Страница:
— Сан Борисыч на суде наверняка будет… — задумчиво произнес Денис. — Или у него нынешний отпуск бессрочный?..
— Зря ты так, — укоризненно посмотрел Грязнов-старший на племянника. — Знаешь ведь, ситуация у него особая, с Иринкой не все в порядке… И вообще, дети — это святое, а значит, и отцовство тоже! Вот когда будут свои — поймешь…
— Это вряд ли, — вздохнул Денис. — И вообще, не понимаю, чего ты завелся. Я же так сказал, не в обиду. Просто прослышал, что дядя Саня в отпуске…
— Ага! На твоей памяти, пожалуй, второй с половиной раз он в отпуске-то… Слушай, ты меня своими разговорами от дела отвлек: я ж Косте Меркулову обещал сразу отзвонить!..Но набрать номер Константина Дмитриевича Грязнов-старший не успел, поскольку его мобильный разразился трелью по собственной инициативе. И, глянув на высветившийся на экране номер, Вячеслав Иванович усмехнулся:
— Легок на помине… — и добавил, прежде чем включить связь, в адрес Дениса: — А ты говоришь, отпуск у него бессрочный!.. Привет, Сань! Как раз собирался тебе звонить… Взяли всех как миленьких, одним заходом… Нет, никаких потерь, представь себе… Пятеро, не считая Цезаря!.. Все, Сань, пока, мне еще Меркулову докладываться!
По ту сторону связи Александр Борисович тоже нажал кнопку отбоя и с облегчением откинулся на спинку стула, после чего, удовлетворенно улыбнувшись, погрузился в размышления, напрочь забыв о кастрюле с водой, которую водрузил на плиту. В этот момент он вдруг понял, что, несмотря на Иришку, ради которой взялся за все эти оказавшиеся немыслимо трудными хозяйственные дела, несмотря на то как ужасно боится за исход ее поздней беременности — боится и за нее, и за малыша, — в общем, несмотря ни на что, он смертельно соскучился по своему кабинету. По вечной суете, царящей в прокуратуре, бесчисленным втыкам начальства, которому постоянно кажется, что работают их подчиненные непозволительно медленно, что результат при этом куда ниже начальственных ожиданий, что… Словом, соскучился! Да и вести домашнее хозяйство оказалось куда труднее, чем он предполагал: просто поразительно, каким это образом женщины, да еще работающие, успевают при этом кормить и обстирывать свои семьи…
— Шурик!.. — К реальности его вернул голос Ирины Генриховны, вновь возникшей на пороге. — Ты что, оглох?.. Господи, какое счастье, что я так чутко сплю! Еще бы минута — и вода залила газ, а мы… Мы вообще могли взорваться!..
Только тут до сознания Александра Борисовича дошел странный шипящий и фыркающий звук, идущий со стороны плиты: вода в кастрюльке, устав тихо закипать, вскипела по-настоящему и полилась через край. Ахнув, Турецкий подскочил на стуле и поспешно выключил газ.
— Ох, Шурик, — жалобно произнесла Ирина, глядя на растерянного мужа, — теперь я вижу, что была неправа, сбежав из больницы… Я свою ошибку признаю и непременно исправлю…
Бессмысленно побродив по пустым комнатам и заглянув на кухню, он с отвращением посмотрел на отмокавшую со вчерашнего вечера сковородку, торчавшую из раковины, и, ни минуты более не колеблясь, направился в прихожую. Черт с ним, с отпуском! Уж коли Иринка не позволила мужу посидеть с ней в палате подольше, мотивируя тем, что в ближайшие два часа она будет находиться под капельницей, остается одно: поехать в родную контору. Приняв такое решение, Александр Борисович сразу повеселел, а едва очутился за рулем своего «Пежо», как и природа, напрочь позабывшая, что на дворе конец мая, а вовсе не начало ноября, спохватилась: солнечные лучи разорвали пелену облаков, приветствуя его намерение.
А первым человеком, встреченным Турецким в коридоре на пути к своему кабинету, оказался не кто иной, как Вячеслав Иванович Грязнов, только что покинувший кабинет Меркулова.
— Ты ли это, Саня? — Хмурая до этого физиономия Грязнова-старшего расцвела искренней улыбкой, заранее протягивая другу руку, он ускорил шаг. В кабинет они вошли вместе, и, пока Александр Борисович открывал с помощью специальной палки с крючком форточку, генерал успел разместить свое грузное тело в любимом кресле у журнального столика.
— Как Иринка? — поинтересовался он. — Одну оставил? — Да нет, Слав… Иринка неважно себя почувствовала, утром отвез ее обратно в роддом, на сохранение… Давай об этом не будем! Расскажи-ка лучше про Цезаря…
Вячеслав Иванович, бросив на Турецкого сочувствующий взгляд, слегка пожал плечами:
— Да тут и рассказывать-то особо нечего… Я, кстати, сегодня как раз хотел к тебе заехать, а тут — на ловца и зверь бежит…
— Что-то случилось? — Александр Борисович внимательно посмотрел на генерала и вынес вердикт: — Ты, я вижу, чем-то расстроен. Давай колись!
— А-а-а… Это я так, к нашим делам особого отношения не имеет…
— А все-таки?
— Ох, Сань… — Грязнов тяжело вздохнул. — По всему видно — пора мне на покой…
— Да что случилось-то?! — Турецкий присел напротив друга и встревоженно уставился ему в глаза.
— Как сказал Денис, ничего особенного… Это, видишь ли, нынешний мир такой, а вместе с ним и его обитатели, чтоб их… Словом, возвращаемся мы вчера, уже под утро, с Дениской домой, ну и мимо ДПС на Дмитровке… Должен тебе сказать, картинка жуткая: мужик, как сказал мне гаишник, не менее чем на двухсот в час вмазался на своей иномарке в бетонную опору… Мост там есть, как раз недалеко от их поста…
Грязнов-старший вздохнул, а Турецкий продолжал молча слушать, понимая, что вряд ли бы генерал так расстроился из-за одного только ДПС, хотя бы и столь жуткого: впечатлительные люди в милиции до таких погон, как у него, не дослуживаются — уходят значительно раньше…
— Вообрази картину: машина, значит, разлетается на три части, все отброшены друг от друга не менее чем метров на двадцать: счастье, что рань такая была и никто не пострадал… Прохожие-то первые чуть позже появились… Ну о самом водиле молчу: его и вовсе метров на пятьдесят вперед башкой вышвырнуло — всмятку, конечно…
— Слав, — не выдержал наконец Александр Борисович, — скажи наконец, какого лешего ты мне всю эту жуть описываешь?! Впечатлением, что ли, захотел поделиться?
— Ага… Только не от аварии, а от этих самых, туды-растуды их мать, прохожих…
— Зевак?
