Страница:
Она смотрела, как баба чуть не силой уволакивает своего Толика от крыльца, а тот все оглядывается, все ловит взгляд Ольги, и лицо у него совершенно ошалелое. Она еще раз улыбнулась им вслед, помахала рукой, даже воздушный поцелуй послала. Чао, бамбино, сорри… И тут заметила, как смотрит на нее Игорь Дмитриевич, и поспешно отвернулась.
– Это было бесчеловечно, – с восторженным изумлением тихо сказал Саша Большой. – Более того – это было великолепно. Ольга, вы гипнозом, случайно, не владеете? Надо хозяину подсказать: если вы будете присутствовать на деловых встречах, мы же любой договор сможем подписать! На любых условиях…
Наконец, уже в сумерках, все разъехались, и Саша Большой уехал, и Марина Владимировна домой ушла, и Игорь Дмитриевич пошел закрывать ворота и, как всегда, проверять сигнализацию. Ольга сидела на крыльце, сунув босые ноги в мохнатый бок Цезаря, растянувшегося перед ней, и вертела в руках свои шелковые перламутровые туфли. Нельзя было их в сад надевать. Вон царапина какая-то на каблуке, и пятно какое-то сбоку. Если зелень – не отмоется.
Подошел Игорь Дмитриевич, сел рядом, с интересом поглядывая на нее.
– Не понравилось, да? – спросил он чуть виновато.
– Странно все это как-то, – не сразу ответила Ольга. – Зачем я там была нужна? И напоследок – просто цирк какой-то… Ничего не понимаю.
– Вы со мной потанцевать обещали, – ни с того ни с сего напомнил он.
– Я же предупреждала, что не умею.
– И я не умею. Так что самое время учиться, пока никто не видит. – Он встал, отобрал у нее туфли, бросил их на веранду и потянул ее за руки, поднимая. – Пойдемте. Магнитофон не убрали. Вон он на стуле валяется…
– Какие танцы? – возмутилась Ольга. – Игорь Дмитриевич! Там Чижик спит, и поздно уже, а музыка греметь будет… Чижик проснется – а меня нет…
– Позовет, – непреклонно сказал он. – А вы услышите. Пойдемте, Ольга. Желаю танцевать.
Как это все ей надоело, кто бы знал. А ведь какая хорошая жизнь была… Такая тихая, спокойная, хорошая была жизнь. Почему им всем обязательно толпа нужна?
Игорь Дмитриевич вел ее за руку к бассейну, где сегодня танцевали гости. Он включил магнитофон, убавил звук и положил свои горячие ладони ей на талию. Ольга поежилась, невольно отступая, вцепилась ему в руки, отталкивая его от себя, отталкиваясь от него…
– Не так, – тихо сказал он, чуть сильнее сжимая ее талию ладонями. – Вы должны положить руки мне на плечи… Ольга, вы же обещали потанцевать со мной. Между прочим, это входит в условия договора.
– Бред какой-то, – почти с отчаянием сказала она. И положила руки ему на плечи. – Хозяйка приема! Танцы! Я ничего не понимаю… При чем тут я?
– При всем, – так же тихо сказал он, покачиваясь под едва слышную музыку, все сильнее прижимая ее к себе, все ниже склоняясь над ее лицом. – Ты при всем, Оленька. Это они все ни при чем… Прием – так, ерунда, просто надо было сдачу объекта отметить. Так принято. Я хотел, чтобы у тебя праздник был. У тебя. И у меня. Понимаешь? Чтобы ты королевой бала была. А тебе не понравилось.
– Извините… – Ольга в смятении чувствовала, как его руки ползут по ее спине, охватывают плечи, сжимаясь все крепче. Она не могла поднять глаза. – Извините, Игорь Дмитриевич, я просто не привыкла… А потом – весь день Чижик без меня…
– Посмотри на меня, – сказал он и остановился.
Ольга подняла глаза, и то, что она увидела на его лице, ей очень не понравилось. Мало ей проблем с одним Сашей-маленьким…
– Что эти Севрюковы сделали?
– Какие Севрюковы? – не поняла Ольга.
– Ну, Толян со своей Алкой… Я заметил, как ты с ними прощалась. Оленька, ты мне лучше скажи, а то я черт знает что думать буду… Я его в пыль вобью, если…
– Он вообще ни при чем, – торопливо сказала она и попыталась осторожно отодвинуться от него. – Он ко мне вообще не подходил, и не говорил ничего, и…
– Так, – зловеще сказал Игорь Дмитриевич и крепче прижал ее к себе. – А что тебе сказала эта дура?
– Ничего она мне не говорила… Она с подругой разговаривала… Игорь Дмитриевич, отпустите меня! – Ольга чуть не плакала от неловкости.
– Скажешь – отпущу.
– Она сказала, что я – ваша телка.
И ничего он ее, конечно, не отпустил. Наоборот, прижал еще крепче, уткнулся носом ей в макушку и вдруг… засмеялся.
– Телка… Что бы они все понимали… Это они все коровы. Оленька, олененок ты маленький, забудь о них, ноги их в нашем доме больше не будет. Я тебе сказать должен… Посмотри на меня!
Она подняла голову, увидела его глаза – совсем близко, слишком близко – и, холодея от страха, быстро сказала:
– Чижик проснулся… Чижик там совсем один! Отпустите меня, Игорь Дмитриевич, а то вдруг она там встанет и… Спокойной ночи.
Она бежала по лестнице так, будто и правда ее Чижик позвал, и всей кожей чувствовала его напряженный горячий взгляд.
Глава 13
– Это было бесчеловечно, – с восторженным изумлением тихо сказал Саша Большой. – Более того – это было великолепно. Ольга, вы гипнозом, случайно, не владеете? Надо хозяину подсказать: если вы будете присутствовать на деловых встречах, мы же любой договор сможем подписать! На любых условиях…
Наконец, уже в сумерках, все разъехались, и Саша Большой уехал, и Марина Владимировна домой ушла, и Игорь Дмитриевич пошел закрывать ворота и, как всегда, проверять сигнализацию. Ольга сидела на крыльце, сунув босые ноги в мохнатый бок Цезаря, растянувшегося перед ней, и вертела в руках свои шелковые перламутровые туфли. Нельзя было их в сад надевать. Вон царапина какая-то на каблуке, и пятно какое-то сбоку. Если зелень – не отмоется.
Подошел Игорь Дмитриевич, сел рядом, с интересом поглядывая на нее.
– Не понравилось, да? – спросил он чуть виновато.
– Странно все это как-то, – не сразу ответила Ольга. – Зачем я там была нужна? И напоследок – просто цирк какой-то… Ничего не понимаю.
– Вы со мной потанцевать обещали, – ни с того ни с сего напомнил он.
– Я же предупреждала, что не умею.
