Страница:
Юрта, в которую мы вошли, была абсолютна забита вещами. По краям ее внутри были разложены постели, которые на день свертываются. Посреди юрты горел очаг, в котором тлели куски кизяка. В юрте было немного душно от дыма очага и испарений бараньего сала, в котором варили бурсуки. Откинув войлок, завешивающий вход, мы вышли. Прямо около входа стояла пара яков-кутасов. Кутас – это огромное животное – полубык, полубуйвол, и притом страшной силы. Мощная, широкая грудь кутасов покрыта густой шерстью. Эти животные в работе тихи и спокойны, более того, они меланхоличны и как будто бы созданы специально для высокогорных условий жизни. Киргизы на кутасах ездят, возят тяжести, пьют их молоко и едят их мясо. Кутас при высокогорных восхождениях весьма ценное животное: по любой крутой осыпи, по любой узкой тропинке над пропастью кутас проходит иной раз даже лучше киргизской лошади. Положиться на него и довериться ему полностью, – вот что требуется от его седока в опасном переходе. Мне вспомнилось, что когда-то здесь же на Памире путешественник-исследователь Свен-Гедин свершил восхождение на Мус-Таг-Ату на высоту 6 300 м, при чем он ухитрился провести по ледникам и фирновым полям кутасов и с их помощью поднять на эту высоту целую киргизскую юрту.
Вдалеке, поднимая столбы пыли и наполняя долину блеянием, шло стадо овец. Баран для киргиза – это почти все. Сам по себе с виду баран неказист. Длинные уши его отвисают, комами сваливается густая шерсть, а сзади болтается толстый курдюк, в котором скопляется большой запас сала. Баран дает киргизу материал для жилища: войлоком, скатанным из овечьей шерсти, покрывает киргиз решетчатый остов своей юрты. Летом войлок не пропускает палящих лучей солнца, а зимой защищает от холода и снежных метелей. Баран же дает киргизу шерсть, из которой выделываются домотканые шерстяные ткани и шьются одежды, непроницаемые для дождей и ветров. Бараньи шкуры служат киргизу для выделки теплых зимних шуб и специальных сосудов, удобных для перевозки жидкостей. От барана же получает киргиз и главные продукты питания: из баранины он делает шурпу (суп) и праздничный биш-бармак. Но еще ценнее, чем мясо, для киргизов баранье сало, которое жарят, а иногда даже кладут в чай. Овец доят, изготовляя знаменитый айран, из их молока делают масло и сыр – крут. Наконец, овца служит и главным источником средств для приобретения различных товаров – ситца, соли, сахара. Овца согревает, одевает и кормит киргиза.
Пронзительный лай собак известил о прибытии остальной части экспедиции и красноармейцев. Отряд красноармейцев, сопровождавший нас, отсюда должен был вернуться обратно в Учкурган. Абдурахман вышел приветствовать «большого урус-адам». Через полчаса в двух юртах уничтожалось все приготовленное для ужина.
В нашей юрте Абдурахман, засучив рукава, руками (вилок здесь не полагается) рвал баранину и резал ее на деревянной тарелке, а мы уничтожали ее. Хотя женщины и присутствовали при этом, но принимать участие в общей трапезе с мужчинами для них считается неприличным. Их, как правило, не угощают и они обыкновенно пользуются только объедками после мужчин. Какая несправедливость. Женщина – основной работник в киргизской семье, а в правовом отношении она в той же семье последний человек, обреченный на такую долю с самого детства. Когда рождается мальчик, во всем ауле происходят торжества, и, наоборот, когда рождается девочка, то этот факт обходят молчанием.
Ужин кончился, и мы стали располагаться ко сну. Догорел кизяк в очаге, и сквозь круглое отверстие вверху юрты синело темное памирское небо и сверкали крупные звезды.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЭКСПЕДИЦИЯ НА РАСПУТЬЕ
ЭКЗАМЕН НЕРВАМ
ПО СЛЕДАМ РАЗВЕДКИ
Вдалеке, поднимая столбы пыли и наполняя долину блеянием, шло стадо овец. Баран для киргиза – это почти все. Сам по себе с виду баран неказист. Длинные уши его отвисают, комами сваливается густая шерсть, а сзади болтается толстый курдюк, в котором скопляется большой запас сала. Баран дает киргизу материал для жилища: войлоком, скатанным из овечьей шерсти, покрывает киргиз решетчатый остов своей юрты. Летом войлок не пропускает палящих лучей солнца, а зимой защищает от холода и снежных метелей. Баран же дает киргизу шерсть, из которой выделываются домотканые шерстяные ткани и шьются одежды, непроницаемые для дождей и ветров. Бараньи шкуры служат киргизу для выделки теплых зимних шуб и специальных сосудов, удобных для перевозки жидкостей. От барана же получает киргиз и главные продукты питания: из баранины он делает шурпу (суп) и праздничный биш-бармак. Но еще ценнее, чем мясо, для киргизов баранье сало, которое жарят, а иногда даже кладут в чай. Овец доят, изготовляя знаменитый айран, из их молока делают масло и сыр – крут. Наконец, овца служит и главным источником средств для приобретения различных товаров – ситца, соли, сахара. Овца согревает, одевает и кормит киргиза.
