После тяжелых переходов польская земля осталась позади. Перешли старую - довоенную - польско-германскую границу. Получили приказ: занять оборону фронтом на север. 756-й полк разместился в районе небольшого городка Флатов. Юго-западнее, в Шнайдемюле, шли бои. Хотя крепость с окруженными немецкими войсками и осталась в нашем глубоком тылу, но фашисты продолжали сопротивляться. Они отклонили советские предложения сложить оружие.
14 февраля противник ценою огромных потерь прорвал кольцо окружения и двинулся строго на север - в Восточную Померанию, где сконцентрировалась крупная группировка фашистских войск. Гитлер планировал использовать ее для флангового удара по войскам 1-го Белорусского фронта, стоявшим на Одере.
Полковник Зинченко поставил задачу: третьему батальону немедленно по тревоге выдвинуться на высоту 69,5, через которую проходит дорога из Шнайдемюля в Померанию, занять оборону и задержать продвижение противника до подхода основных сил полка.
Батальон вовремя оседлал дорогу и окопался на высоте. Фашисты пока не появлялись. Я в десятый раз проверил батальонный район обороны: вроде бы все хорошо.
Во второй половине дня показалась вражеская колонна... Она шла, даже не шла, а брела неорганизованно, без разведки.
Решил подпустить поближе. Пятьсот... четыреста... триста метров... Подаю команду:
- Огонь!
Пулеметы и автоматы косили головные шеренги колонны. Минометы капитана Моргуна и орудия капитана Вольфсона ударили по хвосту. Все перемешалось...
Противник сначала залег. Потом под нашим огнем, теряя сотни убитых, стал развертываться в цепь.
Боевой порядок гитлеровцы построили глубоко эшелонированно. Я насчитал восемь плотных цепей.
Немцы четыре раза поднимались в атаку, несли потери, но снова накапливались и шли на нас. И ложились, ложились...
Под вечер во фланг их атаковали батальоны Боева и Кастыркина и разгромили. Мало кто из них достиг леса недалеко от высоты.
Я смотрел на поле, где только что отгремел бой, и думал: "Это, фриц, тебе не 41-й или 42-й год. Это 1945-й!"
Батальон потерял до двадцати человек. Противник - до восьмисот. Кроме того, около пятисот гитлеровцев мы взяли в плен.
За ликвидацию прорвавшейся шнайдемюльской группировки бойцы и командиры были отмечены орденами и медалями. Меня наградили орденом Александра Невского.
В феврале общая обстановка сложилась так: войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов глубоко вклинились в оборону противника, вышли на рубеж рек Одер и Нейсе, но из Восточной Померании нашим войскам по-прежнему угрожала сильная группировка немецко-фашистских войск.
1 марта в Померании наши войска перешли в наступление, чтобы ликвидировать угрозу с севера.
Памятные дни Померании
Весна 1945 года была для нас необычной. Мы встречали ее на немецкой земле. В те дни стояла теплая, но хмурая погода. Серое покрывало низко нависших туч заслоняло мартовское солнце. Часто моросил мелкий дождь.
Вот уже шестые сутки 150-я Идрицкая стрелковая дивизия под командованием генерала В. М. Шатилова преследовала отходящего противника в Восточной Померании.
По широким шоссейным дорогам фашисты откатывались к северу. И наконец 756-й стрелковый полк подошел к Каммину - сильному опорному пункту вражеской обороны, которую нам удалось прорвать с ходу. Гитлеровцы поспешно оставляли улицы и кварталы этого небольшого города, чтобы форсировать Штеттинский залив и выйти на его западный берег.
Наш батальон штурмовал юго-восточную окраину Каммина. Отход врага здесь прикрывали заслоны пулеметчиков, засевших на кладбище и в роще. Они вели сильный огонь. По моему приказанию минометчики капитана Михаила Моргуна и пулеметчики старшего лейтенанта Николая Самсонова быстро открыли огонь и заставили вражеские огневые точки замолчать.
Тем временем солдаты стрелковых рот короткими перебежками достигли кладбища и ворвались на улицу, ведущую к центру города. Части дивизии вступили в Каммин.
Приход в город советских войск вызвал панику среди местных жителей. По две-три семьи они забирались в одну квартиру, закрывали ставни и в страхе ожидали, что произойдет дальше.
Наш полк взял в плен в Каммине несколько сот гитлеровских солдат, много боевой техники, обозы, в том числе около тридцати автомашин с боеприпасами и продовольствием.
Постепенно стрельба затихала. Наш батальон вывезли во второй эшелон полка.
Но противник все еще находился поблизости...
Мы с начальником штаба батальона старшим лейтенантом Гусевым вели наблюдение с чердака полуразрушенного дома.
Гусев не имел основательной военной подготовки, но зато обладал фронтовым опытом и всегда хорошо помогал мне в трудную минуту. Он неплохо знал топографию, аккуратно отрабатывал карты и другие штабные документы.
Перед нами открылась картина беспорядочного отступления неприятеля. Разгромленные вражеские полки в панике бежали, бросая танки, орудия, обозы. Фашисты пытались перебраться через залив, используя для этого баржи, лодки, катера. Но снаряды нашей артиллерии настигали их, и немало перегруженных посудин пошло ко дну.
Многих вражеских солдат, не успевших спастись бегством, советские воины прижали к берегу моря и заставили сложить оружие.
Очистив Каммин от гитлеровцев, наша дивизия заняла оборону на побережье Штеттинского залива.
После горячих изнурительных боев и больших переходов наступила передышка. Потянулись хмурые, однообразные дни. В пасмурную погоду редко появлялся просвет в тучах - клочок голубого неба. Над заливом нависал густой молочный туман, и тогда будто огромное скопление белой пушистой ваты опускалось на водную ширь.
На берегу, далеко разбросанные друг от друга, стояли дома и сараи, крытые черепицей. На общем мрачном фоне они выглядели неприветливо.
Солдаты нашего батальона разместились в поспешно оборудованных траншеях, местами перекрытых жердями, обломками досок, засыпанных сверху тонким слоем сырой земли. Вода проникала сквозь потолок, попадала за воротники солдатам. В дни затишья каждый из них чаще начал вспоминать своих родных и дорогие сердцу русские города и села.
- Эх, ребята, у нас на Брянщине небось тоже весна в разгаре, ручьи журчат, воробьи веселей чирикают, - заговорил Петя Пятницкий, поднимая воротник шинели, чтобы укрыться от дождя, и его взор устремился вдаль. Евдокия, жинка моя, пишет, что в деревне уже к севу готовятся. Семена есть, а вот работников-то не хватает. Откуда возьмешь их? Бабы одни остались да старики. Ясно, не легко им без нас.
