Страница:
Да будет вам известно, что в ней скрываются две совершенно разные личности.
— Две личности? — переспросил Тор. — Боюсь, что я знаком лишь с одною из них, — добавил он заинтригованно.
Джорджиан многозначительно прикрыла глаза. «Вот оно, начинается», — подумала я, с трудом сдерживая желание стукнуть её чем-нибудь тяжёлым.
— В этом нет ничего удивительного, коль скоро ей угодно именовать вас «коллегой», однако она вовсе не что-то такое банкирское до мозга костей, что пытается сейчас из себя изобразить, — распространялась Джорджиан, помахивая рукой.
— Я всегда это подозревал, — согласился Тор.
— Так, значит, вам ничего неизвестно о наших с ней похождениях? — удивлённо подняла брови Джорджиан. — О том, как мы, например, жили в гареме в Риаде? Об одиссее кама-сутра в Тибете? Как мы превратились в белых рабынь в Камеруне? Или путешествовали в Марокко на скотовозе?
— Джорджиан, — злобно одёрнула я.
— Пожалуйста, продолжайте, — перебил меня Тор с неподражаемым спокойствием, и добавил:
— Оказывается, ты кое-что старалась от меня скрыть. Но мне кажется, я вправе ознакомиться с твоим прошлым, прежде чем продолжать с тобою деловое сотрудничество.
«Моё прошлое, мои идиотские выходки», — думала я. А Джорджиан уже неслась во весь опор.
— Совершенно верно, — провозгласила она. — Моя подруга — любвеобильна, но чересчур лицемерна. Итак, я расскажу о нашем первом приключении. Правда и я — мы были совсем юные…
— И сколько же нам было лет? — запальчиво спросила я, стараясь сбить её с толку.
Но она лишь презрительно покосилась в мою сторону, проигнорировав вопрос.
— Ну это было не так уж давно, мы были ужасно бедные, ну просто совсем без денег, но сгорали от желания попасть в Марокко. Единственный корабль, на который у нас хватало денег, оказался старым скотовозом, буквально кишевшим паразитами — мухами в навозе, ну и так далее. Нам пришлось плыть третьим классом.
— Вы не шутите? — переспросил Тор.
— Нисколько. Мы спали прямо в коровнике — просто кошмар. Но Правде улыбнулась фортуна: капитан положил на неё глаз. Однажды ночью он заявился к нам, увидел, как Правда спит в навозе, и воскликнул: «Йах! Дас ист воман!» — ну или что-то подобное.
— Он что, был немцем, этот ваш капитан? — уточнил Тор с самой милой из своих улыбок, на которую я постаралась не обращать внимания.
— Высокий, белокурый и очень красивый, — подтвердила Джорджиан. — Кстати, он был очень похож на вас.
— Неужели? — удивился Тор, откинувшись на спинку со скрещёнными на груди руками. Я заметила, что он почему-то отвёл от меня взгляд.
— Капитан схватил её в охапку, уволок к себе в каюту и соблазнил, не тратя лишних слов. Он продержал её у себя взаперти трое суток, и когда Правда наконец смогла выйти, то была в весьма смятенных чувствах, как и следовало ожидать. Но в конце концов утешилась тем, что приобрела полезный опыт. А чем все это время пришлось занимать мне? — театрально воскликнула она. — Я гребла с палубы коровий навоз на протяжении всей поездки! Пока она платила за проезд до Марокко, утоляя сексуальный голод златокудрого красавца капитана и его матроса, который был подобен юному Адонису…
— Стало быть, и матроса тоже, — приподнял Тор одну бровь.
— Да был такой, ему едва исполнилось двадцать лет, — с чувством продолжала Джорджиан, задыхаясь от волнения. — Она купалась в лагуне, подобно дельфину, в обществе юных, прекрасных собою офицеров, и они кормили друг друга кусочками папайи…
— Ты говорила про Марокко, а не про Таити, — напомнила я, топая ногою от возмущения.
— …это выглядело славным эпизодом из «Восстания за Баунти».
— Часть третья, страница двадцать седьмая, — вставила я, гадая, когда же прекратится эта пытка.
— Но ведь существовал же тот капитан, и она действительно не устояла перед ним, — заявила Джорджиан. — Женщины типа Правды нуждаются в руководстве, потому она и восхищалась им, ведь он заставил её себе подчиниться…
— Из этого можно извлечь урок, не так ли? — заметил Тор, все ещё стараясь сохранять серьёзный вид.
— Я ни минуты не сомневаюсь, что величанье коллегой, чопорные манеры и все в таком духе — полная, чушь. Я бы на вашем месте не поддалась на её холодный тон и вид недотроги!
Она вскочила, подошла ко мне сзади, запустила руки в мою и без того растрёпанную шевелюру и растрепала её ещё больше.
— Ведь под ними скрывается ненасытная масса нерастраченной страсти!
— Спасибо, мне повезло: вы сняли пелену с моих глаз, — произнёс Тор в то время, как я пыталась отплеваться от волос, попавших мне в рот. — Моя дорогая Верити! Теперь, когда я ознакомился с ещё одной гранью твоей натуры…
— Какой гранью! — взорвалась я. — Нет у меня никаких граней! Можем мы наконец перейти к делу?!
— Конечно, — заверил меня Тор, взглянул на Джорджиан. — И теперь, после такой откровенной беседы, могу заметить, что мы положили начало плодотворному сотрудничеству?
Хотя Джорджиан стояла по-прежнему у меня за спиной, я почувствовала, и готова была поклясться, что эта парочка обменялась заговорщическим подмигиваньем.
Я уже как-то забыла, что в своё время Голубая комната напоминала мне одно из семи чудес света. Она показалась мне поначалу маленькой, но я сумела оценить её истинные размеры, помогая однажды Лелии развешивать вдоль стен тончайший газовый полог, расшитый пухлыми херувимами в обнимку с дикими лебедями в зарослях дикой розы.
В этой комнате свободно размещалось не меньше семнадцати кресел, диванов, оттоманок, козеток и пуфиков — все они были обиты холодно-голубым шёлком, расшитым белой гладью, в стилях от времён Людовика Двенадцатого до Людовика Шестнадцатого. Столики, подходящий по высоте, были загромождены всяческими безделушками из слоновой кости, эмали и фарфора, и в таком количестве, что, казалось, изящные ножки столиков вот-вот подломятся под грузом.
Стены были украшены витыми решётками причудливых узоров, в которых при желании можно было высмотреть самые немыслимые картины, так что прогулка вокруг комнаты могла превратиться в своего рода кругосветное путешествие.