Пронзительный лай собак известил о прибытии остальной части экспедиции и красноармейцев. Отряд красноармейцев, сопровождавший нас, отсюда должен был вернуться обратно в Учкурган. Абдурахман вышел приветствовать «большого урус-адам». Через полчаса в двух юртах уничтожалось все приготовленное для ужина.
В нашей юрте Абдурахман, засучив рукава, руками (вилок здесь не полагается) рвал баранину и резал ее на деревянной тарелке, а мы уничтожали ее. Хотя женщины и присутствовали при этом, но принимать участие в общей трапезе с мужчинами для них считается неприличным. Их, как правило, не угощают и они обыкновенно пользуются только объедками после мужчин. Какая несправедливость. Женщина – основной работник в киргизской семье, а в правовом отношении она в той же семье последний человек, обреченный на такую долю с самого детства. Когда рождается мальчик, во всем ауле происходят торжества, и, наоборот, когда рождается девочка, то этот факт обходят молчанием.
Ужин кончился, и мы стали располагаться ко сну. Догорел кизяк в очаге, и сквозь круглое отверстие вверху юрты синело темное памирское небо и сверкали крупные звезды.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НА ШТУРМ ПИКА ЛЕНИНА
ЭКСПЕДИЦИЯ НА РАСПУТЬЕ
Итак, мы на «крыше мира». Мы находимся в северо-западном углу Памирского нагорья. Из Алайской долины с севера на Памир можно попасть, преодолев гигантский снежный массив Заалайского хребта, перевалами Кизил-Арт, Терс-Arap и другими, менее известными перевалами. Перевал Кизил-Арт расположен в восточной части Заалайского хребта на высоте 4 200 м, он является наиболее доступным, перевалом, так как через него проходит Большая Памирская дорога. Пожалуй, самым низким по высоте переходом на Памире с севера является Терс-Агар, которым мы и перевалили.
Не менее гигантским хребтом, по размерам почти не уступающим Заалайскому, а по высоте даже превосходящим его, является Западный хребет, запирающий Памир с запада и проходящий как бы в меридианальном направлении через всю «неизвестную» область, расшифрованную экспедицией 1928 г. В самом углу между Западным и Заалайским хребтами, в долине реки Мук-Су, в живописном зеленом оазисе расположилось урочище памирских киргизов Алтын-Мазар. Здесь в 1928 г. советско-германская экспедиция закончила свою работу, пройдя сюда открытым ею величайшим в мире ледником Федченко. Сейчас Алтын-Мазар и долина реки Мук-Су раскинулись у нас под ногами. Наш лагерь был в юртах на Терс-Агаре, находящемся на 800 м выше Алтын-Мазара. Долина реки Мук-Су в этом месте имеет ширину до 1,5 – 2 км. Сама река берет начало из конца ледника Федченко, видимого с Алтын-Мазара, и принимает 3 реки: Саук-Сай, несущий с ледников Заалайского хребта свои красные воды, так сходные по цвету с водами Кизил-Су, реки, идущей от пика Ленина вдоль хребта в южном направлении; другая река с прозрачной белой водой – Каинды, и еще юго-восточнее в Мук-Су впадает река Белянд-Киик. В самом центре Заалайского хребта находится его высочайшая вершина—пик Ленина, путь к которому шел по долине реки Саук-Сай. И долина, и река на всех картах помечены только точками, а это значит, что топографы в долине даже не были, а нанесли ее на карту по рассказам местных жителей.
При продвижении вверх наша группа вместе с топографами должна была выполнить научно-практическую задачу – нанести на карты этот район и таким образом расшифровать предпоследнее «белое пятно» Западного Памира.
Во вторую очередь была намечена задача восхождения на высшую точку Западного хребта и высочайшую вершину Советского союза, на пик Гармо.