- Верно ты, Петро, говоришь, - подтвердил Илья Съянов, - трудно не только нам, когда порой чувствуешь, как смерть дышит тебе в лицо. Им там тоже пришлось хлебнуть горького до слез, а больше всего тем, кто пожил при фашистах.
- Деревню мою, Северец, фашисты спалили дотла, - с грустной задумчивостью отозвался Пятницкий. - Но, братцы, самое тяжелое уже позади. Скоро фашисту конец, и поедем мы по домам. Заново поднимем все. Как-то даже не верится, что настанет такой день. Ох и праздник же будет!
И тихо потекла беседа, раскрывая солдатские думы, чувства, переживания. Петр Пятницкий поведал друзьям о Брянских лесах, Съянов - о Кустанае, о ковыльных степях Казахстана, Зозуля - об Украине.
Каждый мечтал о своем, близком сердцу, но все вместе об одном - о Родине, народе, который с нетерпением ждал победы.
* * *
В те дни я услышал немало рассказов о солдатских судьбах. Почти все они были печальными. Вот один из них.
Молодой солдат Вася Кондратенко рассказал: - Мы жили на Украине, в районном городе около Харькова. Семья у нас была большая: отец работал на заводе, мать - домохозяйка, Гриша - старший, 19-летний брат - трудился вместе с отцом на заводе, я учился в школе. И еще были две младшие сестренки. Отец и старший брат в первые дни войны ушли на фронт.
Мать пошла работать на завод - учеником токаря. Она домой приходила редко. Иногда через два-три дня, а то и еще реже. Прибежит, бывало, домой, посмотрит, как мы живем, и обратно уходит на завод. Я в доме был за хозяина. Школу бросил. Немцы стали почти каждую ночь бомбить город. Услышу сигнал воздушной тревоги, на ходу одену сестренок и бегу по улице в бомбоубежище. Осенние ночи темные и дождливые. Холодно, сильно холодно. Зенитки наши бьют, прожектора по небу шарят. От их лучей на улице кажется еще темнее. Вскоре землю и воздух раскалывают страшные взрывы немецких бомб. Летят стекла, рушатся крыши домов! А тут все новые и новые разрывы бомб. Страшно. Очень страшно! Сестренки плачут, зубы стучат от холода и страха. Прибегу с ними в бомбоубежище, которое как назло находилось далеко от нашего дома, и сижу в нем до утра. И так каждую ночь.
А утром 27 ноября, возвращаясь из бомбоубежища, мы увидели, что наш дом разбит. Мы остались посреди улицы в старых потрепанных пальтишках. Новые, лучшие вещи давно продали, а остальное, что еще было, - пропало в развалинах дома. Я пошел на завод искать мать. Она определила нас к своей знакомой где-то на окраине города. Сама снова ушла работать.
Письма от отца и брата приходили очень редко. В декабре Гриша прислал письмо, он был тяжело ранен. Не успела мать вместе с нами высушить слезы, как принесли страшное извещение - погиб отец.
Зимой 1942 года наш завод эвакуировался в глубокий тыл. Многие ехали прямо на открытых платформах вместе с оборудованием. В пути несколько раз налетали немецкие самолеты. Думали, не доехать - в дороге прибьет.
В 1942 году я стал работать. А как исполнилось 18 лет, ушел в армию. Пришел в ваш батальон. Вот скоро год исполнится.
Мать пишет, что сестренки болеют, ее голова побелела. А мать была у меня красивая, краснощекая, с черными вьющимися волосами. "Но ничего, пишет она, - план я выполняю на 150-180 процентов".
После рассказа Васи все долго молчали.
- Ничего, переживем, - заключил он.
* * *
В эти дни офицеры штаба полка часто заходили в траншеи к солдатам, чтобы поговорить с ними. Однажды под вечер я пробирался по ходу сообщения на командный пункт и на повороте встретил старшего лейтенанта Прелова агитатора полка.
- Куда направился? - спросил его.
- К бойцам. Покурить, побеседовать.
- Пошли вместе.
Вслед за нами шагал неизменный спутник Прелова - ординарец Василь. В полку все знали этого восемнадцатилетнего юношу, добровольно вступившего в Советскую Армию. Маленького роста, с характерным мягким голосом, Василь напоминал бойкую девчонку-подростка.
Мы спрыгнули в траншею, по жидкой липкой грязи подошли к группе бойцов.
- Солдат дымом греется, шилом бреется, а все такой же бодрый бывает весело улыбается, - скороговоркой начал Прелов и продолжал:
- Ну, хорошо устроились, хлопцы? Глубоко зарылись?
Агитатор полка Прелов всех солдат, сержантов и офицеров с душевной теплотой называл хлопцами, хотя некоторым из них было уже за пятьдесят. Его любили в полку, и все знали, что в трудную минуту, когда тоска по дому, воспоминания о погибших товарищах или горькие раздумья о боевых неудачах сжимают сердце, у агитатора всегда найдется согревающее душу слово, искрящаяся юмором и весельем шутка.
- Правда ли, что здесь фашистов караулить будем? - обратился к нам Иван Зозуля.
- Не всякому слуху верьте, - возразил Прелов, - долго тут сидеть не станем, надо торопиться.
Прелов сделал паузу, потом совершенно неожиданно закончил мысль:
- Да, торопиться надо домой. Работников в деревне мало осталось, а сев на носу.
- Что верно, то верно, - хором отозвались солдаты.
- На том и порешим, - весело резюмировал Прелов. - Надо добивать врага. Поскорее. А земля, которую сейчас охраняем, раньше принадлежала полякам. Мы и отдадим ее - пусть живут на здоровье. Но дорога домой лежит только через Берлин.
- Через Берлин, говорите?
- И на Берлин не страшно.
- Но на Берлин могут послать другие части, а мне, братцы, хотелось бы побывать в нем и навести там свои порядки, - сказал солдат Иванов.
Долго мы толковали с бойцами. Поздно вечером к нам подошел младший лейтенант Новицкий, адъютант командира полка. Он передал мне, что полковник Зинченко приказал немедленно готовить людей к длительному маршу.
- Стройте батальон вон там, за скатами холмов, на шоссе, - сказал я подошедшему заместителю по строевой части капитану Ярунову.
Он лихо откинул свою плащ-накидку и повел роты по ходу сообщения в тыл. Я отправился на командный пункт батальона.
Участок обороны передали польскому батальону.
Нашей дивизии предстояло за четверо суток пройти около двухсот километров и сосредоточиться в районе озера Мантель.
