Страница:
Таков был конец последнего рыцаря Европы. Людовик, тайно помогавший швейцарцам, не скрывал своей радости и созвал французскую знать на пир – но у графов и герцогов кусок не лез в горло: они понимали, что теперь настал их черед. Королю удалось одолеть непокорных сеньоров и уничтожить почти все феодальные владения; те, кто поднимал мятежи, кончили жизнь на эшафоте или в железных клетках в подвалах замка Плесси ле-Тур. Людовик XI завершил то, что начал Карл V, – создание французской абсолютной монархии. Отныне Франция стала единым государством, везде повиновались одному королю и одному закону; никто, кроме короля, не мог содержать войска и собирать подати. Частные войны ушли в прошлое, и крестьяне могли спокойно работать на своих полях, а ремесленники – в своих мастерских. По словам летописца, крестьяне "старались поправить и заново перестроить свои жилища, расчистить свои поля, виноградники и сады. Многие из опустевших городов и округов были снова заселены".
Людовик сделал много для развития торговли, пытался ввести единые меры, уничтожить внутренние таможни и привлечь к торговой деятельности дворянство. Король создал государственную почту – учреждение, забытое со времен Римской Империи. Он управлял Францией из своего кабинета и проводил целые дни, разбирая письма и вникая в дела; по всей стране и за границей у короля были шпионы; он все знал и повсюду раскидывал свои сети, за что получил от своих врагов прозвище "всеобщего паука". Знать ненавидела короля, поэтому Людовику приходилось остерегаться; в конце жизни он редко покидал свой замок Плесси ле-Тур, прячась за унизанными железными шипами каменными стенами; посторонним было запрещено приближаться к этим стенам, и все подходы простреливались лучниками. В подвалах замка стояли железные клетки с пленными аристократами, и иногда король спускался вниз и разговаривал со своими врагами, некоторые из которых сидели в клетках по десять лет. Когда Людовик почувствовал приближение смерти, он приказал выпустить многих из них: король был очень набожен, постоянно молился и беспокоился о том, с чем он предстанет перед Господом. "У всех королей добро совмещается со злом, ибо они – люди, – писал королевский секретарь Филипп де Коммин. – Но без всякой лести можно сказать, что у Людовика было гораздо больше качеств, соответствовавших его положению короля и государя, нежели у любого другого".
В конечном счете, правление Людовика было основано на древнем принципе, лежавшем в основе всех монархий, – принципе Справедливости. "Посредством Справедливости правят короли, – писал историк тех времен, – и без их справедливости государства превратились бы в разбойные притоны". Благодаря справедливости и абсолютной власти Людовик XI создал государство, намного превосходившее мощью своих соседей. "Казалось, что вся Европа только и создана для того, чтобы ему служить", – писал де Коммин. Налоги, которые платил каждый француз, позволяли королю содержать регулярную армию: 5 тысяч кавалеристов, обученных сражаться в строю, и 25 тысяч пехотинцев, среди которых было много бесстрашных швейцарцев. Королевская артиллерия была самой многочисленной и самой совершенной в Европе: французы первыми стали отливать чугунные ядра и поставили пушки на подвижные лафеты. Сила Франции пугала соседних государей, и, хотя Людовик XI отличался миролюбием, должно было настать время, когда эта сила вырвется наружу. Это произошло в правление сына Людовика, Карла VIII; французские войска перешли Альпы и устремились на богатейшую страну Европы, Италию. Начались долгие войны, в которых Франция сражалась со всей Европой, – однако прежде, чем перейти к описанию этих войн, нам нужно познакомиться с историей других европейских государств.
РОЖДЕНИЕ ИСПАНСКОЙ МОНАРХИИ
Франция была самым сильным государством Европы, олицетворявшим в себе могущество христианской цивилизации, – недаром всех европейцев на Востоке называли франками. К юго-западу от Франции простирались выжженные солнцем степи и плоскогорья Испании, страны, долгое время бывшей полем боя между Западом и Востоком. В XIII веке мавры, когда-то владевшие почти всей Испанией, были оттеснены на юг, и отвоеванные земли были поделены между тремя христианскими королевствами – Португалией, Кастилией и Арагоном.
Арагон издавна владел несколькими графствами в южной Франции, и его порядки почти не отличались от французских. Так же, как во Франции XIII века, здесь были привыкшие к самоуправству бароны, полунезависимые города-коммуны и короли, которые время от времени пытались усмирить баронов и утвердить государственный порядок. Так же, как во Франции, арагонские крестьяне были рабами своих сеньоров, и закон гласил, что "сеньор может обращаться со своими вассалами, как ему будет угодно, и если это будет необходимо, морить их голодом или жаждой, или гноить в темнице".
В отличие от Арагона, крестьяне Кастилии сохранили свою свободу – это королевство было главной ареной сражений между христианами и маврами, и бесконечная война делала свободным всякого, кто мог держать в руках оружие. Кастилия была страной бургов, укрепленных поселков, жители которых объединялись в коммуны-"консехо"; они пахали окрестные поля, жили по своим законам и сами выбирали своих старшин. В каждом доме хранилось оружие, и каждый всадник считался рыцарем-кабальеро. "Каждый, кто пожелает стать рыцарем, да станет им", – гласил указ короля Альфонса VII.