Везде, на любом кусочке свободного места, были понапиханы альбомы с собранными Лелией коллекциями фотографий и миниатюр. Многие из этих памятных вещиц были прикреплены прямо к решётке, так что создавалось такое впечатление, что из всех уголков на тебя смотрят сотни внимательных глаз.
Именно в такой обстановке мы с Джорджиан и Тором просидели не менее четырех часов — поверьте, суровое испытание на выносливость. Наверное, нам помогла водка. К концу третьего часа мы втроём, распластанные по полу, дружно распевали «Тройку», причём я исполняла партию бубенцов, поскольку не знала русский. Но нам помешала горничная, хотя она и вошла весьма деликатно, ловко перешагивая через наши тела и неся к столу огромный поднос с угощением.
— А что я тебе говорила?! — воскликнула Джорджиан, с трудом сфокусировав взгляд на подносе. — Пирожки!
— И настоящий борщ! — подхватил Тор, ловя запахи, словно охотничья собака. — И настоящая русская сметана!
Он принял вертикальное положение и с большими церемониями разлил все, что полагается, по тарелкам и бокалам, правда, почему-то постоянно брызгая на. стол. Я даже не предполагала, насколько проголодалась, пока не почуяла ароматов Лелииной стряпни.
— Этот борщ просто великолепен, — пробурчал Тор между двумя глотками.
— Не ешь слишком много, ты спровоцируешь её, — посоветовала Джорджиан, так и не поднимаясь с пола. — И тогда пища начнёт поступать с волшебной скоростью, как в «Ученике чародея», и мы окажемся погребёнными под грудами съестного, тогда придётся закрывать своими телами дверь, чтобы это прекратить.
— Я с радостью приму смерть в таком случае, — пропыхтел Тор, впитывая аромат пирожков. Он потянулся за ближним к нему и мигом проглотил. — А теперь, поскольку мы уже все спели, наконец могу сообщить тебе, зачем мы пришли.
— Боже милостивый — опять бизнес? — застонала Джорджиан, перекатившись на живот и спрятав голову под подушкой.
— Мы в Верити заключили небольшое пари, — вещал Тор, обращаясь к подушке. Он остановился и проводил взглядом стекавшие со стола капли пролитого борща, словно разглядывая потоки крови. — И вот, если она проиграет пари, то должна будет исполнить моё самое сокровенное желание.
Из-под подушки показалась голова Джорджиан. Она уселась и посмотрела на меня.
— Желание? Дай-ка мне бокал с этим супчиком.
И что же это за пари?
— Такое пари, что уверен — тебе захочется участвовать в нем, — сообщил Тор, улыбаясь и протягивая ей суп. — Понимаешь, чтобы победить её, мне нужны услуги фотографа — очень хорошего фотографа.
Джорджиан насторожилась и, кажется, протрезвела.
— Что получает каждый из вас в случае, если он выигрывает? — спросила она у Тора.
— Если выиграет Правда-Верити — она получает работу в ещё более занудном финансовом заведении, чем то, в котором надрывается сейчас, — сказал он, а Джорджиан брезгливо сморщилась. — Но если выиграю я — она должна будет переехать в Нью-Йорк к работать на меня, стать моей рабыней, если хотите, — на год и один день.
Джорджиан не сводила с него глаз, на её лице появилась блаженная — и тем более опасная — улыбка. Она протянула Тору руку, и тот пожал её.
— Ты не обидишься, если я буду вместо Золтана звать тебя Тором? — спросила она.
— Тором? — недоумевающе переспросил он. — Мне кажется, это имя из Древней Скандинави — для пущей секретности, — заметила я.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
— Итак, вы принимаете мой совет, Ландгрэйв? — спросил генерал, попивая коньяк.
— Конь на е-семь, — сказал Ландгрэйв, и его лицо покраснело и залоснилось от напряжения. Он тоже не забывал прикладываться к коньяку. Откинувшись в кресле и не отрывая глаз от доски, он продолжал:
— Я отправил сегодня утром гонца с приказом доставить сегодня из гетто этого еврея. Правда, нам придётся продержать его здесь до утра: ворота закрывают и запечатывают после захода солнца.
— Позорно держать их взаперти подобным образом, — задумчиво заметил генерал. — Конь на ж-пять.
— Это сделано для их же безопасности, — возразил Ландгрэйв, — Вы же знаете, какие кровавые стычки происходят, если они шляются на свободе, так пусть уж лучше сидят в гетто. Не желаете ли ещё коньяку? Я привёз его когда-то из Франции, и он состарился вместе со мной. Давайте ваш бокал.
— Благодарю, — отвечал генерал. — И все же мне кажется это позорным. Возьмите хотя бы этого Мейера Амшеля — он весьма незаурядная личность.
— Ха, они все незаурядны, я в этом и не сомневаюсь. Менялы, торговцы, у них нет культуры. Вам ведь это известно не хуже, чем мне, фон Эсторфф.
— Я думаю, узнав поближе этого парня, Ландгрэйв, вы будете другого мнения о них. Впрочем, к чему лишние слова: вы вскоре все увидите сами.
— Вот, отведайте-ка лучше это, — сказал Ландгрэйв, протянув фон Эсторффу его наполненный бокал. — Если вы напьётесь, может быть, я смогу вас обыграть.
— Если только вмешается само Провидение, — рассмеялся генерал. — Ведь вам не удалось ни разу сделать этого на протяжении двадцати пяти лет! Однако ваш ход.
— Конь берет слона, — сказал Ландгрэйв. — И все же мне претит передавать свои дела в руки евреям, фон Эсторфф, и вы зря уговариваете меня. Хотя я всегда прислушивался к разумным советам. Если то, что я слышу, устраивает меня и может принести доход, я никогда не оставлю такого человека без внимания.
— Ну, подобные речи можно слышать от кого угодно, — отвечал генерал, — я же хочу обратить ваше внимание на то, что он отличный эксперт в нумизматике, вашем излюбленном увлечении! Конь берет пешку на эф-семь.
— Черт! И зачем вы пошли сюда? — раздражённо воскликнул Ландгрэйв, покосившись на вошедшего в комнату слугу. — Что тебе надо? — рявкнул он. — Ты что, не видишь, что мы заняты?!
— Тысяча извинений, сэр. Но у дверей стоит еврей, который уверяет, что его привезли, чтобы увидеться с вами. И хотя я объяснил ему, что уже поздно и к тому же вы заняты, он настаивает…
— Да, да. Пусть войдёт.
— Как вам будет угодно, сэр. — Слуга поклонился и исчез за дверью. Спустя несколько секунд он появился снова и щёлкнул каблуками. — Мейер Амшель, еврей! — провозгласил он, почтительно поклонился и вышел.
