Ерошин улыбнулся старушке. А та почему-то нахмурилась и свела воедино полотнища тюля. Но Саша этого не заметил, он уже был в подъезде и придавил чуток кнопку звонка. Достал из кармана удостоверение, приготовился предъявить - пожилой народ уважает документы проверять.
За дверями что-то шуршало, шелестело, словно песок сыпался, но ни одна задвижка не брякнула. Саня повернулся перед дверным глазком и в фас, и в профиль, тронул ещё раз кнопку - гукнуло внутри квартиры. Громко, но вежливо произнес, кивнув темной стекляшке:
- Добрый вечер! Можно с вами поговорить?
- Нечего говорить! Ходят тут! Нету никого дома! - крикнули из-за дверей.
- А вы разве не дома? - спросил Ерошин, неприятно удивленный такой реакцией. - Один вопросик можно?
- Иди отсюда! Я тебя давно заметила, - ходишь! - заголосил противный сварливый дискант. - Сейчас милицию вызову!
- Я и есть из милиции, - начал сердиться Саня. - Вот удостоверение, можете проверить.
- Уже звоню по телефону! - провизжало в ответ. - Убирайся отсель!
Нет, все-таки добрые бабуси зимой спят, а злые бодрствуют. И злобствуют. Саня Ерошин, в отличие от своего старшего товарища Ямщикова, ждать не умел, тем более выжидать. Особенно, когда всякая секунда на счету. Он готов был голыми руками вырвать железную дверь, взять проклятую бабку за горло, а не придушил бы только потому, что наверняка старая злыдня видела уходящих девочек и их жизни сейчас могли зависеть от нее.
- Ведьма, старая дура, - шепотом обозвал проклятую старуху Ерошин, тем самым слегка успокоив взвинченные нервы, и сменил подход. Он исходил из простого постулата: человек последователен в своих чувствах. То есть, если он трус, то до конца и во всем. Ерошин выставил перед выпученным радужным глазком раскрытые "корочки" и громким официальным голосом объявил:
- Уполномоченный уголовного розыска Ерошин. За дачу ложных показаний несете ответственность перед законом. Говорить только правду. Если будете уклоняться от дачи показаний, вызову ОМОН, выломаем двери и будете отвечать уже перед прокурором.
Терять было нечего. Лишь бы детей спасти, а выговор за неправильные методы - не рак, выжить можно. И он выставил перед собой фотографию девочек. Конечно, в глазок ни черта толком не разглядишь, да сама виновата, дверь не открыла. Пусть теперь страдает ущемлением любопытства.
- На фотографии сестры-близнецы Аня и Лена Поляницкие, - объявил Саня. - Когда вы их видели сегодня?
Голос из-за двери стал другим - дребезжащим, приглушенным, вроде, даже просящим.
- Дак, утром видела... Потом из школы пришли, видела... Потом снова ушли...
Похоже, старуха круглые сутки пялилась в окно и считала прохожих.
- В какое время снова ушли? - продолжал допрашивать сквозь дверь оперативник.
- Дак сразу после двух. Радио пропикало, а потом сразу и ушли.
- Куда пошли, обратили внимание?
- Откуда знать, куда? - забубнила старуха. - По своим делам...
- Вправо, влево, прямо? - Саня начал злиться.
- Вправо, вправо, сразу сюда, за угол.
Так, по крайней мере, хоть это стало ясно. Теперь надо искать дальнейшие следы. Глазастая бабка, хоть и вредная.
Тут лязгнул замок и железная дверь подалась вперед, совсем чуть-чуть. То ли бабуська случайно нажала на какой-то рычаг, то ли сама решила в щелочку выглянуть. И в самом деле, в образовавшейся щели недоверчиво блеснула линза очков. Общаться стало гораздо легче, чем через запертую дверь.
- Посторонние в подъезд входили? - Ерошин решил выжать из старухи все, что можно. - Или, может, выходил кто-то вслед за девочками?
- Весь вечер так и шастают. Куда-то вверх все бегут и сверху.
- С двух до четырех часов кто-то входил?
Бабка молчала, видно, вспоминала. Саня терпеливо ждал.
- Артист этот, Вандлер, что ли, - запыхтела в щель, - молока купил, да хлеба. Потом музыкантша со второго. Поляницкая сама без пяти четыре прибежала, раньше, чем всегда. По пятницам только так-то рано приходит.
- А посторонние, посторонние? - не выдержал таки Ерошин.
- Да никого, вроде. Мне с кухни всех видно. - Старая становилась, вроде бы, более словоохотливой. Наверное, обрадовалась, что может поделиться знаниями о жизни соседей.
- Может, машина подъезжала какая?
- "Скорая" была, так это недавно. Ты сам на ней приехал.
"Не бабка - агент абвера, - усмехнулся Ерошин. - Поди, ещё при Берии стучала. В каждый бы подъезд по такой, была б не служба - малина. А всем остальным - ад сущий."
- Почту развозили в четвертом часу, как обычно, - продолжала тем временем бабка. - Потом Жорка Худорожкин на мотоцикле примчался. Забежал в подъезд и тут же обратно, только двери сгрохали. Небось, и до квартиры своей не добежал.
- Какой Жорка? - насторожился опер.
- Да с пятого этажа, бездельник. Его надо забирать, а не девочек этих. Прикатит среди ночи и вот тарахтит под окном, вот тарахтит.
- Во что он был одет? - заторопил старуху Ерошин.
- Как обычно одет, в черное. Куртка, штаны - все черное, кожаное. Сапоги черные, как у Гитлера. Небось, банку гуталина извел. Перчатки черные. Только на голове эта штука красная, как ее... Ну, вроде кастрюли с форточкой. Чисто водолаз.
- А сколько время-то было, повторите еще, - Саня быстро черкал в блокнотике.
- Полчетвертого ровно. Забежал и обратно выбежал.
Грохнула входная дверь подъезда. какой-то мужчина стал подниматься по лестнице, удивленно оглядываясь на Ерошина, разговаривающего с дверью.
- Огромное спасибо! - крикнул Саня и, довольный, вышел на улицу.
Он повернул направо, повторяя путь девочек, указанный старухой, затем - за угол. Народ шел с работы. Напротив, через улицу, в булочной за стеклянными проемами люди толклись у прилавков. В проезде между домами стоял темно-зеленый оперативный "уазик", многозначительно подняв штырь антенны. Ерошин перебежал улицу прямо перед носом быстро идущего транспорта, толкнул тяжкую дверь магазина.
Кассирша сидела боком к стеклянной стене и, в принципе, могла видеть, кто идет по улице. Правда, сейчас к ней двигалась довольно приличная очередь, и она вряд ли что наблюдала, кроме бумажек и монет в пластиковой "кормушке" у себя перед носом.
- Извиняюсь, граждане! - ввинтился Ерошин в очередь. - Семь секунд! Срочное дело!