В полном боевом снаряжении солдаты собирались для построения в общую походную колонну и здесь же, у дороги, свертывали скатки, переобувались, плотнее подгоняли снаряжение.
Вскоре в батальон прибыл генерал Шатилов. Он соскочил с коня и передал его ординарцу.
Я пошел к комдиву и доложил, что батальон готовится к маршу. Он тепло поздоровался и с. присущей ему корректностью предложил:
- Пойдем, посмотрим.
Спокойной неторопливой походкой комдив подошел к солдатам, подгонявшим снаряжение. Увидев генерала, они встали.
- Как дела? - спросил Шатилов.
- Пока все в порядке, товарищ генерал. Вот думаем, прикидываем, далеко ли придется идти?
Бойцы наперебой засыпали комдива вопросами.
- Километров двести. Лучше подготовьте обувь, потертостей не допускайте в пути, а то дорога длинной покажется, - полушутя посоветовал Василий Митрофанович.
- К переходам привыкли, не первый раз.
- Верю и надеюсь.
Чисто выбритое лицо Шатилова озарила довольная улыбка. Он пожелал бойцам успехов и пошел дальше.
Проверив наш батальон, генерал Шатилов верхом на коне объехал другие полки, собрал командиров частей, чтобы дать им указание, как организовать и провести марш.
- Переход будем совершать ночами, - предупредил он. - Людям придется выдержать большую физическую нагрузку. Позаботьтесь о питании солдат. Горячая пища должна выдаваться всегда вовремя. Поддерживайте боеготовность, дисциплину. Помните: война продолжается и могут быть всякие неожиданности. В пути встретятся болота, возможно, и засады.
Поздним вечером полки двинулись в путь. В хвосте колонн шли обозы с боеприпасами, продовольствием и различным военным имуществом.
Мы с Гусевым ехали верхом впереди батальона. Остановились у обочины дороги, чтобы посмотреть, как проходят роты.
- Взгляните-ка на седьмую роту. Хоть и трудно, а солдаты шагают, как на параде, - говорю Гусеву.
Впереди роты уверенной походкой шел капитан Куксин, по характеру горячий, вспыльчивый, не лишенный излишней самонадеянности.
Затем шла восьмая во главе с капитаном Гусельниковым. Грузный на вид, он ступал твердо, и, когда поравнялся с нами, на его широком, скуластом лице отразилась веселая улыбка, как бы говорившая: "Ничего, дойдем". Гусельников - кристально честный, душевный человек. Он из тех, кто, не опасаясь неприятностей, смело говорит правду в глаза, не терпит фальши и несправедливости.
Идет девятая, минометная...
И, наконец, проходит мимо нас пулеметная рота. Командир ее, старший лейтенант Самсонов, лукаво подмигнул правофланговому, и они вместе затянули песню: "Эх, дороги, пыль да туман".
С Николаем Самсоновым мы впервые встретились под Варшавой. Он попал в наш батальон из госпиталя, после тяжелого ранения, полученного в боях за освобождение Латвии. Самсонов был инженером-строителем из Свердловска, он сразу же понравился мне своей добротой, искренностью, привязанностью к родному Уралу.
Под покровом ночи части продвигались по слегка всхолмленной равнине. Вдоль дороги, по обочинам, тянулись стройные ряды фруктовых и декоративных деревьев.
Часто встречались беженцы: одни ехали на машинах, телегах, велосипедах, другие тащились пешком. Человеческий поток двигался на запад и на восток. На больших повозках, нагруженных ящиками, сундуками, перинами и другим домашним скарбом, помещались целые семьи. Еще совсем недавно они жили в глубоком тылу, вдали от горячей войны. А сейчас война пришла к ним в дом. И люди бросали насиженные места, в страхе метались по дорогам.
Как-то утром во время привала солдаты ели из котелков горячую кашу. Поблизости находилась ферма, в которой оказалось до сотни коров. Их, вероятно, не доили суток двое или трое. У каждой коровы набухло вымя. Они громко мычали.
- Нет, не могу больше терпеть, - заявил рядовой Филиппов, человек уже немолодых лет, сельский житель, привыкший к порядку в хозяйстве. И его обычно добродушное лицо приняло решительное выражение. - Пойду подою!
- А во что, в пилотку? - съязвил молодой солдат.
- На землю.
Молодые солдаты стали подтрунивать и сыпать остротами, а пожилые вчерашние колхозники - пошли вместе с Филипповым.
Я посмотрел им вслед и подумал: стосковалось солдатское сердце по мирному труду...
Прозвучала команда, и полки снова двинулись вперед по незнакомому краю, минуя обширные лесные массивы и частые немецкие селения с однообразными каменными домами. Марш проходил организованно.
Наступало ясное, безоблачное утро четвертых суток нашего похода. Перед нами лежали поля, а вдали, слева, расстилалась спокойная гладь большого озера. Немного в стороне от дороги виднелась возвышенность. Это и был пункт нашего назначения.
Еще издали мы заметили на опушке рощи несколько "виллисов" и с десяток всадников. "Штаб корпуса", - подумал я. Предположение оправдалось.
Вскоре среди группы офицеров я различил знакомую коренастую фигуру генерала Переверткина. Тотчас к гот лове батальонной колонны подлетел бравый всадник - адъютант командира полка младший лейтенант Новицкий.
- К командиру полка. Там командир корпуса и командир дивизии, крикнул он, кивком головы указывая в сторону возвышенности.
Я оставил вместо себя Ярунова и отправился вслед за адъютантом. На холме возле командира корпуса уже стояли генерал Шатилов, полковник Зинченко, капитан Боев и еще несколько человек. Когда все вызванные офицеры собрались, командир полка в предельно сжатой форме поставил перед нами задачу.
За несколько часов полки расположились в деревнях, раскинувшихся вокруг озера. Штаб дивизии разместился в селе Клейн Мантель. Некоторые части вошли в военный городок, от которого тянулась асфальтированная дорога к опустевшему аэродрому.
Наш полк занял трехэтажную казарму, опоясанную траншеями полного профиля, отрытыми гитлеровцами.
Батальону отвели первый этаж. После марша людям дали суточный отдых. Солдаты сначала почистили оружие, поспали, а потом стали приводить в порядок свое обмундирование, снаряжение, помылись и побрились, рассказывая при этом различные небылицы и истории из фронтовой жизни.
К полудню в глубине коридора кто-то уже выводил на баяне немудреные мелодии, словно магнитом притягивал к себе солдат, желающих спеть под свою "походную музыку". Кое-кто вышел на улицу подышать свежим воздухом, посмотреть, как тут люди жили до вчерашнего дня.
