Страница:
Таким образом, все суды от своего Дела — правосудия непременно получат наказание, если они нанесут ему ущерб, так как при таком положении в стране не будет инстанции, которая была бы заинтересована в наличии неправосудного суда. Государственный суд будет следить за правосудием остальных судов, а лично Законодатель — за правосудием государственного.
И в заключение раздела немного поговорим о наказании в таком аспекте: зачем мы, собственно, сажаем людей в тюрьмы? Я не говорю о том, зачем мы лишаем их свободы — это наказание. Но почему в тюрьмах и лагерях? Что это дает обществу?
Смотрите, что при этом происходит. Огромную часть заключенных составляют скорее не преступники, а разгильдяи, которые шли на преступление неоосознанно, не хотели его. Скажем, водители, сбившие пешеходов, мелкие хулиганы. А мы сажаем их, как будто специально, вместе с закоренелыми преступниками. Для обучения что ли?
Хороших работников сдергиваем с места работы и ставим на неквалифицированный труд. Разлучаем их с детьми, которым не всегда становится от этого лучше. Огромное число людей отвлекаем для конвойной службы. И главное (если вы разделяете мою позицию в вопросе воспитания детей), не даем им тренироваться в подавлении инстинктов. В тюрьмах их инстинкты подавляют не они сами, а конвой.
Мы тратим огромные усилия, чтобы лишить преступников свободы, наказывая их страшно дорогим и, главное, каким-то дурацким способом. Ведь никогда нет полной уверенности, что тюрьма исправила преступника, а не подготовила нового.
Когда обязанность наказывать перейдет к общинам, я думаю, наказания разнообразятся и вместо тюрьмы может появиться порка кнутом или розгами. Но этого мало, надо пересмотреть и свое отношение к лишению свободы.
Ведь свободы можно лишить и так: обязать приговором суда отсидеть дома в течение назначенного срока. То есть осужденный ходит на работу и возвращается домой, а то время, что мы обычно тратим на отдых и развлечения, он должен просидеть в своей квартире. Мы его лишили свободы? Да, лишили! Но теперь он сам себе конвой. И общаться будет не с тюремной сволочью, а со своей семьей.
Но если он нарушит режим, то тоже не стоит спешить с тюрьмой — его можно отправить в место лишения свободы на тех же условиях: работать и жить в общежитии. Пока он все еще сам себя конвоирует, хотя живет уже отдельно от семьи и старых дружков. (Правда, получив взамен других дружков, не лучше прежних.)
Но если он и здесь нарушит режим, то тогда он не человек, а животное. Его нужно сажать в каторжную тюрьму и вести себя с ним, как с животным. Эта тюрьма должна быть действительно страшной, и ее должны бояться. Держать его там нужно для начала недолго, просто показать, что это такое, и вернуть в место лишения свободы без конвоя. Если снова нарушит режим, увеличить срок в каторжной тюрьме.
Мы поставим преступника в условия, когда неповиновение резко усиливает наказание. И главное, мы заставим его самого тренироваться в подавлении своих инстинктов.
Суды общины должны иметь широкий спектр наказаний за одно и то же преступление, чтобы применять более гибкий подход к конкретному человеку. Одному квартирному вору суд может сразу определить каторжную тюрьму, а другому — домашний арест. Все будет зависеть от того, как будет вести себя преступник на суде, в розыске и во время следствия: вернет ли украденное, будет ли запираться, будет ли оказывать сопротивление при аресте. Преступник не должен иметь возможность прогнозировать свою судьбу после ареста, ему нельзя знать, что его ждет. Даже убивший с корыстными побуждениями не должен быть уверен, что его арест — преддверие расстрела. Возможно, суд назначит десять лет домашнего ареста. И все это будет зависеть от его поведения после совершения преступления. Обществу нет резона ставить преступника в положение, когда он продолжает совершать преступления, чтобы скрыть предыдущее или избежать поимки. Скажем, сбил пешехода — одно преступление, но в страхе наказания уехал, не оказав помощи, — еще одно.
Разумеется, это резко облегчит работу по розыску преступников, они не будут так озлоблены по отношению к милиции и прокуратуре, так как характеристика, данная ими преступнику, будет значить многое для определения формы наказания в суде.
Могут сказать, что преступники будут сбегать. Если мы не примем мер. Но если мы за побег назначим наказание не до трех лет лишения свободы, а «от ужесточения режима лишения свободы до высшей меры наказания», то решиться на побег станет сложно. Наказание за побег, неизвестное преступнику, может намного превзойти наказание по основному преступлению. Тут, знаете, преступнику будет из чего выбирать. Заменить пять лет домашнего ареста за воровство возможным расстрелом за побег?
И теперь о гуманности наказания. Сейчас у нас очень многие говорят о негуманности смертной казни. Эти люди просто не могут отличить цель от средства. Обычно я спрашиваю: допустимо ли живым людям вспарывать животы и проламывать Черепа? Как правило, люди, не видя подвоха, немедленно отвечают: «Нет». Тогда снова спрашиваю: почему мы разрешаем вспарывать животы и проламывать черепа хирургам? Неважно, что у них это называется по-другому, преступники тоже говорят не «убил», а «замочил».
Важно не то, что делается, а зачем это делается. Расстреливают не затем, чтобы поиздеваться над убийцей, он сам по себе уже общество не интересует. Расстреливают, чтобы предотвратить следующие убийства. И расстрел — самый эффективный способ предотвратить их, как для хирурга самое эффективное вспороть вам живот и удалить аппендикс, а не мучить вас до смерти припарками, хотя они и бескровны, «гуманны», так сказать. Когда мы говорим о гуманизме, думать надо только о честных людях, к преступникам это не относится, их действия вне гуманизма. Гуманно то наказание, что останавливает преступление.
Итак. Дело суда — правосудие. Суд, умышленно не сделавший Дело, неотвратимо должен быть наказан. На наказании обычных судов будет специализироваться независимый суд — государственный, находящийся под контролем Законодателя.
