Мрожек Славомир. Любовь в Крыму

   Чельцова ставит печать на квитанции, вручает ее Туристу и придвигает к нему конторскую книгу.
   Распишитесь.
   Турист расписывается и направляется к выходу.
   ...И рубль пятьдесят за воспоминания.
   Турист возвращается, платит. Чельцова принимает деньги и выписывает другую квитанцию на бланке из другой книжечки.
   ВОЛЬФ (приподнявшись со стула). Товарищ заведующая...
   ЧЕЛЬЦОВА. Не мешайте!
   Вольф садится.
   Чельцова ставит печать и подает квитанцию Туристу. Тот кладет квитанцию в карман. Чельцова придвигает к нему конторскую книгу. Турист расписывается и направляется к выходу.
   Вольф встает.
   Ой, перепутала квитанции. Та, что за воспоминания, должна быть за вход, а та, что за вход, - за воспоминания.
   Турист возвращается. Чельцова заново выписывает квитанцию за оплату входа. Вольф похлопывает по карману своего кителя, затем нервно обшаривает все карманы кителя и брюк. Их всего пять (не считая кармана, прикрытого наградами).
   Чельцова ставит печать на новой квитанции за оплату входа и подает ее Туристу, затем выписывает новую квитанцию за воспоминания.
   Тут вам не заграница, тут порядок.
   Вольф бросается к столу и перерывает все бумаги.
   Чельцова ставит печать и подает Туристу новую квитанцию за оплату воспоминаний. Тот протягивает руку за квитанцией, но Чельцова свою руку убирает.
   Сначала те верните.
   Турист шарит по карманам. Не находит.
   А побыстрее нельзя?
   Вольф опускается на четвереньки, ищет под столом и под стулом.
   Наконец Турист находит обе квитанции. Отдает их Чельцовой. Чельцова методично рвет обе квитанции на мелкие клочки и бросает их в ящик столика. Вручает Туристу квитанцию за оплату воспоминаний.
   Распишитесь. (Придвигает к Туристу конторскую книгу.)
   Вольф находит под стулом окурок, поднимает его и садится на стул.
   Не здесь! Где у вас глаза?
   Указывает пальцем место, где необходимо расписаться. Турист расписывается, стараясь сдерживать дрожь в руках.
   Вы что, неграмотный...
   Вольф достает из кармана спички и закуривает окурок. Затягивается с огромным облегчением.
   Турист, подписав, бросает карандаш и панически выбегает направо.
   Лягушатники.
   ВОЛЬФ (встает, бросает окурок на пол, растаптывает). Товарищ начальник ушел?
   ЧЕЛЬЦОВА. А что?
   ВОЛЬФ. А то, что здесь его нет.
   ЧЕЛЬЦОВА. Тогда, наверное, ушел.
   ВОЛЬФ. Один ушел?
   ЧЕЛЬЦОВА. А в чем дело?
   ВОЛЬФ. Ну, может, с гражданкой Вольф...
   Чельцова задумчиво мешает ложечкой недопитый чай в стакане, наслаждаясь ожиданием Вольфа. Бренчит ложечка.
   Пауза.
   ЧЕЛЬЦОВА. А, может, и с ней.
   ВОЛЬФ. И куда они пошли?
   ЧЕЛЬЦОВА. Должно быть, в сад.
   ВОЛЬФ. Почему вдруг в сад?
   ЧЕЛЬЦОВА. А они всегда ходили туда.
   ВОЛЬФ. Когда?
   Пауза. Чельцова прихлебывает чай, делает это несколько раз, торжественно, задумчиво.
   ЧЕЛЬЦОВА. Так, иногда.
   Вольф выбегает направо. Чельцова отпивает глоток чаю и что-то вычеркивает в конторской книге.
   С левой стороны входит Татьяна.
   ТАТЬЯНА. Где товарищ Зубатый?
   ЧЕЛЬЦОВА. Да в своей комнате, наверное.
   Татьяна выходит налево. Чельцова вырывает страницу из конторской книги, рвет ее на мелкие клочки и прячет в ящик столика.
   С левой стороны входит Чельцов с корзиной для покупок.
   ЧЕЛЬЦОВ. Рыбы нет.
   ЧЕЛЬЦОВА. А хрен есть?
   ЧЕЛЬЦОВ. Есть.
   ЧЕЛЬЦОВА. А рыба когда будет?