Путь в Гармо был совершенно неизвестен. С юга, от ледника Федченко, он был недоступен, что доказали бесплодные попытки немцев-альпинистов, пытавшихся найти подступ еще в 1928 г. С севера его отделяли от нас 3 вершины – Сандал, Мус-Джилга и Шальбе. Оставалось два пути с востока или с запада. Оба пути были совершенно не исследованы. С запада можно было идти по реке Гармо, берущей начало в ледниках-гигантах, но все это было весьма условно по точности данных. Этот район так же, как район Саук-Сая, нанесен на карту пунктиром и, с восхождением на Гармо последнее «белое пятно» Памира было определено и посредством научных приборов нанесено на карту. Один из этих путей и было поручено исследовать топографу Герасимову, который не выполнил задания в виду непроходимости рек. Все это заставило нас заняться районом реки Саук-Сай и пиком Ленина более подробно, нежели восхождением на Гармо. Московские планы в основном уже известны читателю; они заключались в том, чтобы подняться по реке Саук-Сай и по ущелью проникнуть к ее истокам; затем по леднику взойти сначала на седловину, а потом и на пик Ленина, дав подробную карту всей местности. Кроме того, надо было проникнуть к Гармо с востока от ледника Федченко, через боковой ледник, предварительно преодолев многоводную реку Мук-Су.
На Памире все наши московские наметки оказались нереальными и пришлось сообразно новым условиям выработать новый план.
Геологическая группа вместе с нашими топографами работала где-то далеко, около Танымаса, и обещала прибыть сюда дней через 10, т.е. к 20 августа. Таким образом, наша группа оказалась перед необследованным подступом к пику Гармо, к которому преграждали путь многоводная река Мук-Су, и перед необследованным путем к пику Ленина, преграждаемым также многоводным Саук-Саем.
Какие бы то ни было базы по Саук-Саю, обещанные геологами, отсутствовали, кроме того, мы должны были сидеть 8—10 дней на перевале и ждать, пока явятся геологи, ничего не делая и проедая запасы продовольствия, и без того очень ограниченные. Вот почему мы тут же, решили геологов не ждать и немедленно приступить к разведывательной работе. Крыленко и Бархаш должны отправиться по Саук-Саю для исследования пути к пику Ленина, а Никитин вместе с одним из работников геологической группы обязан найти брод и форсировать Мук-Су, пройти по леднику Федченко и дать картину бокового ледника, по которому предполагалось сделать восхождение на пик Гармо.
Не менее гигантским хребтом, по размерам почти не уступающим Заалайскому, а по высоте даже превосходящим его, является Западный хребет, запирающий Памир с запада и проходящий как бы в меридианальном направлении через всю «неизвестную» область, расшифрованную экспедицией 1928 г. В самом углу между Западным и Заалайским хребтами, в долине реки Мук-Су, в живописном зеленом оазисе расположилось урочище памирских киргизов Алтын-Мазар. Здесь в 1928 г. советско-германская экспедиция закончила свою работу, пройдя сюда открытым ею величайшим в мире ледником Федченко. Сейчас Алтын-Мазар и долина реки Мук-Су раскинулись у нас под ногами. Наш лагерь был в юртах на Терс-Агаре, находящемся на 800 м выше Алтын-Мазара. Долина реки Мук-Су в этом месте имеет ширину до 1,5 – 2 км. Сама река берет начало из конца ледника Федченко, видимого с Алтын-Мазара, и принимает 3 реки: Саук-Сай, несущий с ледников Заалайского хребта свои красные воды, так сходные по цвету с водами Кизил-Су, реки, идущей от пика Ленина вдоль хребта в южном направлении; другая река с прозрачной белой водой – Каинды, и еще юго-восточнее в Мук-Су впадает река Белянд-Киик. В самом центре Заалайского хребта находится его высочайшая вершина—пик Ленина, путь к которому шел по долине реки Саук-Сай. И долина, и река на всех картах помечены только точками, а это значит, что топографы в долине даже не были, а нанесли ее на карту по рассказам местных жителей.
При продвижении вверх наша группа вместе с топографами должна была выполнить научно-практическую задачу – нанести на карты этот район и таким образом расшифровать предпоследнее «белое пятно» Западного Памира.
Во вторую очередь была намечена задача восхождения на высшую точку Западного хребта и высочайшую вершину Советского союза, на пик Гармо.
Путь в Гармо был совершенно неизвестен. С юга, от ледника Федченко, он был недоступен, что доказали бесплодные попытки немцев-альпинистов, пытавшихся найти подступ еще в 1928 г. С севера его отделяли от нас 3 вершины – Сандал, Мус-Джилга и Шальбе. Оставалось два пути с востока или с запада. Оба пути были совершенно не исследованы. С запада можно было идти по реке Гармо, берущей начало в ледниках-гигантах, но все это было весьма условно по точности данных. Этот район так же, как район Саук-Сая, нанесен на карту пунктиром и, с восхождением на Гармо последнее «белое пятно» Памира было определено и посредством научных приборов нанесено на карту. Один из этих путей и было поручено исследовать топографу Герасимову, который не выполнил задания в виду непроходимости рек. Все это заставило нас заняться районом реки Саук-Сай и пиком Ленина более подробно, нежели восхождением на Гармо. Московские планы в основном уже известны читателю; они заключались в том, чтобы подняться по реке Саук-Сай и по ущелью проникнуть к ее истокам; затем по леднику взойти сначала на седловину, а потом и на пик Ленина, дав подробную карту всей местности. Кроме того, надо было проникнуть к Гармо с востока от ледника Федченко, через боковой ледник, предварительно преодолев многоводную реку Мук-Су.