На этом закончим рассмотрение путей делократизации государства и превращения его в демократическое. И мы такое государство безусловно создали бы, не будь у нас на его месте того маразма, что есть.
Заключительный раздел
И в заключение раздела немного поговорим о наказании в таком аспекте: зачем мы, собственно, сажаем людей в тюрьмы? Я не говорю о том, зачем мы лишаем их свободы — это наказание. Но почему в тюрьмах и лагерях? Что это дает обществу?
Смотрите, что при этом происходит. Огромную часть заключенных составляют скорее не преступники, а разгильдяи, которые шли на преступление неоосознанно, не хотели его. Скажем, водители, сбившие пешеходов, мелкие хулиганы. А мы сажаем их, как будто специально, вместе с закоренелыми преступниками. Для обучения что ли?
Хороших работников сдергиваем с места работы и ставим на неквалифицированный труд. Разлучаем их с детьми, которым не всегда становится от этого лучше. Огромное число людей отвлекаем для конвойной службы. И главное (если вы разделяете мою позицию в вопросе воспитания детей), не даем им тренироваться в подавлении инстинктов. В тюрьмах их инстинкты подавляют не они сами, а конвой.
Мы тратим огромные усилия, чтобы лишить преступников свободы, наказывая их страшно дорогим и, главное, каким-то дурацким способом. Ведь никогда нет полной уверенности, что тюрьма исправила преступника, а не подготовила нового.
Когда обязанность наказывать перейдет к общинам, я думаю, наказания разнообразятся и вместо тюрьмы может появиться порка кнутом или розгами. Но этого мало, надо пересмотреть и свое отношение к лишению свободы.
Ведь свободы можно лишить и так: обязать приговором суда отсидеть дома в течение назначенного срока. То есть осужденный ходит на работу и возвращается домой, а то время, что мы обычно тратим на отдых и развлечения, он должен просидеть в своей квартире. Мы его лишили свободы? Да, лишили! Но теперь он сам себе конвой. И общаться будет не с тюремной сволочью, а со своей семьей.
Но если он нарушит режим, то тоже не стоит спешить с тюрьмой — его можно отправить в место лишения свободы на тех же условиях: работать и жить в общежитии. Пока он все еще сам себя конвоирует, хотя живет уже отдельно от семьи и старых дружков. (Правда, получив взамен других дружков, не лучше прежних.)
Но если он и здесь нарушит режим, то тогда он не человек, а животное. Его нужно сажать в каторжную тюрьму и вести себя с ним, как с животным. Эта тюрьма должна быть действительно страшной, и ее должны бояться. Держать его там нужно для начала недолго, просто показать, что это такое, и вернуть в место лишения свободы без конвоя. Если снова нарушит режим, увеличить срок в каторжной тюрьме.
Мы поставим преступника в условия, когда неповиновение резко усиливает наказание. И главное, мы заставим его самого тренироваться в подавлении своих инстинктов.
Суды общины должны иметь широкий спектр наказаний за одно и то же преступление, чтобы применять более гибкий подход к конкретному человеку. Одному квартирному вору суд может сразу определить каторжную тюрьму, а другому — домашний арест. Все будет зависеть от того, как будет вести себя преступник на суде, в розыске и во время следствия: вернет ли украденное, будет ли запираться, будет ли оказывать сопротивление при аресте. Преступник не должен иметь возможность прогнозировать свою судьбу после ареста, ему нельзя знать, что его ждет. Даже убивший с корыстными побуждениями не должен быть уверен, что его арест — преддверие расстрела. Возможно, суд назначит десять лет домашнего ареста. И все это будет зависеть от его поведения после совершения преступления. Обществу нет резона ставить преступника в положение, когда он продолжает совершать преступления, чтобы скрыть предыдущее или избежать поимки. Скажем, сбил пешехода — одно преступление, но в страхе наказания уехал, не оказав помощи, — еще одно.
Разумеется, это резко облегчит работу по розыску преступников, они не будут так озлоблены по отношению к милиции и прокуратуре, так как характеристика, данная ими преступнику, будет значить многое для определения формы наказания в суде.
Могут сказать, что преступники будут сбегать. Если мы не примем мер. Но если мы за побег назначим наказание не до трех лет лишения свободы, а «от ужесточения режима лишения свободы до высшей меры наказания», то решиться на побег станет сложно. Наказание за побег, неизвестное преступнику, может намного превзойти наказание по основному преступлению. Тут, знаете, преступнику будет из чего выбирать. Заменить пять лет домашнего ареста за воровство возможным расстрелом за побег?
И теперь о гуманности наказания. Сейчас у нас очень многие говорят о негуманности смертной казни. Эти люди просто не могут отличить цель от средства. Обычно я спрашиваю: допустимо ли живым людям вспарывать животы и проламывать Черепа? Как правило, люди, не видя подвоха, немедленно отвечают: «Нет». Тогда снова спрашиваю: почему мы разрешаем вспарывать животы и проламывать черепа хирургам? Неважно, что у них это называется по-другому, преступники тоже говорят не «убил», а «замочил».
Важно не то, что делается, а зачем это делается. Расстреливают не затем, чтобы поиздеваться над убийцей, он сам по себе уже общество не интересует. Расстреливают, чтобы предотвратить следующие убийства. И расстрел — самый эффективный способ предотвратить их, как для хирурга самое эффективное вспороть вам живот и удалить аппендикс, а не мучить вас до смерти припарками, хотя они и бескровны, «гуманны», так сказать. Когда мы говорим о гуманизме, думать надо только о честных людях, к преступникам это не относится, их действия вне гуманизма. Гуманно то наказание, что останавливает преступление.
Итак. Дело суда — правосудие. Суд, умышленно не сделавший Дело, неотвратимо должен быть наказан. На наказании обычных судов будет специализироваться независимый суд — государственный, находящийся под контролем Законодателя.
На этом закончим рассмотрение путей делократизации государства и превращения его в демократическое. И мы такое государство безусловно создали бы, не будь у нас на его месте того маразма, что есть.
