Страница:
Я поднялась из-за стола, впервые за несколько месяцев искренне радуясь его появлению. Потом заметила угрюмое выражение его лица и погодила радоваться.
– Мне очень жаль, Сброд, – сказала я. – Я как-то даже забыла… о твоей сестре. Будь у меня хоть какой-то другой выход, я бы ни за что тебя о помощи не попросила, пока траур…
Он тряхнул головой:
– Мертвым уже ничем не поможешь, а Ойн говорит, у тебя друг в беду попал…
Наверняка Ойн рассказал ему куда больше – он был тот еще сплетник. Тем не менее я почла за благо сама все объяснить.
– Да, и я думаю, Блюстители Порядка уволокли его не в Белый зал, а куда-то еще. Итемпас, Небесный Отец, – Дневной Отец, поправилась я мысленно, – не переносит беспорядка, а убиение человека очень редко обходится без оного. Вряд ли они решатся осквернить Белый зал таким непотребством.
– Южный Корень, – произнес Сумасброд. – Кое-кто из моих верных видел, как после схватки на Гульбище они вели твоего друга в том направлении.
Мне потребовалось мгновение, чтобы переварить новость: оказывается, его верные потихоньку наблюдали за мной. Ну и пусть их, решила я. Дотянулась до посоха и подошла к Сумасброду:
– И давно они?..
– С час назад. – Он взял мою руку в свою, ладонь была теплая и гладкая, напрочь лишенная мозолей. – После этого я ничем больше не буду обязан тебе, Орри. Ты это понимаешь?
Я вымученно улыбнулась, потому что понимала. Сумасброд никогда не нарушал договоренностей. Если он был тебе должен, то мог пробить стены и свернуть горы, отдавая долг. Если ему придется сотворить это с орденом Итемпаса, значит потом некоторое время ему трудно будет обделывать свои дела в Затени. А он много чего мог сотворить. Поубивать их, к примеру. Или вовсе покинуть город, чтобы вернуться в царство богов. Даже у таких, как он, имелись непреложные правила, которые следовало исполнять.
Я шагнула ближе и прижалась к его плечу, наслаждаясь его уверенной силой. Сложно было осязать эту руку, не припоминая наши былые ночи… и прежние времена, когда я полагалась на него при любом затруднении и все затруднения чудесным образом исчезали.
– Скажем так: дело стоит того, чтобы ради него разбить мне сердце, – сказала я наконец.
Я говорила легкомысленным тоном, но смысл сказанного был именно таков. И Сумасброд вздохнул, ибо понимал мою правоту.
– Тогда держись, – сказал он.
Мир вокруг вспыхнул: его магия помчала нас туда, где в муках умирал Солнышко.
«Боги и мертвецы»
– Мне очень жаль, Сброд, – сказала я. – Я как-то даже забыла… о твоей сестре. Будь у меня хоть какой-то другой выход, я бы ни за что тебя о помощи не попросила, пока траур…
Он тряхнул головой:
– Мертвым уже ничем не поможешь, а Ойн говорит, у тебя друг в беду попал…
Наверняка Ойн рассказал ему куда больше – он был тот еще сплетник. Тем не менее я почла за благо сама все объяснить.
– Да, и я думаю, Блюстители Порядка уволокли его не в Белый зал, а куда-то еще. Итемпас, Небесный Отец, – Дневной Отец, поправилась я мысленно, – не переносит беспорядка, а убиение человека очень редко обходится без оного. Вряд ли они решатся осквернить Белый зал таким непотребством.
– Южный Корень, – произнес Сумасброд. – Кое-кто из моих верных видел, как после схватки на Гульбище они вели твоего друга в том направлении.
Мне потребовалось мгновение, чтобы переварить новость: оказывается, его верные потихоньку наблюдали за мной. Ну и пусть их, решила я. Дотянулась до посоха и подошла к Сумасброду:
– И давно они?..
– С час назад. – Он взял мою руку в свою, ладонь была теплая и гладкая, напрочь лишенная мозолей. – После этого я ничем больше не буду обязан тебе, Орри. Ты это понимаешь?
Я вымученно улыбнулась, потому что понимала. Сумасброд никогда не нарушал договоренностей. Если он был тебе должен, то мог пробить стены и свернуть горы, отдавая долг. Если ему придется сотворить это с орденом Итемпаса, значит потом некоторое время ему трудно будет обделывать свои дела в Затени. А он много чего мог сотворить. Поубивать их, к примеру. Или вовсе покинуть город, чтобы вернуться в царство богов. Даже у таких, как он, имелись непреложные правила, которые следовало исполнять.
Я шагнула ближе и прижалась к его плечу, наслаждаясь его уверенной силой. Сложно было осязать эту руку, не припоминая наши былые ночи… и прежние времена, когда я полагалась на него при любом затруднении и все затруднения чудесным образом исчезали.
– Скажем так: дело стоит того, чтобы ради него разбить мне сердце, – сказала я наконец.
Я говорила легкомысленным тоном, но смысл сказанного был именно таков. И Сумасброд вздохнул, ибо понимал мою правоту.
– Тогда держись, – сказал он.
Мир вокруг вспыхнул: его магия помчала нас туда, где в муках умирал Солнышко.
«Боги и мертвецы»
(холст, масло)
Едва мы с Сумасбродом возникли в пределах Южного Корня, как угодили под такую волну магической мощи, что едва устояли на ногах.
Лично я восприняла ее как вспышку ярчайшего сияния, нестерпимого настолько, что я закричала и выронила посох, чтобы прикрыть глаза хотя бы ладонями. Сумасброд тоже ахнул, словно его ударили. Он опамятовался куда быстрее меня и схватил мои руки, заставляя отнять их от лица:
– Орри, ты как? Дай гляну!
Я не сопротивлялась.
– Да я в порядке, просто… Как же тут полыхнуло! Боги!.. Я и не думала, что этим штукам бывает так больно…
Я все никак не могла проморгаться, у меня вовсю текли слезы, и это заставило Сумасброда внимательнее приглядеться к моим глазам.
– Это не «штуки», Орри, это глаза! Ну как, стихает боль?
– Да-да, говорю же, я в полном порядке. Во имя адских бездн, что это было?
Сияние уже успело погаснуть, и вокруг меня сомкнулась привычная темнота. Да и боль, пускай медленно, все-таки уходила.
– Чтобы я знал…
Сумасброд взял мое лицо в ладони, его большие пальцы прошлись по векам, смахивая слезы. Сперва я восприняла это как дружескую заботу, но потом его прикосновение показалось мне… очень уж сокровенным. Оно потревожило воспоминания куда болезненней вспышки непонятного света. Я отстранилась – быть может, поспешней, чем следовало бы. Сумасброд вздохнул, но не стал удерживать меня.