Кастильских аристократов звали грандами; они владели обширными поместьями на завоеванных землях; эти земли обрабатывали арендаторы-мавры, которые жили своими общинами, молились в мечетях и по закону должны были носить особую одежду зеленого или синего цвета. Победители-христиане запрещали маврам носить оружие, драгоценности и отпускать бороды: борода считалась признаком благородства и знатности. Некогда многолюдные мусульманские города стояли в запустении; большая часть населения бежала перед приходом христиан. Оставшиеся мавры и евреи жили в особых, обнесенных стенами кварталах – и при этом постоянно ожидали погромов; воздух Испании был наполнен религиозной враждой, которая не утихала в течении долгих веков. Бесконечные войны с маврами сделали испанцев фанатиками веры; множество "воинов Христа" сражалось в рядах рыцарей духовных орденов: они жили, как монахи, и проводили всю жизнь на войне. Короли выступали в этих войнах как предводители христиан, это объединяло вокруг них народ и придавало силу королевской власти Церковь не враждовала с монархами, а добровольно подчинялась им, и короли своей властью назначали епископов – в Испании не было той борьбы за инвеституру, которая так долго сотрясала большую часть Европы.
Почитаемая церковь, могущественные гранды и многочисленные коммуны – таковы были три силы, на которые опирались пиренейские монархии. Когда короли нуждались в средствах, они собирали епископов, знать и выборных от коммун на многолюдные собрания, "кортесы", и кортесы назначали субсидии и налоги. Союз церкви, знати и коммун оставался сплоченным до тех пор, пока продолжалась реконкиста – отвоевание земель мавританской Испании. Однако в конце XIII века реконкиста остановилась: оттесненные на юг мавры укрепились в горах Гранады и успешно отбивали атаки рыцарских ополчений. Привыкшее жить войной рыцарство осталось без добычи – и принялось грабить свою страну; могущественные гранды развязали усобицы, стали воевать с королем и требовать деньги с коммун. Междоусобицы продолжались полтора столетия; "королевство совсем обезлюдело, все гранды жили разбоем и неправедной добычей", – писал кастильский летописец. Королевские земли и доходы были присвоены грандами; предание рассказывает, что король Энрике III однажды остановился в Бургосе и захотел пообедать – но ему ответили, что в казне нет денег даже на то, чтобы купить еды, и королю пришлось заложить свой плащ. В это время во дворце архиепископа происходил шумный пир с участием многих грандов; король переоделся в платье слуги, проник во дворец и ходил среди накрытых столов, разглядывая гостей. На следующее утро он вызвал грандов к себе и спросил, сколько королей в Кастилии. Гранды переглянулись, не зная, что ответить. "Мне кажется, что их по крайней мере двадцать, – сказал король, – но я хочу, чтобы отныне королем был я один". Энрике потребовал у грандов вернуть захваченные королевские земли – но после его смерти все пошло по-старому.
Между тем, в соседней Франции установилась абсолютная власть монархов, и многие испанцы обращали свои взоры на север, видя во французских королях образец для подражания. Среди тех, кто думал о том, как прекратить смуты и установить порядок, был Фома Торквемада, настоятель одного из монастырей и духовник наследницы кастильского престола, юной принцессы Изабеллы. Торквемада задумал объединить Испанию, обручив Изабеллу с арагонским принцем Фердинандом. Гранды не желали усиления королевской власти, поэтому приходилось действовать тайно, и Торквемада провел Фердинанда во дворец под видом погонщика ослов. План удался, Фердинанд и Изабелла стали королями объединенной Испании, а Торквемада – их первым советником; под его руководством королевская чета приступила к утверждению абсолютной монархии. Чтобы укротить мятежных грандов, Фердинанд и Изабелла обратились за помощью к коммунам и созвали "святую эрмандаду", союз городов с целью наведения порядка в стране. Ополчение коммун стало осаждать замки знати, большие бомбарды крушили стены и башни; в Каталонии восстали крестьяне, которым король обещал освобождение от рабства. В конце концов, гранды были вынуждены покориться и вернуть короне захваченные земли, а восставшие крестьяне получили свободу.
Чтобы объединить вокруг себя всех испанцев, Фердинанд и Изабелла снова подняли знамя священной войны против мавров и осадили их оплот – Гранаду. Мусульмане ожесточенно сопротивлялись, и война продолжалась десять лет; в январе 1492 года, не вытерпев мук голода, Гранада открыла ворота, и королевская чета торжественно вступила в знаменитый дворец Альгамбру – одно из чудес света, сосредоточие роскоши и изящества Востока.
– Я – сад, созданный красотой первых утренних часов, – гласила надпись на стене волшебного дворца, будто бы явившегося из сказок "Тысячи и одной ночи". Король и королева были восхищены мраморными залами, где среди тонких, уходящих в полутьму колонн, журчали струи фонтанов; в восторге от великой победы они хотели быть милостивыми к своим новым подданным, маврам, – но неумолимый Торквемада требовал изгнать всех, кто не примет христианскую веру. Был дан небольшой срок на сборы – и сотни тысяч мавров и евреев среди плача и криков отчаяния погрузились на корабли, уходящие в Африку. Им не разрешалось брать с собой золото, серебро, драгоценности – и, оставшись без средств, они были обречены на голодную смерть или на рабство.
