Страница:
– Вот телефон, – Андрей Иванович показал на старомодный, в духе магазина, аппарат и посторонился, пропуская незнакомца. В его душе шевельнулось какое-то неприятное, зябкое чувство – уж очень странным показался ему этот человек… однако он не выглядел сильным и опасным и, определенно, был один.
«Российский моряк не может быть трусом!» – подумал Андрей Иванович и повернулся к незнакомцу спиной, чтобы запереть за ним входную дверь.
И в ту же секунду на его голову обрушился удар.
В глазах отставника потемнело, и выложенный плиткой пол магазина качнулся навстречу, как палуба большого противолодочного корабля в девятибалльный шторм.
Андрей Иванович успел подумать, что интуиция его подвела, что Пауцкий будет взбешен, и потерял сознание.
Впрочем, он довольно скоро пришел в себя.
Голова гудела, как пивной котел. Перед глазами мелькали разноцветные пятна. Незнакомец с круглыми совиными глазами сидел возле него на корточках и брызгал в лицо водой из той самой бело-голубой мейсенской чашки.
– Паук не велит трогать фарфор… – выговорил отставник заплетающимся языком.
– Что? – удивленно переспросил незнакомец.
– Ты… кто? – пролепетал Андрей Иванович.
– Антиквар в пальто, – ответил ему незнакомец и наклонился еще ниже. – Где клавесин?
– Ка… какой еще клавесин?
В ушах шумело, и Андрей Иванович решил, что ослышался. Больно уж бессмысленно прозвучал вопрос.
– Ответ неправильный! – Незнакомец еще больше округлил совиные глаза и неожиданно ткнул сторожа сложенными пальцами в бок. Сквозь тело Андрея Ивановича словно прошел высоковольтный электрический разряд – так это было больно. Он открыл рот, хватая воздух. На глазах выступили слезы.
– Ты кто… – прошептал он, едва отдышавшись. – Что тебе нужно? Бери все, что хочешь, и уходи! Я возражать не буду! У хозяина все застраховано, а мне своя жизнь дорога…
– Правильный подход, – совиные глаза одобрительно моргнули. – Но я, к большому сожалению, не могу последовать твоему совету. То есть взять, что хочу. Потому что как раз этого здесь и нет. Еще раз спрашиваю – где клавесин?
– Ничего не знаю ни про какой клавесин! – выдохнул Андрей Иванович. – Я вечером заступил, все, что есть в магазине, – вот оно, а никакого клавесина я не видел…
– Очень плохо, – на совином лице изобразилось недовольство. – Куда же он мог деться? Я точно знаю, что клавесин должен здесь быть! Днем его сюда привезли. Все-таки это не иголка… так где же он? Даю тебе последний шанс!
– Да не знаю я! Что это хоть за штука – клавесин? Светильник, что ли, какой? Так вон они все висят…
– Серость… – вздохнул незнакомец. – Клавесин – это музыкальный инструмент вроде пианино, только поменьше, с клавишами.
– Ах этот… – с недоверием произнес Андрей Иванович. – Ну надо же, чего только люди не выдумают! А ты у хозяина в кабинете смотрел? Может, его еще оформить не успели…
Хозяин свой кабинет запирал – Андрей Иванович думал, что так, на всякий случай, поскольку больших денег и ценностей он на ночь в магазине никогда не оставлял.
– Ну смотри, последний шанс тебе даю, – сказал незнакомец с таким неприятным совиным лицом, – если и там клавесина нет, то ты мне больше не нужен.
С этими словами он развернулся на каблуках и поспешил в кабинет Пауцкого. Для того чтобы справиться с замком, ему понадобилось всего несколько секунд, и как только страшный тип скрылся за дверью, Андрей Иванович мобилизовал все силы и встал с пола. Заполняющие магазин ценные предметы мебели и интерьера тотчас закружились перед его глазами хороводом, как фигуры на старинной греческой вазе, стоявшей возле дивана. Андрей Иванович пошатнулся, но мысль о том, что он в прошлом – боевой флотский офицер, придала ему силы. Он сделал несколько шагов вперед и вдоль стены, опираясь на комоды и буфеты, добрался до сигнальной кнопки.
Сигнализацию хозяин провел не так давно, по настоянию страховой компании, но не доверял ей, а самое главное – опасался пускать в магазин представителей милиции: понабегут, говорил, горластые нахальные парни, если чего в суматохе не прихватят, то уж точно все перетрогают, перелапают грязными руками, с места на место переставят и после этого еще и благодарности потребуют. Тут же вежливыми словами и чайком с конфетами не обойдешься…
Теперь сторож давил и давил на кнопку, обливаясь по́том и моля бога, чтобы там среагировали как можно быстрее. Пункт охраны у них за углом, должны приехать по сигналу через две минуты.
Из кабинета раздался какой-то звук, как будто передвинули что-то тяжелое, потом жалобно прозвучала музыкальная нота, и тут все перекрыл звонок телефона. Тотчас страшный человек с совиным лицом выскочил из кабинета и оказался возле Андрея Ивановича, который успел снова плюхнуться на пол, отчего в голове его что-то булькнуло и она как бы вся онемела.
– Кто звонит? – прошипел незнакомец, наклоняясь над несчастным отставником.
– Н-не знаю, может, хозяин проверяет… – промямлил Андрей Иванович непослушными губами.
– Угу, хозяин! – угрожающим тоном заговорил незнакомец. – Ты меня за полного идиота держишь?! Думаешь, я не знаю, что это милиция на твой сигнал реагирует? Им ехать наудачу неохота, вот они и спрашивают – может, ты случайно тревожную кнопку нажал? Спросонья или там спьяну… И если ты им скажешь правильный пароль, они и с места не двинутся.
Он достал что-то из кармана и взмахнул рукой, как цирковой фокусник. В руке у него оказался тонкий шелковый шнурок. В следующую секунду этот шнурок уже обвивал шею Андрея Ивановича.
– А ну, говори пароль, – прошипел незнакомец, – иначе жить тебе останется полминуты…
– Хрен тебе! – из последних сил прохрипел Андрей Иванович. – Там мой голос знают!
Он, разумеется, приврал, но дело в том, что пароль, секретное слово, которое следовало сказать по телефону в случае ошибочного нажатия кнопки, совершенно вылетел из его ушибленной головы.
– Через минуту приедут, – злорадно сообщил он, пытаясь избавиться от шнурка, – так что ты уж выбирай, что тебе лучше: меня придушить или самому спастись!
Впервые в совиных глазах незнакомца он заметил неуверенность и, пожалуй, некоторый страх. И тут затопали у двери, застучали, закричали что-то в три луженые глотки.
