Наталия Полянская. Испанская гитара

   – Бычьи хвосты, – задумчиво протянул некрасивый тощий фотограф (кажется, его фамилия была Вяземский). – Люди умеют заинтриговать.
   Тереза о чем-то пошепталась с Региной, и журналистов, наконец, повели ужинать.
   За ужином, отличным, надо сказать (гид объясняла, как называются блюда, и красочно расписывала их происхождение, умудряясь при этом споро работать вилкой), Павел едва не заснул. Ему было уже все равно, как крестьяне придумали суп и сколько чеснока они способны запихнуть в хлеб. День выдался длинным, разница во времени давала о себе знать. Хотелось вернуться в показавшийся таким симпатичным номер и завалиться на ту широченную кровать, пускай и в одиночестве. Павел подумал, что было бы, если бы он привез Ирину в этот парадор? Может, благодаря магии места что-то в отношениях сдвинулось бы в лучшую сторону? Нет, вряд ли. Любовь, несомненно, подыхала, лежа в уголке их пока еще не отремонтированной квартиры, где-нибудь в кладовке за банками с краской.
   Регина сообщила, что осмотр Чинчона будет завтра, что завтрак подают начиная с семи утра и что завтрашняя программа есть в выданных распечатках. После чего милостиво отпустила всех спать.
   Павел поднялся к себе и обнаружил, что забыл в ресторане часы: за ужином он снял их, чтобы постоянно видеть время (привычка, которую Ирина терпеть не могла, – это уже стоило их семейству двух отличных часов), а потом оставил за тарелкой. Пришлось возвращаться. Спустившись на первый этаж, у стойки регистрации Павел увидел ту самую Машу Журавлеву, которая, слава всем богам, от него отстала. Зато пристала к клерку, что-то ему втолковывая по-английски. Санников не разобрал, что именно хочет Маша выяснить у молодого испанца, но его голос звучал удивленно, а ее – настойчиво и встревоженно. Маша заметила Павла, оглянулась на него недовольно, сказала клерку «спасибо» и ушла; Санников облокотился о стойку и спросил про часы. Клерк, улыбаясь, протянул их.
   – Мне уже принес официант, синьор. Так и подумал, что вы за ними спуститесь.
   – Благодарю. – Павел сунул часы в карман, где они холодно звякнули стальным ремешком – дескать, опять нас забываешь, хозяин? Клерк продолжал улыбаться, но по-прежнему выглядел растерянным.
   – Могу еще чем-то вам помочь, синьор?
   – Моя коллега, – Павел указал в сторону, куда ушла Маша, – ей что-то было нужно?
   – Она спрашивала меня о ком-то, синьор, кто бывал здесь когда-то, – объяснил испанец, – но я работаю тут всего две недели и ничем не смог ей помочь.
   Павел кивнул, попрощался с молодым человеком и пошел к себе. Запирая солидную деревянную дверь, подумал мельком, что журналистка Маша Журавлева выглядела сейчас так, будто у нее неприятности. Но спать хотелось очень сильно, и при виде «сексодрома» о Маше Санников мгновенно забыл.
 
   Утром, после завтрака, смахивающего скорее на обед, сытых и потому лениво ползающих журналистов повели осматривать Чинчон. Городок Павлу при ближайшем рассмотрении тоже понравился – сразу видно, старое поселение, не какая-нибудь туристическая подделка. Над собором, стоявшим высоко на холме, над переплетением каменных улиц носились тучи ласточек; у магазинов, открытых для туристов, висели на длинных веревках громадные связки чеснока. Чесночный дух вплетался в каштановый, а тот перетекал в запах пыли, камня, цветов в горшках, что красовались на каждом окне; эти вспышки цвета на улицах радовали глаз. Регина что-то рассказывала, разумеется, но Павел просто смотрел. Он отлично выспался, пребывал в хорошем настроении и надеялся, что оно его не покинет в ближайшие несколько дней.
   После часовой прогулки все забрали из номеров вещи и загрузились в автобус, и тот, чихнув пару раз от усердия, увез журналистов из Чинчона. Павел сидел у окна справа и видел наискосок плечо Маши Журавлевой в просвете между двумя креслами. На плече лежала косичка и подрагивала, когда автобус потряхивало на ухабах.
   Впрочем, ухабы встречались редко. Дороги в Испании оказались отменные – гладкие, как зеркало, с яркой разметкой, по таким кататься одно удовольствие. Водитель явно никуда не торопился – сегодняшний маршрут был коротким. Сначала, как объяснила Регина, группа сделает остановку в местечке с неприличным названием Аранхуэс, а затем отправится в Толедо, где и пробудет до завтра в местном парадоре.

   Аранхуэс – город в 48 км от Мадрида, на реках Тахо и Харама. Знаменит в первую очередь своими садами и парками. Кроме садов и Королевского дворца, можно осмотреть Дом Фарманда, Дом Работников, Дом торгов и рыцарей, Королевскую часовню, королевский монастырь Санкт-Паскуал, Музей прогулочных садов, Дом Инфантес и Атарфе, Церковь Альпажа, старую больницу Олд Сейнт Чарльз, площадь Святого Антония, Длинный мост, мост Королевы, крытый рынок.