Ландгрэйв сосредоточенно уставился на доску. Вся его фигура выражала глубокую задумчивость, а глаза перебегали с одной фигуры на другую. Он не сразу понял, кто закрывает свет, бросая тень на стол. Подняв глаза, увидел, что над доской склонился вошедший человек, внимательно изучая положение дел на поле.
— Как бишь зовут этого малого? — спросил, обращаясь в пространство, Ландгрэйв.
— Мейер Амшель, — напомнил генерал.
— Прошу простить меня, сэр — поправил его Мейер Амшель, — но я веду дела под именем Рэд-Шильд[11].
— Ах да, я и забыл, — подхватил генерал. — Он взял себе это имя, согласно цвету военного щита, который висит над его заведением на Юденгассе.
— Это что вы имеете в виду герб? — осведомился Ландгрэйв, приподнимая брось. — Это что же такое, фон Эсторфф? Ну ладно, Рот-шильд, «рыцарственный» еврей, сядь куда-нибудь, покуда мы с генералом не закончим партию, — ты загораживаешь мне свет.
— Простите, сэр, но я предпочёл бы стоять, если вам это не помешает.
— Вот, видите, что получается, фон Эсторфф, — сердито покачал головой Ландгрэйв. — Сначала евреи присваивают себе гербы, потом начинают «предпочитать». Послушайте-ка, герр с гербом, у тебя нет никаких прав на воинский щит, поскольку ты не рыцарь, и никаких прав в это время находиться за пределами гетто. Сядь сию же минуту, не то я отдам тебя под стражу за нарушение распорядка!
— Простите меня, сэр, — но сейчас ваш ход! — сказал Ротшильд.
— Что? — удивился совершенно сбитый с толку Ландгрэйв.
— Да, Мейер, — вмешался генерал с весёлым блеском в глазах, — сейчас должен ходить Ландгрэйв — ведь он играет чёрными.
— В этом случае, Ландгрэйв, — произнёс Мейер Амшель, — позвольте вам указать, что вы можете выиграть в одиннадцать ходов!
— Что? — взревел разъярённый Ландгрэйв. — Да как ты смеешь учить меня играть?..
— Вильям, Вильям, — со смехом увещевал его генерал, удерживая на месте, — давайте лучше посмотрим, что он задумал. С одной стороны — я заинтригован, а с другой — ну что нам мешает сыграть новую партию, если он не прав?
— Фон Эсторфф, вы что, совсем рехнулись? Представляете, если весь Франкфурт начнёт шептаться о том, что у меня завелась привычка играть в шахматы с евреями?! Меня и так кое-кто не желает принимать за серьёзного игрока!
— Но вы и не собираемся играть в шахматы с ним, мы только милостиво выслушаем его советы. Собственно говоря, ведь для того вы его сюда и доставили? Какая разница — выслушать его советы по поводу денег или по поводу шахмат?
— Если вы хотите доказать мне, что евреи способны что-то понимать в такой тонкой игре, как шахматы, фон Эсторфф, то почему бы вам не привести сюда мою борзую — пусть бы полаяла нам по-латыни?! — Но, заметив, как помрачнело лицо его старинного друга, Ландгрэйв добавил:
— Я прекрасно знаю, какое у вас великодушное сердце. Только имейте в виду, герр с гербом, что по этой игре я буду судить о вашей дееспособности и в остальных областях.
В течение всей этой перепалки Мейер Амшель хранил абсолютную невозмутимость, словно был куском обоев, покрывавшим стены. Заложив руки за спину, он спокойно все выслушивал.
— Вам нужно будет просто сделать рокировку, — сказал он.
— Да побойся ты Бога, малый! Это же откроет ему мою королеву! И она достанется его кавалерии!
— Королевы неоднократно попадали в руки кавалерии, в былые времена, Вильям, — сказал генерал, искренне развлекаясь, — и мало кто из них после этого выжил.
Ландгрэйв, качая головой и что-то бурча себе под нос, все же сделал рокировку. Генерал фон Эсторфф наблюдал за его действиями с самодовольной улыбкой, как учитель, чьи ученики выполняют давно известные ему упражнения.
— А теперь, Мейер, — сказал он, — какого хода ты ожидал бы от меня?
— На самом деле это не имеет значения, — отвечал тот, — так как Ландгрэйв уже выиграл партию.
Лицо Ландгрэйва исказила гримаса отвращения. Сделав большой глоток коньяку, он отвернулся от доски.
Немного поколебавшись, генерал, не спуская глаз с профиля Ландгрэйва, протянул руку и взял конём его королеву.
— Боже мой! Боже мой! Он взял мою королеву! — вскричал Ландгрэйв, его лицо покраснело и покрылось испариной, он изо всей силы вцепился в край стола.
— Будьте благоразумны, сэр, — невозмутимо напомнил ему Мейер, — ведь судьба королевы не решает партию. Вы, надеюсь, понимаете, что именно король достоин вашего величайшего и неусыпного внимания!
Ландгрэйв побледнел, дыхание его стало хриплым и учащённым, а руки, сжимавшие столешницу, задрожали. Встревоженный фон Эсторфф потянулся к столику в углу, налил стакан воды и подал его своему другу, а сам обратился к Мейеру:
— Вы уверены, что нам стоит?..
— Абсолютно. Давайте продолжим. Ландгрэйв оттолкнул стакан с водой: вместо неё он залпом осушил бокал с коньяком.
— Чем же сей великий мастер шахматной игры предложит мне пожертвовать на сей раз, — прорычал он, — чтобы окончательно выиграть партию?
— Ничем, — невозмутимо отвечал Мейер. — Теперь вы можете объявить шах королю.
Глаза обоих игроков расширились от удивления, когда они внимательно присмотрелись к расположению фигур на поле.
— Ага! — вскричал наконец Ландгрэйв, передвигая слона. — Шах! — рявкнул он, откинувшись на спинку стула и блаженно улыбаясь.
— Будьте благоразумны, — заметил невозмутимо Мейер, — ведь шах — ещё не мат, хотя не вызывает сомнений то, что, невзирая на любые контрудары противника, ваша позиция остаётся выигрышной. Законы, по которым движутся шахматные фигуры, столь же прекрасны, как и те, по которым движутся вселенные, — но они столь же и опасны.
По мере того, как игроки, пользуясь советами Мейера, продолжали переставлять свои фигуры, Ландгрэйв все больше расслаблялся. В конце концов и сам генерал откинулся на стул с одобрительной улыбкой на лице, хотя для него партия оказалась безнадёжно проигранной.