Озабоченным вернулся я в батальон от командира полка. Завтра с подъемом требовалось начать планомерную боевую учебу. Захожу в штабную комнату. За столом сидят Гусев и лейтенант Берест - мой новый заместитель по политчасти. Оба склонились над бумагами.
- Чем занимаетесь?
- Оформлением наградных листов на отличившихся в последних боях.
- Правильно. Полковник Зинченко просит, чтобы эти материалы мы представили ему без задержки. Придется ночку прихватить, но к утру сделать.
- Управимся.
- Знаешь, Кузьма, собери-ка часам к восемнадцати всех командиров рот и спецподразделений. Поговорим о задачах, которые поставил перед нами командир полка, а наградными займешься после совещания.
Гусев тут же вызвал дежурного и отдал ему распоряжение собрать офицеров.
Ожидая их прибытия, мы с Берестом и Гусевым еще и еще раз обдумывали, как лучше организовать боевую и политическую подготовку. Набросали план, наметили главные темы для отработки по тактической, огневой и строевой подготовке, составили распорядок дня.
- Будто в мирное время живем. Расписания. Боевая подготовка, добродушно усмехнулся Гусев, глядя на свои бумаги.
- Дело к тому идет, Кузьма. Пришли в логово врага. Мир, думаю, не за горами. А чтобы побыстрее дожить до этого дня, надо учиться, совершенствовать свое мастерство.
Увлеченные работой и разговорами, мы не заметили, как пробежало время.
- Разрешите? - открывая дверь, спросил капитан Гусельников.
- Входи, Иван.
Я вытянул часы - стрелки показывали 18.00. Изучающим взглядом посмотрел на Гусельникова и подумал о нем: "Исполнительный командир, всегда точен".
Вслед за Гусельниковым в комнату вошли капитан Куксин, старший лейтенант Самсонов, Панкратов, Миша Моргун и другие офицеры. Утомительный переход, казалось, не наложил на них никакого отпечатка: они успели побриться, подшить чистые подворотнички, до блеска начистить сапоги. Но особенно выделялся опрятностью лейтенант Берест, любивший щегольнуть строевой выправкой. Для пущей важности он отрастил маленькие узкие усики и тщательно ухаживал за ними.
Офицеры отдохнули, настроены были весело, и между ними сразу же завязался оживленный разговор.
- Иван, "пушку" свою не потерял? - подтрунивал Куксин над Гусельниковым и одновременно подмигивал Бересту.
- Шутить изволишь. Когда я с глазу на глаз встречаюсь с фашистом, то мой пистолет лучше всякой пушки, - парирует Гусельников.
Пистолет "ТТ", раздобытый им где-то, являлся предметом зависти офицеров, имевших наганы. А Гусельников, как ребенок, гордился этим и не упускал случая, чтобы еще раз рассказать об истории под Шнайдемюлем. Там он вместе с солдатами, отбивая натиск противника, расстрелял все патроны, а гитлеровцы наседали. Капитан мгновенно сменил обойму и уложил немецкого офицера, набросившегося на него из-за поворота траншеи. С тех пор Гусельников не расставался с пистолетом. Гусельников собрался было сообщить какие-то подробности, но мне пришлось остановить его:
- Потом расскажешь, а сейчас к делу.
В комнате установилась тишина. Командиры достали записные книжки, карандаши и приготовились слушать.
Я подробно передал им указания командира полка. Прежде всего роты и батареи требовалось укомплектовать до штатного состава и добиться слаженности подразделений. Нам предстояло принять молодых, необстрелянных солдат, научить их владеть оружием, наступать в цепи, ходить в атаку, вести рукопашный бой в траншеях, блокировать доты, действовать в составе танковых десантов. Большое значение придавалось обучению солдат, сержантов и офицеров форсированию водных преград и наступлению в ночных условиях.
- Мне не совсем понятно, как проводить физическую подготовку? спросил Куксин.
- Времени у нас мало, - отвечаю ему. - Поэтому в часы физподготовки каждого солдата следует научить приемам рукопашного боя. Это главное.
- А политзанятия как? - поинтересовался Гусельников.
- Будет проведен семинар. Нужно довести до сознания людей, что за пределами нашей Родины им надо особенно высоко держать честь и достоинство советских воинов, добиться, чтобы они правильно понимали международную обстановку и свои конкретные задачи. К политическим занятиям готовьтесь обстоятельно.
- Пополнение скоро прибудет? - беспокоился Самсонов.
- Оно уже в штабе полка.
По еле заметным внешним приметам, жестам, торопливым записям, которые вели командиры рот, чувствовалось, что люди понимают всю важность стоящих перед ними задач.
Мы находились в центре Европы, в логове фашизма. Мы пришли сюда сквозь огонь и бурю, сокрушая врага, перед которым сложили оружие армии многих государств. Советские солдаты шагали по земле Польши, Румынии, Австрии, Болгарии, Чехословакии, Югославии, Германии как знаменосцы свободы. И в эти минуты каждый из нас сознавал: учебная стрельба и маскировка, физическая закалка и политические занятия - маленькие вехи на пути к большой, великой победе, о которой все мы мечтали с первых дней войны.
Я понимал мысли и думы моих товарищей, верил, что они хорошо сознают свои задачи, и поэтому считал лишним еще раз напоминать об этом.
Наш деловой разговор закончился, и командиры разошлись по подразделениям. В комнате остались заместитель по политчасти лейтенант Берест и парторг батальона лейтенант Петров, круглолицый, ладно скроенный. Мы еще долго беседовали.
- Когда же нам провести партийное собрание? - задумчиво спросил Петров, покусывая кончик карандаша.
- Завтра вечером, - ответил Берест, - тянуть с этим нельзя.
- А комсомольские? Батальонное, ротные?
- Через день-два, чтобы на каждом из этих собраний присутствовали коммунисты.
- Так и запишем.
- С молодыми солдатами о военной присяге надо поговорить, особенно о дисциплине и бдительности, - подчеркнул Берест.
...Раннее утро. Дышится легко. Роты направились к озеру Мантель.
- Запевай! - подает команду капитан Гусельников.
И по полю разливается звонкий тенор рядового Якимовича.
Строй дружно подхватывает...
Песня окрыляет людей, с ней незаметно для себя солдаты проходят более трех километров. У озера роты разбиваются на взводы, отделения и приступают к занятиям.