— Если бы, Сань!.. Это бы я еще понял… Так ведь ты представь: машина в клочья, мужик этот, ее хозяин, уже, разумеется, бывший… А гады, углядевшие всю картинку из окон ближних домов, кто в чем высыпали и прямо на глазах у инспекторов в обломках машины начали копаться, тягать целые запчасти… Сань, на каком свете мы с тобой живем-то, а?!
Они помолчали. Что ответить другу, Александр Борисович не знал.
— Не понимаю я этого, — тоскливо протянул Вячеслав Иванович. — Ни с какой стороны, в том числе и со стороны житейской логики — не понимаю таких, с позволения сказать, людей… Рядом труп хозяина, а они, понимаешь, не дождавшись, когда он хотя бы остынет, мародерствуют… Ну что, по сто пятьдесят восьмой их привлекать, что ли, за шкирку — и в КПЗ?.. В лучшем случае парочку месяцев отдохнут, штраф заплатят… Да какими туда попали — такими и выйдут! Не по-ни-ма-ю… А коли не понимаю, следовательно, пора мне, человеку прошлого века, на покой!
— Ну это ты уж палку-то не перегибай! — заговорил Турецкий. — Во-первых, таких козлов я тоже не понимаю. Во-вторых, не все же, в конце концов, такие… Дерьмо, как известно, на поверхности плавает. А в самом мрачном случае, если б даже большинство вокруг нас действительно являлись мародерами, — тем более, Слав, в отставку нам нельзя: кто-то же должен им мозги прочищать?
— Тоже мне луч света в темном царстве, — усмехнулся генерал. — Впрочем, ты-то, может, и впрямь… Слухи в последнее время разные ходят…
— Какие еще слухи? — насторожился Турецкий.
Вячеслав Иванович пристально поглядел на своего друга и, немного поколебавшись, ответил:
— Думал, ты знаешь… Говорят, вашего генерального того… Со дня на день в отставку отправят…
Брови Александра Борисовича красноречиво округлились.
— Засиделся ты, я вижу, в отпуске-то, Сань, — покачал головой Грязнов-старший. — Даже Дениска мой и то в курсе!
— А подробнее можешь? — прищурился Турецкий.
— А подробнее — говорят, кое-кто уверен, что на его место отнюдь не Меркулов сядет, а как раз ты… Что скажешь? Александр Борисович не сказал ничего, вместо этого искренне рассмеявшись.
— Ну таких легенд я про себя, честно тебе признаюсь, еще не слышал, — констатировал он, ласково глядя на генерала. — Ты сам-то соображаешь?.. Мне, как госсоветнику юстиции, хотя бы следующий класс присвоили, — не то что в эдакое кресло… И вообще, я, Славка, практик, а не чиновник, меня и на нынешней должности бумажки достали! Мог бы и сам догадаться, что слухи — они слухи и есть…
— А еще говорят, — невозмутимо продолжил Грязнов-старший, — что ежели в кресло, тобой упомянутое, сядешь не ты, а, допустим, отлично проявивший себя глава какого-нибудь федерального округа… то на этот самый округ назначать будут как раз тебя, Сань!.. Скажи-ка мне, к примеру, сколько раз ты за последние полгода в командировках чеченских побывал?..
— Ну знаешь… — посерьезнел Александр Борисович. — А еще друг называется! Хорошенького же ты мне продвижения по службе желаешь!
— Во-первых, не по службе, а по карьерной лестнице, — поправил его Вячеслав Иванович. — Во-вторых, кто это тебе сказал, что желаю? Одни разборки между их президентом и новым премьер-министром разрешать — такого и врагу не пожелаешь, не то что другу… Кстати, как тебе этот недавний указ насчет многоженства?..
— А тебе как? — фыркнул Турецкий. — Впрочем, можешь не отвечать: без тебя знаю, что нравится! Так же как и мне — хотя уверен, Ирка нас не поймет! Проводив Вячеслава Ивановича, Турецкий решил все-таки наведаться к своему шефу Меркулову: по-хорошему, показаться ему и доложиться следовало сразу, но так уж вышло… Костя, надо думать, поймет. Тем более что поимка Цезаря, за которым органы охотились не один год, — гирька, причем увесистая, и на его чашу весов. А он, Турецкий, вложил в завершившуюся столь удачно операцию немало своего труда.
Однако и на этот раз добраться до кабинета шефа ему не удалось: дверь распахнулась — и на пороге появился следователь Померанцев. Глаза, как всегда, горят, волосы слегка растрепаны.
— А я думал врут… Здрас-с-сте, Сан Борисыч!
— Кто врет? — усмехнулся Турецкий и попытался нахмуриться, но у него не получилось. На самом деле, несмотря на то что Валерий не всегда соблюдал субординацию (исключительно в силу своего неуемного темперамента) и вообще назвать его дисциплинированным было затруднительно, Александр Борисович Померанцева любил и считал едва ли не лучшим сотрудником Следственного управления Генпрокуратуры.
— Да все говорят, что вы якобы вышли на работу, а я не поверил… Здорово, что вы тут!
— Так уж и здорово? И с чего бы это?.. Насколько знаю, появлению начальства никто вообще особо не радуется.
— Сан Борисыч, — Валерий посерьезнел и, войдя в кабинет, прошел к столу и, не дожидаясь особого приглашения, сел на стул для посетителей. — У меня проблема… Кроме вас, никто не решит! — Учти, до завтрашнего дня включительно я еще считаюсь в отпуске!
— Это ничего… Ехать в командировку я все равно не могу! У меня… — неожиданно Валерий порозовел, чем привел Турецкого в немалое изумление. До сих пор он считал, что всерьез смутить Померанцева не в силах никто и ничто. — В общем, я того… Заявление подаю!..
— Ты что, — опешил Александр Борисович, — хочешь уходить?..
— Да нет же! — Померанцев страдальчески закатил глаза к потолку, и тут до Турецкого что-то начало доходить. Неужели?..
— Это другое заявление, — подтверждая его догадку, окончательно покраснел Померанцев. — В этот… как его…
— В ЗАГС, — подсказал ему Турецкий и с трудом сдержал смешок. До недавнего времени Валерий был одним из самых ярых пропагандистов холостяцкого образа жизни… впрочем, как и он сам в свое время, пока в один прекрасный день не встретил Иришку… — Ну поздравляю! — пряча улыбку, произнес Александр Борисович. — Что ж, причина уважительная… И как же ее звать, эту самую причину?
— Зоя… — мечтательно произнес Валерий и искренне добавил: — Замечательное имя, правда?..
— А то!.. Ну а что за командировка?
— Да в том-то и суть, что дело не только в заявлении, но и в ней тоже! — моментально совсем другим, деловым тоном заговорил Померанцев. — Сам по себе городок ничего, я там бывал пару лет назад. А вот дельце, похоже, грязноватое, разбираться придется не одну неделю, а не просто, как сказано в предписании, «контролировать»!