Одной рукой он положил рядом с кассовым аппаратом фотографию девочек, в другой подержал раскрытое удостоверение.
- Вам эти девочки встречались?
- Да, заходят иногда за хлебом. А что случилось?
Кассирша подняла пухлое, как у младенца, лицо.
- Сегодня вы их видели? - Саня не стал вступать в объяснения.
Женщина внимательно поглядела на Ерошина, словно ждала подсказки. Хлопнула коротенькими ресничками. На мгновение задумалась. Потом вздохнула, словно была не уверена в правильности ответа, и сказала, утвердительно кивнув:
- В обед. В два часа как раз закрыли дверь. Я немножко прибралась на кассе, тут они подбежали. Мне через стекло видно хорошо. Подбежали, сели в машину и уехали. С ними ещё собака была большая.
Очередь покупателей недовольно заворчала. Только самый ближние с любопытством тянули шеи, стараясь разглядеть, что происходит.
- Подробней, пожалуйста, - Саня раскрыл блокнот. - Где стояла машина, какого цвета, марки?
- Тут перед магазином остановилась, а вскоре и девочки подбежали через улицу. Сели и сразу уехали. А машина белая, "жигули".
- Точно, "жигули"? - переспросил Ерошин. - Какой модели?
- "Жигули", точно, - подтвердила кассирша. - А которые первой, которые шестой модели, я не отличаю. Обыкновенные такие "жигули".
- Хорошо, - Саня удовлетворился и таким ответом. - Кто ещё был в машине?
- Собака была, - кассирша оживилась. - Здоровущая, лохматая, рыжая.
- А люди? Или собака за шофера?
- Нет, конечно, - женщина хихикнула. - Шофер был. Собака рядом с ним сидела. Он на улицу вышел, дверцу девочкам открыл, потом сам сел. И уехали сразу. - Она снова хихикнула: - Скажете тоже, собака за шофера...
Ерошин подхватил с прилавка фотографию и стал ожесточенно проталкиваться к выходу из магазина.
* * *
- Анна Георгиевна, эти бриллианты дорого стоят? - спросил Ямщиков.
- Да будь они прокляты. Господи, лучше бы их не было вовсе!
Поляницкая приложила к глазам платок, частая дрожь пробежала по рукам, плечи мелко затряслись. Она снова плакала.
- Возьмите себя в руки, сейчас не время плакать. - Ямщиков старался говорить как можно сочувственней, с успокаивающей интонацией. Драгоценности, надо полагать, фамильные?
- Прабабкины, - взглянув на оперативника, сказала Поляницкая и высморкалась в платочек, плакать перестала. - Она была баронессой. Линдхольм-Гарвик. Бабушка говорила, что после революции они поехали в Эстонию, но по дороге потеряли друг друга, была такая суматоха, стрельба... В общем, прабабка уехала, а бабушка с драгоценностями осталась. Она всю жизнь мечтала уехать за границу, всего боялась. В общем-то, вредная была старуха, злая. Но меня очень любила... Почти все драгоценности, по словам матери, распродали ещё до войны, остатки в войну проели. Когда уже умирать готовилась, не вставала совсем, я за ней ухаживала, достала она откуда-то из-под матраса узелок. На, говорит, бери, может, на счастье, может, на горе, а, главное, молчи. Я так думаю, что она мне свой страх передала. После ещё год прожила, только почти не разговаривала. Лежала, словно отдыхала...
- Понятно, - кивнул Ямщиков, не выразив ни малейшего удивления. Красивая история. А когда вы начали надевать драгоценности, носить, так сказать?
- Серьги первый раз на пятилетие свадьбы надела, шесть лет назад. Поляницкая говорила, глядя в стенное зеркало, осторожно промокала глаза, стараясь не размазать косметику. - Потом кольца стала надевать, браслет. Колье только дома носила.
- Это правильно, - одобрил Ямщиков, - на то он и фамильный антиквариат, чтоб из семьи не выпускать. У вас, наверное, в серванте ещё и фамильный фарфор стоит фабрики Кузнецова?
- Как вы догадались? - Поляницкая была поражена. - Действительно, есть две кузнецовские чашки и тарелка.
- Тут особо и догадываться нечего. Прабабушки-дворянки всегда оставляют в наследство почему-то именно кузнецовские чашки да ещё икону из недорогих.
- Вы что же, думаете, я вру? - вспыхнула Поляницкая.
- Что вы, Анна Георгиевна! - замахал руками Ямщиков. - Ничуть не сомневаюсь в вашем благородном происхождении. Слава богу, люди перестали стесняться благородных предков и подобные истории вам расскажут практически в каждом доме. Совсем недавно в соседнем квартале даму убили из бывшего купеческого сословия. Взяли почти полкило царских золотых червонцев. Собственный племянничек подсуетился. Да вы, наверное, сами слышали эту историю. Муж это купчихи в свое время был знаменитым зубным протезистом. Янкельсон его фамилия. Неужели не слышали? А происхождение бриллиантов меня не волнует, я не из налоговой полиции. Так что можете смело мне их показать.
Понятно, что такие вещи в серванте не держат. Ямщиков ожидал, что драгоценности хранятся в каком-нибудь хитром тайнике в полу или стене, что его попросят выйти на минутку, или не подглядывать, или, допустим, помочь отодвинуть шкаф. Но Поляницкая не сочла нужным таить место, где хранятся драгоценности. Она просто сказала:
- Пойдемте.
Присев возле входной двери, быстро отсоединила широкую металлическую полосу, прикрывающую низ. Вынула брусок желтого поролона, затем запустила тонкую руку под обивку и вытянула небольшую подушечку из потертого коричневого вельвета. Бедного вида подушечка раскрывалась, как книжка, точнее, альбом. Альбом "Ювелирное искусство XIX века".
Ямщиков понимал - это золото и бриллианты, бешеных денег стоит. Понимал, но не ощущал. Может, освещения в прихожей не хватало, а, может, воспитание неправильное получил. В кухне, на свету, украшения выглядели интересней. два перстня - довольно крупные камни в окружении более мелких; искрящаяся полоска браслета; колье - сотни три бриллиантиков; серьги-подвески; большая овальная брошь и переливчатая булавка-цветок.
- Сколько же это стоит? - поинтересовался Ямщиков, поскольку неприлично было бы не спросить.
- Не знаю точно, - пожала плечами Поляницкая. - Слава, муж, видел подобное в Брюсселе. Тысяч триста долларов.
- А многие видели этот гарнитур полностью? - спросил оперативник.
- Только самые близкие друзья. Полностью я надевала все это раза три и только дома.
- Из соседей кто-нибудь заходил в это время? Или, допустим, почтальон с телеграммой?
- Пожалуй, нет. Точно - нет. Разве только... - Поляницкая задумалась на несколько секунд. - Когда провожали гостей, я выходила на лестницу прощаться. Еще соседа напротив, Игоря Копырина, осенью просила аграф отремонтировать. Он же ювелир.