На Памире все наши московские наметки оказались нереальными и пришлось сообразно новым условиям выработать новый план.
Геологическая группа вместе с нашими топографами работала где-то далеко, около Танымаса, и обещала прибыть сюда дней через 10, т.е. к 20 августа. Таким образом, наша группа оказалась перед необследованным подступом к пику Гармо, к которому преграждали путь многоводная река Мук-Су, и перед необследованным путем к пику Ленина, преграждаемым также многоводным Саук-Саем.
Какие бы то ни было базы по Саук-Саю, обещанные геологами, отсутствовали, кроме того, мы должны были сидеть 8—10 дней на перевале и ждать, пока явятся геологи, ничего не делая и проедая запасы продовольствия, и без того очень ограниченные. Вот почему мы тут же, решили геологов не ждать и немедленно приступить к разведывательной работе. Крыленко и Бархаш должны отправиться по Саук-Саю для исследования пути к пику Ленина, а Никитин вместе с одним из работников геологической группы обязан найти брод и форсировать Мук-Су, пройти по леднику Федченко и дать картину бокового ледника, по которому предполагалось сделать восхождение на пик Гармо.
ЭКЗАМЕН НЕРВАМ
На следующий день, рано утром, оседлав лошадей, я и Афанасий, работник геологической группы, выехали по направлению к Алтын-Мазару. Продовольствия было взято на 3 дня. Спуск к Алтын Мазару был чрезвычайно крут, и тропинка петлевыми зигзагами через 1,5 часа привела нас в урочище.
Алтын-Мазар – это киргизское становище, но уже не из юрт, а из солидных каменных жилых помещений, обнесенных глинебитными стенами. Лишь несколько юрт стояло среди урочища, напоминая о кочевом прошлом населения. Площадка, на которой расположилось урочище, была 2,5 км длиной и с 1 км шириной. На полях, где ячмень был уже убран, пасся скот: коровы, яки, лошади и верблюды. Высокая сочная трава еще не была убрана и приятно ласкала взор. Многочисленные арыки, бороздившие этот живописный оазис во всех направлениях, создали на огромной высоте, в долине, сплошь покрытой песком и галькой, роскошный участок, дающий приют многим десяткам трудолюбивых киргизов.
Алтын-Мазар в точном переводе с киргизского языка значит «золотая могила». Река Мук-Су издавна считается могилой золота. Афанасий, человек уже немолодой и притом старый старатель по золоту, рассказал мне, что реки Саук-Сай и Мук-Су несут в своем песке не мало золота и что давно уже киргизы-старатели промывают песок этих рек в допотопных станках простыми черпаками. Раньше, да, пожалуй, отчасти и теперь, киргиз-старатель сплавляет это золото в Китай через «ловких» людей, которые наживают на этом деле огромные состояния.
Неподалеку отсюда, вверх по течению реки Саук-Сай, в долине Джургучак еще до революции начал «большое дело» по добыче золота какой-то царский чиновник-авантюрист. Для развития добычи золота он испрашивал кредиты у государства, но революция не дала развернуться этому «теплому» делу, и оно не пошло дальше строительства жилых бараков на Джургучаке.
На возможность развития золотого дела в этом районе обратил внимание Всесоюзный геолком, и геологическая группа нашей экспедиции по заданию Геолкома должна была установить: могут ли иметь промышленное значение разработки золотоносных месторождений по долинам рек Мук-Су, Саук-Сай и Танымаса.
Сейчас, когда вся долина видна нам весьма отчетливо, невольно думается, как бы эта могила золота, уже ставшая могилой ученого Ф.Ф. Рогова, чуть не ставшая могилой топографа Герасимова, не стала и нашей могилой. Чем черт не шутит.
Десятый раз мне вспоминается гибель Рогова. Афанасий, видевший гибель Рогова и ездивший потом искать его труп, все время напоминает мне, что памирские реки злы и жертв своих не возвращают. Киргизы, узнавшие о нашем намерении, все наперебой убедительно просят нас оставить опасную затею, определяя реку как «яман-су», что значит – злая воля. Как дико Мук-Су унесла Рогова и оторвала от экспедиции ценнейшего ученого. Вместе с другой участницей экспедиции, геологичкой, Рогов отправился вниз по реке Мук-Су к леднику Мушкетова. Кончив работу, они возвращались к своей главной стоянке. Навстречу им из лагеря выехали два товарища. Бурная многоводная река Мук-Су разделяла их.