– И я не умею. Так что самое время учиться, пока никто не видит. – Он встал, отобрал у нее туфли, бросил их на веранду и потянул ее за руки, поднимая. – Пойдемте. Магнитофон не убрали. Вон он на стуле валяется…
– Какие танцы? – возмутилась Ольга. – Игорь Дмитриевич! Там Чижик спит, и поздно уже, а музыка греметь будет… Чижик проснется – а меня нет…
– Позовет, – непреклонно сказал он. – А вы услышите. Пойдемте, Ольга. Желаю танцевать.
Как это все ей надоело, кто бы знал. А ведь какая хорошая жизнь была… Такая тихая, спокойная, хорошая была жизнь. Почему им всем обязательно толпа нужна?
Игорь Дмитриевич вел ее за руку к бассейну, где сегодня танцевали гости. Он включил магнитофон, убавил звук и положил свои горячие ладони ей на талию. Ольга поежилась, невольно отступая, вцепилась ему в руки, отталкивая его от себя, отталкиваясь от него…
– Не так, – тихо сказал он, чуть сильнее сжимая ее талию ладонями. – Вы должны положить руки мне на плечи… Ольга, вы же обещали потанцевать со мной. Между прочим, это входит в условия договора.
– Бред какой-то, – почти с отчаянием сказала она. И положила руки ему на плечи. – Хозяйка приема! Танцы! Я ничего не понимаю… При чем тут я?
– При всем, – так же тихо сказал он, покачиваясь под едва слышную музыку, все сильнее прижимая ее к себе, все ниже склоняясь над ее лицом. – Ты при всем, Оленька. Это они все ни при чем… Прием – так, ерунда, просто надо было сдачу объекта отметить. Так принято. Я хотел, чтобы у тебя праздник был. У тебя. И у меня. Понимаешь? Чтобы ты королевой бала была. А тебе не понравилось.
– Извините… – Ольга в смятении чувствовала, как его руки ползут по ее спине, охватывают плечи, сжимаясь все крепче. Она не могла поднять глаза. – Извините, Игорь Дмитриевич, я просто не привыкла… А потом – весь день Чижик без меня…
– Посмотри на меня, – сказал он и остановился.
Ольга подняла глаза, и то, что она увидела на его лице, ей очень не понравилось. Мало ей проблем с одним Сашей-маленьким…
– Что эти Севрюковы сделали?
– Какие Севрюковы? – не поняла Ольга.
– Ну, Толян со своей Алкой… Я заметил, как ты с ними прощалась. Оленька, ты мне лучше скажи, а то я черт знает что думать буду… Я его в пыль вобью, если…
– Он вообще ни при чем, – торопливо сказала она и попыталась осторожно отодвинуться от него. – Он ко мне вообще не подходил, и не говорил ничего, и…
– Так, – зловеще сказал Игорь Дмитриевич и крепче прижал ее к себе. – А что тебе сказала эта дура?
– Ничего она мне не говорила… Она с подругой разговаривала… Игорь Дмитриевич, отпустите меня! – Ольга чуть не плакала от неловкости.
– Скажешь – отпущу.
– Она сказала, что я – ваша телка.
И ничего он ее, конечно, не отпустил. Наоборот, прижал еще крепче, уткнулся носом ей в макушку и вдруг… засмеялся.
– Телка… Что бы они все понимали… Это они все коровы. Оленька, олененок ты маленький, забудь о них, ноги их в нашем доме больше не будет. Я тебе сказать должен… Посмотри на меня!
Она подняла голову, увидела его глаза – совсем близко, слишком близко – и, холодея от страха, быстро сказала:
– Чижик проснулся… Чижик там совсем один! Отпустите меня, Игорь Дмитриевич, а то вдруг она там встанет и… Спокойной ночи.
Она бежала по лестнице так, будто и правда ее Чижик позвал, и всей кожей чувствовала его напряженный горячий взгляд.
Глава 13
Ну да, «спокойной ночи». Он уже не помнил, когда у него была спокойная ночь. Нет, помнил: последний раз – как раз накануне той пятницы, когда Ольга пришла наниматься на работу. А потом беспокойство ночей рвануло по экспоненте. Впрочем, и дней тоже. И беспокойство это не имело никакого отношения к его первоначальным подозрениям. Сейчас Игорь даже не понимал, как можно было заподозрить Ольгу в каком-то злоумыслии. Сейчас он был твердо уверен, что может помереть совершенно спокойно, если Анна останется с Оленькой. Еще и месяца не прошло, а даже странно, как это они раньше без нее обходились.
Игорь в который раз открыл папку с Анькиными рисунками. Листы черной бумаги были смело расписаны яркими цветными пятнами: огромная ягода клубники, окруженная огромными же листьями, бабочка-крапивница размером с десертную тарелку, истошно-зеленая стрекоза с круглыми голубыми глазами… Стрекоза улыбалась. Ольга была абсолютно права – Анне нужны и карандаши, и краски, и книжки с картинками. Вон как она умеет, оказывается, да и читать того и гляди начнет. А он-то как боялся.
Игорь часто потихоньку подсматривал, чем и как занимаются Ольга и Анна вдвоем. Прямо скажем, было на что посмотреть. Особенно когда они растягивались посреди пола на животах над большим листом бумаги, с карандашами и кистями в руках – картину рисовали. Анна часто заляпывала краской ковер, а потом сама же старательно оттирала пятно мокрой тряпкой, специально припасенной на этот случай. Сама! А ведь Ольга, насколько понял Игорь, ей даже замечания ни разу не сделала. А еще он видел, как Анна вязала на спицах, а Ольга ей очень серьезно подсказывала, показывала, советовала… И ведь что удивительно – у Анны действительно что-то получалось! Очень интересно было на них смотреть.
А потом он поймал себя на том, что смотрит чаще не на Анну, а на Ольгу. Да что там – чаще… Все время смотрит на Ольгу, просто глаз не может отвести. Особенно с тех пор, как впервые увидел ее ночью у бассейна. Он совсем не собирался подглядывать, он просто спрятался в беседке, чтобы выкурить единственную за день сигарету. Это Игорь второй месяц так курить бросал – когда уж совсем невтерпеж было, дожидался ночи, прятался, чтобы никто не увидел, и выкуривал перед сном одну сигарету. Вот и тогда он сидел в беседке, чесал Цезаря между ушами, смотрел на балконную дверь на втором этаже, за которой была темнота и тишина, и уговаривал себя идти спать. И уже почти уговорил, когда из темноты за балконной дверью беззвучно появилась Ольга. Постояла, оглядываясь, потом осторожно пошла по балкону направо, скрылась за углом дома и тут же появилась на внешней лестнице, ведущей со второго этажа на нижнюю веранду. Она шла медленно и осторожно, запрокинув голову и явно к чему-то напряженно прислушиваясь. На веранде еще минутку постояла, и Игорь хорошо разглядел ее в слабом свете, падающем сквозь шторы из окна на первом этаже. Она была в светлом купальнике, который резко выделялся на ее оливково-смуглой коже, а волосы ее были завязаны в смешной коротенький хвостик на затылке, как у девочки-подростка. Она была такая тоненькая, так бесшумно двигалась – прямо не человек, а тень… Игорь сидел, боясь вздохнуть, и удерживал за ошейник Цезаря, который, увидев Ольгу, тут же собрался выйти ей навстречу. Ольга наконец спустилась с крыльца и пошла к бассейну, все оглядываясь на дом. На краю бассейна еще минутку постояла, потом села, опустила ноги в воду и негромко позвала:
– Цезарь! Ну, где ты там? Иди скорей…
Игорь почувствовал, как вздрогнул и напрягся пес, отпустил ошейник, и Цезарь с восторженным щенячьим визгом вылетел из беседки и понесся к бассейну с такой скоростью, будто им из пушки выстрелили. Игорю показалось, что вот сейчас огромный зверь со всего размаху налетит на бесплотную фигурку на краю бассейна, но в последний момент Ольга с тихим торжествующим смехом скользнула в воду, а Цезарь затормозил на краю, отчаянно молотя хвостом, припадая на грудь и поскуливая.