— Стоп-стоп! — Это был как раз тот случай, когда темперамент Валерия Александровича Померанцева давал о себе знать не с лучшей стороны. — Успокойся и начинай сначала, а далее желательно по порядку.
— Есть, по порядку, — кивнул Валерий. — Да вы и сами наверняка по ящику уже слышали! Насчет мэра Коксанска… И скажите на милость, когда наконец мы прекратим работать, как в совковые времена, кампаниями?!
— Коксанск?.. Ты имеешь в виду арест Шахиджанова?
— Точно! Вы, вероятно, не в курсе, но оно со вчерашнего… Нет, с позавчерашнего дня у нас на контроле.
— Что значит «работать кампаниями»?
— Ну как же, — иронично фыркнул Померанцев. — Вы только посчитайте, скольких мэров и губернаторов в рамках борьбы с коррупцией за последние месяцы спровадили в КПЗ! Вот вам и кампания!..
— Валера, но ведь от того, что каждый третий из них действительно и полномочия превышает, и служебное положение использует, а частенько и на собственный карман трудится, но вовсе не на благо вверенных ему граждан, никуда не денешься!..
— А я что, с этим спорю?.. Только когда вычесывать начинают частым гребнем, под это дело могут ведь и невиновные попасть, Сан Борисыч!.. И даже больше: кто-то кого-то может просто-напросто подставить, например из мстительных чувств!
— Хочешь сказать, что с Шахиджановым как раз такой случай?
— Не знаю, Сан Борисыч, но исключать бы этого не стал!
— Можно узнать — почему? Только если не с его слов: я, как ты выражаешься, «по ящику» слышал, что сам он выдвигает именно эту версию, кто-то там ему вроде бы мстит…
— Не кто-то, а их — коксанский — горпрокурор! — кивнул Валерий. — Я ж говорю, был я в этом городке два года назад. Ну чуть меньше. Тогда как раз дело затевалось вокруг этого господина, Лисанов его фамилия. Подозревался во взятках, если помните…
Александр Борисович нахмурился, припоминая, потом кивнул:
— Да, конечно. Но если не ошибаюсь, вернулся ты оттуда, мягко говоря, с носом. Доказать факт взяточничества не удалось, верно?
— И дело было закрыто «за недостаточностью», все правильно. Только, вот вам, Сан Борисыч, крест, этот Лисанов еще та сволота! И взятки наверняка берет, и уголовные дела за это прекращает и закрывает, и особнячок у него почти в центре города — нам и не снилось! А дело против него, между прочим, было затеяно как раз по инициативе Шахиджанова…
Турецкий немного помолчал, что-то обдумывая, потом покачал головой:
— Ну допустим. Только это, к сожалению, не исключает, что и у мэра в свою очередь рыльце тоже в пушку. А перегрызлись, просто-напросто не поделив какой-нибудь очередной жирный кусок.
— Ну а я о чем? Я как раз о том и говорю, что копаться там придется не одну неделю, а Константин Дмитриевич уперся рогом: ты, мол, там был, с людьми этими знаком, вот и поезжай! А у меня…
— А у тебя ЗАГС плюс Зоя!.. — подмигнул Померанцеву Александр Борисович. — Понял… Ладно, Валера, дуй отсюда: особо обещать не могу, но попытка не пытка, попробую уговорить Костю вместо тебя отправить… Кстати, как думаешь, кого?..
— Ну Сан Борисыч… — Померанцеву явно было неловко отвечать на провокационный вопрос.
— Ага, значит, хочешь остаться чистеньким перед коллегами, свалив все на меня? Мол, Турецкий вышел на работу и, используя свое влияние на зама генпрокурора, все перерешил, а я не я, и хата не моя! Ну и мудрец же ты! Ладно, минут через сорок придешь ко мне с текущими делами, а сейчас дуй отсюда, и в темпе: у меня начальство тоже есть, причем пока что и в глаза меня не видевшее.
— Есть, дуть, и в темпе! — Повеселевший Валерий вскочил со стула и прытко направился на выход, испытывая немалое облегчение. Он ни минуты не сомневался, что Александр Борисович отмажет его от командировки как нечего делать! В конце концов, должна же быть у Меркулова хоть какая-то благодарность к своему любимцу за столь удачное завершение дела Цезаря, о котором сегодня целый день гудят в их управлении? Действительно, радостная новость — настолько, что даже упорные перешептывания о грядущей отставке «самого» слегка поутихли…Спровадив Померанцева и посмотрев на часы, Александр Борисович решил, прежде чем идти к Косте, позвонить Ирине: тревога о жене, несмотря на то что он, можно сказать, с порога родной конторы окунулся в привычную суету и текучку, казалось, раз и навсегда поселилась у него где-то в области сердца, присосавшись к нему маленькой, злой пиявкой…
Ирина отозвалась сразу, после первого же гудка, словно так и не выпускала из своего кулачка телефон с того момента, как он оставил ее в палате на попечение симпатичной молоденькой медсестрички.
— Шурик! Скажи, только честно: ты на работе?..
— А ты сама скажи мне тоже честно: ты у нас ясновидящая? — Ему было немного неловко от того, что жена его так легко вычислила, и он тут же добавил: — Знаешь, дома без тебя как в погребе и даже хуже: куда ж мне еще податься?.. Сама же выгнала! Другая бы на твоем месте радовалась, что у нее муж — важная шишка! И отдельную палату выбил, и право посещений в любое удобное время…
Ирина Генриховна издала какой-то неопределенный звук, после чего заговорила более членораздельно:
— Ты и сам знаешь, как я отношусь к блату… Если хочешь знать, мужчин, даже таких шишек, как ты, в роддома на наши этажи не пускают никогда, ни за что и ни под каким видом… И мне перед остальными женщинами неудобно! Каждая хотела бы своего любимого и единственного тут видеть, а досталось только мне! Я что, звезда шоу-бизнеса или дочь президента, что ли?.. — Но-но-но! — полушутя-полусерьезно остановил ее Турецкий, который едва ли не впервые в жизни, помещая жену в этот конкретный, едва ли не лучший в Москве роддом, действительно использовал свое служебное положение: главврач, руководивший упомянутым учреждением, был обязан Александру Борисовичу не больше и не меньше как жизнью собственной супруги…
Около года назад эта весьма темпераментная дама, занимавшаяся собственным бизнесом, влипла в историю, связанную с убийством ее зарубежного партнера, да еще и в качестве основной подозреваемой… История в свою очередь попала в Генеральную прокуратуру, прямехонько на стол к Турецкому, которому пришлось вести расследование в компании с представителями ФСБ: партнер подозревался, помимо всего прочего, еще и в шпионаже… Словом, над супругой Семена Львовича Зоскина, известного в столице гинеколога, нависла целая гроздь нешуточных подозрений. И если бы не Александр Борисович Турецкий, еще неизвестно, чем бы все тогда кончилось.