Ну да, вспомнил Ямщиков, в кроссвордах встречается такое слово пряжка или брошь, прикрепляющая к одежде плащ или накидку. Аграф, значит...
- А вы показывали Копырину остальные предметы?
- Нет, что вы, - замахала руками Поляницкая. - Я и аграф не показывала. Там переломилась булавка. Когда-то сильно согнули, потом выпрямили, и появилась трещинка, а я доломала. Муж отсоединил обломок, я отнесла Игорю. Он ведь реставрирует старые вещи. И булавку запаял так, что следа не осталось.
Действительно, на золотой игле виднелась проба, клеймо мастера, а место перелома могла установить, наверное, только спектральная экспертиза.
- Что ж, Анна Георгиевна, кладите все на место. Сохранение тайны гарантирую. - Ямщиков без сожаления вернул сверкающую безделушку. - Кстати, а к вам в квартиру не пытались проникнуть?
Вопрос этот оказался для Поляницкой неожиданно трудным.
- Знаете, несколько раз в последнее время мне казалось, что квартиру обыскивали. Понимаете, ничего не пропало, но все как-то не так, чуть-чуть не на месте. Белье в ящиках потревожено, книги снимали со стеллажа, а обратно поставлены не так ровно, хотя и в том же порядке. Даже мебель, вроде, как двигали. А один раз в ванной пахло какой-то химией. И запах шел от кафеля, снизу. Пол тщательно подтерт, но следы не то известки, не то цемента остались. Я думала, девочки баловались и отбили плитку, а потом приклеили бустилатом, чтоб я не ругалась. А вы думаете?..
Ямщиков думал. Он и ванную осмотрел, убедился, что несколько плиток отрывали - остались следы на кромках от какого-то инструмента. Он даже секцию итальянской стенки вознамерился отодвинуть, но безуспешно. Тогда оперуполномоченный снял один из верхних антресольных ящиков. В отличие от остальной квартиры, оклеенной розовыми тиснеными обоями, эта стена оказалась покрыта желтой побелкой.
- Обоев немножко не хватило, а в магазине таких уже не было. Извиняющийся тон Анны Георгиевны был совершенно излишен. - Да и не видно эту стенку.
- Это хорошо, это очень даже замечательно, - Ямщиков, стоя в носках на нижней секции стенки, разглядывал пыльный налет с пятилетним стажем и колыхающуюся паутину на желтой стене.
- Там, наверное, пылищи, паутины... - запричитала Анна Георгиевна.
- Пылища тут просто великолепная, - Ямщиков, наоборот, был доволен, хоть для учебного пособия снимай. - Он забормотал себе под нос, комментируя свои же действия: - Так, правым плечом прислонился, опустил руку, пошарил. Ага, рукав не очень извозил... У вас настольная лампа есть с длинным шнуром?
Подсвечивая лампой, Ямщиков заглянул за шкаф. Преступник (а как ещё можно назвать человека, в отсутствие хозяев обыскивающего чужое жилье?) пользовался каким-то длинным оружием - на стене виднелись дугообразные потертости.
- Анна Георгиевна, ничего здесь не трогайте. - Ямщиков стряхнул пыль с рукава, - Сейчас подойдут несколько человек, будут мебель двигать. Возможно, на полировке сохранились отпечатки пальцев этого любителя пыльных углов. Кстати, чтобы не возникло недоразумений, придется снять ваши отпечатки и вашего мужа. Не возражаете?
- Да, конечно. Но Вячеслав Владимирович сейчас в отъезде, у него переговоры ещё дня три продлятся.
- Это ничего, - Ямщиков улыбнулся и решительно потянул дверцу бара. В зеркальной нише выстроился взвод блистательных бутылок в медалях и касках. - Самые качественные отпечатки мужчины оставляют именно тут. А теперь покажите ключи от квартиры.
Оба ключа для сейфовой двери Поляницкий привез из-за рубежа. Оперуполномоченный ещё раньше обратил внимание на крестообразные замочные скважины, а, увидев ключ, понял, что отечественному домушнику тут ловить нечего. На четырех ребрах ключа имелось по десятку зубчиков: микронные отклонения - и замок не откроется. В комплектах было по шесть ключей: один у хозяина, один у хозяйки, один у девочек, а три лежали в серванте.
- Да, серьезные ключи, - одобрил Ямщиков. - Легко отпираются?
- Я-то ничего, а вот девочкам было трудно поначалу. Очень туго. Сейчас уже приноровились.
- Надеюсь, им не приходилось на лестнице вас дожидаться? - улыбнулся Ямщиков.
- Нет, соседи помогали, - Поляницкая тоже попробовала улыбнуться, но улыбка вышла слишком жалкой. - Игоря Копырина я сама просила помочь. Он же специалист в технике, старинные часы и граммофоны ремонтирует. Потом Есаулов с четвертого этажа, ещё один, фамилию не знаю, из авиакомпании. Жора Худорожкин...
Эксперты - молодой человек и женщина пришли шумно, с гитарой, с большой сумкой, изображая гостей, нежданно к кому-то нагрянувших. Отпечатков они никаких не нашли, но установили: единственное место в квартире не подвергнутое обыску - входная дверь. Почему? Скорее всего, психологический барьер. Трудно предположить, что драгоценности могут располагаться между квартирой и подъездом, а не в самом дальнем углу.
В труднодоступных местах незваный гость шарил каким-то инструментом на длинной рукоятке. Странно, но шарил он и в тех местах, что просматривались, как говорится, невооруженным взглядом. Пробы паутины снимал, что ли?
Квартира набита дорогой бытовой электроникой, есть шкатулка с золотыми украшениями и столовое серебро, норковая и песцовая шубы, другие меха. Но кушем, от которого сдурел бы любой домушник, таинственный визитер пренебрег. Можно было смело утверждать, что его интересовал только бриллиантовый гарнитур. Найди преступник драгоценности, и не пришлось бы ему похищать детей, вступать с кем-то в сговор, так как одному такое дело не провернуть, а, значит, не пришлось бы и делиться.
Почему же, имея доступ в квартиру, он пошел на такую сверхкрайнюю меру? Терпение лопнуло? так методично, осторожно, сантиметр за сантиметром прощупал больше ста квадратных метров, да стены, да мебель, и вдруг невтерпеж? И почему такой сложный прием - похищение детей? Можно ведь просто войти, приставить нож к горлу: "Цацки на бочку!", связать и отбыть восвояси с добычей. Да, задачка для целой бригады аналитиков.
* * *
Саня Ерошин доложил по радио о своих успехах. Полковник Гераскин не похвалил, даже не сказал "Ты вот что", а резко бросил:
- Знаю. Киоскерша "Роспечати" сообщила: собака - сенбернар, водитель в кожаной куртке-"аляске" и норковой шапке. Дуй обратно, отрабатывай мотоциклиста.
