Сергей слушал, внимательно вглядываясь в черты шефа безопасности Алексея Матиаса. Лет сорока. Рыжеватый. С короткой густой бородкой. С маленькими поросячьими глазками. Губы… «Такие губы уже не носят». Тонкие, слабо очерченные. Нос массивный, раздвоенный. Подумал, что Матиас не изменил своему стилю. Алексей никогда не полезет ни под криминал, ни под ментов. У него нечто среднее, что он взял на вооружение еще в начале девяностых: мощная группировка под вывеской «служба безопасности», замешанная на связях и выпеченная на деньгах. Он, можно сказать, золотился в своем величии: сам себе финансист, продюсер и критик.
Марковцев отложил снимки… и только сейчас поймал себя на мысли, что готов к работе. То выразилось в простом и на первый взгляд несущественном факторе. Сергей хотел закурить, однако автоматически подавил желание даже похлопать по карману в поисках курева. И дело не в том, что он находился в присутствии женщины, – Катя отреагировала бы сразу: «Еще по одной?»
Сергей размышлял о том, каким способом его будут внедрять в синдикат Матиаса. Скорее всего за основу возьмут случайную встречу. Но не здесь, в России, – любая легенда будет базироваться на следующем факте: он покинул родину в 2001 году. Сергей пытался представить объем работы, который в данное время осуществляли десятки агентов ФСБ, обеспечивая одного человека. Досье на Матиаса растет как снежный ком: привычки, пристрастия, особенности и традиции в зарубежных поездках. Это не говоря уже о тщательном изучении графика предстоящего визита Матиаса в конкретную страну. По большому счету это была подгонка банкира под конкретного агента, а не наоборот.
И все же. Как будет выглядеть та «случайная» встреча с бывшим боссом? Какую легенду кроят, шьют Сергею лучшие портные разведки? И чем проще будет та встреча, тем более сложная и кропотливая работа будет стоять за ней.
Неожиданно, однако вполне реально Сергей увидел себя за рулем такси в Вене; но пусть это будет любая столица европейского государства. Он подводит такси к стоянке в то время, когда стеклянные двери международного аэропорта выпускают Алексея Матиаса и его приближенных; и если в столице России вокруг него максимум охраны, то в зарубежных поездках лишь двое-трое. Телохранитель открывает заднюю дверцу авто и привычно дожидается, когда босс займет место, потом садится сам и называет водителю адрес. В это время или чуть раньше впереди встает другое такси с агентом за рулем. И Сергей «вынужденно» поворачивается в кресле, сдавая назад и бормоча под нос проклятья. По-русски. Именно в этот момент он должен быть узнан Матиасом.
Что-то в этом роде. Что-то типичное, как это происходит в кино или в шпионских романах. Но не «дубовое» типа спасения жизни во время искусственно созданного конфликта. Нет, даже малейшая деталь, блистающая золотой героикой, выдаст агента с первого же мгновения.
Вряд ли Сергей во время встречи с банкиром будет находиться за рулем такси, за рубежом банкира встречают на представительских автомобилях. Для Сергея это лишь способ подстегнуть мысли, мысленно же прогнать тот или иной диалог.
Он – разведчик, и любые лицевые или речевые ужимки будут дешифрованы его оппонентом. Он «узнает» его, но сей факт не должен отразиться даже во взгляде.
– Ты знаешь греческий? – спросила Катя.
Сергей как всегда ушел от прямого ответа.
– Знаешь, я начал кое-что соображать и выжимать из себя по-гречески, когда настраивался на вечное «поселение» в стране богов. Но в конце концов понял, что на том свете какой-то другой, универсальный язык. Чтобы не переучиваться…
– Ты говоришь по-гречески? – перебила Скворцова. «Скворцова-начальница», – автоматически подметил Сергей.
– На уровне ресторанного общения. Могу заказать водки, жратвы. Чтобы подмигнуть красивой гречанке, знание языка необязательно.
– О, как ты далеко заходил…
– Ревнуешь? – неосторожно поинтересовался Марковцев.
– Всю жизнь мечтала приревновать тебя. Кусать локти, колени, бить тебя по голове. Но ты так и не дал мне повода для ревности. В этом я бедная, стороной обойденная.
– Я ничего не понял.
Скворцова смерила Сергея насмешливым взглядом.