— Лучше скажи, — спросил он, — как ты себя чувствуешь и что говорят доктора?
— Отлично я себя чувствую — это во-первых, и у меня сейчас Катя — это во-вторых!
— Та-а-ак, — обиженно протянул Турецкий, который и в лучшие-то времена ревновал жену к ее лучшей подруге. — Катя, значит… ну-ну! А бедный Шурик, выходит, лишний в этом женском царстве!
— Да ладно тебе, — смягчилась Ирина. — Я ж тебе еще в-третьих не сказала! Кроме того, вечером, после шестнадцати и до восемнадцати, ты вполне можешь приехать!
— И что там в-третьих?
— Шур, мне делали УЗИ после капельницы…
— И… что?
— Да не пугайся ты так, честное слово, смешной какой… Просто они теперь знают, кто у нас будет, мальчик или девочка!
— Чего ж ты молчала?! Кто у нас будет?..
— Не знаю… — И поскольку ее муж растерянно молчал, пояснила: — Я, Шурик, попросила их мне не говорить кто… И ты, если тебе скажут, тоже мне не говори, слышишь?
— Слышу… — пробормотал Турецкий. — А… а почему?
— Нипочему, — жалобно отозвалась Ирина Генриховна. — Просто не хочу знать — и все!
— Ладно, если узнаю, не скажу, — пообещал Александр Борисович. — Я к тебе приеду часов в пять, Ириша. Сейчас вот поговорю с Меркуловым — и сразу к тебе!
Он выключил связь и, поднявшись из-за стола, направился прочь из кабинета: наверняка Косте уже доложили, что он здесь, и тот, понятное дело, недоумевает, почему Турецкий сразу к нему не заглянул… На душе у Александра Борисовича отчего-то сделалось после разговора с женой тяжело, смутная тревога начала расползаться как едкий дым от недогашенного костра… Почему Ирина не желает знать, какого пола у них малыш?.. Что это, один из капризов, которыми столь обильно страдают беременные, или интуитивное предчувствие чего-то… чего-то нехорошего?.. Дурак он, что послушался Ирку и оставил ее там на попечение медсестер и Кати!
Вот завтра как приедет туда спозаранку, так и будет сидеть с ней до следующего утра! В конце концов, у него еще целые сутки отпуска, имеет право!
Уже подходя к приемной Константина Дмитриевича Меркулова, Турецкий подумал о том, что завтра первое судебное заседание над шайкой Цезаря, подгадав к которому они и взяли наконец ее главу и подзадержавшихся вместе с ним на воле сотоварищей… Наверняка Меркулов потребует, чтобы и он, Турецкий, присутствовал на заседании… Ничего, обойдутся! Хватит с них и переданных лично Александром Борисовичем суду сорока томов дела по обвинению Цезаря и его бандитов.
Хочет того Костя или нет, но и он, Александр Борисович Турецкий, имеет полное право на законный отпуск, тем более с учетом семейных обстоятельств!..
Войдя в приемную шефа с самым решительным выражением лица, Александр Борисович на мгновение просиял улыбкой, здороваясь с его бессменной умницей секретаршей Клавой, и, вновь посерьезнев, взялся за ручку начальственной двери. Разумеется, с благосклонного Клавочкиного кивка-разрешения.
Он был уверен, что, если речь зайдет о Цезаре, сумеет настоять на своем и больше, что называется, мизинцем не прикоснется к этому делу… Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает!
Константин Дмитриевич Меркулов отбросил в сторону ручку, которой что-то писал в момент появления Турецкого, и, поднявшись, выбрался из-за своего стола.
Не ждавший столь активного нападения начальства, можно сказать, прямо с порога, Александр Борисович слегка растерялся.
— Слушай… — он нерешительно посмотрел на шефа, — а что за надобность такая, я бы сказал, не в меру острая?.. Все дела на этих отморозков, включая самого Цезаря, я передал — если помнишь, сорок томов… Да там на три пожизненных каждому хватит, не говоря о самом Пашке!..
— В общем, Саня, — Меркулов вздохнул и, подойдя к окну, оперся спиной о подоконник, серьезно глядя на друга, — на судебном заседании завтра тебе надо быть обязательно. Дело вел ты, и всех деталей лучше тебя никто не знает.
— Слушай, Костя, знаешь что! У меня жена в больнице, ее здоровье и здоровье ребенка, можно сказать, на волоске висит! А я, вместо того чтобы находиться рядом, на суде без особой надобности сидеть буду, да еще и в последний день очередного отпуска?.. Нет уж, дорогой, уволь!..
Они немного помолчали. Во время паузы Меркулов хмуро глядел себе под ноги, а высказавшийся Турецкий слегка успокоился. Заговорил Константин Дмитриевич, явно размышлявший о чем-то своем:
— Что, с Ириной совсем плохо?
— Да неважно, особенно по ночам… Я сегодня вообще намерен у нее в палате ночевать, мало ли что…
— А если сиделку оплатить?
— Рад бы в рай… Да у них там и так рабочих рук не хватает! Спасибо большое, что Семен Львович разрешил нам с Иркиной подругой по ночам возле нее дежурить. По большому блату, заметь! Ирка, конечно, сопротивляется, храбрится и все такое, но я сегодня все равно там останусь!.. Костя, ты не представляешь, как я за нее переживаю, просто не представляешь…
— Почему не представляю? — возразил ему Меркулов. — Еще как понимаю… и сочувствую… Но, Саня, я тебе кое о чем еще не сказал касательно Цезаря…
— Ну? — Турецкий хмуро глянул на шефа.
— В общем, дело в том, что этот поганец с первого момента, как его взяли, начал косить под дурака… Мне двадцать минут назад звонили из Бутырок: какая-то там независимая комиссия его уже успела осмотреть… Ему почти верят!.. А что это означает, ты и без меня в курсе: два года в Сербского — и гуляй, Цезарь, дальше… И все наши, по преимуществу твои, между прочим, труды псу под хвост… Вот и все.
Александр Борисович, по мере того как Меркулов говорил, медленно поднимался со своего места, неотрывно глядя на Константина Дмитриевича. — Стой… — произнес он негромко, едва тот умолк. И тут же почти выкрикнул: — Садовничий под дурака?.. Как?!
