывать в условиях, далеких и от стереотипов, и от "типичных ситуаций". Грошева должна - таков замысел ее начальника полковника Приходько "изнутри" узнать темные дела работников управления торга. Здесь перед автором встает непростая задача. Вряд ли читателю будет симпатичен персонаж, который с целью завоевать доверие подозреваемых должен выдавать себя за другого. Да и не просто персонаж, а центральный положительный герой, глазами которого читатель видит все события. Сознает это автор, сознает это и сама Грошева. Полковник Приходько доверительно делится с Грошевой своими опасениями: "Я увидел вас и понял, чего мы здесь не учли. Вашу внешность. Здесь я растерялась уже окончательно. - Да, вашу внешность,- продолжал полковник Приходько. - Вы - молодая симпатичная женщина. И эту вашу порядочность можно разглядеть за километр. И вам будет трудно. Значительно труднее, нежели мы все здесь думали, когда отрабатывали наш план". Чтобы "переработать" свою видную за километр порядочность, Евгения Грошева, познакомившись с работниками торга, не отказывается от всякого рода "междусобойчиков" и вечеров - доверие новых знакомых надо завоевывать. Здесь Грошеву ожидает еще одна неприятность - Петр Иваныч, ее сосед по квартире и душевно близкий ей человек, с укором посматривает на молодую женщину, когда она, распив по служебной необходимости несколько рюмок, возвращается домой. Желая серьезный разговор с Петром Иванычем свести на шутку, Грошева, по ее же признанию, "опустилась до дешевого остроумия". Она казнит себя за неловкость по отношению к Петру Иванычу, и у нее вырывается доселе затаенное опасение: "Не хватало, чтоб и в его глазах я выглядела пьющей бабенкой. Выбранная мною линия поведения несла непредвиденные потери". Потом возникнут трудности другого плана - Грошева едва не выдала себя на допросе у следователя Заплатовой, когда шел допрос по поводу смерти Вали Бессоновой. А Грошева не имеет права рассекретить себя перед кем бы то ни было без разрешения полковника Приходько. Появляются и опасения, как бы махинаторы не распознали роль Грошевой в их разоблачении - они могут связать ее появление на базе с тем, что милиции стали известны злоупотребления работников торга. И все-таки больше всего мучают Грошеву мысли о двойственности ее положения: по общепринятым нормам то, что она делает, непорядочно - если ограничиться столь мягким определением. Ее мысли получают новое направление, когда она приходит к выводу, что Валя Бессонова была убита - кого-то очень пугала возможность разоблачения. Вот это обстоятельство и придает всему, что должна делать Евгения Грошева, совсем другое освещение: "Если раньше я порой испытывала неловкость от необходимости притворяться, кого-то выслеживать, то сейчас делала это с полной убежденностью, понимая, что другого пути к решению задачи у меня просто нет. Я находилась среди людей, которые были не только ворами, но которых можно было подозревать и в убийстве. Они могли украсть у общества не только деньги, но и человеческую жизнь". К этим размышлениям Грошевой примешиваются и душевные муки - может, если бы она предугадала ход событий, Валя Бессонова осталась бы в живых? "Как бы ни были логичны утешения полковника Приходько, я обвиняла только себя и мучилась от ощущения своей вины". Так постепенно меняется точка зрения Евгении Грошевой на ее собственную позицию и, соответственно, самооценка ее действий. Не менее важно, что эту эволюцию претерпевает и точка зрения читателя: автор убедительно показывает общественную необходимость того, что делает Грошева для разоблачения преступной шайки. Заключительная глава повести "Запах "Шипра" называется "Огонь на себя". Это заглавие оправдано: как на фронте в экстремальных условиях герои вызывали огонь своей артиллерии на себя, так и Грошева решается на смертельно опасный шаг - она идет на прямой разговор с одним из преступников, чтобы вынудить его на признание. Только счастливая случайность спасает молодую женщину от гибели, но цель достигнута: потерявший самообладание участник шайки выдает себя. Своеобразие повести определяется многими ее особенностями - и не в последнюю очередь тем, что автор нашел неожиданного героя и нестандартный ракурс изображения. Если в жанре детектива не редкость рассказ от первого лица, то значительно реже повествование ведет участник розыска, еще реже - человек, оказавшийся в центре поиска, и уж совсем редко - участница. Уместно привести классический пример - подвиги, совершенные Шерлоком Холмсом, увековечил не он, а его спутник - Ватсон, к тому же чаще всего не посвященный в