Заключительный раздел
Мы смогли бы, читатель, и дальше заниматься делократизацией управления остальных отраслей человеческой деятельности, скажем, медицины, высшего образования и прочего, тем более, что приемы нами освоены: определить Дело и найти пути, с помощью которых Дело будет поощрять и наказывать своего исполнителя. Однако на сегодня эта важная и интересная работа приобретает формы пустого умствования. Что толку заниматься тем, что никто не собирается внедрять в жизнь? Ведь что, собственно, в СССР произошло?
Создали страну революционеры, большевики, хотя я считаю, что было бы более логично, если бы на их месте оказались эсеры. Однако дело не в тонкостях их социальных воззрений. Главное в том, что они революционеры — люди, считавшие необходимым разрушить существовавшее тогда управление государством. Они не считали правильным сидеть в Думе Российской Империи и постепенно ее реформировать.
Но резко разрушив старый госаппарат и став на место руководителей России, революционер столкнулся с трудностью: некому было приказать подготовить себе «программу реформ», чтобы потом, не думая о ней и не понимая, что там написано, произвести руководящее действие —поставить на ней свое «утверждаю». Следовательно, революционер стоял перед необходимостью думать лично, лично представлять каждый свой шаг по управлению. Правильные ли это были шаги — вопрос второй. Эти люди не могли быть придатком к своему бюрократическому аппарату, они руководили им, аппарат был еще бессилен взять власть над своим руководителем-революционером. Слишком ясно революционер себе представлял, что именно он хочет. Он лично определял Дело страны и лично делил его на Дела подчиненных.
Для этого революционер в подполье, а потом в роли руководителя обязан был оценить обстановку. Ему требовалась информация, и он брал ее в основном из литературы. Уже на месте руководителя к этой информации добавлялась и специальная в виде отчетов госаппарата, но принципиальные положения функционирования государства, его экономики, политики, философские воззрения аппарат не готовит, они по-прежнему поступают из литературных источников.
Эти люди очень много читали. Читали всё. Поймите правильно: они не обязаны были читать, никто их не заставлял, но они должны были лично найти решение, и это заставляло их самостоятельно искать все данные, которые помогли бы его найти. А они обязаны были найти правильное решение. Мне не хочется оскорблять Ленина и Сталина подозрениями в трусости, но подумайте вот о чем: что было бы с ними лично, если бы пали Советский Союз или власть большевиков? Их ждала бы судьба Сергея Лазо или 26 бакинских комиссаров. Не меньше! Спасение государства было их собственным спасением. Разве вы поручите собственное спасение каким-то профессорам или академикам с их программами? Повторяю, я лично думаю, что эти люди отдали бы за Народ жизни не задумываясь, нет причин в этом сомневаться, но фактор жесткого наказания за ошибку в их Деле нельзя не учитывать. И они читали. Читали всё, поскольку нельзя заведомо знать, нужна тебе эта литература или нет. Читали, чтобы понять.
В качестве примера возьмем автора этой книги, хотя это и неприлично. Вспомним не слишком важный для книги эпизод, такой, как выяснение причины, почему нищая Россия торговала зерном за рубежом, а богатый СССР закупал его? Понимание этого вопроса сложилось из изучения содержания самых разнообразных даже по жанру источников. К примеру, цены на зерно можно узнать из «Анны Карениной» Л. Толстого, но лучше из сборника русских писателей (Успенского, Энгельгардта и др.) о русской деревне, там же можно прочитать о многих обычаях и принципах питания. О том же у Мельникова-Печерского, в «Справочной книжке русского офицера», изданной в 1913 году, в сборнике кулинарных рецептов русской кухни, в публицистических работах американца Джона Рида и флота штабс-капитана Иванова, которого большевики расстреляли в 1918 году. Для понимания этого вопроса не лишними окажутся энциклопедия Брокгауза и Ефрона, современные газеты и статистические справочники и сборники, мемуары автомобилестроителя Ли Якокки и художественная литература американских авторов, в том числе детективы. Никогда нельзя сказать заранее, где найдешь нужное, но когда ищешь, то находишь. Скажем, недавно купил книгу о подъеме затонувших кораблей, меня спросили: зачем? Не смог ответить зачем, но купил, потому что автор книги знаком с определенным Делом и, следовательно, может описать приемы того, как это Дело делать. Никаких особых приемов не нашел, но узнал многое о страховой компании Ллойда и о некоторых принципах страхования риска. Сейчас мне это не надо, но когда-нибудь…
Автором в данной книге принимаются решения — связать данные факты в логическую цепочку. Решения эти принимаю я сам, следовательно, мне необходимо самому в них разобраться. Какому аппарату это поручить? Кто и что мне может отыскать, если я еще сам не знаю своего решения? Не знаю пока, что отыскивать, и буду знать только тогда, когда отыщу. Аппарат может найти цифры, факты, но не поможет найти принципов решения.
В неизмеримо более ответственном положении по сравнению с автором (смешно и сравнивать!) находились Ленин и Сталин. Те, кому это интересно, знают, что Ленин и Сталин «потребляли» огромное количество самой разнообразной информации. Знакомые со Сталиным люди рассказывают, что он пересмотрел все советские фильмы и прочитал практически все книги советских писателей. Действительно, его речи и статьи насыщены ссылками на литературные источники. Специалисты же утверждают, что Сталину невозможно было «навесить лапшу на уши». Если он считал нужным лично принять решение в конкретном вопросе, то вникал в него и это действительно было его личное решение. Будучи уже далеко не молодым, он написал статью по вопросам языкознания. Автор и сегодня не встречал никого, кто бы раскритиковал материал статьи, хотя вопросы языкознания никак не были связаны с деятельностью Сталина. А уж тем, что его непосредственно касалось, он занимался так плотно, что не опасался лично вступать в полемику с оппонентами, не боялся попасть впросак и сказать ненароком глупость, как, например, при обсуждении учебника политэкономии, где он спорит с читателями и на мелкие темы, скажем, иметь ли колхозам свою технику или лучше пусть она будет в МТС.