— Зря ты так, — укоризненно посмотрел Грязнов-старший на племянника. — Знаешь ведь, ситуация у него особая, с Иринкой не все в порядке… И вообще, дети — это святое, а значит, и отцовство тоже! Вот когда будут свои — поймешь…
— Это вряд ли, — вздохнул Денис. — И вообще, не понимаю, чего ты завелся. Я же так сказал, не в обиду. Просто прослышал, что дядя Саня в отпуске…
— Ага! На твоей памяти, пожалуй, второй с половиной раз он в отпуске-то… Слушай, ты меня своими разговорами от дела отвлек: я ж Косте Меркулову обещал сразу отзвонить!..Но набрать номер Константина Дмитриевича Грязнов-старший не успел, поскольку его мобильный разразился трелью по собственной инициативе. И, глянув на высветившийся на экране номер, Вячеслав Иванович усмехнулся:
— Легок на помине… — и добавил, прежде чем включить связь, в адрес Дениса: — А ты говоришь, отпуск у него бессрочный!.. Привет, Сань! Как раз собирался тебе звонить… Взяли всех как миленьких, одним заходом… Нет, никаких потерь, представь себе… Пятеро, не считая Цезаря!.. Все, Сань, пока, мне еще Меркулову докладываться!
По ту сторону связи Александр Борисович тоже нажал кнопку отбоя и с облегчением откинулся на спинку стула, после чего, удовлетворенно улыбнувшись, погрузился в размышления, напрочь забыв о кастрюле с водой, которую водрузил на плиту. В этот момент он вдруг понял, что, несмотря на Иришку, ради которой взялся за все эти оказавшиеся немыслимо трудными хозяйственные дела, несмотря на то как ужасно боится за исход ее поздней беременности — боится и за нее, и за малыша, — в общем, несмотря ни на что, он смертельно соскучился по своему кабинету. По вечной суете, царящей в прокуратуре, бесчисленным втыкам начальства, которому постоянно кажется, что работают их подчиненные непозволительно медленно, что результат при этом куда ниже начальственных ожиданий, что… Словом, соскучился! Да и вести домашнее хозяйство оказалось куда труднее, чем он предполагал: просто поразительно, каким это образом женщины, да еще работающие, успевают при этом кормить и обстирывать свои семьи…
— Шурик!.. — К реальности его вернул голос Ирины Генриховны, вновь возникшей на пороге. — Ты что, оглох?.. Господи, какое счастье, что я так чутко сплю! Еще бы минута — и вода залила газ, а мы… Мы вообще могли взорваться!..
Только тут до сознания Александра Борисовича дошел странный шипящий и фыркающий звук, идущий со стороны плиты: вода в кастрюльке, устав тихо закипать, вскипела по-настоящему и полилась через край. Ахнув, Турецкий подскочил на стуле и поспешно выключил газ.
— Ох, Шурик, — жалобно произнесла Ирина, глядя на растерянного мужа, — теперь я вижу, что была неправа, сбежав из больницы… Я свою ошибку признаю и непременно исправлю…
2
В семь утра, когда Александр Борисович с Ириной выходили из подъезда своего дома, дабы отправиться в больницу, день вроде бы обещал разгуляться. Хотя по небу и плыли клочковатые серо-белые тучи, солнце, словно не обращая на них никакого внимания, поминутно прорывалось к земле веселыми, яркими лучами. Но теперь, когда он возвратился в тихую, опустевшую и сразу ставшую неуютной квартиру, за окнами мрачно громоздились плотные облака грозного сизого оттенка. Словно нарочно, чтобы опустить настроение Турецкого, и без того препаршивое, еще ниже нулевой отметки.Бессмысленно побродив по пустым комнатам и заглянув на кухню, он с отвращением посмотрел на отмокавшую со вчерашнего вечера сковородку, торчавшую из раковины, и, ни минуты более не колеблясь, направился в прихожую. Черт с ним, с отпуском! Уж коли Иринка не позволила мужу посидеть с ней в палате подольше, мотивируя тем, что в ближайшие два часа она будет находиться под капельницей, остается одно: поехать в родную контору. Приняв такое решение, Александр Борисович сразу повеселел, а едва очутился за рулем своего «Пежо», как и природа, напрочь позабывшая, что на дворе конец мая, а вовсе не начало ноября, спохватилась: солнечные лучи разорвали пелену облаков, приветствуя его намерение.
А первым человеком, встреченным Турецким в коридоре на пути к своему кабинету, оказался не кто иной, как Вячеслав Иванович Грязнов, только что покинувший кабинет Меркулова.
— Ты ли это, Саня? — Хмурая до этого физиономия Грязнова-старшего расцвела искренней улыбкой, заранее протягивая другу руку, он ускорил шаг. В кабинет они вошли вместе, и, пока Александр Борисович открывал с помощью специальной палки с крючком форточку, генерал успел разместить свое грузное тело в любимом кресле у журнального столика.
— Как Иринка? — поинтересовался он. — Одну оставил? — Да нет, Слав… Иринка неважно себя почувствовала, утром отвез ее обратно в роддом, на сохранение… Давай об этом не будем! Расскажи-ка лучше про Цезаря…
Вячеслав Иванович, бросив на Турецкого сочувствующий взгляд, слегка пожал плечами:
— Да тут и рассказывать-то особо нечего… Я, кстати, сегодня как раз хотел к тебе заехать, а тут — на ловца и зверь бежит…
— Что-то случилось? — Александр Борисович внимательно посмотрел на генерала и вынес вердикт: — Ты, я вижу, чем-то расстроен. Давай колись!
— А-а-а… Это я так, к нашим делам особого отношения не имеет…
— А все-таки?
— Ох, Сань… — Грязнов тяжело вздохнул. — По всему видно — пора мне на покой…
— Да что случилось-то?! — Турецкий присел напротив друга и встревоженно уставился ему в глаза.
— Как сказал Денис, ничего особенного… Это, видишь ли, нынешний мир такой, а вместе с ним и его обитатели, чтоб их… Словом, возвращаемся мы вчера, уже под утро, с Дениской домой, ну и мимо ДПС на Дмитровке… Должен тебе сказать, картинка жуткая: мужик, как сказал мне гаишник, не менее чем на двухсот в час вмазался на своей иномарке в бетонную опору… Мост там есть, как раз недалеко от их поста…
Грязнов-старший вздохнул, а Турецкий продолжал молча слушать, понимая, что вряд ли бы генерал так расстроился из-за одного только ДПС, хотя бы и столь жуткого: впечатлительные люди в милиции до таких погон, как у него, не дослуживаются — уходят значительно раньше…
— Вообрази картину: машина, значит, разлетается на три части, все отброшены друг от друга не менее чем метров на двадцать: счастье, что рань такая была и никто не пострадал… Прохожие-то первые чуть позже появились… Ну о самом водиле молчу: его и вовсе метров на пятьдесят вперед башкой вышвырнуло — всмятку, конечно…
— Слав, — не выдержал наконец Александр Борисович, — скажи наконец, какого лешего ты мне всю эту жуть описываешь?! Впечатлением, что ли, захотел поделиться?