   ЧЕЛЬЦОВ. Сказали, завтра.
   ЧЕЛЬЦОВА. Тогда сегодня будет хрен без рыбы, а завтра рыба без хрена.
   ЧЕЛЬЦОВ. Так завтра же баранина должна быть.
   ЧЕЛЬЦОВА. А сегодня не было?
   ЧЕЛЬЦОВ. Не знаю, я не спрашивал.
   ЧЕЛЬЦОВА (вставая). Ничего-то вы без меня не можете. (Идет налево.)
   С правой стороны входят Захедринский и Зубатый.
   Зубатый уже без полотенца. Захедринский обнимает его за шею и всем своим весом опирается на левое плечо Зубатого. Правая нога Захедринского бессильно висит.
   Чельцова выходит налево, минуя мужа.
   ЧЕЛЬЦОВ (делая несколько шагов навстречу входящим). Что с вами случилось, товарищ начальник...
   Захедринский не отвечает. С помощью Зубатого передвигается к дивану, стоящему справа. Зубатый помогает ему сесть на диван. Чельцов подходит к дивану.
   Товарищ начальник!
   ЗУБАТЫЙ (к Чельцову). Это не я виноват!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Допустим, нет.
   ЧЕЛЬЦОВ. А нога?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сломана.
   ЧЕЛЬЦОВ. Как?! Где?!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. В море.
   ЧЕЛЬЦОВ. Вы упали в море?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не я, товарищ Зубатый.
   ЗУБАТЫЙ. Я тоже не упал!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зато опрокинулся.
   ЗУБАТЫЙ. Меня опрокинуло!
   ЧЕЛЬЦОВ. А нога?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А нога моя.
   ЧЕЛЬЦОВ. Но ведь опрокинулся товарищ Зубатый!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я тоже.
   ЗУБАТЫЙ (к Захедринскому). Но после меня!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. В том-то все и дело.
   ЧЕЛЬЦОВ (к Зубатому). А почему вы опрокинулись?
   ЗУБАТЫЙ. Меня опрокинуло.
   ЧЕЛЬЦОВ. Что?
   ЗУБАТЫЙ. Волна.
   ЧЕЛЬЦОВ. Тогда почему нога сломана у товарища начальника, а не у вас?
   ЗУБАТЫЙ. Потому что меня бросило на товарища начальника.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вот! Именно потому.
   ЧЕЛЬЦОВ. И сломало ногу?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Совершенно верно.
   ЧЕЛЬЦОВ. Но ведь вода мягкая!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зато товарищ Зубатый твердый.
   ЧЕЛЬЦОВ. Значит, волна сломала вам ногу товарищем Зубатым...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. К сожалению.
   ЧЕЛЬЦОВ. Это надо же!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как бы то ни было, все логично. Товарищ Зубатый декламировал мне свои стихи, а волна среагировала.
   ЧЕЛЬЦОВ. Но ведь декламировал-то товарищ Зубатый, а не вы!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Стихия слепа. Впрочем, как я припоминаю, ногу мне сломала не волна, а товарищ Зубатый.
   ЗУБАТЫЙ. Волна!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ко мне волна никаких претензий не имела, она просто не смогла остановиться. Я не в обиде на волну. А вот на товарища Зубатого...
   ЗУБАТЫЙ. Но я же не виноват, что вы там стояли!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А кто потащил меня на пляж?
   Пауза.
   ЧЕЛЬЦОВ. Вам надо лечь, товарищ начальник. (Помогает Захедринскому лечь на диван, ногами к авансцене, головой к балконной двери; стена, у которой стоит диван, скошенная; ощупывая ногу Захедринского.) Тут больно?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Больно.
   ЧЕЛЬЦОВ. А здесь?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тоже больно.
   ЧЕЛЬЦОВ. Сильнее?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сильнее.
   ЧЕЛЬЦОВ. А здесь?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Аууу!
   ЧЕЛЬЦОВ. Похоже, дело плохо.
   ЗУБАТЫЙ. А может, товарищу начальнику вовсе не больно, может, ему только так кажется.
   ЧЕЛЬЦОВ. Чем глупости болтать, мне бы помогли. (Берет Захедринского под мышки и подтягивает его вверх вдоль дивана.)
   Зубатый берет Захедринского за ноги.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Аууу!!!
   Зубатый отпускает ноги Захедринского.