Страшный человек выругался вполголоса и исчез в дебрях магазина, прихватив свой шелковый шнурок. Силы оставили Андрея Ивановича окончательно, и он встретил вошедших милиционеров, лежа на полу в самой расслабленной позе.
– Иваныч, ты живой ли? – испугались вошедшие.
Вместо ответа Андрей Иванович слабо махнул рукой в глубь магазина. Но тщетно: незнакомец успел уйти через черный ход.
– Мы с тобой как договаривались? – Казимир Пауцкий был в ярости, его лицо, обычно серое, покрылось нездоровым бледным румянцем, глаза еще больше выпучились и метали молнии, тонкие ручки его дрожали, и непременный атрибут – палка с серебряным набалдашником – был брошен на пол без всякого почтения. Тут же, на полу, валялся бы и Андрей Иванович, если бы милиционеры не подняли его и не положили на диван стиля жакоб. И теперь вид несчастного сторожа, держащегося за голову и пачкающего ботинками дорогую обивку, приводил хозяина в еще большую ярость.
– Мы с тобой как договаривались? – прошипел он. – Русским языком сказано тебе было: если что в магазине не так – трубы лопнули, окно разбито, свет отключили, – сразу мне звонить! Мне, только мне, и никому больше, понял? И ты головой кивал и соглашался, так?
Андрей Иванович и теперь необдуманно попробовал кивнуть головой, но такое простое действие у него не получилось – после того как таинственный ночной посетитель ударил его по затылку, голова Андрею Ивановичу не собиралась повиноваться. И вообще, казалась не его собственной головой, а совершенно чужеродным предметом, приделанным к телу по ошибке.
Пауцкий ответа и не ждал, он и разговор-то начал не для того, чтобы что-то выяснить, все и так было ясно, хозяин просто пытался унять свою ярость. В магазине остались только они двое, да еще верный Михаил маячил в сторонке. Милиционеры ушли, оставив после себя стойкий запах дешевых сигарет и грязные следы на полу.
– Третий год у меня в магазине сторожишь – и ничему не научился! – Хозяин пытался кричать, но только хрипел – пауки, как известно, кричать не умеют. – Ты какого дьявола ночью дверь постороннему открыл?! Совсем мозги потерял?!
Андрей Иванович молчал – он прекрасно понимал, что свалял дурака, открыв дверь тому типу с совиными глазами.
– Мало того что сам грабителя в магазин впустил, так еще и милицию вызвал! – кипятился Пауцкий. – Ведь сколько раз было говорено: если что случится – потоп, пожар, налет, – звонить мне, только мне, и никому больше! Ведь я мозоль себе на языке уже натер! А все без толку, твои военно-морские мозги не продолбить! Да и нет там никаких мозгов, монолит сплошной!
Андрей Иванович, до того слушавший хозяина, как сквозь вату, не слишком обращая внимание на суть его слов, тут опомнился и оскорбился за весь Военно-морской флот. Голова, отказывающаяся повиноваться, внезапно прекратила безобразие и встала на место. Прорезались слух и голос, только слегка гудело в ушах, где-то внизу, в трюме, работала корабельная машина.
Вспомнив такой родной до боли звук, Андрей Иванович приободрился и даже привстал с дивана.
– Ты как со мной разговариваешь?! – грозно вопросил он, потихоньку набирая обороты. – Ты, крыса сухопутная, как с морским офицером разговариваешь?!
Он встал и отошел от дивана – сначала неуверенно, потом все тверже держась на ногах.
– Ты на меня наезжать еще будешь?! – вскрикнул Андрей Иванович таким голосом, каким отдавал он приказы, стоя на палубе среди бушующего моря, когда ветер ревет и каждая волна вздымается за бортом огромной горой. – Да на меня такие люди орали, до которых тебе – как до звезд!
– Уволен! – поспешно сказал Пауцкий. – Прошу покинуть магазин и не устраивать здесь базар! Пособие не выплачивается!
– И уйду! – заявил Андрей Иванович, сделав еще один шаг вперед. – Подавись ты своим пособием, жмот!
– Михаил! – крикнул Пауцкий, заметно подавшись всем корпусом назад. – Проводи товарища офицера на выход!
– Я тебе не товарищ! – снова рявкнул Андрей Иванович. – И шестерке твоей тоже!
Михаил схватил было его за плечо, но бывший офицер вырвался и угостил парня хорошим ударом в челюсть, от которого рослый охранник свалился на пол с грохотом горной лавины. После этого Андрей Иванович минут пять обзывал хозяина разными словами, из которых самыми приличными были «гнида» и «дерьмо крысиное», потом смачно плюнул на пол, пнул ногой антикварный диван и вышел, напоследок так хлопнув входной дверью, что печально и жалобно зазвенела люстра восемнадцатого века на двенадцать рожков, прикрытых кокетливыми фарфоровыми колпачками.
Михаил со стоном пошевелился на полу, ползком добрался до дивана и рухнул на него, закрыв глаза и потирая челюсть.
– Черт знает что! – проворчал Пауцкий, глядя, как на многострадальной обивке появляются новые грязные разводы.
Первым делом Старыгин решил наведаться в магазин-склад на набережной Обводного канала.
Здесь, в огромном помещении бывших провиантских складов, предприимчивый бизнесмен разместил самый настоящий мебельный Клондайк. Платяные шкафы и шифоньеры, бюро и кровати, письменные и обеденные столы, буфеты и диваны стояли тут в полном беспорядке, и немногочисленные посетители протискивались между ними, отыскивая проход среди мебельных джунглей, как в тропическом лесу или в рукотворном лабиринте.
Старыгин смело углубился в это мебельное море, но очень скоро понял, что найти нужную доску вряд ли удастся, а выйти отсюда самостоятельно он наверняка не сумеет. Во всяком случае, он пожалел, что не запасся компасом и сухим пайком, как перед многокилометровым походом.
Его обступали со всех сторон изящные горки в стиле рококо и ореховые платяные шкафы, застекленные шкафчики красного дерева эпохи Александра Первого Благословенного и тяжелые, мрачные книжные шкафы времен Александра Третьего Миротворца, замысловатые палисандровые трюмо с высокими зеркалами, шифоньеры в стиле неоренессанс и ампирные бюро с чеканными бронзовыми накладками. Красное дерево и карельская береза, черное дерево и орех. Круглые ножки, продолговатые ножки, ножки с когтистыми звериными лапами, подлокотники с львиными мордами, ножки-кабриолет…
Дмитрий Алексеевич свернул в боковой коридор – и в глазах у него зарябило. Серебристый клен и розовое дерево, бронзовая отделка и перламутр, маркетри и инкрустации… резные кресла эпохи Павла Первого и массивные столы времен Елизаветы Петровны…
Старыгин снова свернул, прибавил шагу – и вдруг увидел знакомый ореховый шифоньер. Он готов был поклясться, что этот предмет меблировки уже попадался ему сегодня.
