Страница:
Их ночь была выпита до дна.
Артур их ждал где-то, да уехал. У него почему-то остались ключи (не то от квартиры Марта, где временно жил Артур? не то от квартиры Артура, которую временно хотел занять Март?) В общем, непонятно. Приходилось созваниваться с ним, останавливать такси и частников, колесить по городу… Наконец выловили Артура. Он все же хоть на чью-то квартиру, да привез их. Дал ключи, слава богу.
Их ночь выпита до дна… Буквально доплыли, спаслись на плоту кровати, кружащейся среди восклицаний и смеха, потрескивания ее снимаемой блузки, скрипов и шорохов, охов и стонов, странных птичьих слов, плеска воды в ванной, сигареты на двоих под утро.
Этой же ночью у тетки случился приступ, ее увезли на «скорой».
Об этом она узнала утром – и все сразу обрушилось на нее. Квартира, тетка в больнице, работу не бросишь. В круговерти прошла неделя. Месяц. Он звонил ей раза два, но разговор как-то не складывался… Ни о том, ни о сем. У него дела. У нее проблемы. Утки в черном пруду уплыли, сквозь шлюпки проросла трава, особый сорт яблок-чаш нигде не встретишь. На какой магнитной ленте времени (сейчас выбившейся из бобины и свивающейся серыми удушающими кольцами) это записано?
Лена провела контрольную. И кто-то вызвал ее: просили спуститься. Внизу ждал незнакомый мужчина… Незнакомый? Да она узнала, это же Артур! Его лицо было мрачным, и словно выражало какую-то необходимость… Необходимость выполняемого долга. Деревянно взял ее под руку, отвел в сторону. В его голосе лязгнул металл: – Лена? Даже не знаю с чего начать… У меня было очень мало времени. И потом, всего несколько слов. Он назвал ваше имя и как вас найти.
– Кто он? О чем вы говорите? – Ее заморозило холодом.
– К сожалению… Сделали все, что возможно. Март вспоминал вас перед тем… Одним словом… Если мы очень поторопимся – и то, я боюсь, успеем лишь к захоронению. Да, на кладбище. Его последняя воля. Я должен исполнить.
Хотела она или нет… взорваться, пресечь, остановить безумие! Но эта «последняя воля», каменно напрягшиеся мускулы Артура (его рука капканом сомкнула локоть) – смяли сопротивление. Он повел ее к машине. Рванули с места. Оказались за городом. Артур подъехал к кладбищу не с центрального входа, а по какой-то окольной дороге через рощу, пустырь… Наиболее короткий путь? Быстро повел ее обходным тропинкам, ориентировался хорошо. (Видно, бывать ему здесь доводилось не впервой.) Там, куда они пришли, вырыта могила… (И так странно, что все это разрыто, нарушена связь… Ну пусть комьев глины, корешков и жилок, построек, ходов и коммуникаций – другого, земляного народа.) Стояли молчаливые мужчины. Они расступились, хмуро отдавая ей право быть в центре группы… боевых товарищей? Как будто не хватало только ее цыплячьего желтого пальтеца среди кожаных покатых плеч, каменных спин, мощных затылков.
«Он был надежным другом. Хороший биатлонист. Метко стрелял», – сказал кто-то.
Ей стало плохо, подкосились ноги. Зачем это, что за дикое наваждение? Невольно повисла на руке Артура, пришедшего за ней… откуда пришедшего? Из какой другой жизни, про которую она ничего не знала и знать не хотела. Пусть все это исчезнет сейчас же, рассыплется, сгинет! Далекие суматошные матросы школьного корабля – ее быстроногие ученики-шалопаи – показались такими милыми, забавными, прелестными детьми!
Гроб уже закрыт. Самый расторопный из мужчин, распорядитель (не зная, что ли, чем себя занять?) взял молоток и, словно прислушавшись, получив приказ откуда-то свыше, – заколотил по гвоздю в один торец, в другой. Бац, бац! – невольно отсчитала Лена. (Наверное, «по контрольному», отметила про себя.) Господи, зачем это ей?! Она брызнула пригоршней воды, розовой пеной в этого человека, когда плескалась в ванной. И теперь с сухим стуком кинет на крышку ком земли? Разве он услышит, что это именно ее последний привет? Кто-то сунул ей в руку пластмассовый стаканчик, черный поминальный хлеб. Машинально глотнула… водка! Обожгло горло. Пошла прочь с этим хлебом, ото всех подальше, зачем она здесь? Ах… ну может даже неплохо выбраться за город, подышать воздухом поздней осени? Навстречу по тропинке между надгробиями шла странная девушка в старомодных одеждах. И фигура ее… почему-то мокрая… Стекает вода, вся облеплена одеждой. Волосы вздыблены, наэлектризованы, источают голубоватое сияние. «Дай хлеба!» – каркнула незнакомка, протянула костлявую руку.
Призрак! Гимназистка!! Утопленница!!!
Если бы не Артур, в два прыжка догнавший Лену, подхвативший на руки…
Ночные дороги Европы. Пограничники. Таможня. Полосатые шлагбаумы.
Среди нагромождения прилетевших космических глыб и толстых древесных корней слышалось хрустальное жужжание, будто пчела залетела в бокал с дурманящим портвейном на донышке.
Рокот медных колоколов торжественно катил вдоль каналов. Тюльпаны мокли под дождем. За окном все пропитано сыростью, островерхие крыши словно прорисованы по мокрой бумаге серого неба. Лена пришла в себя, открыла глаза. Она лежала среди белых простыней, на белой кровати, среди белых-белых стен. Рядом на стуле сидел Артур.
– Это что… Амстердам? Столица тюльпанов? – тихо спросила Лена.
Артур вздрогнул: – А? Да! Слава богу, вы очнулись!
– Все под контролем? – поинтересовалась она.
– О!.. Безусловно. Мы перевезли вас. Здесь будет спокойнее. Не волнуйтесь. Вы находитесь в Амстердаме. В очень хорошей частной клинике.
– Меня перевезли сюда… двое эльфов? Правильно, ведь обратно они гонят свой рефрижератор пустым.
И она потеряла сознание.
Когда вновь открыла глаза… (был ли день, ночь? все спуталось в сознании), но Артур опять перед ней; в руках у него какие-то бумаги в прозрачных файлах.