   Пусть этот поэт ко мне не прикасается!
   ЧЕЛЬЦОВ. Вам бы лучше присесть, товарищ Зубатый.
   Зубатый садится на диван, придавив ногу Захедринского.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А а у у у ! ! !
   ЧЕЛЬЦОВ. Не сюда, на стульчик.
   Зубатый садится на стул перед письменным столом, лицом к зрителям.
   И не двигайтесь с места. А я пока принесу уксусной воды. Вся нога распухла.
   ЗУБАТЫЙ (вставая). А ведь и со мной могло что-нибудь случиться!
   ЧЕЛЬЦОВ. Сидеть!
   Зубатый садится.
   И не двигаться. (Выходит налево.)
   Пауза.
   ЗУБАТЫЙ. Вы на меня сердитесь?
   Захедринский молчит.
   Сами же сказали, что стихи хорошие...
   Захедринский молчит.
   Сказали: "Очень хорошие, только не слышно за шумом моря".
   Захедринский молчит.
   Так я могу их вам еще раз прочитать. (Встает.)
   Захедринский молчит.
   Пауза.
   (Садится.) Товарищ начальник, вы не донесете?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. На вас?
   ЗУБАТЫЙ. Ну, что я вам ногу...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет.
   ЗУБАТЫЙ. Точно, нет?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (приподнявшись на диване). Послушайте, Зубатый. Вы когда-нибудь дрались на дуэли?
   ЗУБАТЫЙ. На дуэли?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Знаете, два человека, два индивидуума, друг против друга, лицо в лицо, взгляд во взгляд, один видит другого, смотрят друг другу в глаза, видят друг друга, один против другого, напрямую.
   ЗУБАТЫЙ. Э, так - нет, не было!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. ...И тогда бьются. А вернее, сражаются. Нет, еще иначе, вступают в единоборство. Начинается испытание - кто сильнее. Не только физически. Также и психически, и даже умственно, то есть - у кого из них быстрее реакция, выше сообразительность, способность владеть собой, тоньше тактика и сильнее воля к победе. А уж если они вступили в единоборство, это означает, что борьба идет в соответствии с определенными правилами, которые никто не может преступить. И если один из них эти правила нарушит, то подвергнется дисквалификации, то есть проиграет.
   ЗУБАТЫЙ (с глуповатой усмешкой, ничего не поняв). Э, чего там...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не буду скрывать, что с удовольствием свернул бы вам голову, переломал руки и ноги, а потом повырывал бы их, выбил зубы, продырявил живот, разбил морду, а потом целиком всего закопал бы и еще землю притоптал. Но лично, а не заочно, собственными руками, сейчас, здесь!
   ЗУБАТЫЙ. Хе-хе...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Чего ты смеешься, ты...
   ЗУБАТЫЙ. Так вы же не можете.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Почему не могу?
   ЗУБАТЫЙ (радостно). Потому что нога сломана.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Факт.
   ЗУБАТЫЙ. Вы, товарищ начальник, можете только донести.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Могу.
   Пауза.
   ЗУБАТЫЙ (с беспокойством). И донесете?
   Захедринский отворачивается лицом к стене, спиной к Зубатому.
   (Вставая со стула.) Вы донесете?
   Пауза.
   ЧЕЛЬЦОВ (входит с левой стороны с бутылкой "уксусной воды", куском марли и бинтом; останавливается над Захедринским). Товарищ начальник...
   Захедринский не реагирует.
   Товарищ начальник!
   Захедринский не реагирует.
   Перевязка.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (переворачивается и ложится навзничь). Закройте шторы, мне свет глаза режет.
   Чельцов закрывает занавес на балконных дверях.
   На сцене полумрак.
   ЧЕЛЬЦОВ (смочив марлю "уксусной водой", накладывает ее на ногу Захедринского). Это только пока, на время, чтобы не распухала. А если сломана, без доктора не обойтись.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Кажется, сломана.
   ЧЕЛЬЦОВ (бинтует ногу). Ходить сможете?
   Захедринский пытается встать, но тут же падает на диван.
   Нужно идти за доктором. (Встает и собирается выйти направо.)
   ЗУБАТЫЙ. Я схожу!
   ЧЕЛЬЦОВ. Знаете, где его найти?
   Обогнув Чельцова, Зубатый выбегает направо.
   (Глядя вслед выбегающему Зубатому.) Полетел как говно с самолета.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Александр Иванович...
