Страница:
291
Со всем своим знанием других людей не выходишь из самого себя, а все больше входишь в себя.292
/Мы/ более искренни по отношению к другим, чем по отношению к самим себе.293
Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой.294
Собака оплачивает хорошее расположение к себе покорностью. Кошка наслаждается при этом собою и испытывает сладострастное чувство силы: она ничего не дает обратно.295
Фамильярность превосходящего нас человека озлобляет, так как мы не можем расплатиться с ним тою же монетой. Напротив, следует посоветовать ему быть вежливым, т. е. постоянно делать вид, что он уважает нечто.296
Что какой-то человек приходятся нам по душе, это мы охотно зачитываем в пользу его и нашей собственной моральности.297
Кто беден любовью, тот скупиться даже своей вежливостью.297а
Кто честно относится к людям, тот все еще скупится своей вежливостью.298
Когда мы желаем отделаться от какого-то человека, нам надобно лишь унизить себя перед ним — это тотчас же заденет его тщеславие, и он уберется восвояси.299
Бюргерские и рыцарские добродетели не понимают друг друга и чернят друг друга.300
Незаурядный человек познает в несчастьи, сколь ничтожно все достоинство и порядочность осуждающих его людей. Они лопаются, когда оскорбляют их тщеславие, — нестерпимая, ограниченная скотина предстает взору.301
Из своего озлобления к какому-то человеку стряпаешь себе моральное негодование — и любуешься собою после: а из пресыщения ненавистью — прощение — и снова любуешься собою.302
Познавая нечто в человеке, мы в то же время разжигаем в нем это, а кто познает лишь низменные свойства человека, тот обладает и стимулирующей их силой и дает им разрядиться. Аффекты ближних твоих, обращенные против тебя, суть критика твоего познания, сообразно уровню его высоты и низости.303
Не то, что он делает и замышляет против меня днем, беспокоит меня, а то, что я по ночам всплываю в его снах, — приводит меня в ужас.304
Культура — это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом.305
Эпоха величайших свершений окажется вопреки всему эпохой ничтожнейших воздействий, если люди будут резиновыми и чересчур эластичными.306
/Дюринг/, верхогляд, повсюду ищет коррупцию, — я же ощущаю другую опасность эпохи: великую посредственность — никогда еще не было такого количества /честности/ и /благонравия/.307
Теперь это только эхо, через что события приобретают «величие»: эхо газет.307а
Иной лишь после смерти делается великим — через эхо.308
Этим конституционным монархам вручили добродетель: с тех пор они не могут больше "поступать несправедливо", — но для этого у них и отняли власть.309
Хоть бы Европа в скором времени породила /великого государственного/ мужа, а тот, кто нынче, в мелочную эпоху плебейской близорукости, чествуется как "великий реалист", пусть пользуется /мелким авторитетом/.310
Не давайте себя обманывать! Самые деятельные народы несут в себе наибольшую усталость, их беспокойство есть слабость, — в них нет достаточного содержания, чтобы ждать и лениться.311
В Германии гораздо больше чтут желание, нежели умение: это самый подходящий край для несовершенных и претенциозных людей.
ПРИМЕЧАНИЯ
"Афоризмы, собранные под этим названием, датируются 1882–1885 гг., т. е. время их появления охватывает период от завершения "Веселой науки" до окончательного написания "Так говорил Заратустра". Речь шла об издании отдельной "книги сентенций" в объеме примерно в 600 афоризмов, которые должны были in nuce содержать квинтэссенцию ницшевской философии; сюда входил не только новый материал, но и подборка отдельных отрывков из обоих томов "Человеческого, слишком человеческого", "Утренней зари" и "Веселой науки". К середине 1883 г. появляются варианты названия книги: "В открытом море", "Молчаливая речь", "По ту сторону добра и зла" (!) и, наконец, "Злая мудрость". Сохранился даже листок с предполагаемым французским эпиграфом: "Il sait gouter sa vie en paresseux sense qui pond sur ses plaisirs. /Duc de Nevers/ ("Он умеет наслаждаться жизнью, как рассудительный ленивец, высиживающий свои удовольствия. /Герцог Неверский/"). Замысел, впрочем, остался неосуществленным, работа над «Заратустрой» и уже после над "По ту сторону добра и зла" превратила собранный материал в /сырье/ к названным книгам (достаточно сказать, что почти весь раздел "Афоризмы и интермедии" в "По ту сторону добра и зла" в готовом виде «заимствован» из "Злой мудрости"). Сохранившиеся материалы были опубликованы в 12-м томе Naumann-Ausgabe (S. 355–422) в редакторском варианте Фрица Кёгеля. Последний исключил из них все афоризмы, повторяющиеся в опубликованных книгах Ницше, сократив таким образом объем издания почти вдвое. В общей панораме ницшевского мировоззрения эта "ненаписанная книга" (как, впрочем, и "Веселая наука" в переходе ее от четвертой к пятой книге) занимает довольно своеобразное место и представляет немалый интерес; речь идет, по существу, о некоем переходном, переломном этапе мысли Ницше, уже достаточно окрепшей от "детской болезни" артистического пессимизма и еще не погрузившейся в катастрофический реализм последнего периода. Читателю предоставлена возможность прослеживать перипетии /становления/ этой мысли вплоть до стилистических исканий и превращений — не на готовом материале, а как бы в процессе растирания красок…