А нынешние руководители? Какая полемика, какие колхозы, какие МТС? Заказал академику программу реформ, утвердил ее и быстренько в личный самолет, по миру ездить, деньги клянчить, большое государственное дело делать. Пусть аппарат государством управляет!
Сталин поражает даже в мелочах. Он настолько хорошо знал деятелей искусства и разбирался в самом искусстве, что в Потсдаме, когда советская сторона давала концерт в честь Рузвельта и Этли, он лично представлял артистов, одновременно успокаивая их, чтобы не волновались перед столь высокими зрителями. А его «сменщик» Хрущев, который уже начал привыкать думать мозгами аппарата, разогнал выставку художников-модернистов только потому (он потом сам признался в этом), что ему сказали, что все эти художники «пидерасы».
Мы перестали понимать разницу между человеком, который действительно управляет сам (разумеется, с помощью аппарата), и человеком, который только подписывает то, что решил аппарат. Скажем, в одной довольно антисемитской книге в качестве примера вреда, приносимого евреями, описывается деятельность Кагановича. Так, там говорится, что, являясь первым секретарем ЦК КП Украины, Каганович лично составлял программы заседаний политбюро. Ишь, дескать, какой бюрократ. Автор этой книги просто не догадывается, что этими программами Дело управления Украиной делилось на Дела исполнителей и, если Каганович занимался этим лично, то, значит, понимал, что делает, он был действительным руководителем Украины, а не придатком к аппарату ЦК.
Где в СНГ есть сейчас лидеры, которые сами руководят государством, которые сами понимают, что происходит, и сами думают над решениями проблем? Мы же сдвинулись умом, если уверены, что можно чем-то руководить и не понимать чем: мол, аппарат подготовит решение. И до перестройщиков таких руководителей не было, но перестройщики превратили власть в такой маразм, что просто руки опускаются.
Закончим затянувшуюся преамбулу и вернемся к тому, с чего начали. В этой книге изложена теория и приведены конкретные приемы реорганизации управления страной. Для того чтобы ее быстро провести, книгу должны прочитать и понять те, от кого это зависит, кто сегодня имеет
власть в стране, потому что в первую очередь эта книга для них. Но где они? Назовите мне их фамилии. Сталин? Но он уже умер. Назовите других. Я таких не знаю!
Когда в октябре 1993 года вышли сигнальные экземпляры моей предыдущей книги, я немедленно послал ее Н.А. Назарбаеву и убедился через секретариат, что ему эту книгу передали. Я был бы рад даже такой реакции: «Прочел. Несусветная чушь. Назарбаев». Бесполезно! А ведь Назарбаев — далеко и далеко не Ельцин. Мертвым сном во время полетов он не спит, казалось бы, должно у него быть время на литературу об управлении — о том, чем он занимается.
Означает ли это, что положение безнадежно, что это тупик? Нет. Опыт подсказывает, что тупиков в жизни существенно меньше, чем их насчитывают. Бывают целые недели, когда страшно ехать на завод, когда думаешь, что сегодняшний день — последний и уже ничего нельзя предпринять. Но через какое-то время находится дельный выход из положения (сам что-нибудь придумаешь или кто-то подскажет). Все-таки, когда много людей пытаются достичь одной и той же цели (в моем случае не останавливать завод, который упорно останавливают перестройщики правительства), то это сила, которую трудно преодолеть.
Если бы я считал, что положение в государстве безнадежно, то просто не стал бы писать эту книгу. Может, положение и безнадежное, но по другим причинам— Я употреблял для оценки существующих режимов слово «фашизм». Я вынужден был употребить этот термин как расхожий, но он абсолютно не соответствует действительности. Если бы у нас был фашистский режим! По сравнению с существующим положением это было бы прекрасно. У такого режима есть лидер, думающий о стране самостоятельно, его понимание ситуации дает толчок стране, и жизнь ее граждан становится лучше, пусть и на небольшой период. Эти режимы потому и парализуют сопротивление себе, что жизнь граждан улучшается.
Но мы не имеем у себя ничего подобного. Во главе страны у нас клубок мелких бюрократов, дерущихся между собой за место у кормушки, а над ними некто, кто вроде управляет страной, а на самом деле благословляет действия этого клубка. Никто из них и сам не верит, что сможет долгое время удержаться у власти, и спешит, спешит, спешит отхватить побольше.
Но жизнь людей все время ухудшается, причем стремительно, мы уже стоим перед реальной угрозой не пережить зиму, а те люди, которые увидят смерть своих замерзающих детей, — какие страшные это будут люди! Содрогнется несокрушимый «Витязь», содрогнется и весь мир.
Эта книга позволит, я думаю, пред отвратить это. Мне безразлично, кто у власти — Ельцин, Пельцин или Назарбаев. Главное не это. Главное то, что государство оставило наш народ без защиты и провоцирует его на создание самостоятельной, кровавой организации.
Но что делать сегодня? Понять, как это не нудно звучит, не что делать сегодня, а что мы должны получить, понять цель своих сегодняшних и последующих действий. Эта цель указана в настоящей книге, и ее нужно понять, а не поверить в нее. Англичане говорят: трудно понять, в чем состоит твой долг, а выполнить его гораздо легче. Поймите и объясните другим, тогда сотни тысяч и миллионы людей начнут думать, как достичь цель, и она будет достигнута. Ведь бюрократизм — это способ жить не понимая, по чей-то указке.
Я вижу, как читатель отмахивается: хорошо, хорошо, мы поймем, а что делать сегодня? Сегодня стряхните с себя тупое оцепенение и возьмите власть в стране в свои руки. Хотя бы так.
В принявшей смерть в боях за Родину октября 1993 года газете «День» прошлой весной был опубликован написанный мной манифест «Временной партии народа». По свидетельству редакции, масса людей стала обращаться в газету, по ошибке приняв одного из членов редакции за организатора этой партии. Но создать такую партию следовало бы (и было бы более удобно) любой другой партии из тех, которые объявили себя защитниками народа. Таких не оказалось. Будем думать, что они «Манифест» либо не прочли, либо не поняли. Напомню, о чем речь.