   ЧЕЛЬЦОВ (глядя, как Зубатый выходит). Что, Иван Николаевич?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вам не попадалась товарищ Татьяна?
   ЧЕЛЬЦОВ. Нет.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда, может, поищете ее...
   Пауза. Чельцов продолжает смотреть в сторону правого выхода.
   Сделаете это для меня?
   ЧЕЛЬЦОВ. Знаете что, Иван Николаевич? Я, наверное, лучше за ним пойду.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Зачем?
   ЧЕЛЬЦОВ. Не нравится мне этот ваш Зубатый.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Обыкновенный. Если случайно ее встретите...
   ЧЕЛЬЦОВ (прерывает Захедринского). Вам ничего не нужно?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Спасибо, нет. Возможно, в саду или еще где-нибудь...
   ЧЕЛЬЦОВ. Может, вам воды подать?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет, не нужно. Или на пляже...
   ЧЕЛЬЦОВ. Я скоро вернусь. (Направляется к правому выходу.)
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Александр Иванович!
   Чельцов выходит направо. Захедринский встает с дивана, едва не падает, но превозмогает боль. Цепляясь за стены, с трудом передвигается к правому выходу, поспешность позволяет ему перебороть физическое страдание. Добирается почти до самого выхода за кулису.
   И если где-нибудь встретите, скажите ей... (Прислушивается, но Чельцов уже вышел из дома.)
   Пауза.
   Захедринский возвращается назад. Теперь он уже не спешит. Добравшись до дивана, ложится в том же положении, что прежде.
   Лежит навзничь, заложив руки за голову. Смотрит в потолок. Закрывает глаза.
   Продолжительная пауза.
   В проеме балконного занавеса появляется голова Сейкина в офицерской фуражке.
   Пауза.
   Голова поворачивается вправо (то есть влево, с позиции зрителей), затем влево, как бы желая сориентироваться в ситуации. Смотрит в сторону Захедринского.
   Пауза.
   Из-за штор (малого занавеса) выходит Петр Алексеевич Сейкин в полной форме офицера царской армии, включая ремень и фуражку, но без сабли. Подмышкой держит лошадиный череп. Возраст Сейкина и внешний вид те же, что в I акте. Осторожно, чтобы не разбудить Захедринского, который предположительно спит, Сейкин подходит к дивану и наклоняется над неподвижным Захедринским. Некоторое время остается в таком положении. Затем отворачивается и бесшумно садится на стул перед письменным столом, спиной к фигуре Ленина, лицом к Захедринскому. Лошадиный череп кладет на колени. Сидит неподвижно.
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (открывает глаза и приподнимается на локте). Кто здесь?
   СЕЙКИН. Это я.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Кто - я?
   СЕЙКИН. Сейкин. Петр Алексеевич.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А-а-а, добро пожаловать!
   СЕЙКИН. Здравствуйте, Иван Николаевич.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну и что вы, как вам живется?
   Сейкин не отвечает.
   Столько лет, столько лет... Как здоровье?
   Сейкин не отвечает.
   Извините, что не встаю, но сами видите (Указывает на забинтованную ногу.)
   Сейкин утвердительно кивает.
   Издалека прибыли?
   СЕЙКИН. Издалека.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мы здесь все издалека, хоть и на том же самом месте. Вы бы здесь ничего не узнали, все теперь по-другому.
   СЕЙКИН. Ну, не все.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Справедливо, кое-что не изменилось.
   СЕЙКИН. Кое-что - нет.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что вы об этом можете знать. (Вдруг обеспокоенно.) Почему вы так говорите...
   СЕЙКИН. Чувства не меняются.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Даже у вас?
   СЕЙКИН. Даже у нас.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (еще более беспокойно). Зачем вы пришли...
   СЕЙКИН. Вас навестить.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мило с вашей стороны, Петр Алексеевич, очень мило. Я ведь не был с вами слишком любезен.
   СЕЙКИН. Да и я с вами тоже.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. И вы на меня не в обиде?
   СЕЙКИН. За нелюбезность - нет.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. За что же тогда?
   СЕЙКИН. Вы хотели спросить: за кого.
   Захедринский падает на изголовье дивана, смотрит в потолок.
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но вы же могли на ней жениться.
   СЕЙКИН. Мог.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Она согласилась.