В период максимального таяния ледников реки становятся недоступными. Такими периодами для Памира бывают конец июля и первая половина августа. О мостах через памирские реки не может быть и речи. Их некому и не из чего строить, а если их и построят, то в первое же половодье мосты будут снесены. Общепринятой переправой через эти реки является переправа в брод рано утром, когда вода с ледников еще не начинает прибывать. К тому же реки не глубоки и редко глубина их достигает 1,5 м. Но зато течение рек так сильно, что даже киргизские лошади, так привыкшие ко всякого рода переправам, и те иной раз не в состоянии устоять против бешеного течения.
Когда Рогов и его сотрудница начали переправляться с берега, на котором производили работу, и въехали в воду, их обоих сорвало и закрутило течением. Спутница успела, однако, броситься в воду с седла и ее вынесло на остров посредине реки. Лишь поздно вечером ее оттуда сняли арканом, а лошадь ее погибла, разбитая о камни. Не то было с Роговым. И он и лошадь успели выплыть на мелкое место, но измученная лошадь уже не могла больше держаться на ногах и легла в воду, еле переводя дыхание. Федор Федорович Рогов, растерявшись, стоял над ней и ждал когда она встанет, чтобы вместе выбраться на берег, бывший всего в 2-3 м. К несчастью, к моменту, когда лошадь встала, ему пришла в голову нелепая мысль сесть на нее. Он сел, вставил ноги в стремена седла, но лошадь упала снова и на этот раз вместе с Роговым, при чем он не мог выпутаться из стремян, и течение опять подхватило свою жертву и вынесло в самую стремнину. Стоявшие на этой стороне только видели, как река, будто играя со своей жертвой, показала лошадь два раза: один раз вверх ногами, а другой раз всплыла спина, но седло было пусто, Рогов исчез. Ударила ли его лошадь, ударило ли его о камни, как он освободился от погубивших его стремян, – осталось неизвестным. Лошадь всплыла несколько ниже, а Рогов уже больше не показывался. Три дня искали товарищи его труп и не нашли.
Несколько позже чуть было так же не случилось с Герасимовым, рассказывает Афанасий: – я тогда с ним пытался перейти Мук-Су. Лошадь его сбило течением с ног, а он, не будь трусом, тотчас же соскочил в воду и его несколько поволокло, покрутило и прибило к берегу. «Странное чувство было при этом, говорит после купанья Герасимов: – напор воды чрезвычайно силен. Пытаешься противиться ему и цепляешься руками и ногами за дно, ищешь камни покрупней. Но за что бы ни схватился, вода тащит дальше, камень выворачивается и начинает катиться по галечному дну и волочить за собой попадающиеся на пути камни и гальку. Кажется, что все дно подвижно. Опоры нет никакой. Ощущение самое отвратительное и больше всего боязно, чтобы не ударило головой о какой-нибудь большой камень или не вынесло бы в стремнину и не закрутило бы в водоворот, оттуда уже не выберешься».
Под впечатлением этих сообщений и предупреждений киргизов мои нервы при виде 13 рукавов 3 рек, полных водой, через которые предстояло переправиться, пришли в сильное возбуждение. «Но ведь нужно выполнение плана важных работ экспедиции, – думал я, – значит надо использовать все возможности и найти брод».
Самым лучшим временем, когда воды в реках бывает всего меньше, – это часов до 11—12 дня. К полудню таяние ледников бывает уже значительным, и вода сильно начинает прибывать, достигая максимального подъема к 4—5 час. вечера, после чего она медленно начинает спадать. Сумерек на Памире не бывает, после заката солнца ночь спускается почти тотчас же, и если опоздать и остаться за такой рекой, то можно подвергнуться весьма большому и ненужному риску.
В первый же день я с Афанасием мог быть к 9 час. утра уже около первого препятствия, около первого из трех рукавов красной, глубокой и злой реки Саук-Сая. Начав далеко снизу, мы с 0,5 км ехали вдоль правого берега рукава, при каждом удобном случае пытаясь спустить лошадей в воду. Наконец, по гребешку волн определили мелкое место и решили ехать.
Лошади, сильно дрожа, прядут ушами и всем корпусом наклоняются против течения. Смотреть на воду не рекомендуется. Река стремительно несет свои воды вниз, а иной раз переплескивается через гриву лошади. Ориентироваться невозможно. Вода очень мутная, и дна не видно. Мы уже не беспокоились, что в ботинках полно воды, что вода заливает куржумы у седла и что мы вымокли до половины. Это не беда. Лишь бы не сшибло.