   Журналисты, которые начали знакомиться еще вчера вечером, сегодня уже вели оживленные разговоры. Павел в них активного участия не принимал, но периодически приходилось отвечать на вопросы – в этом обществе отмолчаться не получится. Все эти люди привыкли добывать информацию, и чем больше, тем лучше. Никогда не знаешь, какое случайно выуженное из разговора словцо может пригодиться, на каком ты сделаешь статью, какое будет блистать в заголовке. Хорошо хоть, диктофоны не достали – записывать друг друга. Впрочем, Павел заметил, что Инна, сидевшая ближе всех к водителю, включает диктофон, когда Регина начинает рассказывать.
   – Испанский композитор Хоакин Родриго, – говорила гид, – увековечил тот маленький город, в который мы сейчас едем, в своем знаменитом «Аранхуэсском концерте». Родриго написал этот концерт для испанского гитариста Рехино Саинса де ля Маса, памятуя о том, как прекрасно провел с женой медовый месяц в королевских садах.
   – Видимо, действительно неплохо провел, если целый концерт написал, – неловко пошутил Вяземский, но никто не засмеялся, и фотограф, кажется, смутился.
   – Аранхуэс – объект, который считается национальным достоянием. – Регина шутку тоже проигнорировала. – Здесь не ведется промышленное строительство и застройка фактически запрещена. Это очень красивое место, и не зря короли Испании выбрали его своей летней резиденцией. Под сенью деревьев в огромных парках они спасались от жары, уезжали из столицы, где летом часто случались эпидемии… Мы тоже прогуляемся по садам. У нас довольно много времени, поэтому я не стану вас торопить.
   Автобус свернул с шоссе; по бокам дороги высились огромные тополя, чьи листья уже успели утратить невинный нежно-зеленый цвет и благородно потемнеть. От тополей свет сделался изумрудным, да таким и остался: Аранхуэс оказался и вправду зеленым городком.
   Королевские сады, которые так расхваливала Регина, не то чтобы поражали – в мире есть парки и покрупнее, однако словно затягивали своими размерами и планировкой. В прудах обнаружились толстые водоплавающие птицы, лениво подплывавшие поближе: не отсыплете ли, туристы, крошек? У дворца прогуливался наглый откормленный павлин, при виде людей он взлетел на аккуратно подстриженную изгородь и оттуда недоверчиво смотрел, выставив брюхо. Павлин напомнил Павлу Егора Ковальчука.

   Королевский дворцово-парковый комплекс – главная достопримечательность Аранхуэса, самое посещаемое место в городе. Загородная резиденция испанских королей. Часы работы: ежедневно с 9.30 до заката. Вход свободный.

   Регина повела группу во дворец, а Санников приотстал и внутрь не пошел – не хотелось покидать солнечный парк. Мирно жужжали над цветами пчелы, ветер шумел в кронах здоровенных платанов, образующих длинные полупрозрачные аллеи, и Павел, отойдя чуть в сторону от входа во дворец, присел на кованую скамейку. Он сидел и ни о чем не думал, пока кто-то не тронул его за плечо.
   Это была Маша Журавлева.
   – Вам что-то нужно? – спросил ее Павел неприязненно – скорее по инерции, чем от взаправдашней злости. Его разморило от жары, и он не испытывал никакого желания ругаться с Журавлевой. – Вы мне солнце загораживаете.
   Маша чуть отодвинулась.
   – Послушайте, вы извините, что я к вам обращаюсь, – заговорила она совсем не таким тоном, как раньше, и от этого тона у Санникова побежал холодок по спине. Ничего такой тон не обещал, кроме неприятностей. – Я просто подумала… Вы сказали, что охранник. Это правда?
   – Охранник, – кивнул Павел и для правдоподобия добавил: – А чё?
   – А сколько вы берете за свои услуги?
   Вот такого вопроса он, честно, не ожидал. Павел даже сел прямо, отлепившись от узорной скамейкиной спинки.
   – Ну, это смотря что или кого нужно охранять, – раздумчиво протянул он. – Если склад какой-нибудь, ну там сутки – двое, то тыщ двенадцать в месяц, может, пятнадцать. Если человека, то от сложности дела зависит. Депутат – дешевле, бизнесмен – дороже…
   – Человека, – торопливо проговорила Маша Журавлева. – Меня.

5

   Знай, о друзьях и об идеях,
   О женщинах и о картинах
   Не надлежит судить поспешно.