— Мой дорогой Ред-Шильд, — обратился он к Мейеру, — я впервые получил наслаждение, играя в шахматы, и впервые игра для меня оказалась столь блестящей.
Признаюсь, что, хотя сам я играю каждый день, вы с лёгкостью дадите мне десять очков вперёд. И мне доставило ещё большее удовольствие, если бы по окончании игры вы произвели её полный анализ, чтобы я увидел упущенные возможности и в будущем смог избежать ошибок.
Итак, Мейер Амшель надолго оставался у шахматной доски, объясняя игрокам различные последовательности ходов — он называл их комбинациями, — так что оба игрока под конец уяснили все возможные нюансы сыгранной партии.
И только когда солнце поднялось и позолотило воды Майна, троица поднялась из-за доски, чтобы отправиться спать. Ландгрэйв задержался на лестнице, положив свою руку на плечо маленького мастера игры в шахматы.
— Ротшильд, — сказал он, — если вы манипулируете деньгами с таким же искусством, как это проделываете с маленькими фигурками из слоновой кости, я предполагаю, что вы сумеете сделать меня очень богатым человеком.
— Но вы и так уже богатый человек, — возразил ему Мейер Амшель.
— Лишь по стечению обстоятельств. Но вы рождены для богатства совсем иного рода, мир сможет восторгаться им лишь сотню лет спустя. Хоть я и не гений, но достаточно проницателен, чтобы распознать кого-то более сведущего, чем я, и использовать такого человека в своих интересах.
— С такими рекомендациями, сэр, — отвечал Мейер Амшель, — миру, пожалуй, не придётся ждать сотню лет.
ЗВОН МОНЕТ
В то утро Тор прекрасно выглядел в строгом деловом костюме-тройке из чёрного итальянского габардина. Бледно-серый галстук в едва различимую тонкую полоску украшала золотая булавка, идеально сочетавшаяся с выглядывавшими из-под обшлагов золотыми запонками. Пока он шёл к отделу бизнеса, многие обратили на него внимание. Оказавшись на месте, он выяснил, где находились подшивки нужных ему экономических изданий.
Зайдя за стеллажи, Тор снял тяжёлую подшивку с полки и быстро пролистал последние выпуски журнала. Наконец он нашёл то, что было ему нужно.
Быстро оглянувшись и заслонив подшивку, он быстро извлёк из кармана острый, как бритва, нож и отрезал страницу. Аккуратно сложив, отправил её в карман вместе с ножом. Затем вернул подшивку на место поблагодарил служительницу и покинул помещение.
Менее чем через час Тор входил в брокерскую контору Луи Страуба на Мэйден-Лэйн. Через стеклянную дверь ему была видна комната, в которой брокеры сидели в обнимку со своими телефонами: их галстуки были распущены, а пиджаки наброшены на спинки стульев. Секретари и клерки сновали от стола к столу, принимая телефонограммы. В помещении стоял страшный гвалт.
У самой двери за столом сидела девушка, которая умудрялась жевать резинку, красить ногти лаком и разговаривать по телефону. Ей пришлось оторваться от своих занятий и поинтересоваться у Тора, может ли она быть чем-нибудь ему полезна.
— Я бы хотел открыть новый счёт всего лишь, — отвечал он с кривой улыбкой.
Она покраснела, попросила собеседника подождать и нажала кнопку интеркома.
— Мистер Людвиг, — сказала она в микрофон, и её голос перекрыл гул, убивший в помещении. — Новый счёт на первый стол. Пожалуйста, позаботьтесь.
— Подождите минуту, — попросила она Тора и продолжила беседу по телефону.
Фирма Луи Страуба ворочала несметными количествами ценных бумаг для тех, кто не нуждался в помощи при планировании своих пакетов ценных бумаг или вложений в недвижимость. А сам он был крупнейшим брокером.
Пять лет назад молодой человек разглядел созревшую в Соединённых Штатах необходимость в брокерской фирме, которая торговала бы акциями и векселями так, как торгуют товарами в супермаркете, где клиенты могли выбрать, что им самим придётся по вкусу, а брокеру достаточно было сделать звонок, чтобы совершить продажу. Клиентам не предлагали выпить кофе да и вообще не удостаивали их особым вниманием. У Луи Страуба все происходило так быстро и без заминок, что брокер потом сам не смог бы вспомнить лица недавнего клиента. Именно поэтому Тор пришёл сюда.
Мистер Людвиг, щуплый лысеющий человечек, вошёл в комнату и пожал протянутую Тором руку, даже не взглянув ему в лицо.
— Вы хотите открыть счёт, мистер…
— Дантес. Эдмон Дантес, — представился Тор. — Да. Фактически я открою его и тут же закрою. Я бы хотел купить несколько облигаций в качестве рождественского подарка для своих племянниц и уже составил список того, что мне нужно.
— Так, значит, это будет оплаченная сделка? Мы принимаем кредитные карточки или персональные чеки, — мистер Людвиг вёл Тора через всю комнату в сторону маленького письменного столика.
— Я сделаю денежный депозит, мы выберем облигации, а после того как вы их зарезервируете для меня, я в течение получаса принесу вам чек из кассы.
— Мы не имеем права ничего предпринимать до того, как получим деньги или номер кредитного счета с подтверждением его платёжеспособности, вы же понимаете, — возразил Людвиг.
Тор кивнул и протянул Людвигу вырезанную из журнала страницу со списком облигаций, обведённых жирным кружком.
— А у вас много племянниц, — заметил клерк, взглянув на Тора с улыбкой.
— Я делаю это на каждое Рождество, — отвечал Тор. — Обычно облигации покупает для меня мой брокер, но в этот раз я припозднился, а он успел уйти в отпуск. Мои племянницы очень милые девочки, мне совсем не хотелось бы портить им Рождество.
Людвиг внимательно посмотрел на Тора, стараясь угадать, сколько же лет этим его девочкам и насколько тесны их родственные отношения. Но тут же поспешно склонился над пультом, нажимая на клавиши своего компьютера.
— Без проверки через компьютер я не смогу точно сказать вам, какие из них свободны, а какие уже проданы в данный момент. Да, так выходит, что вы ведёте речь о бумагах на сумму около пятидесяти тысяч долларов, мистер… э…
— Две личности? — переспросил Тор. — Боюсь, что я знаком лишь с одною из них, — добавил он заинтригованно.
Джорджиан многозначительно прикрыла глаза. «Вот оно, начинается», — подумала я, с трудом сдерживая желание стукнуть её чем-нибудь тяжёлым.
— В этом нет ничего удивительного, коль скоро ей угодно именовать вас «коллегой», однако она вовсе не что-то такое банкирское до мозга костей, что пытается сейчас из себя изобразить, — распространялась Джорджиан, помахивая рукой.