Многие евреи и мавры приняли крещение и остались, но тайком продолжали исполнять мусульманские или иудейские обряды. Чтобы следить за этими "новыми христианами", была восстановлена инквизиция – церковные трибуналы, которые в XIII веке пытали и преследовали еретиков. Инквизиторы в монашеском одеянии ездили по городам и деревням и выслушивали доносы; уличенных в ереси десятками выводили на площади и сжигали на кострах; эта страшная церемония называлась "аутодафе", "дело веры", – впрочем, простой народ ненавидел "еретиков" и воспринимал казни, как развлечение. Торквемада был назначен Великим Инквизитором – однако суровый проповедник думал не только о ереси: его целью было поразить страхом всех врагов королевской власти – и, прежде всего, непокорную знать; всех, кто проявлял недовольство, обвиняли в ереси и пытали в застенках инквизиции.
Торквемада поставил церковь на службу государству; в обстановке религиозного воодушевления, вызванного победой, народ сплотился вокруг "католических королей". Фердинанд стал магистром трех духовно-рыцарских орденов и получил в свое распоряжение огромные средства; церковная десятина стала государственным налогом. Испания стала второй – после Франции – абсолютной монархией Европы; так же, как во Франции, в Испании появились постоянные налоги и регулярная армия. Фердинанд и Изабелла заботились о простом народе; было введено ограничение хлебных цен и запрещено ростовщичество; ростовщикам так же, как еретикам, грозили пытки "святой инквизиции". Мятежи и смуты прекратились; дворяне уже не смели грабить на дорогах, и, чтобы прокормиться, шли простыми солдатами в королевскую армию. Правда, этой армии нужно было дать дело: многочисленное и воинственное испанское дворянство – так же, как французское, – требовало войны и добычи, поэтому война между Испанией и Францией была неизбежна. Эта война началась в 1503 году, и главным полем боя стала Италия: богатства Италии влекли к себе и французов, и испанцев, и этой стране было суждено стать первой добычей новорожденных абсолютных монархий.
ИТАЛИЯ ПОСЛЕ ЧУМЫ
НОВЫЙ ВАВИЛОН
Когда-то давно Вавилон был символом цивилизации и культуры, и греческие философы ездили на Восток, чтобы приобщиться к знаниям древних народов. Греция унаследовала и преумножила эти знания, но затем пришло время варварских нашествий, и наступила долгая эпоха Cредневековья. Европа погрузилась во мрак невежества, и лишь на Востоке, в Константинополе, в подвалах монастырей сохранялись древние манускрипты, в которых излагались сокровенные знания античных философов. Когда в XV веке к Константинополю подступили полчища завоевателей-тюрок, ученые греческие монахи стали спасаться бегством на Запад. Они привозили с собой драгоценные древние рукописи и учили европейцев греческому языку. Городом, куда держали путь ученые греки, была Флоренция – в тамошнем университете преподавали греческий язык, и греки находили здесь теплый прием; они переводили на латынь привезенные с собой труды Аристотеля, Платона, Полибия и передавали флорентинцам сокровенные мысли древних философов. Козимо Медичи в старости стал страстным поклонником Платона и создал на своей вилле в Кареджи кружок любителей античности, который позже, по примеру афинской школы Платона, назвали «Академией». Многие члены этой «Академии» считали, что знания нужно искать не в Библии, а в изучении «гуманитарных наук» и трудов античных философов, что знания есть плод исследования и разума, а не божественного откровения. Этих свободомыслящих ученых называли «гуманистами», и церковь с неудовольствием смотрела, как они читают проповеди на тексты из Платона и ставят перед его изображением лампады. С помощью «гуманистов» Козимо Медичи основал несколько библиотек рукописных книг – со времен античности это были первые библиотеки в Европе, символ пробуждающейся тяги к знаниям.
Друзьями Козимо были не только философы, но и архитекторы, скульпторы и художники, стремившиеся возродить в своих произведениях древние образцы. Архитектор Филиппо Брунеллески был настолько увлечен античностью, что провел несколько лет среди руин римского форума; он измерял и зарисовывал остатки древних строений и проводил долгие часы в Пантеоне, который тогда считали чудом света: бетонный купол этого храма имел 43 метра в диаметре, и с тех времен ни один мастер не имел ни знаний, ни смелости, чтобы сотворить подобное. Когда Брунеллески предложил возвести такой же купол над огромной, недостроенной еще со времен Чумы церковью Санта Мария дель Фьоре, флорентинцы поначалу сочли его за сумасшедшего – но, в конце концов, выделили рабочих и деньги. Пятнадцать лет вся Флоренция с удивлением следила за невиданной стройкой: купол поднимался все выше и выше и, наконец, достиг высоты в 114 метров – это было самое грандиозное здание из всех, построенных до тех пор человеком, новая Вавилонская башня, символ начинающегося Нового Времени.
Возрождение древних знаний и древней культуры – таковы были суть и содержание новой эпохи, и волею случая старый банкир Козимо оказался человеком, понявшим эту суть; он первым понял, сколь огромную роль играет поддержка правителей в судьбе культуры. Он щедро раздавал деньги талантам – и под конец жизни оказался окружен людьми, совершившими революцию в мире искусства. Все это были его друзья – Донателло, воскресивший античную скульптуру, и Филиппо Липпи, перенявший дух великого Джотто и создавший новую живопись. Про Донателло рассказывали, что он годами ходил в рваном плаще, и, погруженный в свое искусство, с раздражением отворачивался от богатых подарков. Филиппо Липпи был монахом, для которого живопись заменяла молитву, и его страсть прорывалась подчас в неподобающих монаху поступках: он влюбился в юную послушницу и выкрал ее из монастыря, но римский папа простил ему прегрешения ради его таланта. К концу жизни Козимо во Флоренции появились художественные мастерские, в которых учились десятки будущих живописцев – это было начало великой эпохи, которую позднее назвали Эпохой Возрождения. В мастерской Андреа Вероккио проводились первые опыты работы с масляными красками; если раньше художники писали лишь настенные фрески по влажной штукатурке, то теперь появились настоящие картины, блистающие яркостью и глубиной красок. Это было рождение нового искусства, и при этом рождении присутствовали два ученика Вероккио – Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи.