– Что, съел? – довольным голосом сказала Ольга и брызнула на Цезаря водой. – То-то. И никогда больше не хвастайся, какой ты быстрый.
Она несколько минут тихо плескалась в воде, смеясь и что-то шепча Цезарю, а тот бегал вокруг бассейна, делая вид, что вот прямо сейчас прыгнет к ней… Игорь сидел, не шевелясь, и остро завидовал зверю – вон как она с ним весело… Почти как с Анной. А потом Ольга вышла из бассейна и стала… танцевать. Наверное, это был не совсем танец. Хотя чем это еще могло быть? Она медленно кружилась, мелко переступая босыми ногами, высоко подняв руки над головой, и все время что-то говорила Цезарю, и тихо смеялась, а Цезарь кружил вокруг нее, иногда поднимаясь на задние лапы и нелепо размахивая передними в воздухе. И нисколько она не похожа на подростка, решил Игорь. Он вспомнил: у бабушки была крошечная статуэтка из слоновой кости – тоненькая балерина замерла, поднявшись на пуанты и высоко подняв руки над точеной головкой на высокой стройной шее, чуть склоненной набок.
– Ба, а живые такие бывают? – спросил он, когда ему было лет восемь, наверное.
– Конечно нет! – возмущенно ответила бабушка. – В жизни балерины – лошади! Знаешь, сколько репетировать надо? У живых балерин ноги – во! Сто пудов. А таких в жизни вообще не бывает, разве только в концлагере.
– Красивая очень. – Игорь тогда не знал, что такое концлагерь, и подумал, что это сказка такая. – Почему она такая красивая?
– Потому, что произведение искусства, – подумав, сказала бабушка не очень уверенно.
Ольга была разительно похожа на ту статуэтку из слоновой кости.
Теперь он каждую ночь караулил ее, притаившись в беседке и даже не решаясь курить, чтобы не выдать своего присутствия. Она приходила почти каждую ночь около двенадцати, несколько минут плескалась в воде, разговаривала с Цезарем, явно сходящим с ума от восторга, тихо смеялась, а потом уходила к себе, взлетая по лестнице на второй этаж в сто раз быстрее, чем спускалась… А Игорь тихо крался за ней и, притаившись на балконе возле двери в ее комнату, пытался разглядеть сквозь легкие тюлевые занавески, что она там делает. Ему было безумно стыдно, он боялся, что она его когда-нибудь заметит, и он жадно надеялся, что она его наконец заметит. Она его не замечала.
Она вообще, кажется, его не замечала. За исключением тех случаев, когда дело касалось Анны. Тогда – да, тогда он был объектом, достойным внимания. А в остальное время – так, пустое место. Игорь не привык быть пустым местом. Как раз наоборот, он привык, что женщины неизменно смотрят на него с интересом. Все. Даже Наталья, отказавшись от Анны, надеялась остаться с Игорем. Прямо наизнанку выворачивалась, рассказывая ему, как она без него жить не может… Только слепой ребенок – это невозможно, это конец всем мечтам и планам, это связать себя по рукам и ногам на всю жизнь, это… Так что или я – или она. Фу, дрянь какая. Зачем он вспомнил?
Наверное, Ольга сегодня не выйдет купаться. Напрасно он ждал так долго. Сколько там?… Час ночи, оказывается. Конечно, она давно уже спит…
А ведь он никогда не видел Ольгу спящей.
Игорь осторожно вышел из беседки и, поглядывая на второй этаж, стал тихо подниматься по наружной лестнице. Вышел на балкон, прошел по нему до двери в ее комнату и остановился – дверь была распахнута настежь, и только легкая тюлевая занавеска отделяла его от Ольги. Он долго стоял, тупея от острого желания резко откинуть эту занавеску и войти в таинственную темноту ее комнаты – и от не менее острого стыда. Подумать только, до чего дошел – аки тать в нощи… Повернулся и пошел к себе. Пришел, разделся, свалился на постель и пожелал себе спокойной ночи.
Через две минуты встал, накинул халат, сунул в карман пачку сигарет и вышел на балкон. В конце концов, свою единственную сигарету он сегодня так и не выкурил. Впрочем, как и вчера. И позавчера. И… Куда это он пришел? К двери в ее комнату он пришел. И совершенно незачем терзаться – ведь он только хочет посмотреть, как она спит.
Он отодвинул занавеску, осторожно шагнул в комнату и остановился, напряженно вглядываясь в темноту, слегка разбавленную лунным светом, сочащимся сквозь узор тюля. Почти ничего не видно, только светлый квадрат постели прямо перед ним и сгустки темноты рядом – кресла, что ли? Потом глаза привыкли, он стал различать детали и, увидев на белом квадрате простыни тонкий темный силуэт, уже совершенно ни о чем не думая, шагнул к постели, остановился, жадно и ошеломленно разглядывая спящую Ольгу. Господи, ведь этого просто не может быть. Произведение искусства…
Она спала на спине, закинув руки за голову, слегка повернув голову набок, скрестив длинные ноги. Простыня была откинута в сторону, а Ольга была почти обнаженная – только простые белые трусики ярким мазком перечеркивали смуглую фигуру.
Забыв, что в соседней комнате Анна, забыв, что его сюда не звали, забыв обо всем на свете, Игорь непослушными руками стащил с себя халат, не глядя, бросил его на кресло и осторожно лег рядом с Ольгой, опираясь на локоть и не отрывая от нее глаз. Она шевельнулась, медленно повернулась набок лицом к нему и, опуская руки, задела его плечо. И тогда он потихоньку обнял ее, осторожно прижимая к себе, потрясенно ощущая, какая она мягкая, гладкая, нежная и слабая – как котенок…
Нежной и слабой она была три секунды. А потом вдруг напряглась, окаменела, и он с удивлением почувствовал, с какой совершенно невероятной для этого худенького тельца силой ее руки упираются ему в грудь.
– Оленька, – шепнул он одними губами, пытаясь удержать ее в объятиях. – Не бойся меня…
Она рванулась еще сильнее, резче, протянула руку куда-то за голову, и тут же в его живот уперся холодный острый металл.