замыслы своего партнера. Чаще всего в детективном жанре роль летописца исполняет человек, который имеет возможность смотреть на события со стороны. Такое решение помогает поддерживать интерес к сюжету, ставит читателя перед неожиданными поворотами действия - ведь наблюдатель не знает мыслей и планов того, кто ведет поиск, и все события становятся непредсказуемыми. М. Михеев отважился дать слово главному действующему лицу. Мы, читатели, знаем все, что известно ему - Евгения Грошева ни" разу не прибегает к древнему приему: "Да, я забыла упомянуть, что..." или "Ах, я еще не успела сообщить, что..." Писатель избрал нелегкий путь. Но его выбор оправдан. Нигде не ослабевает напряжение событий, не спадает интерес к повествованию Грошевой. Право назвать героя трилогии "неожиданным" дает то обстоятельство, что, во-первых, это героиня, и, во-вторых, (а, может, еще раз во-первых?) получившая задание проникнуть в "лагерь противника" и решившая рассказать нам, читателям, о своих впечатлениях. Эти "особые приметы" Евгении Грошевой сохраняются на всем протяжении трилогии. Продолжает Грошева и свою "генеральную линию" - она не в силах пройти мимо тех переживаний, которые неизбежно несет ей "двойная игра", и делится ими с читателем. Развитие этой темы есть и в "Сочинском варианте". Полковник Приходько задает Грошевой прямой вопрос: "- ...в милиции, по моей милости, вам приходится вести себя так, как вы никогда бы себя не вели, работая, скажем, в той же школе. И вы понимаете, что здесь не театр, здесь жизнь, и люди - пусть даже недостойные принимают вас за того, кого вы изображаете. И только так и должны принимать, иначе вы будете плохой работник, и наша служба не для вас. Так вот, было все это когда-либо предметом ваших размышлений, сомнений, угрызений совести даже? Мне интересно знать, что думает мой инспектор о своей работе?" Согласитесь, что Приходько сформулировал главный вопрос - ведь прежде всего речь идет о нравственной стороне дела. На вопрос Приходько Евгения Грошева отвечает откровенно - ей, как она считает, труднее всего было привыкнуть к тому, что "тут все делается набело, без черновиков". К сказанному она добавляет фразу, которая объясняет, откуда она черпает силы для своего многотрудного дела: "- Я понимаю, что мое "неблаговидное" поведение все же работает на будущее человеческое счастье... хотя, может быть, это и звучит сентиментально. - Совсем нет,- сказал полковник Приходько. - Нормально звучит". Я присоединяюсь к этой оценке. Казалось бы, Грошева нашла точный и исчерпывающий ответ на тревожащий вопрос - она хочет содействовать "будущему человеческому счастью". Но мучительные раздумья преследуют ее при каждом новом испытании. Есть закономерность, определяющая душевное состояние Грошевой: сомнения вправе ли она врываться в жизнь другого человека - терзают ее только до тех пор, пока не прожжет до самого сердца зло, которое принес преступник. За этим порогом она - человек, который до мозга костей убежден: именно его долг - восстановить справедливость, принять посильное участие в наказании порока. Вспомним - в "Запахе "Шипра" испытываемая Евгенией Грошевой "неловкость от необходимости притворяться" сменяется полной убежденностью в правильности собственных поступков, как только ее осенила догадка, что Валю Бессонову убили. Убили специально, чтобы спрятать концы в воду. "Башков может спать спокойно. Он и спит спокойно... Может тратить наворованные деньги, за которые пока тоже не несет ответа. А Вали Бессоновой нет... Только я одна держу в руках тоненькую ниточку, которая может оборваться в любой момент. Но Валюши нет в живых... Он спокоен только потому, что поверил уже в свою безнаказанность... Он уверен, что уничтожил свои преступные следы... Он не знает, что осталась еще одна улика. Я сама. Он забыл про эту улику. Я ему напомню про нее..." В "Сочинском варианте" колебания и внутренние муки Евгении Грошевой длятся, пока ее версии о вине Всеволода Щуркина и его дочери Милочки остаются только подозрениями. Убедившись, что перед ней наглые и циничные преступники, без каких бы то ни было угрызений совести бросающие не только своих сообщников, но и родных, попавших в беду, Грошева исцеляется от душевного разлада. Перед ней - конкретные носители зла, и она готова рисковать жизнью ради торжества правды. Расследуя обстоятельства самоубийства Зои Конюховой (повесть "Поиск в темноте"), Грошева должна выяснить, кто виноват в смерти молоденькой девочки. И снова ей - в какой уже раз - нужно решать извечный вопрос: есть ли у нее право на двойную жизнь? "Опять мне предстоит входить в чужой образ, выдавать себя за женщину, которой я не хотела бы в настоящей жизни быть... ...