— Я всегда это подозревал, — согласился Тор.
— Так, значит, вам ничего неизвестно о наших с ней похождениях? — удивлённо подняла брови Джорджиан. — О том, как мы, например, жили в гареме в Риаде? Об одиссее кама-сутра в Тибете? Как мы превратились в белых рабынь в Камеруне? Или путешествовали в Марокко на скотовозе?
— Джорджиан, — злобно одёрнула я.
— Пожалуйста, продолжайте, — перебил меня Тор с неподражаемым спокойствием, и добавил:
— Оказывается, ты кое-что старалась от меня скрыть. Но мне кажется, я вправе ознакомиться с твоим прошлым, прежде чем продолжать с тобою деловое сотрудничество.
«Моё прошлое, мои идиотские выходки», — думала я. А Джорджиан уже неслась во весь опор.
— Совершенно верно, — провозгласила она. — Моя подруга — любвеобильна, но чересчур лицемерна. Итак, я расскажу о нашем первом приключении. Правда и я — мы были совсем юные…
— И сколько же нам было лет? — запальчиво спросила я, стараясь сбить её с толку.
Но она лишь презрительно покосилась в мою сторону, проигнорировав вопрос.
— Ну это было не так уж давно, мы были ужасно бедные, ну просто совсем без денег, но сгорали от желания попасть в Марокко. Единственный корабль, на который у нас хватало денег, оказался старым скотовозом, буквально кишевшим паразитами — мухами в навозе, ну и так далее. Нам пришлось плыть третьим классом.
— Вы не шутите? — переспросил Тор.
— Нисколько. Мы спали прямо в коровнике — просто кошмар. Но Правде улыбнулась фортуна: капитан положил на неё глаз. Однажды ночью он заявился к нам, увидел, как Правда спит в навозе, и воскликнул: «Йах! Дас ист воман!» — ну или что-то подобное.
— Он что, был немцем, этот ваш капитан? — уточнил Тор с самой милой из своих улыбок, на которую я постаралась не обращать внимания.
— Высокий, белокурый и очень красивый, — подтвердила Джорджиан. — Кстати, он был очень похож на вас.
— Неужели? — удивился Тор, откинувшись на спинку со скрещёнными на груди руками. Я заметила, что он почему-то отвёл от меня взгляд.
— Капитан схватил её в охапку, уволок к себе в каюту и соблазнил, не тратя лишних слов. Он продержал её у себя взаперти трое суток, и когда Правда наконец смогла выйти, то была в весьма смятенных чувствах, как и следовало ожидать. Но в конце концов утешилась тем, что приобрела полезный опыт. А чем все это время пришлось занимать мне? — театрально воскликнула она. — Я гребла с палубы коровий навоз на протяжении всей поездки! Пока она платила за проезд до Марокко, утоляя сексуальный голод златокудрого красавца капитана и его матроса, который был подобен юному Адонису…
— Стало быть, и матроса тоже, — приподнял Тор одну бровь.
— Да был такой, ему едва исполнилось двадцать лет, — с чувством продолжала Джорджиан, задыхаясь от волнения. — Она купалась в лагуне, подобно дельфину, в обществе юных, прекрасных собою офицеров, и они кормили друг друга кусочками папайи…
— Ты говорила про Марокко, а не про Таити, — напомнила я, топая ногою от возмущения.
— …это выглядело славным эпизодом из «Восстания за Баунти».
— Часть третья, страница двадцать седьмая, — вставила я, гадая, когда же прекратится эта пытка.
— Но ведь существовал же тот капитан, и она действительно не устояла перед ним, — заявила Джорджиан. — Женщины типа Правды нуждаются в руководстве, потому она и восхищалась им, ведь он заставил её себе подчиниться…
— Из этого можно извлечь урок, не так ли? — заметил Тор, все ещё стараясь сохранять серьёзный вид.
— Я ни минуты не сомневаюсь, что величанье коллегой, чопорные манеры и все в таком духе — полная, чушь. Я бы на вашем месте не поддалась на её холодный тон и вид недотроги!
Она вскочила, подошла ко мне сзади, запустила руки в мою и без того растрёпанную шевелюру и растрепала её ещё больше.
— Ведь под ними скрывается ненасытная масса нерастраченной страсти!
— Спасибо, мне повезло: вы сняли пелену с моих глаз, — произнёс Тор в то время, как я пыталась отплеваться от волос, попавших мне в рот. — Моя дорогая Верити! Теперь, когда я ознакомился с ещё одной гранью твоей натуры…
— Какой гранью! — взорвалась я. — Нет у меня никаких граней! Можем мы наконец перейти к делу?!
— Конечно, — заверил меня Тор, взглянул на Джорджиан. — И теперь, после такой откровенной беседы, могу заметить, что мы положили начало плодотворному сотрудничеству?
Хотя Джорджиан стояла по-прежнему у меня за спиной, я почувствовала, и готова была поклясться, что эта парочка обменялась заговорщическим подмигиваньем.
Я уже как-то забыла, что в своё время Голубая комната напоминала мне одно из семи чудес света. Она показалась мне поначалу маленькой, но я сумела оценить её истинные размеры, помогая однажды Лелии развешивать вдоль стен тончайший газовый полог, расшитый пухлыми херувимами в обнимку с дикими лебедями в зарослях дикой розы.
В этой комнате свободно размещалось не меньше семнадцати кресел, диванов, оттоманок, козеток и пуфиков — все они были обиты холодно-голубым шёлком, расшитым белой гладью, в стилях от времён Людовика Двенадцатого до Людовика Шестнадцатого. Столики, подходящий по высоте, были загромождены всяческими безделушками из слоновой кости, эмали и фарфора, и в таком количестве, что, казалось, изящные ножки столиков вот-вот подломятся под грузом.
Стены были украшены витыми решётками причудливых узоров, в которых при желании можно было высмотреть самые немыслимые картины, так что прогулка вокруг комнаты могла превратиться в своего рода кругосветное путешествие.
Везде, на любом кусочке свободного места, были понапиханы альбомы с собранными Лелией коллекциями фотографий и миниатюр. Многие из этих памятных вещиц были прикреплены прямо к решётке, так что создавалось такое впечатление, что из всех уголков на тебя смотрят сотни внимательных глаз.
Именно в такой обстановке мы с Джорджиан и Тором просидели не менее четырех часов — поверьте, суровое испытание на выносливость. Наверное, нам помогла водка. К концу третьего часа мы втроём, распластанные по полу, дружно распевали «Тройку», причём я исполняла партию бубенцов, поскольку не знала русский. Но нам помешала горничная, хотя она и вошла весьма деликатно, ловко перешагивая через наши тела и неся к столу огромный поднос с угощением.