– Как вы себя чувствуете, Лена? – Тактично помолчал. – Конечно… сейчас не совсем подходящее время, я понимаю. – Дал ей время прийти в себя. – Но дело не терпит отлагательств. Это связано с финансовыми вопросами. Я поверенный в делах Марта. Юридическое лицо. Его последняя воля… В общем, не вдаваясь в подробности… Он был членом нашего… как бы это сказать… Нашего братства. Или, скажем так, закрытого акционерного общества. Одним словом, ему принадлежит определенная часть активов. Все права на наследство переданы вам. Это закреплено нотариально. Мы должны кое-что оформить, чтобы вы официально вступили во владение…
– Чем… владение? – тихо спросила Лена. Белые листы. Черные прямоугольники, вырезанные из той ночи. – Во владение утками, что подплыли по черной глади пруда? Рассохшимися бортами никому не нужных шлюпок? Половинками яблок, вырезанных под чаши? Все очень быстро сгорело. Раскачивалась лодка, и раскачивались звезды. У братьев-иезуитов все заранее предопределено.
– Только не волнуйтесь! Это всего лишь формальность. Я должен открыть счет на ваше имя…
Голос Артур все удалялся и удалялся… Раскачивался. Стихал.
И она потеряла сознание.
…Вокруг было упаковано, похоже, столько проводов и напичкано аппаратуры, что ощущался неясный фон, электронное гудение.
Лена открыла глаза.
Напротив сидела светловолосая девушка… (Светловолосая! И, слава богу, сухая.) Довольно-таки полная. В мягкой белой пижаме, таких же штанах. Лицо ее покрывала красноватая сыпь.
– Ты в порядке? – спросила она по-английски. – Ты из России? Говоришь по-английски, ОК?
– ОК, – ответила Лена.
– Меня зовут Сникерс. Хельга Сникерс, – протянула руку. – Слышала про империю Сникерсов? Я ее наследница. Ты тоже решила здесь рожать? ОК? Мне нравится!
– Где это… здесь?
– О! Это известная клиника в Голландии. Да тебя привезли как мумию, ты спала. На сохранение? У вас в России сейчас так неспокойно. Правда, здесь очень скучно, не с кем говорить. Но… почему ты так на меня смотришь? – растерялась девушка. – А, это моя сыпь! Меня и положили сюда из-за этого. В детстве я ела много сладкого. Снималась в рекламных роликах, продвигающих наш брэнд. Кстати, у вас в России мы имеем тридцать четыре процента потребительского рынка. Да, вот тебе батончик! Это бонус от фирмы. От нашего семейного бизнеса.
И достав из кармана, протянула «Сникерс» в радужной упаковке.
У Лены перед глазами вспыхнули радужные пятна… «Ладно, – подумала она, – вот рожу сына. Глаза у него будут серые… а может голубые? Черты лица, наверное… самые обыкновенные. Когда вырастет, то будет надежным другом, хорошим биатлонистом, метко стрелять. А у меня – пожизненная рента, стакан портвейна каждый день, четыре сигареты. Доживу до ста лет».
– Ну ничего, сука… Ты у меня первая в черном списке.
– Не поняла? – обеспокоилась Сникерсиха.
– Все под контролем, дорогая!
Армия русских любовников
Холодный ветер, теплый ветер
Смелый идет купаться, а трус остается на берегу
Артур их ждал где-то, да уехал. У него почему-то остались ключи (не то от квартиры Марта, где временно жил Артур? не то от квартиры Артура, которую временно хотел занять Март?) В общем, непонятно. Приходилось созваниваться с ним, останавливать такси и частников, колесить по городу… Наконец выловили Артура. Он все же хоть на чью-то квартиру, да привез их. Дал ключи, слава богу.
Их ночь выпита до дна… Буквально доплыли, спаслись на плоту кровати, кружащейся среди восклицаний и смеха, потрескивания ее снимаемой блузки, скрипов и шорохов, охов и стонов, странных птичьих слов, плеска воды в ванной, сигареты на двоих под утро.
Этой же ночью у тетки случился приступ, ее увезли на «скорой».
Об этом она узнала утром – и все сразу обрушилось на нее. Квартира, тетка в больнице, работу не бросишь. В круговерти прошла неделя. Месяц. Он звонил ей раза два, но разговор как-то не складывался… Ни о том, ни о сем. У него дела. У нее проблемы. Утки в черном пруду уплыли, сквозь шлюпки проросла трава, особый сорт яблок-чаш нигде не встретишь. На какой магнитной ленте времени (сейчас выбившейся из бобины и свивающейся серыми удушающими кольцами) это записано?
Лена провела контрольную. И кто-то вызвал ее: просили спуститься. Внизу ждал незнакомый мужчина… Незнакомый? Да она узнала, это же Артур! Его лицо было мрачным, и словно выражало какую-то необходимость… Необходимость выполняемого долга. Деревянно взял ее под руку, отвел в сторону. В его голосе лязгнул металл: – Лена? Даже не знаю с чего начать… У меня было очень мало времени. И потом, всего несколько слов. Он назвал ваше имя и как вас найти.
– Кто он? О чем вы говорите? – Ее заморозило холодом.
– К сожалению… Сделали все, что возможно. Март вспоминал вас перед тем… Одним словом… Если мы очень поторопимся – и то, я боюсь, успеем лишь к захоронению. Да, на кладбище. Его последняя воля. Я должен исполнить.
Хотела она или нет… взорваться, пресечь, остановить безумие! Но эта «последняя воля», каменно напрягшиеся мускулы Артура (его рука капканом сомкнула локоть) – смяли сопротивление. Он повел ее к машине. Рванули с места. Оказались за городом. Артур подъехал к кладбищу не с центрального входа, а по какой-то окольной дороге через рощу, пустырь… Наиболее короткий путь? Быстро повел ее обходным тропинкам, ориентировался хорошо. (Видно, бывать ему здесь доводилось не впервой.) Там, куда они пришли, вырыта могила… (И так странно, что все это разрыто, нарушена связь… Ну пусть комьев глины, корешков и жилок, построек, ходов и коммуникаций – другого, земляного народа.) Стояли молчаливые мужчины. Они расступились, хмуро отдавая ей право быть в центре группы… боевых товарищей? Как будто не хватало только ее цыплячьего желтого пальтеца среди кожаных покатых плеч, каменных спин, мощных затылков.
«Он был надежным другом. Хороший биатлонист. Метко стрелял», – сказал кто-то.
Ей стало плохо, подкосились ноги. Зачем это, что за дикое наваждение? Невольно повисла на руке Артура, пришедшего за ней… откуда пришедшего? Из какой другой жизни, про которую она ничего не знала и знать не хотела. Пусть все это исчезнет сейчас же, рассыплется, сгинет! Далекие суматошные матросы школьного корабля – ее быстроногие ученики-шалопаи – показались такими милыми, забавными, прелестными детьми!
Гроб уже закрыт. Самый расторопный из мужчин, распорядитель (не зная, что ли, чем себя занять?) взял молоток и, словно прислушавшись, получив приказ откуда-то свыше, – заколотил по гвоздю в один торец, в другой. Бац, бац! – невольно отсчитала Лена. (Наверное, «по контрольному», отметила про себя.) Господи, зачем это ей?! Она брызнула пригоршней воды, розовой пеной в этого человека, когда плескалась в ванной. И теперь с сухим стуком кинет на крышку ком земли? Разве он услышит, что это именно ее последний привет? Кто-то сунул ей в руку пластмассовый стаканчик, черный поминальный хлеб. Машинально глотнула… водка! Обожгло горло. Пошла прочь с этим хлебом, ото всех подальше, зачем она здесь? Ах… ну может даже неплохо выбраться за город, подышать воздухом поздней осени? Навстречу по тропинке между надгробиями шла странная девушка в старомодных одеждах. И фигура ее… почему-то мокрая… Стекает вода, вся облеплена одеждой. Волосы вздыблены, наэлектризованы, источают голубоватое сияние. «Дай хлеба!» – каркнула незнакомка, протянула костлявую руку.
Призрак! Гимназистка!! Утопленница!!!
Если бы не Артур, в два прыжка догнавший Лену, подхвативший на руки…
Ночные дороги Европы. Пограничники. Таможня. Полосатые шлагбаумы.
Среди нагромождения прилетевших космических глыб и толстых древесных корней слышалось хрустальное жужжание, будто пчела залетела в бокал с дурманящим портвейном на донышке.
Рокот медных колоколов торжественно катил вдоль каналов. Тюльпаны мокли под дождем. За окном все пропитано сыростью, островерхие крыши словно прорисованы по мокрой бумаге серого неба. Лена пришла в себя, открыла глаза. Она лежала среди белых простыней, на белой кровати, среди белых-белых стен. Рядом на стуле сидел Артур.
– Это что… Амстердам? Столица тюльпанов? – тихо спросила Лена.
Артур вздрогнул: – А? Да! Слава богу, вы очнулись!
– Все под контролем? – поинтересовалась она.
– О!.. Безусловно. Мы перевезли вас. Здесь будет спокойнее. Не волнуйтесь. Вы находитесь в Амстердаме. В очень хорошей частной клинике.
– Меня перевезли сюда… двое эльфов? Правильно, ведь обратно они гонят свой рефрижератор пустым.
И она потеряла сознание.
Когда вновь открыла глаза… (был ли день, ночь? все спуталось в сознании), но Артур опять перед ней; в руках у него какие-то бумаги в прозрачных файлах.
– Как вы себя чувствуете, Лена? – Тактично помолчал. – Конечно… сейчас не совсем подходящее время, я понимаю. – Дал ей время прийти в себя. – Но дело не терпит отлагательств. Это связано с финансовыми вопросами. Я поверенный в делах Марта. Юридическое лицо. Его последняя воля… В общем, не вдаваясь в подробности… Он был членом нашего… как бы это сказать… Нашего братства. Или, скажем так, закрытого акционерного общества. Одним словом, ему принадлежит определенная часть активов. Все права на наследство переданы вам. Это закреплено нотариально. Мы должны кое-что оформить, чтобы вы официально вступили во владение…
– Чем… владение? – тихо спросила Лена. Белые листы. Черные прямоугольники, вырезанные из той ночи. – Во владение утками, что подплыли по черной глади пруда? Рассохшимися бортами никому не нужных шлюпок? Половинками яблок, вырезанных под чаши? Все очень быстро сгорело. Раскачивалась лодка, и раскачивались звезды. У братьев-иезуитов все заранее предопределено.
– Только не волнуйтесь! Это всего лишь формальность. Я должен открыть счет на ваше имя…
Голос Артур все удалялся и удалялся… Раскачивался. Стихал.
И она потеряла сознание.
…Вокруг было упаковано, похоже, столько проводов и напичкано аппаратуры, что ощущался неясный фон, электронное гудение.
Лена открыла глаза.
Напротив сидела светловолосая девушка… (Светловолосая! И, слава богу, сухая.) Довольно-таки полная. В мягкой белой пижаме, таких же штанах. Лицо ее покрывала красноватая сыпь.
– Ты в порядке? – спросила она по-английски. – Ты из России? Говоришь по-английски, ОК?
– ОК, – ответила Лена.
– Меня зовут Сникерс. Хельга Сникерс, – протянула руку. – Слышала про империю Сникерсов? Я ее наследница. Ты тоже решила здесь рожать? ОК? Мне нравится!
– Где это… здесь?
– О! Это известная клиника в Голландии. Да тебя привезли как мумию, ты спала. На сохранение? У вас в России сейчас так неспокойно. Правда, здесь очень скучно, не с кем говорить. Но… почему ты так на меня смотришь? – растерялась девушка. – А, это моя сыпь! Меня и положили сюда из-за этого. В детстве я ела много сладкого. Снималась в рекламных роликах, продвигающих наш брэнд. Кстати, у вас в России мы имеем тридцать четыре процента потребительского рынка. Да, вот тебе батончик! Это бонус от фирмы. От нашего семейного бизнеса.
И достав из кармана, протянула «Сникерс» в радужной упаковке.
У Лены перед глазами вспыхнули радужные пятна… «Ладно, – подумала она, – вот рожу сына. Глаза у него будут серые… а может голубые? Черты лица, наверное… самые обыкновенные. Когда вырастет, то будет надежным другом, хорошим биатлонистом, метко стрелять. А у меня – пожизненная рента, стакан портвейна каждый день, четыре сигареты. Доживу до ста лет».
– Ну ничего, сука… Ты у меня первая в черном списке.
– Не поняла? – обеспокоилась Сникерсиха.
– Все под контролем, дорогая!
Армия русских любовников
У мужчины и женщины, влюбленных в друг друга (неважно, живут ли они в законном, либо в гражданском браке, или только встречаются время от времени), бывает, что-то не заладится в отношениях… То одна размолвка, то другая; все наперекосяк. Тут и стресс на работе, и нервное напряжение, и бытовые неурядицы. Или грустно на сердце без причины… Тоска. Все переживают подобное.
У французов на этот случай есть традиционное средство – чесночный суп. Приготовляется он просто: берут ломоть хлеба, несколько головок чеснока, зелень. Хлеб кладут на дно достаточно глубокой посуды, густо посыпают мелко нарезанной чесночной массой, добавляют соль, специи, зелень – заливают крутым кипятком. Пожалуйста, суп готов! Похлебают его французы и вроде все не таким мрачным кажется.
Заинтересовавшись этим, медицинские специалисты пришли к выводу, что чеснок, благодаря большому наличию горчичного масла и других очищающих элементов, оказывает благотворное влияние на весь организм, начиная от стимулирования аппетита, выделения желудочного сока – до улучшения перистальтики кишечника и усиления мочевыделения. К тому же чеснок обладает способностью подавлять вещества-депрессанты, что в избытке присутствуют в организме при сверхэмоциональном напряжении. И так благодаря этому супу французские влюбленные находят выход из создавшегося положения.
У русских же все не так! Скверно, тоскливо на душе мужчины и женщины, близких друг другу… Тогда покупают бутылку очень дорогого вина, фрукты, шоколад. Все самого отменного качества: денег на это не жалеют. И обязательно все устроят с фантазией, чтобы приукрасить обыденную повседневность жилища. Зажгут ароматные свечи, составят композиции из любимых цветов, достанут красивый хрусталь. Тихо звучит музыка, их тела обнажены… Губы шепчут понятные только им в это мгновение, слова; ладони рождают огонь; дыхание едино; слияние тел рождает лучистую радость, взрывает плотину отчуждения не только друг к другу – но к миру, его безграничным возможностям! Ночь отступает… Еще, быть может, глоток вина… И безмятежный полет в какие-то иные звездные сферы; и ангелы счастливых мгновений навевают им те сны, что свершаются потом зримо и счастливо.
Вот так и прервут цепь неурядиц. По-другому взглянут на вещи, решат надоевшие проблемы. С новыми силами возьмутся за дело, храня в своих улыбках отсвет пережитой страсти.
А расскажи им про французов с их дурацкой вонючей чесночной похлебкой – так ведь не поверят! Или хохотать будут до упаду… Чудаки, мол, эти французы, право слово.
У французов на этот случай есть традиционное средство – чесночный суп. Приготовляется он просто: берут ломоть хлеба, несколько головок чеснока, зелень. Хлеб кладут на дно достаточно глубокой посуды, густо посыпают мелко нарезанной чесночной массой, добавляют соль, специи, зелень – заливают крутым кипятком. Пожалуйста, суп готов! Похлебают его французы и вроде все не таким мрачным кажется.
Заинтересовавшись этим, медицинские специалисты пришли к выводу, что чеснок, благодаря большому наличию горчичного масла и других очищающих элементов, оказывает благотворное влияние на весь организм, начиная от стимулирования аппетита, выделения желудочного сока – до улучшения перистальтики кишечника и усиления мочевыделения. К тому же чеснок обладает способностью подавлять вещества-депрессанты, что в избытке присутствуют в организме при сверхэмоциональном напряжении. И так благодаря этому супу французские влюбленные находят выход из создавшегося положения.
У русских же все не так! Скверно, тоскливо на душе мужчины и женщины, близких друг другу… Тогда покупают бутылку очень дорогого вина, фрукты, шоколад. Все самого отменного качества: денег на это не жалеют. И обязательно все устроят с фантазией, чтобы приукрасить обыденную повседневность жилища. Зажгут ароматные свечи, составят композиции из любимых цветов, достанут красивый хрусталь. Тихо звучит музыка, их тела обнажены… Губы шепчут понятные только им в это мгновение, слова; ладони рождают огонь; дыхание едино; слияние тел рождает лучистую радость, взрывает плотину отчуждения не только друг к другу – но к миру, его безграничным возможностям! Ночь отступает… Еще, быть может, глоток вина… И безмятежный полет в какие-то иные звездные сферы; и ангелы счастливых мгновений навевают им те сны, что свершаются потом зримо и счастливо.
Вот так и прервут цепь неурядиц. По-другому взглянут на вещи, решат надоевшие проблемы. С новыми силами возьмутся за дело, храня в своих улыбках отсвет пережитой страсти.
А расскажи им про французов с их дурацкой вонючей чесночной похлебкой – так ведь не поверят! Или хохотать будут до упаду… Чудаки, мол, эти французы, право слово.
Холодный ветер, теплый ветер
Смелый идет купаться, а трус остается на берегу
Однажды я напросился на вечеринку, на чей-то день рождения, там непременно должна быть N – мое романтическое увлечение. Когда все немного устали от веселья и, как водится, вновь «приземлились за столом» (я за это время, конечно, предпринял все попытки, чтобы охмурить мою пассию, и не отходил от нее ни на шаг), кто-то предложил спеть всем вместе. Я почему-то затянул:
Время, конечно, лечит раны…
Можно только посмеяться над тем забавным происшествием.
Через шесть лет мы с N зашли в наш поселковый (в ближайшем Подмосковье) магазин. Но нам уже было не до смеха.
Зимнее субботнее утро, надо подумать о завтраке. Древние греки говорили: «от яйца – до яблока». Значит, на столе должно быть все, и начинать трапезу следует с яйца, а заканчивать яблоком. Мы решили купить пяток яиц и пару яблок, дабы соблюсти мудрый завет, на что-то еще не было денег. Впереди воскресенье… не было и надежды, что в понедельник свершится чудо и на нас прольется финансовый дождь.
Там же, в магазине, толкались двое шкафоподобных братков, синеватых с перепоя. Тяжелый дух перегара сгустился в небольшом помещении. Было тесно от спортивных штанов с лампасами, китайских кожаных курток, бритых затылков и нервного взвинченного задора этих бугаев. Они слюнявили купюры на бутылку, опохмелиться. Наконец собрали, купили водку, самую дешевую… Что возбудило их буйную радость, к которой надо привлечь внимание всех!
И наша судьба (имеется в виду наш с N завтрак) оказалась к нам благосклонна: нашлась какая-то завалявшаяся мелочь… нам хватало, плюс ко всему, на три килограмма картошки! Я расплачивался, а N взяла пакет и пошла к выходу. Один из братков что-то гнусаво выяснял у продавщицы молочного отдела: возможно, «перетирал тему» насчет плавленого сырка на закуску. У входной двери стояла обыкновенная банкетка для покупателей. И браток поставил на нее свою бутылку.
Вожделенную бутылку.
Все происходило так.
N остановилась, и опустила на банкетку довольно тяжелый пакет. Бутылка на самом краю. Мягкое сиденье продавилось (N, разумеется, сочиняла стихи; что ей до всего окружающего?) И бутылка покачнулась… еще не совсем опасно.
И начала падение на пол.
Даже не оглянувшись, я отчетливо «увидел» происходящее, что-то словно толкнуло… а яйца? наш завтрак?! Ведь они пострадают в неминуемом побоище! Резко оглянувшись, сильно оттолкнулся – и прыгнул… Бутылка ровнехонько легла в мою, подставленную у самого пола, ладонь. Как будто я голкипер, под рев стадиона (правда, все происходило в зловещей тишине) доставший безнадежный мяч! И вот уже на ногах – и протягиваю мертвенно посиневшим браткам бутылку.
– Ну, ты прямо Бэтмен, – сказал один. – Летающий Человек!
– Это звучит гордо, – согласился я.
– Давай… выпьешь с нами? – предложил другой. – Нальем тебе.
Да я не пью, ребята! (Иначе как бы развил потрясающую реакцию и прыгучесть?)
Через полгода, с дикого берега Байкала я прыгнул в беснующийся прибой. Фыркал и отплевывался, как морж (я имею в виду отважных «моржей» – любителей зимнего плавания), боролся с кипением ледяных водоворотов. И вдруг… точно так же меня что-то толкнуло в спину… Предчувствие? Резко оглянулся на берег. Огромное существо, покрытое шерстью – живая черная гора! – обнюхивало мои, брошенные на песке штаны, кеды и майку.
Медведь!!!
Я едва не скопировал Ди Каприо в финальной сцене фильма «Титаник», когда его лицо медленно и красиво исчезает в ледяных глубинах.
Не могу сказать, что «у меня все похолодело внутри»: я и так был в эпицентре вселенского холода! И сколько еще продержусь, полминуты? Чудовище на берегу… Ничего себе, ласковый Миша! (И вернется ли в свой сказочный лес?!) Да он пригнулся, мощно уперев лапищи, и был похож на японского борца сумо. Если можно представить такого «борца»! Рост два с половиной метра, черно-бурая шерсть. Угрюмо набычив косматую башку, уставил в мою сторону злобные дробины свинцовых буркал. Какой это медведь? Это все, что угодно. Но это не… Крышка ледяного подполья грохнула по затылку. Надо мной захлопнулось небо. Зеленоватая мгла разрывала уши безмолвием.
Знакомство с подводным миром Байкала не входило в мои планы. Неужели… это край сознания… тревожным аварийным сигналом мелькнуло воспоминание… Не об этом ли предупреждал мой друг, одноклассник К-ов? Он работает спасателем МЧС. Стоило прислушаться к его словам!
Как я оказался в этом медвежьем углу, на диком берегу, на плато Давыдова? (Господствующее положение в этом районе занимает голец Давыдова, названный в честь автора песни «Славное море, священный Байкал».) Ведь сюда… я это знал точно! – даже браконьеры не заплывают.
…Начать надо, пожалуй, с того, что однажды устраивался на работу в одну скучнейшую московскую фирму. Скучные кадровики в своем скучном отделе заставили написать (скучную, стоило предположить) автобиографию. Но я начал интересно и на мой взгляд эпически: «Я родился в Восточной Сибири, недалеко от Священного озера Байкал».
Где-то читал про то, как ученые исследовали историю одного народа, жившего на берегу океана. Культура его была довольно развита, но нигде: ни в черепках, ни в оставленных знаках или рисунках не было никакого намека на океан. Ни рыбацкой снасти, ничего похожего на лодку. Этот народ не плавал, не использовал дары океана и, уж точно, никто в нем не купался. Пасли скот, выращивали какие-то злаки, собирали плоды. А океана не замечали, будто его нет… или делали вид, что не замечают? Ученые только разводят руками.
Так и я. Родился недалеко от Байкала, и бывал на его берегах, конечно. Восхищался, как все, его красотой. Вел себя, в общем, как обыкновенный отдыхающий. И только в Москве, вдали, по-настоящему осознал величие Священного моря. Собрал все силы – совершил прыжок в шесть тысяч километров!
Да, я искал дикие места, медвежьи углы, нехоженые тропы. Спрашивал друзей и знакомых в родном городе. Прожженные рыбаки и заядлые туристы предлагали заманчивые маршруты… но идти туда в одиночку? Да ты с ума сошел?! Э, брат-москвич! – бывалые «краеведы» по-товарищески толкали меня в плечо. Мы тебе такие места покажем! Рыбалка, песчаные пляжи, купание! (И водка просто выплескивалась из их намеков: ну да, а там костры цивилизации, все истоптано «первооткрывателями» на джипах-вездеходах, взбаламучено «робинзонами» на гидроциклах.) Постепенно из случайно брошенных фраз, рыбацких и туристских баек – и, конечно же, книги замечательного путешественника О. Гусева «На очарованном берегу», где есть описание этого района, – свилась тропинка моего похода на плато Давыдова.
На своего одноклассника, работающего в МЧС, на его географические познания, я очень рассчитывал. Но только подступил с вопросами об этом плато, как он констатировал (подобно тому, как врач ставит диагноз):
– Так и есть. Гусева начитался. Хочешь об этом поговорить?
– О! это моя настольная книга.
– А то, как он рассказывает о могильной плите в Островках?
(Островки расположены дальше тех мест, куда я собрался. Но тем не менее… Описание замшелого камня с выбитой, весьма красноречивой эпитафией: «Василий Яковлевич Рогов. 51 г. Иван Семен. Карнашов. 24 г. Убиты за 3 буханки хлеба. В апр. 1923 г.» – это, конечно, впечатляет.)
– Да, не очень оптимистичный отрывок.
– И лучше тебе не соваться туда, – категорически заявил спасатель.
– ?!
– Ты можешь оказаться на краю сознания.
– …?! …?!
– Край сознания… как бы тебе объяснить… Вот, в романе одного нашего сибирского писателя мне запомнилась сцена. Два друга-золотоискателя еще во времена оные, царские, отправились в верховья золотоносных рек, в отроги Баргузинского хребта. Забрались, где и черт ногу сломит, моют золотишко. На них наваливается и зверье, и голод, и цинга, и холод. Но спасают друг друга, каждый готов жизнь положить, лишь бы товарищ выкарабкался. Набили себе по мешочку, возвращаются, уже видны огни поселка. А там заготконтора, кабак, девки. Гуляй, рванина! И один решил побриться, накипятил воды в кружке, просит друга, чтобы подправил ему бороду, протягивает бритву. Тот начинает брить… и шальная мысль… «А как бы сейчас бритвой, того, по горлу?» Только подумал (и сам тому изумился). А бородач вдруг тоже об этом подумал (и изумился). И который с бритвой тихо-тихо опускает лезвие, отходит. А бородач тянется к ружью. И его кореш тянется к ружью. И так, держа друг друга на мушке, собирают пожитки. Осторожно расходятся. И больше никогда в жизни не встречаются.
– Ну, ты загнул! – Я был озадачен не совсем подходящей, мне показалось, ассоциацией. – Ведь здесь явный мотив. Золото, нажива, обогащение. А я-то иду один.
– Х-ха! – мой друг как-то загадочно (если не сказать, зловеще) усмехнулся. – Вот-вот… поначалу ты будешь один. А потом тебе захочется побриться. И ты протянешь лезвие своему отражению. А мне что? Бегать по лесу и собирать тебя? Нет, «таможня» в моем лице «добро» не дает. Что говорил Мастер Шэ? «Я живу напротив городской тюрьмы, но не хочу жить напротив собственного дома». Золотые слова. Сходи, кстати, к Мастеру, навести его.
Вот как! Придешь к товарищу, хочешь узнать что-то о маршруте. А тебе вешают лапшу о каких-то психологических аномалиях. Схожу-ка, и правда, к Мастеру Шэ. Так в школьные годы мы звали нашего учителя на Станции юных туристов (его фамилия начинается на «Ш»).
В своем старом доме старый учитель сидел в старом кресле, смотрел по старому видеомагнитофону старую передачу с (молодым еще) Сенкевичем «Клуб кинопутешественников». Это подчеркивало, как мир стар. Как давным-давно, посещая Станцию юных туристов, под руководством учителя я постигал азы выживания в дикой природе. Сколько раз благодарил за науку! В Москве прекрасно ориентировался; не имея денег на метро, совершал марш-броски в десятки километров; мог приготовить великолепный завтрак из минимального набора продуктов.
Выслушав мой рассказ о поиске «собственного Пути», учитель неожиданно спросил:
– Ты помнишь ласкового Мишу, печально улетевшего в московское небо?
– Н-ну… п-п-омню… – меня так и передернуло! (Что он имеет в виду? талисман Олимпиады-80? или мужа N?)
– Я говорю о двадцатиметровой пневмофигуре, наполненной гелием, – успокоил Мастер. – Когда после закрытия Игр она покинула воздушное пространство столицы, ее сносило на северо-восток. На перехват было выслано звено истребителей. Но что произошло? Не то военно-воздушные асы сбились с курса, не то потеряли цель… Одним словом, на базу вернулись ни с чем. Позже один из тех пилотов сошел с ума, другой кончил жизнь самоубийством, третий спился, его списали из ВВС.
Оказывается, в свое время он изучал этот вопрос. Даже пытался раздобыть информацию через своих бывших учеников (многие из них работают в спецслужбах; есть и те, кто занимает руководящие посты). Однако на всем, что связано с этим, стоит гриф высшей секретности.
Почему это его заинтересовало?
Когда-то он побывал на гольце Давыдова. Там есть интересные скальные обнажения: исследуя их, взбирался с альпинистским снаряжением. Внезапно над ним с беспокойным кличем стала кружить пара орланов-белохвостов, настроенных агрессивно. Одна из птиц едва не набросилась… вторая хищно сужая круги готовилась атаковать! Не потеряв самообладания, он укрылся в расщелине, оказавшейся рядом, и это спасло его. А вскоре разобрался в причине «неадекватного» поведения пернатых. Где-то поблизости находилось гнездо: в когтях одна из птиц держала, очевидно, принесенную птенцам добычу. Устав кружить, она бросила это «что-то» неподалеку от места, где он укрылся. С любопытством подобрался ближе. Каково же было удивление…
Отгрызенная по локоть лапа… нет, скорее, рука!
Мастер Шэ, многое повидавший на своем веку, испытал мистический ужас!
Пятипалая, мощная, развитая. Если представить существо, которому могла принадлежать конечность… то его рост, пожалуй, больше двух метров! Покрыта бурой густой шерстью. Но сама кисть, скрюченные короткие «пальцы»? Тем более, между «большим» и «указательным» поросль сходила на нет, была видна сероватая кожа. И что-то еще! Пригляделся внимательно. Очень грубо сделанная татуировка! Рисунок прорезан, в него втерт коричневатый сок какого-то растения. Приблизительный, но, между тем, читаемый образ…
Олимпийский Мишка, ошибки быть не могло!
– Район этот труднодоступен, – продолжил учитель. – Места почти не изучены. Но то, что у местных охотников есть поверье о семье Лесных Великанов, и им даже поклоняются как Хозяевам Тайги – я неоднократно слышал об этом.
В распахнутое окно, освежая разгоряченные лица, веяло прохладой. Московское небо зажигало огни. Моя песня, оказывается, прозвучала неестественно громко. Никто не подпевал, за столом царила напряженная тишина. Странно! Всем известная мелодия… хит Олимпиады-80… «Куда-куда возвращайся?» – переспросил здоровяк напротив, уже давно подозрительно меня разглядывающий. Он появился в разгар праздника, кто и откуда, я не знал. К счастью или к несчастью, как выяснилось (тут же, мгновенно), это был… Во-первых, муж N. Во-вторых, его звали Миша. В-третьих, он недавно вернулся из Мордовии, где несколько лет (под присмотром охраны) заготовлял промышленную древесину.
На трибунах становится тише,
Тает быстрое время чудес.
До свиданья, наш ласковый Миша,
Возвращайся в свой сказочный лес!
Время, конечно, лечит раны…
Можно только посмеяться над тем забавным происшествием.
Через шесть лет мы с N зашли в наш поселковый (в ближайшем Подмосковье) магазин. Но нам уже было не до смеха.
Зимнее субботнее утро, надо подумать о завтраке. Древние греки говорили: «от яйца – до яблока». Значит, на столе должно быть все, и начинать трапезу следует с яйца, а заканчивать яблоком. Мы решили купить пяток яиц и пару яблок, дабы соблюсти мудрый завет, на что-то еще не было денег. Впереди воскресенье… не было и надежды, что в понедельник свершится чудо и на нас прольется финансовый дождь.
Там же, в магазине, толкались двое шкафоподобных братков, синеватых с перепоя. Тяжелый дух перегара сгустился в небольшом помещении. Было тесно от спортивных штанов с лампасами, китайских кожаных курток, бритых затылков и нервного взвинченного задора этих бугаев. Они слюнявили купюры на бутылку, опохмелиться. Наконец собрали, купили водку, самую дешевую… Что возбудило их буйную радость, к которой надо привлечь внимание всех!
И наша судьба (имеется в виду наш с N завтрак) оказалась к нам благосклонна: нашлась какая-то завалявшаяся мелочь… нам хватало, плюс ко всему, на три килограмма картошки! Я расплачивался, а N взяла пакет и пошла к выходу. Один из братков что-то гнусаво выяснял у продавщицы молочного отдела: возможно, «перетирал тему» насчет плавленого сырка на закуску. У входной двери стояла обыкновенная банкетка для покупателей. И браток поставил на нее свою бутылку.
Вожделенную бутылку.
Все происходило так.
N остановилась, и опустила на банкетку довольно тяжелый пакет. Бутылка на самом краю. Мягкое сиденье продавилось (N, разумеется, сочиняла стихи; что ей до всего окружающего?) И бутылка покачнулась… еще не совсем опасно.
И начала падение на пол.
Даже не оглянувшись, я отчетливо «увидел» происходящее, что-то словно толкнуло… а яйца? наш завтрак?! Ведь они пострадают в неминуемом побоище! Резко оглянувшись, сильно оттолкнулся – и прыгнул… Бутылка ровнехонько легла в мою, подставленную у самого пола, ладонь. Как будто я голкипер, под рев стадиона (правда, все происходило в зловещей тишине) доставший безнадежный мяч! И вот уже на ногах – и протягиваю мертвенно посиневшим браткам бутылку.
– Ну, ты прямо Бэтмен, – сказал один. – Летающий Человек!
– Это звучит гордо, – согласился я.
– Давай… выпьешь с нами? – предложил другой. – Нальем тебе.
Да я не пью, ребята! (Иначе как бы развил потрясающую реакцию и прыгучесть?)
Через полгода, с дикого берега Байкала я прыгнул в беснующийся прибой. Фыркал и отплевывался, как морж (я имею в виду отважных «моржей» – любителей зимнего плавания), боролся с кипением ледяных водоворотов. И вдруг… точно так же меня что-то толкнуло в спину… Предчувствие? Резко оглянулся на берег. Огромное существо, покрытое шерстью – живая черная гора! – обнюхивало мои, брошенные на песке штаны, кеды и майку.
Медведь!!!
Я едва не скопировал Ди Каприо в финальной сцене фильма «Титаник», когда его лицо медленно и красиво исчезает в ледяных глубинах.
Не могу сказать, что «у меня все похолодело внутри»: я и так был в эпицентре вселенского холода! И сколько еще продержусь, полминуты? Чудовище на берегу… Ничего себе, ласковый Миша! (И вернется ли в свой сказочный лес?!) Да он пригнулся, мощно уперев лапищи, и был похож на японского борца сумо. Если можно представить такого «борца»! Рост два с половиной метра, черно-бурая шерсть. Угрюмо набычив косматую башку, уставил в мою сторону злобные дробины свинцовых буркал. Какой это медведь? Это все, что угодно. Но это не… Крышка ледяного подполья грохнула по затылку. Надо мной захлопнулось небо. Зеленоватая мгла разрывала уши безмолвием.
Знакомство с подводным миром Байкала не входило в мои планы. Неужели… это край сознания… тревожным аварийным сигналом мелькнуло воспоминание… Не об этом ли предупреждал мой друг, одноклассник К-ов? Он работает спасателем МЧС. Стоило прислушаться к его словам!
Как я оказался в этом медвежьем углу, на диком берегу, на плато Давыдова? (Господствующее положение в этом районе занимает голец Давыдова, названный в честь автора песни «Славное море, священный Байкал».) Ведь сюда… я это знал точно! – даже браконьеры не заплывают.
…Начать надо, пожалуй, с того, что однажды устраивался на работу в одну скучнейшую московскую фирму. Скучные кадровики в своем скучном отделе заставили написать (скучную, стоило предположить) автобиографию. Но я начал интересно и на мой взгляд эпически: «Я родился в Восточной Сибири, недалеко от Священного озера Байкал».
Где-то читал про то, как ученые исследовали историю одного народа, жившего на берегу океана. Культура его была довольно развита, но нигде: ни в черепках, ни в оставленных знаках или рисунках не было никакого намека на океан. Ни рыбацкой снасти, ничего похожего на лодку. Этот народ не плавал, не использовал дары океана и, уж точно, никто в нем не купался. Пасли скот, выращивали какие-то злаки, собирали плоды. А океана не замечали, будто его нет… или делали вид, что не замечают? Ученые только разводят руками.
Так и я. Родился недалеко от Байкала, и бывал на его берегах, конечно. Восхищался, как все, его красотой. Вел себя, в общем, как обыкновенный отдыхающий. И только в Москве, вдали, по-настоящему осознал величие Священного моря. Собрал все силы – совершил прыжок в шесть тысяч километров!
Да, я искал дикие места, медвежьи углы, нехоженые тропы. Спрашивал друзей и знакомых в родном городе. Прожженные рыбаки и заядлые туристы предлагали заманчивые маршруты… но идти туда в одиночку? Да ты с ума сошел?! Э, брат-москвич! – бывалые «краеведы» по-товарищески толкали меня в плечо. Мы тебе такие места покажем! Рыбалка, песчаные пляжи, купание! (И водка просто выплескивалась из их намеков: ну да, а там костры цивилизации, все истоптано «первооткрывателями» на джипах-вездеходах, взбаламучено «робинзонами» на гидроциклах.) Постепенно из случайно брошенных фраз, рыбацких и туристских баек – и, конечно же, книги замечательного путешественника О. Гусева «На очарованном берегу», где есть описание этого района, – свилась тропинка моего похода на плато Давыдова.
На своего одноклассника, работающего в МЧС, на его географические познания, я очень рассчитывал. Но только подступил с вопросами об этом плато, как он констатировал (подобно тому, как врач ставит диагноз):
– Так и есть. Гусева начитался. Хочешь об этом поговорить?
– О! это моя настольная книга.
– А то, как он рассказывает о могильной плите в Островках?
(Островки расположены дальше тех мест, куда я собрался. Но тем не менее… Описание замшелого камня с выбитой, весьма красноречивой эпитафией: «Василий Яковлевич Рогов. 51 г. Иван Семен. Карнашов. 24 г. Убиты за 3 буханки хлеба. В апр. 1923 г.» – это, конечно, впечатляет.)
– Да, не очень оптимистичный отрывок.
– И лучше тебе не соваться туда, – категорически заявил спасатель.
– ?!
– Ты можешь оказаться на краю сознания.
– …?! …?!
– Край сознания… как бы тебе объяснить… Вот, в романе одного нашего сибирского писателя мне запомнилась сцена. Два друга-золотоискателя еще во времена оные, царские, отправились в верховья золотоносных рек, в отроги Баргузинского хребта. Забрались, где и черт ногу сломит, моют золотишко. На них наваливается и зверье, и голод, и цинга, и холод. Но спасают друг друга, каждый готов жизнь положить, лишь бы товарищ выкарабкался. Набили себе по мешочку, возвращаются, уже видны огни поселка. А там заготконтора, кабак, девки. Гуляй, рванина! И один решил побриться, накипятил воды в кружке, просит друга, чтобы подправил ему бороду, протягивает бритву. Тот начинает брить… и шальная мысль… «А как бы сейчас бритвой, того, по горлу?» Только подумал (и сам тому изумился). А бородач вдруг тоже об этом подумал (и изумился). И который с бритвой тихо-тихо опускает лезвие, отходит. А бородач тянется к ружью. И его кореш тянется к ружью. И так, держа друг друга на мушке, собирают пожитки. Осторожно расходятся. И больше никогда в жизни не встречаются.
– Ну, ты загнул! – Я был озадачен не совсем подходящей, мне показалось, ассоциацией. – Ведь здесь явный мотив. Золото, нажива, обогащение. А я-то иду один.
– Х-ха! – мой друг как-то загадочно (если не сказать, зловеще) усмехнулся. – Вот-вот… поначалу ты будешь один. А потом тебе захочется побриться. И ты протянешь лезвие своему отражению. А мне что? Бегать по лесу и собирать тебя? Нет, «таможня» в моем лице «добро» не дает. Что говорил Мастер Шэ? «Я живу напротив городской тюрьмы, но не хочу жить напротив собственного дома». Золотые слова. Сходи, кстати, к Мастеру, навести его.
Вот как! Придешь к товарищу, хочешь узнать что-то о маршруте. А тебе вешают лапшу о каких-то психологических аномалиях. Схожу-ка, и правда, к Мастеру Шэ. Так в школьные годы мы звали нашего учителя на Станции юных туристов (его фамилия начинается на «Ш»).
В своем старом доме старый учитель сидел в старом кресле, смотрел по старому видеомагнитофону старую передачу с (молодым еще) Сенкевичем «Клуб кинопутешественников». Это подчеркивало, как мир стар. Как давным-давно, посещая Станцию юных туристов, под руководством учителя я постигал азы выживания в дикой природе. Сколько раз благодарил за науку! В Москве прекрасно ориентировался; не имея денег на метро, совершал марш-броски в десятки километров; мог приготовить великолепный завтрак из минимального набора продуктов.
Выслушав мой рассказ о поиске «собственного Пути», учитель неожиданно спросил:
– Ты помнишь ласкового Мишу, печально улетевшего в московское небо?
– Н-ну… п-п-омню… – меня так и передернуло! (Что он имеет в виду? талисман Олимпиады-80? или мужа N?)
– Я говорю о двадцатиметровой пневмофигуре, наполненной гелием, – успокоил Мастер. – Когда после закрытия Игр она покинула воздушное пространство столицы, ее сносило на северо-восток. На перехват было выслано звено истребителей. Но что произошло? Не то военно-воздушные асы сбились с курса, не то потеряли цель… Одним словом, на базу вернулись ни с чем. Позже один из тех пилотов сошел с ума, другой кончил жизнь самоубийством, третий спился, его списали из ВВС.
Оказывается, в свое время он изучал этот вопрос. Даже пытался раздобыть информацию через своих бывших учеников (многие из них работают в спецслужбах; есть и те, кто занимает руководящие посты). Однако на всем, что связано с этим, стоит гриф высшей секретности.
Почему это его заинтересовало?
Когда-то он побывал на гольце Давыдова. Там есть интересные скальные обнажения: исследуя их, взбирался с альпинистским снаряжением. Внезапно над ним с беспокойным кличем стала кружить пара орланов-белохвостов, настроенных агрессивно. Одна из птиц едва не набросилась… вторая хищно сужая круги готовилась атаковать! Не потеряв самообладания, он укрылся в расщелине, оказавшейся рядом, и это спасло его. А вскоре разобрался в причине «неадекватного» поведения пернатых. Где-то поблизости находилось гнездо: в когтях одна из птиц держала, очевидно, принесенную птенцам добычу. Устав кружить, она бросила это «что-то» неподалеку от места, где он укрылся. С любопытством подобрался ближе. Каково же было удивление…
Отгрызенная по локоть лапа… нет, скорее, рука!
Мастер Шэ, многое повидавший на своем веку, испытал мистический ужас!
Пятипалая, мощная, развитая. Если представить существо, которому могла принадлежать конечность… то его рост, пожалуй, больше двух метров! Покрыта бурой густой шерстью. Но сама кисть, скрюченные короткие «пальцы»? Тем более, между «большим» и «указательным» поросль сходила на нет, была видна сероватая кожа. И что-то еще! Пригляделся внимательно. Очень грубо сделанная татуировка! Рисунок прорезан, в него втерт коричневатый сок какого-то растения. Приблизительный, но, между тем, читаемый образ…
Олимпийский Мишка, ошибки быть не могло!
– Район этот труднодоступен, – продолжил учитель. – Места почти не изучены. Но то, что у местных охотников есть поверье о семье Лесных Великанов, и им даже поклоняются как Хозяевам Тайги – я неоднократно слышал об этом.