Страница:
Ольга проснулась какая-то вялая, даже как будто смирившаяся. Пока Даша хлопотала над завтраком, подруга слабо мешала ложечкой в чашке и смотрела в окно. В окне ничего интересного не было – голые деревья раскачивались на ветру, где-то далеко внизу брели люди, укрываясь от непогоды под зонтами. Говорить или не говорить Ольге о звонке из консультации, она пока не решила. Зато разговор с Верой Ивановной передала полностью, даже добавив от себя историю с полтергейстом. Ольга рассеянно выслушала и тяжело вздохнула.
– Не знаю, Даш. Я в это не верю.
– Ну что тебе стоит, – горячилась Дашка, – с тебя даже денег не возьмут! Только если Андрей вернется. Ты ведь сама говорила, что он странный какой-то был, так?
– Ну и что?
– Ну и то. Вполне может быть…
– Ой, Дашуня… Ты ж сама все объясняешь исключительно с научной точки зрения. А сейчас?
– Раньше о биополе человека ничего не знали, а теперь его фотографии даже в детских учебниках есть! А если вдруг Андрея зомбировали каким-то образом? Ты сама себе не простишь, что не помогла! – не сдавалась Даша.
– Ну, я не знаю… Чепуха какая-то. Голова трещит… Может, выпить немножко?
– Оль, давай лучше анальгинчику. Или цитрамончику…
– Даш, при похмелье нужно выпить пятьдесят граммов – и все как рукой снимет…
– Ну нет, пить ты больше не будешь, хватит! Беременным вообще нельзя пить, – выпалила Дашка и осеклась. Она хотела приберечь эту новость в качестве, так сказать, тяжелой артиллерии, если уговорить Ольгу будет трудно.
– Что?! Что ты говоришь? Дашка?!
– Из консультации утром тебе звонили. Сообщили, что результат положительный. Это ж замечательно, Оль, правда? И ради ребеночка ты должна туда пойти. Что ж он, без отца останется? Да я уверена, что тебе там помогут. Ты ведь хочешь, чтобы он вернулся, правда, Оль?
– Хочу, – как-то неуверенно произнесла Ольга и вдруг, уронив голову на стол, заплакала.
Даша ожидала увидеть в знахарском офисе таинственные артефакты, картины мистического содержания, на худой конец черные с золотом стены и громоздкую инквизиторскую мебель. Ничего этого и в помине не было. Стены как стены, ровные гипсокартонные перегородки, выкрашенные краской цвета «маргарин по рубль двадцать», стандартная мебель. За конторкой сидела любезная девушка, в которой тоже не просматривалось ничего демонического. Даже ногти девушки не отличались особой длиной и были покрыты бледно-розовым перламутром. «Да, – Даша исподтишка разглядывала сидящих вдоль стен посетителей, – вон та девица, пожалуй, подошла бы больше других». Девица и впрямь отвечала всем стандартам – неимоверно высокая и худая, с черными губами, волосами и ногтями. Ресницы ее поражали своей неестественной длиной и густотой. Ко всему прочему, девица была совершенно не по погоде декольтирована – острый глубокий вырез облегающего черного пальто открывал голую шею и часть груди. В вырезе болталось штук шесть металлических цепочек с подвесками, испещренными непонятными, но явно имеющими какой-то высший смысл символами. Внутренне поежившись, Даша перевела взгляд на собеседницу черной девицы – толстую тетку в ярко-красном пуховике и вязаных волосатых рейтузах. По обрывкам разговора Даша поняла, что декольтированной девушке для полного счастья необходим один человек и что она не остановится ни перед чем, лишь бы он был «только мой навсегда», как высокопарно выразилась девица.
Ольга сидела закрыв глаза и упершись затылком в стену. Ждать им, по-видимому, придется еще долго. Сначала очередь девицы, потом тетка в рейтузах, потом они. Даша привстала и потянулась к столику, чтобы взять что-нибудь почитать, но тетка в рейтузах немедленно сгребла все чтиво себе. Из глубины помещения выплыла какая-то дама в голубой норке и направилась к выходу. Выражение лица у дамы было довольное. Черная девица проворно вскочила, звякнув своими цепями, и на огромных каблуках, возвышаясь почти до потолка, загрохотала по коридору. Толстуха вздохнула и принялась изучать прессу. «Интересно, долго будет этот, как его… сеанс, что ли?» – подумала Даша. Толстуха громко сопела над какой-то сенсацией, и Даша терпеливо приготовилась ждать сколько нужно. Впрочем, не прошло и десяти минут, как снова застучали каблуки и появилась девица, хотевшая кого-то приворожить навеки. Вид у нее был взволнованный, глаза блестели. Она плюхнулась рядом с рейтузами и объявила:
– Не взялись!
– Это почему ж? – Толстуха отложила газеты.
– Таких, как я, не берут! – Черная оглядела дам победным взглядом и возвестила: – Я – инопланетянка! У меня биополе другой конфигурации. А они работают только с гуманоидами этой планеты. Я с самого детства была в этом уверена! Я всегда была такая… – Черная девица взмахнула длиннющими ресницами, и Дашка вроде бы даже почувствовала ветер, – такая неземная!
– И что ж теперь? – испуганно спросила тетка и на всякий случай немного отодвинулась.
– Мне нужен человек моей крови. – Девица смотрела на этих представителей низшей расы с нескрываемым превосходством. – Только с ним у меня могут быть отношения! Великий мастер сказал, что на планете много моего народа и я скоро найду свою судьбу. – Декольтированная посланница космоса попудрила нос, из яркой пачки выдернула черную сигарету, сунула ее в черные губы, подхватила полы своего черного пальто и удалилась.
– То-то я гляжу, что она голая совсем и в такую-то погоду не мерзнет. – Толстуха посмотрела вслед девице со смешанным чувством восхищения и ужаса.
– Ваша очередь, госпожа Парасочка, – напомнила ей администратор.
Госпожа Парасочка тяжело поднялась с дивана, зачем-то огладила свои мохнатые ноги и объявила:
– Ну, я пошла.
– По гороскопу вы Дева, – с порога заявил ей человек в балахоне. – Хозяйственная, надежная, любящая…
Госпожа Парасочка кашлянула и, залившись румянцем, прошептала:
– У меня…
– Знаю, – перебил ее внушающий мистический ужас человек, – я все знаю. От вас ушел муж. Вы хотели бы его вернуть.
– Точно. – Госпожа Парасочка, словно завороженная, смотрела на ясновидящего. Узнал, все узнал с первого взгляда. И что Дева, и что хозяйственная, надежная. Госпоже Парасочке было невдомек, что ее паспортные данные, занесенные администратором в компьютер, тут же появились на спрятанном от посторонних глаз экране в комнате великого мастера.