— Ага… Только не от аварии, а от этих самых, туды-растуды их мать, прохожих…
— Зевак?
— Если бы, Сань!.. Это бы я еще понял… Так ведь ты представь: машина в клочья, мужик этот, ее хозяин, уже, разумеется, бывший… А гады, углядевшие всю картинку из окон ближних домов, кто в чем высыпали и прямо на глазах у инспекторов в обломках машины начали копаться, тягать целые запчасти… Сань, на каком свете мы с тобой живем-то, а?!
Они помолчали. Что ответить другу, Александр Борисович не знал.
— Не понимаю я этого, — тоскливо протянул Вячеслав Иванович. — Ни с какой стороны, в том числе и со стороны житейской логики — не понимаю таких, с позволения сказать, людей… Рядом труп хозяина, а они, понимаешь, не дождавшись, когда он хотя бы остынет, мародерствуют… Ну что, по сто пятьдесят восьмой их привлекать, что ли, за шкирку — и в КПЗ?.. В лучшем случае парочку месяцев отдохнут, штраф заплатят… Да какими туда попали — такими и выйдут! Не по-ни-ма-ю… А коли не понимаю, следовательно, пора мне, человеку прошлого века, на покой!
— Ну это ты уж палку-то не перегибай! — заговорил Турецкий. — Во-первых, таких козлов я тоже не понимаю. Во-вторых, не все же, в конце концов, такие… Дерьмо, как известно, на поверхности плавает. А в самом мрачном случае, если б даже большинство вокруг нас действительно являлись мародерами, — тем более, Слав, в отставку нам нельзя: кто-то же должен им мозги прочищать?
— Тоже мне луч света в темном царстве, — усмехнулся генерал. — Впрочем, ты-то, может, и впрямь… Слухи в последнее время разные ходят…
— Какие еще слухи? — насторожился Турецкий.
Вячеслав Иванович пристально поглядел на своего друга и, немного поколебавшись, ответил:
— Думал, ты знаешь… Говорят, вашего генерального того… Со дня на день в отставку отправят…
Брови Александра Борисовича красноречиво округлились.
— Засиделся ты, я вижу, в отпуске-то, Сань, — покачал головой Грязнов-старший. — Даже Дениска мой и то в курсе!
— А подробнее можешь? — прищурился Турецкий.
— А подробнее — говорят, кое-кто уверен, что на его место отнюдь не Меркулов сядет, а как раз ты… Что скажешь? Александр Борисович не сказал ничего, вместо этого искренне рассмеявшись.
— Ну таких легенд я про себя, честно тебе признаюсь, еще не слышал, — констатировал он, ласково глядя на генерала. — Ты сам-то соображаешь?.. Мне, как госсоветнику юстиции, хотя бы следующий класс присвоили, — не то что в эдакое кресло… И вообще, я, Славка, практик, а не чиновник, меня и на нынешней должности бумажки достали! Мог бы и сам догадаться, что слухи — они слухи и есть…
— А еще говорят, — невозмутимо продолжил Грязнов-старший, — что ежели в кресло, тобой упомянутое, сядешь не ты, а, допустим, отлично проявивший себя глава какого-нибудь федерального округа… то на этот самый округ назначать будут как раз тебя, Сань!.. Скажи-ка мне, к примеру, сколько раз ты за последние полгода в командировках чеченских побывал?..
— Ну знаешь… — посерьезнел Александр Борисович. — А еще друг называется! Хорошенького же ты мне продвижения по службе желаешь!
— Во-первых, не по службе, а по карьерной лестнице, — поправил его Вячеслав Иванович. — Во-вторых, кто это тебе сказал, что желаю? Одни разборки между их президентом и новым премьер-министром разрешать — такого и врагу не пожелаешь, не то что другу… Кстати, как тебе этот недавний указ насчет многоженства?..
— А тебе как? — фыркнул Турецкий. — Впрочем, можешь не отвечать: без тебя знаю, что нравится! Так же как и мне — хотя уверен, Ирка нас не поймет! Проводив Вячеслава Ивановича, Турецкий решил все-таки наведаться к своему шефу Меркулову: по-хорошему, показаться ему и доложиться следовало сразу, но так уж вышло… Костя, надо думать, поймет. Тем более что поимка Цезаря, за которым органы охотились не один год, — гирька, причем увесистая, и на его чашу весов. А он, Турецкий, вложил в завершившуюся столь удачно операцию немало своего труда.
Однако и на этот раз добраться до кабинета шефа ему не удалось: дверь распахнулась — и на пороге появился следователь Померанцев. Глаза, как всегда, горят, волосы слегка растрепаны.
— А я думал врут… Здрас-с-сте, Сан Борисыч!
— Кто врет? — усмехнулся Турецкий и попытался нахмуриться, но у него не получилось. На самом деле, несмотря на то что Валерий не всегда соблюдал субординацию (исключительно в силу своего неуемного темперамента) и вообще назвать его дисциплинированным было затруднительно, Александр Борисович Померанцева любил и считал едва ли не лучшим сотрудником Следственного управления Генпрокуратуры.
— Да все говорят, что вы якобы вышли на работу, а я не поверил… Здорово, что вы тут!
— Так уж и здорово? И с чего бы это?.. Насколько знаю, появлению начальства никто вообще особо не радуется.
— Сан Борисыч, — Валерий посерьезнел и, войдя в кабинет, прошел к столу и, не дожидаясь особого приглашения, сел на стул для посетителей. — У меня проблема… Кроме вас, никто не решит! — Учти, до завтрашнего дня включительно я еще считаюсь в отпуске!
— Это ничего… Ехать в командировку я все равно не могу! У меня… — неожиданно Валерий порозовел, чем привел Турецкого в немалое изумление. До сих пор он считал, что всерьез смутить Померанцева не в силах никто и ничто. — В общем, я того… Заявление подаю!..
— Ты что, — опешил Александр Борисович, — хочешь уходить?..
— Да нет же! — Померанцев страдальчески закатил глаза к потолку, и тут до Турецкого что-то начало доходить. Неужели?..
— Это другое заявление, — подтверждая его догадку, окончательно покраснел Померанцев. — В этот… как его…
— В ЗАГС, — подсказал ему Турецкий и с трудом сдержал смешок. До недавнего времени Валерий был одним из самых ярых пропагандистов холостяцкого образа жизни… впрочем, как и он сам в свое время, пока в один прекрасный день не встретил Иришку… — Ну поздравляю! — пряча улыбку, произнес Александр Борисович. — Что ж, причина уважительная… И как же ее звать, эту самую причину?
— Зоя… — мечтательно произнес Валерий и искренне добавил: — Замечательное имя, правда?..
— А то!.. Ну а что за командировка?