Лопе де Вега

   Он поднялся и навис над ней, и непонятно было совершенно, что он там себе думает. У обычных людей выражение лица бывает, но этот о таком даже не слышал, наверное. И за стеклами зеркальных очков (как у Терминатора!) вообще ничего не разобрать. Злые у него глаза там, не злые и есть ли у него вообще глаза. Должны быть, человек все же. Или голем?
   Почему-то это слово – «голем» – всегда ассоциировалось у Маши с такими вот лысыми и непонятными.
   – Вас? – спросил охранник Санников довольно насмешливо, и это выдавало в нем человека. Или хорошо запрограммированного робота, конечно. – А от кого?
   – Я не знаю, – вздохнула Маша. – Просто… ну, если вы не очень дорого берете, то я бы вас наняла. А вы стрелять умеете?
   – Из лука? – уточнил он, и Маша совершенно растерялась.
   – Почему из лука?
   – Потому что вы выглядите сейчас, как благородная леди, нанимающая разбойника в Шервудском лесу. А у нас тут не Шервудский лес. У нас пресс-тур по Испании, в котором мы, по плану, должны расслабляться и получать удовольствие. Какого ляда вам понадобился охранник?
   Он все-таки очень странный, этот Павел Санников, подумала Маша, глядя на свое отражение в его терминаторских очках. Во-первых, он необычно выражается, а во-вторых, со вчерашнего вечера ей стало казаться, будто она его где-то встречала раньше.
   – Тогда вы, наверное, благородный Робин Гуд, – пробормотала она.
   – Почему?
   – Потому что на грубого Малютку Джона вы никак не тянете.
   И тут он улыбнулся.
   Уголки губ раздвинулись, блеснула полоска крупных ровных зубов, от носа словно чернильные полоски пролились – мимические морщины, бывающие у всякого, кто не дурак посмеяться, – и Маша подумала, что ничего об этом человеке не знает. Ничегошеньки. Откуда бы, конечно.
   – Значит, так, давайте сначала, Мария Журавлева, – сказал Павел, снял очки и тут же прищурился: солнце било ему прямо в глаза дивным платиновым светом. – Вчера вечером вы что-то выпытывали у мальчика за стойкой в Чинчоне, а сегодня вам требуется охрана. Мне кажется, или эти события действительно взаимосвязаны?
   Маша сглотнула и стала смотреть в сторону.
   Рассказать ему или нет? Она и так полночи думала об этом, а потом все утро решалась к нему подойти. Она не знала, как его попросить, но понимала: без помощи ей страшно. Без помощи она ничего не поймет, ничего не сможет, и еще она банально боялась. Она не знала, чего следует ожидать, Маше казалось, будто кто-то постоянно смотрит ей в затылок. Маша даже оглянулась – нет, никого, только жирный павлин на живой изгороди. Павлин, конечно, смотрел, но вряд ли прятал под хвостом пулемет.
   – Слушайте, если вы будете молчать, мы ни до чего не договоримся, – сказал Павел.
   Маша вновь на него посмотрела. Он уже притерпелся к солнцу и теперь глядел на нее испытующе, почти не щурясь и, кажется, не моргая.
   – Я… вы извините, я, наверное…
   – Вы хотели ко мне подойти. Вы подошли и попросили. Это ведь не шутка, так? Или журналистский розыгрыш, и кто-то из наших коллег сейчас сидит в кустах с камерой?
   Интонации гопника полностью исчезли из его речи, и фразы звучали округло и правильно, как у человека с хорошим образованием. Маша тяжело вздохнула.
   – Я боюсь, что вы сочтете меня дурой.
   – А вам важно мое мнение? Или важно, умею ли я стрелять?
   – Стрелять – это хорошо. – Он не послал ее на все четыре стороны, и Маша приободрилась. – Но мнение… тоже важно.
   – Почему?
   Он задавал уточняющие вопросы легко и резко, словно бил из снайперской винтовки.
   – Потому что мне придется вам все рассказать, – объяснила Маша, перестав сомневаться. – А вы умеете хранить тайны?
   – Вот блин, – сказал Павел Санников, взял Машу за руку и повел куда-то. Она по инерции сделала несколько шагов, но оказалось, что Павел тащил ее не в кусты – надругаться над девичьей честью, – а к следующей скамейке, стоявшей в тени.
   Маша села, Павел тоже, на некотором расстоянии от нее. Очки он не надел и теперь постукивал ими по коленке, обтянутой джинсой.
   – Давайте не будем плясать вокруг да около, – предложил Санников. – Я в танцах не силен. Что вам от меня нужно?
   – Дело не во мне, а в моей сестре, – уныло объяснила Маша. – Это долгая история, и я боюсь, что не успею рассказать ее сейчас. Наши коллеги вот-вот вернутся. – Оба, не сговариваясь, посмотрели на вход во дворец. – Если вкратце, она, похоже, попала в неприятности в Испании, и я хочу узнать, что случилось. Но опасаюсь, что это… крупные неприятности.
   – Наркотики, оружие, торговля невольниками? – осведомился Павел.
   – Я понятия не имею. Но Лиза пропала. Я хочу выяснить, в чем дело.
   – И боитесь, что наркодельцы вас пристрелят?
   Конечно, он ей не поверил, сразу видно. Наверное, думает, что это розыгрыш.
   – Я над вами не подшучиваю, если вы об этом, – сказала Маша.
   Она была очень храброй в Москве, когда от нее требовалась храбрость. Она была храброй для мамы, для друзей, для себя самой. Говорила: я сумею, я найду, я так этого не оставлю! И вот она здесь и совершенно не понимает, с чего начать и куда это все приведет. И еще этот над ней смеется. Конечно, она смешная.