– Проходите, пожалуйста, садитесь.
Светлана Петровна подошла к креслу и робко опустилась на краешек.
– Я вас спрошу, чтоб уж сразу, – начала она. – Я волнуюсь очень, да и интересно, сколько, к примеру, это будет стоить?
– Возвращение вашего мужа – в случае благоприятного результата, разумеется, – две тысячи долларов. – Великий мастер прошелестел мантией и сел напротив.
– Это что ж, – Парасочка внезапно обрела свойственную ей уверенность, – по городу кругом – семьдесят гривён. И по телевизору. – Парасочка наморщила лоб и процитировала рекламу: – «Я разорву отношения вашего мужа с любовницей навсегда!» Точно! Ну, даже пусть не семьдесят, пускай будет сто, ладно, – а у вас что ж так сразу – две тыщи-то зеленых?
– Вы обойдете всех в городе и везде заплатите по семьдесят гривен, – с неуловимой усмешкой сказал человек, – и нигде вам не помогут. И все равно придете к нам. То есть заплатите два раза. Время уйдет, нам будет труднее работать, и стоить это будет еще дороже.
Хозяйственная госпожа Парасочка, торгующая обувью на Барабашовском рынке, тут же все поняла. Ибо все, что касалось коммерческой части любого проекта, она смекала с ходу.
– А если мы не поможем, так ведь и денег не возьмем. Впрочем, может, мы и не возьмемся…
– Это почему ж? – вскинулась мохеровая Парасочка.
– Многое будет зависеть исключительно от вас. Сможете ли вы предоставить нам определенные сведения, совпадут ли гороскопы, благоприятно ли расположение звезд…
– Сведения я вам хоть сейчас любые предоставлю. – Светлана Петровна поерзала, устраиваясь поудобнее. – Хорошо, считайте, что мы договорились.
– Итак, это ваша…
– Точно, подруга! Такая, блин, подруга была, – тут же взорвалась госпожа Парасочка. – Пишите: Крячко Любовь Павловна, пятьдесят восьмого году… – зачастила она.
Великий мастер деловито записывал, уточняя:
– Число и месяц рождения знаете? Это важно. Где проживает, знаете? Очень хорошо. Ваш муж до этого с вами жил? Хорошо. Скажите ваш фактический адрес.
– Где прописана, что ли?
– Нет, где на самом деле живете. Линий высоковольтных передач рядом с домом нет?
– Да вроде нет… А это плохо? – заволновалась Парасочка.
– Если нет, то хорошо. Могут существенно повлиять, – таинственно пояснил он. – Фотографии вашей соперницы у вас с собой нет?
– Как же, есть. Я как знала, захватила. Вот. Только я себя отрезала. Не хочу больше рядом со змеей этой подколодной. Она у меня еще и денег назанимала, а я, дура, ей дала…
– Что ж вы так неосторожно?
– Что денег дала?
– Отрезали неосторожно. – Великий мастер насупился. – Резать – это, знаете ли, риск большой. Фотография – очень опасная вещь. Она несет отпечаток нашего тонкого тела. Вы себе огромный вред можете нанести и знать ничего не будете! Обратились бы к нам, мы бы сделали как надо.
Тонкое тело Парасочки бросило в пот. Она пошире распахнула пуховик и, затравленно глядя великому мастеру в глаза, спросила:
– Так что ж теперь будет?
– Не волнуйтесь, все поправим. Сколько вы ей денег дали? – поинтересовался он.
– Пять тыщ. Накрылись теперь мои денежки медным тазом!
– Деньги она вам вернет, – пообещал мастер. – Давайте ваше фото сюда, я с ним поработаю.
Парасочка положила фотографию на стол, оставив на его глянцевой поверхности мокрые следы.
– Еще нам будет нужен предмет, который ваша соперница носила, или хотя бы держала в руках. Подойдет перчатка, еще лучше – ее ночная рубашка или другой предмет близкого контакта.
Светлана Петровна задумалась.
– Ничего такого у меня нет. Эх, кабы я раньше знала, что все так обернется! Теперь же я к ней не пойду: дай, мол, Люба, твою сорочку.
– Вы подумайте, возможен даже такой предмет, который она недолго держала, но не менее трех минут. Три минуты будет вполне достаточно. – Мастер пошевелился, скрипнув креслом. Парасочке показалось, что глаза у него засветились, как у кота в темноте. Она завороженно смотрела на него и не шевелилась.
– Ну что, Светлана Петровна, – прервал тишину человек в кресле напротив, – обеспечите вы нам такой предмет?
– А стаканчик от кофе подойдет? – Парасочке уже хотелось уйти отсюда, подальше от страшных глаз великого мастера. – Она кофе всегда на базаре пьет. Может, три минуты пьет, может, дольше. Ежели смогу, я и перчатки ее прихвачу, но не обещаю, уж больно руки марать об эту стервозу противно…
– Хорошо. Стаканчик подойдет. Завтра приносите нам стаканчик, вторую половину фотографии, и мы начинаем работать.
– Может, аванс? – Парасочка полезла в сумку.
– Мы же с вами ясно условились, Светлана Петровна, – укоризненно напомнил ей маг, – деньги только по факту. Если мы вам не поможем, то и денег не возьмем.
– А за фотографию мою как же? Ну, что вроде как порчу снимете?
– А это мы вам сделаем совершенно бесплатно.
– Ага, ага. – Уже стоя в дверях, Парасочка внезапно спросила: – А бывало так, что вы работу сделали, а клиент вам не заплатил?
– Вы сами подумайте, Светлана Петровна, может такое быть или нет. И что мы с таким человеком сделаем, с нашими возможностями…
Глаза у великого мастера снова загорелись, и госпожа Парасочка пулей вылетела вон.
Толстуха появилась в приемной, тяжело дыша и на ходу дергая змейку, в которую попали мохеровые космы. На лице у нее читалось смятение. Она быстро протопала к выходу и грюкнула дверью. Значит, теперь их с Олей очередь. Даша отложила газеты. Вот ужас! Неужели все это правда? Чего только, оказывается, не бывает! И сглаз, и порча, и какой-то «подклад», и проклятие! И все это люди делают друг другу! Зачем?
– Госпожа Литвак, ваша очередь.
Ольга отложила газету и растерянно посмотрела на подругу.
– Дашунь, пойдем со мной.
– Ничего не бойся. – Дашка подхватила ее под руку – Я уверена, что тебе помогут.