– Я бы забеременела от тебя. Чувства тут ни при чем. Тут чисто шкурный интерес. У мужиков старше сорока лишь пара-тройка сперматозоидов по-настоящему мощных. – Катя сжала кулак и потрясла им над головой. – Остальных «головастиков» хоть и много, но они вялые такие, им все равно, доберутся они куда надо или не доберутся. А вот тройка суровых нападающих, выпеченная в видавшем виды мартене, обгонит всех. Не дадут дорогу всякого рода ублюдкам. Я про здоровое потомство говорю, усек? Скажи «ну ладно» и спроси что-нибудь про Матиаса. Найдись, не теряйся!
– Он собирается в Афины? – тут же спросил Сергей.
– Слава богу, ты нашел выход из положения! – Скворцова наспех перекрестилась. – Да, через неделю. А ты отправишься туда послезавтра.
– Я понял, – покивал Марковцев, чувствуя себя двенадцатилетним пацаном в компании развратной пионервожатой. – Короче, тебе нужен пленный со знанием языка.
– Тонко, правда?
Очередная домашняя заготовка «пионервожатой» произвела на него неизгладимое впечатление. Катя поверх снимков с изображением Германа Адамского и его боевиков положила книгу в черной обложке и насмешливо спросила:
– Давно не читал, пленник?
Сергей оценил этот тонкий ход, хотя и не сразу.
Глава 3
МЕРТВЫЙ НА ОБЩИХ ОСНОВАНИЯХ
8
Афины, неделю спустя
Небольшая русская православная церковь Петра и Павла на севере Афин была уютной – иного определения не подберешь. Хотя бы потому, что ее можно было назвать церквушкой в России, но не в Греции. Это было одноэтажное здание, почти не выделяющееся среди соседних строений и не имеющее своего внутреннего дворика. Храм примыкал к жилым покоям священника и считался домовой церковью. С довольно низким подклетом – правда, в отличие от старых церквей, подвал не был сводчатым. Вход в храм сразу с тротуара, который заодно служил и парковочной площадкой, а на востоке примыкал к автозаправочной станции с ее хромированными колонками и крошечным магазином-сервисом.
Обычно машин возле церкви не наблюдалось, но сегодня там было, можно сказать, скопление авто. Особо выделялся серый представительский «Ауди», на котором подъехали Алексей Матиас, глава управляющей компании Борис Восканян и Герман Адамский.
Матиас и Восканян были в строгих костюмах. Адамский пренебрег «этикетом», надев поверх голубой рубашки светлую матерчатую ветровку. Он проявил что-то вроде солидарности, когда быстро перекрестился на входе в церковь. Он стал в узком коридоре-паперти напротив северного портала, поглядывал на своего шефа, поставившего свечку Николаю Чудотворцу и оставшегося подле образа.
Недавно обновленные фрески, а точнее, темперы, поскольку краски наносились на поверхность сухой штукатурки, а не мокрой, были посвящены темам апокалипсиса. Нескончаемая, не прерывающаяся даже на фальшивых пилястрах стенопись раскрывала судьбы мира и человечества, вела нескончаемый рассказ о страшном суде и конце света.
По обе стороны от алтаря жертвенник и диаконник, напротив них иконостас – скромный и расположенный в один ярус. Южный портал служил входом в жилые покои священника, библиотеку – она же бухгалтерия, и придел с парой жилых комнат. Из библиотеки было видно алтарь и часть жертвенника.
Часто бывая за рубежом, Матиас всегда находил время для посещения русских православных храмов и всегда жертвовал небольшие суммы. Вот и сегодня он приготовил пять тысяч евро, чтобы вручить их лично настоятелю – отцу Николаю. Но пока что он не видел его. Службу нес дьякон лет сорока пяти, читая псалмы – время утренней литургии приезжими русскими прихожанами было упущено.
Вообще Матиас не был тем человеком, которого с удовольствием приглашали, к примеру, на юбилеи театров и знаменитых актеров, на открытие храмов. Как правило, охрана бизнесмена занимала целый ряд в партере (а приглашали его одного); прихожан в церкви теснили плечистые телохранители. Лишь за границей все становилось как бы на свои места. Как сейчас, когда никто не мешал слушать мягкий баритон священника:
– Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут. Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться…
Алексей Михайлович на секунду прикрыл глаза. То ли голос дьяка показался ему знакомым, то ли псалом. Если последнее – то псалом не совсем обычный: ополчение, полк, война. Этот дьяк больше походил на капеллана на военном судне. И словно застолбил себе место между алтарем и иконостасом. Стоял прочно, как мачта.