Современный Шерлок Холмс находит нарушителя, применяя изощренные методы современной дедукции, и мы неизменно уважаем такого Шерлока Холмса. Иногда его уважает даже сам преступник. В моем случае не так. Мне придется искать нарушителя, прячась и подглядывая. И частым приемом моего поиска будет обыкновенная ложь. Ложь это всегда нехорошо, чего уж хорошего... Но закон не допускает исключений, и нарушитель должен быть найден. Любой ценой? На этот вопрос нет однозначного ответа. И в моем случае цену поиска определяю только я". О цене поиска Грошева задумалась неслучайно. По существу, это не ее внутренний монолог, а продолжение диалога с полковником Приходько,- она вспоминает его слова, обращенные к ней: "Евгения Сергеевна... в надежде на вас я и попросил передать это... дело в наш отдел. Должны мы с вами разыскать преступника. Любой ценой отыскать". Такое внимание писателя к одной, по сути, стороне переживаний Евгении Сергеевны Грошевой оправдано - оно придает ее образу динамику, объясняет развитие характера. Обычная беда детективных произведений - однолинейность в обрисовке "сыщиков"; образы "разбойников", применяя детскую терминологию, как правило, красочнее, разнообразнее, убедительнее. М. Михеев, прибегнув (конечно же, в рамках жанра) к приемам психологического письма, "изнутри" раскрывая своих героев, не только вывел на страницы трилогии достаточно представительную компанию преступников от мелких расхитителей, спекулянтов и взяточников до крупных хапуг, воротил черного рынка и почти профессиональных убийц, но и выразительно запечатлел милицейского работника Евгению Грошеву, готовую до последнего защищать справедливость. Создание такого образа - заметное достижение и писателя, и успех детективного жанра, не часто балующего читателя запоминающейся фигурой стража законности. Множеством штрихов оттеняя нетерпимость Грошевой к преступлению, автор в то же время позволяет читателю подметить, что очень разные люди чувствуют человечность Грошевой - потому что и она видит в каждом правонарушителе человека. "Порядочная вы, даже сквозь всю вашу игру порядочность ваша чувствовалась. Только это я уже потом понял",- признается Грошевой Башков, уже изобличенный ею в причастности к смерти Вали Бессоновой. Полковник Приходько, досконально изучивший биографию Башкова, знающий о боевых заслугах Башкова на фронте, удовлетворенно говорит Евгении Грошевой: "Это хорошо, что вы на него зла в душе не держите; оно в нашем деле советчик плохой". За этой фразой угадывается многое и в Грошевой, и в самом Приходько - оба знают, что только сцепление многих счастливых случайностей спасло Грошеву в схватке с Башковым. Здесь подошло бы слово "великодушие". Тут нельзя пройти и мимо такого эпизода - подполковник Григорьев (с ним Грошева познакомилась, выполняя задание в Сочи), размышляя о принципах работы Приходько, рассуждает вслух: "...Приходько любит к последственному приглядеться. И своих следователей этому учит. Вы знаете, сколько ему благодарных писем приходит из колоний, от осужденных, он вам не говорил? Вот, скромничает. Я сам читал: "...вы первый во мне человека увидели, спасибо вам..." Многим из нас так напишут?.. А Приходько - пишут... Вот это, по-моему, в нашей работе очень важно. И вы тоже так думаете, я знаю". Мысли подполковника Григорьева, как мне кажется, подводят итог всей гамме переживаний, которые так тревожат Евгению Грошеву. Эти мысли помогают лучше понять то гуманное начало, которое движет ею в ее опасной, но нужной работе (не будем сбрасывать со счета и другую реакцию на деятельность Грошевой - например, в момент задержания Милочки Щуркиной при попытке бегства за рубеж с крупной суммой денег девушка, глядя на Грошеву "маленькими, страшно побелевшими глазками... громким шепотом выдохнула сквозь сжатые зубы: - Дрянь... притворщица... казенная дрянь!"). М. Михеев, подчеркивая человеческую (да и женскую) привлекательность Грошевой, в то же время не пытается поставить свою героиню на котурны, обрекая на "гордое одиночество". Рядом с ней честные, верные в дружбе, сердечные люди. Это - и ее соратники Приходько и Борис Борисович, и ее друзья Петр Иваныч и Максим, и те эпизодически возникающие хорошие люди, которые в трудную минуту приходят ей на помощь. Есть у писателя еще одна задушевная мысль, пронизывающая все повести трилогии и очень существенная для общества. Автор заставляет читателя размышлять не только о том, КТО преступник, но и о том, ПОЧЕМУ этот человек стал