Все известные нам партии имеют антидемократическую сущность, так как решения, обязательные для всех, принимает в лучшем случае группа лидеров. И не имеет значения, как они ими стали: избирались они тайным голосованием на альтернативной основе или нет. Это хорошо видно на примере КПСС. Делегаты, собравшиеся на ее последний съезд и конференцию, избирались демократично. А что толку? И они, и избранный ими Центральный Комитет продали и предали рядовых членов партии и их страну — Советский Союз.
Но партия, как и любая организация, сильна не только лидерами, но и своими рядовыми членами, именно они работают над целью партии. Демократично избранная верхушка компартии парализовала всю партию — и сама ничего не сделал, и им не дала ничего сделать. Поэтому Временную партию предлагается построить по другому принципу — в ней главные решения, которые бы обязывали действовать рядовых членов партии, должны были этими членами партии и приниматься. Лидеры партии, регулярно обновляемые по результатам рейтинга, обязаны были лишь рассмотреть все возможные варианты решения. Ничего нового в этом нет. Именно таким способом много веков назад управлялась крестьянская община России — мир.
Еще один момент. Партия без нужной народу цели — это бред. Автор не стал бы предлагать партию типа «БЛЯ» или «ВыбРос», создаваемую только для того, чтобы кормить своих лидеров. Члены этих партий в связи с отсутствием полезной народу цели не представляют, что им делать, исключая, конечно, подтасовку избирательных бюллетеней. Временная партия предусматривает определенную зримую цель: заставить высшую власть страны служить не бюрократии, а народу. В этом случае у членов партии появляется ясная задача: действуя любыми доступными средствами, заставить депутатов принять закон о суде над собой в конце срока полномочий. Конечно, эта мысль пока еще в диковинку, но она легко понимается народом, люди видят в ней пользу для себя.
Для скорейшей выработки партийного решения партию следует организовать специальным образом, с помощью сети связных. Последние смогут обеспечить получение ответа в форме «Да» или «Нет» даже от 10 миллионов членов в течение недели.
У любых лидеров имеющихся партий данная идея не может иметь успех, и автор это понимает. Ведь все они: Жириновский, Зюганов и др. — вынуждены смотреть на свое место и как на кормушку, чего уж изображать невинность. Воспринять эту идею могут лишь те, кто во имя народа отрекся от себя и готов выносить свои идеи на суд народа, рискуя, что рядовые члены партии отринут их вместе с ним, сместят с места лидера. Идеи об ответственности власти и самоорганизации народа вызовут злобу у бюрократов. Объединение народа — единственное, что может их сломить. Конечно, такая идея не могла пользоваться успехом у большинства депутатов.
Это объективные трудности. Но была и моя ошибка: я упустил из виду (хотя и знал), что наш народ обладает уникальным чувством коллективизма. Это чувство «советует» ему… не высовываться. Например, проводился такой эксперимент. У работников одного большого завода спрашивали, какова их зарплата, а затем проверяли точность ответов. Оказалось, что все, кто зарабатывал меньше среднезаводского заработка, назвали цифру выше своей фактической зарплаты, а все, кто зарабатывал выше среднего, — ниже. Мы не любим выделяться.
Приведу собственный анекдотический пример. Когда Горбачев занялся борьбой с пьянством, создалось двойственное положение. С одной стороны, уже была «свобода» и газеты кричали, что нельзя насильно вовлекать людей куда бы то ни было. С другой стороны, обком требовал от руководителей предприятий записать как можно больше народу в «Общество трезвости», и, разумеется, был спущен план. На еженедельной оперативке, в присутствии всех начальников цехов и отделов, директор завода поставил вопрос примерно так: "Ничего мне не говорите, я все понимаю не хуже вас. Я не требую, чтобы ваши люди не пили. Но каждый из вас несет персональную ответственность за то, чтобы через неделю 40 % списочного состава ваших цехов и отделов добровольно записалось в «Общество трезвости». Я спросил: «А нельзя ли добровольно записать 100 %?». Директор решил, что я его подначиваю (пока я не был его заместителем, то имел такую привычку) и прервал меня, не дав договорить. А у меня в цехе, между тем, парторг, начитавшись газет, развел бурную агитацию против вступления в «Общество трезвости». При беспартийном начальнике цеха ему жилось достаточно свободно (хотя работал он хорошо). И когда я предложил рабочим «добровольно» записываться в это общество, у меня почти все работники были в оппозиции. Но ведь они русские! Я сказал
следующее: «Неделю назад мы праздновали День химика. До двенадцати ночи ели, пили, танцевали в Доме культуры. А потом? Все разбежались по домам, а посуду мыть и стулья разносить оставили активистам. И они до трех ночи этим занимались. Мне надоело эксплуатировать активистов. Я знаю, чтобы поддержать меня, они сейчас сдадут по два рубля и запишутся в „Общество трезвости“. Но мне не это нужно. Я ни на кого не давлю, но призываю записаться абсолютно всех. В противном случае я список не предъявлю, деньги верну и доложу, что наш цех в это общество записываться не желает. Может, меня и накажут, но это мое дело, и я никого ни в чем не упрекну. Если у нас все пройдет гладко, мы об этом забудем. Если нет, ну что же… Будем как-нибудь выкручиваться, но на активистах я больше ездить не буду». Я взял список, поставил свою фамилию и отдал секретарю два рубля, за мной стали подписываться инженеры. (Секретаря я накануне предупредил, чтобы она не подходила к рабочим, пока в списке не будет достаточно много записавшихся. Чтобы люди не чувствовали себя одиноко и жались к большинству.) Выступил парторг и в пламенной речи, потрясая «Правдой», доказал, что все это неправильно, но если все запишутся, то и он запишется. (Из 146 человек в общество не записались две беременные женщины, которые после родов работать в цехе не собирались.) Нормальные русские люди — все так все.
