Пленив Владимир, пошли татары, эти окаянные кровопийцы, на великого князя Юрия. Часть татар пошла к Ростову, а другая часть к Ярославлю, а иные пошли на Волгу на Городец, и пленили они все земли по Волге до самого Галича Мерьского; а другие татары пошли на Переяславль, и взяли его, а оттуда пленили все окрестные земли и многие города вплоть до Торжка. Взяли они, в один месяц февраль, четырнадцать городов, не считая слобод и погостов.
   И пришли безбожные татары на Сить против великого князя Юрия. И встретились оба войска, и была битва жестокая, и побежали наши перед иноплеменниками. И тут убит был князь Юрий. А случилось это несчастье месяца марта в четвёртый день. Так был убит великий князь Юрий на реке Сити, и многие из его дружины погибли здесь…
   В год 6748* пришёл Батый к Киеву с большой силой, с многим множеством воинов своих, и окружили они город, и обступила сила татарская, и был город в великой осаде. Был Батый у города, а воины его окружали город. И нельзя было голоса слышать от скрипения телег его, от рёва множества верблюдов его, ржания стад коней его, и была вся земля Русская наполнена воинами.
   Поставил Батый пороки около города, у Ляшских ворот. Пороки непрестанно били день и ночь и разрушили стены. Вышли горожане на остатки стены, и было видно, как тут ломались копья, разбивались на куски щиты, стрелы помрачили свет. Горожане были побеждены и воевода Дмитр ранен, а татары взошли на стены и там засели. Но в тот же день и ночь горожане построили другие стены около церкви Святой Богородицы. На другой день татары начали приступ, был большой бой между ними и защитниками. Люди укрылись в церкви, влезли на церковные своды со своим добром, и от тяжести рухнули вместе с ними стены церковные. Так город был захвачен воинами. Дмитра вывели раненым и не убили мужества его ради.
   Батый же, взяв Киев, узнал, что Даниил[2] в Угорской земле, пошёл сам на Владимир-Волынский и подошёл к городу Колодяжну. Он наставил двенадцать пороков, но не мог он разбить стены и стал подговаривать людей. Они же, послушав его злого совета, сдались и были перебиты. Затем Батый подошёл к Изяславлю и Каменцу и взял их. Видел он, что не сможет взять города Кременец и Данилов, и отошёл от них. И пришёл к Владимиру, и взял его приступом, и избил всех, не щадя. И также Галич и многие другие города, которым и числа нет…"
   В начале 1241 года орда хана Батыя, оставив после себя тлеющие развалины, ушла на запад – в Польшу и Венгрию. 9 апреля татаро-монголы встретились с польскими и немецкими рыцарями у силезского городка Легница. Монгольские сабли пожали страшную жатву, около 40 тысяч поляков и немцев остались на поле сражения; после боя монголы для подсчёта отрезали уши убитым и наполнили ими десятки мешков. Через два дня на Венгерской равнине у реки Шайо основные силы орды встретились с 60-тысячным войском венгерского короля Белы IV. Монгольские отряды со всех сторон окружили колонну венгерских рыцарей, на расстоянии обстреливая её из луков и уклоняясь от контратак. Стрелы пробивали кольчуги и панцири; они падали так густо, как будто шёл снег. Агония венгерской армии продолжалась шесть дней, и лишь немногие израненные воины вернулись к венгерской столице Пешту. Бела IV бежал в Германию и рассказал об истреблении венгров, о гибели городов и сёл; Германию охватила паника, тысячи людей молились в церквях: "Господи, избави нас от ярости татар". Западную Европу спасло чудо: орда Батыя внезапно остановилась, собралась в огромную конную лаву и стремительно повернула назад – на восток. Где-то там, в далёких монгольских степях, умер великий хан всех монголо-татарских племён, сын Чингисхана Угэдэй, – и Бату-хан возвращался назад, чтобы бороться за власть.
   Европейские короли и князья с тревогой ожидали нового нашествия страшной орды. Они каждый год ждали, что татары вернутся – и, чтобы договориться с ними, римский папа послал в далёкую Монголию своего посла Плано Карпини. Путь Плано Карпини пролегал через русские земли, и он неделями ехал по опустошённой равнине, среди пожарищ, где были только тела мёртвых – и не сыскать живых. Папский посол аккуратно записывал всё, что видел и оставил наполненное ужасом описание КОНЦА ДРЕВНЕЙ РУСИ. "Татары… произвели великое избиение в земле Руссии, – писал посол. – Они разрушили города и крепости и убили людей… Когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мёртвых людей, лежащие в поле…"

Глава VI
История Других Миров

   Таких зверств и жестокостей,
   которые совершали варвары, не было
   с древности…
Шэнь Пу.