Дмитрий Алексеевич порылся в карманах, достал синюю пластмассовую расческу и положил ее на крышку шифоньера. Затем он снова углубился в мебельный лабиринт.
Сплошная китайская стена платяных шкафов, лес вешалок для одежды и стоек для зонтов, ломберный столик Екатерининской эпохи и черный резной стул Петра Великого…
Еще один поворот – и снова перед Старыгиным возник ореховый шифоньер. На его крышке лежала синяя расческа, значит, ошибки быть не могло – шифоньер тот же самый.
Старыгин понял, что заблудился. Он остановился и перевел дыхание. Так, и что же теперь делать?
В лесу направление можно узнать по солнцу, а если солнца не видно – есть другие приметы. Скажем, на северной стороне деревьев гуще растет мох, а на южной – длиннее ветки… но вряд ли эти приметы подходят для мебельного магазина: на шифоньерах и комодах, к сожалению, нет ни веток, ни мха.
Вдруг откуда-то сбоку до Старыгина донесся негромкий свист.
Кто-то, сильно фальшивя, насвистывал романс композитора Алябьева «Соловей».
Дмитрий Алексеевич пошел на свист, свернул в боковой коридор и увидел невысокого пожилого человека в серой невзрачной курточке, который, склонившись над инкрустированным комодом красного дерева в стиле английского мастера Роберта Адама, внимательно ощупывал его руками, как опытный врач ощупывает больного.
– Простите… – обратился Старыгин к незнакомцу. – Мне очень неудобно, но я заблудился. Не подскажете ли, как отсюда выбраться? А то я уже хожу по кругу…
– Да? – Пожилой человек взглянул на него как на досадную помеху и предостерегающе поднял палец. – Одну минутку…
Он перестал свистеть, словно бы к чему-то внимательно прислушиваясь, провел рукой по боковой стенке комода, и вдруг в этой стенке открылась незаметная дверца. Невзрачный дядечка запустил в открывшееся углубление руку и извлек оттуда прядь золотистых волос, перевязанную розовой ленточкой.
– Ну вот, как всегда! – произнес он с печальным вздохом и повернулся к Старыгину: – Вы что-то спрашивали?
– Да, я хотел узнать, как отсюда выйти. И… что вы делали с этим фальшивым Адамом?
– А, так вы разбираетесь в мебели? – Незнакомец взглянул на Старыгина с уважением и протянул ему руку. – Сверчков Василий Васильевич. А насчет того, как отсюда выбраться – я сейчас как раз собираюсь выходить, так что покажу вам дорогу.
Сверчков уверенно углубился в мебельный лабиринт, продолжая говорить:
– Я сюда хожу чуть ли не каждый день. Буквально как на работу. Понимаете, во многих предметах старинной мебели есть тайники, и если знать, как они открываются, можно найти много интересного. Иногда попадаются старинные монеты, мелкие статуэтки, безделушки, но чаще всего – письма, засушенные цветы или локоны… Вот и в этом комоде, возле которого вы меня застали, – сразу было видно, что в нем есть тайник. Но, как видите, я не нашел ничего достойного внимания… обычный локон… впрочем, я на пенсии, свободного времени у меня достаточно, и я провожу его в таких поисках, надеясь рано или поздно найти что-то по-настоящему ценное!
– Интересно! – Старыгин оживился. – А как же вы их находите, эти тайники?
– Опыт, батенька, опыт! – Сверчков напыжился, как сытый кот. – Я смотрю на вещь и вижу, что она от меня что-то прячет. Чувствую это по выражению ее лица, если можно так выразиться. Ну, допустим, немного выступающая деталь или несимметричный узор инкрустации… но больше, батенька, интуиция! Вот, смотрите! – Он остановился перед ореховым ломберным столиком и прищурил левый глаз. – Видите, здесь, на этом углу, вырезан узор в виде кедровой шишки?
– Допустим, – неуверенно согласился Старыгин, приглядываясь к резному декору.
– Ага, а с других сторон мы видим шишки пинии!
Дмитрий Алексеевич оглядел стол со всех сторон, но не заметил существенной разницы между узорами.
– Это не случайно! – Сверчков наклонился над столом, чуть ли не принюхиваясь к нему, и нажал пальцем на изображение кедровой шишки.
Щелкнула невидимая пружинка, и боковинка стола отскочила в сторону.
– Вот видите! – радостно воскликнул Василий Васильевич. – Я был прав!
Он пошуровал рукой в тайнике и вытащил оттуда стопку каких-то цветных картинок. Лицо его разочарованно вытянулось:
– К сожалению, батенька, прежний владелец прятал здесь не ценности и не исторические реликвии, а так называемые «парижские карточки» – порнографию позапрошлого века… что ж, оставим все, как было, пусть еще какой-то искатель сокровищ наткнется на этот тайник.
Он положил карточки на место, закрыл тайник и двинулся дальше, продолжая свою лекцию:
– Конечно, вас могут ввести в заблуждение «женатые» предметы…
– Какие? – удивленно переспросил Старыгин.
– «Женатые»! – повторил Василий Васильевич. – «Женатой» антиквары называют мебель, собранную из частей разных предметов. Например, к туалетному столику приделывают чужое зеркало. «Женатая» мебель среди специалистов не ценится, потому что в ней нет настоящей цельности, завершенности стиля… если же, наоборот, разобрать предмет мебели на несколько частей и продавать их по отдельности, скажем, отдельно комод и отдельно ящики, – такая мебель называется «разведенной». Она тоже не ценится…
Перед ними снова замелькали мебельные завалы. Вплотную притиснутые друг к другу буфеты, ряды комодов и бюро, стены из напольных часов в резных ореховых корпусах, декоративные ширмы, расписанные китайскими сюжетами, каминные экраны, секретеры…
– Тс-с! – Василий Васильевич внезапно остановился, схватив Старыгина за руку. – Опять она тут!
Впереди, в нескольких шагах от них, стояла высокая женщина средних лет, ярко, но безвкусно одетая. В руке у нее был перочинный нож, которым она злобно кромсала стенку орехового шкафчика.
– Я вас, кажется, предупреждал! – громко выкрикнул Сверчков и, подскочив к женщине, схватил ее за руку. – Я вас предупреждал, что, если еще раз встречу здесь, сдам в милицию!