Что-то зашевелилось справа и слева, и я услышала словно бы легкий топот ног по земле. Сумасброд заговорил снова, причем довольно-таки властным тоном, как всегда, когда обращался к своим подчиненным.
– Скажите мне, что это был не тот, о ком я подумал!
– Это был он.
Голосок показался бледным и несколько андрогинным, хотя мне как-то довелось видеть его обладательницу, и внешне она вовсе не соответствовала своему голосу: каштановые волосы, роскошная фигура. А еще она была из числа «боженят», которым не нравилось, что я способна их видеть, так что после того единственного раза она не попадалась мне на глаза.
– Тьма и демоны! – раздраженно проговорил Сброд. – Я-то думал, Арамери его у себя держат…
– Судя по всему, больше не держат.
На сей раз голос определенно мужской. Этого богорожденного я тоже видела. Он был странноватым созданием с длинными непослушными волосами, пахнувшими медью. На его по-амнийски белой коже там и сям красовались темные, неправильной формы «заплатки»; я подозревала, что это он так занимался украшательством. Лично мне такой окрас нравился, и я радовалась всякому случаю увидеть его без личины. Сейчас, однако, все были заняты делом, и он тоже был лишь частью окружающей тьмы.
– Лил явилась, – сказала женщина, и Сумасброд застонал. – А еще там тела. Блюстители Порядка…
– Какого…
Сумасброд вдруг придержал шаг и пронзил меня пристальным взглядом:
– Орри, только не говори мне, что это твой новый возлюбленный!
– Нет у меня никакого возлюбленного, Сброд! И вообще, не твое дело! – Тут я нахмурилась, кое-что сообразив. – Погоди, ты что, про Солнышко говоришь?
– Солнышко?.. Это еще что за…
Выругавшись, Сумасброд быстро наклонился, поднял мой посох и сунул его мне в руки:
– Ну хватит. Идем!
Его свита тотчас испарилась, а сам он потащил меня вперед, туда, где находился источник добела раскаленной силы, только что ударившей нам в лица.
Южный Корень – или «Душный Курень», как шутили местные, – считался едва ли не худшим закоулком Тени. Один из главных корней Древа разветвлялся неподалеку, и благодаря этому территория оказывалась зажата с трех сторон вместо обычных двух. Выдавались – хоть и нечасто – деньки, когда Южный Корень был просто прекрасен. До возникновения Древа здесь квартировала уважаемая община искусных мастеровых; беленые стены были там и сям инкрустированы слюдой и полированным агатом, камни мостовой складывались в хитроумный узор, а железные ворота поражали благородством и изысканностью форм. Если бы не третий корень, этим местам доставалось бы больше солнечного света, чем кварталам ближе к стволу. Я слышала от людей, что поздней осенью, когда дули сильные ветры, так оно и бывало – часа на два в день. Все остальное время в Южном Корне властвовали потемки.
Теперь тут обитали одни только бедняки, отчаявшиеся и обозленные. Соответственно, Южный Корень был одним из немногих городских кварталов, где Блюстители Порядка могли насмерть забить человека прямо на улице и не слишком опасаться последствий.
Должно быть, на сей раз совесть беспокоила их побольше обычного, потому что место, куда в конце концов затащил меня Сумасброд, ощущалось скорее как замкнутое. Пахло мусором и плесенью, а уж старой мочой разило так, что у меня язык защипало. Опять переулок? Который никто не позаботился заколдовать чистоты ради?..
Присутствовали и другие запахи, сильные и куда более неприятные. Дым. Головешки. Паленые волосы и плоть. И, по-моему, где-то что-то продолжало тихо шкварчать…
Рядом с источником звука виднелась рослая расплывчатая женская фигура – единственная, если не считать Сумасброда, доступная моему зрению. Она стояла ко мне спиной, так что поначалу я разглядела лишь длинные всклокоченные волосы – прямые, как водилось у жителей Дальнего Севера, только странного цвета – неровного золотого. В смысле, ничего общего с золотистой мастью амнийцев; если уж на то пошло, ее волосы ничуть не казались красивыми. А еще она была худой, и ее худоба выглядела болезненной. Элегантное платье с открытой спиной не подходило ни к ее фигуре, ни к замусоренному, отдающему насилием месту. И лопатки, торчащие по обе стороны гривы волос, были острыми, словно лезвия ножей.
Потом женщина обернулась, и я обеими руками зажала себе рот, чтобы не заорать. Выше носа ее лицо было вполне нормальным. А вот рот представлял собой уродливую, невозможную, чудовищную дыру: нижняя челюсть свешивалась аж до колен, а в слишком массивных деснах красовалось несколько рядов крохотных, как иголки, зубов. Причем эти зубы еще и двигались. Каждый ряд полз вдоль челюсти, словно череда муравьев. Я даже слышала, как они тихо жужжали. Из пасти текла слюна.
Заметив мою оторопь, она улыбнулась. Это было самое жуткое зрелище, которое я на своем веку видела.
Мгновением позже страшилище замерцало – и обернулось женщиной вполне амнийской, ничем не выдающейся внешности. И рот у нее стал совершенно человеческим, обыкновенным. Этот рот продолжал улыбаться, и вроде улыбка была как улыбка, но сквозило в ней что-то настолько голодное, что и словами не описать.
– Боги мои! – пробормотал Сумасброд. (Чтобы ты знал: богорожденные постоянно употребляли подобные выражения.) – Это ты!
Я слегка растерялась, потому что обращался он определенно не к светловолосой особе. Ответ же вовсе заставил меня подскочить, поскольку раздался с полностью неожиданной стороны. Сверху.
– О да, – негромко произнес новый голос. – Это он.
Сумасброд вдруг замер как-то так, что я поняла: все плохо. Двое его подручных внезапно сделались видимыми, оба – точно пружины.
– Ясно, – сказал Сумасброд; он говорил тихо, выбирая слова. – Давно не виделись, Сиэй. Что, решил позлорадствовать?
– Ну, не без того.
Голос мог принадлежать мальчику, еще не ставшему подростком. Я задрала голову, силясь определить, где он находился: на крыше? В окне второго-третьего этажа? Увидеть ничего не удавалось. Неужели смертный? Или кто-то из «боженят», стеснявшийся показаться?
Рядом произошло неожиданное движение, и мальчик заговорил уже с мостовой, с расстояния в несколько футов. Значит, богорожденный.
– А ты, старина, выглядишь потрепанным, – сказал мальчишка.
До меня с запозданием дошло, что он тоже обращался к кому-то невидимому – не ко мне, не к Сумасброду и не к светловолосой. Я вгляделась, как могла пристальнее, и наконец заметила сбоку, под стеной, еще кого-то – возле самой земли. Вроде он там сидел или стоял на коленях. И очень тяжело дышал. Что-то в звуках этой вымотанной одышки показалось мне очень знакомым.