ДАЛЕКАЯ СТРАНА СИНОВ

   Теперь нам предстоит познакомиться с историей Других Миров – далёких стран, расположенных на краю света, там, где из волн океана поднимается солнце. До путешествия Марко Поло европейцы знали лишь названия этих стран – полузабытые странные слова, пришедшие из другой эпохи, когда корабли александрийских купцов плавали к Великому Заливу, на берегах которого располагалась загадочная «Страна Синов». Син, или Цинь – это было название древней династии, когда-то правившей Китаем; каждая новая династия давала стране свое имя, и во времена Марко Поло это государство называлось уже не Цинь, а Юань. Однако в обыденной жизни китайцы называли свою страну просто Поднебесной, а море, омывающее её на востоке – просто Морем: мало кто из них знал о существовании других морей и других стран, когда-то открытых путешественником Чжан Цянем. Их мир – это была Великая Равнина на берегах двух рек, Жёлтой и Голубой, Хуанхэ и Янцзы. На западе равнина оканчивалась у подножия покрытых снегами гор, а на севере простиралось Песчаное Море – пустыня Гоби, где жили жестокие и кровожадные племена варваров. Это был народ кентавров – людей, неразлучных со своими конями и страшными, бьющими без промаха луками; там, в Степи, постоянно кипели войны между родами и племенами и умение убивать почиталось высшим достоинством мужчины. Время от времени племена Степи объединялись и страшной волной накатывались на Великую Равнину – такое нашествие, затопившее не только Китай, но и весь мир, произошло в IV веке – оно положило грань между эпохой древнего мира и эпохой средневековья.
   В начале V века Северный Китай представлял собой опустевшую равнину, быстро зараставшую лесами. Города лежали в развалинах; возле руин столицы, Чанъани, возвышался огромный курган, сложенный из голов её жителей. Кое-где на равнине кочевали со своими стадами племена сяньби – новые владыки Китая; они собирали дань с уцелевших крестьян и называли их "подлым людом". Вожди племён и родов именовали себя "ванами" и "гунами" и владели обширными поместьями с рабами; по закону, каждый воин мог иметь до 60 рабов. "Ваны" и "гуны" воевали между собой и с сохранившимися на Юге китайскими царствами, всадники-сяньби перед боем раздавали "подлому люду" оружие и плетьми гнали его на врага, они захватывали и уводили с Юга десятки тысяч пленных. По свидетельству летописца, "таких зверств и жестокостей, которые совершали варвары, не было с древности… счастливы те, кого только угоняют на север и превращают в рабов…"
   Вожди кочевников брали себе китайских наложниц и привыкали к китайской роскоши и китайской одежде, со временем они стали перенимать и китайские методы управления, завели китайских чиновников и китайский церемониал – начался процесс СОЦИАЛЬНОГО СИНТЕЗА. В конце V века правитель Тоба Хун II попытался перестроить своё варварское государство по образцу великих древних империй, он подчинил родовых вождей, запретил носить при дворе варварскую одежду и разговаривать на варварском языке. Тоба Хун поощрял буддийских монахов, которые приходили по Шёлковому Пути из стран Запада и распространяли в Китае учение Будды, создавали пещерные храмы и строили пагоды. В конечном счёте, реформы закончились неудачей, после смерти Тоба Хуна кочевники восстали и страна снова погрузилась в усобицы. Лишь в 580-х годах полководцу Ян Цзяню удалось объединить Китай и подчинить "гунов" и "ванов"; к этому времени разница между китайцами и сяньби почти стёрлась, и вожди сяньби превратились в китайскую знать; эта знать сохранила своё высокомерие и воинственность – но в отличие от своих предков новые аристократы умели не только скакать на лошади, но и исполнять придворные церемонии.