– Отпусти! – завизжала женщина, пытаясь вырвать руку. – Отпусти, крыса антикварная! Не боюсь я твоей милиции! Они меня не тронут, я ведь ничего не украла…
– Тогда сдам хозяину, он тебя точно не отпустит!
Женщина вдруг горько зарыдала.
– В чем дело? – спросил Старыгин, подходя к ним. – Зачем вы это делаете? Неужели вам не жаль портить такие красивые вещи?
– Жаль?! – взвизгнула женщина, и глаза ее мгновенно высохли. – Да я их ненавижу! Глаза бы мои на них не глядели!
Старыгин опешил.
Женщина вытерла злые слезы и заговорила:
– У меня был старинный туалетный столик с зеркалом. Он принадлежал еще моей прабабке. За ним я причесывалась, приводила себя в порядок… пока не заметила, что зеркало высасывает из меня красоту и молодость!
– Как это? – недоуменно переспросил Старыгин.
– Очень просто! С каждым годом мое отражение в зеркале становилось все старее, все безобразнее, покрывалось сеткой морщин, утрачивало свежесть, а зеркало сияло как новенькое! Наоборот, оно становилось год от года все красивее! С каждым годом мои гости все чаще восхищались им… им, а не мной!
– Но, простите, таков уж закон природы: люди стареют, с этим ничего не поделаешь!
– Да, люди стареют, а этим бездушным предметам все нипочем! Они ничуть не портятся от времени, наоборот, только становятся дороже и дороже, как будто хорошеют от прожитых лет! Я подумала, что тот злополучный туалетный столик высосал красоту и молодость и из моей прабабки, и из моей матери и теперь принялся за меня. И тогда я вынесла его на помойку… – Женщина сделала паузу и продолжила, понизив голос: – На следующий день его уже там не было!
– Ну, естественно! – проговорил Василий Васильевич. – Кто-то увидел хорошую вещь и забрал ее к себе домой. Жаль, что я в тот день не оказался поблизости…
– Э нет! – воскликнула женщина. – Это туалетный столик сам приглядел себе новую жертву! Приметил очередную идиотку, из которой он будет высасывать молодость и красоту! И я поняла, что со старинными вещами нужно бороться, их нужно безжалостно уничтожать!
Ее лицо перекосилось от ненависти.
Старыгин со Сверчковым переглянулись.
– Но представьте… – Дмитрий Алексеевич попытался успокоить незнакомку. – Вы только представьте, как мало красивых вещей восемнадцатого, девятнадцатого веков сохранилось до нашего времени! Как много их погибло во время войн и революций! Неужели вам не жаль уничтожать немногие уцелевшие предметы?
– Вы говорите – мало?! – прошипела женщина. – А люди? Разве выжил, разве сохранился хоть кто-то, хоть один человек, родившийся в восемнадцатом веке?
– М-да… – протянул Старыгин. – Интересная точка зрения! Но только как хотите, а мы вас отсюда выставим. Я всю жизнь занимаюсь реставрацией, то есть спасаю предметы старины, а вы их уничтожаете. Так что мы по разные стороны баррикады…
Покинув магазин-склад на Обводном, не найдя там ничего подходящего, Старыгин по совету своего нового знакомца решил наведаться в антикварный магазин под названием «Старина», что находится в Соляном переулке.
Погода была прекрасная, очень редко выпадают в Петербурге такие чудесные осенние деньки. Дмитрий Алексеевич прогулялся по Летнему саду – деревья в нем стояли, еще полностью одетые зеленой листвой, вышел на набережную Фонтанки и полюбовался красиво украшенными корабликами, заполненными туристами и обычными горожанами, захотевшими провести погожий денек на воде.
В магазине было безлюдно и тихо – это же не супермаркет. С ходу угадав в Старыгине знатока, к нему подошел продавец, строгий мужчина с глазами уснувшей рыбы, и поинтересовался, глядя в сторону, чем он может помочь.
Дмитрий Алексеевич с сомнением оглядел плохо стриженный затылок и пятно на рукаве давно не чищенного пиджака и понял, что вряд ли он дождется помощи от этого человека. И хотя подмога в поисках подходящей доски ему определенно требовалась, он сказал, что сам походит и посмотрит. Продавец мгновенно потерял к нему интерес и скрылся за буфетом из карельской березы. Больше он не показывался, словно исчез навсегда.
Через некоторое время стало ясно, что поиски Старыгина ни к чему не приведут. Нужно было идти к директору, излагать ему свое дело, и тогда, возможно, он даст указания продавцам – поискать что-то подходящее в загашниках.
Дмитрий Алексеевич разбирался в антиквариате, сам собрал дома неплохую коллекцию мебели, а стало быть, поименно знал не только всех известных в городе коллекционеров, но и директоров крупных антикварных магазинов. С этим директором он лично знаком не был, но слышал о нем мало хорошего, оттого и медлил.
Он медленно продвигался к двери директорского кабинета, как вдруг она распахнулась, оттуда выскочила растрепанная, страшно злая девица и, налетев на Старыгина, больно задела его по плечу. Не сделав попытки извиниться и даже не заметив его, девица развернулась и снова бросилась в кабинет.
– Это неслыханно! – Она не закрыла дверь, голоса были хорошо слышны. – Это переходит все мыслимые границы! Я обращусь в суд! Вы не имели права вывозить мебель тайком, как вор!
В ответ что-то неразборчиво прошипели.
– Наследник? – зло расхохоталась девица. – Обрадовались, что нашли дурака, да еще и жадного к тому же! Он сам себе сделал хуже и до сих пор этого не понял, алчность застила ему глаза!
Снова в ответ Старыгин услышал шипение, словно сдувался воздушный шар.
– Что с того, что он подписал бумаги, которые вы подсунули ему обманом? – вопила девица. – Он не имел права ничего подписывать! В завещании точно сказано, что клавесин должен отойти мне!
– У вас есть на руках завещание? – раздался насмешливый скрипучий голос: как видно, хозяин кабинета подошел к двери.
– Нет, но я точно знаю, что оно было! – парировала девица. – Я сама видела, как Амалия Антоновна его писала! И между прочим, если Славка его не найдет, у него самого могут быть неприятности! Он не самый близкий родственник!
– Уж меня-то это точно не касается. – Дверь распахнулась шире, и на пороге появился хозяин кабинета, походивший на большого злобного паука: крупная голова сидела на тонком тщедушном тельце, тоненькие ручки шевелились, как будто ткали невидимую паутину.
– Разговор окончен! – проскрипел он, глядя на девушку темными равнодушными глазами. – Попрошу покинуть магазин и не устраивать здесь базар. Михаил, проводи посетительницу!