На поляне около старого дуба выстроилось отделение старшего сержанта Съянова, он один из той роты, которой я командовал в гарнизоне "Бабки", остальных нет. Гимнастерка плотно облегает его тонкую фигуру, на худощавом лице застыло выражение строгой сосредоточенности. Прищуренными от яркого солнца глазами он внимательно осматривает солдат.
14 февраля противник ценою огромных потерь прорвал кольцо окружения и двинулся строго на север - в Восточную Померанию, где сконцентрировалась крупная группировка фашистских войск. Гитлер планировал использовать ее для флангового удара по войскам 1-го Белорусского фронта, стоявшим на Одере.
Полковник Зинченко поставил задачу: третьему батальону немедленно по тревоге выдвинуться на высоту 69,5, через которую проходит дорога из Шнайдемюля в Померанию, занять оборону и задержать продвижение противника до подхода основных сил полка.
Батальон вовремя оседлал дорогу и окопался на высоте. Фашисты пока не появлялись. Я в десятый раз проверил батальонный район обороны: вроде бы все хорошо.
Во второй половине дня показалась вражеская колонна... Она шла, даже не шла, а брела неорганизованно, без разведки.
Решил подпустить поближе. Пятьсот... четыреста... триста метров... Подаю команду:
- Огонь!
Пулеметы и автоматы косили головные шеренги колонны. Минометы капитана Моргуна и орудия капитана Вольфсона ударили по хвосту. Все перемешалось...
Противник сначала залег. Потом под нашим огнем, теряя сотни убитых, стал развертываться в цепь.
Боевой порядок гитлеровцы построили глубоко эшелонированно. Я насчитал восемь плотных цепей.
Немцы четыре раза поднимались в атаку, несли потери, но снова накапливались и шли на нас. И ложились, ложились...
Под вечер во фланг их атаковали батальоны Боева и Кастыркина и разгромили. Мало кто из них достиг леса недалеко от высоты.
Я смотрел на поле, где только что отгремел бой, и думал: "Это, фриц, тебе не 41-й или 42-й год. Это 1945-й!"
Батальон потерял до двадцати человек. Противник - до восьмисот. Кроме того, около пятисот гитлеровцев мы взяли в плен.
За ликвидацию прорвавшейся шнайдемюльской группировки бойцы и командиры были отмечены орденами и медалями. Меня наградили орденом Александра Невского.
В феврале общая обстановка сложилась так: войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов глубоко вклинились в оборону противника, вышли на рубеж рек Одер и Нейсе, но из Восточной Померании нашим войскам по-прежнему угрожала сильная группировка немецко-фашистских войск.
1 марта в Померании наши войска перешли в наступление, чтобы ликвидировать угрозу с севера.
Памятные дни Померании
Весна 1945 года была для нас необычной. Мы встречали ее на немецкой земле. В те дни стояла теплая, но хмурая погода. Серое покрывало низко нависших туч заслоняло мартовское солнце. Часто моросил мелкий дождь.
Вот уже шестые сутки 150-я Идрицкая стрелковая дивизия под командованием генерала В. М. Шатилова преследовала отходящего противника в Восточной Померании.
По широким шоссейным дорогам фашисты откатывались к северу. И наконец 756-й стрелковый полк подошел к Каммину - сильному опорному пункту вражеской обороны, которую нам удалось прорвать с ходу. Гитлеровцы поспешно оставляли улицы и кварталы этого небольшого города, чтобы форсировать Штеттинский залив и выйти на его западный берег.
Наш батальон штурмовал юго-восточную окраину Каммина. Отход врага здесь прикрывали заслоны пулеметчиков, засевших на кладбище и в роще. Они вели сильный огонь. По моему приказанию минометчики капитана Михаила Моргуна и пулеметчики старшего лейтенанта Николая Самсонова быстро открыли огонь и заставили вражеские огневые точки замолчать.
Тем временем солдаты стрелковых рот короткими перебежками достигли кладбища и ворвались на улицу, ведущую к центру города. Части дивизии вступили в Каммин.
Приход в город советских войск вызвал панику среди местных жителей. По две-три семьи они забирались в одну квартиру, закрывали ставни и в страхе ожидали, что произойдет дальше.
Наш полк взял в плен в Каммине несколько сот гитлеровских солдат, много боевой техники, обозы, в том числе около тридцати автомашин с боеприпасами и продовольствием.
Постепенно стрельба затихала. Наш батальон вывезли во второй эшелон полка.
Но противник все еще находился поблизости...
Мы с начальником штаба батальона старшим лейтенантом Гусевым вели наблюдение с чердака полуразрушенного дома.
Гусев не имел основательной военной подготовки, но зато обладал фронтовым опытом и всегда хорошо помогал мне в трудную минуту. Он неплохо знал топографию, аккуратно отрабатывал карты и другие штабные документы.
Перед нами открылась картина беспорядочного отступления неприятеля. Разгромленные вражеские полки в панике бежали, бросая танки, орудия, обозы. Фашисты пытались перебраться через залив, используя для этого баржи, лодки, катера. Но снаряды нашей артиллерии настигали их, и немало перегруженных посудин пошло ко дну.
Многих вражеских солдат, не успевших спастись бегством, советские воины прижали к берегу моря и заставили сложить оружие.
Очистив Каммин от гитлеровцев, наша дивизия заняла оборону на побережье Штеттинского залива.
После горячих изнурительных боев и больших переходов наступила передышка. Потянулись хмурые, однообразные дни. В пасмурную погоду редко появлялся просвет в тучах - клочок голубого неба. Над заливом нависал густой молочный туман, и тогда будто огромное скопление белой пушистой ваты опускалось на водную ширь.
На берегу, далеко разбросанные друг от друга, стояли дома и сараи, крытые черепицей. На общем мрачном фоне они выглядели неприветливо.
Солдаты нашего батальона разместились в поспешно оборудованных траншеях, местами перекрытых жердями, обломками досок, засыпанных сверху тонким слоем сырой земли. Вода проникала сквозь потолок, попадала за воротники солдатам. В дни затишья каждый из них чаще начал вспоминать своих родных и дорогие сердцу русские города и села.
- Эх, ребята, у нас на Брянщине небось тоже весна в разгаре, ручьи журчат, воробьи веселей чирикают, - заговорил Петя Пятницкий, поднимая воротник шинели, чтобы укрыться от дождя, и его взор устремился вдаль. Евдокия, жинка моя, пишет, что в деревне уже к севу готовятся. Семена есть, а вот работников-то не хватает. Откуда возьмешь их? Бабы одни остались да старики. Ясно, не легко им без нас.