– Я же предупреждала, что боюсь щекотки, – сказала она совершенно спокойным, ясным, нисколько не сонным голосом. – Предупреждала или нет?
– Разве? – Он почти не слушал, что она говорила, и совершенно не думал, что говорит сам. – Разве предупреждала? Я не помню…
Она замерла на секунду, опять протянула руку куда-то за голову, щелкнула выключателем, и в слабом свете ночника на Игоря уставились ее холодные, холодные, холодные глаза. Она щурилась от света, и выражение ее лица от этого казалось почти брезгливым.
– Ничего себе, – насмотревшись на его виноватую и растерянную физиономию, сказала она наконец без всякого выражения. – Эх, и ничего же себе…
– Оленька, – бормотал он, все пытаясь удержать ее, совершенно не представляя, что говорить дальше. – Оленька, Оленька…
Но она уже не обращала на него никакого внимания. Она насторожилась, оглянулась на дверь, ведущую в комнату Анны, оттолкнула Игоря и, быстро поднимаясь и отыскивая халат, заговорила мягким ласковым голосом, в котором слышалась улыбка:
– Что ты, мой хороший? Я сейчас… Конечно… И мне тоже…
Игорь, приподнявшись на локте, зачарованно смотрел, как она стремительно и бесшумно двигается по комнате, торопливо хватает халат, накидывает его – и вдруг удивленно замирает, сунув руку в карман, как она вытаскивает пачку сигарет, секунду смотрит на нее, а потом сует назад, резко срывает его халат с себя и, поймав взгляд Игоря, раздраженно комкает халат, с силой бросает ему в лицо, свирепо сверкая глазами и зубами, грозит кулаком, хватает с кресла свой халат и, на ходу влезая в него, спешит в комнату Анны… При этом все время говорит тихим, мягким, улыбающимся голосом:
– Иду, иду… Не вставай, Чижик. Ну, что ты, конечно нет.
Она скрылась в комнате Анны, а Игорь поднял с постели маленькие маникюрные ножницы, которыми Ольга ему чуть живот не пропорола, задумчиво повертел их в пальцах, осторожно положил на тумбочку, встал, надел свой халат и вышел на балкон, стараясь ступать как можно тише и не задеть по пути чего-нибудь. Анна проснулась. А Ольга… Что же теперь будет? Все что угодно, понял Игорь. Пусть она его своими маникюрными ножницами в лапшу искрошит, если захочет. Только бы не ушла.
Он стоял на балконе, вертел в пальцах сигаретную пачку, прислушивался к невнятным голосам в комнате Анны, ждал и боялся. В комнате Ольги возникло какое-то движение, он оглянулся – она вышла от Анны, открыла встроенный в стенной шкаф холодильник, вынула из него большую пластмассовую миску, бесшумно закрыла дверцу холодильника и с миской в руках опять скрылась в комнате Анны. Игорь следил за каждым ее движением так, будто каждое ее движение ему необходимо было запомнить на всю жизнь. Из комнаты Анны послышался негромкий восторженный визг, заливистый детский смех и мягкий счастливый смех Ольги, потом все стихло, и он долго ждал, что будет дальше. Наконец Ольга бесшумно появилась в своей комнате с миской и полотенцем в руках, поставила миску на тумбочку, села на постель, оперлась локтями о колени, уткнулась лицом в смятое в комок полотенце. Она долго сидела неподвижно, и в позе ее была такая усталость, такое напряжение, даже отчаяние… Игорь уже хотел как-то обнаружить свое присутствие, но тут она выпрямилась, зачерпнула из миски горсть колотого льда, завернула его в полотенце и, сбросив халат, стала неторопливо тереть себя этим ледяным компрессом – лицо, руки, ноги, живот… Пачка сигарет тихо хрустнула в кулаке Игоря, и Ольга замерла, оглянувшись, быстро протянула руку к ночнику, и свет в ее комнате погас. А он все стоял и пялился в темноту, и ждал неизвестно чего, и надеялся… да нет, ни на что он, конечно, не надеялся.
Через минуту она вышла на балкон, на ходу затягивая пояс халата, остановилась рядом с Игорем, положив руки на перила балкона и глядя в небо, помолчала немного и сказала:
– Извините, меня никто не предупредил, что… это… тоже входит в мои обязанности.
– Оленька, – сказал он с трудом. – Оленька, что ты говоришь?!. Как ты могла подумать?!.
– Нет? Хорошо… – Она опять помолчала, и Игорь заметил, с какой силой ее пальцы вцепились в перила балкона. – Тогда остается думать, что вы недовольны моей работой в качестве няни Чижика и… Хотите, чтобы я ушла? Но об этом можно и прямо сказать. Зачем же вынуждать меня уйти такими… окольными путями?
– С ума сойти, – сказал Игорь беспомощно. – Я не хочу, чтобы ты ушла. Я думать боюсь, что ты можешь уйти… – Он протянул руку, будто хотел удержать ее, будто боялся, что она уйдет вот прямо сейчас, но наткнулся на ее взгляд и опустил руку. – Не уходи, пожалуйста.
– Я подумаю, – сказала Ольга, повернулась и скрылась в комнате.
Игорь пошел к себе, лег и долго валялся без единой мысли в голове, с таким чувством, будто не то его несправедливо обидели, не то он несправедливо обидел… Под утро он наконец уснул, но тут же проснулся – еще шести не было – и с тем же смешанным чувством вины и обиды спустился в кухню, сварил целый кофейник невозможно крепкого кофе и пил его до тех пор, пока не пришла тетя Марина – завтрак готовить. Он не представлял, как встретится с Ольгой при чужих, и отпустил тетю Марину, заявив, что сам приготовит и завтрак, и обед, и вообще до завтра все свободны. Пусть и Павел Петрович отдохнет – не надо сегодня ни строек, ни ремонтов, ни сельхозработ, обойдемся… Понятно? Понятно. Ну и до завтра.
Он сварил кашу и какао и дожаривал оладьи, когда в кухню вошли Ольга и Анна.
– Привет! – жизнерадостно заговорила Анна с порога. – Па, ты зачем каши опять наварил? Я ее терпеть ненавижу. Я какаву буду, буквально с оладушком.
– Доброе утро, – равнодушно сказала Ольга, не обращая на него особого внимания. – Чижик, не скандаль с утра пораньше. Это дурной тон – скандалить в восемь утра.
– А когда можно? – деловито спросила Анна, усаживаясь за стол.
Игорь уже не слушал, о чем они дальше шепчутся, он смотрел на Ольгу – опять такую спокойную, такую уверенную в себе… В черных очках. Она сидела напротив, неотрывно следила за Анной и на него внимания не обращала.
После развода с Натальей он не стал шарахаться от женщин. Можно сказать – как раз наоборот. И кажется, каких только не повидал… Среди них были даже такие, которым нужен был он – не его деньги, а именно он сам. Но никому не нужна была Анна, хотя некоторые, наверное, согласились бы потерпеть и ее в качестве приложения. А Ольге нужна была только Анна. Он ей абсолютно не нужен. Даже в качестве приложения.