Тут же выдвинулся из-за шкафов огромный, рыхлый, сонно моргающий детина с оттопыренной нижней губой, что придавало ему придурковатый вид, и так решительно направился к девице, что Старыгин решил вмешаться.
«Российский моряк не может быть трусом!» – подумал Андрей Иванович и повернулся к незнакомцу спиной, чтобы запереть за ним входную дверь.
И в ту же секунду на его голову обрушился удар.
В глазах отставника потемнело, и выложенный плиткой пол магазина качнулся навстречу, как палуба большого противолодочного корабля в девятибалльный шторм.
Андрей Иванович успел подумать, что интуиция его подвела, что Пауцкий будет взбешен, и потерял сознание.
Впрочем, он довольно скоро пришел в себя.
Голова гудела, как пивной котел. Перед глазами мелькали разноцветные пятна. Незнакомец с круглыми совиными глазами сидел возле него на корточках и брызгал в лицо водой из той самой бело-голубой мейсенской чашки.
– Паук не велит трогать фарфор… – выговорил отставник заплетающимся языком.
– Что? – удивленно переспросил незнакомец.
– Ты… кто? – пролепетал Андрей Иванович.
– Антиквар в пальто, – ответил ему незнакомец и наклонился еще ниже. – Где клавесин?
– Ка… какой еще клавесин?
В ушах шумело, и Андрей Иванович решил, что ослышался. Больно уж бессмысленно прозвучал вопрос.
– Ответ неправильный! – Незнакомец еще больше округлил совиные глаза и неожиданно ткнул сторожа сложенными пальцами в бок. Сквозь тело Андрея Ивановича словно прошел высоковольтный электрический разряд – так это было больно. Он открыл рот, хватая воздух. На глазах выступили слезы.
– Ты кто… – прошептал он, едва отдышавшись. – Что тебе нужно? Бери все, что хочешь, и уходи! Я возражать не буду! У хозяина все застраховано, а мне своя жизнь дорога…
– Правильный подход, – совиные глаза одобрительно моргнули. – Но я, к большому сожалению, не могу последовать твоему совету. То есть взять, что хочу. Потому что как раз этого здесь и нет. Еще раз спрашиваю – где клавесин?
– Ничего не знаю ни про какой клавесин! – выдохнул Андрей Иванович. – Я вечером заступил, все, что есть в магазине, – вот оно, а никакого клавесина я не видел…
– Очень плохо, – на совином лице изобразилось недовольство. – Куда же он мог деться? Я точно знаю, что клавесин должен здесь быть! Днем его сюда привезли. Все-таки это не иголка… так где же он? Даю тебе последний шанс!
– Да не знаю я! Что это хоть за штука – клавесин? Светильник, что ли, какой? Так вон они все висят…
– Серость… – вздохнул незнакомец. – Клавесин – это музыкальный инструмент вроде пианино, только поменьше, с клавишами.
– Ах этот… – с недоверием произнес Андрей Иванович. – Ну надо же, чего только люди не выдумают! А ты у хозяина в кабинете смотрел? Может, его еще оформить не успели…
Хозяин свой кабинет запирал – Андрей Иванович думал, что так, на всякий случай, поскольку больших денег и ценностей он на ночь в магазине никогда не оставлял.
– Ну смотри, последний шанс тебе даю, – сказал незнакомец с таким неприятным совиным лицом, – если и там клавесина нет, то ты мне больше не нужен.
С этими словами он развернулся на каблуках и поспешил в кабинет Пауцкого. Для того чтобы справиться с замком, ему понадобилось всего несколько секунд, и как только страшный тип скрылся за дверью, Андрей Иванович мобилизовал все силы и встал с пола. Заполняющие магазин ценные предметы мебели и интерьера тотчас закружились перед его глазами хороводом, как фигуры на старинной греческой вазе, стоявшей возле дивана. Андрей Иванович пошатнулся, но мысль о том, что он в прошлом – боевой флотский офицер, придала ему силы. Он сделал несколько шагов вперед и вдоль стены, опираясь на комоды и буфеты, добрался до сигнальной кнопки.
Сигнализацию хозяин провел не так давно, по настоянию страховой компании, но не доверял ей, а самое главное – опасался пускать в магазин представителей милиции: понабегут, говорил, горластые нахальные парни, если чего в суматохе не прихватят, то уж точно все перетрогают, перелапают грязными руками, с места на место переставят и после этого еще и благодарности потребуют. Тут же вежливыми словами и чайком с конфетами не обойдешься…
Теперь сторож давил и давил на кнопку, обливаясь по́том и моля бога, чтобы там среагировали как можно быстрее. Пункт охраны у них за углом, должны приехать по сигналу через две минуты.
Из кабинета раздался какой-то звук, как будто передвинули что-то тяжелое, потом жалобно прозвучала музыкальная нота, и тут все перекрыл звонок телефона. Тотчас страшный человек с совиным лицом выскочил из кабинета и оказался возле Андрея Ивановича, который успел снова плюхнуться на пол, отчего в голове его что-то булькнуло и она как бы вся онемела.
– Кто звонит? – прошипел незнакомец, наклоняясь над несчастным отставником.
– Н-не знаю, может, хозяин проверяет… – промямлил Андрей Иванович непослушными губами.
– Угу, хозяин! – угрожающим тоном заговорил незнакомец. – Ты меня за полного идиота держишь?! Думаешь, я не знаю, что это милиция на твой сигнал реагирует? Им ехать наудачу неохота, вот они и спрашивают – может, ты случайно тревожную кнопку нажал? Спросонья или там спьяну… И если ты им скажешь правильный пароль, они и с места не двинутся.
Он достал что-то из кармана и взмахнул рукой, как цирковой фокусник. В руке у него оказался тонкий шелковый шнурок. В следующую секунду этот шнурок уже обвивал шею Андрея Ивановича.
– А ну, говори пароль, – прошипел незнакомец, – иначе жить тебе останется полминуты…
– Хрен тебе! – из последних сил прохрипел Андрей Иванович. – Там мой голос знают!
Он, разумеется, приврал, но дело в том, что пароль, секретное слово, которое следовало сказать по телефону в случае ошибочного нажатия кнопки, совершенно вылетел из его ушибленной головы.
– Через минуту приедут, – злорадно сообщил он, пытаясь избавиться от шнурка, – так что ты уж выбирай, что тебе лучше: меня придушить или самому спастись!
Впервые в совиных глазах незнакомца он заметил неуверенность и, пожалуй, некоторый страх. И тут затопали у двери, застучали, закричали что-то в три луженые глотки.
Страшный человек выругался вполголоса и исчез в дебрях магазина, прихватив свой шелковый шнурок. Силы оставили Андрея Ивановича окончательно, и он встретил вошедших милиционеров, лежа на полу в самой расслабленной позе.