Матиас находился в пяти шагах от высокого священника. То, что он был сухопарым, не могло скрыть даже его широкое облачение. Короткая ухоженная бородка с благородной проседью подчеркивала его резкие скулы, темные глаза поблескивали от обилия свечей. Матиасу даже показалось, что брови священника также пламенеют, как волоски-светодиоды в модном светильнике.
Алексей обратил внимание на его обувь. Тяжелые тупоносые ботинки периодически показывались из-под черной рясы, когда священник кланялся, осеняя себя крестным знамением, и широкая одежда, как морская волна, оголяла ботинки. И снова накатывала на них. И в этой частой периодичности чудилось что-то гипнотическое, что вкупе с его голосом действовало на прихожан соответствующе.
В нем чувствовалась какая-то не совсем обычная размеренность, не свойственная священнослужителям. Не было вальяжности, суеты, не было игры, которая так или иначе всегда проскальзывала в их действиях. Или священнодействиях.
Дьяк стоял к Матиасу вполоборота, тем не менее не мог не заметить высокопоставленного прихожанина, одетого в дорогой костюм, который говорил о его благосостоянии. Наверняка он уловил момент, когда в храм вошли люди, жертвующие на его нужды приличную сумму, однако его голос ни разу не взлетел на подобострастную высоту и не опустился до угодливости. Он ни разу не скосил своего вороньего взгляда в сторону русского банкира и даже, как показалось последнему, прятал взгляд. Точнее, старался избежать встречи с проницательными глазами прихожанина. Точно, пришел к выводу Алексей. Он вошел в храм и видел только профиль священника; он ставил свечку – и видел то же самое. Он сделал шаг назад, а дьяк словно повторил его движение, снова оказавшись боком к нему. И Матиас уже намеренно вслушивался в его интонации.
– Восстали против меня свидетели неправедные: чего я не знаю, о том допрашивают меня. Воздают мне злом за добро, сиротством душе моей. Я во время болезни их одевался во вретище, изнурял постом душу мою, и молитва моя возвращалась в недро мое… Чтобы не торжествовали надо мною враждующие против меня неправедно, и не перемигивались глазами ненавидящие меня безвинно. Ибо не о мире говорят они, но против мирных земли составляют лукавые замыслы…
Дьяк был без головного убора, и Матиас отчетливо видел его надбровные дуги, словно позаимствованные у российского артиста Олега Янковского. Он не мог объяснить себе, почему этот священник приковывает его внимание. Вот он в очередной раз осенил себя крестным знамением, и его рука на отлете, как во время военного парада, словно указала на диаконник, забранный решеткой и находящийся справа от него.
– Сыны человеческие – только суета; сыны мужей – ложь; если положить их на весы, все они вместе легче пустоты. Не надейтесь на грабительство, и не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца.
Матиас выругался про себя, все больше увязая в странных ощущениях-ассоциациях и не находя причины, по которой он не мог оторвать взгляд от простоволосого священника, его крутых надбровных дуг, не мог избавиться от маршевого темпа, с которым тот вел службу. Он приковывал к себе внимание, но в то же время прятался за богобоязненными поклонами и ускользающими поворотами головы. Вот сейчас он должен стоять лицом к алтарю. Так и есть, но его фигура нацелена на мрачный диаконник. Казалось, взойди он на горнее место, голова его снова вывернется в прежнюю сторону. Как в фильме ужасов.
– Горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских. Долго жила душа моя с ненавидящими мир. Я мирен: но только заговорю, они – к войне. Аминь!
«Капеллан» закончил службу и направился вдоль иконостаса к декоративно обработанному дверному проему, видимо, в служебное помещение.
А Матиаса еще долго не покидало ощущение, что раньше он видел этого священника. Когда он выскажется более неопределенно – «видел этого человека », он вспомнит его.
9
Настоятель храма отец Николай вошел в комнату придела, отведенную Сергею Марковцеву, и сморщился: новоявленный дьяк курил, сидя на кровати и глядя в маленькое оконце, выходящее на автозаправочную станцию. Сергей освободил себя от рясы, перекинув ее через спинку стула, и остался в оригинальном подряснике: клетчатой рубашке с длинными рукавами, застегнутой наглухо. 45-летний настоятель не мог отпустить недовольную реплику: «Только не в храме божьем!» – потому что сам курил. Сергей заметил ему: «Бороться надо». – «А что же ты не борешься?» – вопросом на вопрос ответил священнослужитель. «Силы кончились», – пояснил бывший монах.
Вот и весь разговор.
– Он не спрашивал про меня? – спросил Марковцев, не глядя на священника.
– Нет, – качнулась окладистая борода Николая Румянцева. – Просто передал деньги и поблагодарил за службу. Но он долго смотрел тебе вслед. Он узнал тебя.
– Дай-то бог… – вздохнул Сергей и затушил окурок в пепельнице.
– Почему ты закончил службу 119-м псалмом? – строго спросил настоятель.
– Так было запланировано, – ответил Сергей без намека на улыбку. А на языке вертелось богохульное «Черт его знает!»
Отец Николай прошел к окну, открыл форточку и закурил немецкую «West». Он не скрывал свою пагубную привычку и в этой свободе больше походил на католического священника, нежели на православного, и давно мечтал сбрить бороду.
– Ты все помнишь? – спросил Сергей у настоятеля.
– Да, – кивнул Николай. – Ты служишь в церкви с начала декабря 2001 года. А я…
– Что ты? – недовольно акцентировал Марковцев. – Не сбивайся. Давай дальше.
– Я ходатайствовал за тебя, поскольку мы знакомы с 97-го.
И оба мысленно перенеслись в этот год.
…Сергей Марковцев простыл. Одним духом вылечиться не удалось. Всегда действенный прием – стояние босыми ногами на свежем снегу – не помог. Наоборот, поднялась температура, забарахлила застуженная еще в армейские годы почка, эта натуральная половина плунжерной пары. На вопрос Николая Румянцева «Почему в больницу не идешь?» Марковцев сморщился.
– Меня больше всего угнетает в больницах названия болезней на латинском. Словно ты попал в древние времена, на расправу святой инквизиции. А еще буквально история болезней: вот в этой палате лежала одна знаменитость, в этой другая, скончались от того-то. Времена другие, а люди умирают все так же. – Сергей покосился на монастырское кладбище, заросшее бурьяном, с покосившимися крестами, видневшееся через окно просторной кельи: – Чувствую себя как в чужой могиле.
Сергей и Николай учились в одной школе. После один поступил в военное училище, второй в Загорскую семинарию. Один дослужился до подполковника спецназа, второй поднялся до патриаршего секретариата и, его же словами, «ну объезжать с комиссией православные храмы, монастыри… и притоны». Притоном святой отец назвал один из новоградских храмов, где царил сплошной беспредел. Его настоятель вместе со своими клириками разграбил церковь в поселке Александровка: содрали иконостас, похитили массу старинных книг и подсвечников.
– Ты вроде следователя от РПЦ? – рассмеялся Сергей.
– Я вроде оперативника, – нахмурился Николай.
Оба сидели в рясах. Гость устроился на стуле, хозяин новоградского монастыря на своей кровати. Потягивали местную рябиновую настойку градусов тридцати. Это второй визит сановника Русской православной церкви в Свято-Петров монастырь, принадлежащий Патриархии. Николай проехал бы мимо, если бы не школьные годы, связывающие обоих воспоминания. Сергей окончил военное училище, а Николай духовное заведение. В ту пору растолстевший Румянцев мог позавидовать военной выправке товарища, его форме с погонами ВДВ.
В общем в ту пору Румянцев непрозрачно намекнул Сергею Марковцеву на возможное продвижение буквально по службе.
Вместе с Румянцевым в монастырь заглянул и отец Иринарх, в миру Василий Прохладов, смешливый священнослужитель. Однако Румянцев предупредил товарища: «Ты не очень-то откровенничай с ним, говори на церковные темы».
– О чем задумался, Коля? – спросил школьного друга Сергей, выставляя на стол вторую бутылку настойки.
– Если честно, то малость завидую тебе, – признался Румянцев, сбиваясь на «ересь». – Я не стремлюсь к высоким постам, церковная иерархия меня мало тревожит. Я мечтаю о небольшом православном храме за рубежом, о своем приходе. – И высказался более практично: – Жду, когда освободится приличное место в стране с теплым климатом.
– У тебя есть монахиня?
– Ну конечно, я же живой человек. – Румянцев улыбнулся. – Давно уже состоит при мне. Софией зовут.
– С собой возьмешь?
– С собой возьму.
Разговаривали как два слабослышащих, или как если бы на практике использовали заранее выбранные условности.
В это время отец Иринарх вместе с монахом Трифоном, специалистом по восточным единоборствам и отменным стрелком, обходил монастырское подворье и дивился порядку, царящему здесь. Даже благосостоянию: в капитальном гараже он узрел джип «Паджеро» за номером Н348УК, принадлежащий лично Сергею Марковцеву.
Когда Иринарх вернулся и опрокинул рюмку настойки, бросив «Выпивать не грех, напиваться – грех», Марковцев, вняв советам Румянцева, заговорил «на церковные темы». Не сразу, но обороты набрал быстро.
– Весь мир находится под влиянием какой-то силы, которая овладевает умом, волею. Антихрист идет в мир… Почему это происходит? Потому что православные не берут в руки оружие, имени Иисусова и крестного знамения. Мои монахи хотят освятить ракеты «сатана» – каждая боеголовка мощностью десять Хиросим, каждый «сатана» несет несколько боеголовок. Число им – 6. Единственный надежный щит Родины…
Иринарх слушал Сергея, открыв рот, как чьего-то посланника; слова «мормонские происки» и им подобные канцелярист на время пропустил мимо ушей. Однако во время выступления монаха ему хотелось обратиться к нему не «сын мой», а «сыночек родненький!». Ничего этого он не сказал. Он тихо, чтобы монах не слышал, прошептал в бороду:
– Что ж ты такое несешь, придурок?!
А того было не остановить.
– Один одержимый назвал себя братом сатаны и объявил войну богу. И стал готовиться к бою. Выточил в мастерской кинжал, нож и меч, сделал на лезвиях гравировку: «666» и «сатана». Пришел в монастырь накануне пасхальной ночи и на рассвете увидел двух монахов, которые шли звонить к заутрене. Под колоколами он и проткнул монахов своим мечом. Насквозь. Его посадили в спецпсихбольницу, а оптинские монахи возвестили о скором конце света. В 1999 году это случится.
Иринарх перекинулся взглядом с отцом Николаем, морщившимся как от ушной, почечной и зубной болей сразу, потом шлепнул по столу мясистой ладонью и разразился ответным монологом:
– В общем так, я принял решение не докладывать в Патриархию о греховном феномене… Как бы его окрестить, прости Господи… Вот: «новоградское возмущение». Чего доброго, и нас с Николаем тоже посчитают бесноватыми и вызовут спецотряд экзорцистов. Я говорил с насельниками, но что толку? Каков батюшка, таков и приход. Не стоит портить летопись. Кажется, я ничего не упустил.
Русской православной церкви принадлежат полтысячи монастырей, и только десять из них в Прибалтике и чуть дальше. Полтора года нужно объезжать «объекты», чтобы хоть на день остановиться в каждом. И хорошо, что этот настоятель не тихоня. Может быть, и впрямь дурак, юродивый? – так и эдак прикидывал Иринарх. Ну что ж, блаженные всегда приносили удачу храмам.
Именно во время второго визита Николая Румянцева в Новоград Сергей и почувствовал себя отверженным. По сути, Матиас отказался от его услуг, постепенно уползая в глубь своего логова. Что для Сергея означало полное бездействие, натурально монашескую жизнь, которую он только терпел. Он часто качал головой: «Пора распускать боевую единицу». Даже прикидывал, как согласно волчьим законам пускает в голову последнему монаху пулю и подмигивает единственному оставшемуся в живых: «А теперь валим отсюда». За границу. О чем мечтал и Николай Румянцев. Но с пустыми руками там нечего делать. Даже чтобы предложить свои услуги, нужны деньги. Говоря спортивным языком, он должен был притащить с собой авторитетного спонсора. Но кивать на Матиаса в сложившейся ситуации было делом опасным.
10
Матиаса пригласили в Афины для обмена опытом перевода накопительной части пенсии в частные структуры. Визит банкира в столицу Греции был омрачен новым постановлением Кабинета министров, который поставил отдельные управляющие компании в очень сложное положение. Еще в Шереметьеве, когда до вылета самолета оставалось около полутора часов, Матиас ответил на вопросы журналиста российского экономического журнала.
Вопрос: Вы сможете инвестировать средства пенсионных накоплений в ценные бумаги российских эмитентов?
Ответ: Только при условии, что они включены хотя бы в один котированный список высшего уровня.
Вопрос: Как обстоят дела с облигациями?
Ответ: Еще хуже. Управляющие компании фактически смогут инвестировать пенсионные накопления только в государственные и муниципальные облигации.
Вопрос: Что это значит?
Ответ: То, что управляющие компании лишаются преимущества перед Внешэкономбанком в виде более широкого выбора инструментов для инвестирования.
Вопрос: Ваши управляющие компании имеют в своих портфелях акции, которые в соответствии с новым постановлением правительства оказались под запретом?
Ответ: Да. И мы автоматически стали нарушителями. В течение полугода мы должны исправиться. Вероятнее всего, нам просто придется продать выгодные ценные бумаги.
Вопрос:
Вы согласны уйти из армии? Хотя бы ради двух вещей: чтобы вас не успели продать и чтобы стать мертвым на общих основаниях и в отпущенный вам срок? Чему вы удивляетесь? Если офицера нельзя купить, его продают. Неподкупных офицеров продает государство. Вам скоро тридцать пять, и я хочу, чтобы вы отпраздновали еще не один юбилей…
Алексей Матиас вспомнил человека, которого видел в русском православном храме… Когда-то очень давно банкир задал ему этот длинный вопрос и сам же ответил на него. Некогда этот человек возглавлял мощнейшую группу особого резерва в структуре, которая лишь по чистой случайности не переросла в такой же мощный государственный силовой орган.
Они узнали друг друга…
Теперь финансист мог со стопроцентной уверенностью сказать, почему Сергей прятал взгляд от своего бывшего босса. Вероятно предположить, что в тот момент экс-подполковнику спецназа хотелось пусть не провалиться, но оказаться далеко от того места, где он читал псалмы.
Другая сторона вопроса оказалась столь многогранной и широкой, что Матиасу понабилось много времени, чтобы полно представить картину. А он был как раз тем человеком, который никогда не довольствовался поверхностным анализом. Ему пришлось оставить тему визита и сосредоточиться на одном человеке, вспомнить все, что он знал о нем, представить то, что некогда осталось за кадром.
В свое время пробелы были восполнены, и Алексей Михайлович, дополняя «дело Марковцева» личными воспоминаниями и даже конкретными бумагами, воспроизвел его «жизнеописание» реально.
Детали суда над Сергеем банкиру были хорошо известны. Далее он познакомился с любопытными вещами о предложении поработать на военную контрразведку под гарантии последней. Ему готовили побег, но он опередил профильный отдел и не дал им в руки этот главный козырь. Далее он предложил свои услуги военной разведке и снова перехватил инициативу у ФСБ. Он наносил удары ее же оружием и ни разу не промахнулся. В 2001 году его попытались устранить, но он снова опередил противника и дал открытое интервью одному из независимых российских телеканалов. Причем репортаж прошел в то время, когда его самого в России уже не было.
Дальше его следы терялись в Риме, куда он прилетел чартерным рейсом из международного аэропорта Самара. Потом выяснилось, что Италия была лишь перевалочной базой, и Сергей конечной остановкой выбрал небольшой греческий городок, расположенный в шестидесяти километрах от Афин. Возможно, на него вышли агенты ГРУ или ФСБ – этот факт так и остался невыясненным, – и двухэтажный дом Сергея Марковцева взлетел на воздух. Скорее всего Марк остался без средств к существованию, потому что, как теперь выяснилось, он скрывается в храме Петра и Павла. Как раньше скрывался в Свято-Петровом монастыре.
Недостающие детали мог объяснить лишь один человек, сам Сергей Марковцев. Хотя бы для того, чтобы Матиас смог проверить его показания. Незаконченных дел Алексей не любил.