– Госпожа Литвак? – Приветливый мужчина в какой-то смешной черной хламиде – ну вылитый Бэтмен! – распахнул перед ними дверь. – Проходите. А это с вами…
– Подруга моя, – быстро сказала Ольга. – Можно мы вместе?
– Вот этого как раз нельзя. – «Бэтмен» подхватил Ольгу под локоток. – Вместе вы в кино пойдете. А беседа наша должна быть с глазу на глаз. Иначе толку не будет… А подруга ваша пусть попозже зайдет, на пару слов. Я уже вижу у нее одну проблему, и она должна об этом знать.
Ольга прошла в комнату, а Даша, немного разочарованная, вернулась в холл. Читать страшные газеты ей как-то расхотелось, и она стала просто смотреть в окно. Между тем на улице быстро темнело. Что-то Ольга там долго… Еще и ей зачем-то велели зайти. Даше неожиданно стало страшно. «Ну что у меня может быть такого? – успокаивала она себя. – С мамой все в порядке… На работе меня вроде никто не подсиживает. Вот с Ольгой нужно что-то делать. Может, ее лучше было свести к этому… психоаналитику?» Даша Серегина в своей жизни никогда не видела живого психоаналитика, только в кино. Там этих самых психоаналитиков было просто ну как собак нерезаных. А вот в жизни такого изобилия не наблюдалось. «Ну, должны же они где-то быть, – рассуждала она. – Я понимаю, что не в районной поликлинике, но все же. Нужно будет как-нибудь узнать. Или к этой самой Вере Ивановне сходить. Психиатр и психоаналитик – это почти одно и то же. Или не одно? Плохо, что я у нее номер квартиры не спросила. Кажется, она говорила, что на шестом живет. А может, Оля ее знает?» – Даша так задумалась, что не заметила, как вышла Ольга. Впервые за два дня на губах подруги было слабое подобие улыбки.
– Даш, подойди к нему. Он зачем-то тебя спрашивает.
– Оль, ну что? – Дашка мертвой хваткой вцепилась в Ольгин рукав.
– Ты подойди, а то неудобно заставлять его ждать. Я тебе потом… То есть я не могу тебе рассказать, этого нельзя рассказывать, понимаешь? Ну, ты иди, иди…
– Так вот, милая девушка, насколько я понимаю, вы не замужем и никогда не были.
– Правильно понимаете. – Дашка с интересом рассматривала кабинет.
– А никогда не были и никогда не выйдете, потому что у вас венец безбрачия.
– Венец… чего? – Дашка оторвалась от созерцания хрустального шара.
– Венец безбрачия, – терпеливо повторил великий мастер.
– Что?! – Даша Серегина, преподаватель химии, свято верящая в закон сохранения вещества, опешила. – Откуда вы это взяли?!
– Это моя работа, – глядя Даше в глаза, пояснил он. – Садитесь, милая девушка. Видимо, у вас это семейное. Или я не прав?
– Почему ж семейное? – удивилась Даша. – Мама моя была замужем…
– А сейчас? Все так же замужем?
– Нет… – Даша задумалась. – Бабушка замуж не выходила, точно. Война, женщин много было, а мужчин мало, – объяснила демографическую ситуацию преподаватель Серегина. – Ну а мама… Отец сильно пил и в конце концов ушел от нас. Я думаю, что и к лучшему.
– Ну, если вы думаете, что женщина не должна иметь мужа и так только к лучшему, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Не думал, что вы такая феминистка. До свидания. – Черный маг встал.
Даша тоже встала, не зная, что сказать. Конечно, она хочет иметь семью, детей, просто любящего человека рядом. И у нее действительно с этим что-то не ладится. Она сделала шаг к двери, потом другой… Сейчас она уйдет отсюда, и никто больше ей не поможет… Внезапно она решилась.
– Допустим, я хочу выйти замуж! – Она повернулась и открыто посмотрела прямо на великого мастера. Увидела, что он смотрит на нее не то с любопытством, не то с брезгливостью. Как на внезапно заговорившую подопытную лягушку. И все равно повторила: – Да, я хочу выйти замуж. Я хочу иметь нормального мужа, детей. Я не знаю, почему у меня ничего не получается. Я не верю в эту вашу… магию. И верю. Я не знаю.
– Успокойтесь, – мягко произнес человек. – То, что вы не верите, никак не скажется на результате. Вера придет. И мы снимем с вас эту гадость. Вы удачно выйдете замуж.
– И что я для этого должна сделать?
– Вы должны прийти сюда через три дня, рано утром. Запишитесь первой, на семь утра. Эти три дня вы будете строго поститься. Утром, перед тем как прийти сюда, не умывайтесь, не чистите зубы, не расчесывайтесь, ничего не ешьте и не пейте. Когда у вас месячные?
– Только были, – пролепетала Даша. – А что?
– Мы не работаем с женщинами, когда у них месячные. Дальше. На пути сюда вы не должны ни с кем говорить. Заранее купите себе новую одежду. Все, что было на вас прежде, вы не должны больше никогда надевать. Не надевайте на сеанс никакого металла – ни колец, ни сережек. Часы тоже. На обратном пути вы также не должны ни с кем говорить. Когда придете домой, сразу умоетесь, причешетесь новой расческой и переоденетесь в новую одежду.
– Извините… – Ошеломленная таким количеством ограничений, Даша замялась. – Но я хочу сразу спросить. Сколько это будет стоить? Видите ли, я не слишком много зарабатываю…
– Мы не слишком много за это берем. – Великий мастер усмехнулся. – Сто вас устроит?
– Сто… чего? – совсем растерялась Даша.
– Гривен. Оплатить можете сегодня, чтобы потом не общаться азбукой глухонемых.
Он, кажется, насмехался над ней. Даша вспыхнула:
– Я согласна. И не потому, что так уж хочу выйти замуж. Просто… Просто мне интересно! – Она повернулась и пошла к двери, чувствуя спиной тяжелый взгляд человека в мантии.
Когда они с Ольгой вышли на улицу, было уже совсем темно. Противный дождь, который лил столько дней кряду, вдруг прекратился. Воздух был удивительно свежим, слегка морозным и пах совершенно изумительно. Даша никак не могла понять – чем. И вдруг поняла – пахнет снегом.
– Кажется, снег пойдет, – сказала она.
И тотчас, как будто все зависело только от одних этих Дашиных слов, в воздухе медленно закружились снежинки. Сначала робко, потом все сильнее, гуще. Когда они с Ольгой дошли до метро, снег уже валил вовсю. Он летел прямо из черного неба. И это было удивительно: из черного неба – такой белый снег.
– Что там тебе сказали? – тихо спросила она подругу.