– Иваныч, ты живой ли? – испугались вошедшие.
Вместо ответа Андрей Иванович слабо махнул рукой в глубь магазина. Но тщетно: незнакомец успел уйти через черный ход.
– Мы с тобой как договаривались? – Казимир Пауцкий был в ярости, его лицо, обычно серое, покрылось нездоровым бледным румянцем, глаза еще больше выпучились и метали молнии, тонкие ручки его дрожали, и непременный атрибут – палка с серебряным набалдашником – был брошен на пол без всякого почтения. Тут же, на полу, валялся бы и Андрей Иванович, если бы милиционеры не подняли его и не положили на диван стиля жакоб. И теперь вид несчастного сторожа, держащегося за голову и пачкающего ботинками дорогую обивку, приводил хозяина в еще большую ярость.
– Мы с тобой как договаривались? – прошипел он. – Русским языком сказано тебе было: если что в магазине не так – трубы лопнули, окно разбито, свет отключили, – сразу мне звонить! Мне, только мне, и никому больше, понял? И ты головой кивал и соглашался, так?
Андрей Иванович и теперь необдуманно попробовал кивнуть головой, но такое простое действие у него не получилось – после того как таинственный ночной посетитель ударил его по затылку, голова Андрею Ивановичу не собиралась повиноваться. И вообще, казалась не его собственной головой, а совершенно чужеродным предметом, приделанным к телу по ошибке.
Пауцкий ответа и не ждал, он и разговор-то начал не для того, чтобы что-то выяснить, все и так было ясно, хозяин просто пытался унять свою ярость. В магазине остались только они двое, да еще верный Михаил маячил в сторонке. Милиционеры ушли, оставив после себя стойкий запах дешевых сигарет и грязные следы на полу.
– Третий год у меня в магазине сторожишь – и ничему не научился! – Хозяин пытался кричать, но только хрипел – пауки, как известно, кричать не умеют. – Ты какого дьявола ночью дверь постороннему открыл?! Совсем мозги потерял?!
Андрей Иванович молчал – он прекрасно понимал, что свалял дурака, открыв дверь тому типу с совиными глазами.
– Мало того что сам грабителя в магазин впустил, так еще и милицию вызвал! – кипятился Пауцкий. – Ведь сколько раз было говорено: если что случится – потоп, пожар, налет, – звонить мне, только мне, и никому больше! Ведь я мозоль себе на языке уже натер! А все без толку, твои военно-морские мозги не продолбить! Да и нет там никаких мозгов, монолит сплошной!
Андрей Иванович, до того слушавший хозяина, как сквозь вату, не слишком обращая внимание на суть его слов, тут опомнился и оскорбился за весь Военно-морской флот. Голова, отказывающаяся повиноваться, внезапно прекратила безобразие и встала на место. Прорезались слух и голос, только слегка гудело в ушах, где-то внизу, в трюме, работала корабельная машина.
Вспомнив такой родной до боли звук, Андрей Иванович приободрился и даже привстал с дивана.
– Ты как со мной разговариваешь?! – грозно вопросил он, потихоньку набирая обороты. – Ты, крыса сухопутная, как с морским офицером разговариваешь?!
Он встал и отошел от дивана – сначала неуверенно, потом все тверже держась на ногах.
– Ты на меня наезжать еще будешь?! – вскрикнул Андрей Иванович таким голосом, каким отдавал он приказы, стоя на палубе среди бушующего моря, когда ветер ревет и каждая волна вздымается за бортом огромной горой. – Да на меня такие люди орали, до которых тебе – как до звезд!
– Уволен! – поспешно сказал Пауцкий. – Прошу покинуть магазин и не устраивать здесь базар! Пособие не выплачивается!
– И уйду! – заявил Андрей Иванович, сделав еще один шаг вперед. – Подавись ты своим пособием, жмот!
– Михаил! – крикнул Пауцкий, заметно подавшись всем корпусом назад. – Проводи товарища офицера на выход!
– Я тебе не товарищ! – снова рявкнул Андрей Иванович. – И шестерке твоей тоже!
Михаил схватил было его за плечо, но бывший офицер вырвался и угостил парня хорошим ударом в челюсть, от которого рослый охранник свалился на пол с грохотом горной лавины. После этого Андрей Иванович минут пять обзывал хозяина разными словами, из которых самыми приличными были «гнида» и «дерьмо крысиное», потом смачно плюнул на пол, пнул ногой антикварный диван и вышел, напоследок так хлопнув входной дверью, что печально и жалобно зазвенела люстра восемнадцатого века на двенадцать рожков, прикрытых кокетливыми фарфоровыми колпачками.
Михаил со стоном пошевелился на полу, ползком добрался до дивана и рухнул на него, закрыв глаза и потирая челюсть.
– Черт знает что! – проворчал Пауцкий, глядя, как на многострадальной обивке появляются новые грязные разводы.
Первым делом Старыгин решил наведаться в магазин-склад на набережной Обводного канала.
Здесь, в огромном помещении бывших провиантских складов, предприимчивый бизнесмен разместил самый настоящий мебельный Клондайк. Платяные шкафы и шифоньеры, бюро и кровати, письменные и обеденные столы, буфеты и диваны стояли тут в полном беспорядке, и немногочисленные посетители протискивались между ними, отыскивая проход среди мебельных джунглей, как в тропическом лесу или в рукотворном лабиринте.
Старыгин смело углубился в это мебельное море, но очень скоро понял, что найти нужную доску вряд ли удастся, а выйти отсюда самостоятельно он наверняка не сумеет. Во всяком случае, он пожалел, что не запасся компасом и сухим пайком, как перед многокилометровым походом.
Его обступали со всех сторон изящные горки в стиле рококо и ореховые платяные шкафы, застекленные шкафчики красного дерева эпохи Александра Первого Благословенного и тяжелые, мрачные книжные шкафы времен Александра Третьего Миротворца, замысловатые палисандровые трюмо с высокими зеркалами, шифоньеры в стиле неоренессанс и ампирные бюро с чеканными бронзовыми накладками. Красное дерево и карельская береза, черное дерево и орех. Круглые ножки, продолговатые ножки, ножки с когтистыми звериными лапами, подлокотники с львиными мордами, ножки-кабриолет…
Дмитрий Алексеевич свернул в боковой коридор – и в глазах у него зарябило. Серебристый клен и розовое дерево, бронзовая отделка и перламутр, маркетри и инкрустации… резные кресла эпохи Павла Первого и массивные столы времен Елизаветы Петровны…
Старыгин снова свернул, прибавил шагу – и вдруг увидел знакомый ореховый шифоньер. Он готов был поклясться, что этот предмет меблировки уже попадался ему сегодня.
