Мыслящий Процессор. Град разящих мыслей

   Чертовка религия необычайно соблазнительна, чтобы не посмотреть на неё с дурным умыслом. Её отхлёстанные щёки возбуждают насилие.
 
   Так или иначе, все религии и верования стали культом мёртвых.
   Современная религия – это плод памяти.
 
   Как и многое другое, Бог уже только инерция.
 
   Выпотрошенная религия: как же удобно неверующим собираться под покровом её золотистой шкурки!
 
   Религия подходит людям бездарным. В ней они находят оправдание своей никчёмности, выполняют отвлекающие ритуалы и действа, гипнотизируют себя речами святых.
   Одарённый же ищет не забвения, а максимальной самоконцентрации. Он сам себе оправдание. «Я существую, ибо я велик. Существуют остальные, ибо я велик. Чтобы чествовать и восторгаться».
 
   Религия убаюкивает.
 
   Религия погружает наш ум в анабиоз.
 
   Религия держится на плаву благодаря сильным натурам, голос которых способен убеждать. Таким образом, не к религии мы присоединяемся, поскольку она лишь прикрытие, а к тем, кто возьмёт наши поводья.
 
   Религия – это лазарет для проигравших свою жизнь. А также рог изобилия для падальщиков.
 
   Чтобы прослыть добрым и порядочным, религия не нужна. В действительности её навязчивость, её «правильность» искушают к обратному.
 
   Возлюби ближнего своего, возненавидь дальнего.
 
   Страх и смысл – вот манок религии.
 
   В некоторых религиях столько научного, что невольно задаёшься вопросом: а зачем нам их религиозное?
 
   Религия – это мёртвый наездник этики. Сбросьте его, и зверь воспрянет!
 
   Обрети веру – и отвергни религию.
 
   Иммортализм прекратит религию.
   Если даже и нет, то уж точно кастрирует.
 
   Вера – замок на двери. Он не пропустит, но и вы взаперти.
 
   Выколотый глаз, прикушенная губа, ободранные колени… и сжатый кулак – так выглядит вера.
 
   Тот, кто верит в Бога, не верит в себя.
   Излишняя вера в себя – всё же вера в Бога.
 
   Нужно было прожить в удалённой пещере, чтобы до сих пор верить в Бога.
   Либо быть ею.
 
   Что? Верю ли я в Бога?.. Верит ли человек в лягушку, её препарируя?
 
   Легко быть, когда в тебя верят. Но силу характера, уверенность и желание быть испытывает-таки безверие. Что верно и для человека, и для Бога.
 
   Из подслушанного: «Я хочу научиться любить Бога».
 
   Любовь к Богу противоречит любви к ближнему. Бога любят разочарованные.
 
   Если Бог требует всеобъемлющей любви человеческой, он должен согласиться и на всеобъемлющую ненависть.
 
   Выберите моего Бога! Нет, моего! Моего! Моего!..
 
   У богов – кровь рептилий.
 
   Католические священники подрабатывают у дьявола, совращая малолетних.
 
   Христианские монахи умирают ради блаженства.
   Что до их жизни – она напоминает томительное стояние в очереди перед уборной.
 
   Мария изменила Иосифу с Богом, изменив тем самым Человеку.
   Иосиф должен был потребовать аборта, если бы только не был тряпкой.
 
   К размышлению: а если б вместо Иисуса родилась дочь?
 
   Нынешний ислам не религия, а повод.
   Другой вариант: не религия, а минное поле.
 
   Ислам – единственная религия, у которой ещё имеются зубы.
 
   Дзен-буддизм, в сущности, просит нас заткнуться и работать.
 
   Будда сидел так долго, что научился жить мимо.
 
   Камни медитируют с появления. В чём же их мудрость? В лежании?
   Хотели бы они думать?
 
   Молчание ума постепенно отупляет нас до поры, пока мы не «просветляемся».
 
   Просветление достигается не молчанием ума, а его горением.
 
   Человек не может и не должен быть, воспринимая себя на уровне некой всеобщей субстанции, пустоты, иначе и взаправду не останется ничего, кроме как «сидеть».
   Каждая сущность имеет свою идентичность, свою функцию, от них невозможно отречься. Да и зачем? Неужто ради надуманной потребности в счастье? Так ведайте: человек выше счастья. И тем более не заслуживает участи покойного.
 
   Пустота – пустым.
 
   Есть такая хитрость: проповедовать бытие собою, но через оценочный ряд указывать на вполне определённый тип.
 