преступником. Собственно говоря, исследование причин, толкающих на нарушение закона, анализ обстоятельств, ведущих к самому первому, подчас не очень заметному отходу от нравственных норм, опасные последствия начального шага к пропасти - это исследование М. Михеев ведет, оценивая каждый шаг своих отрицательных персонажей. Конечно, автор не вмешивается в повествование Грошевой, не пытается обратить внимание читателя на свой указующий перст. Нет, М. Михеев поступает, как должен поступить каждый художник: он воссоздает картины жизни, а дело читающих - сделать из сцепления эпизодов, фактов, наблюдений соответствующие выводы. Полотна Михаила Михеева не только приковывают читательское внимание, но и убеждают своей выразительностью и тем самым - без назиданий - воспитывают. Добавим к этому, что разножанровые произведения М. Михеева, обращенные к детям и взрослым, многим приоткрыли вход в царство книг, приохотили к чтению. Вряд ли для писателя может быть награда более высокая, чем читательское признание, читательская любовь. Михаил Михеев получил эту награду.
1 Писатели о себе. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1966. - С. 81-82; Зап-Сиб. кн. изд-во, 1973. - С. 153-156.
Все-таки удивительно складываются писательские судьбы! М. Михеев сейчас хорошо известен среди самых широких читательских кругов в первую очередь как автор детективов и - почти в такой же степени - как "фантаст" и "приключенец". Конечно, по-прежнему популярна его стихотворная сказка "Лесная мастерская", его "школьные" повести, с которых он начинал свою литературную работу, но следует задуматься: по каким причинам на первый план вышел Михеев - автор детективов. Первый - и естественный - ответ может быть и таким: детектив - один из наиболее демократических литературных жанров, книга "на все вкусы" от младших школьников до академиков. Детектив, как правило, по чьему-то меткому выражению, "обречен на успех". Конечно же, причастность к созданию произведений столь популярного жанра влияет на популярность самого автора. Согласимся с такой точкой зрения, но сделаем лишь одно примечание: множество детективов, вызвав при появлении всплеск читательского интереса, вскоре оказались в числе прочно забытых. А детективы М. Михеева неизменно вызывают пристальное внимание читающих. Второй - не менее естественный - ответ таков: детектив, будучи литературным произведением, может быть, как все произведения, хорошим или плохим. Успех детективов М. Михеева побуждает внимательно вчитаться в них и попытаться определить их суть. Детективные повести М. Михеева "Запах "Шипра" (1976), "Сочинский вариант" (1981), "Поиск в темноте" (1988) образуют трилогию, связанную единством центральных героев и сюжетом ("Запах "Шипра" и "Сочинский вариант" были изданы отдельной книгой как повесть с общим названием "Хищники" в 1981 г.). Все три повести объединяет прежде всего главный персонаж - лейтенант Евгения Сергеевна Грошева, инспектор милиции. Впрочем, "объединяет" - не то слово, Грошева, выполняя порученное ей задание, рассказывает о том, что она видит и слышит, описывает встретившихся ей людей. Таким образом, три повести - это три монолога Гроше-вой, которая по приказу милицейского начальства и по воле обстоятельств попадает в компании, участники которых, как правило, живут не в ладу с законом и с опаской поглядывают на тех, кто стоит на страже закона. Когда писатель, чьи произведения пользуются успехом, сворачивает с проторенного им за долгие годы пути, возникает вопрос: чем обусловлен этот поворот? В данном случае объяснение, думается, найти нетрудно. М. Михеев всегда тяготел к острым сюжетам, к неожиданным поворотам стремительного действия. Искусство строить сюжет он проявил и в своих "школьных" повестях, и в приключенческих, и в фантастике. "Очередь" была за детективом, где сюжет играет особую роль. Детектив требует резкого противопоставления персонажей - и, следовательно, конфликта, который можно назвать непримиримым: не может быть мира между блюстителями Закона и нарушителями его. В годы, когда даже объективное изображение негативных сторон жизни расценивалось как попытка "очернить наши великие победы и достижения", возможность исследовать теневые явления фактически оставалась только у авторов детективного жанра - можно было если не анализировать их социальные причины, то хотя бы называть такие явления, как, скажем, наркомания, а изображение хапуг и расхитителей было молчаливо признано допустимым, когда речь шла о разоблачении преступников. Это обстоятельство, надо думать, тоже нужно учесть, размышляя о выборе