Если наш человек будет знать, что так, как от него требуют, будут поступать все, то он горы свернет, даже если внутренне не будет согласен с этим требованием. Одновременно зароните в нем сомнения в том, что остальные его поддержат, и он не станет действовать, даже если будет абсолютно уверен в правильности данного действия. Мы не народ Джордано Бруно. Но в этом не столько наша слабость, сколько сила. И ее надо учитывать и использовать.
Создали страну революционеры, большевики, хотя я считаю, что было бы более логично, если бы на их месте оказались эсеры. Однако дело не в тонкостях их социальных воззрений. Главное в том, что они революционеры — люди, считавшие необходимым разрушить существовавшее тогда управление государством. Они не считали правильным сидеть в Думе Российской Империи и постепенно ее реформировать.
Но резко разрушив старый госаппарат и став на место руководителей России, революционер столкнулся с трудностью: некому было приказать подготовить себе «программу реформ», чтобы потом, не думая о ней и не понимая, что там написано, произвести руководящее действие —поставить на ней свое «утверждаю». Следовательно, революционер стоял перед необходимостью думать лично, лично представлять каждый свой шаг по управлению. Правильные ли это были шаги — вопрос второй. Эти люди не могли быть придатком к своему бюрократическому аппарату, они руководили им, аппарат был еще бессилен взять власть над своим руководителем-революционером. Слишком ясно революционер себе представлял, что именно он хочет. Он лично определял Дело страны и лично делил его на Дела подчиненных.
Для этого революционер в подполье, а потом в роли руководителя обязан был оценить обстановку. Ему требовалась информация, и он брал ее в основном из литературы. Уже на месте руководителя к этой информации добавлялась и специальная в виде отчетов госаппарата, но принципиальные положения функционирования государства, его экономики, политики, философские воззрения аппарат не готовит, они по-прежнему поступают из литературных источников.
Эти люди очень много читали. Читали всё. Поймите правильно: они не обязаны были читать, никто их не заставлял, но они должны были лично найти решение, и это заставляло их самостоятельно искать все данные, которые помогли бы его найти. А они обязаны были найти правильное решение. Мне не хочется оскорблять Ленина и Сталина подозрениями в трусости, но подумайте вот о чем: что было бы с ними лично, если бы пали Советский Союз или власть большевиков? Их ждала бы судьба Сергея Лазо или 26 бакинских комиссаров. Не меньше! Спасение государства было их собственным спасением. Разве вы поручите собственное спасение каким-то профессорам или академикам с их программами? Повторяю, я лично думаю, что эти люди отдали бы за Народ жизни не задумываясь, нет причин в этом сомневаться, но фактор жесткого наказания за ошибку в их Деле нельзя не учитывать. И они читали. Читали всё, поскольку нельзя заведомо знать, нужна тебе эта литература или нет. Читали, чтобы понять.
В качестве примера возьмем автора этой книги, хотя это и неприлично. Вспомним не слишком важный для книги эпизод, такой, как выяснение причины, почему нищая Россия торговала зерном за рубежом, а богатый СССР закупал его? Понимание этого вопроса сложилось из изучения содержания самых разнообразных даже по жанру источников. К примеру, цены на зерно можно узнать из «Анны Карениной» Л. Толстого, но лучше из сборника русских писателей (Успенского, Энгельгардта и др.) о русской деревне, там же можно прочитать о многих обычаях и принципах питания. О том же у Мельникова-Печерского, в «Справочной книжке русского офицера», изданной в 1913 году, в сборнике кулинарных рецептов русской кухни, в публицистических работах американца Джона Рида и флота штабс-капитана Иванова, которого большевики расстреляли в 1918 году. Для понимания этого вопроса не лишними окажутся энциклопедия Брокгауза и Ефрона, современные газеты и статистические справочники и сборники, мемуары автомобилестроителя Ли Якокки и художественная литература американских авторов, в том числе детективы. Никогда нельзя сказать заранее, где найдешь нужное, но когда ищешь, то находишь. Скажем, недавно купил книгу о подъеме затонувших кораблей, меня спросили: зачем? Не смог ответить зачем, но купил, потому что автор книги знаком с определенным Делом и, следовательно, может описать приемы того, как это Дело делать. Никаких особых приемов не нашел, но узнал многое о страховой компании Ллойда и о некоторых принципах страхования риска. Сейчас мне это не надо, но когда-нибудь…
Автором в данной книге принимаются решения — связать данные факты в логическую цепочку. Решения эти принимаю я сам, следовательно, мне необходимо самому в них разобраться. Какому аппарату это поручить? Кто и что мне может отыскать, если я еще сам не знаю своего решения? Не знаю пока, что отыскивать, и буду знать только тогда, когда отыщу. Аппарат может найти цифры, факты, но не поможет найти принципов решения.
В неизмеримо более ответственном положении по сравнению с автором (смешно и сравнивать!) находились Ленин и Сталин. Те, кому это интересно, знают, что Ленин и Сталин «потребляли» огромное количество самой разнообразной информации. Знакомые со Сталиным люди рассказывают, что он пересмотрел все советские фильмы и прочитал практически все книги советских писателей. Действительно, его речи и статьи насыщены ссылками на литературные источники. Специалисты же утверждают, что Сталину невозможно было «навесить лапшу на уши». Если он считал нужным лично принять решение в конкретном вопросе, то вникал в него и это действительно было его личное решение. Будучи уже далеко не молодым, он написал статью по вопросам языкознания. Автор и сегодня не встречал никого, кто бы раскритиковал материал статьи, хотя вопросы языкознания никак не были связаны с деятельностью Сталина. А уж тем, что его непосредственно касалось, он занимался так плотно, что не опасался лично вступать в полемику с оппонентами, не боялся попасть впросак и сказать ненароком глупость, как, например, при обсуждении учебника политэкономии, где он спорит с читателями и на мелкие темы, скажем, иметь ли колхозам свою технику или лучше пусть она будет в МТС.
А нынешние руководители? Какая полемика, какие колхозы, какие МТС? Заказал академику программу реформ, утвердил ее и быстренько в личный самолет, по миру ездить, деньги клянчить, большое государственное дело делать. Пусть аппарат государством управляет!