— Да в том-то и суть, что дело не только в заявлении, но и в ней тоже! — моментально совсем другим, деловым тоном заговорил Померанцев. — Сам по себе городок ничего, я там бывал пару лет назад. А вот дельце, похоже, грязноватое, разбираться придется не одну неделю, а не просто, как сказано в предписании, «контролировать»!
— Стоп-стоп! — Это был как раз тот случай, когда темперамент Валерия Александровича Померанцева давал о себе знать не с лучшей стороны. — Успокойся и начинай сначала, а далее желательно по порядку.
— Есть, по порядку, — кивнул Валерий. — Да вы и сами наверняка по ящику уже слышали! Насчет мэра Коксанска… И скажите на милость, когда наконец мы прекратим работать, как в совковые времена, кампаниями?!
— Коксанск?.. Ты имеешь в виду арест Шахиджанова?
— Точно! Вы, вероятно, не в курсе, но оно со вчерашнего… Нет, с позавчерашнего дня у нас на контроле.
— Что значит «работать кампаниями»?
— Ну как же, — иронично фыркнул Померанцев. — Вы только посчитайте, скольких мэров и губернаторов в рамках борьбы с коррупцией за последние месяцы спровадили в КПЗ! Вот вам и кампания!..
— Валера, но ведь от того, что каждый третий из них действительно и полномочия превышает, и служебное положение использует, а частенько и на собственный карман трудится, но вовсе не на благо вверенных ему граждан, никуда не денешься!..
— А я что, с этим спорю?.. Только когда вычесывать начинают частым гребнем, под это дело могут ведь и невиновные попасть, Сан Борисыч!.. И даже больше: кто-то кого-то может просто-напросто подставить, например из мстительных чувств!
— Хочешь сказать, что с Шахиджановым как раз такой случай?
— Не знаю, Сан Борисыч, но исключать бы этого не стал!
— Можно узнать — почему? Только если не с его слов: я, как ты выражаешься, «по ящику» слышал, что сам он выдвигает именно эту версию, кто-то там ему вроде бы мстит…
— Не кто-то, а их — коксанский — горпрокурор! — кивнул Валерий. — Я ж говорю, был я в этом городке два года назад. Ну чуть меньше. Тогда как раз дело затевалось вокруг этого господина, Лисанов его фамилия. Подозревался во взятках, если помните…
Александр Борисович нахмурился, припоминая, потом кивнул:
— Да, конечно. Но если не ошибаюсь, вернулся ты оттуда, мягко говоря, с носом. Доказать факт взяточничества не удалось, верно?
— И дело было закрыто «за недостаточностью», все правильно. Только, вот вам, Сан Борисыч, крест, этот Лисанов еще та сволота! И взятки наверняка берет, и уголовные дела за это прекращает и закрывает, и особнячок у него почти в центре города — нам и не снилось! А дело против него, между прочим, было затеяно как раз по инициативе Шахиджанова…
Турецкий немного помолчал, что-то обдумывая, потом покачал головой:
— Ну допустим. Только это, к сожалению, не исключает, что и у мэра в свою очередь рыльце тоже в пушку. А перегрызлись, просто-напросто не поделив какой-нибудь очередной жирный кусок.
— Ну а я о чем? Я как раз о том и говорю, что копаться там придется не одну неделю, а Константин Дмитриевич уперся рогом: ты, мол, там был, с людьми этими знаком, вот и поезжай! А у меня…
— А у тебя ЗАГС плюс Зоя!.. — подмигнул Померанцеву Александр Борисович. — Понял… Ладно, Валера, дуй отсюда: особо обещать не могу, но попытка не пытка, попробую уговорить Костю вместо тебя отправить… Кстати, как думаешь, кого?..
— Ну Сан Борисыч… — Померанцеву явно было неловко отвечать на провокационный вопрос.
— Ага, значит, хочешь остаться чистеньким перед коллегами, свалив все на меня? Мол, Турецкий вышел на работу и, используя свое влияние на зама генпрокурора, все перерешил, а я не я, и хата не моя! Ну и мудрец же ты! Ладно, минут через сорок придешь ко мне с текущими делами, а сейчас дуй отсюда, и в темпе: у меня начальство тоже есть, причем пока что и в глаза меня не видевшее.
— Есть, дуть, и в темпе! — Повеселевший Валерий вскочил со стула и прытко направился на выход, испытывая немалое облегчение. Он ни минуты не сомневался, что Александр Борисович отмажет его от командировки как нечего делать! В конце концов, должна же быть у Меркулова хоть какая-то благодарность к своему любимцу за столь удачное завершение дела Цезаря, о котором сегодня целый день гудят в их управлении? Действительно, радостная новость — настолько, что даже упорные перешептывания о грядущей отставке «самого» слегка поутихли…Спровадив Померанцева и посмотрев на часы, Александр Борисович решил, прежде чем идти к Косте, позвонить Ирине: тревога о жене, несмотря на то что он, можно сказать, с порога родной конторы окунулся в привычную суету и текучку, казалось, раз и навсегда поселилась у него где-то в области сердца, присосавшись к нему маленькой, злой пиявкой…
Ирина отозвалась сразу, после первого же гудка, словно так и не выпускала из своего кулачка телефон с того момента, как он оставил ее в палате на попечение симпатичной молоденькой медсестрички.
— Шурик! Скажи, только честно: ты на работе?..
— А ты сама скажи мне тоже честно: ты у нас ясновидящая? — Ему было немного неловко от того, что жена его так легко вычислила, и он тут же добавил: — Знаешь, дома без тебя как в погребе и даже хуже: куда ж мне еще податься?.. Сама же выгнала! Другая бы на твоем месте радовалась, что у нее муж — важная шишка! И отдельную палату выбил, и право посещений в любое удобное время…
Ирина Генриховна издала какой-то неопределенный звук, после чего заговорила более членораздельно:
— Ты и сам знаешь, как я отношусь к блату… Если хочешь знать, мужчин, даже таких шишек, как ты, в роддома на наши этажи не пускают никогда, ни за что и ни под каким видом… И мне перед остальными женщинами неудобно! Каждая хотела бы своего любимого и единственного тут видеть, а досталось только мне! Я что, звезда шоу-бизнеса или дочь президента, что ли?.. — Но-но-но! — полушутя-полусерьезно остановил ее Турецкий, который едва ли не впервые в жизни, помещая жену в этот конкретный, едва ли не лучший в Москве роддом, действительно использовал свое служебное положение: главврач, руководивший упомянутым учреждением, был обязан Александру Борисовичу не больше и не меньше как жизнью собственной супруги…
Около года назад эта весьма темпераментная дама, занимавшаяся собственным бизнесом, влипла в историю, связанную с убийством ее зарубежного партнера, да еще и в качестве основной подозреваемой… История в свою очередь попала в Генеральную прокуратуру, прямехонько на стол к Турецкому, которому пришлось вести расследование в компании с представителями ФСБ: партнер подозревался, помимо всего прочего, еще и в шпионаже… Словом, над супругой Семена Львовича Зоскина, известного в столице гинеколога, нависла целая гроздь нешуточных подозрений. И если бы не Александр Борисович Турецкий, еще неизвестно, чем бы все тогда кончилось.