– Знаешь, я не могу об этом… Он меня предупредил. Ну, в общем, все, как ты и предполагала. Андрей ни в чем не виноват. И он вернется. Я теперь знаю, что вернется…
Даша так и не поняла, что было на ресницах у Ольги – то ли растаявший снег, то ли слезы.
От первого мужа у Любы был сын, которого она в полуторагодовалом возрасте отвезла тетке по матери, и он там так и прижился. Называл тетю Нюру мамой, вырос, окончил школу, потом ПТУ в райцентре и стал электриком в родном поселке городского типа, который так только на карте числился, а на самом деле как был всю жизнь деревней, деревней и остался. Лазил Любин сын в кошках по столбам, копал немаленький теткин огород, развел скотину – свиньи, гуси, куры и даже прихотливые индюки росли, жирели, плодились и размножались на теткином подворье. Люба деревню на дух не переносила – слава богу, что уехала, окончила педучилище и устроилась в городе. Но неизменно наведывалась на малую родину пару раз в году. Привозила кулечек пряников, кулечек конфет, бутылку газированной воды; когда сын был маленький – железную или пластмассовую машинку. Тетке – нейлоновый платок или флакон удушающе сладких духов, которые самой Любе дарили в школе на Восьмое марта. Уезжала же неизменно с полными сумками – яйца, сало, пахучее домашнее подсолнечное масло. Три-четыре самые толстые куры начинали с квохтаньем бегать по двору, предчувствуя безвременную кончину, едва Любаня, как называл ее родной сын, переступала порог теткиного дома. Для любимой племянницы тетка не жалела ни кур, ни гусей, ни даже индюков, хотя от индюков Люба всегда отказывалась – съесть такую огромную птицу одной было не под силу, а муж все так и не появлялся. Она никак не могла взять в толк почему: вроде и не дура непроходимая – всю жизнь Люба в школе преподавала домоводство; и хозяйка хорошая – шьет, вяжет, вышивает. Вся комната Любина в коммунальной квартире завешана макраме, салфеточками, вышивками в рамочках – красота. Анютины глазки, красные розы в вазе, кошечка с котятами, две собачки кудлатые, стоявшие на задних лапках, – все Любина работа, сидела, глаза портила.
Правда, был один серьезный претендент на Любину руку и большое щедрое сердце, с которым она два раза сходила в кино и один раз в Театр оперы и балета – куда уж дальше! Дальше она пригласила воздыхателя к себе домой, и вот там Любину лучшую вышивку с собачками он назвал обидным словом «кобелен», быстро выпил чаю и в Любином уютном гнезде больше не появлялся. А она потом долго ломала голову – ну чего мужикам еще нужно? Всю жизнь Люба была пышечка – так и не все любят щепок. Мужики не собаки, на кости не бросаются. Некоторые прямо так Любе и говорили, что у нее фигура просто прекрасная! Так что худеть Люба не собиралась.
Только вот почему-то к сорока годам таких любителей Любиных пышных прелестей становилось все меньше и меньше. А уж серьезных, готовых жениться – и вовсе не было. И хотя Люба заливисто хохотала, стреляла глазками и кокетничала, противное слово «целлюлит» стало сниться ей по ночам. И подруг почему-то становилось все меньше и меньше. Не приглашали Любу больше ни на дни рождения, ни на встречу Нового года, потому что Люба то руку благоверному ненароком на колено положит, то на балкон покурить позовет. Известно: седина в голову – бес в ребро, а вдруг суженый-ряженый, сто лет не встающий с родного продавленного дивана перед телевизором, возьмет да и уйдет с фигуристой Любой прямо в ее накрахмаленный коммунальный рай? И передавали друг другу подробности скандала, когда одна Любина подруга застала своего мужа, красного как рак, в супружеской кухне с крутобедрой Любой на коленях и водкой-закуской на столе. Сама подруга, медсестра, должна была быть в это время на суточном дежурстве, но почувствовала себя плохо, вызвала подмену и ушла. И, несмотря на разыгравшиеся буквально в считаные часы грипп, высокую температуру и осипшее горло, выперла Любу из семейного очага с таким треском и стуком, что отголоски были слышны еще долгие годы.
Люба сначала недоумевала, отчего это никто не приглашает, никто не зовет, а раньше от подруг отбою не было – кому шапочку свяжет, кому юбку раскроит, сейчас же даже если кто на улице встретит, только скажет «привет» и дальше пойдет. А кто и без привета, просто дальше. Однако горевала Люба недолго – потому что жизнь ее дала в одночасье такой крутой поворот, о котором она и не мечтала.
Со Светланой Петровной Парасочкой Люба Крячко познакомилась на рынке – покупала себе зимние сапоги. Перемерила она в тот день кучу обуви – и все никак не могла найти. Уже даже ноги стали мерзнуть, и она решила, что прилавок, у которого остановилась, будет последний. Если и тут ничего не отыщет, то придет в следующий раз. Но Светлана Петровна к Любиной проблеме отнеслась с пониманием. Люба хотела почему-то именно высокие сапоги, а не ботинки, хотя ее объемистые ножки не во всякие голенища помещались. И чтобы сапоги модные были, и кожаные, и не слишком дорогие, и не развалились бы через неделю. И так Люба за неполные десять минут обаяла Светлану Петровну, что та перевернула весь свой товар, сбегала на склад, но нашла-таки то, о чем Люба мечтала, и отдала по закупке – то есть по той цене, по которой сама в Москве покупала. Продала Светлана Петровна Любе отличные сапоги по дешевке, да еще и в самый разгар сезона – не иначе затмение нашло. А затем пригласила обаятельную и милую Любу вечером в гости – покупку обмыть. Люба в гости, конечно, пришла, принесла бутылку сладкого-пресладкого химического ликера, а потом стала захаживать чуть ли не каждый день – то салфетку подружке Свете принесет, то обои придет помочь клеить. Вот тогда-то в Любиной жизни все стало меняться. Светлана Петровна так к Любе привязалась, что дня без нее не могла прожить. Если Люба не у нее сидит, то непременно они по телефону говорят. И предложила Светлана Петровна задушевной подруге купить как раз освобождающееся место рядом с ней на рынке, а она, дескать, Любе всегда поможет и советом, и деньгами. Любе предложение показалось настолько заманчивым, что она тут же, прямо посреди учебного года, ушла из школы, заняла у подруги Светы денег и через две недели уже стояла рядом и бойко торговала женской обувью. Настолько бойко, что Светлана Петровна только диву давалась – казалось, что Люба всю жизнь стояла за прилавком, а не подшивала подолы «козликом» и не учила девочек прокладывать силки.
– Не знаю, Даш. Я в это не верю.