Сталин поражает даже в мелочах. Он настолько хорошо знал деятелей искусства и разбирался в самом искусстве, что в Потсдаме, когда советская сторона давала концерт в честь Рузвельта и Этли, он лично представлял артистов, одновременно успокаивая их, чтобы не волновались перед столь высокими зрителями. А его «сменщик» Хрущев, который уже начал привыкать думать мозгами аппарата, разогнал выставку художников-модернистов только потому (он потом сам признался в этом), что ему сказали, что все эти художники «пидерасы».
Мы перестали понимать разницу между человеком, который действительно управляет сам (разумеется, с помощью аппарата), и человеком, который только подписывает то, что решил аппарат. Скажем, в одной довольно антисемитской книге в качестве примера вреда, приносимого евреями, описывается деятельность Кагановича. Так, там говорится, что, являясь первым секретарем ЦК КП Украины, Каганович лично составлял программы заседаний политбюро. Ишь, дескать, какой бюрократ. Автор этой книги просто не догадывается, что этими программами Дело управления Украиной делилось на Дела исполнителей и, если Каганович занимался этим лично, то, значит, понимал, что делает, он был действительным руководителем Украины, а не придатком к аппарату ЦК.
Где в СНГ есть сейчас лидеры, которые сами руководят государством, которые сами понимают, что происходит, и сами думают над решениями проблем? Мы же сдвинулись умом, если уверены, что можно чем-то руководить и не понимать чем: мол, аппарат подготовит решение. И до перестройщиков таких руководителей не было, но перестройщики превратили власть в такой маразм, что просто руки опускаются.
Закончим затянувшуюся преамбулу и вернемся к тому, с чего начали. В этой книге изложена теория и приведены конкретные приемы реорганизации управления страной. Для того чтобы ее быстро провести, книгу должны прочитать и понять те, от кого это зависит, кто сегодня имеет
власть в стране, потому что в первую очередь эта книга для них. Но где они? Назовите мне их фамилии. Сталин? Но он уже умер. Назовите других. Я таких не знаю!
Когда в октябре 1993 года вышли сигнальные экземпляры моей предыдущей книги, я немедленно послал ее Н.А. Назарбаеву и убедился через секретариат, что ему эту книгу передали. Я был бы рад даже такой реакции: «Прочел. Несусветная чушь. Назарбаев». Бесполезно! А ведь Назарбаев — далеко и далеко не Ельцин. Мертвым сном во время полетов он не спит, казалось бы, должно у него быть время на литературу об управлении — о том, чем он занимается.
Означает ли это, что положение безнадежно, что это тупик? Нет. Опыт подсказывает, что тупиков в жизни существенно меньше, чем их насчитывают. Бывают целые недели, когда страшно ехать на завод, когда думаешь, что сегодняшний день — последний и уже ничего нельзя предпринять. Но через какое-то время находится дельный выход из положения (сам что-нибудь придумаешь или кто-то подскажет). Все-таки, когда много людей пытаются достичь одной и той же цели (в моем случае не останавливать завод, который упорно останавливают перестройщики правительства), то это сила, которую трудно преодолеть.
Если бы я считал, что положение в государстве безнадежно, то просто не стал бы писать эту книгу. Может, положение и безнадежное, но по другим причинам— Я употреблял для оценки существующих режимов слово «фашизм». Я вынужден был употребить этот термин как расхожий, но он абсолютно не соответствует действительности. Если бы у нас был фашистский режим! По сравнению с существующим положением это было бы прекрасно. У такого режима есть лидер, думающий о стране самостоятельно, его понимание ситуации дает толчок стране, и жизнь ее граждан становится лучше, пусть и на небольшой период. Эти режимы потому и парализуют сопротивление себе, что жизнь граждан улучшается.
Но мы не имеем у себя ничего подобного. Во главе страны у нас клубок мелких бюрократов, дерущихся между собой за место у кормушки, а над ними некто, кто вроде управляет страной, а на самом деле благословляет действия этого клубка. Никто из них и сам не верит, что сможет долгое время удержаться у власти, и спешит, спешит, спешит отхватить побольше.
Но жизнь людей все время ухудшается, причем стремительно, мы уже стоим перед реальной угрозой не пережить зиму, а те люди, которые увидят смерть своих замерзающих детей, — какие страшные это будут люди! Содрогнется несокрушимый «Витязь», содрогнется и весь мир.
Эта книга позволит, я думаю, пред отвратить это. Мне безразлично, кто у власти — Ельцин, Пельцин или Назарбаев. Главное не это. Главное то, что государство оставило наш народ без защиты и провоцирует его на создание самостоятельной, кровавой организации.
Но что делать сегодня? Понять, как это не нудно звучит, не что делать сегодня, а что мы должны получить, понять цель своих сегодняшних и последующих действий. Эта цель указана в настоящей книге, и ее нужно понять, а не поверить в нее. Англичане говорят: трудно понять, в чем состоит твой долг, а выполнить его гораздо легче. Поймите и объясните другим, тогда сотни тысяч и миллионы людей начнут думать, как достичь цель, и она будет достигнута. Ведь бюрократизм — это способ жить не понимая, по чей-то указке.
Я вижу, как читатель отмахивается: хорошо, хорошо, мы поймем, а что делать сегодня? Сегодня стряхните с себя тупое оцепенение и возьмите власть в стране в свои руки. Хотя бы так.
В принявшей смерть в боях за Родину октября 1993 года газете «День» прошлой весной был опубликован написанный мной манифест «Временной партии народа». По свидетельству редакции, масса людей стала обращаться в газету, по ошибке приняв одного из членов редакции за организатора этой партии. Но создать такую партию следовало бы (и было бы более удобно) любой другой партии из тех, которые объявили себя защитниками народа. Таких не оказалось. Будем думать, что они «Манифест» либо не прочли, либо не поняли. Напомню, о чем речь.