— А что я тебе говорила?! — воскликнула Джорджиан, с трудом сфокусировав взгляд на подносе. — Пирожки!
— И настоящий борщ! — подхватил Тор, ловя запахи, словно охотничья собака. — И настоящая русская сметана!
Он принял вертикальное положение и с большими церемониями разлил все, что полагается, по тарелкам и бокалам, правда, почему-то постоянно брызгая на. стол. Я даже не предполагала, насколько проголодалась, пока не почуяла ароматов Лелииной стряпни.
— Этот борщ просто великолепен, — пробурчал Тор между двумя глотками.
— Не ешь слишком много, ты спровоцируешь её, — посоветовала Джорджиан, так и не поднимаясь с пола. — И тогда пища начнёт поступать с волшебной скоростью, как в «Ученике чародея», и мы окажемся погребёнными под грудами съестного, тогда придётся закрывать своими телами дверь, чтобы это прекратить.
— Я с радостью приму смерть в таком случае, — пропыхтел Тор, впитывая аромат пирожков. Он потянулся за ближним к нему и мигом проглотил. — А теперь, поскольку мы уже все спели, наконец могу сообщить тебе, зачем мы пришли.
— Боже милостивый — опять бизнес? — застонала Джорджиан, перекатившись на живот и спрятав голову под подушкой.
— Мы в Верити заключили небольшое пари, — вещал Тор, обращаясь к подушке. Он остановился и проводил взглядом стекавшие со стола капли пролитого борща, словно разглядывая потоки крови. — И вот, если она проиграет пари, то должна будет исполнить моё самое сокровенное желание.
Из-под подушки показалась голова Джорджиан. Она уселась и посмотрела на меня.
— Желание? Дай-ка мне бокал с этим супчиком.
И что же это за пари?
— Такое пари, что уверен — тебе захочется участвовать в нем, — сообщил Тор, улыбаясь и протягивая ей суп. — Понимаешь, чтобы победить её, мне нужны услуги фотографа — очень хорошего фотографа.
Джорджиан насторожилась и, кажется, протрезвела.
— Что получает каждый из вас в случае, если он выигрывает? — спросила она у Тора.
— Если выиграет Правда-Верити — она получает работу в ещё более занудном финансовом заведении, чем то, в котором надрывается сейчас, — сказал он, а Джорджиан брезгливо сморщилась. — Но если выиграю я — она должна будет переехать в Нью-Йорк к работать на меня, стать моей рабыней, если хотите, — на год и один день.
Джорджиан не сводила с него глаз, на её лице появилась блаженная — и тем более опасная — улыбка. Она протянула Тору руку, и тот пожал её.
— Ты не обидишься, если я буду вместо Золтана звать тебя Тором? — спросила она.
— Тором? — недоумевающе переспросил он. — Мне кажется, это имя из Древней Скандинави — для пущей секретности, — заметила я.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Франкфурт, Германия, осень 1785 г.
Тридцатью годами ранее того утра, когда Натан Ротшильд ожидал почтового голубя, сидя в маленькой комнатушке на Юденгассе во Франкфурте, в роскошном загородном замке развлекались игрою в шахматы двое мужчин. Они и представить не могли, что их приятельское шахматное сражение положит начало банкирской династии Ротшильдов, которой суждено было родиться в эту самую ночь.— Итак, вы принимаете мой совет, Ландгрэйв? — спросил генерал, попивая коньяк.
— Конь на е-семь, — сказал Ландгрэйв, и его лицо покраснело и залоснилось от напряжения. Он тоже не забывал прикладываться к коньяку. Откинувшись в кресле и не отрывая глаз от доски, он продолжал:
— Я отправил сегодня утром гонца с приказом доставить сегодня из гетто этого еврея. Правда, нам придётся продержать его здесь до утра: ворота закрывают и запечатывают после захода солнца.
— Позорно держать их взаперти подобным образом, — задумчиво заметил генерал. — Конь на ж-пять.
— Это сделано для их же безопасности, — возразил Ландгрэйв, — Вы же знаете, какие кровавые стычки происходят, если они шляются на свободе, так пусть уж лучше сидят в гетто. Не желаете ли ещё коньяку? Я привёз его когда-то из Франции, и он состарился вместе со мной. Давайте ваш бокал.
— Благодарю, — отвечал генерал. — И все же мне кажется это позорным. Возьмите хотя бы этого Мейера Амшеля — он весьма незаурядная личность.
— Ха, они все незаурядны, я в этом и не сомневаюсь. Менялы, торговцы, у них нет культуры. Вам ведь это известно не хуже, чем мне, фон Эсторфф.
— Я думаю, узнав поближе этого парня, Ландгрэйв, вы будете другого мнения о них. Впрочем, к чему лишние слова: вы вскоре все увидите сами.
— Вот, отведайте-ка лучше это, — сказал Ландгрэйв, протянув фон Эсторффу его наполненный бокал. — Если вы напьётесь, может быть, я смогу вас обыграть.
— Если только вмешается само Провидение, — рассмеялся генерал. — Ведь вам не удалось ни разу сделать этого на протяжении двадцати пяти лет! Однако ваш ход.
— Конь берет слона, — сказал Ландгрэйв. — И все же мне претит передавать свои дела в руки евреям, фон Эсторфф, и вы зря уговариваете меня. Хотя я всегда прислушивался к разумным советам. Если то, что я слышу, устраивает меня и может принести доход, я никогда не оставлю такого человека без внимания.
— Ну, подобные речи можно слышать от кого угодно, — отвечал генерал, — я же хочу обратить ваше внимание на то, что он отличный эксперт в нумизматике, вашем излюбленном увлечении! Конь берет пешку на эф-семь.
— Черт! И зачем вы пошли сюда? — раздражённо воскликнул Ландгрэйв, покосившись на вошедшего в комнату слугу. — Что тебе надо? — рявкнул он. — Ты что, не видишь, что мы заняты?!
— Тысяча извинений, сэр. Но у дверей стоит еврей, который уверяет, что его привезли, чтобы увидеться с вами. И хотя я объяснил ему, что уже поздно и к тому же вы заняты, он настаивает…
— Да, да. Пусть войдёт.
— Как вам будет угодно, сэр. — Слуга поклонился и исчез за дверью. Спустя несколько секунд он появился снова и щёлкнул каблуками. — Мейер Амшель, еврей! — провозгласил он, почтительно поклонился и вышел.