Людовик сделал много для развития торговли, пытался ввести единые меры, уничтожить внутренние таможни и привлечь к торговой деятельности дворянство. Король создал государственную почту – учреждение, забытое со времен Римской Империи. Он управлял Францией из своего кабинета и проводил целые дни, разбирая письма и вникая в дела; по всей стране и за границей у короля были шпионы; он все знал и повсюду раскидывал свои сети, за что получил от своих врагов прозвище "всеобщего паука". Знать ненавидела короля, поэтому Людовику приходилось остерегаться; в конце жизни он редко покидал свой замок Плесси ле-Тур, прячась за унизанными железными шипами каменными стенами; посторонним было запрещено приближаться к этим стенам, и все подходы простреливались лучниками. В подвалах замка стояли железные клетки с пленными аристократами, и иногда король спускался вниз и разговаривал со своими врагами, некоторые из которых сидели в клетках по десять лет. Когда Людовик почувствовал приближение смерти, он приказал выпустить многих из них: король был очень набожен, постоянно молился и беспокоился о том, с чем он предстанет перед Господом. "У всех королей добро совмещается со злом, ибо они – люди, – писал королевский секретарь Филипп де Коммин. – Но без всякой лести можно сказать, что у Людовика было гораздо больше качеств, соответствовавших его положению короля и государя, нежели у любого другого".
В конечном счете, правление Людовика было основано на древнем принципе, лежавшем в основе всех монархий, – принципе Справедливости. "Посредством Справедливости правят короли, – писал историк тех времен, – и без их справедливости государства превратились бы в разбойные притоны". Благодаря справедливости и абсолютной власти Людовик XI создал государство, намного превосходившее мощью своих соседей. "Казалось, что вся Европа только и создана для того, чтобы ему служить", – писал де Коммин. Налоги, которые платил каждый француз, позволяли королю содержать регулярную армию: 5 тысяч кавалеристов, обученных сражаться в строю, и 25 тысяч пехотинцев, среди которых было много бесстрашных швейцарцев. Королевская артиллерия была самой многочисленной и самой совершенной в Европе: французы первыми стали отливать чугунные ядра и поставили пушки на подвижные лафеты. Сила Франции пугала соседних государей, и, хотя Людовик XI отличался миролюбием, должно было настать время, когда эта сила вырвется наружу. Это произошло в правление сына Людовика, Карла VIII; французские войска перешли Альпы и устремились на богатейшую страну Европы, Италию. Начались долгие войны, в которых Франция сражалась со всей Европой, – однако прежде, чем перейти к описанию этих войн, нам нужно познакомиться с историей других европейских государств.
РОЖДЕНИЕ ИСПАНСКОЙ МОНАРХИИ
Бойтесь Бога и воздавайте хвалу Ему,
ибо приближается час суда Его.
Девиз инквизиции.
Франция была самым сильным государством Европы, олицетворявшим в себе могущество христианской цивилизации, – недаром всех европейцев на Востоке называли франками. К юго-западу от Франции простирались выжженные солнцем степи и плоскогорья Испании, страны, долгое время бывшей полем боя между Западом и Востоком. В XIII веке мавры, когда-то владевшие почти всей Испанией, были оттеснены на юг, и отвоеванные земли были поделены между тремя христианскими королевствами – Португалией, Кастилией и Арагоном.
Арагон издавна владел несколькими графствами в южной Франции, и его порядки почти не отличались от французских. Так же, как во Франции XIII века, здесь были привыкшие к самоуправству бароны, полунезависимые города-коммуны и короли, которые время от времени пытались усмирить баронов и утвердить государственный порядок. Так же, как во Франции, арагонские крестьяне были рабами своих сеньоров, и закон гласил, что "сеньор может обращаться со своими вассалами, как ему будет угодно, и если это будет необходимо, морить их голодом или жаждой, или гноить в темнице".
В отличие от Арагона, крестьяне Кастилии сохранили свою свободу – это королевство было главной ареной сражений между христианами и маврами, и бесконечная война делала свободным всякого, кто мог держать в руках оружие. Кастилия была страной бургов, укрепленных поселков, жители которых объединялись в коммуны-"консехо"; они пахали окрестные поля, жили по своим законам и сами выбирали своих старшин. В каждом доме хранилось оружие, и каждый всадник считался рыцарем-кабальеро. "Каждый, кто пожелает стать рыцарем, да станет им", – гласил указ короля Альфонса VII.