писателя. М. Михееву всегда были близки романтические по своему жизневосприятию люди. Неслучайно дорогие ему персонажи восхищаются героями Джека Лондона, в большинстве произведений писателя-сибиряка прославляются натуры цельные и мужественные, увлеченные своим делом, готовые во имя высокой цели на борьбу, на жертвы. Другими словами, М. Михеев любит оптимистов, верящих в успех, в победу, да и сам является человеком, убежденным в торжестве светлого и доброго над темным и злым. И по этим причинам, можно утверждать, М. Михеев пришел к детективу: ведь детектив построен на действиях людей смелых и энергичных, проницательных и наблюдательных, которые, как правило, добиваются успеха в поединке со злоумышленником (или злоумышленниками) и тем самым помогают восстановить справедливость. Раньше или позже преступление будет разоблачено, порок наказан, а истина станет очевидной. Вот такая "запрограммированность" детектива как жанра тоже "устроила" М. Михеева. Наконец, писателю хотелось рассмотреть проблемы, которые давно привлекали его. Вспомним: в фантастическом рассказе "Злой волшебник" рассказчик в состоянии аффекта наносит Полянскому удар, оказавшийся смертельным, и тем прекращает его преступления. Что вызвало негодование рассказчика? Он сам объясняет это: "...ценность человеческой мысли превратилась для него в ничто". Это - в произведении фантастического жанра. А в авторском послесловии к "Хищникам" М. Михеев размышляет о причине многих преступлений и приходит к выводу, что немало зависит от личности преступника: "...примитивный интеллект привлекают только примитивные "радости": уличные приключения и, конечно, водка. Люди подобного рода не имеют представления о ценности человеческой жизни - это понятие им недоступно: чтобы постичь его, сам оценщик должен обладать духовным богатством". Обратим внимание на дословное повторение: и там, и тут идет речь о "ценности человеческой жизни". Следовательно, к тревожащим его мыслям писатель обращается, используя возможности разных литературных жанров. А теперь вернемся непосредственно к трилогии М. Михеева. Верный своим принципам выбора литературного героя, писатель обратился к фигуре очень неоднозначной. Это - не случайность: именно особенности биографии своей героини с первых же страниц подчеркивает автор. Впрочем, с этого начинает сама Евгения Сергеевна Грошева, неизменно выступающая повествователем на протяжении всей трилогии - в "Запахе "Шипра", "Сочинском варианте" и "Поиске в темноте": "Моя биография в личном деле, наверно, тоже производила странное впечатление: "отец - лейтенант милиции, погибший при исполнении служебных обязанностей; мать - торговый работник, осуждена по статье 93 "прим" на восемь лет заключения в колонии строгого режима..." Грошеву мучит сознание того, что бездумное отношение к жизни сделало ее соучастницей воровства. "Я... жила на ворованные деньги, мое неведение не было для меня оправданием. Я поняла, что не смогу больше ни учиться, ни работать в торговой сети. Что для искупления моих вольных или невольных грехов у меня в жизни осталась одна дорога... Подполковник Свиридов помнил моего отца. Меня приняли в школу милиции". И вот, имея за спиной незавершенную учебу в Торговом институте и окончив школу милиции, Грошева приезжает в Новосибирск. Желание избежать стереотипов, "типичных ситуаций" заставляет М. Михеева и его героиню испытывать в условиях, далеких и от стереотипов, и от "типичных ситуаций". Грошева должна - таков замысел ее начальника полковника Приходько "изнутри" узнать темные дела работников управления торга. Здесь перед автором встает непростая задача. Вряд ли читателю будет симпатичен персонаж, который с целью завоевать доверие подозреваемых должен выдавать себя за другого. Да и не просто персонаж, а центральный положительный герой, глазами которого читатель видит все события. Сознает это автор, сознает это и сама Грошева. Полковник Приходько доверительно делится с Грошевой своими опасениями: "Я увидел вас и понял, чего мы здесь не учли. Вашу внешность. Здесь я растерялась уже окончательно. - Да, вашу внешность,- продолжал полковник Приходько. - Вы - молодая симпатичная женщина. И эту вашу порядочность можно разглядеть за километр. И вам будет трудно. Значительно труднее, нежели мы все здесь думали, когда отрабатывали наш план". Чтобы "переработать" свою видную за километр порядочность, Евгения Грошева, познакомившись с работниками торга, не отказывается от всякого рода "междусобойчиков" и вечеров - доверие новых знакомых надо завоевывать. Здесь Грошеву ожидает еще одна неприятность - Петр Иваныч, ее сосед по квартире и душевно близкий ей человек, с укором посматривает на молодую женщину, когда она, распив по служебной необходимости несколько рюмок, возвращается домой. Желая серьезный разговор с Петром Иванычем свести на шутку, Грошева, по ее же признанию, "опустилась до дешевого остроумия". Она казнит себя за неловкость по отношению к Петру Иванычу, и у нее вырывается доселе затаенное опасение: "Не хватало, чтоб и в его глазах я выглядела пьющей бабенкой. Выбранная мною линия поведения несла непредвиденные потери". Потом возникнут трудности другого плана - Грошева едва не выдала себя на допросе у следователя Заплатовой, когда шел допрос по поводу смерти Вали Бессоновой. А Грошева не имеет права рассекретить себя перед кем бы то ни было без разрешения полковника Приходько. Появляются и опасения, как бы махинаторы не распознали роль Грошевой в их разоблачении - они могут связать ее появление на базе с тем, что милиции стали известны злоупотребления работников торга. И все-таки больше всего мучают Грошеву мысли о двойственности ее положения: по общепринятым нормам то, что она делает, непорядочно - если ограничиться столь мягким определением. Ее мысли получают новое направление, когда она приходит к выводу, что Валя Бессонова была убита - кого-то очень пугала возможность разоблачения. Вот это обстоятельство и придает всему, что должна делать Евгения Грошева, совсем другое освещение: "Если раньше я порой испытывала неловкость от необходимости притворяться, кого-то выслеживать, то сейчас делала это с полной убежденностью, понимая, что другого пути к решению задачи у меня просто нет. Я находилась среди людей, которые были не только ворами, но которых можно было подозревать и в убийстве. Они могли украсть у общества не только деньги, но и человеческую жизнь". К этим размышлениям Грошевой примешиваются и душевные муки - может, если бы она предугадала ход событий, Валя Бессонова осталась бы в живых? "Как бы ни были логичны утешения полковника Приходько, я обвиняла только себя и мучилась от ощущения своей вины". Так постепенно меняется точка зрения Евгении Грошевой на ее собственную позицию и, соответственно, самооценка ее действий. Не менее важно, что эту эволюцию претерпевает и точка зрения читателя: автор убедительно показывает общественную необходимость того, что делает Грошева для разоблачения преступной шайки. Заключительная глава повести "Запах "Шипра" называется "Огонь на себя". Это заглавие оправдано: как на фронте в экстремальных условиях герои вызывали огонь своей артиллерии на себя, так и Грошева решается на смертельно опасный шаг - она идет на прямой разговор с одним из преступников, чтобы вынудить его на признание. Только счастливая случайность спасает молодую женщину от гибели, но цель достигнута: потерявший самообладание участник шайки выдает себя. Своеобразие повести определяется многими ее особенностями - и не в последнюю очередь тем, что автор нашел неожиданного героя и нестандартный ракурс изображения. Если в жанре детектива не редкость рассказ от первого лица, то значительно реже повествование ведет участник розыска, еще реже - человек, оказавшийся в центре поиска, и уж совсем редко - участница. Уместно привести классический пример - подвиги, совершенные Шерлоком Холмсом, увековечил не он, а его спутник - Ватсон, к тому же чаще всего не посвященный в замыслы своего партнера. Чаще всего в детективном жанре роль летописца исполняет человек, который имеет возможность смотреть на события со стороны. Такое решение помогает поддерживать интерес к сюжету, ставит читателя перед неожиданными поворотами действия - ведь наблюдатель не знает мыслей и планов того, кто ведет поиск, и все события становятся непредсказуемыми. М. Михеев отважился дать слово главному действующему лицу. Мы, читатели, знаем все, что известно ему - Евгения Грошева ни" разу не прибегает к древнему приему: "Да, я забыла упомянуть, что..." или "Ах, я еще не успела сообщить, что..." Писатель избрал нелегкий путь. Но его выбор оправдан. Нигде не ослабевает напряжение событий, не спадает интерес к повествованию Грошевой. Право назвать героя трилогии "неожиданным" дает то обстоятельство, что, во-первых, это героиня, и, во-вторых, (а, может, еще раз во-первых?) получившая задание проникнуть в "лагерь противника" и решившая рассказать нам, читателям, о своих впечатлениях. Эти "особые приметы" Евгении Грошевой сохраняются на всем протяжении трилогии. Продолжает Грошева и свою "генеральную линию" - она не в силах пройти мимо тех переживаний, которые неизбежно несет ей "двойная игра", и делится ими с читателем. Развитие этой темы есть и в "Сочинском варианте". Полковник Приходько задает Грошевой прямой вопрос: "- ...