Ландгрэйв сосредоточенно уставился на доску. Вся его фигура выражала глубокую задумчивость, а глаза перебегали с одной фигуры на другую. Он не сразу понял, кто закрывает свет, бросая тень на стол. Подняв глаза, увидел, что над доской склонился вошедший человек, внимательно изучая положение дел на поле.
— Как бишь зовут этого малого? — спросил, обращаясь в пространство, Ландгрэйв.
— Мейер Амшель, — напомнил генерал.
— Прошу простить меня, сэр — поправил его Мейер Амшель, — но я веду дела под именем Рэд-Шильд[11].
— Ах да, я и забыл, — подхватил генерал. — Он взял себе это имя, согласно цвету военного щита, который висит над его заведением на Юденгассе.
— Это что вы имеете в виду герб? — осведомился Ландгрэйв, приподнимая брось. — Это что же такое, фон Эсторфф? Ну ладно, Рот-шильд, «рыцарственный» еврей, сядь куда-нибудь, покуда мы с генералом не закончим партию, — ты загораживаешь мне свет.
— Простите, сэр, но я предпочёл бы стоять, если вам это не помешает.
— Вот, видите, что получается, фон Эсторфф, — сердито покачал головой Ландгрэйв. — Сначала евреи присваивают себе гербы, потом начинают «предпочитать». Послушайте-ка, герр с гербом, у тебя нет никаких прав на воинский щит, поскольку ты не рыцарь, и никаких прав в это время находиться за пределами гетто. Сядь сию же минуту, не то я отдам тебя под стражу за нарушение распорядка!
— Простите меня, сэр, — но сейчас ваш ход! — сказал Ротшильд.
— Что? — удивился совершенно сбитый с толку Ландгрэйв.
— Да, Мейер, — вмешался генерал с весёлым блеском в глазах, — сейчас должен ходить Ландгрэйв — ведь он играет чёрными.
— В этом случае, Ландгрэйв, — произнёс Мейер Амшель, — позвольте вам указать, что вы можете выиграть в одиннадцать ходов!
— Что? — взревел разъярённый Ландгрэйв. — Да как ты смеешь учить меня играть?..
— Вильям, Вильям, — со смехом увещевал его генерал, удерживая на месте, — давайте лучше посмотрим, что он задумал. С одной стороны — я заинтригован, а с другой — ну что нам мешает сыграть новую партию, если он не прав?
— Фон Эсторфф, вы что, совсем рехнулись? Представляете, если весь Франкфурт начнёт шептаться о том, что у меня завелась привычка играть в шахматы с евреями?! Меня и так кое-кто не желает принимать за серьёзного игрока!
— Но вы и не собираемся играть в шахматы с ним, мы только милостиво выслушаем его советы. Собственно говоря, ведь для того вы его сюда и доставили? Какая разница — выслушать его советы по поводу денег или по поводу шахмат?
— Если вы хотите доказать мне, что евреи способны что-то понимать в такой тонкой игре, как шахматы, фон Эсторфф, то почему бы вам не привести сюда мою борзую — пусть бы полаяла нам по-латыни?! — Но, заметив, как помрачнело лицо его старинного друга, Ландгрэйв добавил:
— Я прекрасно знаю, какое у вас великодушное сердце. Только имейте в виду, герр с гербом, что по этой игре я буду судить о вашей дееспособности и в остальных областях.
В течение всей этой перепалки Мейер Амшель хранил абсолютную невозмутимость, словно был куском обоев, покрывавшим стены. Заложив руки за спину, он спокойно все выслушивал.
— Вам нужно будет просто сделать рокировку, — сказал он.
— Да побойся ты Бога, малый! Это же откроет ему мою королеву! И она достанется его кавалерии!
— Королевы неоднократно попадали в руки кавалерии, в былые времена, Вильям, — сказал генерал, искренне развлекаясь, — и мало кто из них после этого выжил.
Ландгрэйв, качая головой и что-то бурча себе под нос, все же сделал рокировку. Генерал фон Эсторфф наблюдал за его действиями с самодовольной улыбкой, как учитель, чьи ученики выполняют давно известные ему упражнения.
— А теперь, Мейер, — сказал он, — какого хода ты ожидал бы от меня?
— На самом деле это не имеет значения, — отвечал тот, — так как Ландгрэйв уже выиграл партию.
Лицо Ландгрэйва исказила гримаса отвращения. Сделав большой глоток коньяку, он отвернулся от доски.
Немного поколебавшись, генерал, не спуская глаз с профиля Ландгрэйва, протянул руку и взял конём его королеву.
— Боже мой! Боже мой! Он взял мою королеву! — вскричал Ландгрэйв, его лицо покраснело и покрылось испариной, он изо всей силы вцепился в край стола.
— Будьте благоразумны, сэр, — невозмутимо напомнил ему Мейер, — ведь судьба королевы не решает партию. Вы, надеюсь, понимаете, что именно король достоин вашего величайшего и неусыпного внимания!
Ландгрэйв побледнел, дыхание его стало хриплым и учащённым, а руки, сжимавшие столешницу, задрожали. Встревоженный фон Эсторфф потянулся к столику в углу, налил стакан воды и подал его своему другу, а сам обратился к Мейеру:
— Вы уверены, что нам стоит?..
— Абсолютно. Давайте продолжим. Ландгрэйв оттолкнул стакан с водой: вместо неё он залпом осушил бокал с коньяком.
— Чем же сей великий мастер шахматной игры предложит мне пожертвовать на сей раз, — прорычал он, — чтобы окончательно выиграть партию?
— Ничем, — невозмутимо отвечал Мейер. — Теперь вы можете объявить шах королю.
Глаза обоих игроков расширились от удивления, когда они внимательно присмотрелись к расположению фигур на поле.
— Ага! — вскричал наконец Ландгрэйв, передвигая слона. — Шах! — рявкнул он, откинувшись на спинку стула и блаженно улыбаясь.
— Будьте благоразумны, — заметил невозмутимо Мейер, — ведь шах — ещё не мат, хотя не вызывает сомнений то, что, невзирая на любые контрудары противника, ваша позиция остаётся выигрышной. Законы, по которым движутся шахматные фигуры, столь же прекрасны, как и те, по которым движутся вселенные, — но они столь же и опасны.
По мере того, как игроки, пользуясь советами Мейера, продолжали переставлять свои фигуры, Ландгрэйв все больше расслаблялся. В конце концов и сам генерал откинулся на стул с одобрительной улыбкой на лице, хотя для него партия оказалась безнадёжно проигранной.
— Мой дорогой Ред-Шильд, — обратился он к Мейеру, — я впервые получил наслаждение, играя в шахматы, и впервые игра для меня оказалась столь блестящей.
Признаюсь, что, хотя сам я играю каждый день, вы с лёгкостью дадите мне десять очков вперёд. И мне доставило ещё большее удовольствие, если бы по окончании игры вы произвели её полный анализ, чтобы я увидел упущенные возможности и в будущем смог избежать ошибок.
Итак, Мейер Амшель надолго оставался у шахматной доски, объясняя игрокам различные последовательности ходов — он называл их комбинациями, — так что оба игрока под конец уяснили все возможные нюансы сыгранной партии.
И только когда солнце поднялось и позолотило воды Майна, троица поднялась из-за доски, чтобы отправиться спать. Ландгрэйв задержался на лестнице, положив свою руку на плечо маленького мастера игры в шахматы.
— Ротшильд, — сказал он, — если вы манипулируете деньгами с таким же искусством, как это проделываете с маленькими фигурками из слоновой кости, я предполагаю, что вы сумеете сделать меня очень богатым человеком.
— Но вы и так уже богатый человек, — возразил ему Мейер Амшель.
— Лишь по стечению обстоятельств. Но вы рождены для богатства совсем иного рода, мир сможет восторгаться им лишь сотню лет спустя. Хоть я и не гений, но достаточно проницателен, чтобы распознать кого-то более сведущего, чем я, и использовать такого человека в своих интересах.
— С такими рекомендациями, сэр, — отвечал Мейер Амшель, — миру, пожалуй, не придётся ждать сотню лет.
ЗВОН МОНЕТ
Деньги — проза жизни, о которой не принято говорить в светском обществе, но в итоге своего закономерного обращения они могут преподнести результаты столь же прекрасные, как розы.
Ральф Уолдо Эмерсон
Понедельник, 30 ноября
Ровно в восемь часов утра Тор вошёл в двери нью-йоркской Публичной библиотеки и спросил у служительницы, как попасть в отдел бизнеса. Дама объяснила и проводила его со вздохом искреннего сожаления, наблюдая, как тот поднимается по широким мраморным ступеням. Ещё бы, в их библиотеке подобные посетители — большая редкость.В то утро Тор прекрасно выглядел в строгом деловом костюме-тройке из чёрного итальянского габардина. Бледно-серый галстук в едва различимую тонкую полоску украшала золотая булавка, идеально сочетавшаяся с выглядывавшими из-под обшлагов золотыми запонками. Пока он шёл к отделу бизнеса, многие обратили на него внимание. Оказавшись на месте, он выяснил, где находились подшивки нужных ему экономических изданий.
Зайдя за стеллажи, Тор снял тяжёлую подшивку с полки и быстро пролистал последние выпуски журнала. Наконец он нашёл то, что было ему нужно.
Быстро оглянувшись и заслонив подшивку, он быстро извлёк из кармана острый, как бритва, нож и отрезал страницу. Аккуратно сложив, отправил её в карман вместе с ножом. Затем вернул подшивку на место поблагодарил служительницу и покинул помещение.
Менее чем через час Тор входил в брокерскую контору Луи Страуба на Мэйден-Лэйн. Через стеклянную дверь ему была видна комната, в которой брокеры сидели в обнимку со своими телефонами: их галстуки были распущены, а пиджаки наброшены на спинки стульев. Секретари и клерки сновали от стола к столу, принимая телефонограммы. В помещении стоял страшный гвалт.
У самой двери за столом сидела девушка, которая умудрялась жевать резинку, красить ногти лаком и разговаривать по телефону. Ей пришлось оторваться от своих занятий и поинтересоваться у Тора, может ли она быть чем-нибудь ему полезна.
— Я бы хотел открыть новый счёт всего лишь, — отвечал он с кривой улыбкой.
Она покраснела, попросила собеседника подождать и нажала кнопку интеркома.
— Мистер Людвиг, — сказала она в микрофон, и её голос перекрыл гул, убивший в помещении. — Новый счёт на первый стол. Пожалуйста, позаботьтесь.
— Подождите минуту, — попросила она Тора и продолжила беседу по телефону.
Фирма Луи Страуба ворочала несметными количествами ценных бумаг для тех, кто не нуждался в помощи при планировании своих пакетов ценных бумаг или вложений в недвижимость. А сам он был крупнейшим брокером.
Пять лет назад молодой человек разглядел созревшую в Соединённых Штатах необходимость в брокерской фирме, которая торговала бы акциями и векселями так, как торгуют товарами в супермаркете, где клиенты могли выбрать, что им самим придётся по вкусу, а брокеру достаточно было сделать звонок, чтобы совершить продажу. Клиентам не предлагали выпить кофе да и вообще не удостаивали их особым вниманием. У Луи Страуба все происходило так быстро и без заминок, что брокер потом сам не смог бы вспомнить лица недавнего клиента. Именно поэтому Тор пришёл сюда.
Мистер Людвиг, щуплый лысеющий человечек, вошёл в комнату и пожал протянутую Тором руку, даже не взглянув ему в лицо.
— Вы хотите открыть счёт, мистер…
— Дантес. Эдмон Дантес, — представился Тор. — Да. Фактически я открою его и тут же закрою. Я бы хотел купить несколько облигаций в качестве рождественского подарка для своих племянниц и уже составил список того, что мне нужно.
— Так, значит, это будет оплаченная сделка? Мы принимаем кредитные карточки или персональные чеки, — мистер Людвиг вёл Тора через всю комнату в сторону маленького письменного столика.
— Я сделаю денежный депозит, мы выберем облигации, а после того как вы их зарезервируете для меня, я в течение получаса принесу вам чек из кассы.
— Мы не имеем права ничего предпринимать до того, как получим деньги или номер кредитного счета с подтверждением его платёжеспособности, вы же понимаете, — возразил Людвиг.
Тор кивнул и протянул Людвигу вырезанную из журнала страницу со списком облигаций, обведённых жирным кружком.
— А у вас много племянниц, — заметил клерк, взглянув на Тора с улыбкой.
— Я делаю это на каждое Рождество, — отвечал Тор. — Обычно облигации покупает для меня мой брокер, но в этот раз я припозднился, а он успел уйти в отпуск. Мои племянницы очень милые девочки, мне совсем не хотелось бы портить им Рождество.
Людвиг внимательно посмотрел на Тора, стараясь угадать, сколько же лет этим его девочкам и насколько тесны их родственные отношения. Но тут же поспешно склонился над пультом, нажимая на клавиши своего компьютера.
— Без проверки через компьютер я не смогу точно сказать вам, какие из них свободны, а какие уже проданы в данный момент. Да, так выходит, что вы ведёте речь о бумагах на сумму около пятидесяти тысяч долларов, мистер… э…