Кастильских аристократов звали грандами; они владели обширными поместьями на завоеванных землях; эти земли обрабатывали арендаторы-мавры, которые жили своими общинами, молились в мечетях и по закону должны были носить особую одежду зеленого или синего цвета. Победители-христиане запрещали маврам носить оружие, драгоценности и отпускать бороды: борода считалась признаком благородства и знатности. Некогда многолюдные мусульманские города стояли в запустении; большая часть населения бежала перед приходом христиан. Оставшиеся мавры и евреи жили в особых, обнесенных стенами кварталах – и при этом постоянно ожидали погромов; воздух Испании был наполнен религиозной враждой, которая не утихала в течении долгих веков. Бесконечные войны с маврами сделали испанцев фанатиками веры; множество "воинов Христа" сражалось в рядах рыцарей духовных орденов: они жили, как монахи, и проводили всю жизнь на войне. Короли выступали в этих войнах как предводители христиан, это объединяло вокруг них народ и придавало силу королевской власти Церковь не враждовала с монархами, а добровольно подчинялась им, и короли своей властью назначали епископов – в Испании не было той борьбы за инвеституру, которая так долго сотрясала большую часть Европы.
Почитаемая церковь, могущественные гранды и многочисленные коммуны – таковы были три силы, на которые опирались пиренейские монархии. Когда короли нуждались в средствах, они собирали епископов, знать и выборных от коммун на многолюдные собрания, "кортесы", и кортесы назначали субсидии и налоги. Союз церкви, знати и коммун оставался сплоченным до тех пор, пока продолжалась реконкиста – отвоевание земель мавританской Испании. Однако в конце XIII века реконкиста остановилась: оттесненные на юг мавры укрепились в горах Гранады и успешно отбивали атаки рыцарских ополчений. Привыкшее жить войной рыцарство осталось без добычи – и принялось грабить свою страну; могущественные гранды развязали усобицы, стали воевать с королем и требовать деньги с коммун. Междоусобицы продолжались полтора столетия; "королевство совсем обезлюдело, все гранды жили разбоем и неправедной добычей", – писал кастильский летописец. Королевские земли и доходы были присвоены грандами; предание рассказывает, что король Энрике III однажды остановился в Бургосе и захотел пообедать – но ему ответили, что в казне нет денег даже на то, чтобы купить еды, и королю пришлось заложить свой плащ. В это время во дворце архиепископа происходил шумный пир с участием многих грандов; король переоделся в платье слуги, проник во дворец и ходил среди накрытых столов, разглядывая гостей. На следующее утро он вызвал грандов к себе и спросил, сколько королей в Кастилии. Гранды переглянулись, не зная, что ответить. "Мне кажется, что их по крайней мере двадцать, – сказал король, – но я хочу, чтобы отныне королем был я один". Энрике потребовал у грандов вернуть захваченные королевские земли – но после его смерти все пошло по-старому.
Между тем, в соседней Франции установилась абсолютная власть монархов, и многие испанцы обращали свои взоры на север, видя во французских королях образец для подражания. Среди тех, кто думал о том, как прекратить смуты и установить порядок, был Фома Торквемада, настоятель одного из монастырей и духовник наследницы кастильского престола, юной принцессы Изабеллы. Торквемада задумал объединить Испанию, обручив Изабеллу с арагонским принцем Фердинандом. Гранды не желали усиления королевской власти, поэтому приходилось действовать тайно, и Торквемада провел Фердинанда во дворец под видом погонщика ослов. План удался, Фердинанд и Изабелла стали королями объединенной Испании, а Торквемада – их первым советником; под его руководством королевская чета приступила к утверждению абсолютной монархии. Чтобы укротить мятежных грандов, Фердинанд и Изабелла обратились за помощью к коммунам и созвали "святую эрмандаду", союз городов с целью наведения порядка в стране. Ополчение коммун стало осаждать замки знати, большие бомбарды крушили стены и башни; в Каталонии восстали крестьяне, которым король обещал освобождение от рабства. В конце концов, гранды были вынуждены покориться и вернуть короне захваченные земли, а восставшие крестьяне получили свободу.
Чтобы объединить вокруг себя всех испанцев, Фердинанд и Изабелла снова подняли знамя священной войны против мавров и осадили их оплот – Гранаду. Мусульмане ожесточенно сопротивлялись, и война продолжалась десять лет; в январе 1492 года, не вытерпев мук голода, Гранада открыла ворота, и королевская чета торжественно вступила в знаменитый дворец Альгамбру – одно из чудес света, сосредоточие роскоши и изящества Востока.
– Я – сад, созданный красотой первых утренних часов, – гласила надпись на стене волшебного дворца, будто бы явившегося из сказок "Тысячи и одной ночи". Король и королева были восхищены мраморными залами, где среди тонких, уходящих в полутьму колонн, журчали струи фонтанов; в восторге от великой победы они хотели быть милостивыми к своим новым подданным, маврам, – но неумолимый Торквемада требовал изгнать всех, кто не примет христианскую веру. Был дан небольшой срок на сборы – и сотни тысяч мавров и евреев среди плача и криков отчаяния погрузились на корабли, уходящие в Африку. Им не разрешалось брать с собой золото, серебро, драгоценности – и, оставшись без средств, они были обречены на голодную смерть или на рабство.
Многие евреи и мавры приняли крещение и остались, но тайком продолжали исполнять мусульманские или иудейские обряды. Чтобы следить за этими "новыми христианами", была восстановлена инквизиция – церковные трибуналы, которые в XIII веке пытали и преследовали еретиков. Инквизиторы в монашеском одеянии ездили по городам и деревням и выслушивали доносы; уличенных в ереси десятками выводили на площади и сжигали на кострах; эта страшная церемония называлась "аутодафе", "дело веры", – впрочем, простой народ ненавидел "еретиков" и воспринимал казни, как развлечение. Торквемада был назначен Великим Инквизитором – однако суровый проповедник думал не только о ереси: его целью было поразить страхом всех врагов королевской власти – и, прежде всего, непокорную знать; всех, кто проявлял недовольство, обвиняли в ереси и пытали в застенках инквизиции.