   Ян Цзянь остался в памяти поколений как великий полководец, восстановивший Империю и основавший новую династию Суй. Взяв за образец установления династии Хань, Ян Цзянь издал кодекс законов, назначил чиновников в округа и уезды, организовал сбор налогов и восстановил старинную систему "цзинь-тянь", в соответствии с которой каждому крестьянину полагался земельный надел в 100 му (около 5 га). "Правление императора отмечалось снисходительностью, – говорит летопись, – законы были чёткими и ясными, он всё делал сам, был бережливым и экономным". Однако, несмотря на свои добродетели, Ян Цзянь не отменил рабства, и эпоха Суй была временем господства знатных кланов, владевших поместьями с тысячами рабов – императоры лишь дисциплинировали эту знать, присвоили ей титулы и ранги и переписали её в родовых списках.
   Правда, прекращение междоусобных войн на время облегчило жизнь народа; деревни снова стали многочисленными, а города – многолюдными. Однако сын и преемник Ян Цзяня, Ян Гуан (604-613), не берёг сил народа и растратил мощь возрождённой Империи на великие стройки: была восстановлена Великая Стена и прорыт пересёкший половину страны Великий Канал. Это было грандиозное сооружение – широкое каменное ложе канала шло на одном уровне, прорезая холмы и поднимаясь над низинами на огромных дамбах – и работавшим в полях крестьянам казалось, что паруса джонок плывут по небу. На строительстве канала было занято три миллиона крестьян, которые, отбывая трудовую повинность, сменялись каждые два месяца. Еще два миллиона рабочих строили новую столицу, Лоян – огромный город из великолепных дворцов и парков. Один из парков в окрестностях столицы имел в окружности сто километров – это был зачарованный мир, куда были собраны редкие птицы, звери и деревья со всей Поднебесной. Сотни тысяч рабочих вырыли большое озеро, и, насыпав посреди него высокую гору, воздвигли на ней дворец изумительной красоты, посадили деревья, устроили беседки, гроты и водопады. Когда императору доложили о завершении строительства Великого Канала, он приказал построить огромные "джонки с головами дракона" – плавучие дворцы, в которых императорский двор отправился в путешествие по стране. Флотилия растянулась на десятки километров, 80 тысяч рабов под щёлканье плетей тянули по каналу огромные корабли, небо днём и ночью освещалось фейерверками, на палубах пели и танцевали наложницы – а на утро после прохождения флотилии стража собирала вдоль канала трупы умерших от изнеможения бурлаков.
   Бесконечные мобилизации на великие стройки и в дальние походы довели народ до изнеможения, в деревнях некому было пахать и сеять, начался голод – но император и знатные не открывали своих амбаров. В ответ на первые волнения Ян Гуан приказал отобрать у крестьян железные вилы, серпы, ножи – но эта мера не помогла; в 612 году голод поднял народ на восстания, охватившие всю долину Жёлтой Реки. Бежавшие от своих хозяев рабы собирались в отряды и армии, к ним присоединялись тысячи свободных крестьян; началась крестьянская война, которая продолжалась 12 лет. Каратели проявляли страшную жестокость, после разгрома одной из крестьянских армий было заживо похоронено 300 тысяч человек. Но жестокость не помогла, повстанцы контролировали многие округа, государство разваливалось, наместники провинций становились независимыми князьями. В 618 году Ян Гуан был убит своими гвардейцами, и наместник Тайюани Ли Юань провозгласил себя первым императором династии Тан. К этому времени страна лежала в развалинах, в огне войны погибло 2/3 населения. Повсюду простирались запустевшие поля, и чиновники докладывали новому императору о том, что на обширных пространствах лишь изредка встречаются следы людей, что положение хуже, чем во времена господства кочевников. Склонившись перед сидящим на троне императором, сановники ждали его приказаний, и Ли Юань, как положено по ритуалу, в задумчивости и молчании сидел, обратившись лицом к югу. Наконец, он встал и объявил свою волю:
   – Прежняя эпоха окончилась, – в напряжённой тишине сказал император, – династия Суй забыла о своём долге и утратила мандат Неба.
   Он сделал паузу, чтобы выделить главное.
   – Теперь начинается новая эпоха Тан. Главное сейчас – успокоить и накормить народ.

ЛЕГЕНДА О ЗОЛОТОМ ВЕКЕ

   Полог жемчужный, резные столбы,
   жёлтых цапель парад,
   Вожжи парчовые, бивни мачт,
   белые чайки парят.
   Сил нет смотреть: жаль эту даль…
   пляски минувших дней…
Ду Фу. Восемь стансов об осени .