Все известные нам партии имеют антидемократическую сущность, так как решения, обязательные для всех, принимает в лучшем случае группа лидеров. И не имеет значения, как они ими стали: избирались они тайным голосованием на альтернативной основе или нет. Это хорошо видно на примере КПСС. Делегаты, собравшиеся на ее последний съезд и конференцию, избирались демократично. А что толку? И они, и избранный ими Центральный Комитет продали и предали рядовых членов партии и их страну — Советский Союз.
Но партия, как и любая организация, сильна не только лидерами, но и своими рядовыми членами, именно они работают над целью партии. Демократично избранная верхушка компартии парализовала всю партию — и сама ничего не сделал, и им не дала ничего сделать. Поэтому Временную партию предлагается построить по другому принципу — в ней главные решения, которые бы обязывали действовать рядовых членов партии, должны были этими членами партии и приниматься. Лидеры партии, регулярно обновляемые по результатам рейтинга, обязаны были лишь рассмотреть все возможные варианты решения. Ничего нового в этом нет. Именно таким способом много веков назад управлялась крестьянская община России — мир.
Еще один момент. Партия без нужной народу цели — это бред. Автор не стал бы предлагать партию типа «БЛЯ» или «ВыбРос», создаваемую только для того, чтобы кормить своих лидеров. Члены этих партий в связи с отсутствием полезной народу цели не представляют, что им делать, исключая, конечно, подтасовку избирательных бюллетеней. Временная партия предусматривает определенную зримую цель: заставить высшую власть страны служить не бюрократии, а народу. В этом случае у членов партии появляется ясная задача: действуя любыми доступными средствами, заставить депутатов принять закон о суде над собой в конце срока полномочий. Конечно, эта мысль пока еще в диковинку, но она легко понимается народом, люди видят в ней пользу для себя.
Для скорейшей выработки партийного решения партию следует организовать специальным образом, с помощью сети связных. Последние смогут обеспечить получение ответа в форме «Да» или «Нет» даже от 10 миллионов членов в течение недели.
У любых лидеров имеющихся партий данная идея не может иметь успех, и автор это понимает. Ведь все они: Жириновский, Зюганов и др. — вынуждены смотреть на свое место и как на кормушку, чего уж изображать невинность. Воспринять эту идею могут лишь те, кто во имя народа отрекся от себя и готов выносить свои идеи на суд народа, рискуя, что рядовые члены партии отринут их вместе с ним, сместят с места лидера. Идеи об ответственности власти и самоорганизации народа вызовут злобу у бюрократов. Объединение народа — единственное, что может их сломить. Конечно, такая идея не могла пользоваться успехом у большинства депутатов.
Это объективные трудности. Но была и моя ошибка: я упустил из виду (хотя и знал), что наш народ обладает уникальным чувством коллективизма. Это чувство «советует» ему… не высовываться. Например, проводился такой эксперимент. У работников одного большого завода спрашивали, какова их зарплата, а затем проверяли точность ответов. Оказалось, что все, кто зарабатывал меньше среднезаводского заработка, назвали цифру выше своей фактической зарплаты, а все, кто зарабатывал выше среднего, — ниже. Мы не любим выделяться.
Приведу собственный анекдотический пример. Когда Горбачев занялся борьбой с пьянством, создалось двойственное положение. С одной стороны, уже была «свобода» и газеты кричали, что нельзя насильно вовлекать людей куда бы то ни было. С другой стороны, обком требовал от руководителей предприятий записать как можно больше народу в «Общество трезвости», и, разумеется, был спущен план. На еженедельной оперативке, в присутствии всех начальников цехов и отделов, директор завода поставил вопрос примерно так: "Ничего мне не говорите, я все понимаю не хуже вас. Я не требую, чтобы ваши люди не пили. Но каждый из вас несет персональную ответственность за то, чтобы через неделю 40 % списочного состава ваших цехов и отделов добровольно записалось в «Общество трезвости». Я спросил: «А нельзя ли добровольно записать 100 %?». Директор решил, что я его подначиваю (пока я не был его заместителем, то имел такую привычку) и прервал меня, не дав договорить. А у меня в цехе, между тем, парторг, начитавшись газет, развел бурную агитацию против вступления в «Общество трезвости». При беспартийном начальнике цеха ему жилось достаточно свободно (хотя работал он хорошо). И когда я предложил рабочим «добровольно» записываться в это общество, у меня почти все работники были в оппозиции. Но ведь они русские! Я сказал
следующее: «Неделю назад мы праздновали День химика. До двенадцати ночи ели, пили, танцевали в Доме культуры. А потом? Все разбежались по домам, а посуду мыть и стулья разносить оставили активистам. И они до трех ночи этим занимались. Мне надоело эксплуатировать активистов. Я знаю, чтобы поддержать меня, они сейчас сдадут по два рубля и запишутся в „Общество трезвости“. Но мне не это нужно. Я ни на кого не давлю, но призываю записаться абсолютно всех. В противном случае я список не предъявлю, деньги верну и доложу, что наш цех в это общество записываться не желает. Может, меня и накажут, но это мое дело, и я никого ни в чем не упрекну. Если у нас все пройдет гладко, мы об этом забудем. Если нет, ну что же… Будем как-нибудь выкручиваться, но на активистах я больше ездить не буду». Я взял список, поставил свою фамилию и отдал секретарю два рубля, за мной стали подписываться инженеры. (Секретаря я накануне предупредил, чтобы она не подходила к рабочим, пока в списке не будет достаточно много записавшихся. Чтобы люди не чувствовали себя одиноко и жались к большинству.) Выступил парторг и в пламенной речи, потрясая «Правдой», доказал, что все это неправильно, но если все запишутся, то и он запишется. (Из 146 человек в общество не записались две беременные женщины, которые после родов работать в цехе не собирались.) Нормальные русские люди — все так все.
Если наш человек будет знать, что так, как от него требуют, будут поступать все, то он горы свернет, даже если внутренне не будет согласен с этим требованием. Одновременно зароните в нем сомнения в том, что остальные его поддержат, и он не станет действовать, даже если будет абсолютно уверен в правильности данного действия. Мы не народ Джордано Бруно. Но в этом не столько наша слабость, сколько сила. И ее надо учитывать и использовать.