В расстроенных чувствах Саня побрел выполнять приказ, обратно на исходную точку - в подъезд. Двое работяг в телогрейках, распахнув металлический шкаф, украшенный лозунгом "Высокое напряжение - не влезать!", не то распутывали, не то запутывали разноцветные провода. Один из них искоса взглянул на Саню и тут же равнодушно отвернулся.
Ерошин попробовал вспомнить, где он раньше видел этого подозрительного мужика, лицо больно знакомое. Вспомнил, едва не рассмеявшись. В Управлении! Только тогда на мужике была милицейская форма.
"Бдят, - ехидно подумал Саня. - Небось ни одного штатского во дворе нет, кроме пацанов с клюшками." Он посмотрел на автофургон, перекрывающий выезд со двора, и усмехнулся...
Ерошин считал, что шантажисты попросту брали на пушку, заявив, что квартира под наблюдением, а телефон прослушивается. Наблюдать за входом в квартиру невозможно, например, по той простой причине, что наружная стена подъезда сверху до низу сложена из стеклоблоков, сквозь которые свет проходит, а изображение, извините, - нет. Тем не менее, начальство предпочло подстраховаться и даже перестраховаться. Но это его дело.
Только заняться мотоциклистом Жором Худорожкиным Ерошину не пришлось. Эту линию розыска узурпировал лично капитан Рогожкин. Зато Сане достался "автомобилист".
Когда Поляницкой сообщили, что есть новость: девочек увез на белых "жигулях" мужчина в кожаной "аляске" и с сенбернаром на переднем сиденье, она воскликнула:
- Да ведь это Гоша!
Пришлось дать воды и подождать, пока успокоится, настолько поразило её это известие. Рогожкин тут же спросил:
- Телефон у Жоры есть?
- Три пятерки, три тройки, - поспешно ответила Поляницкая.
Находившийся тут же Ямщиков чуть не застонал. Подобные цифровые комбинации сводили его с ума. Считая, что главное свойство памяти забывать ненужное, так как для хранения подобной информации существуют картотеки и записные книжки. Он годами мучался, пытаясь освободиться от подобной легко запоминающейся чепухи. Теперь "три пятерки, три тройки" будут первыми выползать, даже если он собственный рабочий телефон вспоминать станет.
Рогожкин набрал номер, который назвала Поляницкая. Ответил женский голос.
- Гошу можно? - попросил Рогожкин.
- Позвоните позже, сейчас его нет, - ответила женщина.
- Простите, срочное дело, - не отступил капитан. - А куда он уехал, не скажете?
- Никуда он не уехал. Гуляет с собакой, скоро придет.
- А он давно ушел? - Рогожкин явно был обескуражен таким оборотом.
- Я пришла с работы, собаки нет, - пояснила женщина. - Значит, гуляют. А кто его спрашивает?
- Да это, - капитан помедлил, - друг его, Рогожкин. - Он положил трубку и пробормотал, ни к кому не обращаясь: - Если нечего сказать, говори правду.
Он повернулся к Поляницкой, воспрянувшей, взволнованной. Лицо её порозовело, видно, поверила, что с девочками все в порядке, просто какое-то глупое недоразумение, чья-то жестокая шутка.
- Пойдемте к нему, - торопливо предложила она, - это близко. Всего четыре квартала.
Но Рогожкин действовал по своему плану.
- Ямщиков на связь, - скомандовал он. - Ерошин бегом к этому Жоре. Как его фамилия, адрес?
Гоша оказался Георгием Левенко, другом семьи, бывшим одноклассником Поляницкой и деловым партнером её мужа. Ерошин помчался к нему домой. Теперь люди, пытавшиеся через справочное ГИБДД и клуб служебного собаководства установить владельца белых "жигулей" и сенбернара, занялись непосредственно Левенко, его знакомствам и связями. Полковник Гераскин дополнил лежащую перед ним схему квадратиком, вписав внутрь "Гоша", и направил на разработку Левенко зубра розыска майора Чертинкова, срочно вызванного из отгулов. Майор, почти месяц без выходных раскручивавший очередное каверзное дело, вознамерился, наконец, отдохнуть и почти уехал на рыбалку. Он уже взялся за дверную ручку, как зазвонил телефон - тут же, на полочке в прихожей. Майор машинально снял трубку, машинально произнес официальным голосом: "Слушаю вас", - и буквально застонал, услышав знакомое: "Ты вот что..."
Электричка ушла без него. Но Свой рыбацкий ящик со всем необходимым Чертинков оставил дома в прихожей, резонно прикинув, что может уехать с ночной и сразу на лед...
* * *
Моторный Ерошин в мгновение ока явился по адресу, названному Поляницкой, и напугал своим приходом жену Левенко. Не зная, что придумать, он вдруг понес какую-то ахинею. Мол, что-то случилось, но конкретно неизвестно что, был свидетель на "жигулях" и при собаке, с ним все в порядке, но надо посмотреть гараж.
Жена решила, что произошла авария или нечто подобное, столь же ужасное. Хотя она была уверена - муж гуляет с собакой. А тут вдруг милиция. Саня резонно заметил, что в подобном случае незачем заглядывать в гараж.
Ключей от гаража на месте не оказалось, но сам гараж находился буквально за домом. Тщательно но быстро выспросив о его местоположении, Ерошин ринулся делать дело. Тут конспирироваться, похоже, не было надобности, поэтому он бегом влетел в гаражный массив и, отсчитывая ряды серебристых железных коробок, моментально достиг нужного места. Убедился: номер на воротах выписан тот, что надо. А ещё на них висит замок. Один из трех предусмотренных. Обычно это означает, что машины в гараже в данный момент нет. Саня ткнулся в створки, подергал, попробовал заглянуть в щель. Сзади послышалось:
- Эй, малый, ты чего там нюхаешь?
В распахнутых воротах гаража напротив стоял мужчина в грязной робе. В совершенно черных мазутных руках он держал нечто продолговатое и тяжелое. У слесарей подобные штучки ласково зовутся "шутильнички". Позади громоздилась полуразобранная машина неопределенной марки. Похоже, мужик тут ковырялся полный световой день, а теперь ещё и вечерок решил прихватить, подвесив лампу-переноску под капот.
- Да с Гошей договорился съездить в одно местечко, - принялся врать Ерошин, - а он, похоже, укатил.
- С каким Гошей? - недоверчиво поинтересовался грязнорукий.
- С обычным Гошей, Левенкой... - Ерошин привычно разыгрывал из себя простачка.
- А-а, так бы сразу и сказал, что Жора с "ладой".
Обычное дело, в кругу автолюбителей, братства согаражников, свои подходы и прозвища. Тут иной уровень общения, тут все равны: и менеджер, и токарь Вася.
- Так он ещё днем укатил, - пояснил сосед, - ещё "стекляшку" с обеда не открывали. Барбоса на хозяйкино место - и айда! Куда-то сильно торопился.
За дверями что-то шуршало, шелестело, словно песок сыпался, но ни одна задвижка не брякнула. Саня повернулся перед дверным глазком и в фас, и в профиль, тронул ещё раз кнопку - гукнуло внутри квартиры. Громко, но вежливо произнес, кивнув темной стекляшке:
- Добрый вечер! Можно с вами поговорить?
- Нечего говорить! Ходят тут! Нету никого дома! - крикнули из-за дверей.
- А вы разве не дома? - спросил Ерошин, неприятно удивленный такой реакцией. - Один вопросик можно?
- Иди отсюда! Я тебя давно заметила, - ходишь! - заголосил противный сварливый дискант. - Сейчас милицию вызову!
- Я и есть из милиции, - начал сердиться Саня. - Вот удостоверение, можете проверить.
- Уже звоню по телефону! - провизжало в ответ. - Убирайся отсель!
Нет, все-таки добрые бабуси зимой спят, а злые бодрствуют. И злобствуют. Саня Ерошин, в отличие от своего старшего товарища Ямщикова, ждать не умел, тем более выжидать. Особенно, когда всякая секунда на счету. Он готов был голыми руками вырвать железную дверь, взять проклятую бабку за горло, а не придушил бы только потому, что наверняка старая злыдня видела уходящих девочек и их жизни сейчас могли зависеть от нее.
- Ведьма, старая дура, - шепотом обозвал проклятую старуху Ерошин, тем самым слегка успокоив взвинченные нервы, и сменил подход. Он исходил из простого постулата: человек последователен в своих чувствах. То есть, если он трус, то до конца и во всем. Ерошин выставил перед выпученным радужным глазком раскрытые "корочки" и громким официальным голосом объявил:
- Уполномоченный уголовного розыска Ерошин. За дачу ложных показаний несете ответственность перед законом. Говорить только правду. Если будете уклоняться от дачи показаний, вызову ОМОН, выломаем двери и будете отвечать уже перед прокурором.
Терять было нечего. Лишь бы детей спасти, а выговор за неправильные методы - не рак, выжить можно. И он выставил перед собой фотографию девочек. Конечно, в глазок ни черта толком не разглядишь, да сама виновата, дверь не открыла. Пусть теперь страдает ущемлением любопытства.
- На фотографии сестры-близнецы Аня и Лена Поляницкие, - объявил Саня. - Когда вы их видели сегодня?
Голос из-за двери стал другим - дребезжащим, приглушенным, вроде, даже просящим.
- Дак, утром видела... Потом из школы пришли, видела... Потом снова ушли...
Похоже, старуха круглые сутки пялилась в окно и считала прохожих.
- В какое время снова ушли? - продолжал допрашивать сквозь дверь оперативник.
- Дак сразу после двух. Радио пропикало, а потом сразу и ушли.
- Куда пошли, обратили внимание?
- Откуда знать, куда? - забубнила старуха. - По своим делам...
- Вправо, влево, прямо? - Саня начал злиться.
- Вправо, вправо, сразу сюда, за угол.
Так, по крайней мере, хоть это стало ясно. Теперь надо искать дальнейшие следы. Глазастая бабка, хоть и вредная.
Тут лязгнул замок и железная дверь подалась вперед, совсем чуть-чуть. То ли бабуська случайно нажала на какой-то рычаг, то ли сама решила в щелочку выглянуть. И в самом деле, в образовавшейся щели недоверчиво блеснула линза очков. Общаться стало гораздо легче, чем через запертую дверь.
- Посторонние в подъезд входили? - Ерошин решил выжать из старухи все, что можно. - Или, может, выходил кто-то вслед за девочками?
- Весь вечер так и шастают. Куда-то вверх все бегут и сверху.
- С двух до четырех часов кто-то входил?
Бабка молчала, видно, вспоминала. Саня терпеливо ждал.
- Артист этот, Вандлер, что ли, - запыхтела в щель, - молока купил, да хлеба. Потом музыкантша со второго. Поляницкая сама без пяти четыре прибежала, раньше, чем всегда. По пятницам только так-то рано приходит.
- А посторонние, посторонние? - не выдержал таки Ерошин.
- Да никого, вроде. Мне с кухни всех видно. - Старая становилась, вроде бы, более словоохотливой. Наверное, обрадовалась, что может поделиться знаниями о жизни соседей.
- Может, машина подъезжала какая?
- "Скорая" была, так это недавно. Ты сам на ней приехал.
"Не бабка - агент абвера, - усмехнулся Ерошин. - Поди, ещё при Берии стучала. В каждый бы подъезд по такой, была б не служба - малина. А всем остальным - ад сущий."
- Почту развозили в четвертом часу, как обычно, - продолжала тем временем бабка. - Потом Жорка Худорожкин на мотоцикле примчался. Забежал в подъезд и тут же обратно, только двери сгрохали. Небось, и до квартиры своей не добежал.
- Какой Жорка? - насторожился опер.
- Да с пятого этажа, бездельник. Его надо забирать, а не девочек этих. Прикатит среди ночи и вот тарахтит под окном, вот тарахтит.
- Во что он был одет? - заторопил старуху Ерошин.
- Как обычно одет, в черное. Куртка, штаны - все черное, кожаное. Сапоги черные, как у Гитлера. Небось, банку гуталина извел. Перчатки черные. Только на голове эта штука красная, как ее... Ну, вроде кастрюли с форточкой. Чисто водолаз.
- А сколько время-то было, повторите еще, - Саня быстро черкал в блокнотике.
- Полчетвертого ровно. Забежал и обратно выбежал.
Грохнула входная дверь подъезда. какой-то мужчина стал подниматься по лестнице, удивленно оглядываясь на Ерошина, разговаривающего с дверью.
- Огромное спасибо! - крикнул Саня и, довольный, вышел на улицу.
Он повернул направо, повторяя путь девочек, указанный старухой, затем - за угол. Народ шел с работы. Напротив, через улицу, в булочной за стеклянными проемами люди толклись у прилавков. В проезде между домами стоял темно-зеленый оперативный "уазик", многозначительно подняв штырь антенны. Ерошин перебежал улицу прямо перед носом быстро идущего транспорта, толкнул тяжкую дверь магазина.
Кассирша сидела боком к стеклянной стене и, в принципе, могла видеть, кто идет по улице. Правда, сейчас к ней двигалась довольно приличная очередь, и она вряд ли что наблюдала, кроме бумажек и монет в пластиковой "кормушке" у себя перед носом.
- Извиняюсь, граждане! - ввинтился Ерошин в очередь. - Семь секунд! Срочное дело!
Одной рукой он положил рядом с кассовым аппаратом фотографию девочек, в другой подержал раскрытое удостоверение.
- Вам эти девочки встречались?
- Да, заходят иногда за хлебом. А что случилось?
Кассирша подняла пухлое, как у младенца, лицо.
- Сегодня вы их видели? - Саня не стал вступать в объяснения.
Женщина внимательно поглядела на Ерошина, словно ждала подсказки. Хлопнула коротенькими ресничками. На мгновение задумалась. Потом вздохнула, словно была не уверена в правильности ответа, и сказала, утвердительно кивнув:
- В обед. В два часа как раз закрыли дверь. Я немножко прибралась на кассе, тут они подбежали. Мне через стекло видно хорошо. Подбежали, сели в машину и уехали. С ними ещё собака была большая.
Очередь покупателей недовольно заворчала. Только самый ближние с любопытством тянули шеи, стараясь разглядеть, что происходит.
- Подробней, пожалуйста, - Саня раскрыл блокнот. - Где стояла машина, какого цвета, марки?
- Тут перед магазином остановилась, а вскоре и девочки подбежали через улицу. Сели и сразу уехали. А машина белая, "жигули".
- Точно, "жигули"? - переспросил Ерошин. - Какой модели?
- "Жигули", точно, - подтвердила кассирша. - А которые первой, которые шестой модели, я не отличаю. Обыкновенные такие "жигули".
- Хорошо, - Саня удовлетворился и таким ответом. - Кто ещё был в машине?
- Собака была, - кассирша оживилась. - Здоровущая, лохматая, рыжая.
- А люди? Или собака за шофера?
- Нет, конечно, - женщина хихикнула. - Шофер был. Собака рядом с ним сидела. Он на улицу вышел, дверцу девочкам открыл, потом сам сел. И уехали сразу. - Она снова хихикнула: - Скажете тоже, собака за шофера...
Ерошин подхватил с прилавка фотографию и стал ожесточенно проталкиваться к выходу из магазина.
* * *
- Анна Георгиевна, эти бриллианты дорого стоят? - спросил Ямщиков.
- Да будь они прокляты. Господи, лучше бы их не было вовсе!
Поляницкая приложила к глазам платок, частая дрожь пробежала по рукам, плечи мелко затряслись. Она снова плакала.
- Возьмите себя в руки, сейчас не время плакать. - Ямщиков старался говорить как можно сочувственней, с успокаивающей интонацией. Драгоценности, надо полагать, фамильные?
- Прабабкины, - взглянув на оперативника, сказала Поляницкая и высморкалась в платочек, плакать перестала. - Она была баронессой. Линдхольм-Гарвик. Бабушка говорила, что после революции они поехали в Эстонию, но по дороге потеряли друг друга, была такая суматоха, стрельба... В общем, прабабка уехала, а бабушка с драгоценностями осталась. Она всю жизнь мечтала уехать за границу, всего боялась. В общем-то, вредная была старуха, злая. Но меня очень любила... Почти все драгоценности, по словам матери, распродали ещё до войны, остатки в войну проели. Когда уже умирать готовилась, не вставала совсем, я за ней ухаживала, достала она откуда-то из-под матраса узелок. На, говорит, бери, может, на счастье, может, на горе, а, главное, молчи. Я так думаю, что она мне свой страх передала. После ещё год прожила, только почти не разговаривала. Лежала, словно отдыхала...
- Понятно, - кивнул Ямщиков, не выразив ни малейшего удивления. Красивая история. А когда вы начали надевать драгоценности, носить, так сказать?
- Серьги первый раз на пятилетие свадьбы надела, шесть лет назад. Поляницкая говорила, глядя в стенное зеркало, осторожно промокала глаза, стараясь не размазать косметику. - Потом кольца стала надевать, браслет. Колье только дома носила.
- Это правильно, - одобрил Ямщиков, - на то он и фамильный антиквариат, чтоб из семьи не выпускать. У вас, наверное, в серванте ещё и фамильный фарфор стоит фабрики Кузнецова?
- Как вы догадались? - Поляницкая была поражена. - Действительно, есть две кузнецовские чашки и тарелка.
- Тут особо и догадываться нечего. Прабабушки-дворянки всегда оставляют в наследство почему-то именно кузнецовские чашки да ещё икону из недорогих.
- Вы что же, думаете, я вру? - вспыхнула Поляницкая.
- Что вы, Анна Георгиевна! - замахал руками Ямщиков. - Ничуть не сомневаюсь в вашем благородном происхождении. Слава богу, люди перестали стесняться благородных предков и подобные истории вам расскажут практически в каждом доме. Совсем недавно в соседнем квартале даму убили из бывшего купеческого сословия. Взяли почти полкило царских золотых червонцев. Собственный племянничек подсуетился. Да вы, наверное, сами слышали эту историю. Муж это купчихи в свое время был знаменитым зубным протезистом. Янкельсон его фамилия. Неужели не слышали? А происхождение бриллиантов меня не волнует, я не из налоговой полиции. Так что можете смело мне их показать.
Понятно, что такие вещи в серванте не держат. Ямщиков ожидал, что драгоценности хранятся в каком-нибудь хитром тайнике в полу или стене, что его попросят выйти на минутку, или не подглядывать, или, допустим, помочь отодвинуть шкаф. Но Поляницкая не сочла нужным таить место, где хранятся драгоценности. Она просто сказала:
- Пойдемте.
Присев возле входной двери, быстро отсоединила широкую металлическую полосу, прикрывающую низ. Вынула брусок желтого поролона, затем запустила тонкую руку под обивку и вытянула небольшую подушечку из потертого коричневого вельвета. Бедного вида подушечка раскрывалась, как книжка, точнее, альбом. Альбом "Ювелирное искусство XIX века".
Ямщиков понимал - это золото и бриллианты, бешеных денег стоит. Понимал, но не ощущал. Может, освещения в прихожей не хватало, а, может, воспитание неправильное получил. В кухне, на свету, украшения выглядели интересней. два перстня - довольно крупные камни в окружении более мелких; искрящаяся полоска браслета; колье - сотни три бриллиантиков; серьги-подвески; большая овальная брошь и переливчатая булавка-цветок.
- Сколько же это стоит? - поинтересовался Ямщиков, поскольку неприлично было бы не спросить.
- Не знаю точно, - пожала плечами Поляницкая. - Слава, муж, видел подобное в Брюсселе. Тысяч триста долларов.
- А многие видели этот гарнитур полностью? - спросил оперативник.
- Только самые близкие друзья. Полностью я надевала все это раза три и только дома.
- Из соседей кто-нибудь заходил в это время? Или, допустим, почтальон с телеграммой?
- Пожалуй, нет. Точно - нет. Разве только... - Поляницкая задумалась на несколько секунд. - Когда провожали гостей, я выходила на лестницу прощаться. Еще соседа напротив, Игоря Копырина, осенью просила аграф отремонтировать. Он же ювелир.
Ну да, вспомнил Ямщиков, в кроссвордах встречается такое слово пряжка или брошь, прикрепляющая к одежде плащ или накидку. Аграф, значит...
- А вы показывали Копырину остальные предметы?
- Нет, что вы, - замахала руками Поляницкая. - Я и аграф не показывала. Там переломилась булавка. Когда-то сильно согнули, потом выпрямили, и появилась трещинка, а я доломала. Муж отсоединил обломок, я отнесла Игорю. Он ведь реставрирует старые вещи. И булавку запаял так, что следа не осталось.
Действительно, на золотой игле виднелась проба, клеймо мастера, а место перелома могла установить, наверное, только спектральная экспертиза.
- Что ж, Анна Георгиевна, кладите все на место. Сохранение тайны гарантирую. - Ямщиков без сожаления вернул сверкающую безделушку. - Кстати, а к вам в квартиру не пытались проникнуть?
Вопрос этот оказался для Поляницкой неожиданно трудным.
- Знаете, несколько раз в последнее время мне казалось, что квартиру обыскивали. Понимаете, ничего не пропало, но все как-то не так, чуть-чуть не на месте. Белье в ящиках потревожено, книги снимали со стеллажа, а обратно поставлены не так ровно, хотя и в том же порядке. Даже мебель, вроде, как двигали. А один раз в ванной пахло какой-то химией. И запах шел от кафеля, снизу. Пол тщательно подтерт, но следы не то известки, не то цемента остались. Я думала, девочки баловались и отбили плитку, а потом приклеили бустилатом, чтоб я не ругалась. А вы думаете?..
Ямщиков думал. Он и ванную осмотрел, убедился, что несколько плиток отрывали - остались следы на кромках от какого-то инструмента. Он даже секцию итальянской стенки вознамерился отодвинуть, но безуспешно. Тогда оперуполномоченный снял один из верхних антресольных ящиков. В отличие от остальной квартиры, оклеенной розовыми тиснеными обоями, эта стена оказалась покрыта желтой побелкой.
- Обоев немножко не хватило, а в магазине таких уже не было. Извиняющийся тон Анны Георгиевны был совершенно излишен. - Да и не видно эту стенку.
- Это хорошо, это очень даже замечательно, - Ямщиков, стоя в носках на нижней секции стенки, разглядывал пыльный налет с пятилетним стажем и колыхающуюся паутину на желтой стене.
- Там, наверное, пылищи, паутины... - запричитала Анна Георгиевна.
- Пылища тут просто великолепная, - Ямщиков, наоборот, был доволен, хоть для учебного пособия снимай. - Он забормотал себе под нос, комментируя свои же действия: - Так, правым плечом прислонился, опустил руку, пошарил. Ага, рукав не очень извозил... У вас настольная лампа есть с длинным шнуром?
Подсвечивая лампой, Ямщиков заглянул за шкаф. Преступник (а как ещё можно назвать человека, в отсутствие хозяев обыскивающего чужое жилье?) пользовался каким-то длинным оружием - на стене виднелись дугообразные потертости.
- Анна Георгиевна, ничего здесь не трогайте. - Ямщиков стряхнул пыль с рукава, - Сейчас подойдут несколько человек, будут мебель двигать. Возможно, на полировке сохранились отпечатки пальцев этого любителя пыльных углов. Кстати, чтобы не возникло недоразумений, придется снять ваши отпечатки и вашего мужа. Не возражаете?
- Да, конечно. Но Вячеслав Владимирович сейчас в отъезде, у него переговоры ещё дня три продлятся.
- Это ничего, - Ямщиков улыбнулся и решительно потянул дверцу бара. В зеркальной нише выстроился взвод блистательных бутылок в медалях и касках. - Самые качественные отпечатки мужчины оставляют именно тут. А теперь покажите ключи от квартиры.
Оба ключа для сейфовой двери Поляницкий привез из-за рубежа. Оперуполномоченный ещё раньше обратил внимание на крестообразные замочные скважины, а, увидев ключ, понял, что отечественному домушнику тут ловить нечего. На четырех ребрах ключа имелось по десятку зубчиков: микронные отклонения - и замок не откроется. В комплектах было по шесть ключей: один у хозяина, один у хозяйки, один у девочек, а три лежали в серванте.
- Да, серьезные ключи, - одобрил Ямщиков. - Легко отпираются?
- Я-то ничего, а вот девочкам было трудно поначалу. Очень туго. Сейчас уже приноровились.
- Надеюсь, им не приходилось на лестнице вас дожидаться? - улыбнулся Ямщиков.
- Нет, соседи помогали, - Поляницкая тоже попробовала улыбнуться, но улыбка вышла слишком жалкой. - Игоря Копырина я сама просила помочь. Он же специалист в технике, старинные часы и граммофоны ремонтирует. Потом Есаулов с четвертого этажа, ещё один, фамилию не знаю, из авиакомпании. Жора Худорожкин...
Эксперты - молодой человек и женщина пришли шумно, с гитарой, с большой сумкой, изображая гостей, нежданно к кому-то нагрянувших. Отпечатков они никаких не нашли, но установили: единственное место в квартире не подвергнутое обыску - входная дверь. Почему? Скорее всего, психологический барьер. Трудно предположить, что драгоценности могут располагаться между квартирой и подъездом, а не в самом дальнем углу.
В труднодоступных местах незваный гость шарил каким-то инструментом на длинной рукоятке. Странно, но шарил он и в тех местах, что просматривались, как говорится, невооруженным взглядом. Пробы паутины снимал, что ли?
Квартира набита дорогой бытовой электроникой, есть шкатулка с золотыми украшениями и столовое серебро, норковая и песцовая шубы, другие меха. Но кушем, от которого сдурел бы любой домушник, таинственный визитер пренебрег. Можно было смело утверждать, что его интересовал только бриллиантовый гарнитур. Найди преступник драгоценности, и не пришлось бы ему похищать детей, вступать с кем-то в сговор, так как одному такое дело не провернуть, а, значит, не пришлось бы и делиться.
Почему же, имея доступ в квартиру, он пошел на такую сверхкрайнюю меру? Терпение лопнуло? так методично, осторожно, сантиметр за сантиметром прощупал больше ста квадратных метров, да стены, да мебель, и вдруг невтерпеж? И почему такой сложный прием - похищение детей? Можно ведь просто войти, приставить нож к горлу: "Цацки на бочку!", связать и отбыть восвояси с добычей. Да, задачка для целой бригады аналитиков.
* * *
Саня Ерошин доложил по радио о своих успехах. Полковник Гераскин не похвалил, даже не сказал "Ты вот что", а резко бросил:
- Знаю. Киоскерша "Роспечати" сообщила: собака - сенбернар, водитель в кожаной куртке-"аляске" и норковой шапке. Дуй обратно, отрабатывай мотоциклиста.
В расстроенных чувствах Саня побрел выполнять приказ, обратно на исходную точку - в подъезд. Двое работяг в телогрейках, распахнув металлический шкаф, украшенный лозунгом "Высокое напряжение - не влезать!", не то распутывали, не то запутывали разноцветные провода. Один из них искоса взглянул на Саню и тут же равнодушно отвернулся.
Ерошин попробовал вспомнить, где он раньше видел этого подозрительного мужика, лицо больно знакомое. Вспомнил, едва не рассмеявшись. В Управлении! Только тогда на мужике была милицейская форма.
"Бдят, - ехидно подумал Саня. - Небось ни одного штатского во дворе нет, кроме пацанов с клюшками." Он посмотрел на автофургон, перекрывающий выезд со двора, и усмехнулся...
Ерошин считал, что шантажисты попросту брали на пушку, заявив, что квартира под наблюдением, а телефон прослушивается. Наблюдать за входом в квартиру невозможно, например, по той простой причине, что наружная стена подъезда сверху до низу сложена из стеклоблоков, сквозь которые свет проходит, а изображение, извините, - нет. Тем не менее, начальство предпочло подстраховаться и даже перестраховаться. Но это его дело.
Только заняться мотоциклистом Жором Худорожкиным Ерошину не пришлось. Эту линию розыска узурпировал лично капитан Рогожкин. Зато Сане достался "автомобилист".
Когда Поляницкой сообщили, что есть новость: девочек увез на белых "жигулях" мужчина в кожаной "аляске" и с сенбернаром на переднем сиденье, она воскликнула:
- Да ведь это Гоша!
Пришлось дать воды и подождать, пока успокоится, настолько поразило её это известие. Рогожкин тут же спросил:
- Телефон у Жоры есть?
- Три пятерки, три тройки, - поспешно ответила Поляницкая.
Находившийся тут же Ямщиков чуть не застонал. Подобные цифровые комбинации сводили его с ума. Считая, что главное свойство памяти забывать ненужное, так как для хранения подобной информации существуют картотеки и записные книжки. Он годами мучался, пытаясь освободиться от подобной легко запоминающейся чепухи. Теперь "три пятерки, три тройки" будут первыми выползать, даже если он собственный рабочий телефон вспоминать станет.
Рогожкин набрал номер, который назвала Поляницкая. Ответил женский голос.
- Гошу можно? - попросил Рогожкин.
- Позвоните позже, сейчас его нет, - ответила женщина.
- Простите, срочное дело, - не отступил капитан. - А куда он уехал, не скажете?
- Никуда он не уехал. Гуляет с собакой, скоро придет.
- А он давно ушел? - Рогожкин явно был обескуражен таким оборотом.
- Я пришла с работы, собаки нет, - пояснила женщина. - Значит, гуляют. А кто его спрашивает?
- Да это, - капитан помедлил, - друг его, Рогожкин. - Он положил трубку и пробормотал, ни к кому не обращаясь: - Если нечего сказать, говори правду.
Он повернулся к Поляницкой, воспрянувшей, взволнованной. Лицо её порозовело, видно, поверила, что с девочками все в порядке, просто какое-то глупое недоразумение, чья-то жестокая шутка.
- Пойдемте к нему, - торопливо предложила она, - это близко. Всего четыре квартала.
Но Рогожкин действовал по своему плану.
- Ямщиков на связь, - скомандовал он. - Ерошин бегом к этому Жоре. Как его фамилия, адрес?
Гоша оказался Георгием Левенко, другом семьи, бывшим одноклассником Поляницкой и деловым партнером её мужа. Ерошин помчался к нему домой. Теперь люди, пытавшиеся через справочное ГИБДД и клуб служебного собаководства установить владельца белых "жигулей" и сенбернара, занялись непосредственно Левенко, его знакомствам и связями. Полковник Гераскин дополнил лежащую перед ним схему квадратиком, вписав внутрь "Гоша", и направил на разработку Левенко зубра розыска майора Чертинкова, срочно вызванного из отгулов. Майор, почти месяц без выходных раскручивавший очередное каверзное дело, вознамерился, наконец, отдохнуть и почти уехал на рыбалку. Он уже взялся за дверную ручку, как зазвонил телефон - тут же, на полочке в прихожей. Майор машинально снял трубку, машинально произнес официальным голосом: "Слушаю вас", - и буквально застонал, услышав знакомое: "Ты вот что..."
Электричка ушла без него. Но Свой рыбацкий ящик со всем необходимым Чертинков оставил дома в прихожей, резонно прикинув, что может уехать с ночной и сразу на лед...
* * *
Моторный Ерошин в мгновение ока явился по адресу, названному Поляницкой, и напугал своим приходом жену Левенко. Не зная, что придумать, он вдруг понес какую-то ахинею. Мол, что-то случилось, но конкретно неизвестно что, был свидетель на "жигулях" и при собаке, с ним все в порядке, но надо посмотреть гараж.
Жена решила, что произошла авария или нечто подобное, столь же ужасное. Хотя она была уверена - муж гуляет с собакой. А тут вдруг милиция. Саня резонно заметил, что в подобном случае незачем заглядывать в гараж.
Ключей от гаража на месте не оказалось, но сам гараж находился буквально за домом. Тщательно но быстро выспросив о его местоположении, Ерошин ринулся делать дело. Тут конспирироваться, похоже, не было надобности, поэтому он бегом влетел в гаражный массив и, отсчитывая ряды серебристых железных коробок, моментально достиг нужного места. Убедился: номер на воротах выписан тот, что надо. А ещё на них висит замок. Один из трех предусмотренных. Обычно это означает, что машины в гараже в данный момент нет. Саня ткнулся в створки, подергал, попробовал заглянуть в щель. Сзади послышалось:
- Эй, малый, ты чего там нюхаешь?
В распахнутых воротах гаража напротив стоял мужчина в грязной робе. В совершенно черных мазутных руках он держал нечто продолговатое и тяжелое. У слесарей подобные штучки ласково зовутся "шутильнички". Позади громоздилась полуразобранная машина неопределенной марки. Похоже, мужик тут ковырялся полный световой день, а теперь ещё и вечерок решил прихватить, подвесив лампу-переноску под капот.
- Да с Гошей договорился съездить в одно местечко, - принялся врать Ерошин, - а он, похоже, укатил.
- С каким Гошей? - недоверчиво поинтересовался грязнорукий.
- С обычным Гошей, Левенкой... - Ерошин привычно разыгрывал из себя простачка.
- А-а, так бы сразу и сказал, что Жора с "ладой".
Обычное дело, в кругу автолюбителей, братства согаражников, свои подходы и прозвища. Тут иной уровень общения, тут все равны: и менеджер, и токарь Вася.
- Так он ещё днем укатил, - пояснил сосед, - ещё "стекляшку" с обеда не открывали. Барбоса на хозяйкино место - и айда! Куда-то сильно торопился.