– Смертная плоть связана законами естества, – продолжал мальчишка, обращаясь к задыхавшемуся человеку. – Это верно, без сигил, призванных направлять мощь, она льется потоком, но тогда магия лишает тебя сил. Если перебрать, она может тебя даже убить – на время, конечно. Мне очень жаль, старина, но, боюсь, это одна из множества непривычных вещей, которые тебе придется усвоить.
Светловолосая засмеялась. Получилось что-то вроде скрежета гравия под ногами.
– Не очень-то тебе его жалко, – сказала она.
Тут она была права. В голосе мальчика, которого Сумасброд назвал Сиэем, сострадание отсутствовало начисто. Скорее, наоборот, он был даже доволен. Так люди радуются унижению старинного недруга. Я наклонила голову, напряженно вслушиваясь, пытаясь что-то понять.
Сиэй захихикал:
– Жалко, Лил, жалко. Я что, похож на любителя лелеять обиды? Как-то мелковато для такого, как я.
– Мелковато, – согласилась светловолосая. – А еще очень по-детски и очень жестоко. Он страдает, а тебе это доставляет удовольствие?
– О да, Лил. Еще как доставляет!
В этот раз он не сделал даже попытки изобразить дружелюбие. В мальчишеском голосе не было никаких чувств, кроме упоения жестокостью. Я задрожала, пуще прежнего испугавшись за Солнышко. Я никогда раньше не встречала богорожденных детей, но что-то подсказывало мне, что они не больно-то отличаются от обычных. А человеческие дети бывают беспощадны. Особенно когда дорвутся до власти.
Я отлепилась от Сумасброда, желая пойти к тяжело дышавшему мужчине, но Сумасброд резким движением притянул меня обратно. Его рука сжимала мою, точно тиски. Я споткнулась и запротестовала:
– Но я…
– Не сейчас, Орри, – сказал Сумасброд.
Он нечасто называл меня по имени, но я давно успела усвоить: это служило чем-то вроде сигнала опасности. В любой другой ситуации я бы с удовольствием спряталась у него за спиной и постаралась сделаться как можно незаметнее. Однако сейчас я стояла в глухом переулке городских задворок, в окружении трупов и оравы богов, готовых выйти из себя. И нигде ни единого смертного, до которого я могла бы докричаться. Да если бы такой и нашелся – чем, во имя всех глубин Преисподней, он бы мне помог?
– Что случилось с Блюстителями? – шепотом обратилась я к Сумасброду. Вопрос был совершенно излишним; те, о ком я спрашивала, как раз перестали шкварчать. – Каким образом Солнышко их убил?
– Солнышко?..
К моему вящему испугу, переспросил не Сумасброд, а Сиэй. Мне очень не хотелось привлекать их внимание – что его, что светловолосой. Тем не менее Сиэй, кажется, пребывал в полном восторге.
– Солнышко? Это ты так его прозвала? Правда, что ли?
Я сглотнула и попыталась заговорить. Получилось не сразу.
– Он не сказал мне своего имени, ну я и… Надо же мне как-то его называть…
– Нет, правда?
Мальчуган, забавляясь, подошел ближе. Судя по направлению на источник голоса, я была намного выше ростом, но это обстоятельство как-то не особенно утешало. Я по-прежнему не могла его видеть – ни тени, ни контура, а это значило, что в умении скрываться большинство богорожденных ему и в подметки не годились. Я даже его запаха не ощущала! Но вот что касается присутствия… Оно заполняло весь переулок, опять-таки не в пример остальным.
– Солнышко, – задумчиво повторил мальчик. – И что, отзывается он на это имя?
– Ну… не то чтобы… – Я облизнула пересохшие губы и отважилась спросить наудачу: – С ним все хорошо?..
Мальчик сразу отвернулся:
– О да, с ним будет все хорошо. Куда ж он денется!
Я почувствовала, что его гнев только усилился, и сердце у меня ушло в пятки: я поняла, что ляпнула нечто неподобающее и только все усугубила. А Сиэй продолжал:
– Что бы ни произошло с его смертным телом, как бы он ни надругался над ним… И конечно, конечно же, я об этом знаю, а ты думал – нет? – Он снова обращался к Солнышку, и теперь его голос по-настоящему дрожал от ярости. – Ты думал, я упущу случай посмеяться над тобой, таким гордым, таким самоуверенным, глядя, как ты умираешь снова и снова из-за того, что не соблаговолишь хоть чуточку поберечься?
Послышался звук словно бы резкого толчка, и Солнышко охнул. Еще звук, безошибочно узнаваемый звук удара. Это мальчик лягнул его. Рука Сумасброда, лежавшая на моем плече, напряглась – по-моему, непроизвольно, просто в ответ на то, что ему довелось увидеть.
Сиэй же не говорил, а почти бессвязно рычал.
– Ты что вообразил… – Новый удар, жестче прежнего; богорожденные были куда сильнее, чем выглядели. – Будто я… – Удар. – Не захочу… – Еще удар. – Помочь тебе с обучением?
Удар.
И, точно эхо, влажный хруст сломанной кости.
Солнышко вскрикнул, и тут уж я, не сдержавшись, раскрыла рот для протестующего вопля…
Но прежде чем этот вопль прозвучал, раздался новый голос, такой негромкий, что я едва его услыхала.
– Сиэй.
И все мгновенно замерло и утихло.
Сиэй тотчас сделался видимым. И правда мальчишка – невысокий и худенький, с кожей почти как у мароне и нечесаными прямыми патлами. Так посмотришь – вроде ничего угрожающего. Проявившись во тьме, он застыл как истукан, только удивленно вытаращил глаза. Но потом все-таки повернулся.
Там, куда он смотрел, возник еще один богорожденный. Вернее – богорожденная. Эта тоже выглядела сущей девчушкой, на голову меньше меня и едва крупнее Сиэя, но было в ней что-то, свидетельствовавшее о силе. Быть может, наряд, показавшийся мне достаточно странным: длинная серая безрукавка, открывавшая тонкие, но крепкие смуглые руки, и облегающие штаны до середины икры. К тому же она была босиком. Сперва она показалась мне подходящей под описание жителей Дальнего Севера, но потом я обратила внимание на волосы – кудрявые и непослушные вместо прямых, да еще и остриженные почти по-мальчишески коротко. Не укладывались в картину и ее глаза, только я не сразу поняла почему. Какого, кстати, они цвета? Зеленого? Серого? Или вовсе неописуемого?
На самом краю моего зрения застыл Сумасброд, глаза у него стали круглыми. Кто-то из его подручных выругался – тихо и торопливо.