– Оленька, а давай ты моя мама будешь?
Игорь замер, уставившись на дочь, а потом перевел взгляд на Ольгу.
– Осторожно, ты сейчас чашку на себя опрокинешь, – тихо сказала она, поправляя полотенце на коленях Анны. – За столом не надо так руками размахивать.
– Ладно, – согласилась Анна и тут же опять взмахнула ложкой, чуть не сбив тарелку на пол. – Вот когда я в школу пойду, меня спросят: кто твоя мама? А я скажу: моя мама – Оленька! Можешь себе представить?
– До школы тебе еще далеко. – Ольга вытерла пальцы Анны мокрой салфеткой. – До школы тебе расти и расти… И учиться. Чему мы сегодня учиться собрались?
– Не знаю. Забыла. Давай порисуем, а?
– Давайте лучше погуляем, – предложил Игорь, глядя на Ольгу. – В лесу. Вместе. Там цветов много, можно поучиться цветы собирать.
– Ура! – радостно завопила Анна. – Па, ты просто молодец!
Игорь с ожиданием глядел на Ольгу и, когда она кивнула, обрадовался. Хотя чему радоваться-то? Ясно же, что она согласилась не ради него, а ради Анны…
И два часа, которые они все вместе провели в соседнем лесу, он радовался каждому пустяку. Солнышко. Тень. Цветы. Ольга с Анной сплели огромный лохматый венок, который оказался велик и той, и другой, и этот разлапистый венок пришлось надеть Игорю… Птички поют. Кукушка кукует. Кукушка, кукушка, сколько лет нам с Ольгой вместе жить? Один, два, три, четыре… не переставай, пожалуйста, кукушечка… восемнадцать, девятнадцать, двадцать… ой, не переставай…
А ближе к обеду они вернулись домой, и Игорь, оставив разморенную Анну с Ольгой, пошел готовить обед. Собственно, готовить не было необходимости, от вчерашнего приема черт знает сколько всего осталось, разогреть только кое-что да огурцов с помидорами для салата настругать. Но Игорю было приятно сознание, что он готовит еду для Ольги и Анны. Кормилец.
После обеда он помыл посуду и долго ждал, когда Ольга уложит Анну спать. Ходил без дела по заднему дворику, поглядывая на балкон – не вышла ли? Она все не выходила, и он поднялся на второй этаж и тихо позвал у ее двери:
– Ольга! На минутку…
Тяжелые ночные шторы, которые она почему-то всегда опускала только днем, качнулись в сторону, Ольга выглянула с немножко встревоженным видом и шепотом спросила сквозь тюлевую занавеску:
– Что-то случилось?
– Я спросить хотел… Это важно.
– Хорошо. – Она выскользнула из комнаты, оглядываясь назад и на ходу надевая свои черные очки. – Только недолго. Чижик сегодня что-то плохо спит. Перегрелась, наверное. Как бы…
– Ольга, – перебил он очень тихо и очень решительно. – Ты за меня замуж пойдешь?
– Зачем? – сердито спросила она. – С какой это стати? Игорь Дмитриевич, может, вы тоже перегрелись?
– Подожди, – торопливо зашептал Игорь. – Послушай, я серьезно… Анне нужна мать, а лучше тебя все равно никого быть не может… Ольга! Да послушай ты меня, пожалуйста! Я хочу, чтобы ты у меня… у Анны… в общем, у нас – чтобы ты на всю жизнь у нас была. И чтобы не ушла никогда.
– Я Чижика и так никогда не брошу, – спокойно сказала она и пожала плечами. – При чем тут «замуж»? Глупости какие.
Она повернулась, шагнула в комнату, отодвигая шторы рукой, но на пороге задержалась, оглянулась и с плохо скрытым злорадством сказала:
– А если мне все-таки придется уволиться, то я Чижика с собой заберу.
Вот так. И что теперь ему делать? Смотреть изо дня в день, как она ни на шаг не отходит от Анны, слушать, как она говорит с ней, и смеется с ней, и обнимает ее… И завидовать Анне?
Он потерял голову. Он душу потерял… Конечно, никакой она не айсберг, айсберг не может притягивать людей с такой страшной силой. А кто она? Олененок маленький, чем-то страшно напуганный, шарахающийся от каждой тени. И от страха пытающийся рычать, когда бежать некуда. Что же там такое случилось у нее? Игорь сто раз просмотрел документы, которые сумел раздобыть его правая рука и непревзойденный детектив Александр Большой. Все в этих бумагах было ясно, просто и… скучно. Ничего в этих бумагах даже отдаленно не напоминало Ольгу, какой он себе ее представлял. До такой степени не напоминало, что даже копия фотографии из ее личного дела в больнице, казалось, была не ее. Правда, тогда ей и девятнадцати не было. На фотографии была миленькая девочка с лицом в форме сердечка, с ямочками на круглых щеках и с пышными темными волосами, заплетенными в толстую косу, переброшенную через плечо на грудь. Девочка на фотографии глядела куда-то мимо объектива, чуть-чуть улыбаясь полными яркими губами и хитро щуря блестящие слегка раскосые глаза. Лицо у нее было очень белое. Совершенно не Ольга. Конечно, время прошло, но она и сейчас очень молодо выглядит – даже слишком молодо, если уж на то пошло. Но сейчас она совсем другая. Надо еще разок к Галке съездить. Похоже, эта Галка – единственная подруга Ольги. Единственная подруга должна знать о ней что-нибудь. А если знает – расскажет, куда она денется.
Игорь в который раз открыл папку с Анькиными рисунками. Листы черной бумаги были смело расписаны яркими цветными пятнами: огромная ягода клубники, окруженная огромными же листьями, бабочка-крапивница размером с десертную тарелку, истошно-зеленая стрекоза с круглыми голубыми глазами… Стрекоза улыбалась. Ольга была абсолютно права – Анне нужны и карандаши, и краски, и книжки с картинками. Вон как она умеет, оказывается, да и читать того и гляди начнет. А он-то как боялся.
Игорь часто потихоньку подсматривал, чем и как занимаются Ольга и Анна вдвоем. Прямо скажем, было на что посмотреть. Особенно когда они растягивались посреди пола на животах над большим листом бумаги, с карандашами и кистями в руках – картину рисовали. Анна часто заляпывала краской ковер, а потом сама же старательно оттирала пятно мокрой тряпкой, специально припасенной на этот случай. Сама! А ведь Ольга, насколько понял Игорь, ей даже замечания ни разу не сделала. А еще он видел, как Анна вязала на спицах, а Ольга ей очень серьезно подсказывала, показывала, советовала… И ведь что удивительно – у Анны действительно что-то получалось! Очень интересно было на них смотреть.