Камни с грохотом срываются с места, ударяются друг о друга, и эхо их перестукивания, как канонада далекой артиллерийской перестрелки, отдается по воде.
Нервы напряжены до крайности. Мысли работают в одном направлении: лишь бы не сшибло, лишь бы не ударило. Первый рукав благополучно был пройден. Метров через десять виднелся второй, более широкий и более сильный. Раз десять пытались мы спуститься в реку на гребешок, исследовать ее глубину длинной палкой и найти брод. Ехать было невозможно – везде было глубоко.
Афанасий поехал было, но волна, перекинувшаяся через гриву лошади, сбила лошадь и она с трудом выправилась и выскочила на берег. Сам Афанасий почти весь вымок и в таком виде был очень комичен. Было уже 11 час. Вода начала прибывать, а впереди еще два рукава Саук-Сая, 3 рукава Каинды и, вероятно рукавов 12 Мук-Су. Можно, пожалуй, так заехать, что вода не пропустит обратно.
«Ну что ж, Афанасий, едем обратно», – сказал я посиневшему от холода товарищу.
Решили на сегодня вернуться в Алтын-Мазар.
На следующий день выехали еще раньше. Правда, Саук-Сай имел уже не 3 рукава, а 4, но мы сравнительно легко миновали все их, отметив места переправы каменными пирамидами на берегах. Впереди Каинда. Эта река несет свои прозрачно-чистые воды с перевала Каинды, находящегося где-то слева от нас и поднимающегося на 5000 м над уровнем моря.
По Каинде переправляться было легко. Река неглубока, а дно отчетливо видно и можно прекрасно ориентироваться. Скоро мы миновали ее 3 рукава и остановились перед большим пространством нескольких довольно широких рукавов пепельного цвета реки Мук-Су, текущей в мелких берегах. Проехав вдоль 1,5 км, мыс трудом переправились через 4 рукава. Невдалеке, на другой стороне, виднеется язык ледника Федченко, а на этой стороне большим углом выступала скала, и река, прибившись к ней, загородила наш дальнейший путь вверх по ее течению.
Времени только осталось для того, чтобы своевременно успеть вернуться обратно, что мы и поспешили сделать.
В Алтын-Мазаре нас ждал вестовой от «аксакала» Крыленко с приказом подняться и доложить о результатах работы. Удивившись их столь долгому сидению в Терс-Агаре, я пешком пошел наверх с расчетом, чтобы к ночи вернуться обратно.
Поднявшись, я рассказал о своих неудачах и заверил товарищей, что завтра мы обязательно будем на той стороне Мук-Су. Оказывается, товарищи следили за долиной в бинокль с Терс-Агара и одно время определенно думали, что мы переправились на тот берег Мук-Су, но скоро они с большим огорчением заменили, что это были не мы, а просто камни.
Луна ярко светила, и небо звездным шатром опиралось на снежные вершины трех гигантов и гребень Терс-Агара, когда я спускался обратно в долину. Как-то холодно и жутко было одному очутиться во власти ночи и тихих веяний легких ветров с долины. Мук-Су желтоватыми змейками вилась по долине, освещаемой луной.
Что-то будет завтра? Неужели мы не одолеем упрямой речушки?
Афанасий уже спал, когда я пришел. И мне пришлось тут же в мазанке рядом с ним прикорнуть до утра.
Утром купались. Воды немного, но течение чертовски сильно. Чувствуешь, как лошади осторожно поднимают ноги и переставляют их, щупая неровное каменистое дно. Не удержись лошадь, стань она на предательский камень или споткнись, вода воспользуется этой слабостью, завертит, и «золотая могила» станет твоей могилой.
Смелость города берет, – говорит пословица. Сильным и скорым напором мы миновали а общей сложности 14 рукавов, но 9-й рукав Мук-Су, очевидно основной, дальше нас не пустил. А минуя его, победим Мук-Су. Здесь река, видимо, решила дать основательный бой. Она разлилась до 15 – 20 м, а противоположный берег круто обрывался в реку, ежеминутно обваливаясь. Место глубокое. Река была не бурлива и спокойна, но в спокойствии этом чувствовалась неимоверная сила, и глубина сразу же покрыла бы лошадь вместе с седоком. Нашли было одно место с гребешком, но добравшись до середины, палкой определили обрыв, лошади захрапели и нервно стали плескать водой, переступая передними ногами.
Вода стремительно проносится вниз, и при взгляде на реку кажется, что начинает как-то плавно, но с неизмеримо большой скоростью относить кверху. Это первые признаки головокружения.