Торквемада поставил церковь на службу государству; в обстановке религиозного воодушевления, вызванного победой, народ сплотился вокруг "католических королей". Фердинанд стал магистром трех духовно-рыцарских орденов и получил в свое распоряжение огромные средства; церковная десятина стала государственным налогом. Испания стала второй – после Франции – абсолютной монархией Европы; так же, как во Франции, в Испании появились постоянные налоги и регулярная армия. Фердинанд и Изабелла заботились о простом народе; было введено ограничение хлебных цен и запрещено ростовщичество; ростовщикам так же, как еретикам, грозили пытки "святой инквизиции". Мятежи и смуты прекратились; дворяне уже не смели грабить на дорогах, и, чтобы прокормиться, шли простыми солдатами в королевскую армию. Правда, этой армии нужно было дать дело: многочисленное и воинственное испанское дворянство – так же, как французское, – требовало войны и добычи, поэтому война между Испанией и Францией была неизбежна. Эта война началась в 1503 году, и главным полем боя стала Италия: богатства Италии влекли к себе и французов, и испанцев, и этой стране было суждено стать первой добычей новорожденных абсолютных монархий.
ИТАЛИЯ ПОСЛЕ ЧУМЫ
Италия была центром европейской цивилизации, самой населенной и богатой страной Запада. Здесь раньше, чем в других странах, началось Сжатие и выросли большие города, возродились торговля, ремесла, искусства. В середине XIII века для Италии настало время социальных революций, «благородные» дворяне лишились власти, а крестьяне получили свободу. В некоторых городах революции привели к власти самодержавных правителей; их звали «синьорами», и они были первыми абсолютными монархами Европы.
В 1348 году пришла Черная Смерть, города и деревни наполнились стенаниями, трупы умерших лежали в домах и на улицах, и нанятые коммунами могильщики свозили их к вырытым на окраинах огромным ямам. Погибло около половины населения Италии; некоторые города были покинуты бежавшим в ужасе населением; дома стояли пустые, с зияющими глазницами окон и провалившимися крышами. Торговля и ремесла пришли в упадок; флорентинское ткачество сократилось вчетверо, и богатые горожане стремились вложить свои деньги в землю, скупая поместья разорившихся дворян. Купцы и ростовщики покупали замки и титулы и превращались в новых баронов и графов, а дворяне становились наемниками, жившими войной и грабежом. Иногда они объединялись в большие отряды – "бандерии" (то есть банды) во главе с "капитанами удачи"; во время войны эти банды нанимались к какому-нибудь синьору или городу, а во время мира грабили всех подряд. Из охваченной огнем Столетней войны Франции приходили французские и английские бандерии – это было бедствие хуже чумы, и так же, как во Франции, гарантом мира и порядка могла стать лишь абсолютная власть монарха.
История двигалась по одной и той же торной дороге – к абсолютной монархии. В 1388 году синьор Милана Джан-Галеаццо Висконти провел налоговую реформу и, забрав в свои руки городскую казну, создал сильную наемную армию; недовольная знать была изгнана или подверглась репрессиям. Висконти начал войну против банд и нанимавших их городов, он мечтал об объединении страны; его войска овладели всей Северной Италией и подступили к стенам Флоренции. Во Флоренции в это время шла борьба между простым народом, "плебеями", и владевшими властью купцами и ростовщиками – городскими патрициями. Патриции жестоко расправлялись с восстаниями угнетенного плебса и одновременно призывали итальянцев на борьбу против миланского "тирана" в защиту "свободы"; не доверяя своим согражданам, они нанимали для этой борьбы французские "бандерии". Джан-Голеаццо разгромил французские банды в битве под Алессандрией и был провозглашен герцогом Ломбардии – однако в ход событий внезапно вмешалась чума; в 1402 году герцог скончался, и Северную Италию снова охватили смуты.
Через двадцать лет сын Джан-Голеаццо герцог Филиппо-Мариа предпринял новую попытку объединения Италии. Флорентинские наемники были разбиты войсками герцога, и во Флоренции начались народные волнения; к восставшему народу присоединился один из патрицианских кланов, клан Медичи, имевший личные счеты с тогдашними правителями. Козимо Медичи был крупнейшим банкиром Европы; его банк был уполномочен папой собирать церковную десятину, и конторы Медичи имелись в каждом крупном городе. Заработанные тяжким трудом монеты, которые приносили крестьяне своим священникам, сливались в сплошной поток, перетекавший в Рим через сундуки и сейфы Медичи, – и этот поток оставлял на дне сейфов золотой осадок, питавший Флоренцию. Все, чего не хватало Козимо Медичи, – это власти над собственным городом, власти, которая позволила бы подавить конкурирующие банки и торговые дома, – и великий банкир решил захватить власть, встав во главе простого народа. В 1433 году народ одержал победу, патрициям пришлось бежать из Флоренции, а те, что остались, были вынуждены платить огромные налоги – и, в конце концов, разорились.