А потом он поймал себя на том, что смотрит чаще не на Анну, а на Ольгу. Да что там – чаще… Все время смотрит на Ольгу, просто глаз не может отвести. Особенно с тех пор, как впервые увидел ее ночью у бассейна. Он совсем не собирался подглядывать, он просто спрятался в беседке, чтобы выкурить единственную за день сигарету. Это Игорь второй месяц так курить бросал – когда уж совсем невтерпеж было, дожидался ночи, прятался, чтобы никто не увидел, и выкуривал перед сном одну сигарету. Вот и тогда он сидел в беседке, чесал Цезаря между ушами, смотрел на балконную дверь на втором этаже, за которой была темнота и тишина, и уговаривал себя идти спать. И уже почти уговорил, когда из темноты за балконной дверью беззвучно появилась Ольга. Постояла, оглядываясь, потом осторожно пошла по балкону направо, скрылась за углом дома и тут же появилась на внешней лестнице, ведущей со второго этажа на нижнюю веранду. Она шла медленно и осторожно, запрокинув голову и явно к чему-то напряженно прислушиваясь. На веранде еще минутку постояла, и Игорь хорошо разглядел ее в слабом свете, падающем сквозь шторы из окна на первом этаже. Она была в светлом купальнике, который резко выделялся на ее оливково-смуглой коже, а волосы ее были завязаны в смешной коротенький хвостик на затылке, как у девочки-подростка. Она была такая тоненькая, так бесшумно двигалась – прямо не человек, а тень… Игорь сидел, боясь вздохнуть, и удерживал за ошейник Цезаря, который, увидев Ольгу, тут же собрался выйти ей навстречу. Ольга наконец спустилась с крыльца и пошла к бассейну, все оглядываясь на дом. На краю бассейна еще минутку постояла, потом села, опустила ноги в воду и негромко позвала:
– Цезарь! Ну, где ты там? Иди скорей…
Игорь почувствовал, как вздрогнул и напрягся пес, отпустил ошейник, и Цезарь с восторженным щенячьим визгом вылетел из беседки и понесся к бассейну с такой скоростью, будто им из пушки выстрелили. Игорю показалось, что вот сейчас огромный зверь со всего размаху налетит на бесплотную фигурку на краю бассейна, но в последний момент Ольга с тихим торжествующим смехом скользнула в воду, а Цезарь затормозил на краю, отчаянно молотя хвостом, припадая на грудь и поскуливая.
– Что, съел? – довольным голосом сказала Ольга и брызнула на Цезаря водой. – То-то. И никогда больше не хвастайся, какой ты быстрый.
Она несколько минут тихо плескалась в воде, смеясь и что-то шепча Цезарю, а тот бегал вокруг бассейна, делая вид, что вот прямо сейчас прыгнет к ней… Игорь сидел, не шевелясь, и остро завидовал зверю – вон как она с ним весело… Почти как с Анной. А потом Ольга вышла из бассейна и стала… танцевать. Наверное, это был не совсем танец. Хотя чем это еще могло быть? Она медленно кружилась, мелко переступая босыми ногами, высоко подняв руки над головой, и все время что-то говорила Цезарю, и тихо смеялась, а Цезарь кружил вокруг нее, иногда поднимаясь на задние лапы и нелепо размахивая передними в воздухе. И нисколько она не похожа на подростка, решил Игорь. Он вспомнил: у бабушки была крошечная статуэтка из слоновой кости – тоненькая балерина замерла, поднявшись на пуанты и высоко подняв руки над точеной головкой на высокой стройной шее, чуть склоненной набок.
– Ба, а живые такие бывают? – спросил он, когда ему было лет восемь, наверное.
– Конечно нет! – возмущенно ответила бабушка. – В жизни балерины – лошади! Знаешь, сколько репетировать надо? У живых балерин ноги – во! Сто пудов. А таких в жизни вообще не бывает, разве только в концлагере.
– Красивая очень. – Игорь тогда не знал, что такое концлагерь, и подумал, что это сказка такая. – Почему она такая красивая?
– Потому, что произведение искусства, – подумав, сказала бабушка не очень уверенно.
Ольга была разительно похожа на ту статуэтку из слоновой кости.
Теперь он каждую ночь караулил ее, притаившись в беседке и даже не решаясь курить, чтобы не выдать своего присутствия. Она приходила почти каждую ночь около двенадцати, несколько минут плескалась в воде, разговаривала с Цезарем, явно сходящим с ума от восторга, тихо смеялась, а потом уходила к себе, взлетая по лестнице на второй этаж в сто раз быстрее, чем спускалась… А Игорь тихо крался за ней и, притаившись на балконе возле двери в ее комнату, пытался разглядеть сквозь легкие тюлевые занавески, что она там делает. Ему было безумно стыдно, он боялся, что она его когда-нибудь заметит, и он жадно надеялся, что она его наконец заметит. Она его не замечала.
Она вообще, кажется, его не замечала. За исключением тех случаев, когда дело касалось Анны. Тогда – да, тогда он был объектом, достойным внимания. А в остальное время – так, пустое место. Игорь не привык быть пустым местом. Как раз наоборот, он привык, что женщины неизменно смотрят на него с интересом. Все. Даже Наталья, отказавшись от Анны, надеялась остаться с Игорем. Прямо наизнанку выворачивалась, рассказывая ему, как она без него жить не может… Только слепой ребенок – это невозможно, это конец всем мечтам и планам, это связать себя по рукам и ногам на всю жизнь, это… Так что или я – или она. Фу, дрянь какая. Зачем он вспомнил?
Наверное, Ольга сегодня не выйдет купаться. Напрасно он ждал так долго. Сколько там?… Час ночи, оказывается. Конечно, она давно уже спит…
А ведь он никогда не видел Ольгу спящей.
Игорь осторожно вышел из беседки и, поглядывая на второй этаж, стал тихо подниматься по наружной лестнице. Вышел на балкон, прошел по нему до двери в ее комнату и остановился – дверь была распахнута настежь, и только легкая тюлевая занавеска отделяла его от Ольги. Он долго стоял, тупея от острого желания резко откинуть эту занавеску и войти в таинственную темноту ее комнаты – и от не менее острого стыда. Подумать только, до чего дошел – аки тать в нощи… Повернулся и пошел к себе. Пришел, разделся, свалился на постель и пожелал себе спокойной ночи.
Через две минуты встал, накинул халат, сунул в карман пачку сигарет и вышел на балкон. В конце концов, свою единственную сигарету он сегодня так и не выкурил. Впрочем, как и вчера. И позавчера. И… Куда это он пришел? К двери в ее комнату он пришел. И совершенно незачем терзаться – ведь он только хочет посмотреть, как она спит.