   СЕЙКИН. Согласилась.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда за из-за чего вам на меня обижаться?
   СЕЙКИН. Я не в обиде за прежнее, я в обиде за то, что стало потом.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Потом вас в некотором смысле уже не было.
   СЕЙКИН. Это правда.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А теперь вас нет в еще большей степени...
   СЕЙКИН. Тоже верно.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. В таком случае - неправда, что у вас есть повод быть на меня в обиде.
   СЕЙКИН. Неправда.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда из-за чего?
   СЕЙКИН. Что поделаешь, Иван Николаевич, правды нет, меня нет, а обида есть.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. И чего вам от меня нужно...
   СЕЙКИН. Не пугайтесь, я к вам только поболтать.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (с облегчением). Ну что ж, чудесно, можем и поболтать. Мне ведь тоже не с кем.
   СЕЙКИН. Но тут же полно людей.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какие там люди. Люди были, и людей не стало. Вам, собственно, очень повезло.
   СЕЙКИН. Мне?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ушли вовремя. Разрешите спросить, что это у вас?
   СЕЙКИН. Что?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да вот это - зубастое. (Указывает на оскаленные зубы лошадиного черепа.)
   СЕЙКИН. Приятель.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Немного странный...
   СЕЙКИН. Более, чем приятель, лучший приятель, задушевный друг. Мы были вместе у Врангеля. До самого конца. Он ни разу меня не подвел.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. До самого конца?
   СЕЙКИН. И теперь я никогда с ним не расстаюсь.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что ж, так и нужно, если друг. Но если уж мы заговорили об обиде...
   СЕЙКИН. Чего уж вспоминать, Иван Николаевич, все кончилось. Виноват был я.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. ...То, скорее, я мог бы хранить обиду на вас.
   СЕЙКИН. Ну и как - сохранили?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сохранил.
   СЕЙКИН. До сих пор? Но это же было несерьезно.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Для вас несерьезно. Но для Татьяны... Именно за это я и в обиде на вас.
   СЕЙКИН. Ерунду говорите, Иван Николаевич. Вы бы предпочли, чтобы и для меня было важно то, что было важно для нее?
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы правы. Вообще-то нет.
   СЕЙКИН. Ну вот, сами видите, что все это ерунда.
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Собственно говоря, обиды на вас во мне уже нет. Теперь я в обиде на некоего Зубатого.
   СЕЙКИН. Зубатый? Не знаю.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я же сказал, что вам повезло.
   СЕЙКИН. И что это за тип?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не будем о нем.
   Пауза.
   Может, вы знаете, где она сейчас?
   СЕЙКИН. Знаю.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (приподнимается с дивана настолько резко, что тревожит больную ногу, невольно кривится от боли, но не обращает на нее внимания). Где!
   СЕЙКИН. Зачем вам это знать.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как это - зачем!
   СЕЙКИН. Непременно хотите?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (поднимаясь и садясь на диване, опустив ноги на пол). Хочу!
   СЕЙКИН. Действительно хотите?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы со мной не играйте.
   СЕЙКИН. Ну, если вам действительно этого хочется...
   Он встает, кладет лошадиный череп на стул, передней стороной к Захедринскому, идет к выходу на балкон, останавливается около его левой стороны и тянет за шнур занавеса.
   Занавес расходится на две стороны. Открывается сцена из "Сна в летнюю ночь" Шекспира. Татьяна в роли Титании, Зубатый в роли ткача Основы. Татьяна в красивом и фантастичном костюме Титании, в значительной степени демонстрирующем ее прелести. Зубатый-Основа в том же виде, как мы его видели в последний раз: в черном, цельном купальном костюме начала века, закрывающем почти все тело, на бретельках, со штанинами до половины голени, на голове черная, резиновая шапочка для купания, закрывающая уши и лоб и застегнутая под подбородком.
   Необходимо, чтобы исчезло все, что прежде просматривалось через выход на балкон: балюстрада, верхушки кипарисов, морской горизонт. Должно создаваться впечатление, что сцена разыгрывается не на балконе, но совершенно в ином измерении, в неопределенном пространстве.
   Эта малая сцена ярко освещена. Татьяна-Титания лежит на условной лесной лужайке, среди цветов. Зубатый-Основа наклоняется над ней. Вокруг них лес, представленный несколькими элементами.
   Татьяна-Титания просыпается.
   ТАТЬЯНА.