Козимо Медичи стал единственным хозяином города – и в жизни Флоренции произошли удивительные перемены. Банкир, заботившийся лишь о своей выгоде, стал заботиться о своем народе; финансист стал монархом, а банк Медичи – банком Флоренции. На деньги Медичи мостили улицы, создавали мастерские и выдавали пособия беднякам; Флоренция постепенно оживала после Великой Чумы и снова наполнялась трудовым людом. Как раньше, шумели огромные рынки и купцы с гордостью выставляли на продажу свой товар – только теперь главным товаром Флоренции было не сукно, а шелк, переливающиеся шелковые ткани, излюбленная одежда богатых и знатных. Козимо, как рачительный хозяин, ходил по рынкам и вникал во все дела; он не выставлял напоказ своей власти и оставался с виду обычным добрым буржуа. Он страдал подагрой и опирался на палку – но всегда уступал дорогу старикам; на своей вилле он ухаживал за виноградником, словно простой крестьянин, и любил поговорить с сельчанами о хозяйстве. Козимо помогал беднякам, щедро раздавал милостыню и построил много церквей: летописцы говорят, что его до конца жизни мучили укоры совести – ведь Иисус запретил ростовщичество, и Козимо чувствовал себя виноватым перед Господом Богом. В старости его часто видели задумчивым и печальным; Козимо стоял, опершись на посох, в саду своей виллы и часами смотрел на раскинувшийся внизу город, на огромный людской муравейник – он, наверное, не раз сравнивал его в мыслях с древним Вавилоном, где некогда люди вознамерились построить башню высотой до небес. Флоренция была Новым Вавилоном, и на глазах Козимо здесь возводили новую "Вавилонскую башню" – огромный собор Санта Мария дель Фьоре; здесь рождались новая цивилизация и новая культура – и Козимо, опершись на посох, смотрел, как начинается Возрождение.
В 1348 году пришла Черная Смерть, города и деревни наполнились стенаниями, трупы умерших лежали в домах и на улицах, и нанятые коммунами могильщики свозили их к вырытым на окраинах огромным ямам. Погибло около половины населения Италии; некоторые города были покинуты бежавшим в ужасе населением; дома стояли пустые, с зияющими глазницами окон и провалившимися крышами. Торговля и ремесла пришли в упадок; флорентинское ткачество сократилось вчетверо, и богатые горожане стремились вложить свои деньги в землю, скупая поместья разорившихся дворян. Купцы и ростовщики покупали замки и титулы и превращались в новых баронов и графов, а дворяне становились наемниками, жившими войной и грабежом. Иногда они объединялись в большие отряды – "бандерии" (то есть банды) во главе с "капитанами удачи"; во время войны эти банды нанимались к какому-нибудь синьору или городу, а во время мира грабили всех подряд. Из охваченной огнем Столетней войны Франции приходили французские и английские бандерии – это было бедствие хуже чумы, и так же, как во Франции, гарантом мира и порядка могла стать лишь абсолютная власть монарха.
История двигалась по одной и той же торной дороге – к абсолютной монархии. В 1388 году синьор Милана Джан-Галеаццо Висконти провел налоговую реформу и, забрав в свои руки городскую казну, создал сильную наемную армию; недовольная знать была изгнана или подверглась репрессиям. Висконти начал войну против банд и нанимавших их городов, он мечтал об объединении страны; его войска овладели всей Северной Италией и подступили к стенам Флоренции. Во Флоренции в это время шла борьба между простым народом, "плебеями", и владевшими властью купцами и ростовщиками – городскими патрициями. Патриции жестоко расправлялись с восстаниями угнетенного плебса и одновременно призывали итальянцев на борьбу против миланского "тирана" в защиту "свободы"; не доверяя своим согражданам, они нанимали для этой борьбы французские "бандерии". Джан-Голеаццо разгромил французские банды в битве под Алессандрией и был провозглашен герцогом Ломбардии – однако в ход событий внезапно вмешалась чума; в 1402 году герцог скончался, и Северную Италию снова охватили смуты.
Через двадцать лет сын Джан-Голеаццо герцог Филиппо-Мариа предпринял новую попытку объединения Италии. Флорентинские наемники были разбиты войсками герцога, и во Флоренции начались народные волнения; к восставшему народу присоединился один из патрицианских кланов, клан Медичи, имевший личные счеты с тогдашними правителями. Козимо Медичи был крупнейшим банкиром Европы; его банк был уполномочен папой собирать церковную десятину, и конторы Медичи имелись в каждом крупном городе. Заработанные тяжким трудом монеты, которые приносили крестьяне своим священникам, сливались в сплошной поток, перетекавший в Рим через сундуки и сейфы Медичи, – и этот поток оставлял на дне сейфов золотой осадок, питавший Флоренцию. Все, чего не хватало Козимо Медичи, – это власти над собственным городом, власти, которая позволила бы подавить конкурирующие банки и торговые дома, – и великий банкир решил захватить власть, встав во главе простого народа. В 1433 году народ одержал победу, патрициям пришлось бежать из Флоренции, а те, что остались, были вынуждены платить огромные налоги – и, в конце концов, разорились.