- Верно ты, Петро, говоришь, - подтвердил Илья Съянов, - трудно не только нам, когда порой чувствуешь, как смерть дышит тебе в лицо. Им там тоже пришлось хлебнуть горького до слез, а больше всего тем, кто пожил при фашистах.
- Деревню мою, Северец, фашисты спалили дотла, - с грустной задумчивостью отозвался Пятницкий. - Но, братцы, самое тяжелое уже позади. Скоро фашисту конец, и поедем мы по домам. Заново поднимем все. Как-то даже не верится, что настанет такой день. Ох и праздник же будет!
И тихо потекла беседа, раскрывая солдатские думы, чувства, переживания. Петр Пятницкий поведал друзьям о Брянских лесах, Съянов - о Кустанае, о ковыльных степях Казахстана, Зозуля - об Украине.
Каждый мечтал о своем, близком сердцу, но все вместе об одном - о Родине, народе, который с нетерпением ждал победы.
* * *
В те дни я услышал немало рассказов о солдатских судьбах. Почти все они были печальными. Вот один из них.
Молодой солдат Вася Кондратенко рассказал: - Мы жили на Украине, в районном городе около Харькова. Семья у нас была большая: отец работал на заводе, мать - домохозяйка, Гриша - старший, 19-летний брат - трудился вместе с отцом на заводе, я учился в школе. И еще были две младшие сестренки. Отец и старший брат в первые дни войны ушли на фронт.
Мать пошла работать на завод - учеником токаря. Она домой приходила редко. Иногда через два-три дня, а то и еще реже. Прибежит, бывало, домой, посмотрит, как мы живем, и обратно уходит на завод. Я в доме был за хозяина. Школу бросил. Немцы стали почти каждую ночь бомбить город. Услышу сигнал воздушной тревоги, на ходу одену сестренок и бегу по улице в бомбоубежище. Осенние ночи темные и дождливые. Холодно, сильно холодно. Зенитки наши бьют, прожектора по небу шарят. От их лучей на улице кажется еще темнее. Вскоре землю и воздух раскалывают страшные взрывы немецких бомб. Летят стекла, рушатся крыши домов! А тут все новые и новые разрывы бомб. Страшно. Очень страшно! Сестренки плачут, зубы стучат от холода и страха. Прибегу с ними в бомбоубежище, которое как назло находилось далеко от нашего дома, и сижу в нем до утра. И так каждую ночь.
А утром 27 ноября, возвращаясь из бомбоубежища, мы увидели, что наш дом разбит. Мы остались посреди улицы в старых потрепанных пальтишках. Новые, лучшие вещи давно продали, а остальное, что еще было, - пропало в развалинах дома. Я пошел на завод искать мать. Она определила нас к своей знакомой где-то на окраине города. Сама снова ушла работать.
Письма от отца и брата приходили очень редко. В декабре Гриша прислал письмо, он был тяжело ранен. Не успела мать вместе с нами высушить слезы, как принесли страшное извещение - погиб отец.
Зимой 1942 года наш завод эвакуировался в глубокий тыл. Многие ехали прямо на открытых платформах вместе с оборудованием. В пути несколько раз налетали немецкие самолеты. Думали, не доехать - в дороге прибьет.
В 1942 году я стал работать. А как исполнилось 18 лет, ушел в армию. Пришел в ваш батальон. Вот скоро год исполнится.
Мать пишет, что сестренки болеют, ее голова побелела. А мать была у меня красивая, краснощекая, с черными вьющимися волосами. "Но ничего, пишет она, - план я выполняю на 150-180 процентов".
После рассказа Васи все долго молчали.
- Ничего, переживем, - заключил он.
* * *
В эти дни офицеры штаба полка часто заходили в траншеи к солдатам, чтобы поговорить с ними. Однажды под вечер я пробирался по ходу сообщения на командный пункт и на повороте встретил старшего лейтенанта Прелова агитатора полка.
- Куда направился? - спросил его.
- К бойцам. Покурить, побеседовать.
- Пошли вместе.
Вслед за нами шагал неизменный спутник Прелова - ординарец Василь. В полку все знали этого восемнадцатилетнего юношу, добровольно вступившего в Советскую Армию. Маленького роста, с характерным мягким голосом, Василь напоминал бойкую девчонку-подростка.
Мы спрыгнули в траншею, по жидкой липкой грязи подошли к группе бойцов.
- Солдат дымом греется, шилом бреется, а все такой же бодрый бывает весело улыбается, - скороговоркой начал Прелов и продолжал:
- Ну, хорошо устроились, хлопцы? Глубоко зарылись?
Агитатор полка Прелов всех солдат, сержантов и офицеров с душевной теплотой называл хлопцами, хотя некоторым из них было уже за пятьдесят. Его любили в полку, и все знали, что в трудную минуту, когда тоска по дому, воспоминания о погибших товарищах или горькие раздумья о боевых неудачах сжимают сердце, у агитатора всегда найдется согревающее душу слово, искрящаяся юмором и весельем шутка.
- Правда ли, что здесь фашистов караулить будем? - обратился к нам Иван Зозуля.
- Не всякому слуху верьте, - возразил Прелов, - долго тут сидеть не станем, надо торопиться.
Прелов сделал паузу, потом совершенно неожиданно закончил мысль:
- Да, торопиться надо домой. Работников в деревне мало осталось, а сев на носу.
- Что верно, то верно, - хором отозвались солдаты.
- На том и порешим, - весело резюмировал Прелов. - Надо добивать врага. Поскорее. А земля, которую сейчас охраняем, раньше принадлежала полякам. Мы и отдадим ее - пусть живут на здоровье. Но дорога домой лежит только через Берлин.
- Через Берлин, говорите?
- И на Берлин не страшно.
- Но на Берлин могут послать другие части, а мне, братцы, хотелось бы побывать в нем и навести там свои порядки, - сказал солдат Иванов.
Долго мы толковали с бойцами. Поздно вечером к нам подошел младший лейтенант Новицкий, адъютант командира полка. Он передал мне, что полковник Зинченко приказал немедленно готовить людей к длительному маршу.
- Стройте батальон вон там, за скатами холмов, на шоссе, - сказал я подошедшему заместителю по строевой части капитану Ярунову.
Он лихо откинул свою плащ-накидку и повел роты по ходу сообщения в тыл. Я отправился на командный пункт батальона.
Участок обороны передали польскому батальону.
Нашей дивизии предстояло за четверо суток пройти около двухсот километров и сосредоточиться в районе озера Мантель.
В полном боевом снаряжении солдаты собирались для построения в общую походную колонну и здесь же, у дороги, свертывали скатки, переобувались, плотнее подгоняли снаряжение.