– Ну что тебе стоит, – горячилась Дашка, – с тебя даже денег не возьмут! Только если Андрей вернется. Ты ведь сама говорила, что он странный какой-то был, так?
– Ну и что?
– Ну и то. Вполне может быть…
– Ой, Дашуня… Ты ж сама все объясняешь исключительно с научной точки зрения. А сейчас?
– Раньше о биополе человека ничего не знали, а теперь его фотографии даже в детских учебниках есть! А если вдруг Андрея зомбировали каким-то образом? Ты сама себе не простишь, что не помогла! – не сдавалась Даша.
– Ну, я не знаю… Чепуха какая-то. Голова трещит… Может, выпить немножко?
– Оль, давай лучше анальгинчику. Или цитрамончику…
– Даш, при похмелье нужно выпить пятьдесят граммов – и все как рукой снимет…
– Ну нет, пить ты больше не будешь, хватит! Беременным вообще нельзя пить, – выпалила Дашка и осеклась. Она хотела приберечь эту новость в качестве, так сказать, тяжелой артиллерии, если уговорить Ольгу будет трудно.
– Что?! Что ты говоришь? Дашка?!
– Из консультации утром тебе звонили. Сообщили, что результат положительный. Это ж замечательно, Оль, правда? И ради ребеночка ты должна туда пойти. Что ж он, без отца останется? Да я уверена, что тебе там помогут. Ты ведь хочешь, чтобы он вернулся, правда, Оль?
– Хочу, – как-то неуверенно произнесла Ольга и вдруг, уронив голову на стол, заплакала.
Даша ожидала увидеть в знахарском офисе таинственные артефакты, картины мистического содержания, на худой конец черные с золотом стены и громоздкую инквизиторскую мебель. Ничего этого и в помине не было. Стены как стены, ровные гипсокартонные перегородки, выкрашенные краской цвета «маргарин по рубль двадцать», стандартная мебель. За конторкой сидела любезная девушка, в которой тоже не просматривалось ничего демонического. Даже ногти девушки не отличались особой длиной и были покрыты бледно-розовым перламутром. «Да, – Даша исподтишка разглядывала сидящих вдоль стен посетителей, – вон та девица, пожалуй, подошла бы больше других». Девица и впрямь отвечала всем стандартам – неимоверно высокая и худая, с черными губами, волосами и ногтями. Ресницы ее поражали своей неестественной длиной и густотой. Ко всему прочему, девица была совершенно не по погоде декольтирована – острый глубокий вырез облегающего черного пальто открывал голую шею и часть груди. В вырезе болталось штук шесть металлических цепочек с подвесками, испещренными непонятными, но явно имеющими какой-то высший смысл символами. Внутренне поежившись, Даша перевела взгляд на собеседницу черной девицы – толстую тетку в ярко-красном пуховике и вязаных волосатых рейтузах. По обрывкам разговора Даша поняла, что декольтированной девушке для полного счастья необходим один человек и что она не остановится ни перед чем, лишь бы он был «только мой навсегда», как высокопарно выразилась девица.
Ольга сидела закрыв глаза и упершись затылком в стену. Ждать им, по-видимому, придется еще долго. Сначала очередь девицы, потом тетка в рейтузах, потом они. Даша привстала и потянулась к столику, чтобы взять что-нибудь почитать, но тетка в рейтузах немедленно сгребла все чтиво себе. Из глубины помещения выплыла какая-то дама в голубой норке и направилась к выходу. Выражение лица у дамы было довольное. Черная девица проворно вскочила, звякнув своими цепями, и на огромных каблуках, возвышаясь почти до потолка, загрохотала по коридору. Толстуха вздохнула и принялась изучать прессу. «Интересно, долго будет этот, как его… сеанс, что ли?» – подумала Даша. Толстуха громко сопела над какой-то сенсацией, и Даша терпеливо приготовилась ждать сколько нужно. Впрочем, не прошло и десяти минут, как снова застучали каблуки и появилась девица, хотевшая кого-то приворожить навеки. Вид у нее был взволнованный, глаза блестели. Она плюхнулась рядом с рейтузами и объявила:
– Не взялись!
– Это почему ж? – Толстуха отложила газеты.
– Таких, как я, не берут! – Черная оглядела дам победным взглядом и возвестила: – Я – инопланетянка! У меня биополе другой конфигурации. А они работают только с гуманоидами этой планеты. Я с самого детства была в этом уверена! Я всегда была такая… – Черная девица взмахнула длиннющими ресницами, и Дашка вроде бы даже почувствовала ветер, – такая неземная!
– И что ж теперь? – испуганно спросила тетка и на всякий случай немного отодвинулась.
– Мне нужен человек моей крови. – Девица смотрела на этих представителей низшей расы с нескрываемым превосходством. – Только с ним у меня могут быть отношения! Великий мастер сказал, что на планете много моего народа и я скоро найду свою судьбу. – Декольтированная посланница космоса попудрила нос, из яркой пачки выдернула черную сигарету, сунула ее в черные губы, подхватила полы своего черного пальто и удалилась.
– То-то я гляжу, что она голая совсем и в такую-то погоду не мерзнет. – Толстуха посмотрела вслед девице со смешанным чувством восхищения и ужаса.
– Ваша очередь, госпожа Парасочка, – напомнила ей администратор.
Госпожа Парасочка тяжело поднялась с дивана, зачем-то огладила свои мохнатые ноги и объявила:
– Ну, я пошла.
* * *
Парасочка Светлана Петровна от волнения расстегнула пуховик, под которым оказался такой же, как и рейтузы, волосатый свитер.– По гороскопу вы Дева, – с порога заявил ей человек в балахоне. – Хозяйственная, надежная, любящая…
Госпожа Парасочка кашлянула и, залившись румянцем, прошептала:
– У меня…
– Знаю, – перебил ее внушающий мистический ужас человек, – я все знаю. От вас ушел муж. Вы хотели бы его вернуть.
– Точно. – Госпожа Парасочка, словно завороженная, смотрела на ясновидящего. Узнал, все узнал с первого взгляда. И что Дева, и что хозяйственная, надежная. Госпоже Парасочке было невдомек, что ее паспортные данные, занесенные администратором в компьютер, тут же появились на спрятанном от посторонних глаз экране в комнате великого мастера.
– Проходите, пожалуйста, садитесь.
Светлана Петровна подошла к креслу и робко опустилась на краешек.
– Я вас спрошу, чтоб уж сразу, – начала она. – Я волнуюсь очень, да и интересно, сколько, к примеру, это будет стоить?
– Возвращение вашего мужа – в случае благоприятного результата, разумеется, – две тысячи долларов. – Великий мастер прошелестел мантией и сел напротив.