   О, что за ангел пробудил меня
   Среди цветов?
   ЗУБАТЫЙ.
   Щегленок, зяблик, воробей,
   Кукушка с песнею своей,
   Которую слышат многие, но каждый делает вид,
   Что не ему кукует она о том, чем занимается его жена.
   Да и то правда: кто захочет обращать внимание на глупую птицу?
   ТАТЬЯНА.
   Прошу, прекрасный смертный, спой еще!
   Твой голос мне чарует слух, твой образ
   Пленяет взор. Достоинства твои
   Меня невольно вынуждают сразу
   Сказать, поклясться, что тебя люблю я!
   Захедринский с трудом, но забывая о боли, поднимается с дивана.
   ЗУБАТЫЙ. Сударыня, у вас для этого не очень-то много резону.
   А впрочем, любовь с рассудком редко живут в ладу.
   Но, что бы ни случилось, оказии надо не упустить.
   ТАТЬЯНА. Ты так же мудр, как и хорош собой!
   ЗУБАТЫЙ. Ну, это, положим, преувеличение.
   Но будь у меня достаточно смекалки, чтобы выбраться из этого леса,
   Вот бы с меня и хватило.
   ТАТЬЯНА.
   Покинуть лес!... Не думай и пытаться.
   Желай иль нет - ты должен здесь остаться.
   Могуществом я высшая из фей.
   Весна всегда царит в стране моей.
   Тебя люблю я. Следуй же за мной!
   Захедринский идет к правому краю балкона-сцены. Опирается на него правой рукой и продолжает смотреть представление.
   К тебе приставлю эльфов легкий рой,
   Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,
   Баюкать средь цветов во время сна.
   Я изменю твой грубый смертный прах:
   Как эльф витать ты будешь в облаках.[7]
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (кричит). Хватит!
   Актеры прерывают игру и выжидательно смотрят в зрительный зал.
   СЕЙКИН. Что с вами, Иван Николаевич...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (хромая, постоянно теряя равновесие и восстанавливая его, забыв о физическом страдании, идет налево вдоль малой сцены; останавливается перед Сейкиным, опершись правой рукой о стену). Ты зачем пришел? Мстить?
   СЕЙКИН. Да вы что... Неужели вам не понравилось?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ты - мерзкий Яго!
   СЕЙКИН. Это уже из другой пьесы.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да я тебе... я тебе...
   СЕЙКИН. Ну, что - ты мне?
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (спокойно). Нет, ничего. Против тебя я бессилен. (В порыве бешенства ударяет кулаком по стене.) Аууу! (Ударил слишком сильно и поранил руку.)
   СЕЙКИН. Возьмите себя в руки, Иван Николаевич. Если дело и дальше так пойдет, вы всего себя искалечите.
   ЗУБАТЫЙ. Можно продолжать?
   СЕЙКИН. Пожалуйста, но дайте другой фрагмент. Этот товарищу начальнику не понравился.
   Малый занавес закрывается сам собой.
   Захедринский отходит направо и падает на диван.
   СЕЙКИН (подходя к нему). Что с вами?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Воды!
   Сейкин идет налево и наливает в стакан воду из графина. Иными словами. делает вид, что наливает, поскольку воды в графине нет. Захедринский берет стакан и с жадностью подносит его ко рту. Начинает пить, но замечает, что не пьет. Пытается пить снова, запрокидывая голову назад, но убеждается, что утолить жажду он не может. Разглядывает стакан, переворачивает его вверх дном. Стакан действительно пуст. Возвращает стакан Сейкину.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какая-то сухая.
   СЕЙКИН (слащаво). Что - сухая, Иван Николаевич?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Эта вода.
   СЕЙКИН. Сухая вода - самая полезная. (Относит стакан и ставит его на стол.)
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вам не следовало проделывать со мной подобные фокусы.
   СЕЙКИН (слащаво). Какие, товарищ начальник?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, это, с Зубатым.
   СЕЙКИН (подходит к Захедринскому и останавливается перед ним). И еще с кем?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я знал, что вы человек несимпатичный, но не думал, что такой негодяй.
   СЕЙКИН. Ах, это со мной случается лишь изредка.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Показывать мне такое...
   СЕЙКИН. Сами пожелали посмотреть.
   За малым занавесом звучит гонг.