– Сиэй, – с неодобрением повторила кудрявая женщина.
Сиэй нахмурился. В этот момент он выглядел надутым маленьким паршивцем, которого застукали за чем-то нехорошим.
– А что такого? – буркнул он. – Он же не взаправду смертный.
Лил, светловолосая богиня, стоя в сторонке, с интересом поглядывала на Солнышко.
– Ну, пахнет он как настоящий смертный, – сказала она. – Пот, боль, кровь, страх… прелесть, да и только!
Новоприбывшая богиня покосилась на нее, что нимало не озаботило Лил, и вновь сосредоточилась на Сиэе.
– Мы не так это задумывали, – сказала она.
– Ну и почему бы мне время от времени и не запинать его до смерти? Он ведь даже не пытается выполнять ваши условия. А так я бы хоть позабавился…
Богиня покачала головой, вздохнула и пошла к нему. К моему изумлению, Сиэй даже не попытался воспротивиться, когда она обняла его и накрыла ладонью его голову. Он стоял столбом, не отвечая на ласку, но даже я видела, что он нимало не возражал против ее объятий.
– Это бессмысленно, – шепнула она ему на ухо.
Шепнула так нежно, что я невольно вспомнила о своей матери, жившей за много миль отсюда, в области Нимаро.
– Этим ты ничего не добьешься, – продолжала она. – Побои даже не причиняют ему той боли, которая имела бы значение. Так чего ради возиться?
Сиэй отвернулся, мальчишеские руки сжались в кулаки.
– Ты знаешь, ради чего!
– Да, я знаю. А ты?
Когда Сиэй заговорил снова, я различила в его голосе явственное напряжение.
– Нет! Я его ненавижу! Я хочу вечно убивать его!
Но тут плотину прорвало – он обмяк и прижался к ней, разразившись слезами.
Кудрявая богиня вздохнула и притянула его плотнее к себе, намереваясь утешать, сколько бы времени это ни заняло.
Я дивилась на них, разрываясь между жалостью и благоговением, потом вспомнила о Солнышке. Он лежал на земле и хрипло, трудно дышал.
Я тайком мало-помалу отодвинулась от Сумасброда – тот наблюдал за происходившим с очень странным выражением лица, которое я не сумела истолковать. Скорбь? Досада?.. Впрочем, не важно. Пока он и все остальные были заняты другим, я незаметно подобралась к Солнышку.
Да, это несомненно был он; я тотчас узнала характерный запах – специи и металл. Я опустилась на корточки и стала ощупывать его тело. Спина оказалась жутко горячей, как на последней стадии лихорадки, и вся залита… я понадеялась, что просто потом. Он лежал, свернувшись в клубок, крепко сжав кулаки, и определенно чувствовал невыносимую боль.
То, что его довели до подобного состояния, привело меня в ярость. Я свирепо вскинулась на Сиэя и кудрявую богиню… и аж похолодела, заметив ее глаза, устремленные на меня поверх костлявого плеча божественного сорванца. С какой стати эти глаза показались мне серо-зелеными?.. Они были желтовато-зелеными, вот как, и в них не было ни малейшей теплоты.
– Занятно, – сказала она.
Сиэй тоже повернулся и уставился на меня, утирая один глаз тыльной стороной кисти. Рассеянно и любовно придерживая его за плечо, богиня обратилась ко мне:
– Ты его возлюбленная?
– Нет, – встрял Сумасброд.
Женщина глянула на него с самой мягкой из возможных укоризн, и Сумасброд тотчас закрыл рот, крепко сжав челюсти. Я еще ни разу не видела его до такой степени близким к испугу.
– Я не его девушка, – кое-как выговорила я.
Я окончательно перестала понимать, что вообще происходит, почему Сумасброд так опасался этой женщины и мальчика-бога. Мне только не хотелось, чтобы из-за моей прихоти Сумасброд влип в какие-то неприятности.
– Солнышко просто живет у меня, – принялась я путано объяснять. – Мы… то есть он…
Что же говорить дальше? Сумасброд давным-давно мне внушил: никогда не пытайся лгать богорожденным. Иные из них потратили тысячи лет, постигая человеческую природу. Мыслей они не читали, но язык наших тел представлял для них открытую книгу.
– Я его друг, – сказала я наконец.
Мальчик переглянулся с богиней… После чего оба вперили в меня загадочные, неисповедимые взгляды. И только тут я заметила, что зрачки у Сиэя щелевидные, словно у кошки или змеи.
– Его друг, – сказал Сиэй.
Теперь на его лице отсутствовало какое-либо выражение, глаза просохли от слез, голос сделался совершенно невыразительным. Я даже не пробовала гадать, к худу это или к добру.
– Ну да, – сказала я на всякий случай. – Это… в смысле… в общем, так я себя понимаю.
Прозвучало до ужаса жалко. Повисла тишина, и, пока она висела, мне стало стыдно. Я ведь не знала даже настоящего имени Солнышка.
– Пожалуйста, не надо больше мучить его…
Это я уже не выговорила, а прошептала.
Сиэй вздохнул, и за ним вздохнула богиня. Я мало-помалу начала избавляться от ощущения, будто иду по узенькому мостику через страшную бездну.
– Значит, ты называешь его своим другом, – сказала наконец женщина, и я с изумлением расслышала в ее голосе сострадание. Зеленые глаза потемнели, приобретая ореховый оттенок. – А он тебе отвечает тем же?
Я поняла: от них ничто не укрылось.
– Не знаю, – ответила я, про себя ненавидя ее за этот вопрос. На Солнышко, лежавшего рядом со мной, я не смотрела. – Он со мной не говорит.
– А ты спроси себя почему, – растягивая слова, пробормотал мальчик.
Я в очередной раз облизнула губы:
– Мало ли по какой причине он не хочет говорить о своем прошлом…
– Редкая из этих причин бывает достойной. А его – в особенности!
И, бросив на нас последний взгляд, полный презрения, Сиэй отвернулся и зашагал прочь.
Впрочем, он помедлил, а на лице у него отобразилось удивление, ибо кудрявая женщина вдруг подалась вперед и подошла к нам с Солнышком. Когда она тоже присела на корточки, легко держа равновесие на подушечках босых пальцев, меня посетило мимолетное видение ее истинной сущности – божественной сущности, упрятанной в столь незначительную скорлупу, – и я испытала настоящее потрясение. Сиэй заполнял своим присутствием переулок, она же заполняла… что? Ее вселенная была слишком громадна, слишком сложна. Она включала землю под моими коленками, каждый кирпич и все до единой крупицы строительного раствора, хилые сорняки под стеной и каждое пятно таинственной плесени. Самый воздух и выгребные ямы в дальнем конце переулка… Все сущее!