   Я практикую антимедитацию: вместо гармонии, единства – хаос и разрыв.
 
   Карма не является суммой хороших дел и плохих – является суммой действий ума и безрассудства.
 
   Природа не окрашивает поступки моралью.
 
   Мы не запоминаем ни своего рождения, ни своей смерти. Наше существование обрезано с обеих сторон.
   Отсюда и возникла вера в отсутствие начала и конца.
 
   Есть ли жизнь для мёртвого? Тогда есть ли смерть для живого?
   Боится ли мёртвый воскреснуть?
 
   Я не знаю более жалкой и унизительной попытки продления присутствия, чем кладбище.
 
   Из-за научного прогресса реинкарнация стала несостоятельной: будет ли душа у клонированного человека? Или только половина оригинала? А если клонов тысяча? Если не будет вообще, то какая разница, есть душа или нет? Неужели душа – очередной симулякр? Как?!
   Другой пример: будет ли душа у генетически восстановленного человека? Если да, то она будет прежней? Или новой? А если прежняя в данный момент кем-то занята? А если новая – изменится ли человек? Или он будет совсем без души? Зачем она ему?
 
   Люди, что перестают поедать мясо, начинают поедать человека.
 
   Призыв «не есть мясо» продиктован не мнимым состраданием к животным, а брезгливостью по отношению к их предсмертным мукам.
   Человечество слишком уж изнежилось с доисторических времён.
 
   Болезненная чуткость и переполняющее сострадание к порабощённым животным уже привели однажды к расцвету христианства.
 
   Существует два и только два возможных варианта: либо человек властвует над животными, либо животные – над человеком.
 
   Зачем нам третий глаз, если прекрасно видно и одним?
   Не затем ли, чтобы видеть меньше?
 
   И атеист может быть праведным. Даже испытывать праведный гнев.
 
   «Раз Человека нет, то снова всё дозволено?!» – возрадовалось животное.
 
   Для религий абсолютная смерть является конечным благом. Совершенный покой, рай, нирвана в противовес раздражению жизни. Все они исповедуют идентичный путь, различны лишь надписи на указательных столбах. Это путь на Голгофу.
   Религии ненавидят жизнь. Их боги мертвы перманентно, эксгумированы из небытия; их пророки прославляют смерть и, крепко держа за руку, ведут к ней; Их церкви и храмы, их ряженые овцеводы и просветлённые учителя, их молитвы и медитации, их смирение и опустошение – всё призвано обучить нас сакральному мастерству умереть при жизни, не бояться её завершения, а отвергнуть всецело.
   Ибо их воля – воля к смерти!

Рай, Ад

   Люди предпочтут ад, нежели рай. О последнем и сказать-то особо нечего.
   Люди предпочтут рай, только если Господь согласится на котлы.
 
   Святые мученики с радостью пострадают.
   Таким образом, даже они не выберут рай.
 
   Отмучавшись в аду, попадаешь в рай. Из рая уже не отмучаешься.
   Счастливы те, что горят дольше.
 
   Рай, вероятно, похож на массовый паралич во избежание греха.
   Если так, то в данном случае свободу олицетворяет ад. Впрочем, как и во всех остальных.
 
   Рай существует лишь благодаря аду.
   Исчезни рай, ад останется. Но не наоборот.
 
   А в раю всё ещё нужно соблюдать заповеди?
 
   Кто не побывал в аду, тот не знает жизни.
   Кто не знает жизни, может угодить в рай.
 
   Рай убивает жизнь. Грех воскрешает её.
   Природа заставляет церковь прощать грехи.
 
   Ад станет подлинным раем, если дьявол позволит носить белую одежду.
   Но кем тогда станет дьявол?
 
   Ад не другие, ад – это Сартр.

Природное

   Домашние тапочки. Домашние животные. Домашняя природа.
 
   Человек так говорит другим существам: подчинитесь и надейтесь.
 
   Природа – второй по важности соперник человека.
   Кто же первый?
 
   Природа добивается исполнения целей, обманывая своих подданных всевозможными удовольствиями. Но что природа рядом с человеком? Мы добиваемся удовольствия, обманывая целями.
 
   Человек чувствует ответственность перед природой.
   А она перед нами?
 
   Испытать мудрость природы довольно просто: погубит себя человек или нет. Но вот какой результат станет проявлением мудрости?
 