– Это что ж, – Парасочка внезапно обрела свойственную ей уверенность, – по городу кругом – семьдесят гривён. И по телевизору. – Парасочка наморщила лоб и процитировала рекламу: – «Я разорву отношения вашего мужа с любовницей навсегда!» Точно! Ну, даже пусть не семьдесят, пускай будет сто, ладно, – а у вас что ж так сразу – две тыщи-то зеленых?
– Вы обойдете всех в городе и везде заплатите по семьдесят гривен, – с неуловимой усмешкой сказал человек, – и нигде вам не помогут. И все равно придете к нам. То есть заплатите два раза. Время уйдет, нам будет труднее работать, и стоить это будет еще дороже.
Хозяйственная госпожа Парасочка, торгующая обувью на Барабашовском рынке, тут же все поняла. Ибо все, что касалось коммерческой части любого проекта, она смекала с ходу.
– А если мы не поможем, так ведь и денег не возьмем. Впрочем, может, мы и не возьмемся…
– Это почему ж? – вскинулась мохеровая Парасочка.
– Многое будет зависеть исключительно от вас. Сможете ли вы предоставить нам определенные сведения, совпадут ли гороскопы, благоприятно ли расположение звезд…
– Сведения я вам хоть сейчас любые предоставлю. – Светлана Петровна поерзала, устраиваясь поудобнее. – Хорошо, считайте, что мы договорились.
– Итак, это ваша…
– Точно, подруга! Такая, блин, подруга была, – тут же взорвалась госпожа Парасочка. – Пишите: Крячко Любовь Павловна, пятьдесят восьмого году… – зачастила она.
Великий мастер деловито записывал, уточняя:
– Число и месяц рождения знаете? Это важно. Где проживает, знаете? Очень хорошо. Ваш муж до этого с вами жил? Хорошо. Скажите ваш фактический адрес.
– Где прописана, что ли?
– Нет, где на самом деле живете. Линий высоковольтных передач рядом с домом нет?
– Да вроде нет… А это плохо? – заволновалась Парасочка.
– Если нет, то хорошо. Могут существенно повлиять, – таинственно пояснил он. – Фотографии вашей соперницы у вас с собой нет?
– Как же, есть. Я как знала, захватила. Вот. Только я себя отрезала. Не хочу больше рядом со змеей этой подколодной. Она у меня еще и денег назанимала, а я, дура, ей дала…
– Что ж вы так неосторожно?
– Что денег дала?
– Отрезали неосторожно. – Великий мастер насупился. – Резать – это, знаете ли, риск большой. Фотография – очень опасная вещь. Она несет отпечаток нашего тонкого тела. Вы себе огромный вред можете нанести и знать ничего не будете! Обратились бы к нам, мы бы сделали как надо.
Тонкое тело Парасочки бросило в пот. Она пошире распахнула пуховик и, затравленно глядя великому мастеру в глаза, спросила:
– Так что ж теперь будет?
– Не волнуйтесь, все поправим. Сколько вы ей денег дали? – поинтересовался он.
– Пять тыщ. Накрылись теперь мои денежки медным тазом!
– Деньги она вам вернет, – пообещал мастер. – Давайте ваше фото сюда, я с ним поработаю.
Парасочка положила фотографию на стол, оставив на его глянцевой поверхности мокрые следы.
– Еще нам будет нужен предмет, который ваша соперница носила, или хотя бы держала в руках. Подойдет перчатка, еще лучше – ее ночная рубашка или другой предмет близкого контакта.
Светлана Петровна задумалась.
– Ничего такого у меня нет. Эх, кабы я раньше знала, что все так обернется! Теперь же я к ней не пойду: дай, мол, Люба, твою сорочку.
– Вы подумайте, возможен даже такой предмет, который она недолго держала, но не менее трех минут. Три минуты будет вполне достаточно. – Мастер пошевелился, скрипнув креслом. Парасочке показалось, что глаза у него засветились, как у кота в темноте. Она завороженно смотрела на него и не шевелилась.
– Ну что, Светлана Петровна, – прервал тишину человек в кресле напротив, – обеспечите вы нам такой предмет?
– А стаканчик от кофе подойдет? – Парасочке уже хотелось уйти отсюда, подальше от страшных глаз великого мастера. – Она кофе всегда на базаре пьет. Может, три минуты пьет, может, дольше. Ежели смогу, я и перчатки ее прихвачу, но не обещаю, уж больно руки марать об эту стервозу противно…
– Хорошо. Стаканчик подойдет. Завтра приносите нам стаканчик, вторую половину фотографии, и мы начинаем работать.
– Может, аванс? – Парасочка полезла в сумку.
– Мы же с вами ясно условились, Светлана Петровна, – укоризненно напомнил ей маг, – деньги только по факту. Если мы вам не поможем, то и денег не возьмем.
– А за фотографию мою как же? Ну, что вроде как порчу снимете?
– А это мы вам сделаем совершенно бесплатно.
– Ага, ага. – Уже стоя в дверях, Парасочка внезапно спросила: – А бывало так, что вы работу сделали, а клиент вам не заплатил?
– Вы сами подумайте, Светлана Петровна, может такое быть или нет. И что мы с таким человеком сделаем, с нашими возможностями…
Глаза у великого мастера снова загорелись, и госпожа Парасочка пулей вылетела вон.
Толстуха появилась в приемной, тяжело дыша и на ходу дергая змейку, в которую попали мохеровые космы. На лице у нее читалось смятение. Она быстро протопала к выходу и грюкнула дверью. Значит, теперь их с Олей очередь. Даша отложила газеты. Вот ужас! Неужели все это правда? Чего только, оказывается, не бывает! И сглаз, и порча, и какой-то «подклад», и проклятие! И все это люди делают друг другу! Зачем?
– Госпожа Литвак, ваша очередь.
Ольга отложила газету и растерянно посмотрела на подругу.
– Дашунь, пойдем со мной.
– Ничего не бойся. – Дашка подхватила ее под руку – Я уверена, что тебе помогут.
– Госпожа Литвак? – Приветливый мужчина в какой-то смешной черной хламиде – ну вылитый Бэтмен! – распахнул перед ними дверь. – Проходите. А это с вами…
– Подруга моя, – быстро сказала Ольга. – Можно мы вместе?
– Вот этого как раз нельзя. – «Бэтмен» подхватил Ольгу под локоток. – Вместе вы в кино пойдете. А беседа наша должна быть с глазу на глаз. Иначе толку не будет… А подруга ваша пусть попозже зайдет, на пару слов. Я уже вижу у нее одну проблему, и она должна об этом знать.