Но видение тотчас померкло, и рядом со мной вновь была невысокого роста уроженка Дальнего Севера с глазами цвета темного влажного леса.
– Тебе очень повезло, – сказала она.
Я было задумалась, что бы это могло значить, потом сообразила, что обращалась она не ко мне, а к Солнышку.
– Друзья бесценны. Нелегко заслужить могущество, но еще трудней его удержать… Ты должен быть ей благодарен, ведь она решилась поверить в тебя.
Солнышко дернулся на земле. Что он там сделал, я не видела, но на лице женщины отразилась досада. Она покачала головой и поднялась на ноги.
– А ты поосторожнее с ним, – сказала она, и это уже относилось ко мне. – Будь его другом, если тебе так хочется… и если он позволит тебе. Он сам не понимает, до какой степени ты необходима ему. Но, ради твоего же блага, не вздумай влюбиться! К этому он еще не готов…
Я могла только смотреть на нее, начисто онемев от священного трепета. Отвернувшись, она пошла прочь, но, минуя Сумасброда, все же помедлила.
– Роул, – сказала она.
Он кивнул так, словно ждал, что она к нему обратится.
– Мы делаем все, что в наших силах, – ответил он и бросил на меня быстрый взгляд, отдававший неловкостью. – Даже смертные пытаются разобраться. Все хотят знать, как это произошло.
Она кивнула – медленно и серьезно. Потом долго, слишком долго молчала. Подобное водится за богами, когда они обдумывают непостижимое для смертных, хотя нам они стараются этого не показывать. Быть может, эта богиня еще не успела привыкнуть к обществу смертных.
– У тебя тридцать дней, – неожиданно сказала она.
Сумасброд так и напрягся:
– На то, чтобы найти убийцу Роул? Но ведь ты обещала…
– Я обещала, что мы не станем лезть в дела смертных, – резко перебила она, и Сумасброд замолк на полуслове. – А это дело семейное.
Мгновение спустя он кивнул, хотя ему было очень не по себе.
– Да. Да, конечно. И э-э-э…
– Он рассержен, – сказала женщина, и я впервые увидела ее обеспокоенной. – Роул не принимала ничьей стороны во время войны. Но даже если бы приняла… Вы все – по-прежнему его дети. И он вас все еще любит…
Она сделала паузу и посмотрела на Сумасброда, но тот отвел глаза. Я решила, что она имела в виду Блистательного Итемпаса, который, как говорят, доводится родителем всем младшим богам. Ясное дело, он вряд ли закроет глаза на гибель своей дочери!
А женщина продолжала:
– Итак, тридцать дней. Я убедила его до тех пор не вмешиваться. Но после… – Она помедлила, потом пожала плечами. – Ты лучше моего знаешь, каков он в гневе.
Лично я восприняла ее как вспышку ярчайшего сияния, нестерпимого настолько, что я закричала и выронила посох, чтобы прикрыть глаза хотя бы ладонями. Сумасброд тоже ахнул, словно его ударили. Он опамятовался куда быстрее меня и схватил мои руки, заставляя отнять их от лица:
– Орри, ты как? Дай гляну!
Я не сопротивлялась.
– Да я в порядке, просто… Как же тут полыхнуло! Боги!.. Я и не думала, что этим штукам бывает так больно…
Я все никак не могла проморгаться, у меня вовсю текли слезы, и это заставило Сумасброда внимательнее приглядеться к моим глазам.
– Это не «штуки», Орри, это глаза! Ну как, стихает боль?
– Да-да, говорю же, я в полном порядке. Во имя адских бездн, что это было?
Сияние уже успело погаснуть, и вокруг меня сомкнулась привычная темнота. Да и боль, пускай медленно, все-таки уходила.
– Чтобы я знал…
Сумасброд взял мое лицо в ладони, его большие пальцы прошлись по векам, смахивая слезы. Сперва я восприняла это как дружескую заботу, но потом его прикосновение показалось мне… очень уж сокровенным. Оно потревожило воспоминания куда болезненней вспышки непонятного света. Я отстранилась – быть может, поспешней, чем следовало бы. Сумасброд вздохнул, но не стал удерживать меня.
Что-то зашевелилось справа и слева, и я услышала словно бы легкий топот ног по земле. Сумасброд заговорил снова, причем довольно-таки властным тоном, как всегда, когда обращался к своим подчиненным.
– Скажите мне, что это был не тот, о ком я подумал!
– Это был он.
Голосок показался бледным и несколько андрогинным, хотя мне как-то довелось видеть его обладательницу, и внешне она вовсе не соответствовала своему голосу: каштановые волосы, роскошная фигура. А еще она была из числа «боженят», которым не нравилось, что я способна их видеть, так что после того единственного раза она не попадалась мне на глаза.
– Тьма и демоны! – раздраженно проговорил Сброд. – Я-то думал, Арамери его у себя держат…
– Судя по всему, больше не держат.
На сей раз голос определенно мужской. Этого богорожденного я тоже видела. Он был странноватым созданием с длинными непослушными волосами, пахнувшими медью. На его по-амнийски белой коже там и сям красовались темные, неправильной формы «заплатки»; я подозревала, что это он так занимался украшательством. Лично мне такой окрас нравился, и я радовалась всякому случаю увидеть его без личины. Сейчас, однако, все были заняты делом, и он тоже был лишь частью окружающей тьмы.
– Лил явилась, – сказала женщина, и Сумасброд застонал. – А еще там тела. Блюстители Порядка…
– Какого…
Сумасброд вдруг придержал шаг и пронзил меня пристальным взглядом:
– Орри, только не говори мне, что это твой новый возлюбленный!
– Нет у меня никакого возлюбленного, Сброд! И вообще, не твое дело! – Тут я нахмурилась, кое-что сообразив. – Погоди, ты что, про Солнышко говоришь?
– Солнышко?.. Это еще что за…
Выругавшись, Сумасброд быстро наклонился, поднял мой посох и сунул его мне в руки:
– Ну хватит. Идем!
Его свита тотчас испарилась, а сам он потащил меня вперед, туда, где находился источник добела раскаленной силы, только что ударившей нам в лица.
Южный Корень – или «Душный Курень», как шутили местные, – считался едва ли не худшим закоулком Тени. Один из главных корней Древа разветвлялся неподалеку, и благодаря этому территория оказывалась зажата с трех сторон вместо обычных двух. Выдавались – хоть и нечасто – деньки, когда Южный Корень был просто прекрасен. До возникновения Древа здесь квартировала уважаемая община искусных мастеровых; беленые стены были там и сям инкрустированы слюдой и полированным агатом, камни мостовой складывались в хитроумный узор, а железные ворота поражали благородством и изысканностью форм. Если бы не третий корень, этим местам доставалось бы больше солнечного света, чем кварталам ближе к стволу. Я слышала от людей, что поздней осенью, когда дули сильные ветры, так оно и бывало – часа на два в день. Все остальное время в Южном Корне властвовали потемки.