Дмитрий Алексеевич порылся в карманах, достал синюю пластмассовую расческу и положил ее на крышку шифоньера. Затем он снова углубился в мебельный лабиринт.
Сплошная китайская стена платяных шкафов, лес вешалок для одежды и стоек для зонтов, ломберный столик Екатерининской эпохи и черный резной стул Петра Великого…
Еще один поворот – и снова перед Старыгиным возник ореховый шифоньер. На его крышке лежала синяя расческа, значит, ошибки быть не могло – шифоньер тот же самый.
Старыгин понял, что заблудился. Он остановился и перевел дыхание. Так, и что же теперь делать?
В лесу направление можно узнать по солнцу, а если солнца не видно – есть другие приметы. Скажем, на северной стороне деревьев гуще растет мох, а на южной – длиннее ветки… но вряд ли эти приметы подходят для мебельного магазина: на шифоньерах и комодах, к сожалению, нет ни веток, ни мха.
Вдруг откуда-то сбоку до Старыгина донесся негромкий свист.
Кто-то, сильно фальшивя, насвистывал романс композитора Алябьева «Соловей».
Дмитрий Алексеевич пошел на свист, свернул в боковой коридор и увидел невысокого пожилого человека в серой невзрачной курточке, который, склонившись над инкрустированным комодом красного дерева в стиле английского мастера Роберта Адама, внимательно ощупывал его руками, как опытный врач ощупывает больного.
– Простите… – обратился Старыгин к незнакомцу. – Мне очень неудобно, но я заблудился. Не подскажете ли, как отсюда выбраться? А то я уже хожу по кругу…
– Да? – Пожилой человек взглянул на него как на досадную помеху и предостерегающе поднял палец. – Одну минутку…
Он перестал свистеть, словно бы к чему-то внимательно прислушиваясь, провел рукой по боковой стенке комода, и вдруг в этой стенке открылась незаметная дверца. Невзрачный дядечка запустил в открывшееся углубление руку и извлек оттуда прядь золотистых волос, перевязанную розовой ленточкой.
– Ну вот, как всегда! – произнес он с печальным вздохом и повернулся к Старыгину: – Вы что-то спрашивали?
– Да, я хотел узнать, как отсюда выйти. И… что вы делали с этим фальшивым Адамом?
– А, так вы разбираетесь в мебели? – Незнакомец взглянул на Старыгина с уважением и протянул ему руку. – Сверчков Василий Васильевич. А насчет того, как отсюда выбраться – я сейчас как раз собираюсь выходить, так что покажу вам дорогу.
Сверчков уверенно углубился в мебельный лабиринт, продолжая говорить:
– Я сюда хожу чуть ли не каждый день. Буквально как на работу. Понимаете, во многих предметах старинной мебели есть тайники, и если знать, как они открываются, можно найти много интересного. Иногда попадаются старинные монеты, мелкие статуэтки, безделушки, но чаще всего – письма, засушенные цветы или локоны… Вот и в этом комоде, возле которого вы меня застали, – сразу было видно, что в нем есть тайник. Но, как видите, я не нашел ничего достойного внимания… обычный локон… впрочем, я на пенсии, свободного времени у меня достаточно, и я провожу его в таких поисках, надеясь рано или поздно найти что-то по-настоящему ценное!
– Интересно! – Старыгин оживился. – А как же вы их находите, эти тайники?
– Опыт, батенька, опыт! – Сверчков напыжился, как сытый кот. – Я смотрю на вещь и вижу, что она от меня что-то прячет. Чувствую это по выражению ее лица, если можно так выразиться. Ну, допустим, немного выступающая деталь или несимметричный узор инкрустации… но больше, батенька, интуиция! Вот, смотрите! – Он остановился перед ореховым ломберным столиком и прищурил левый глаз. – Видите, здесь, на этом углу, вырезан узор в виде кедровой шишки?
– Допустим, – неуверенно согласился Старыгин, приглядываясь к резному декору.
– Ага, а с других сторон мы видим шишки пинии!
Дмитрий Алексеевич оглядел стол со всех сторон, но не заметил существенной разницы между узорами.
– Это не случайно! – Сверчков наклонился над столом, чуть ли не принюхиваясь к нему, и нажал пальцем на изображение кедровой шишки.
Щелкнула невидимая пружинка, и боковинка стола отскочила в сторону.
– Вот видите! – радостно воскликнул Василий Васильевич. – Я был прав!
Он пошуровал рукой в тайнике и вытащил оттуда стопку каких-то цветных картинок. Лицо его разочарованно вытянулось:
– К сожалению, батенька, прежний владелец прятал здесь не ценности и не исторические реликвии, а так называемые «парижские карточки» – порнографию позапрошлого века… что ж, оставим все, как было, пусть еще какой-то искатель сокровищ наткнется на этот тайник.
Он положил карточки на место, закрыл тайник и двинулся дальше, продолжая свою лекцию:
– Конечно, вас могут ввести в заблуждение «женатые» предметы…
– Какие? – удивленно переспросил Старыгин.
– «Женатые»! – повторил Василий Васильевич. – «Женатой» антиквары называют мебель, собранную из частей разных предметов. Например, к туалетному столику приделывают чужое зеркало. «Женатая» мебель среди специалистов не ценится, потому что в ней нет настоящей цельности, завершенности стиля… если же, наоборот, разобрать предмет мебели на несколько частей и продавать их по отдельности, скажем, отдельно комод и отдельно ящики, – такая мебель называется «разведенной». Она тоже не ценится…
Перед ними снова замелькали мебельные завалы. Вплотную притиснутые друг к другу буфеты, ряды комодов и бюро, стены из напольных часов в резных ореховых корпусах, декоративные ширмы, расписанные китайскими сюжетами, каминные экраны, секретеры…
– Тс-с! – Василий Васильевич внезапно остановился, схватив Старыгина за руку. – Опять она тут!
Впереди, в нескольких шагах от них, стояла высокая женщина средних лет, ярко, но безвкусно одетая. В руке у нее был перочинный нож, которым она злобно кромсала стенку орехового шкафчика.
– Я вас, кажется, предупреждал! – громко выкрикнул Сверчков и, подскочив к женщине, схватил ее за руку. – Я вас предупреждал, что, если еще раз встречу здесь, сдам в милицию!
– Отпусти! – завизжала женщина, пытаясь вырвать руку. – Отпусти, крыса антикварная! Не боюсь я твоей милиции! Они меня не тронут, я ведь ничего не украла…
– Тогда сдам хозяину, он тебя точно не отпустит!