Он отодвинул занавеску, осторожно шагнул в комнату и остановился, напряженно вглядываясь в темноту, слегка разбавленную лунным светом, сочащимся сквозь узор тюля. Почти ничего не видно, только светлый квадрат постели прямо перед ним и сгустки темноты рядом – кресла, что ли? Потом глаза привыкли, он стал различать детали и, увидев на белом квадрате простыни тонкий темный силуэт, уже совершенно ни о чем не думая, шагнул к постели, остановился, жадно и ошеломленно разглядывая спящую Ольгу. Господи, ведь этого просто не может быть. Произведение искусства…
Она спала на спине, закинув руки за голову, слегка повернув голову набок, скрестив длинные ноги. Простыня была откинута в сторону, а Ольга была почти обнаженная – только простые белые трусики ярким мазком перечеркивали смуглую фигуру.
Забыв, что в соседней комнате Анна, забыв, что его сюда не звали, забыв обо всем на свете, Игорь непослушными руками стащил с себя халат, не глядя, бросил его на кресло и осторожно лег рядом с Ольгой, опираясь на локоть и не отрывая от нее глаз. Она шевельнулась, медленно повернулась набок лицом к нему и, опуская руки, задела его плечо. И тогда он потихоньку обнял ее, осторожно прижимая к себе, потрясенно ощущая, какая она мягкая, гладкая, нежная и слабая – как котенок…
Нежной и слабой она была три секунды. А потом вдруг напряглась, окаменела, и он с удивлением почувствовал, с какой совершенно невероятной для этого худенького тельца силой ее руки упираются ему в грудь.
– Оленька, – шепнул он одними губами, пытаясь удержать ее в объятиях. – Не бойся меня…
Она рванулась еще сильнее, резче, протянула руку куда-то за голову, и тут же в его живот уперся холодный острый металл.
– Я же предупреждала, что боюсь щекотки, – сказала она совершенно спокойным, ясным, нисколько не сонным голосом. – Предупреждала или нет?
– Разве? – Он почти не слушал, что она говорила, и совершенно не думал, что говорит сам. – Разве предупреждала? Я не помню…
Она замерла на секунду, опять протянула руку куда-то за голову, щелкнула выключателем, и в слабом свете ночника на Игоря уставились ее холодные, холодные, холодные глаза. Она щурилась от света, и выражение ее лица от этого казалось почти брезгливым.
– Ничего себе, – насмотревшись на его виноватую и растерянную физиономию, сказала она наконец без всякого выражения. – Эх, и ничего же себе…
– Оленька, – бормотал он, все пытаясь удержать ее, совершенно не представляя, что говорить дальше. – Оленька, Оленька…
Но она уже не обращала на него никакого внимания. Она насторожилась, оглянулась на дверь, ведущую в комнату Анны, оттолкнула Игоря и, быстро поднимаясь и отыскивая халат, заговорила мягким ласковым голосом, в котором слышалась улыбка:
– Что ты, мой хороший? Я сейчас… Конечно… И мне тоже…
Игорь, приподнявшись на локте, зачарованно смотрел, как она стремительно и бесшумно двигается по комнате, торопливо хватает халат, накидывает его – и вдруг удивленно замирает, сунув руку в карман, как она вытаскивает пачку сигарет, секунду смотрит на нее, а потом сует назад, резко срывает его халат с себя и, поймав взгляд Игоря, раздраженно комкает халат, с силой бросает ему в лицо, свирепо сверкая глазами и зубами, грозит кулаком, хватает с кресла свой халат и, на ходу влезая в него, спешит в комнату Анны… При этом все время говорит тихим, мягким, улыбающимся голосом:
– Иду, иду… Не вставай, Чижик. Ну, что ты, конечно нет.
Она скрылась в комнате Анны, а Игорь поднял с постели маленькие маникюрные ножницы, которыми Ольга ему чуть живот не пропорола, задумчиво повертел их в пальцах, осторожно положил на тумбочку, встал, надел свой халат и вышел на балкон, стараясь ступать как можно тише и не задеть по пути чего-нибудь. Анна проснулась. А Ольга… Что же теперь будет? Все что угодно, понял Игорь. Пусть она его своими маникюрными ножницами в лапшу искрошит, если захочет. Только бы не ушла.
Он стоял на балконе, вертел в пальцах сигаретную пачку, прислушивался к невнятным голосам в комнате Анны, ждал и боялся. В комнате Ольги возникло какое-то движение, он оглянулся – она вышла от Анны, открыла встроенный в стенной шкаф холодильник, вынула из него большую пластмассовую миску, бесшумно закрыла дверцу холодильника и с миской в руках опять скрылась в комнате Анны. Игорь следил за каждым ее движением так, будто каждое ее движение ему необходимо было запомнить на всю жизнь. Из комнаты Анны послышался негромкий восторженный визг, заливистый детский смех и мягкий счастливый смех Ольги, потом все стихло, и он долго ждал, что будет дальше. Наконец Ольга бесшумно появилась в своей комнате с миской и полотенцем в руках, поставила миску на тумбочку, села на постель, оперлась локтями о колени, уткнулась лицом в смятое в комок полотенце. Она долго сидела неподвижно, и в позе ее была такая усталость, такое напряжение, даже отчаяние… Игорь уже хотел как-то обнаружить свое присутствие, но тут она выпрямилась, зачерпнула из миски горсть колотого льда, завернула его в полотенце и, сбросив халат, стала неторопливо тереть себя этим ледяным компрессом – лицо, руки, ноги, живот… Пачка сигарет тихо хрустнула в кулаке Игоря, и Ольга замерла, оглянувшись, быстро протянула руку к ночнику, и свет в ее комнате погас. А он все стоял и пялился в темноту, и ждал неизвестно чего, и надеялся… да нет, ни на что он, конечно, не надеялся.
Через минуту она вышла на балкон, на ходу затягивая пояс халата, остановилась рядом с Игорем, положив руки на перила балкона и глядя в небо, помолчала немного и сказала:
– Извините, меня никто не предупредил, что… это… тоже входит в мои обязанности.
– Оленька, – сказал он с трудом. – Оленька, что ты говоришь?!. Как ты могла подумать?!.
– Нет? Хорошо… – Она опять помолчала, и Игорь заметил, с какой силой ее пальцы вцепились в перила балкона. – Тогда остается думать, что вы недовольны моей работой в качестве няни Чижика и… Хотите, чтобы я ушла? Но об этом можно и прямо сказать. Зачем же вынуждать меня уйти такими… окольными путями?
– С ума сойти, – сказал Игорь беспомощно. – Я не хочу, чтобы ты ушла. Я думать боюсь, что ты можешь уйти… – Он протянул руку, будто хотел удержать ее, будто боялся, что она уйдет вот прямо сейчас, но наткнулся на ее взгляд и опустил руку. – Не уходи, пожалуйста.
– Я подумаю, – сказала Ольга, повернулась и скрылась в комнате.
Игорь пошел к себе, лег и долго валялся без единой мысли в голове, с таким чувством, будто не то его несправедливо обидели, не то он несправедливо обидел… Под утро он наконец уснул, но тут же проснулся – еще шести не было – и с тем же смешанным чувством вины и обиды спустился в кухню, сварил целый кофейник невозможно крепкого кофе и пил его до тех пор, пока не пришла тетя Марина – завтрак готовить. Он не представлял, как встретится с Ольгой при чужих, и отпустил тетю Марину, заявив, что сам приготовит и завтрак, и обед, и вообще до завтра все свободны. Пусть и Павел Петрович отдохнет – не надо сегодня ни строек, ни ремонтов, ни сельхозработ, обойдемся… Понятно? Понятно. Ну и до завтра.