Теперь тут обитали одни только бедняки, отчаявшиеся и обозленные. Соответственно, Южный Корень был одним из немногих городских кварталов, где Блюстители Порядка могли насмерть забить человека прямо на улице и не слишком опасаться последствий.
Должно быть, на сей раз совесть беспокоила их побольше обычного, потому что место, куда в конце концов затащил меня Сумасброд, ощущалось скорее как замкнутое. Пахло мусором и плесенью, а уж старой мочой разило так, что у меня язык защипало. Опять переулок? Который никто не позаботился заколдовать чистоты ради?..
Присутствовали и другие запахи, сильные и куда более неприятные. Дым. Головешки. Паленые волосы и плоть. И, по-моему, где-то что-то продолжало тихо шкварчать…
Рядом с источником звука виднелась рослая расплывчатая женская фигура – единственная, если не считать Сумасброда, доступная моему зрению. Она стояла ко мне спиной, так что поначалу я разглядела лишь длинные всклокоченные волосы – прямые, как водилось у жителей Дальнего Севера, только странного цвета – неровного золотого. В смысле, ничего общего с золотистой мастью амнийцев; если уж на то пошло, ее волосы ничуть не казались красивыми. А еще она была худой, и ее худоба выглядела болезненной. Элегантное платье с открытой спиной не подходило ни к ее фигуре, ни к замусоренному, отдающему насилием месту. И лопатки, торчащие по обе стороны гривы волос, были острыми, словно лезвия ножей.
Потом женщина обернулась, и я обеими руками зажала себе рот, чтобы не заорать. Выше носа ее лицо было вполне нормальным. А вот рот представлял собой уродливую, невозможную, чудовищную дыру: нижняя челюсть свешивалась аж до колен, а в слишком массивных деснах красовалось несколько рядов крохотных, как иголки, зубов. Причем эти зубы еще и двигались. Каждый ряд полз вдоль челюсти, словно череда муравьев. Я даже слышала, как они тихо жужжали. Из пасти текла слюна.
Заметив мою оторопь, она улыбнулась. Это было самое жуткое зрелище, которое я на своем веку видела.
Мгновением позже страшилище замерцало – и обернулось женщиной вполне амнийской, ничем не выдающейся внешности. И рот у нее стал совершенно человеческим, обыкновенным. Этот рот продолжал улыбаться, и вроде улыбка была как улыбка, но сквозило в ней что-то настолько голодное, что и словами не описать.
– Боги мои! – пробормотал Сумасброд. (Чтобы ты знал: богорожденные постоянно употребляли подобные выражения.) – Это ты!
Я слегка растерялась, потому что обращался он определенно не к светловолосой особе. Ответ же вовсе заставил меня подскочить, поскольку раздался с полностью неожиданной стороны. Сверху.
– О да, – негромко произнес новый голос. – Это он.
Сумасброд вдруг замер как-то так, что я поняла: все плохо. Двое его подручных внезапно сделались видимыми, оба – точно пружины.
– Ясно, – сказал Сумасброд; он говорил тихо, выбирая слова. – Давно не виделись, Сиэй. Что, решил позлорадствовать?
– Ну, не без того.
Голос мог принадлежать мальчику, еще не ставшему подростком. Я задрала голову, силясь определить, где он находился: на крыше? В окне второго-третьего этажа? Увидеть ничего не удавалось. Неужели смертный? Или кто-то из «боженят», стеснявшийся показаться?
Рядом произошло неожиданное движение, и мальчик заговорил уже с мостовой, с расстояния в несколько футов. Значит, богорожденный.
– А ты, старина, выглядишь потрепанным, – сказал мальчишка.
До меня с запозданием дошло, что он тоже обращался к кому-то невидимому – не ко мне, не к Сумасброду и не к светловолосой. Я вгляделась, как могла пристальнее, и наконец заметила сбоку, под стеной, еще кого-то – возле самой земли. Вроде он там сидел или стоял на коленях. И очень тяжело дышал. Что-то в звуках этой вымотанной одышки показалось мне очень знакомым.
– Смертная плоть связана законами естества, – продолжал мальчишка, обращаясь к задыхавшемуся человеку. – Это верно, без сигил, призванных направлять мощь, она льется потоком, но тогда магия лишает тебя сил. Если перебрать, она может тебя даже убить – на время, конечно. Мне очень жаль, старина, но, боюсь, это одна из множества непривычных вещей, которые тебе придется усвоить.
Светловолосая засмеялась. Получилось что-то вроде скрежета гравия под ногами.
– Не очень-то тебе его жалко, – сказала она.
Тут она была права. В голосе мальчика, которого Сумасброд назвал Сиэем, сострадание отсутствовало начисто. Скорее, наоборот, он был даже доволен. Так люди радуются унижению старинного недруга. Я наклонила голову, напряженно вслушиваясь, пытаясь что-то понять.
Сиэй захихикал:
– Жалко, Лил, жалко. Я что, похож на любителя лелеять обиды? Как-то мелковато для такого, как я.
– Мелковато, – согласилась светловолосая. – А еще очень по-детски и очень жестоко. Он страдает, а тебе это доставляет удовольствие?
– О да, Лил. Еще как доставляет!
В этот раз он не сделал даже попытки изобразить дружелюбие. В мальчишеском голосе не было никаких чувств, кроме упоения жестокостью. Я задрожала, пуще прежнего испугавшись за Солнышко. Я никогда раньше не встречала богорожденных детей, но что-то подсказывало мне, что они не больно-то отличаются от обычных. А человеческие дети бывают беспощадны. Особенно когда дорвутся до власти.
Я отлепилась от Сумасброда, желая пойти к тяжело дышавшему мужчине, но Сумасброд резким движением притянул меня обратно. Его рука сжимала мою, точно тиски. Я споткнулась и запротестовала:
– Но я…
– Не сейчас, Орри, – сказал Сумасброд.
Он нечасто называл меня по имени, но я давно успела усвоить: это служило чем-то вроде сигнала опасности. В любой другой ситуации я бы с удовольствием спряталась у него за спиной и постаралась сделаться как можно незаметнее. Однако сейчас я стояла в глухом переулке городских задворок, в окружении трупов и оравы богов, готовых выйти из себя. И нигде ни единого смертного, до которого я могла бы докричаться. Да если бы такой и нашелся – чем, во имя всех глубин Преисподней, он бы мне помог?
– Что случилось с Блюстителями? – шепотом обратилась я к Сумасброду. Вопрос был совершенно излишним; те, о ком я спрашивала, как раз перестали шкварчать. – Каким образом Солнышко их убил?