После 3 дней упорной борьбы с рекой все же последняя оказалась победительницей. Но эти дни борьбы с Мук-Су дали нам богатый опыт в изучении горных рек и основательно закалили наши нервы для последующих переправ.
К вечеру 14 августа мы были наверху, на Терс-Агаре, и застали там уже только «мальцов», ждавших нас и готовившихся к выступлению по долине реки Саук-Сая к подступам пика Ленина; Крыленко и Бархаш ушли вперед на разведку.
Алтын-Мазар – это киргизское становище, но уже не из юрт, а из солидных каменных жилых помещений, обнесенных глинебитными стенами. Лишь несколько юрт стояло среди урочища, напоминая о кочевом прошлом населения. Площадка, на которой расположилось урочище, была 2,5 км длиной и с 1 км шириной. На полях, где ячмень был уже убран, пасся скот: коровы, яки, лошади и верблюды. Высокая сочная трава еще не была убрана и приятно ласкала взор. Многочисленные арыки, бороздившие этот живописный оазис во всех направлениях, создали на огромной высоте, в долине, сплошь покрытой песком и галькой, роскошный участок, дающий приют многим десяткам трудолюбивых киргизов.
Алтын-Мазар в точном переводе с киргизского языка значит «золотая могила». Река Мук-Су издавна считается могилой золота. Афанасий, человек уже немолодой и притом старый старатель по золоту, рассказал мне, что реки Саук-Сай и Мук-Су несут в своем песке не мало золота и что давно уже киргизы-старатели промывают песок этих рек в допотопных станках простыми черпаками. Раньше, да, пожалуй, отчасти и теперь, киргиз-старатель сплавляет это золото в Китай через «ловких» людей, которые наживают на этом деле огромные состояния.
Неподалеку отсюда, вверх по течению реки Саук-Сай, в долине Джургучак еще до революции начал «большое дело» по добыче золота какой-то царский чиновник-авантюрист. Для развития добычи золота он испрашивал кредиты у государства, но революция не дала развернуться этому «теплому» делу, и оно не пошло дальше строительства жилых бараков на Джургучаке.
На возможность развития золотого дела в этом районе обратил внимание Всесоюзный геолком, и геологическая группа нашей экспедиции по заданию Геолкома должна была установить: могут ли иметь промышленное значение разработки золотоносных месторождений по долинам рек Мук-Су, Саук-Сай и Танымаса.
Сейчас, когда вся долина видна нам весьма отчетливо, невольно думается, как бы эта могила золота, уже ставшая могилой ученого Ф.Ф. Рогова, чуть не ставшая могилой топографа Герасимова, не стала и нашей могилой. Чем черт не шутит.
Десятый раз мне вспоминается гибель Рогова. Афанасий, видевший гибель Рогова и ездивший потом искать его труп, все время напоминает мне, что памирские реки злы и жертв своих не возвращают. Киргизы, узнавшие о нашем намерении, все наперебой убедительно просят нас оставить опасную затею, определяя реку как «яман-су», что значит – злая воля. Как дико Мук-Су унесла Рогова и оторвала от экспедиции ценнейшего ученого. Вместе с другой участницей экспедиции, геологичкой, Рогов отправился вниз по реке Мук-Су к леднику Мушкетова. Кончив работу, они возвращались к своей главной стоянке. Навстречу им из лагеря выехали два товарища. Бурная многоводная река Мук-Су разделяла их.
В период максимального таяния ледников реки становятся недоступными. Такими периодами для Памира бывают конец июля и первая половина августа. О мостах через памирские реки не может быть и речи. Их некому и не из чего строить, а если их и построят, то в первое же половодье мосты будут снесены. Общепринятой переправой через эти реки является переправа в брод рано утром, когда вода с ледников еще не начинает прибывать. К тому же реки не глубоки и редко глубина их достигает 1,5 м. Но зато течение рек так сильно, что даже киргизские лошади, так привыкшие ко всякого рода переправам, и те иной раз не в состоянии устоять против бешеного течения.