Ольга прошла в комнату, а Даша, немного разочарованная, вернулась в холл. Читать страшные газеты ей как-то расхотелось, и она стала просто смотреть в окно. Между тем на улице быстро темнело. Что-то Ольга там долго… Еще и ей зачем-то велели зайти. Даше неожиданно стало страшно. «Ну что у меня может быть такого? – успокаивала она себя. – С мамой все в порядке… На работе меня вроде никто не подсиживает. Вот с Ольгой нужно что-то делать. Может, ее лучше было свести к этому… психоаналитику?» Даша Серегина в своей жизни никогда не видела живого психоаналитика, только в кино. Там этих самых психоаналитиков было просто ну как собак нерезаных. А вот в жизни такого изобилия не наблюдалось. «Ну, должны же они где-то быть, – рассуждала она. – Я понимаю, что не в районной поликлинике, но все же. Нужно будет как-нибудь узнать. Или к этой самой Вере Ивановне сходить. Психиатр и психоаналитик – это почти одно и то же. Или не одно? Плохо, что я у нее номер квартиры не спросила. Кажется, она говорила, что на шестом живет. А может, Оля ее знает?» – Даша так задумалась, что не заметила, как вышла Ольга. Впервые за два дня на губах подруги было слабое подобие улыбки.
– Даш, подойди к нему. Он зачем-то тебя спрашивает.
– Оль, ну что? – Дашка мертвой хваткой вцепилась в Ольгин рукав.
– Ты подойди, а то неудобно заставлять его ждать. Я тебе потом… То есть я не могу тебе рассказать, этого нельзя рассказывать, понимаешь? Ну, ты иди, иди…
– Так вот, милая девушка, насколько я понимаю, вы не замужем и никогда не были.
– Правильно понимаете. – Дашка с интересом рассматривала кабинет.
– А никогда не были и никогда не выйдете, потому что у вас венец безбрачия.
– Венец… чего? – Дашка оторвалась от созерцания хрустального шара.
– Венец безбрачия, – терпеливо повторил великий мастер.
– Что?! – Даша Серегина, преподаватель химии, свято верящая в закон сохранения вещества, опешила. – Откуда вы это взяли?!
– Это моя работа, – глядя Даше в глаза, пояснил он. – Садитесь, милая девушка. Видимо, у вас это семейное. Или я не прав?
– Почему ж семейное? – удивилась Даша. – Мама моя была замужем…
– А сейчас? Все так же замужем?
– Нет… – Даша задумалась. – Бабушка замуж не выходила, точно. Война, женщин много было, а мужчин мало, – объяснила демографическую ситуацию преподаватель Серегина. – Ну а мама… Отец сильно пил и в конце концов ушел от нас. Я думаю, что и к лучшему.
– Ну, если вы думаете, что женщина не должна иметь мужа и так только к лучшему, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Не думал, что вы такая феминистка. До свидания. – Черный маг встал.
Даша тоже встала, не зная, что сказать. Конечно, она хочет иметь семью, детей, просто любящего человека рядом. И у нее действительно с этим что-то не ладится. Она сделала шаг к двери, потом другой… Сейчас она уйдет отсюда, и никто больше ей не поможет… Внезапно она решилась.
– Допустим, я хочу выйти замуж! – Она повернулась и открыто посмотрела прямо на великого мастера. Увидела, что он смотрит на нее не то с любопытством, не то с брезгливостью. Как на внезапно заговорившую подопытную лягушку. И все равно повторила: – Да, я хочу выйти замуж. Я хочу иметь нормального мужа, детей. Я не знаю, почему у меня ничего не получается. Я не верю в эту вашу… магию. И верю. Я не знаю.
– Успокойтесь, – мягко произнес человек. – То, что вы не верите, никак не скажется на результате. Вера придет. И мы снимем с вас эту гадость. Вы удачно выйдете замуж.
– И что я для этого должна сделать?
– Вы должны прийти сюда через три дня, рано утром. Запишитесь первой, на семь утра. Эти три дня вы будете строго поститься. Утром, перед тем как прийти сюда, не умывайтесь, не чистите зубы, не расчесывайтесь, ничего не ешьте и не пейте. Когда у вас месячные?
– Только были, – пролепетала Даша. – А что?
– Мы не работаем с женщинами, когда у них месячные. Дальше. На пути сюда вы не должны ни с кем говорить. Заранее купите себе новую одежду. Все, что было на вас прежде, вы не должны больше никогда надевать. Не надевайте на сеанс никакого металла – ни колец, ни сережек. Часы тоже. На обратном пути вы также не должны ни с кем говорить. Когда придете домой, сразу умоетесь, причешетесь новой расческой и переоденетесь в новую одежду.
– Извините… – Ошеломленная таким количеством ограничений, Даша замялась. – Но я хочу сразу спросить. Сколько это будет стоить? Видите ли, я не слишком много зарабатываю…
– Мы не слишком много за это берем. – Великий мастер усмехнулся. – Сто вас устроит?
– Сто… чего? – совсем растерялась Даша.
– Гривен. Оплатить можете сегодня, чтобы потом не общаться азбукой глухонемых.
Он, кажется, насмехался над ней. Даша вспыхнула:
– Я согласна. И не потому, что так уж хочу выйти замуж. Просто… Просто мне интересно! – Она повернулась и пошла к двери, чувствуя спиной тяжелый взгляд человека в мантии.
Когда они с Ольгой вышли на улицу, было уже совсем темно. Противный дождь, который лил столько дней кряду, вдруг прекратился. Воздух был удивительно свежим, слегка морозным и пах совершенно изумительно. Даша никак не могла понять – чем. И вдруг поняла – пахнет снегом.
– Кажется, снег пойдет, – сказала она.
И тотчас, как будто все зависело только от одних этих Дашиных слов, в воздухе медленно закружились снежинки. Сначала робко, потом все сильнее, гуще. Когда они с Ольгой дошли до метро, снег уже валил вовсю. Он летел прямо из черного неба. И это было удивительно: из черного неба – такой белый снег.
– Что там тебе сказали? – тихо спросила она подругу.
– Знаешь, я не могу об этом… Он меня предупредил. Ну, в общем, все, как ты и предполагала. Андрей ни в чем не виноват. И он вернется. Я теперь знаю, что вернется…
Даша так и не поняла, что было на ресницах у Ольги – то ли растаявший снег, то ли слезы.