   Сейкин занимает место справа, в изножье дивана. Опершись о стену, он будет смотреть на малую сцену как театральный зритель. Стена скошенная, так что он не перекроет ни актеров, ни Захедринского.
   Сцена из "Отелло". В роли Дездемоны Лили Карловна Вольф. Она лежит в ночной рубашке на кровати. Костюм театральный, но прическа та же, что прежде, с челкой и прядями, закрученными на щеки. С левой стороны малой сцены входит Рудольф Рудольфович Вольф в роли Отелло. На его голове тюрбан, костюм театральный, на тунике те же награды, что прежде.
   ЛИЛИ.
   Отелло, это ты?
   ВОЛЬФ.
   Да, Дездемона.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (вполголоса). Но это же не для меня, это для вас.
   СЕЙКИН (вполголоса). Вы уверены?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну... Возможно, и для меня, только не в этом составе.
   ЛИЛИ.
   Ты ляжешь, мой синьор?
   ВОЛЬФ.
   Ты помолилась на ночь, Дездемона?
   ЛИЛИ.
   Да, мой синьор.
   ВОЛЬФ.
   Когда ты знаешь за собою грех,
   Непримиренный с милостью небесной,
   Покайся в нем сейчас же.
   ЛИЛИ.
   Мой синьор,
   Что это значит?
   ВОЛЬФ.
   Слышишь? Торопись.
   Я отойду. Мне тяжко убивать
   Твой неготовый дух. Избави Боже,
   Чтоб я убийцей стал твоей души.
   ЛИЛИ.
   Ты говоришь - убить?
   ВОЛЬФ.
   Да, я сказал!
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (сложив ладони рупором, кричит). Рельсы!
   ВОЛЬФ (прерывая игру, к Захедринскому). Прошу не мешать актеру!
   СЕЙКИН. Оставьте его, я тоже не люблю этого инженера, но он меня иногда выручает.
   Актеры продолжают играть.
   ЛИЛИ.
   Святое небо, сжалься надо мной!
   ВОЛЬФ.
   Аминь, всем сердцем!
   ЛИЛИ.
   Раз ты так сказал,
   Ведь ты же не убьешь меня.
   ВОЛЬФ.
   О-о!
   ЛИЛИ.
   И все же я боюсь тебя. Ты страшен,
   Когда вот так ворочаешь глазами.
   Чего бояться, я сама не знаю,
   Раз нет за мной вины; но я боюсь.
   ВОЛЬФ.
   Помысли о твоих грехах.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Только без намеков!
   ВОЛЬФ (прерывая игру, к Сейкину). Товарищ директор, что здесь происходит!
   СЕЙКИН. Продолжайте играть.
   Актеры продолжают играть.
   ЛИЛИ.
   Мой грех - любовь к тебе.
   ВОЛЬФ.
   За это ты умрешь.
   ЛИЛИ.
   Смерть, убивая за любовь, преступна.
   Как ты кусаешь нижнюю губу!
   Твой облик искажен кровавой злобой.
   Я чувствую беду, но верю, верю
   Она грозит не мне.
   ВОЛЬФ.
   Молчи! Довольно.
   ЛИЛИ.
   Молчу, но что случилось?
   ВОЛЬФ.
   Мой платок,
   Заветный дар тебе, ты подарила
   Микеле Кассьо.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Какой еще платок?
   ЛИЛИ.
   Нет, клянусь душой!
   Пошли за ним, спроси его.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вот именно!
   ВОЛЬФ.
   Не лги,
   Не лги, красотка: ты на смертном ложе.
   ЛИЛИ.
   Да, но умру не скоро.
   ВОЛЬФ.
   Нет, сейчас же.
   Поэтому признай свой грех открыто.
   Ты, с клятвой отрицая слог за слогом,
   Не отвратишь, не сломишь убежденья,
   Которым я истерзан. Ты умрешь.
   ЛИЛИ.
   Так сжалься, Боже, сжалься! (Плачет.)
   ВОЛЬФ.
   Шлюха!
   Ты предо мною слезы льешь по нем? (Указывает на Захедринского.)
   Сейкин отрывается от стены и внимательно разглядывает Захедринского. Вольф-Отелло замирает, направив на Захедринского указательный палец.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. О чем это он?
   Сейкин перестает смотреть на Захедринского и возвращается к роли зрителя, снова опершись о стену.
   Актеры продолжают играть.
   ЛИЛИ.
   О, прогони меня, но дай мне жить!