Он сварил кашу и какао и дожаривал оладьи, когда в кухню вошли Ольга и Анна.
– Привет! – жизнерадостно заговорила Анна с порога. – Па, ты зачем каши опять наварил? Я ее терпеть ненавижу. Я какаву буду, буквально с оладушком.
– Доброе утро, – равнодушно сказала Ольга, не обращая на него особого внимания. – Чижик, не скандаль с утра пораньше. Это дурной тон – скандалить в восемь утра.
– А когда можно? – деловито спросила Анна, усаживаясь за стол.
Игорь уже не слушал, о чем они дальше шепчутся, он смотрел на Ольгу – опять такую спокойную, такую уверенную в себе… В черных очках. Она сидела напротив, неотрывно следила за Анной и на него внимания не обращала.
После развода с Натальей он не стал шарахаться от женщин. Можно сказать – как раз наоборот. И кажется, каких только не повидал… Среди них были даже такие, которым нужен был он – не его деньги, а именно он сам. Но никому не нужна была Анна, хотя некоторые, наверное, согласились бы потерпеть и ее в качестве приложения. А Ольге нужна была только Анна. Он ей абсолютно не нужен. Даже в качестве приложения.
– Оленька, а давай ты моя мама будешь?
Игорь замер, уставившись на дочь, а потом перевел взгляд на Ольгу.
– Осторожно, ты сейчас чашку на себя опрокинешь, – тихо сказала она, поправляя полотенце на коленях Анны. – За столом не надо так руками размахивать.
– Ладно, – согласилась Анна и тут же опять взмахнула ложкой, чуть не сбив тарелку на пол. – Вот когда я в школу пойду, меня спросят: кто твоя мама? А я скажу: моя мама – Оленька! Можешь себе представить?
– До школы тебе еще далеко. – Ольга вытерла пальцы Анны мокрой салфеткой. – До школы тебе расти и расти… И учиться. Чему мы сегодня учиться собрались?
– Не знаю. Забыла. Давай порисуем, а?
– Давайте лучше погуляем, – предложил Игорь, глядя на Ольгу. – В лесу. Вместе. Там цветов много, можно поучиться цветы собирать.
– Ура! – радостно завопила Анна. – Па, ты просто молодец!
Игорь с ожиданием глядел на Ольгу и, когда она кивнула, обрадовался. Хотя чему радоваться-то? Ясно же, что она согласилась не ради него, а ради Анны…
И два часа, которые они все вместе провели в соседнем лесу, он радовался каждому пустяку. Солнышко. Тень. Цветы. Ольга с Анной сплели огромный лохматый венок, который оказался велик и той, и другой, и этот разлапистый венок пришлось надеть Игорю… Птички поют. Кукушка кукует. Кукушка, кукушка, сколько лет нам с Ольгой вместе жить? Один, два, три, четыре… не переставай, пожалуйста, кукушечка… восемнадцать, девятнадцать, двадцать… ой, не переставай…
А ближе к обеду они вернулись домой, и Игорь, оставив разморенную Анну с Ольгой, пошел готовить обед. Собственно, готовить не было необходимости, от вчерашнего приема черт знает сколько всего осталось, разогреть только кое-что да огурцов с помидорами для салата настругать. Но Игорю было приятно сознание, что он готовит еду для Ольги и Анны. Кормилец.
После обеда он помыл посуду и долго ждал, когда Ольга уложит Анну спать. Ходил без дела по заднему дворику, поглядывая на балкон – не вышла ли? Она все не выходила, и он поднялся на второй этаж и тихо позвал у ее двери:
– Ольга! На минутку…
Тяжелые ночные шторы, которые она почему-то всегда опускала только днем, качнулись в сторону, Ольга выглянула с немножко встревоженным видом и шепотом спросила сквозь тюлевую занавеску:
– Что-то случилось?
– Я спросить хотел… Это важно.
– Хорошо. – Она выскользнула из комнаты, оглядываясь назад и на ходу надевая свои черные очки. – Только недолго. Чижик сегодня что-то плохо спит. Перегрелась, наверное. Как бы…
– Ольга, – перебил он очень тихо и очень решительно. – Ты за меня замуж пойдешь?
– Зачем? – сердито спросила она. – С какой это стати? Игорь Дмитриевич, может, вы тоже перегрелись?
– Подожди, – торопливо зашептал Игорь. – Послушай, я серьезно… Анне нужна мать, а лучше тебя все равно никого быть не может… Ольга! Да послушай ты меня, пожалуйста! Я хочу, чтобы ты у меня… у Анны… в общем, у нас – чтобы ты на всю жизнь у нас была. И чтобы не ушла никогда.
– Я Чижика и так никогда не брошу, – спокойно сказала она и пожала плечами. – При чем тут «замуж»? Глупости какие.
Она повернулась, шагнула в комнату, отодвигая шторы рукой, но на пороге задержалась, оглянулась и с плохо скрытым злорадством сказала:
– А если мне все-таки придется уволиться, то я Чижика с собой заберу.
Вот так. И что теперь ему делать? Смотреть изо дня в день, как она ни на шаг не отходит от Анны, слушать, как она говорит с ней, и смеется с ней, и обнимает ее… И завидовать Анне?
Он потерял голову. Он душу потерял… Конечно, никакой она не айсберг, айсберг не может притягивать людей с такой страшной силой. А кто она? Олененок маленький, чем-то страшно напуганный, шарахающийся от каждой тени. И от страха пытающийся рычать, когда бежать некуда. Что же там такое случилось у нее? Игорь сто раз просмотрел документы, которые сумел раздобыть его правая рука и непревзойденный детектив Александр Большой. Все в этих бумагах было ясно, просто и… скучно. Ничего в этих бумагах даже отдаленно не напоминало Ольгу, какой он себе ее представлял. До такой степени не напоминало, что даже копия фотографии из ее личного дела в больнице, казалось, была не ее. Правда, тогда ей и девятнадцати не было. На фотографии была миленькая девочка с лицом в форме сердечка, с ямочками на круглых щеках и с пышными темными волосами, заплетенными в толстую косу, переброшенную через плечо на грудь. Девочка на фотографии глядела куда-то мимо объектива, чуть-чуть улыбаясь полными яркими губами и хитро щуря блестящие слегка раскосые глаза. Лицо у нее было очень белое. Совершенно не Ольга. Конечно, время прошло, но она и сейчас очень молодо выглядит – даже слишком молодо, если уж на то пошло. Но сейчас она совсем другая. Надо еще разок к Галке съездить. Похоже, эта Галка – единственная подруга Ольги. Единственная подруга должна знать о ней что-нибудь. А если знает – расскажет, куда она денется.