* * *
Любовь Павловна Крячко была удивительной женщиной. Она умела внушать доверие, симпатию, расположение. К сожалению, этот ее талант распространялся только на женщин. С ними Люба ладила и дружила, хотя и не всегда бескорыстно. Но, несмотря на это, подруг у нее всю жизнь было море. А вот с мужчинами получалось почему-то на удивление плохо. То есть мужчины обращали на Любу внимание, ухаживали за ней, даже женились. Правда, до женитьбы доходило всего два раза. И оба мужа Любу бросили, не пожалели. А Люба очень хотела быть замужней дамой, сидеть дома, варить мужьям борщи, готовить битки, котлеты и компоты, и даже диетические слизистые супы.От первого мужа у Любы был сын, которого она в полуторагодовалом возрасте отвезла тетке по матери, и он там так и прижился. Называл тетю Нюру мамой, вырос, окончил школу, потом ПТУ в райцентре и стал электриком в родном поселке городского типа, который так только на карте числился, а на самом деле как был всю жизнь деревней, деревней и остался. Лазил Любин сын в кошках по столбам, копал немаленький теткин огород, развел скотину – свиньи, гуси, куры и даже прихотливые индюки росли, жирели, плодились и размножались на теткином подворье. Люба деревню на дух не переносила – слава богу, что уехала, окончила педучилище и устроилась в городе. Но неизменно наведывалась на малую родину пару раз в году. Привозила кулечек пряников, кулечек конфет, бутылку газированной воды; когда сын был маленький – железную или пластмассовую машинку. Тетке – нейлоновый платок или флакон удушающе сладких духов, которые самой Любе дарили в школе на Восьмое марта. Уезжала же неизменно с полными сумками – яйца, сало, пахучее домашнее подсолнечное масло. Три-четыре самые толстые куры начинали с квохтаньем бегать по двору, предчувствуя безвременную кончину, едва Любаня, как называл ее родной сын, переступала порог теткиного дома. Для любимой племянницы тетка не жалела ни кур, ни гусей, ни даже индюков, хотя от индюков Люба всегда отказывалась – съесть такую огромную птицу одной было не под силу, а муж все так и не появлялся. Она никак не могла взять в толк почему: вроде и не дура непроходимая – всю жизнь Люба в школе преподавала домоводство; и хозяйка хорошая – шьет, вяжет, вышивает. Вся комната Любина в коммунальной квартире завешана макраме, салфеточками, вышивками в рамочках – красота. Анютины глазки, красные розы в вазе, кошечка с котятами, две собачки кудлатые, стоявшие на задних лапках, – все Любина работа, сидела, глаза портила.
Правда, был один серьезный претендент на Любину руку и большое щедрое сердце, с которым она два раза сходила в кино и один раз в Театр оперы и балета – куда уж дальше! Дальше она пригласила воздыхателя к себе домой, и вот там Любину лучшую вышивку с собачками он назвал обидным словом «кобелен», быстро выпил чаю и в Любином уютном гнезде больше не появлялся. А она потом долго ломала голову – ну чего мужикам еще нужно? Всю жизнь Люба была пышечка – так и не все любят щепок. Мужики не собаки, на кости не бросаются. Некоторые прямо так Любе и говорили, что у нее фигура просто прекрасная! Так что худеть Люба не собиралась.
Только вот почему-то к сорока годам таких любителей Любиных пышных прелестей становилось все меньше и меньше. А уж серьезных, готовых жениться – и вовсе не было. И хотя Люба заливисто хохотала, стреляла глазками и кокетничала, противное слово «целлюлит» стало сниться ей по ночам. И подруг почему-то становилось все меньше и меньше. Не приглашали Любу больше ни на дни рождения, ни на встречу Нового года, потому что Люба то руку благоверному ненароком на колено положит, то на балкон покурить позовет. Известно: седина в голову – бес в ребро, а вдруг суженый-ряженый, сто лет не встающий с родного продавленного дивана перед телевизором, возьмет да и уйдет с фигуристой Любой прямо в ее накрахмаленный коммунальный рай? И передавали друг другу подробности скандала, когда одна Любина подруга застала своего мужа, красного как рак, в супружеской кухне с крутобедрой Любой на коленях и водкой-закуской на столе. Сама подруга, медсестра, должна была быть в это время на суточном дежурстве, но почувствовала себя плохо, вызвала подмену и ушла. И, несмотря на разыгравшиеся буквально в считаные часы грипп, высокую температуру и осипшее горло, выперла Любу из семейного очага с таким треском и стуком, что отголоски были слышны еще долгие годы.
Люба сначала недоумевала, отчего это никто не приглашает, никто не зовет, а раньше от подруг отбою не было – кому шапочку свяжет, кому юбку раскроит, сейчас же даже если кто на улице встретит, только скажет «привет» и дальше пойдет. А кто и без привета, просто дальше. Однако горевала Люба недолго – потому что жизнь ее дала в одночасье такой крутой поворот, о котором она и не мечтала.
Со Светланой Петровной Парасочкой Люба Крячко познакомилась на рынке – покупала себе зимние сапоги. Перемерила она в тот день кучу обуви – и все никак не могла найти. Уже даже ноги стали мерзнуть, и она решила, что прилавок, у которого остановилась, будет последний. Если и тут ничего не отыщет, то придет в следующий раз. Но Светлана Петровна к Любиной проблеме отнеслась с пониманием. Люба хотела почему-то именно высокие сапоги, а не ботинки, хотя ее объемистые ножки не во всякие голенища помещались. И чтобы сапоги модные были, и кожаные, и не слишком дорогие, и не развалились бы через неделю. И так Люба за неполные десять минут обаяла Светлану Петровну, что та перевернула весь свой товар, сбегала на склад, но нашла-таки то, о чем Люба мечтала, и отдала по закупке – то есть по той цене, по которой сама в Москве покупала. Продала Светлана Петровна Любе отличные сапоги по дешевке, да еще и в самый разгар сезона – не иначе затмение нашло. А затем пригласила обаятельную и милую Любу вечером в гости – покупку обмыть. Люба в гости, конечно, пришла, принесла бутылку сладкого-пресладкого химического ликера, а потом стала захаживать чуть ли не каждый день – то салфетку подружке Свете принесет, то обои придет помочь клеить. Вот тогда-то в Любиной жизни все стало меняться. Светлана Петровна так к Любе привязалась, что дня без нее не могла прожить. Если Люба не у нее сидит, то непременно они по телефону говорят. И предложила Светлана Петровна задушевной подруге купить как раз освобождающееся место рядом с ней на рынке, а она, дескать, Любе всегда поможет и советом, и деньгами. Любе предложение показалось настолько заманчивым, что она тут же, прямо посреди учебного года, ушла из школы, заняла у подруги Светы денег и через две недели уже стояла рядом и бойко торговала женской обувью. Настолько бойко, что Светлана Петровна только диву давалась – казалось, что Люба всю жизнь стояла за прилавком, а не подшивала подолы «козликом» и не учила девочек прокладывать силки.