в милиции, по моей милости, вам приходится вести себя так, как вы никогда бы себя не вели, работая, скажем, в той же школе. И вы понимаете, что здесь не театр, здесь жизнь, и люди - пусть даже недостойные принимают вас за того, кого вы изображаете. И только так и должны принимать, иначе вы будете плохой работник, и наша служба не для вас. Так вот, было все это когда-либо предметом ваших размышлений, сомнений, угрызений совести даже? Мне интересно знать, что думает мой инспектор о своей работе?" Согласитесь, что Приходько сформулировал главный вопрос - ведь прежде всего речь идет о нравственной стороне дела. На вопрос Приходько Евгения Грошева отвечает откровенно - ей, как она считает, труднее всего было привыкнуть к тому, что "тут все делается набело, без черновиков". К сказанному она добавляет фразу, которая объясняет, откуда она черпает силы для своего многотрудного дела: "- Я понимаю, что мое "неблаговидное" поведение все же работает на будущее человеческое счастье... хотя, может быть, это и звучит сентиментально. - Совсем нет,- сказал полковник Приходько. - Нормально звучит". Я присоединяюсь к этой оценке. Казалось бы, Грошева нашла точный и исчерпывающий ответ на тревожащий вопрос - она хочет содействовать "будущему человеческому счастью". Но мучительные раздумья преследуют ее при каждом новом испытании. Есть закономерность, определяющая душевное состояние Грошевой: сомнения вправе ли она врываться в жизнь другого человека - терзают ее только до тех пор, пока не прожжет до самого сердца зло, которое принес преступник. За этим порогом она - человек, который до мозга костей убежден: именно его долг - восстановить справедливость, принять посильное участие в наказании порока. Вспомним - в "Запахе "Шипра" испытываемая Евгенией Грошевой "неловкость от необходимости притворяться" сменяется полной убежденностью в правильности собственных поступков, как только ее осенила догадка, что Валю Бессонову убили. Убили специально, чтобы спрятать концы в воду. "Башков может спать спокойно. Он и спит спокойно... Может тратить наворованные деньги, за которые пока тоже не несет ответа. А Вали Бессоновой нет... Только я одна держу в руках тоненькую ниточку, которая может оборваться в любой момент. Но Валюши нет в живых... Он спокоен только потому, что поверил уже в свою безнаказанность... Он уверен, что уничтожил свои преступные следы... Он не знает, что осталась еще одна улика. Я сама. Он забыл про эту улику. Я ему напомню про нее..." В "Сочинском варианте" колебания и внутренние муки Евгении Грошевой длятся, пока ее версии о вине Всеволода Щуркина и его дочери Милочки остаются только подозрениями. Убедившись, что перед ней наглые и циничные преступники, без каких бы то ни было угрызений совести бросающие не только своих сообщников, но и родных, попавших в беду, Грошева исцеляется от душевного разлада. Перед ней - конкретные носители зла, и она готова рисковать жизнью ради торжества правды. Расследуя обстоятельства самоубийства Зои Конюховой (повесть "Поиск в темноте"), Грошева должна выяснить, кто виноват в смерти молоденькой девочки. И снова ей - в какой уже раз - нужно решать извечный вопрос: есть ли у нее право на двойную жизнь? "Опять мне предстоит входить в чужой образ, выдавать себя за женщину, которой я не хотела бы в настоящей жизни быть... ...Современный Шерлок Холмс находит нарушителя, применяя изощренные методы современной дедукции, и мы неизменно уважаем такого Шерлока Холмса. Иногда его уважает даже сам преступник. В моем случае не так. Мне придется искать нарушителя, прячась и подглядывая. И частым приемом моего поиска будет обыкновенная ложь. Ложь это всегда нехорошо, чего уж хорошего... Но закон не допускает исключений, и нарушитель должен быть найден. Любой ценой? На этот вопрос нет однозначного ответа. И в моем случае цену поиска определяю только я". О цене поиска Грошева задумалась неслучайно. По существу, это не ее внутренний монолог, а продолжение диалога с полковником Приходько,- она вспоминает его слова, обращенные к ней: "Евгения Сергеевна... в надежде на вас я и попросил передать это... дело в наш отдел. Должны мы с вами разыскать преступника. Любой ценой отыскать". Такое внимание писателя к одной, по сути, стороне переживаний Евгении Сергеевны Грошевой оправдано - оно придает ее образу динамику, объясняет развитие характера. Обычная беда детективных произведений - однолинейность в обрисовке "сыщиков"; образы "разбойников", применяя детскую терминологию, как правило, красочнее, разнообразнее, убедительнее. М. Михеев, прибегнув (конечно же, в рамках жанра) к приемам психологического письма, "изнутри" раскрывая своих героев, не только вывел на страницы трилогии достаточно представительную компанию преступников от мелких расхитителей, спекулянтов и взяточников до крупных хапуг, воротил черного рынка и почти профессиональных убийц, но и выразительно запечатлел милицейского работника Евгению Грошеву, готовую до последнего защищать справедливость. Создание такого образа - заметное достижение и писателя, и успех детективного жанра, не часто балующего читателя запоминающейся фигурой стража законности. Множеством штрихов оттеняя нетерпимость Грошевой к преступлению, автор в то же время позволяет читателю подметить, что очень разные люди чувствуют человечность Грошевой - потому что и она видит в каждом правонарушителе человека. "Порядочная вы, даже сквозь всю вашу игру порядочность ваша чувствовалась. Только это я уже потом понял",- признается Грошевой Башков, уже изобличенный ею в причастности к смерти Вали Бессоновой. Полковник Приходько, досконально изучивший биографию Башкова, знающий о боевых заслугах Башкова на фронте, удовлетворенно говорит Евгении Грошевой: "Это хорошо, что вы на него зла в душе не держите; оно в нашем деле советчик плохой". За этой фразой угадывается многое и в Грошевой, и в самом Приходько - оба знают, что только сцепление многих счастливых случайностей спасло Грошеву в схватке с Башковым. Здесь подошло бы слово "великодушие". Тут нельзя пройти и мимо такого эпизода - подполковник Григорьев (с ним Грошева познакомилась, выполняя задание в Сочи), размышляя о принципах работы Приходько, рассуждает вслух: "...Приходько любит к последственному приглядеться. И своих следователей этому учит. Вы знаете, сколько ему благодарных писем приходит из колоний, от осужденных, он вам не говорил? Вот, скромничает. Я сам читал: "...вы первый во мне человека увидели, спасибо вам..." Многим из нас так напишут?.. А Приходько - пишут... Вот это, по-моему, в нашей работе очень важно. И вы тоже так думаете, я знаю". Мысли подполковника Григорьева, как мне кажется, подводят итог всей гамме переживаний, которые так тревожат Евгению Грошеву. Эти мысли помогают лучше понять то гуманное начало, которое движет ею в ее опасной, но нужной работе (не будем сбрасывать со счета и другую реакцию на деятельность Грошевой - например, в момент задержания Милочки Щуркиной при попытке бегства за рубеж с крупной суммой денег девушка, глядя на Грошеву "маленькими, страшно побелевшими глазками... громким шепотом выдохнула сквозь сжатые зубы: - Дрянь... притворщица... казенная дрянь!"). М. Михеев, подчеркивая человеческую (да и женскую) привлекательность Грошевой, в то же время не пытается поставить свою героиню на котурны, обрекая на "гордое одиночество". Рядом с ней честные, верные в дружбе, сердечные люди. Это - и ее соратники Приходько и Борис Борисович, и ее друзья Петр Иваныч и Максим, и те эпизодически возникающие хорошие люди, которые в трудную минуту приходят ей на помощь. Есть у писателя еще одна задушевная мысль, пронизывающая все повести трилогии и очень существенная для общества. Автор заставляет читателя размышлять не только о том, КТО преступник, но и о том, ПОЧЕМУ этот человек стал преступником. Собственно говоря, исследование причин, толкающих на нарушение закона, анализ обстоятельств, ведущих к самому первому, подчас не очень заметному отходу от нравственных норм, опасные последствия начального шага к пропасти - это исследование М. Михеев ведет, оценивая каждый шаг своих отрицательных персонажей. Конечно, автор не вмешивается в повествование Грошевой, не пытается обратить внимание читателя на свой указующий перст. Нет, М. Михеев поступает, как должен поступить каждый художник: он воссоздает картины жизни, а дело читающих - сделать из сцепления эпизодов, фактов, наблюдений соответствующие выводы. Полотна Михаила Михеева не только приковывают читательское внимание, но и убеждают своей выразительностью и тем самым - без назиданий - воспитывают. Добавим к этому, что разножанровые произведения М. Михеева, обращенные к детям и взрослым, многим приоткрыли вход в царство книг, приохотили к чтению. Вряд ли для писателя может быть награда более высокая, чем читательское признание, читательская любовь. Михаил Михеев получил эту награду.
1 Писатели о себе. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1966. - С. 81-82; Зап-Сиб. кн. изд-во, 1973. - С. 153-156.