Козимо Медичи стал единственным хозяином города – и в жизни Флоренции произошли удивительные перемены. Банкир, заботившийся лишь о своей выгоде, стал заботиться о своем народе; финансист стал монархом, а банк Медичи – банком Флоренции. На деньги Медичи мостили улицы, создавали мастерские и выдавали пособия беднякам; Флоренция постепенно оживала после Великой Чумы и снова наполнялась трудовым людом. Как раньше, шумели огромные рынки и купцы с гордостью выставляли на продажу свой товар – только теперь главным товаром Флоренции было не сукно, а шелк, переливающиеся шелковые ткани, излюбленная одежда богатых и знатных. Козимо, как рачительный хозяин, ходил по рынкам и вникал во все дела; он не выставлял напоказ своей власти и оставался с виду обычным добрым буржуа. Он страдал подагрой и опирался на палку – но всегда уступал дорогу старикам; на своей вилле он ухаживал за виноградником, словно простой крестьянин, и любил поговорить с сельчанами о хозяйстве. Козимо помогал беднякам, щедро раздавал милостыню и построил много церквей: летописцы говорят, что его до конца жизни мучили укоры совести – ведь Иисус запретил ростовщичество, и Козимо чувствовал себя виноватым перед Господом Богом. В старости его часто видели задумчивым и печальным; Козимо стоял, опершись на посох, в саду своей виллы и часами смотрел на раскинувшийся внизу город, на огромный людской муравейник – он, наверное, не раз сравнивал его в мыслях с древним Вавилоном, где некогда люди вознамерились построить башню высотой до небес. Флоренция была Новым Вавилоном, и на глазах Козимо здесь возводили новую "Вавилонскую башню" – огромный собор Санта Мария дель Фьоре; здесь рождались новая цивилизация и новая культура – и Козимо, опершись на посох, смотрел, как начинается Возрождение.
НОВЫЙ ВАВИЛОН
Уж полночь близится, и сон
Объял огромный Вавилон…
Гейне. «Валтасар».
Когда-то давно Вавилон был символом цивилизации и культуры, и греческие философы ездили на Восток, чтобы приобщиться к знаниям древних народов. Греция унаследовала и преумножила эти знания, но затем пришло время варварских нашествий, и наступила долгая эпоха Cредневековья. Европа погрузилась во мрак невежества, и лишь на Востоке, в Константинополе, в подвалах монастырей сохранялись древние манускрипты, в которых излагались сокровенные знания античных философов. Когда в XV веке к Константинополю подступили полчища завоевателей-тюрок, ученые греческие монахи стали спасаться бегством на Запад. Они привозили с собой драгоценные древние рукописи и учили европейцев греческому языку. Городом, куда держали путь ученые греки, была Флоренция – в тамошнем университете преподавали греческий язык, и греки находили здесь теплый прием; они переводили на латынь привезенные с собой труды Аристотеля, Платона, Полибия и передавали флорентинцам сокровенные мысли древних философов. Козимо Медичи в старости стал страстным поклонником Платона и создал на своей вилле в Кареджи кружок любителей античности, который позже, по примеру афинской школы Платона, назвали «Академией». Многие члены этой «Академии» считали, что знания нужно искать не в Библии, а в изучении «гуманитарных наук» и трудов античных философов, что знания есть плод исследования и разума, а не божественного откровения. Этих свободомыслящих ученых называли «гуманистами», и церковь с неудовольствием смотрела, как они читают проповеди на тексты из Платона и ставят перед его изображением лампады. С помощью «гуманистов» Козимо Медичи основал несколько библиотек рукописных книг – со времен античности это были первые библиотеки в Европе, символ пробуждающейся тяги к знаниям.
Друзьями Козимо были не только философы, но и архитекторы, скульпторы и художники, стремившиеся возродить в своих произведениях древние образцы. Архитектор Филиппо Брунеллески был настолько увлечен античностью, что провел несколько лет среди руин римского форума; он измерял и зарисовывал остатки древних строений и проводил долгие часы в Пантеоне, который тогда считали чудом света: бетонный купол этого храма имел 43 метра в диаметре, и с тех времен ни один мастер не имел ни знаний, ни смелости, чтобы сотворить подобное. Когда Брунеллески предложил возвести такой же купол над огромной, недостроенной еще со времен Чумы церковью Санта Мария дель Фьоре, флорентинцы поначалу сочли его за сумасшедшего – но, в конце концов, выделили рабочих и деньги. Пятнадцать лет вся Флоренция с удивлением следила за невиданной стройкой: купол поднимался все выше и выше и, наконец, достиг высоты в 114 метров – это было самое грандиозное здание из всех, построенных до тех пор человеком, новая Вавилонская башня, символ начинающегося Нового Времени.
Возрождение древних знаний и древней культуры – таковы были суть и содержание новой эпохи, и волею случая старый банкир Козимо оказался человеком, понявшим эту суть; он первым понял, сколь огромную роль играет поддержка правителей в судьбе культуры. Он щедро раздавал деньги талантам – и под конец жизни оказался окружен людьми, совершившими революцию в мире искусства. Все это были его друзья – Донателло, воскресивший античную скульптуру, и Филиппо Липпи, перенявший дух великого Джотто и создавший новую живопись. Про Донателло рассказывали, что он годами ходил в рваном плаще, и, погруженный в свое искусство, с раздражением отворачивался от богатых подарков. Филиппо Липпи был монахом, для которого живопись заменяла молитву, и его страсть прорывалась подчас в неподобающих монаху поступках: он влюбился в юную послушницу и выкрал ее из монастыря, но римский папа простил ему прегрешения ради его таланта. К концу жизни Козимо во Флоренции появились художественные мастерские, в которых учились десятки будущих живописцев – это было начало великой эпохи, которую позднее назвали Эпохой Возрождения. В мастерской Андреа Вероккио проводились первые опыты работы с масляными красками; если раньше художники писали лишь настенные фрески по влажной штукатурке, то теперь появились настоящие картины, блистающие яркостью и глубиной красок. Это было рождение нового искусства, и при этом рождении присутствовали два ученика Вероккио – Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи.