Страница:
И вот эта очень искренняя интонация почему-то повергла Турецкого буквально в шок.
Это означало, что вся жизнь, прожитая с Костей бок о бок, в которой тот, как старший и более опытный товарищ, друг наконец, учил никогда не сдаваться, не пасовать перед трудностями и опасностями, жестко стоять на своей точке зрения, если считаешь ее не делом случая, а собственным убеждением, – значит, все это коту под хвост? Ничего не было?! А то, что было, приснилось?
– Ну чего ты пришел? Пятница. Конец дня. Люди устали. Чего тебе одному все неймется? Есть что-то важное – говори, а нет… – Костя вдруг потянулся за очередной папкой с бумагами, до которой, как показалось Турецкому, ему решительно не было никакого дела. – Ты ничего не хочешь рассказать?
Он спросил это с необъяснимой, но ощутимой в то же время легкой брезгливостью. Вот спроси иначе, и не исключено, что Александр Борисович рискнул бы сейчас и все ему рассказал. Но эта интонация человека, по нечаянности ступившего… туда, куда ступать нет никакой необходимости, все вмиг разрушила. И сам Меркулов, видно, заметил это. Он смущенно кашлянул и неловко перевел разговор на сегодняшнее торжество у Грязнова.
– Звал вот… – сказал он. – А я, честно, и не знаю: ехать – не ехать? Как посоветуешь, Саша? Не поехать – обидится ведь, зараза. А с другой стороны, что я там буду делать? Изображать свадебного генерала? Так у Вячеслава там наверняка будут два десятка собственных. И о чем с ними говорить? О новых кодексах? А им они до фонаря. Как нарушали все законы, так и будут действовать дальше. Вот я и раздумываю: ехать – не ехать, а?
Турецкий пожал плечами.
– Вот и я говорю. Но ты хоть молодой. Выпить можешь. А мне и это нежелательно… Опять же Лидия нынче обещала со своим кавалером познакомить. Может, на этот раз что-то склеится!… Ох, Саша, тяжко бывает… тошно… И ты еще добавляешь. Как там парень наш?
– Ты кого имеешь в виду, практиканта?
– Его, – кивнул Костя.
– Молодец. Откапывается уже. Шурупит.
– Ты смотрел?
Турецкий кивнул.
– Я там набросал проект его характеристики, взгляни потом. И присмотри за парнем.
– А сам-то чего? – словно бы опешил Меркулов. – Тебе поручено, между прочим.
– Вот именно – между прочим, – пробормотал Турецкий. – Это я на всякий случай. На будущее. Устал я, Костя, кажется, не меньше твоего… Да и Ирина вот… тоже советует…
– Чего, послать все подальше?
– Ну в этом плане, да. Старая песня. «Кем бы ты был, Шурик, если бы… и так далее».
– А чего, переменить решение никогда не поздно. Было б на что. А то получится шило на мыло… Так что я, наверное, все-таки не поеду к Вячеславу. Ты уж найди слова, извинись там за меня, идет? Ну и лады, как говорится. Валяй, я еще малость поработаю.
Турецкий поднялся и, не прощаясь, пошел к двери.
– Саша, – позвал его уже от выхода Меркулов, – если у тебя в самом деле что-то очень серьезное ко мне, давай поговорим в понедельник, а? Оба остынем за выходные, встретимся с утречка пораньше, да? Не возражаешь? – И, не дождавшись ответа, махнул рукой, мол, иди…
«Остынем, – усмехнулся Турецкий, выходя в приемную. – Остроумно получилось… Бывает же так, не думаешь – не гадаешь, а решение само с потолка прыг тебе на плечи!… Господи, да что ж так погано-то на душе?!»
– Света, – сказал он, останавливаясь у стола секретарши, – вы тот материал, что я вам дал, ну, в прозрачной папочке, положите к нему в самый низ. А то он иногда имеет обыкновение заезжать сюда по субботам и просматривать последние документы. Так вот чтоб до понедельника не успел добраться, ладно?
– Как скажете, – зарделась Света, – Александр Борисович… А у вас сегодня какой-то сабантуйчик? – Она улыбнулась с простодушной хитростью.
– Откуда знаешь?
– Так ваш генерал сюда уже раз десять звонил, все просил напомнить Константину Дмитриевичу, что ждет его обязательно – сперва к трем. Но тут появились эти, из Думы, тогда он сказал: к пяти. А недавно перезванивал и сказал, что в любое время, хоть в полночь.
– Скажи пожалуйста! – хмыкнул Турецкий. – Значит, опоздавшим простится? Ну-ну… – И он ушел, кивнув девушке на прощание. И эта – туда же…
«Да, подумал он, возвращаясь к себе, чтобы окончательно покончить с делами, – скажи Костя это как-нибудь иначе, разговор мог бы состояться… Хотя зачем? Что бы могло измениться, если решение практически уже созрело? Да и не понял бы Костя…»
А вот Ирина, та бы поняла. Она вообще все понимает, беда в другом: Турецкий заранее знал и ее ответ. Вот ей бы он сейчас все рассказал, по-честному, откровенно, отбросил страшилки… Может, и пришли бы к решению.
Как она кричала на него тогда, в день «похищения» Нинки! Ты, орала, сам преступник, Турецкий! Ты хуже, ты хладнокровный убийца! У тебя семья гибнет, а ты не желаешь сделать даже самого маленького шага, чтобы прийти на помощь! На кой черт тебе все эти бандиты? Чем ты закончишь свою жизнь?! С кем?!"
Ну и привычный уже набор последних лет: эгоист, свинья, подонок, скотина… А ведь что-то в этом есть. Или вот – если б не любила, разве стала бы вспоминать про какую-то дурацкую мини-юбку?
Странно, что до сих пор еще не позвонила. Давно бы пора…
И тут запиликал Денискин «мобильник».
– Алло, Шура, это мы! У нас все в порядке! Мы хорошо устроились. Как ты знаешь, и проводили, и встретили прекрасно. Нинка побежала с дядей Степой к морю, а я пока боюсь, прохладно кажется… Как ты?
– Не бери в голову. Если что, вы будете в курсе.
– А что может быть? – забеспокоилась она.
– Думаю, ничего из ряда вон…
– Ты всегда был умницей, Шурик. Я уверена, что у тебя и на этот раз хватит ума и сил принять верное решение. Нинка просила передать, что она тебя очень любит.
– А жена?
– Турецкий, мне надоели твои провокационные вопросы! – более резко, чем следовало бы, ответила Ирина.
– Понял. Все.
– Да-да, пока.
И короткие гудки. Как там Биба поет? «Вот и весь, вот и весь разговор…»
Глава четырнадцатая
Это означало, что вся жизнь, прожитая с Костей бок о бок, в которой тот, как старший и более опытный товарищ, друг наконец, учил никогда не сдаваться, не пасовать перед трудностями и опасностями, жестко стоять на своей точке зрения, если считаешь ее не делом случая, а собственным убеждением, – значит, все это коту под хвост? Ничего не было?! А то, что было, приснилось?
– Ну чего ты пришел? Пятница. Конец дня. Люди устали. Чего тебе одному все неймется? Есть что-то важное – говори, а нет… – Костя вдруг потянулся за очередной папкой с бумагами, до которой, как показалось Турецкому, ему решительно не было никакого дела. – Ты ничего не хочешь рассказать?
Он спросил это с необъяснимой, но ощутимой в то же время легкой брезгливостью. Вот спроси иначе, и не исключено, что Александр Борисович рискнул бы сейчас и все ему рассказал. Но эта интонация человека, по нечаянности ступившего… туда, куда ступать нет никакой необходимости, все вмиг разрушила. И сам Меркулов, видно, заметил это. Он смущенно кашлянул и неловко перевел разговор на сегодняшнее торжество у Грязнова.
– Звал вот… – сказал он. – А я, честно, и не знаю: ехать – не ехать? Как посоветуешь, Саша? Не поехать – обидится ведь, зараза. А с другой стороны, что я там буду делать? Изображать свадебного генерала? Так у Вячеслава там наверняка будут два десятка собственных. И о чем с ними говорить? О новых кодексах? А им они до фонаря. Как нарушали все законы, так и будут действовать дальше. Вот я и раздумываю: ехать – не ехать, а?
Турецкий пожал плечами.
– Вот и я говорю. Но ты хоть молодой. Выпить можешь. А мне и это нежелательно… Опять же Лидия нынче обещала со своим кавалером познакомить. Может, на этот раз что-то склеится!… Ох, Саша, тяжко бывает… тошно… И ты еще добавляешь. Как там парень наш?
– Ты кого имеешь в виду, практиканта?
– Его, – кивнул Костя.
– Молодец. Откапывается уже. Шурупит.
– Ты смотрел?
Турецкий кивнул.
– Я там набросал проект его характеристики, взгляни потом. И присмотри за парнем.
– А сам-то чего? – словно бы опешил Меркулов. – Тебе поручено, между прочим.
– Вот именно – между прочим, – пробормотал Турецкий. – Это я на всякий случай. На будущее. Устал я, Костя, кажется, не меньше твоего… Да и Ирина вот… тоже советует…
– Чего, послать все подальше?
– Ну в этом плане, да. Старая песня. «Кем бы ты был, Шурик, если бы… и так далее».
– А чего, переменить решение никогда не поздно. Было б на что. А то получится шило на мыло… Так что я, наверное, все-таки не поеду к Вячеславу. Ты уж найди слова, извинись там за меня, идет? Ну и лады, как говорится. Валяй, я еще малость поработаю.
Турецкий поднялся и, не прощаясь, пошел к двери.
– Саша, – позвал его уже от выхода Меркулов, – если у тебя в самом деле что-то очень серьезное ко мне, давай поговорим в понедельник, а? Оба остынем за выходные, встретимся с утречка пораньше, да? Не возражаешь? – И, не дождавшись ответа, махнул рукой, мол, иди…
«Остынем, – усмехнулся Турецкий, выходя в приемную. – Остроумно получилось… Бывает же так, не думаешь – не гадаешь, а решение само с потолка прыг тебе на плечи!… Господи, да что ж так погано-то на душе?!»
– Света, – сказал он, останавливаясь у стола секретарши, – вы тот материал, что я вам дал, ну, в прозрачной папочке, положите к нему в самый низ. А то он иногда имеет обыкновение заезжать сюда по субботам и просматривать последние документы. Так вот чтоб до понедельника не успел добраться, ладно?
– Как скажете, – зарделась Света, – Александр Борисович… А у вас сегодня какой-то сабантуйчик? – Она улыбнулась с простодушной хитростью.
– Откуда знаешь?
– Так ваш генерал сюда уже раз десять звонил, все просил напомнить Константину Дмитриевичу, что ждет его обязательно – сперва к трем. Но тут появились эти, из Думы, тогда он сказал: к пяти. А недавно перезванивал и сказал, что в любое время, хоть в полночь.
– Скажи пожалуйста! – хмыкнул Турецкий. – Значит, опоздавшим простится? Ну-ну… – И он ушел, кивнув девушке на прощание. И эта – туда же…
«Да, подумал он, возвращаясь к себе, чтобы окончательно покончить с делами, – скажи Костя это как-нибудь иначе, разговор мог бы состояться… Хотя зачем? Что бы могло измениться, если решение практически уже созрело? Да и не понял бы Костя…»
А вот Ирина, та бы поняла. Она вообще все понимает, беда в другом: Турецкий заранее знал и ее ответ. Вот ей бы он сейчас все рассказал, по-честному, откровенно, отбросил страшилки… Может, и пришли бы к решению.
Как она кричала на него тогда, в день «похищения» Нинки! Ты, орала, сам преступник, Турецкий! Ты хуже, ты хладнокровный убийца! У тебя семья гибнет, а ты не желаешь сделать даже самого маленького шага, чтобы прийти на помощь! На кой черт тебе все эти бандиты? Чем ты закончишь свою жизнь?! С кем?!"
Ну и привычный уже набор последних лет: эгоист, свинья, подонок, скотина… А ведь что-то в этом есть. Или вот – если б не любила, разве стала бы вспоминать про какую-то дурацкую мини-юбку?
Странно, что до сих пор еще не позвонила. Давно бы пора…
И тут запиликал Денискин «мобильник».
– Алло, Шура, это мы! У нас все в порядке! Мы хорошо устроились. Как ты знаешь, и проводили, и встретили прекрасно. Нинка побежала с дядей Степой к морю, а я пока боюсь, прохладно кажется… Как ты?
– Не бери в голову. Если что, вы будете в курсе.
– А что может быть? – забеспокоилась она.
– Думаю, ничего из ряда вон…
– Ты всегда был умницей, Шурик. Я уверена, что у тебя и на этот раз хватит ума и сил принять верное решение. Нинка просила передать, что она тебя очень любит.
– А жена?
– Турецкий, мне надоели твои провокационные вопросы! – более резко, чем следовало бы, ответила Ирина.
– Понял. Все.
– Да-да, пока.
И короткие гудки. Как там Биба поет? «Вот и весь, вот и весь разговор…»
Глава четырнадцатая
БОЛЬШОЙ ОБМЫВ
Только оказавшись в шумной и безалаберной компании, Турецкий действительно почувствовал свое одиночество.
Всем было отчего-то весело, ему – нет. Практически всех присутствующих мужчин он знал, большинство женщин – нет. В тысячу первый раз обсуждать с каждым вновь прибывающим гостем замечательные качества джипа «мерседес-бенц», стоящего во дворе, у подъезда, где сам хозяин встречал приезжавших, демонстрировал свой новый замечательный автомобиль, понуждая сделать хотя бы один круг по двору, чтобы почувствовать… что почувствовать – понятно, было уже неинтересно. И даже скучно. Больше того, тоскливо.
Сам Вячеслав находился уже в легком подпитии. Увидев приехавшего на служебной машине, которую он тут же и отпустил, Турецкого, Грязнов завопил так, будто не виделись по крайней мере полгода:
– Саня! Ну наконец-то! Умница! Самое время! А то мы с теми, кто прибыл пораньше, пропустили по маленькой, и я, как видишь, теперь демонстрирую тут! Ну как, а? Здорово?
Он почти силком заставил Турецкого забраться за руль, сам включил ему двигатель, нарочито внимательно послушал и приказал:
– Трогай! Можно! Давай по кругу!
Сам он сидел справа и рукой указывал, куда заворачивать, будто Александр в этом дворе, где Грязнов прожил едва ли не полжизни, был чужим.
Ну что говорить? Машина была, конечно, превосходной. Даже, можно сказать, редко превосходной. Грязнов раскачивался, будто танцевал вальс, и поглаживал любовно ладонью торпеду, приборный щиток, обивку салона. Он был влюблен в эту машину и всячески свои чувства демонстрировал.
Когда сделали круг, неожиданно и упрямо заявил:
– По-моему, ты ничего не понял, Саня. Я чувствую, что ты еще не ощутил ее… полностью. Поэтому выворачивай на новый круг!
– Да ощутил в полной мере, – улыбался Турецкий. – Опять же вон и народ подъезжает. – Он указал на троих выползающих из служебных «Волг» генералов, которые, по всей видимости, тоже были бы не прочь «ощутить».
– Обождут! – возразил Грязнов. – Приказываю: второй круг! Кажется, в авиации это называется «коробочкой»?
– Ну да, когда самолет идет на посадку и делает круг над аэродромом. Но мы-то?…
– А мы и пойдем на посадку! Столы давно накрыты и даже малость разбом…бля…ны! – Последнее слово он произнес с небольшим трудом. Понятное дело, перегруз чувствовался.
Завершив второй круг, то есть «коробочку», Турецкий в буквальном смысле вылетел из-за руля, пока Славке не пришла идея «полетать еще, чтобы слить лишний бензин». Так, кажется, говорили в каком-то кино.
Вновь прибывшие тут же окружили Славкину «игрушку», а затем по очереди были вынуждены также совершить по обязательному кругу.
Поскольку во двор, к явному неодобрению нескольких бабок, сидевших на лавочках у своих подъездов, стали заезжать новые машины с гостями – грязновскую команду прибыть от трех до пяти практически никто не выполнил, все стали подъезжать только теперь, в начале восьмого, все верно – служба же! – то, глядя на это дело, Турецкий потихоньку покинул «демонстрационное поле» и пешочком поднялся на Славкин этаж.
Дверь на площадку была распахнута настежь. Народ толпился и в самой квартире, и на лестничной площадке. Здесь в основном курили. Кивнув знакомым, пожав на ходу руки и перекинувшись несколькими словами, Турецкий вошел в квартиру и вот тут остолбенел. И было от чего.
Ну то, что Славка велел выкинуть всю мебель, это он знал и сам видел. Даже ночевал на раскладушке, чего не делал уже лет десять, не меньше. Но устроить этакое – надо было обладать фантазией! Причем довольно взбалмошного человека. Каковым Грязнов, насколько помнил Турецкий, никогда особенно не был.
Зигзагом из комнаты в комнату, выползая в коридор, тянулась змея, составленная из маленьких столиков, добытых неизвестно откуда, но явно где-то виденных. Все столы соединялись друг с другом под углом так, что за каждым из них было максимально удобно одному человеку, ну двоим, если они стоят друг против друга. И вот эта бесконечная вереница была заставлена разнокалиберными тарелками, бутылками, стаканами, какими-то мисками, вазочками и розетками, набитыми всевозможной пищей и сверкающими напитками. Среди последних в основном фигурировали круглые и квадратные бутылки с водкой. Кое-где столы были уже основательно потревожены. Стульев не было. Вячеслав решил устроить «фуршетик», чтобы не занимать ненужными вещами лишнее место.
А в малой комнате, где когда-то Александр Борисович с необычайным наслаждением проводил время с замечательной женщиной, которую звали Карина, теперь стоял огромный бильярдный стол. Зеленое сукно. Молочно-желтые костяные шары. Стойка для киев, словно щетина копьев. Здоровенный зеленый же квадратный абажур на полкомнаты. Да, впечатляло…
Игроки, стучавшие шарами, приветствовали вошедшего Турецкого, звали в свою компанию, предлагали кий, но Александр, продолжая благожелательно улыбаться, кланялся, отказывался, разводил руками, мол, все еще впереди, успеется.
Тут было уже основательно накурено. На подоконнике и полочках для шаров стояли открытые банки с пивом, початые бокалы и стаканы с жидкостями всех цветов радуги. Ну, словом, все, как в лучших домах Парижа там, Конотопа, Бердичева и… где еще? Ах, в старых бильярдных в том же парке Горького или в Сокольниках, куда в молодости бегали и Турецкий, да и Славка Грязнов наверняка, перебравшись в Москву окончательно. Видно, тоска по тем временам и подвигла его на такой подвиг.
Межцу тем хозяин все еще демонстрировал свой автомобиль, народу прибывало, и все хотели бы уже приступить. Но как без Грязнова? И к нему был немедленно отправлен замеченный среди гостей Денис.
Турецкий уже увидел его, поздоровался и задал сакраментальный вопрос, на который племянник Грязнова, похоже, устал отвечать: «Откуда все это?!» Денис лишь обреченно махнул рукой и сказал по секрету:
– Дядь Сань, вообще-то это мы его с моими парнями уговорили обойтись малой кровью. Он знаешь чего хотел? – И, расширив глаза, будто от ужаса, прошептал, правда довольно гулко, но все равно Турецкий едва расслышал за общим шумом: – Он хотел взять напрокат стойки в соседних барах и выстроить их, представляешь? Кошмар.
– А ты?
– А я и говорю, предложил малой кровью. Отправил машину в бывший районный «политпросвет», где этот хлам хранился еще с тех времен, когда туда молодой Ельцин приезжал выступать, дал им денег и вывез. А завтра отвезем обратно.
Вспомнил теперь Турецкий, откуда у него такие же ассоциации возникли. Подобные столы выставлялись в больших залах конференций, и присутствующие, как бы ни садились, всегда оказывались лицом к президиуму. В этом-то и был весь фокус, никто не сидел спиной к докладчику. Вот, значит, как! Молодцы, ребятки, сообразили…
Наконец Денис привел Грязнова, который нес в обеих руках по здоровенной бутыли виски, очевидно подарки. И потрясал ими. Турецкий подумал, что в принципе мог бы тоже что-нибудь прихватить Славке, но вспомнил, что это не день его рождения, а самостоятельный большой обмыв, и решил, что Грязнов обойдется. «Я сам тот еще подарок!…» Но все это были мысли какие-то пустячные, не стоящие того, чтобы на них зацикливаться. Он вспомнил о просьбе Кости. Подошел к Грязнову, взял его за рукав и сказал негромко:
– Я по поводу Кости. Он просил…
– Знаю уже, – закивал Славка. – Я ответил ему: твое дело, хочешь обидеть – валяй! И тогда он обещал подкатить где-нибудь к восьми. То есть с минуты на минуту… – И, тут же отвернувшись, громко закричал: – Прошу всех гостей оставить ненужные дела и присоединиться к основному заседанию. Я хочу слышать искренние славословия в свой адрес! Кто против? Против нет. Все – за… за столы!
И понеслось…
Тост за тостом, славословили, обыгрывая слово «Слава», как только могли. Питья было навалом, закусок – тем более, и все какое-то простенькое – грибочки, свежие ягодки: клюква, брусничка, много фруктов и овощей, обилие всяческих нарезок – словом, все то, что не требует длительного приготовления, а в качестве закусок проходит вполне.
Вот тут и ощутил Турецкий одиночество. Нет, и справа, и слева стояли, что называется, плечом к плечу знакомые лица, но он не заговаривал, а обходился кивками, похмыкиваниями, ухмылками и прочей мимикой, ни к чему не обязывающей.
Становилось все шумней. Кое-кто, оставив стол и прихватив стакан или бокал, вернулся в бильярдную. Грязнов увидел и стал требовать, чтоб теперь все высказались и по поводу очередного его приобретения. Снова стали изощряться по поводу того, к чему может быть легко применим огромный бильярдный стол. Но шутки в основном сводились к его сексуальному предназначению, поскольку никакой иной мебели в доме Грязнова замечено не было.
А тут вдруг и Меркулов объявился. Стал с виноватым видом объяснять, почему опоздал, но никого это не интересовало. Славка начал настаивать на большом «штрафе», «штрафилке», но Костя чего-то там мямлил, оглядываясь. Наконец увидел Турецкого – через открытую дверь другой комнаты. Кивнул, хотел, видимо, подойти, но увидел, что места вокруг Александра были плотно заняты, махнул ладонью и стал что-то жевать.
Ему предоставили слово, и он, на правах знающего Грязнова больше всех остальных, присутствующих здесь, начал долго рассказывать, явно не сообразуясь с обстановкой, кто такой был, а теперь есть Вячеслав Иванович, какие перспективы его ожидают и все прочее – в таком же заунывном духе. Слушать было скучновато, тем более издалека. Народ-то продолжал шуметь. Просто Костя не учел, что он тут «свежий», а народ успел взять дозу.
И вот наступил момент, когда «дорогие гости» забыли напрочь о причине торжества и вспомнили наконец о самих себе. Мол, достаточно уже наговорили хозяину лестных слов, пора отметить каким-нибудь образом и себя любимого. Компании в общем застолье в таких случаях составляются быстро и стихийно, то есть совсем необязательно, чтоб только одни знакомые.
Турецкий большинство гостей Грязнова знал достаточно хорошо, чтобы поддержать любой разговор. В смысле любую тему. Наискосок от него, к примеру, стоял Юрка Федоров. Нет, так, пожалуй, его называть уже неловко. Когда-то, бегая в заместителях у Шурочки Романовой, бравой начальницы МУРа, он и в самом деле мог именоваться Юркой. В своем кругу. Потом незаметно стал Юрием Александровичем. Полез, попер на самый верх. В замах министра внутренних дел ходил. Потом, по слухам, чем-то занимался в первом еще российском Совете безопасности. Оттуда, кажется, ушел начальником Академии МВД, А сейчас… О! Славка мельком бросил фразу, что господин Федоров обретается снова в верхах, чуть ли не руководя Академией государственной службы при самом президенте. Важная и самоуверенная птица. Но когда выпивает в компании своих, каковых на Славкиной вечеринке было, кстати, немало, забывает важничать и надувать щеки от осознания собственной значительности.
– Поговори с ним, – смеялся Славка на бегу, – почерпнешь массу интересного… Он недавно погоны генерал-полковника обмывал, между прочим, тебя тоже искал, но ты, как всегда, где-то «отлеживался».
Рядом с Федоровым стояла несколько полноватая, но очень даже привлекательная дама лет около сорока, которая кокетливо отвечала, вероятно, на комплименты Юрия, а сама между тем кидала быстрые и заинтересованные взгляды на Турецкого.
При встрече Александр Борисович приветливо поздоровался с Федоровым, но общая суматоха, возникающая, когда появляется одновременно много гостей, не дала возможности перекинуться даже обычными, стандартными вопросами: как дела, как живешь, что новенького? – и так далее. Можно было бы поговорить теперь, заодно узнать, с чего это «господин Федоров» вдруг приглашал к себе Турецкого, которого не встречал уже больше пяти лет. Но именно сейчас мешала дама. Юрка, несомненно, нашептывал еще что-то интимное, судя по его сладенькой улыбочке.
Наверное, Турецкий забылся, и слишком упорный его взгляд обеспокоил генерала. Оторвав взгляд от соседки, он тоже взглянул на Турецкого, улыбнулся и подмигнул. И, уже не обращая внимания на даму, нагнулся над столом, чтоб слышал один Турецкий, и спросил:
– Ты еще куришь?
– Исключительно с друзьями! – Александр Борисович поднял указательный палец.
– Выскочим на минутку? – снова, будто заговорщик, подмигнул Федоров.
– Давай, – хмыкнул Турецкий. Жестом извинился перед Грязновым за то, что покидает застолье, показав при этом на Федорова. Славка понимающе кивнул.
Вышли на балкон.
– У тебя чего? – спросил Юрий, доставая «Данхилл».
– Попроще, – отозвался Турецкий и вытащил сигарету из пачки Федорова. – Слушай, а ведь я тебя так еще и не поздравил с очередной звездой. Прими от чистого сердца.
– А! – небрежно отмахнулся Юрий. – Уже дело прошлое. Я тоже хотел тебя увидеть, Саня. Могу еще так называть? По старой-то памяти?
– Мы с тобой, Юра, в жизни столько дерьма накушались, что стали почти родственниками. А между своими – какой счет?
– Это верно… – Федоров картинно затянулся, выпустил дым тонкой струйкой и вдруг внимательно уставился на Турецкого.
– Что-нибудь не то? – усмехнулся Турецкий.
– Да нет… Смотрю, ты не меняешься. Значит, живешь стабильно. Не надоело еще?
– Что именно?
– Да Генеральная твоя. Скоро полтинник, ты все «важняк». И не больше.
– Каждому свое.
– Не надо, Саня. Свое – только дуракам. Или тем, у кого мозгов не хватает. Уходить не собираешься?
– А куда? Кому я нужен, Юра?
– Не скажи… Ты ведь знаешь, чем я сейчас занимаюсь?
– Примерно. Славка говорил.
– Это – академия при президенте. Высший комсостав, как говорили в старину. Если захочешь, дам тебе кафедру. Читай им что угодно – уголовное, административное, гражданское право, все в твоих руках. Приобщай их к нашим знаниям! Байки рассказывай. Плохо ли? Зарплата и прочие дивиденды – соответственно. Плюс… ну сам понимаешь!
– Заманчиво, – сказал Турецкий и подумал, что в последние дни его стали активно «сватать». Будто сговорились. А может, так оно и есть? И ответил: – Надо подумать… Вернее, придумать, что я Косте скажу! Ты вспомни, у нас же не было принято подводить друзей. – Последнее сказал больше для отвода глаз.
– Саня, – поморщился Федоров, – сделай одолжение, оставь ты эти свои сантименты… А потом, Костя тебе – начальник, а никакой не друг.
– Ну это ты брось, – буркнул Турецкий, жалея, что разговор пошел именно в эту сторону.
– Нужны доказательства? – удивился Федоров. – Да хоть навскидку! Ты сколько раз замещал этого вашего раздолбая Казанского? Вспомни, три или четыре раза. И что? Тот всякий раз возвращался, выпихивая тебя в следаки. А Костя как же? А никак! Хотя было достаточно одного его слова, и ты был бы начальником Следственного управления. Но он не хотел этого! Почему? А ты ему был нужен именно на своем месте. Ты разматывал дела, на которых ломали себе зубы другие асы, а он принимал славу. Это же просто, как, извини, обычная дуля. Фига! Да что там! Я помню, как после того, питерского дела… ну, когда ты вице-премьершу собой прикрыл… У нас, на Совете безопасности, встал вопрос конкретно о тебе. Уже решили забрать тебя к нам. Но твой Костя такой хай поднял! Что мы и оголяем, и не понимаем, и конъюнктуры не видим!… Единственное, что смогли тогда пробить, – это тебе широкий погон. А кто тормозил? Да все он же. И опять – никакой загадки. В полковниках, так сказать, ты всегда под ним, а генерал – тут уже извините! Вдруг у кого-нибудь еще появится мысль поставить тебя на Управление? Щедро ведь генералов, государственных советников, в обычных следаках держать! Пусть и особо важных, понял?
– Я ничего этого не знал…
– Естественно! А что ты думал? Он тебя позовет советоваться? Как ты, мол, считаешь, Саня, Саша, как вы там?… Я тебе честно и откровенно скажу: никто из нашего начальства никогда не желает повышения своих верных сотрудников – себе же накладно! Можно остаться ни с чем. Поэтому плюнь и приходи ко мне. Ей-богу, дам кафедру! Не веришь? Хочешь расписку? Я давно собирался тебе предложить, да все как-то не сходилось у нас. Подумай, старик, – добавил он нравоучительно, поворачиваясь, чтобы уйти в комнату. Но у раскрытой двери остановился. – А вообще, я тебе скажу, у твоего Кости были всегда особые виды на тебя…
– Не понял, – покачал головой Турецкий.
– А голова тебе зачем? А глаза? – усмехнулся Федоров. – Сколько нынче лет-то его красавице, помнишь? Под тридцатник! А в чем же дело? Почему до сих пор мужика своего не имеет? Брачок или что другое?
– Ну, Юра, – поморщился Турецкий. – Это же запрещенный прием!
– Перестань, – отмахнулся Федоров. – Обычные житейские дела. А вот если бы ты, друг мой, стал его зятьком, вот тут бы и пошла тебе «пруха»! Верь, я знаю. Но у тебя была своя семья, ты и по девкам не уставал бегать. А Костя – что? Он тебя бранил, стыдил, но… не очень. Голову-то не снимал! А почему? Сколько народу по аморалке вылетало аж со свистом! Так что был бы повод. А с тобой у него их было больше чем достаточно. И однако! Он был уверен, что подойдет момент, когда ты набегаешься наконец. Когда тебя твоя благоверная выгонит из дому. Вот тут ты и попадешься в его заботливые ручки! У вас же с его Лидией всего и делов-то – пятнадцать лет разницы. Это, Саша, не разговор. А вот потом бы он тебя в министры вытолкнул! И никто бы не возразил! «Патриарх», как же! Зять «патриарха»…
Федоров широко улыбнулся и, махнув рукой, мол, где наша не пропадала, повторил уже сказанное прежде:
– Подумай, старик!
Странно, все советуют думать. А он что делает?…
Попытался вот сопоставить кое-какие известные самому факты, и все выходило так, как и говорил Федоров. А если к фактам подключить еще и уязвленное Костино самолюбие, то получалось, что все его благодеяния были далеко не бескорыстны… Ох как неприятно разочаровываться!
Почему– то расхотелось возвращаться за стол. Турецкий перевесился через перила балкона и посмотрел во двор, где стоял новенький джип Славки Грязнова -мечта его жизни и заодно причина сегодняшнего сборища. Не очень понимал необходимость этого массового действа Александр Борисович. Ну купил – и купил. Дорогая машина. Даже очень дорогая. Славка говорил, что эта штука съела махом все его накопления, а заодно и премиальные, которые выплачивает время от времени агентство «Глория» своему основоположнику и, естественно, «крыше». А куда от этого денешься?!
Возле «мерседеса» Турецкий увидел нового гостя – Владлена Богаткина, который что-то бурно обсуждал с Денисом. Александр Борисович вложил два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул им. Оба подняли головы, увидели Турецкого, а Владлен призывно махнул рукой: спускайся, мол, к нам. Чего ты там делаешь?
Турецкий спустился во двор. И снова началось.
– Привет, Борисыч? Сто лет не видались! Ты как?
Конспиратор хренов. Пару часов назад встречались у Юрия Долгорукова. На кого играет, на Дениску, что ли?
Турецкий неопределенно пожал плечами.
– Чего ты меня звал? Я думал, у тебя появилось что-нибудь новенькое.
Всем было отчего-то весело, ему – нет. Практически всех присутствующих мужчин он знал, большинство женщин – нет. В тысячу первый раз обсуждать с каждым вновь прибывающим гостем замечательные качества джипа «мерседес-бенц», стоящего во дворе, у подъезда, где сам хозяин встречал приезжавших, демонстрировал свой новый замечательный автомобиль, понуждая сделать хотя бы один круг по двору, чтобы почувствовать… что почувствовать – понятно, было уже неинтересно. И даже скучно. Больше того, тоскливо.
Сам Вячеслав находился уже в легком подпитии. Увидев приехавшего на служебной машине, которую он тут же и отпустил, Турецкого, Грязнов завопил так, будто не виделись по крайней мере полгода:
– Саня! Ну наконец-то! Умница! Самое время! А то мы с теми, кто прибыл пораньше, пропустили по маленькой, и я, как видишь, теперь демонстрирую тут! Ну как, а? Здорово?
Он почти силком заставил Турецкого забраться за руль, сам включил ему двигатель, нарочито внимательно послушал и приказал:
– Трогай! Можно! Давай по кругу!
Сам он сидел справа и рукой указывал, куда заворачивать, будто Александр в этом дворе, где Грязнов прожил едва ли не полжизни, был чужим.
Ну что говорить? Машина была, конечно, превосходной. Даже, можно сказать, редко превосходной. Грязнов раскачивался, будто танцевал вальс, и поглаживал любовно ладонью торпеду, приборный щиток, обивку салона. Он был влюблен в эту машину и всячески свои чувства демонстрировал.
Когда сделали круг, неожиданно и упрямо заявил:
– По-моему, ты ничего не понял, Саня. Я чувствую, что ты еще не ощутил ее… полностью. Поэтому выворачивай на новый круг!
– Да ощутил в полной мере, – улыбался Турецкий. – Опять же вон и народ подъезжает. – Он указал на троих выползающих из служебных «Волг» генералов, которые, по всей видимости, тоже были бы не прочь «ощутить».
– Обождут! – возразил Грязнов. – Приказываю: второй круг! Кажется, в авиации это называется «коробочкой»?
– Ну да, когда самолет идет на посадку и делает круг над аэродромом. Но мы-то?…
– А мы и пойдем на посадку! Столы давно накрыты и даже малость разбом…бля…ны! – Последнее слово он произнес с небольшим трудом. Понятное дело, перегруз чувствовался.
Завершив второй круг, то есть «коробочку», Турецкий в буквальном смысле вылетел из-за руля, пока Славке не пришла идея «полетать еще, чтобы слить лишний бензин». Так, кажется, говорили в каком-то кино.
Вновь прибывшие тут же окружили Славкину «игрушку», а затем по очереди были вынуждены также совершить по обязательному кругу.
Поскольку во двор, к явному неодобрению нескольких бабок, сидевших на лавочках у своих подъездов, стали заезжать новые машины с гостями – грязновскую команду прибыть от трех до пяти практически никто не выполнил, все стали подъезжать только теперь, в начале восьмого, все верно – служба же! – то, глядя на это дело, Турецкий потихоньку покинул «демонстрационное поле» и пешочком поднялся на Славкин этаж.
Дверь на площадку была распахнута настежь. Народ толпился и в самой квартире, и на лестничной площадке. Здесь в основном курили. Кивнув знакомым, пожав на ходу руки и перекинувшись несколькими словами, Турецкий вошел в квартиру и вот тут остолбенел. И было от чего.
Ну то, что Славка велел выкинуть всю мебель, это он знал и сам видел. Даже ночевал на раскладушке, чего не делал уже лет десять, не меньше. Но устроить этакое – надо было обладать фантазией! Причем довольно взбалмошного человека. Каковым Грязнов, насколько помнил Турецкий, никогда особенно не был.
Зигзагом из комнаты в комнату, выползая в коридор, тянулась змея, составленная из маленьких столиков, добытых неизвестно откуда, но явно где-то виденных. Все столы соединялись друг с другом под углом так, что за каждым из них было максимально удобно одному человеку, ну двоим, если они стоят друг против друга. И вот эта бесконечная вереница была заставлена разнокалиберными тарелками, бутылками, стаканами, какими-то мисками, вазочками и розетками, набитыми всевозможной пищей и сверкающими напитками. Среди последних в основном фигурировали круглые и квадратные бутылки с водкой. Кое-где столы были уже основательно потревожены. Стульев не было. Вячеслав решил устроить «фуршетик», чтобы не занимать ненужными вещами лишнее место.
А в малой комнате, где когда-то Александр Борисович с необычайным наслаждением проводил время с замечательной женщиной, которую звали Карина, теперь стоял огромный бильярдный стол. Зеленое сукно. Молочно-желтые костяные шары. Стойка для киев, словно щетина копьев. Здоровенный зеленый же квадратный абажур на полкомнаты. Да, впечатляло…
Игроки, стучавшие шарами, приветствовали вошедшего Турецкого, звали в свою компанию, предлагали кий, но Александр, продолжая благожелательно улыбаться, кланялся, отказывался, разводил руками, мол, все еще впереди, успеется.
Тут было уже основательно накурено. На подоконнике и полочках для шаров стояли открытые банки с пивом, початые бокалы и стаканы с жидкостями всех цветов радуги. Ну, словом, все, как в лучших домах Парижа там, Конотопа, Бердичева и… где еще? Ах, в старых бильярдных в том же парке Горького или в Сокольниках, куда в молодости бегали и Турецкий, да и Славка Грязнов наверняка, перебравшись в Москву окончательно. Видно, тоска по тем временам и подвигла его на такой подвиг.
Межцу тем хозяин все еще демонстрировал свой автомобиль, народу прибывало, и все хотели бы уже приступить. Но как без Грязнова? И к нему был немедленно отправлен замеченный среди гостей Денис.
Турецкий уже увидел его, поздоровался и задал сакраментальный вопрос, на который племянник Грязнова, похоже, устал отвечать: «Откуда все это?!» Денис лишь обреченно махнул рукой и сказал по секрету:
– Дядь Сань, вообще-то это мы его с моими парнями уговорили обойтись малой кровью. Он знаешь чего хотел? – И, расширив глаза, будто от ужаса, прошептал, правда довольно гулко, но все равно Турецкий едва расслышал за общим шумом: – Он хотел взять напрокат стойки в соседних барах и выстроить их, представляешь? Кошмар.
– А ты?
– А я и говорю, предложил малой кровью. Отправил машину в бывший районный «политпросвет», где этот хлам хранился еще с тех времен, когда туда молодой Ельцин приезжал выступать, дал им денег и вывез. А завтра отвезем обратно.
Вспомнил теперь Турецкий, откуда у него такие же ассоциации возникли. Подобные столы выставлялись в больших залах конференций, и присутствующие, как бы ни садились, всегда оказывались лицом к президиуму. В этом-то и был весь фокус, никто не сидел спиной к докладчику. Вот, значит, как! Молодцы, ребятки, сообразили…
Наконец Денис привел Грязнова, который нес в обеих руках по здоровенной бутыли виски, очевидно подарки. И потрясал ими. Турецкий подумал, что в принципе мог бы тоже что-нибудь прихватить Славке, но вспомнил, что это не день его рождения, а самостоятельный большой обмыв, и решил, что Грязнов обойдется. «Я сам тот еще подарок!…» Но все это были мысли какие-то пустячные, не стоящие того, чтобы на них зацикливаться. Он вспомнил о просьбе Кости. Подошел к Грязнову, взял его за рукав и сказал негромко:
– Я по поводу Кости. Он просил…
– Знаю уже, – закивал Славка. – Я ответил ему: твое дело, хочешь обидеть – валяй! И тогда он обещал подкатить где-нибудь к восьми. То есть с минуты на минуту… – И, тут же отвернувшись, громко закричал: – Прошу всех гостей оставить ненужные дела и присоединиться к основному заседанию. Я хочу слышать искренние славословия в свой адрес! Кто против? Против нет. Все – за… за столы!
И понеслось…
Тост за тостом, славословили, обыгрывая слово «Слава», как только могли. Питья было навалом, закусок – тем более, и все какое-то простенькое – грибочки, свежие ягодки: клюква, брусничка, много фруктов и овощей, обилие всяческих нарезок – словом, все то, что не требует длительного приготовления, а в качестве закусок проходит вполне.
Вот тут и ощутил Турецкий одиночество. Нет, и справа, и слева стояли, что называется, плечом к плечу знакомые лица, но он не заговаривал, а обходился кивками, похмыкиваниями, ухмылками и прочей мимикой, ни к чему не обязывающей.
Становилось все шумней. Кое-кто, оставив стол и прихватив стакан или бокал, вернулся в бильярдную. Грязнов увидел и стал требовать, чтоб теперь все высказались и по поводу очередного его приобретения. Снова стали изощряться по поводу того, к чему может быть легко применим огромный бильярдный стол. Но шутки в основном сводились к его сексуальному предназначению, поскольку никакой иной мебели в доме Грязнова замечено не было.
А тут вдруг и Меркулов объявился. Стал с виноватым видом объяснять, почему опоздал, но никого это не интересовало. Славка начал настаивать на большом «штрафе», «штрафилке», но Костя чего-то там мямлил, оглядываясь. Наконец увидел Турецкого – через открытую дверь другой комнаты. Кивнул, хотел, видимо, подойти, но увидел, что места вокруг Александра были плотно заняты, махнул ладонью и стал что-то жевать.
Ему предоставили слово, и он, на правах знающего Грязнова больше всех остальных, присутствующих здесь, начал долго рассказывать, явно не сообразуясь с обстановкой, кто такой был, а теперь есть Вячеслав Иванович, какие перспективы его ожидают и все прочее – в таком же заунывном духе. Слушать было скучновато, тем более издалека. Народ-то продолжал шуметь. Просто Костя не учел, что он тут «свежий», а народ успел взять дозу.
И вот наступил момент, когда «дорогие гости» забыли напрочь о причине торжества и вспомнили наконец о самих себе. Мол, достаточно уже наговорили хозяину лестных слов, пора отметить каким-нибудь образом и себя любимого. Компании в общем застолье в таких случаях составляются быстро и стихийно, то есть совсем необязательно, чтоб только одни знакомые.
Турецкий большинство гостей Грязнова знал достаточно хорошо, чтобы поддержать любой разговор. В смысле любую тему. Наискосок от него, к примеру, стоял Юрка Федоров. Нет, так, пожалуй, его называть уже неловко. Когда-то, бегая в заместителях у Шурочки Романовой, бравой начальницы МУРа, он и в самом деле мог именоваться Юркой. В своем кругу. Потом незаметно стал Юрием Александровичем. Полез, попер на самый верх. В замах министра внутренних дел ходил. Потом, по слухам, чем-то занимался в первом еще российском Совете безопасности. Оттуда, кажется, ушел начальником Академии МВД, А сейчас… О! Славка мельком бросил фразу, что господин Федоров обретается снова в верхах, чуть ли не руководя Академией государственной службы при самом президенте. Важная и самоуверенная птица. Но когда выпивает в компании своих, каковых на Славкиной вечеринке было, кстати, немало, забывает важничать и надувать щеки от осознания собственной значительности.
– Поговори с ним, – смеялся Славка на бегу, – почерпнешь массу интересного… Он недавно погоны генерал-полковника обмывал, между прочим, тебя тоже искал, но ты, как всегда, где-то «отлеживался».
Рядом с Федоровым стояла несколько полноватая, но очень даже привлекательная дама лет около сорока, которая кокетливо отвечала, вероятно, на комплименты Юрия, а сама между тем кидала быстрые и заинтересованные взгляды на Турецкого.
При встрече Александр Борисович приветливо поздоровался с Федоровым, но общая суматоха, возникающая, когда появляется одновременно много гостей, не дала возможности перекинуться даже обычными, стандартными вопросами: как дела, как живешь, что новенького? – и так далее. Можно было бы поговорить теперь, заодно узнать, с чего это «господин Федоров» вдруг приглашал к себе Турецкого, которого не встречал уже больше пяти лет. Но именно сейчас мешала дама. Юрка, несомненно, нашептывал еще что-то интимное, судя по его сладенькой улыбочке.
Наверное, Турецкий забылся, и слишком упорный его взгляд обеспокоил генерала. Оторвав взгляд от соседки, он тоже взглянул на Турецкого, улыбнулся и подмигнул. И, уже не обращая внимания на даму, нагнулся над столом, чтоб слышал один Турецкий, и спросил:
– Ты еще куришь?
– Исключительно с друзьями! – Александр Борисович поднял указательный палец.
– Выскочим на минутку? – снова, будто заговорщик, подмигнул Федоров.
– Давай, – хмыкнул Турецкий. Жестом извинился перед Грязновым за то, что покидает застолье, показав при этом на Федорова. Славка понимающе кивнул.
Вышли на балкон.
– У тебя чего? – спросил Юрий, доставая «Данхилл».
– Попроще, – отозвался Турецкий и вытащил сигарету из пачки Федорова. – Слушай, а ведь я тебя так еще и не поздравил с очередной звездой. Прими от чистого сердца.
– А! – небрежно отмахнулся Юрий. – Уже дело прошлое. Я тоже хотел тебя увидеть, Саня. Могу еще так называть? По старой-то памяти?
– Мы с тобой, Юра, в жизни столько дерьма накушались, что стали почти родственниками. А между своими – какой счет?
– Это верно… – Федоров картинно затянулся, выпустил дым тонкой струйкой и вдруг внимательно уставился на Турецкого.
– Что-нибудь не то? – усмехнулся Турецкий.
– Да нет… Смотрю, ты не меняешься. Значит, живешь стабильно. Не надоело еще?
– Что именно?
– Да Генеральная твоя. Скоро полтинник, ты все «важняк». И не больше.
– Каждому свое.
– Не надо, Саня. Свое – только дуракам. Или тем, у кого мозгов не хватает. Уходить не собираешься?
– А куда? Кому я нужен, Юра?
– Не скажи… Ты ведь знаешь, чем я сейчас занимаюсь?
– Примерно. Славка говорил.
– Это – академия при президенте. Высший комсостав, как говорили в старину. Если захочешь, дам тебе кафедру. Читай им что угодно – уголовное, административное, гражданское право, все в твоих руках. Приобщай их к нашим знаниям! Байки рассказывай. Плохо ли? Зарплата и прочие дивиденды – соответственно. Плюс… ну сам понимаешь!
– Заманчиво, – сказал Турецкий и подумал, что в последние дни его стали активно «сватать». Будто сговорились. А может, так оно и есть? И ответил: – Надо подумать… Вернее, придумать, что я Косте скажу! Ты вспомни, у нас же не было принято подводить друзей. – Последнее сказал больше для отвода глаз.
– Саня, – поморщился Федоров, – сделай одолжение, оставь ты эти свои сантименты… А потом, Костя тебе – начальник, а никакой не друг.
– Ну это ты брось, – буркнул Турецкий, жалея, что разговор пошел именно в эту сторону.
– Нужны доказательства? – удивился Федоров. – Да хоть навскидку! Ты сколько раз замещал этого вашего раздолбая Казанского? Вспомни, три или четыре раза. И что? Тот всякий раз возвращался, выпихивая тебя в следаки. А Костя как же? А никак! Хотя было достаточно одного его слова, и ты был бы начальником Следственного управления. Но он не хотел этого! Почему? А ты ему был нужен именно на своем месте. Ты разматывал дела, на которых ломали себе зубы другие асы, а он принимал славу. Это же просто, как, извини, обычная дуля. Фига! Да что там! Я помню, как после того, питерского дела… ну, когда ты вице-премьершу собой прикрыл… У нас, на Совете безопасности, встал вопрос конкретно о тебе. Уже решили забрать тебя к нам. Но твой Костя такой хай поднял! Что мы и оголяем, и не понимаем, и конъюнктуры не видим!… Единственное, что смогли тогда пробить, – это тебе широкий погон. А кто тормозил? Да все он же. И опять – никакой загадки. В полковниках, так сказать, ты всегда под ним, а генерал – тут уже извините! Вдруг у кого-нибудь еще появится мысль поставить тебя на Управление? Щедро ведь генералов, государственных советников, в обычных следаках держать! Пусть и особо важных, понял?
– Я ничего этого не знал…
– Естественно! А что ты думал? Он тебя позовет советоваться? Как ты, мол, считаешь, Саня, Саша, как вы там?… Я тебе честно и откровенно скажу: никто из нашего начальства никогда не желает повышения своих верных сотрудников – себе же накладно! Можно остаться ни с чем. Поэтому плюнь и приходи ко мне. Ей-богу, дам кафедру! Не веришь? Хочешь расписку? Я давно собирался тебе предложить, да все как-то не сходилось у нас. Подумай, старик, – добавил он нравоучительно, поворачиваясь, чтобы уйти в комнату. Но у раскрытой двери остановился. – А вообще, я тебе скажу, у твоего Кости были всегда особые виды на тебя…
– Не понял, – покачал головой Турецкий.
– А голова тебе зачем? А глаза? – усмехнулся Федоров. – Сколько нынче лет-то его красавице, помнишь? Под тридцатник! А в чем же дело? Почему до сих пор мужика своего не имеет? Брачок или что другое?
– Ну, Юра, – поморщился Турецкий. – Это же запрещенный прием!
– Перестань, – отмахнулся Федоров. – Обычные житейские дела. А вот если бы ты, друг мой, стал его зятьком, вот тут бы и пошла тебе «пруха»! Верь, я знаю. Но у тебя была своя семья, ты и по девкам не уставал бегать. А Костя – что? Он тебя бранил, стыдил, но… не очень. Голову-то не снимал! А почему? Сколько народу по аморалке вылетало аж со свистом! Так что был бы повод. А с тобой у него их было больше чем достаточно. И однако! Он был уверен, что подойдет момент, когда ты набегаешься наконец. Когда тебя твоя благоверная выгонит из дому. Вот тут ты и попадешься в его заботливые ручки! У вас же с его Лидией всего и делов-то – пятнадцать лет разницы. Это, Саша, не разговор. А вот потом бы он тебя в министры вытолкнул! И никто бы не возразил! «Патриарх», как же! Зять «патриарха»…
Федоров широко улыбнулся и, махнув рукой, мол, где наша не пропадала, повторил уже сказанное прежде:
– Подумай, старик!
Странно, все советуют думать. А он что делает?…
Попытался вот сопоставить кое-какие известные самому факты, и все выходило так, как и говорил Федоров. А если к фактам подключить еще и уязвленное Костино самолюбие, то получалось, что все его благодеяния были далеко не бескорыстны… Ох как неприятно разочаровываться!
Почему– то расхотелось возвращаться за стол. Турецкий перевесился через перила балкона и посмотрел во двор, где стоял новенький джип Славки Грязнова -мечта его жизни и заодно причина сегодняшнего сборища. Не очень понимал необходимость этого массового действа Александр Борисович. Ну купил – и купил. Дорогая машина. Даже очень дорогая. Славка говорил, что эта штука съела махом все его накопления, а заодно и премиальные, которые выплачивает время от времени агентство «Глория» своему основоположнику и, естественно, «крыше». А куда от этого денешься?!
Возле «мерседеса» Турецкий увидел нового гостя – Владлена Богаткина, который что-то бурно обсуждал с Денисом. Александр Борисович вложил два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул им. Оба подняли головы, увидели Турецкого, а Владлен призывно махнул рукой: спускайся, мол, к нам. Чего ты там делаешь?
Турецкий спустился во двор. И снова началось.
– Привет, Борисыч? Сто лет не видались! Ты как?
Конспиратор хренов. Пару часов назад встречались у Юрия Долгорукова. На кого играет, на Дениску, что ли?
Турецкий неопределенно пожал плечами.
– Чего ты меня звал? Я думал, у тебя появилось что-нибудь новенькое.