— Лучше скажи, — спросил он, — как ты себя чувствуешь и что говорят доктора?
— Отлично я себя чувствую — это во-первых, и у меня сейчас Катя — это во-вторых!
— Та-а-ак, — обиженно протянул Турецкий, который и в лучшие-то времена ревновал жену к ее лучшей подруге. — Катя, значит… ну-ну! А бедный Шурик, выходит, лишний в этом женском царстве!
— Да ладно тебе, — смягчилась Ирина. — Я ж тебе еще в-третьих не сказала! Кроме того, вечером, после шестнадцати и до восемнадцати, ты вполне можешь приехать!
— И что там в-третьих?
— Шур, мне делали УЗИ после капельницы…
— И… что?
— Да не пугайся ты так, честное слово, смешной какой… Просто они теперь знают, кто у нас будет, мальчик или девочка!
— Чего ж ты молчала?! Кто у нас будет?..
— Не знаю… — И поскольку ее муж растерянно молчал, пояснила: — Я, Шурик, попросила их мне не говорить кто… И ты, если тебе скажут, тоже мне не говори, слышишь?
— Слышу… — пробормотал Турецкий. — А… а почему?
— Нипочему, — жалобно отозвалась Ирина Генриховна. — Просто не хочу знать — и все!
— Ладно, если узнаю, не скажу, — пообещал Александр Борисович. — Я к тебе приеду часов в пять, Ириша. Сейчас вот поговорю с Меркуловым — и сразу к тебе!
Он выключил связь и, поднявшись из-за стола, направился прочь из кабинета: наверняка Косте уже доложили, что он здесь, и тот, понятное дело, недоумевает, почему Турецкий сразу к нему не заглянул… На душе у Александра Борисовича отчего-то сделалось после разговора с женой тяжело, смутная тревога начала расползаться как едкий дым от недогашенного костра… Почему Ирина не желает знать, какого пола у них малыш?.. Что это, один из капризов, которыми столь обильно страдают беременные, или интуитивное предчувствие чего-то… чего-то нехорошего?.. Дурак он, что послушался Ирку и оставил ее там на попечение медсестер и Кати!
Вот завтра как приедет туда спозаранку, так и будет сидеть с ней до следующего утра! В конце концов, у него еще целые сутки отпуска, имеет право!
Уже подходя к приемной Константина Дмитриевича Меркулова, Турецкий подумал о том, что завтра первое судебное заседание над шайкой Цезаря, подгадав к которому они и взяли наконец ее главу и подзадержавшихся вместе с ним на воле сотоварищей… Наверняка Меркулов потребует, чтобы и он, Турецкий, присутствовал на заседании… Ничего, обойдутся! Хватит с них и переданных лично Александром Борисовичем суду сорока томов дела по обвинению Цезаря и его бандитов.
Хочет того Костя или нет, но и он, Александр Борисович Турецкий, имеет полное право на законный отпуск, тем более с учетом семейных обстоятельств!..
Войдя в приемную шефа с самым решительным выражением лица, Александр Борисович на мгновение просиял улыбкой, здороваясь с его бессменной умницей секретаршей Клавой, и, вновь посерьезнев, взялся за ручку начальственной двери. Разумеется, с благосклонного Клавочкиного кивка-разрешения.
Он был уверен, что, если речь зайдет о Цезаре, сумеет настоять на своем и больше, что называется, мизинцем не прикоснется к этому делу… Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает!
3
— Честно тебе скажу, Саша, не ожидал я от тебя… Не ожидал! Вот так запросто взять да и похерить собственные немалые труды, продинамив первое же судебное заседание!..Константин Дмитриевич Меркулов отбросил в сторону ручку, которой что-то писал в момент появления Турецкого, и, поднявшись, выбрался из-за своего стола.
Не ждавший столь активного нападения начальства, можно сказать, прямо с порога, Александр Борисович слегка растерялся.
— Слушай… — он нерешительно посмотрел на шефа, — а что за надобность такая, я бы сказал, не в меру острая?.. Все дела на этих отморозков, включая самого Цезаря, я передал — если помнишь, сорок томов… Да там на три пожизненных каждому хватит, не говоря о самом Пашке!..
— В общем, Саня, — Меркулов вздохнул и, подойдя к окну, оперся спиной о подоконник, серьезно глядя на друга, — на судебном заседании завтра тебе надо быть обязательно. Дело вел ты, и всех деталей лучше тебя никто не знает.
— Слушай, Костя, знаешь что! У меня жена в больнице, ее здоровье и здоровье ребенка, можно сказать, на волоске висит! А я, вместо того чтобы находиться рядом, на суде без особой надобности сидеть буду, да еще и в последний день очередного отпуска?.. Нет уж, дорогой, уволь!..
Они немного помолчали. Во время паузы Меркулов хмуро глядел себе под ноги, а высказавшийся Турецкий слегка успокоился. Заговорил Константин Дмитриевич, явно размышлявший о чем-то своем:
— Что, с Ириной совсем плохо?
— Да неважно, особенно по ночам… Я сегодня вообще намерен у нее в палате ночевать, мало ли что…
— А если сиделку оплатить?
— Рад бы в рай… Да у них там и так рабочих рук не хватает! Спасибо большое, что Семен Львович разрешил нам с Иркиной подругой по ночам возле нее дежурить. По большому блату, заметь! Ирка, конечно, сопротивляется, храбрится и все такое, но я сегодня все равно там останусь!.. Костя, ты не представляешь, как я за нее переживаю, просто не представляешь…
— Почему не представляю? — возразил ему Меркулов. — Еще как понимаю… и сочувствую… Но, Саня, я тебе кое о чем еще не сказал касательно Цезаря…
— Ну? — Турецкий хмуро глянул на шефа.
— В общем, дело в том, что этот поганец с первого момента, как его взяли, начал косить под дурака… Мне двадцать минут назад звонили из Бутырок: какая-то там независимая комиссия его уже успела осмотреть… Ему почти верят!.. А что это означает, ты и без меня в курсе: два года в Сербского — и гуляй, Цезарь, дальше… И все наши, по преимуществу твои, между прочим, труды псу под хвост… Вот и все.
Александр Борисович, по мере того как Меркулов говорил, медленно поднимался со своего места, неотрывно глядя на Константина Дмитриевича. — Стой… — произнес он негромко, едва тот умолк. И тут же почти выкрикнул: — Садовничий под дурака?.. Как?!