Вскоре в батальон прибыл генерал Шатилов. Он соскочил с коня и передал его ординарцу.
Я пошел к комдиву и доложил, что батальон готовится к маршу. Он тепло поздоровался и с. присущей ему корректностью предложил:
- Пойдем, посмотрим.
Спокойной неторопливой походкой комдив подошел к солдатам, подгонявшим снаряжение. Увидев генерала, они встали.
- Как дела? - спросил Шатилов.
- Пока все в порядке, товарищ генерал. Вот думаем, прикидываем, далеко ли придется идти?
Бойцы наперебой засыпали комдива вопросами.
- Километров двести. Лучше подготовьте обувь, потертостей не допускайте в пути, а то дорога длинной покажется, - полушутя посоветовал Василий Митрофанович.
- К переходам привыкли, не первый раз.
- Верю и надеюсь.
Чисто выбритое лицо Шатилова озарила довольная улыбка. Он пожелал бойцам успехов и пошел дальше.
Проверив наш батальон, генерал Шатилов верхом на коне объехал другие полки, собрал командиров частей, чтобы дать им указание, как организовать и провести марш.
- Переход будем совершать ночами, - предупредил он. - Людям придется выдержать большую физическую нагрузку. Позаботьтесь о питании солдат. Горячая пища должна выдаваться всегда вовремя. Поддерживайте боеготовность, дисциплину. Помните: война продолжается и могут быть всякие неожиданности. В пути встретятся болота, возможно, и засады.
Поздним вечером полки двинулись в путь. В хвосте колонн шли обозы с боеприпасами, продовольствием и различным военным имуществом.
Мы с Гусевым ехали верхом впереди батальона. Остановились у обочины дороги, чтобы посмотреть, как проходят роты.
- Взгляните-ка на седьмую роту. Хоть и трудно, а солдаты шагают, как на параде, - говорю Гусеву.
Впереди роты уверенной походкой шел капитан Куксин, по характеру горячий, вспыльчивый, не лишенный излишней самонадеянности.
Затем шла восьмая во главе с капитаном Гусельниковым. Грузный на вид, он ступал твердо, и, когда поравнялся с нами, на его широком, скуластом лице отразилась веселая улыбка, как бы говорившая: "Ничего, дойдем". Гусельников - кристально честный, душевный человек. Он из тех, кто, не опасаясь неприятностей, смело говорит правду в глаза, не терпит фальши и несправедливости.
Идет девятая, минометная...
И, наконец, проходит мимо нас пулеметная рота. Командир ее, старший лейтенант Самсонов, лукаво подмигнул правофланговому, и они вместе затянули песню: "Эх, дороги, пыль да туман".
С Николаем Самсоновым мы впервые встретились под Варшавой. Он попал в наш батальон из госпиталя, после тяжелого ранения, полученного в боях за освобождение Латвии. Самсонов был инженером-строителем из Свердловска, он сразу же понравился мне своей добротой, искренностью, привязанностью к родному Уралу.
Под покровом ночи части продвигались по слегка всхолмленной равнине. Вдоль дороги, по обочинам, тянулись стройные ряды фруктовых и декоративных деревьев.
Часто встречались беженцы: одни ехали на машинах, телегах, велосипедах, другие тащились пешком. Человеческий поток двигался на запад и на восток. На больших повозках, нагруженных ящиками, сундуками, перинами и другим домашним скарбом, помещались целые семьи. Еще совсем недавно они жили в глубоком тылу, вдали от горячей войны. А сейчас война пришла к ним в дом. И люди бросали насиженные места, в страхе метались по дорогам.
Как-то утром во время привала солдаты ели из котелков горячую кашу. Поблизости находилась ферма, в которой оказалось до сотни коров. Их, вероятно, не доили суток двое или трое. У каждой коровы набухло вымя. Они громко мычали.
- Нет, не могу больше терпеть, - заявил рядовой Филиппов, человек уже немолодых лет, сельский житель, привыкший к порядку в хозяйстве. И его обычно добродушное лицо приняло решительное выражение. - Пойду подою!
- А во что, в пилотку? - съязвил молодой солдат.
- На землю.
Молодые солдаты стали подтрунивать и сыпать остротами, а пожилые вчерашние колхозники - пошли вместе с Филипповым.
Я посмотрел им вслед и подумал: стосковалось солдатское сердце по мирному труду...
Прозвучала команда, и полки снова двинулись вперед по незнакомому краю, минуя обширные лесные массивы и частые немецкие селения с однообразными каменными домами. Марш проходил организованно.
Наступало ясное, безоблачное утро четвертых суток нашего похода. Перед нами лежали поля, а вдали, слева, расстилалась спокойная гладь большого озера. Немного в стороне от дороги виднелась возвышенность. Это и был пункт нашего назначения.
Еще издали мы заметили на опушке рощи несколько "виллисов" и с десяток всадников. "Штаб корпуса", - подумал я. Предположение оправдалось.
Вскоре среди группы офицеров я различил знакомую коренастую фигуру генерала Переверткина. Тотчас к гот лове батальонной колонны подлетел бравый всадник - адъютант командира полка младший лейтенант Новицкий.
- К командиру полка. Там командир корпуса и командир дивизии, крикнул он, кивком головы указывая в сторону возвышенности.
Я оставил вместо себя Ярунова и отправился вслед за адъютантом. На холме возле командира корпуса уже стояли генерал Шатилов, полковник Зинченко, капитан Боев и еще несколько человек. Когда все вызванные офицеры собрались, командир полка в предельно сжатой форме поставил перед нами задачу.
За несколько часов полки расположились в деревнях, раскинувшихся вокруг озера. Штаб дивизии разместился в селе Клейн Мантель. Некоторые части вошли в военный городок, от которого тянулась асфальтированная дорога к опустевшему аэродрому.
Наш полк занял трехэтажную казарму, опоясанную траншеями полного профиля, отрытыми гитлеровцами.
Батальону отвели первый этаж. После марша людям дали суточный отдых. Солдаты сначала почистили оружие, поспали, а потом стали приводить в порядок свое обмундирование, снаряжение, помылись и побрились, рассказывая при этом различные небылицы и истории из фронтовой жизни.
К полудню в глубине коридора кто-то уже выводил на баяне немудреные мелодии, словно магнитом притягивал к себе солдат, желающих спеть под свою "походную музыку". Кое-кто вышел на улицу подышать свежим воздухом, посмотреть, как тут люди жили до вчерашнего дня.
Озабоченным вернулся я в батальон от командира полка. Завтра с подъемом требовалось начать планомерную боевую учебу. Захожу в штабную комнату. За столом сидят Гусев и лейтенант Берест - мой новый заместитель по политчасти. Оба склонились над бумагами.
- Чем занимаетесь?
- Оформлением наградных листов на отличившихся в последних боях.
- Правильно. Полковник Зинченко просит, чтобы эти материалы мы представили ему без задержки. Придется ночку прихватить, но к утру сделать.
- Управимся.
- Знаешь, Кузьма, собери-ка часам к восемнадцати всех командиров рот и спецподразделений. Поговорим о задачах, которые поставил перед нами командир полка, а наградными займешься после совещания.
Гусев тут же вызвал дежурного и отдал ему распоряжение собрать офицеров.
Ожидая их прибытия, мы с Берестом и Гусевым еще и еще раз обдумывали, как лучше организовать боевую и политическую подготовку. Набросали план, наметили главные темы для отработки по тактической, огневой и строевой подготовке, составили распорядок дня.
- Будто в мирное время живем. Расписания. Боевая подготовка, добродушно усмехнулся Гусев, глядя на свои бумаги.
- Дело к тому идет, Кузьма. Пришли в логово врага. Мир, думаю, не за горами. А чтобы побыстрее дожить до этого дня, надо учиться, совершенствовать свое мастерство.
Увлеченные работой и разговорами, мы не заметили, как пробежало время.
- Разрешите? - открывая дверь, спросил капитан Гусельников.
- Входи, Иван.
Я вытянул часы - стрелки показывали 18.00. Изучающим взглядом посмотрел на Гусельникова и подумал о нем: "Исполнительный командир, всегда точен".
Вслед за Гусельниковым в комнату вошли капитан Куксин, старший лейтенант Самсонов, Панкратов, Миша Моргун и другие офицеры. Утомительный переход, казалось, не наложил на них никакого отпечатка: они успели побриться, подшить чистые подворотнички, до блеска начистить сапоги. Но особенно выделялся опрятностью лейтенант Берест, любивший щегольнуть строевой выправкой. Для пущей важности он отрастил маленькие узкие усики и тщательно ухаживал за ними.
Офицеры отдохнули, настроены были весело, и между ними сразу же завязался оживленный разговор.
- Иван, "пушку" свою не потерял? - подтрунивал Куксин над Гусельниковым и одновременно подмигивал Бересту.
- Шутить изволишь. Когда я с глазу на глаз встречаюсь с фашистом, то мой пистолет лучше всякой пушки, - парирует Гусельников.
Пистолет "ТТ", раздобытый им где-то, являлся предметом зависти офицеров, имевших наганы. А Гусельников, как ребенок, гордился этим и не упускал случая, чтобы еще раз рассказать об истории под Шнайдемюлем. Там он вместе с солдатами, отбивая натиск противника, расстрелял все патроны, а гитлеровцы наседали. Капитан мгновенно сменил обойму и уложил немецкого офицера, набросившегося на него из-за поворота траншеи. С тех пор Гусельников не расставался с пистолетом. Гусельников собрался было сообщить какие-то подробности, но мне пришлось остановить его:
- Потом расскажешь, а сейчас к делу.
В комнате установилась тишина. Командиры достали записные книжки, карандаши и приготовились слушать.
Я подробно передал им указания командира полка. Прежде всего роты и батареи требовалось укомплектовать до штатного состава и добиться слаженности подразделений. Нам предстояло принять молодых, необстрелянных солдат, научить их владеть оружием, наступать в цепи, ходить в атаку, вести рукопашный бой в траншеях, блокировать доты, действовать в составе танковых десантов. Большое значение придавалось обучению солдат, сержантов и офицеров форсированию водных преград и наступлению в ночных условиях.
- Мне не совсем понятно, как проводить физическую подготовку? спросил Куксин.
- Времени у нас мало, - отвечаю ему. - Поэтому в часы физподготовки каждого солдата следует научить приемам рукопашного боя. Это главное.
- А политзанятия как? - поинтересовался Гусельников.
- Будет проведен семинар. Нужно довести до сознания людей, что за пределами нашей Родины им надо особенно высоко держать честь и достоинство советских воинов, добиться, чтобы они правильно понимали международную обстановку и свои конкретные задачи. К политическим занятиям готовьтесь обстоятельно.
- Пополнение скоро прибудет? - беспокоился Самсонов.
- Оно уже в штабе полка.
По еле заметным внешним приметам, жестам, торопливым записям, которые вели командиры рот, чувствовалось, что люди понимают всю важность стоящих перед ними задач.
Мы находились в центре Европы, в логове фашизма. Мы пришли сюда сквозь огонь и бурю, сокрушая врага, перед которым сложили оружие армии многих государств. Советские солдаты шагали по земле Польши, Румынии, Австрии, Болгарии, Чехословакии, Югославии, Германии как знаменосцы свободы. И в эти минуты каждый из нас сознавал: учебная стрельба и маскировка, физическая закалка и политические занятия - маленькие вехи на пути к большой, великой победе, о которой все мы мечтали с первых дней войны.
Я понимал мысли и думы моих товарищей, верил, что они хорошо сознают свои задачи, и поэтому считал лишним еще раз напоминать об этом.
Наш деловой разговор закончился, и командиры разошлись по подразделениям. В комнате остались заместитель по политчасти лейтенант Берест и парторг батальона лейтенант Петров, круглолицый, ладно скроенный. Мы еще долго беседовали.
- Когда же нам провести партийное собрание? - задумчиво спросил Петров, покусывая кончик карандаша.
- Завтра вечером, - ответил Берест, - тянуть с этим нельзя.
- А комсомольские? Батальонное, ротные?
- Через день-два, чтобы на каждом из этих собраний присутствовали коммунисты.
- Так и запишем.
- С молодыми солдатами о военной присяге надо поговорить, особенно о дисциплине и бдительности, - подчеркнул Берест.
...Раннее утро. Дышится легко. Роты направились к озеру Мантель.
- Запевай! - подает команду капитан Гусельников.
И по полю разливается звонкий тенор рядового Якимовича.
Строй дружно подхватывает...
Песня окрыляет людей, с ней незаметно для себя солдаты проходят более трех километров. У озера роты разбиваются на взводы, отделения и приступают к занятиям.
На поляне около старого дуба выстроилось отделение старшего сержанта Съянова, он один из той роты, которой я командовал в гарнизоне "Бабки", остальных нет. Гимнастерка плотно облегает его тонкую фигуру, на худощавом лице застыло выражение строгой сосредоточенности. Прищуренными от яркого солнца глазами он внимательно осматривает солдат.