   Ли Юань сделал всё, чего требовал восставший народ – открыл все амбары и роздал хлеб голодающим, отменил на время налоги, запретил солдатам входить в деревни и грабить крестьян. Рабы получили свободу, жестокие законы Ян Гуаня были отменены, императорские сады были открыты для простых людей – и даже дворцовых наложниц отпустили к их семьям. Народ постепенно успокоился и восстания прекратились; отряды, отказавшиеся сложить оружие, были разбиты, и в стране установился мир. В 626 году императором стал сын Ли Юаня Тайцзун, вошедший в историю как идеальный государь, неусыпно пекущийся о простом народе. Советником Тайцзуна был легендарный «человек-зеркало» Вэй Чжэн, мудрый монах, помогавший императору восстановить справедливое управление. Была восстановлена система «цзинь-тянь», и все крестьяне получили одинаковые наделы в 100 му, налог не превосходил 1/20 урожая, повинности были лёгкими и необременительными. В случае неурожая крестьянам помогали зерном и деньгами, чиновники были обязаны следить за благосостоянием крестьянских хозяйств.
   Раны войны были постепенно залечены, и в период Кайюань (713-40) Срединное Государство достигло невиданного расцвета. "Период Кайюань был полным и цветущим днём, – писал великий поэт Ду Фу, – даже мелкие города таили в себе бесчисленное множество семейств. Сверкали потоки струящегося риса и белело просо, и казённые, и частные амбары скрывали несметные богатства. На дорогах страны не встречалось ни шакалов, ни тигров… мужчины трудились на полях, женщины разводили тутовый шелкопряд". Повозки с товарами переполняли дороги, торговые города процветали, из гаваней каждый день выходили тысячи судов. Император Тайцзун разгромил владык Степи, тюрок, и открыл торговую дорогу на запад; караваны гружёных шёлком и фарфором верблюдов шли по Великому Шёлковому Пути в Бухару и Самарканд. По этой дороге в 627 году отправился в Индию буддийский монах Сюань Цзян, он оставил подробное описание этой страны и вновь открыл для обитателей Поднебесной далёкий мир Запада. Возвратившись на родину, Сюань Цзян построил в Чанъани знаменитую Пагоду Диких Гусей – это была сложенная из кирпича башня высотой в 65 метров, она приводила в изумление жителей столицы: ведь китайцы не умели строить кирпичных и каменных зданий, и это непростое искусство пришло из Индии вместе с буддийскими монахами. Чанъань, великолепная столица Империи, была городом изящных деревянных дворцов и парков с прудами, павлинами и золотыми рыбками; здесь жили сановники и министры, окружённые десятками слуг и выезжавшие в роскошных экипажах.
   В начале эпохи Тан великий император Тайцзун восстановил старинную экзаменационную систему, существовавшую ещё во времена Хань: отныне чиновником или министром мог стать лишь кандидат, сдавший экзамен на учёную степень. Это вызвало протест немногих переживших крестьянскую войну сяньбинских знатных родов – но им пришлось смириться перед всемогущим императором. Новая знать эпохи Тан состояла из учёных-чиновников, получавших должности, выдержав тяжёлый экзамен: кандидаты должны были продемонстрировать знание теории управления, основанной на древних трудах Конфуция, Мэн-цзы, Хань Фэя – и в придачу должны были показать умение излагать свои мысли в стихах. Суть тогдашней теории управления сводилась к словам Конфуция: "Если достаточно пищи, то народ доверяет правителю",– поэтому нужно было заботиться о поддержании системы равных наделов, о поощрении земледелия и экономии в расходах; нужно было регулировать цены на рынке и поддерживать государственные монополии на жизненно важные ремёсла – производство железа и добычу соли.
   Использовать силу государства, чтобы обеспечить народ пищей и гарантировать ему безопасность – это была основная идея Конфуция, идея, лежавшая в основании всех восточных монархий. Из этой идеи следовало, что во времена голода надо отнимать у богатых, чтобы отдать бедным, что люди должны быть братьями и любить друг друга – следовало то, что говорили Христос, Мухаммед, Будда и другие пророки. Всё это составляло содержание учения, которое теперь называют социализмом – и Империя Тан была социалистическим государством – так же, как Империя Хань и древние империи Ближнего Востока. Крестьянская война и революция отдали власть в руки учёных чиновников, "шеньши", и учёные-чиновники писали сочинения о том, как вспомоществовать народу и обеспечить спокойствие государства. Традиция требовала, чтобы каждый культурный человек умел высказать свои мысли в стихах – и они писали прекрасные стихи, звучавшие, как проповеди Христа:
 
О, если бы такой построить дом
Под крышею громадною одной,
Чтоб миллионы комнат были в нём
Для бедняков, обиженных судьбой.
Чтоб не боялся ветра и дождя
И как гора, был прочен и высок,
И если бы, по жизни проходя,
Его я наяву увидеть мог,
Тогда – пусть мой развалится очаг
Пусть я замёрзну – лишь бы было так…
 
   Эти строки написал великий поэт Ду Фу в несчастный для себя день – когда ураган разрушил его дом из тростника и соломы. Он был начальником районного отдела образования в одной из провинций на юге Китая, одним из многих учёных чиновников, носивших красный форменный халат. Он часто ночевал на работе, стараясь разобрать скопившиеся дела – и помочь всем, кому он мог помочь:
 
Прозрачная осень. Ночная прохлада
Платаны у реки
Ночую один в одинокой управе
Смотрю на огарок свечи.
 
   Он много ездил по провинции, инспектировал школы в деревнях и городах – ведь почти в каждой деревне была школа, где сельский учитель учил детей грамоте и счёту. Он останавливался в живописных местах, любовался природой и сочинял стихи:
 
Я слышу шум ветвей стареющего леса,
К сияющей луне свой поднимаю взгляд,
Но красота небес и эта даль речная,
От одиноких дум меня не исцелят…
 
   Эпоха Тан была временем великих поэтов – может быть, это была единственная эпоха, когда миром управляли поэты – стихи сочиняли императоры и министры, и каждый приём во дворце превращался в поэтическое соревнование. Стихи читали во дворцах и на улицах, они превращались в народные песни – в это трудно поверить, но дошедшая до нашего времени антология танской поэзии содержит 50 тысяч стихотворений, принадлежащих двум тысячам авторов. Нигде – ни в Азии, ни в Европе – никогда не было такого чудесного расцвета поэзии. Самым знаменитым поэтом тех времён был Ли Бо, долго живший отшельником в горах и изысканным языком воспевавший красоту гор, долин, облаков:
 
Плывут облака отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц улетела последняя стая,
Гляжу я на горы – и горы глядят на меня,
И долго глядим мы, друг другу не надоедая.
 
   Созерцание красот природы было любимым занятием учёных-чиновников; в дни отдыха они выезжали из столицы в горы, взбирались на вершины, любовались водопадами, пили вино и читали друг другу стихи. Они окружали свои городские дома маленькими садами с прудами, беседками, цветниками; их лёгкие, стоявшие посреди зелени дома были воплощением изящества – раскрашенные цветным лаком балки, ажурные галереи, причудливые коньки на крышах. Стены этих игрушечных дворцов были из толстой белой бумаги – и лишь по низу стены шли лакированные деревянные панели; всё убранство составляли лежавшие на полу циновки, вышитые подушки, расписные ширмы и большие фарфоровые вазы. Одежда мужчин и женщин была из струящегося шёлка с вышитыми на нём диковинными животными и прекрасными цветами; эпоха Тан – это был мир красоты и изящества, золотой век, легенда о котором жила столетия. Это был мир, хрупкий, как фарфоровая ваза, падающая на мраморный пол: золотой век продолжался лишь сто лет – а затем снова наступила осень истории, и поэтам оставалось лишь вздыхать об утраченном времени:
 
Полог жемчужный, резные столбы,
Жёлтых цапель парад.
Вожжи парчовые, бивни мачт,
Белые чайки парят.
Сил нет смотреть: жаль эту даль…
Пляски минувших дней.
Самое сердце китайской земли…
Вотчина древних царей.
 

КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ

   Я подобен белой обезьяне,
   Плачущей во время снегопада…
Ду Фу.

   Главными героями легенды о золотом веке были поэт Ли Бо, император Сюаньцзун (713-56) и его возлюбленная, красавица Ян Гуй-фэй. О любви императора и «драгоценной наложницы» Ян были написаны сотни стихов, они были неразлучны, и, когда император устраивал дела девяти областей, Гуй-фэй всегда ездила с ним в одной колеснице. Вместе с ним она коротала снежные ночи на горе Ли и встречала весеннее утро в Шанъянском дворце. Они вместе бродили по берегу Южного моря и любовались огромными магнолиями у подножия Эмэя.
 
…Листва скрывает птиц поющих стаю,
И ароматный лёгкий ветерок
Красавицу внезапно остановит
Хотя б на миг – на самый краткий срок.
 
   Ли Бо показывал на покрытую пенистыми лесами вершину и рассказывал о своей отшельнической жизни в хижине у водопада – вон там, на краю облаков. "Разве можно жить на краю облаков?" – спрашивала Гуй-фэй.
 
Меня спрашивают, как вы там живёте -
– в голубых горах?
Смеюсь и не отвечаю… Сердце моё спокойно.
Цветок персика уносится струёй и исчезает
Есть другой мир – не наш человеческий…
 
   На личико Гуй-фэй на мгновение набегала задумчивость, но она тут же прыскала смехом и толкала поэта в бок:
 
Дайте Ли Бо один жбан вина,
И он напишет сотню стихов.
Вот он дремлет
В кабачке на базаре в Чанъани,
Император присылает за ним,
Но он не идёт в императорскую лодку.
Он говорит: "Я слуга вашего величества,
Но когда я пьян, я сам – небожитель".
 
   Сын неба Сюаньцзун слушал стихи, улыбался и тоже смотрел на горы. Но потом они перестали ездить по стране. Мир Сюаньцзуна сузился до размеров Шанъянского дворца, а Вселенная – до улыбки Гуй-фэй. Пиры и фейерверки сменяли друг друга, император сочинял для Гуй-фэй мелодии и сам играл их на флейте, а Ли Бо читал стихи:
 
Ветерок шелестит,
Над ночными цветами струясь,
На террасе Гусу
Веселится подвыпивший князь.
А красотка Си Ши
Танцевать попыталась, хмельная,
Но уже засмеялась,
На ложе из яшмы склонясь.
 
   – Почему ты сравниваешь мою Гуй-фэй с "сокрушающей царство" Си Ши? – удивлённо спрашивал император.
   – Когда Си Ши подарили ускому князю, он тоже оставил все дела, государство пришло в упадок и погибло, – отвечал Ли Бо – или, может быть, не отвечал, а только думал: ведь мало кто осмелился бы сказать такое императору, потерявшему голову от любви. Как бы то ни было, слишком дерзкий Ли Бо вскоре впал в немилость и был отставлен от двора; он снова стал бродячим поэтом, пил вино и писал стихи. Легенда говорит, что, в конце концов, он утонул в реке, пытаясь пройти по лунной дорожке. Ян Гуй-фэй привела во дворец своих братьев и уговорила императора сделать их министрами; новые министры ничего не понимали в управлении государством, и в делах воцарился хаос; учёные степени покупали за взятки; нувориши и проходимцы оттеснили от власти честных чиновников. Но главная причина обрушившихся на страну несчастий заключалась не в произволе корыстных сановников и не в бездеятельности влюблённого императора: Золотой Век подошёл к концу, потому что истекло время, отпущенное ему всемогущими законами истории.
   Страшная катастрофа, погубившая Империю Суй, унесла 2/3 населения, и прошло сто лет, прежде чем были распаханы все пустоши и снова стала ощущаться нехватка земли. В 730-х годах численность населения вновь достигла 45 миллионов, и вновь началось Сжатие; земли не хватало и уездные чиновники урезали размеры крестьянских наделов: им давали не 100, а 50 или 20 му. Крестьяне не могли жить на таких наделах; им разрешалось продавать свою землю и уходить поднимать целину на юг, за Голубую реку. Земля снова стала продаваться – по закону или в обход закона – и местные чиновники сразу же использовали своё положение для скупки земли; они превратились в помещиков, и в деревнях снова появились "сильные дома". "Сильные и богатые дома повсюду устраивали свои поместья и насильно присоединяли чужие земли", – говорилось в императорском эдикте. – "Крестьянам негде было обосноваться, они переселялись в другие места и жили арендой". Нормы частной аренды были разительно непохожи на те мягкие условия, на которых давало землю государство; крестьянин отдавал помещику не двадцатую и не десятую часть, а половину урожая.