   Кто печётся о сохранении природы окружающей – отрекается от природы внутренней. Доминирующий вид – это бульдозер.
   Разве чума щадит свои жертвы? Разве прощает слабейших? Разве должна?
   Вселенная необъятна, и человек продлится, пока не встретит победителя.
 
   В конце концов: или среда уничтожает своих обитателей, или же обитатели – среду.
 
   У природы женский ум: он вроде бы есть.
 
   Если бы природа хоть на долю секунды узнала, чего мы понапридумывали, она бы тут же свихнулась.
 
   Необходимо окунуться в ледяной хаос, чтобы протрезветь от уютного порядка, но не строить затем новый, а закаляться до поры уютного хаоса.
 
   Я восхищаюсь миром, его безжалостностью. Ему известен толк становления, чего не скажешь о человеке.
 
   Я не понимаю, почему природа не родила человеку равного брата, чтобы в соперничестве своём они друг друга уравновешивали, не позволяя выйти из берегов, вынуждая расти ввысь.
 
   Человек – это в первую очередь тело. Кожа, мясо и кости. Чувства, инстинкты и потребность. Когда мы лишаемся тела, мы лишаемся человека. Мы лишаемся природного зова и природного слуха. Мы больше не живём, а значит и не мыслим. Мы только пребываем, и всё пребывает вокруг.
 
   Почему есть плоть без мысли, но нет мысли без плоти?
   Мысль нуждается в воплощении.
 
   Разве не испытывает плоть раздираемого хищником зверя удовлетворение? Разве не озаряется она священным смыслом?
 
   Движение есть удовольствие. Удовольствие от подтверждения, удовольствие от бытия.
 
   Символ – повержен будет естеством.
 
   Природа творит беспрерывным актом эволюции, появление растворено в исчезновении, исчезновение – в появлении. Творимое и есть творец. По сравнению с природой произведения человека воспринимаются как случайные выкидыши, покинутые своим беспечным родителем, обречённые лежать на берегу несущей реки.
   «Град разящих мыслей» – моя дерзкая попытка на мгновение своей жизни творить, как Она.
 
   Каждый из нас томительно ожидает явления собственного зверя.
 
   Кто сказал, что машина – не природный лик? Возможно, не природным является как раз-таки естество? Интеллектуальная прихоть, которой тешит себя человек? Ай-ай-ай…

Жизнь и смерть

   Жизнь творима смертью. Смерть – это память жизни, это её почва и её форма.
   Жизнь – это последствие смерти.
 
   Костлявая, не на тебе ли держится плоть наша?
 
   После смерти только жизнь, после жизни – только смерть.
 
   Шлифует ли нас жизнь? О нет, она шершавит!
 
   Какой смысл всю жизнь провести, готовясь к смерти? По сути, посвятить жизнь смерти? Годы чудесных мгновений посвятить одному-единственному: точке прекращения мгновений. Завершению. ХА! Что же вы, мои дорогие, завершать-то собрались? Если не было в жизни вашей ничего иного, сплошное предзавершение? Раз за разом мгновение порога?
   Неужели это страх вынуждает вас пойти на столь неслыханное оскорбление жизни? В том числе – страх позора от страха перед смертью? И снова громогласное «ХА!». Вы боролись со смертью при помощи смерти. Вами успешно выкорчеван страх, вне сомнений, но выкорчевана и сама смерть. Так осталась ли разлучённая жизнь? С чем вообще вы остались, господа призраки?
 
   Живущим не дано исповедовать пути смерти, все живущие – они по ту её сторону, что им о ней известно? Разве мёртвые исповедуют пути жизни? Я уже улыбаюсь вашему ответу.
 
   В ком мало жизни, тот заимствует у смерти.
 
   Интересно, а можно ли умереть от переизбытка жизни? Так сказать, лопнуть?
 
   Жизнь – это замедленный взрыв – и дым, утягиваемый смертью.
 
   Почему цель жизни – смерть? Ибо сгорание порождает движение.
 
   Жизнь тонка. Хотя скорее струна, нежели нить: музыкальна.
 
   Жизнь есть случайное вдохновение. И слишком часто – растраченное впустую.
 
   Главное в жизни – конец. Итог определяет человека или решает забыть.
 
   Смерть не сражается, она терпеливо побеждает.
 
   Зачем жить, если умрёшь? – первый вопрос.
   Зачем жить, если был мёртв? – второй вопрос.
   Если был и будешь мёртв, то зачем умирать? – третий вопрос.