– Солнышко?..
К моему вящему испугу, переспросил не Сумасброд, а Сиэй. Мне очень не хотелось привлекать их внимание – что его, что светловолосой. Тем не менее Сиэй, кажется, пребывал в полном восторге.
– Солнышко? Это ты так его прозвала? Правда, что ли?
Я сглотнула и попыталась заговорить. Получилось не сразу.
– Он не сказал мне своего имени, ну я и… Надо же мне как-то его называть…
– Нет, правда?
Мальчуган, забавляясь, подошел ближе. Судя по направлению на источник голоса, я была намного выше ростом, но это обстоятельство как-то не особенно утешало. Я по-прежнему не могла его видеть – ни тени, ни контура, а это значило, что в умении скрываться большинство богорожденных ему и в подметки не годились. Я даже его запаха не ощущала! Но вот что касается присутствия… Оно заполняло весь переулок, опять-таки не в пример остальным.
– Солнышко, – задумчиво повторил мальчик. – И что, отзывается он на это имя?
– Ну… не то чтобы… – Я облизнула пересохшие губы и отважилась спросить наудачу: – С ним все хорошо?..
Мальчик сразу отвернулся:
– О да, с ним будет все хорошо. Куда ж он денется!
Я почувствовала, что его гнев только усилился, и сердце у меня ушло в пятки: я поняла, что ляпнула нечто неподобающее и только все усугубила. А Сиэй продолжал:
– Что бы ни произошло с его смертным телом, как бы он ни надругался над ним… И конечно, конечно же, я об этом знаю, а ты думал – нет? – Он снова обращался к Солнышку, и теперь его голос по-настоящему дрожал от ярости. – Ты думал, я упущу случай посмеяться над тобой, таким гордым, таким самоуверенным, глядя, как ты умираешь снова и снова из-за того, что не соблаговолишь хоть чуточку поберечься?
Послышался звук словно бы резкого толчка, и Солнышко охнул. Еще звук, безошибочно узнаваемый звук удара. Это мальчик лягнул его. Рука Сумасброда, лежавшая на моем плече, напряглась – по-моему, непроизвольно, просто в ответ на то, что ему довелось увидеть.
Сиэй же не говорил, а почти бессвязно рычал.
– Ты что вообразил… – Новый удар, жестче прежнего; богорожденные были куда сильнее, чем выглядели. – Будто я… – Удар. – Не захочу… – Еще удар. – Помочь тебе с обучением?
Удар.
И, точно эхо, влажный хруст сломанной кости.
Солнышко вскрикнул, и тут уж я, не сдержавшись, раскрыла рот для протестующего вопля…
Но прежде чем этот вопль прозвучал, раздался новый голос, такой негромкий, что я едва его услыхала.
– Сиэй.
И все мгновенно замерло и утихло.
Сиэй тотчас сделался видимым. И правда мальчишка – невысокий и худенький, с кожей почти как у мароне и нечесаными прямыми патлами. Так посмотришь – вроде ничего угрожающего. Проявившись во тьме, он застыл как истукан, только удивленно вытаращил глаза. Но потом все-таки повернулся.
Там, куда он смотрел, возник еще один богорожденный. Вернее – богорожденная. Эта тоже выглядела сущей девчушкой, на голову меньше меня и едва крупнее Сиэя, но было в ней что-то, свидетельствовавшее о силе. Быть может, наряд, показавшийся мне достаточно странным: длинная серая безрукавка, открывавшая тонкие, но крепкие смуглые руки, и облегающие штаны до середины икры. К тому же она была босиком. Сперва она показалась мне подходящей под описание жителей Дальнего Севера, но потом я обратила внимание на волосы – кудрявые и непослушные вместо прямых, да еще и остриженные почти по-мальчишески коротко. Не укладывались в картину и ее глаза, только я не сразу поняла почему. Какого, кстати, они цвета? Зеленого? Серого? Или вовсе неописуемого?
На самом краю моего зрения застыл Сумасброд, глаза у него стали круглыми. Кто-то из его подручных выругался – тихо и торопливо.
– Сиэй, – с неодобрением повторила кудрявая женщина.
Сиэй нахмурился. В этот момент он выглядел надутым маленьким паршивцем, которого застукали за чем-то нехорошим.
– А что такого? – буркнул он. – Он же не взаправду смертный.
Лил, светловолосая богиня, стоя в сторонке, с интересом поглядывала на Солнышко.
– Ну, пахнет он как настоящий смертный, – сказала она. – Пот, боль, кровь, страх… прелесть, да и только!
Новоприбывшая богиня покосилась на нее, что нимало не озаботило Лил, и вновь сосредоточилась на Сиэе.
– Мы не так это задумывали, – сказала она.
– Ну и почему бы мне время от времени и не запинать его до смерти? Он ведь даже не пытается выполнять ваши условия. А так я бы хоть позабавился…
Богиня покачала головой, вздохнула и пошла к нему. К моему изумлению, Сиэй даже не попытался воспротивиться, когда она обняла его и накрыла ладонью его голову. Он стоял столбом, не отвечая на ласку, но даже я видела, что он нимало не возражал против ее объятий.
– Это бессмысленно, – шепнула она ему на ухо.
Шепнула так нежно, что я невольно вспомнила о своей матери, жившей за много миль отсюда, в области Нимаро.
– Этим ты ничего не добьешься, – продолжала она. – Побои даже не причиняют ему той боли, которая имела бы значение. Так чего ради возиться?
Сиэй отвернулся, мальчишеские руки сжались в кулаки.
– Ты знаешь, ради чего!
– Да, я знаю. А ты?
Когда Сиэй заговорил снова, я различила в его голосе явственное напряжение.
– Нет! Я его ненавижу! Я хочу вечно убивать его!
Но тут плотину прорвало – он обмяк и прижался к ней, разразившись слезами.
Кудрявая богиня вздохнула и притянула его плотнее к себе, намереваясь утешать, сколько бы времени это ни заняло.
Я дивилась на них, разрываясь между жалостью и благоговением, потом вспомнила о Солнышке. Он лежал на земле и хрипло, трудно дышал.
Я тайком мало-помалу отодвинулась от Сумасброда – тот наблюдал за происходившим с очень странным выражением лица, которое я не сумела истолковать. Скорбь? Досада?.. Впрочем, не важно. Пока он и все остальные были заняты другим, я незаметно подобралась к Солнышку.
Да, это несомненно был он; я тотчас узнала характерный запах – специи и металл. Я опустилась на корточки и стала ощупывать его тело. Спина оказалась жутко горячей, как на последней стадии лихорадки, и вся залита… я понадеялась, что просто потом. Он лежал, свернувшись в клубок, крепко сжав кулаки, и определенно чувствовал невыносимую боль.