Женщина вдруг горько зарыдала.
– В чем дело? – спросил Старыгин, подходя к ним. – Зачем вы это делаете? Неужели вам не жаль портить такие красивые вещи?
– Жаль?! – взвизгнула женщина, и глаза ее мгновенно высохли. – Да я их ненавижу! Глаза бы мои на них не глядели!
Старыгин опешил.
Женщина вытерла злые слезы и заговорила:
– У меня был старинный туалетный столик с зеркалом. Он принадлежал еще моей прабабке. За ним я причесывалась, приводила себя в порядок… пока не заметила, что зеркало высасывает из меня красоту и молодость!
– Как это? – недоуменно переспросил Старыгин.
– Очень просто! С каждым годом мое отражение в зеркале становилось все старее, все безобразнее, покрывалось сеткой морщин, утрачивало свежесть, а зеркало сияло как новенькое! Наоборот, оно становилось год от года все красивее! С каждым годом мои гости все чаще восхищались им… им, а не мной!
– Но, простите, таков уж закон природы: люди стареют, с этим ничего не поделаешь!
– Да, люди стареют, а этим бездушным предметам все нипочем! Они ничуть не портятся от времени, наоборот, только становятся дороже и дороже, как будто хорошеют от прожитых лет! Я подумала, что тот злополучный туалетный столик высосал красоту и молодость и из моей прабабки, и из моей матери и теперь принялся за меня. И тогда я вынесла его на помойку… – Женщина сделала паузу и продолжила, понизив голос: – На следующий день его уже там не было!
– Ну, естественно! – проговорил Василий Васильевич. – Кто-то увидел хорошую вещь и забрал ее к себе домой. Жаль, что я в тот день не оказался поблизости…
– Э нет! – воскликнула женщина. – Это туалетный столик сам приглядел себе новую жертву! Приметил очередную идиотку, из которой он будет высасывать молодость и красоту! И я поняла, что со старинными вещами нужно бороться, их нужно безжалостно уничтожать!
Ее лицо перекосилось от ненависти.
Старыгин со Сверчковым переглянулись.
– Но представьте… – Дмитрий Алексеевич попытался успокоить незнакомку. – Вы только представьте, как мало красивых вещей восемнадцатого, девятнадцатого веков сохранилось до нашего времени! Как много их погибло во время войн и революций! Неужели вам не жаль уничтожать немногие уцелевшие предметы?
– Вы говорите – мало?! – прошипела женщина. – А люди? Разве выжил, разве сохранился хоть кто-то, хоть один человек, родившийся в восемнадцатом веке?
– М-да… – протянул Старыгин. – Интересная точка зрения! Но только как хотите, а мы вас отсюда выставим. Я всю жизнь занимаюсь реставрацией, то есть спасаю предметы старины, а вы их уничтожаете. Так что мы по разные стороны баррикады…
Покинув магазин-склад на Обводном, не найдя там ничего подходящего, Старыгин по совету своего нового знакомца решил наведаться в антикварный магазин под названием «Старина», что находится в Соляном переулке.
Погода была прекрасная, очень редко выпадают в Петербурге такие чудесные осенние деньки. Дмитрий Алексеевич прогулялся по Летнему саду – деревья в нем стояли, еще полностью одетые зеленой листвой, вышел на набережную Фонтанки и полюбовался красиво украшенными корабликами, заполненными туристами и обычными горожанами, захотевшими провести погожий денек на воде.
В магазине было безлюдно и тихо – это же не супермаркет. С ходу угадав в Старыгине знатока, к нему подошел продавец, строгий мужчина с глазами уснувшей рыбы, и поинтересовался, глядя в сторону, чем он может помочь.
Дмитрий Алексеевич с сомнением оглядел плохо стриженный затылок и пятно на рукаве давно не чищенного пиджака и понял, что вряд ли он дождется помощи от этого человека. И хотя подмога в поисках подходящей доски ему определенно требовалась, он сказал, что сам походит и посмотрит. Продавец мгновенно потерял к нему интерес и скрылся за буфетом из карельской березы. Больше он не показывался, словно исчез навсегда.
Через некоторое время стало ясно, что поиски Старыгина ни к чему не приведут. Нужно было идти к директору, излагать ему свое дело, и тогда, возможно, он даст указания продавцам – поискать что-то подходящее в загашниках.
Дмитрий Алексеевич разбирался в антиквариате, сам собрал дома неплохую коллекцию мебели, а стало быть, поименно знал не только всех известных в городе коллекционеров, но и директоров крупных антикварных магазинов. С этим директором он лично знаком не был, но слышал о нем мало хорошего, оттого и медлил.
Он медленно продвигался к двери директорского кабинета, как вдруг она распахнулась, оттуда выскочила растрепанная, страшно злая девица и, налетев на Старыгина, больно задела его по плечу. Не сделав попытки извиниться и даже не заметив его, девица развернулась и снова бросилась в кабинет.
– Это неслыханно! – Она не закрыла дверь, голоса были хорошо слышны. – Это переходит все мыслимые границы! Я обращусь в суд! Вы не имели права вывозить мебель тайком, как вор!
В ответ что-то неразборчиво прошипели.
– Наследник? – зло расхохоталась девица. – Обрадовались, что нашли дурака, да еще и жадного к тому же! Он сам себе сделал хуже и до сих пор этого не понял, алчность застила ему глаза!
Снова в ответ Старыгин услышал шипение, словно сдувался воздушный шар.
– Что с того, что он подписал бумаги, которые вы подсунули ему обманом? – вопила девица. – Он не имел права ничего подписывать! В завещании точно сказано, что клавесин должен отойти мне!
– У вас есть на руках завещание? – раздался насмешливый скрипучий голос: как видно, хозяин кабинета подошел к двери.
– Нет, но я точно знаю, что оно было! – парировала девица. – Я сама видела, как Амалия Антоновна его писала! И между прочим, если Славка его не найдет, у него самого могут быть неприятности! Он не самый близкий родственник!
– Уж меня-то это точно не касается. – Дверь распахнулась шире, и на пороге появился хозяин кабинета, походивший на большого злобного паука: крупная голова сидела на тонком тщедушном тельце, тоненькие ручки шевелились, как будто ткали невидимую паутину.
– Разговор окончен! – проскрипел он, глядя на девушку темными равнодушными глазами. – Попрошу покинуть магазин и не устраивать здесь базар. Михаил, проводи посетительницу!
Тут же выдвинулся из-за шкафов огромный, рыхлый, сонно моргающий детина с оттопыренной нижней губой, что придавало ему придурковатый вид, и так решительно направился к девице, что Старыгин решил вмешаться.