То, что его довели до подобного состояния, привело меня в ярость. Я свирепо вскинулась на Сиэя и кудрявую богиню… и аж похолодела, заметив ее глаза, устремленные на меня поверх костлявого плеча божественного сорванца. С какой стати эти глаза показались мне серо-зелеными?.. Они были желтовато-зелеными, вот как, и в них не было ни малейшей теплоты.
– Занятно, – сказала она.
Сиэй тоже повернулся и уставился на меня, утирая один глаз тыльной стороной кисти. Рассеянно и любовно придерживая его за плечо, богиня обратилась ко мне:
– Ты его возлюбленная?
– Нет, – встрял Сумасброд.
Женщина глянула на него с самой мягкой из возможных укоризн, и Сумасброд тотчас закрыл рот, крепко сжав челюсти. Я еще ни разу не видела его до такой степени близким к испугу.
– Я не его девушка, – кое-как выговорила я.
Я окончательно перестала понимать, что вообще происходит, почему Сумасброд так опасался этой женщины и мальчика-бога. Мне только не хотелось, чтобы из-за моей прихоти Сумасброд влип в какие-то неприятности.
– Солнышко просто живет у меня, – принялась я путано объяснять. – Мы… то есть он…
Что же говорить дальше? Сумасброд давным-давно мне внушил: никогда не пытайся лгать богорожденным. Иные из них потратили тысячи лет, постигая человеческую природу. Мыслей они не читали, но язык наших тел представлял для них открытую книгу.
– Я его друг, – сказала я наконец.
Мальчик переглянулся с богиней… После чего оба вперили в меня загадочные, неисповедимые взгляды. И только тут я заметила, что зрачки у Сиэя щелевидные, словно у кошки или змеи.
– Его друг, – сказал Сиэй.
Теперь на его лице отсутствовало какое-либо выражение, глаза просохли от слез, голос сделался совершенно невыразительным. Я даже не пробовала гадать, к худу это или к добру.
– Ну да, – сказала я на всякий случай. – Это… в смысле… в общем, так я себя понимаю.
Прозвучало до ужаса жалко. Повисла тишина, и, пока она висела, мне стало стыдно. Я ведь не знала даже настоящего имени Солнышка.
– Пожалуйста, не надо больше мучить его…
Это я уже не выговорила, а прошептала.
Сиэй вздохнул, и за ним вздохнула богиня. Я мало-помалу начала избавляться от ощущения, будто иду по узенькому мостику через страшную бездну.
– Значит, ты называешь его своим другом, – сказала наконец женщина, и я с изумлением расслышала в ее голосе сострадание. Зеленые глаза потемнели, приобретая ореховый оттенок. – А он тебе отвечает тем же?
Я поняла: от них ничто не укрылось.
– Не знаю, – ответила я, про себя ненавидя ее за этот вопрос. На Солнышко, лежавшего рядом со мной, я не смотрела. – Он со мной не говорит.
– А ты спроси себя почему, – растягивая слова, пробормотал мальчик.
Я в очередной раз облизнула губы:
– Мало ли по какой причине он не хочет говорить о своем прошлом…
– Редкая из этих причин бывает достойной. А его – в особенности!
И, бросив на нас последний взгляд, полный презрения, Сиэй отвернулся и зашагал прочь.
Впрочем, он помедлил, а на лице у него отобразилось удивление, ибо кудрявая женщина вдруг подалась вперед и подошла к нам с Солнышком. Когда она тоже присела на корточки, легко держа равновесие на подушечках босых пальцев, меня посетило мимолетное видение ее истинной сущности – божественной сущности, упрятанной в столь незначительную скорлупу, – и я испытала настоящее потрясение. Сиэй заполнял своим присутствием переулок, она же заполняла… что? Ее вселенная была слишком громадна, слишком сложна. Она включала землю под моими коленками, каждый кирпич и все до единой крупицы строительного раствора, хилые сорняки под стеной и каждое пятно таинственной плесени. Самый воздух и выгребные ямы в дальнем конце переулка… Все сущее!
Но видение тотчас померкло, и рядом со мной вновь была невысокого роста уроженка Дальнего Севера с глазами цвета темного влажного леса.
– Тебе очень повезло, – сказала она.
Я было задумалась, что бы это могло значить, потом сообразила, что обращалась она не ко мне, а к Солнышку.
– Друзья бесценны. Нелегко заслужить могущество, но еще трудней его удержать… Ты должен быть ей благодарен, ведь она решилась поверить в тебя.
Солнышко дернулся на земле. Что он там сделал, я не видела, но на лице женщины отразилась досада. Она покачала головой и поднялась на ноги.
– А ты поосторожнее с ним, – сказала она, и это уже относилось ко мне. – Будь его другом, если тебе так хочется… и если он позволит тебе. Он сам не понимает, до какой степени ты необходима ему. Но, ради твоего же блага, не вздумай влюбиться! К этому он еще не готов…
Я могла только смотреть на нее, начисто онемев от священного трепета. Отвернувшись, она пошла прочь, но, минуя Сумасброда, все же помедлила.
– Роул, – сказала она.
Он кивнул так, словно ждал, что она к нему обратится.
– Мы делаем все, что в наших силах, – ответил он и бросил на меня быстрый взгляд, отдававший неловкостью. – Даже смертные пытаются разобраться. Все хотят знать, как это произошло.
Она кивнула – медленно и серьезно. Потом долго, слишком долго молчала. Подобное водится за богами, когда они обдумывают непостижимое для смертных, хотя нам они стараются этого не показывать. Быть может, эта богиня еще не успела привыкнуть к обществу смертных.
– У тебя тридцать дней, – неожиданно сказала она.
Сумасброд так и напрягся:
– На то, чтобы найти убийцу Роул? Но ведь ты обещала…
– Я обещала, что мы не станем лезть в дела смертных, – резко перебила она, и Сумасброд замолк на полуслове. – А это дело семейное.
Мгновение спустя он кивнул, хотя ему было очень не по себе.
– Да. Да, конечно. И э-э-э…
– Он рассержен, – сказала женщина, и я впервые увидела ее обеспокоенной. – Роул не принимала ничьей стороны во время войны. Но даже если бы приняла… Вы все – по-прежнему его дети. И он вас все еще любит…
Она сделала паузу и посмотрела на Сумасброда, но тот отвел глаза. Я решила, что она имела в виду Блистательного Итемпаса, который, как говорят, доводится родителем всем младшим богам. Ясное дело, он вряд ли закроет глаза на гибель своей дочери!
А женщина продолжала:
– Итак, тридцать дней. Я убедила его до тех пор не вмешиваться. Но после… – Она помедлила, потом пожала плечами. – Ты лучше моего знаешь, каков он в гневе.