Когда Рогов и его сотрудница начали переправляться с берега, на котором производили работу, и въехали в воду, их обоих сорвало и закрутило течением. Спутница успела, однако, броситься в воду с седла и ее вынесло на остров посредине реки. Лишь поздно вечером ее оттуда сняли арканом, а лошадь ее погибла, разбитая о камни. Не то было с Роговым. И он и лошадь успели выплыть на мелкое место, но измученная лошадь уже не могла больше держаться на ногах и легла в воду, еле переводя дыхание. Федор Федорович Рогов, растерявшись, стоял над ней и ждал когда она встанет, чтобы вместе выбраться на берег, бывший всего в 2-3 м. К несчастью, к моменту, когда лошадь встала, ему пришла в голову нелепая мысль сесть на нее. Он сел, вставил ноги в стремена седла, но лошадь упала снова и на этот раз вместе с Роговым, при чем он не мог выпутаться из стремян, и течение опять подхватило свою жертву и вынесло в самую стремнину. Стоявшие на этой стороне только видели, как река, будто играя со своей жертвой, показала лошадь два раза: один раз вверх ногами, а другой раз всплыла спина, но седло было пусто, Рогов исчез. Ударила ли его лошадь, ударило ли его о камни, как он освободился от погубивших его стремян, – осталось неизвестным. Лошадь всплыла несколько ниже, а Рогов уже больше не показывался. Три дня искали товарищи его труп и не нашли.
Несколько позже чуть было так же не случилось с Герасимовым, рассказывает Афанасий: – я тогда с ним пытался перейти Мук-Су. Лошадь его сбило течением с ног, а он, не будь трусом, тотчас же соскочил в воду и его несколько поволокло, покрутило и прибило к берегу. «Странное чувство было при этом, говорит после купанья Герасимов: – напор воды чрезвычайно силен. Пытаешься противиться ему и цепляешься руками и ногами за дно, ищешь камни покрупней. Но за что бы ни схватился, вода тащит дальше, камень выворачивается и начинает катиться по галечному дну и волочить за собой попадающиеся на пути камни и гальку. Кажется, что все дно подвижно. Опоры нет никакой. Ощущение самое отвратительное и больше всего боязно, чтобы не ударило головой о какой-нибудь большой камень или не вынесло бы в стремнину и не закрутило бы в водоворот, оттуда уже не выберешься».
Под впечатлением этих сообщений и предупреждений киргизов мои нервы при виде 13 рукавов 3 рек, полных водой, через которые предстояло переправиться, пришли в сильное возбуждение. «Но ведь нужно выполнение плана важных работ экспедиции, – думал я, – значит надо использовать все возможности и найти брод».
Самым лучшим временем, когда воды в реках бывает всего меньше, – это часов до 11—12 дня. К полудню таяние ледников бывает уже значительным, и вода сильно начинает прибывать, достигая максимального подъема к 4—5 час. вечера, после чего она медленно начинает спадать. Сумерек на Памире не бывает, после заката солнца ночь спускается почти тотчас же, и если опоздать и остаться за такой рекой, то можно подвергнуться весьма большому и ненужному риску.
В первый же день я с Афанасием мог быть к 9 час. утра уже около первого препятствия, около первого из трех рукавов красной, глубокой и злой реки Саук-Сая. Начав далеко снизу, мы с 0,5 км ехали вдоль правого берега рукава, при каждом удобном случае пытаясь спустить лошадей в воду. Наконец, по гребешку волн определили мелкое место и решили ехать.
Лошади, сильно дрожа, прядут ушами и всем корпусом наклоняются против течения. Смотреть на воду не рекомендуется. Река стремительно несет свои воды вниз, а иной раз переплескивается через гриву лошади. Ориентироваться невозможно. Вода очень мутная, и дна не видно. Мы уже не беспокоились, что в ботинках полно воды, что вода заливает куржумы у седла и что мы вымокли до половины. Это не беда. Лишь бы не сшибло.
Камни с грохотом срываются с места, ударяются друг о друга, и эхо их перестукивания, как канонада далекой артиллерийской перестрелки, отдается по воде.
Нервы напряжены до крайности. Мысли работают в одном направлении: лишь бы не сшибло, лишь бы не ударило. Первый рукав благополучно был пройден. Метров через десять виднелся второй, более широкий и более сильный. Раз десять пытались мы спуститься в реку на гребешок, исследовать ее глубину длинной палкой и найти брод. Ехать было невозможно – везде было глубоко.
Афанасий поехал было, но волна, перекинувшаяся через гриву лошади, сбила лошадь и она с трудом выправилась и выскочила на берег. Сам Афанасий почти весь вымок и в таком виде был очень комичен. Было уже 11 час. Вода начала прибывать, а впереди еще два рукава Саук-Сая, 3 рукава Каинды и, вероятно рукавов 12 Мук-Су. Можно, пожалуй, так заехать, что вода не пропустит обратно.
«Ну что ж, Афанасий, едем обратно», – сказал я посиневшему от холода товарищу.
Решили на сегодня вернуться в Алтын-Мазар.
На следующий день выехали еще раньше. Правда, Саук-Сай имел уже не 3 рукава, а 4, но мы сравнительно легко миновали все их, отметив места переправы каменными пирамидами на берегах. Впереди Каинда. Эта река несет свои прозрачно-чистые воды с перевала Каинды, находящегося где-то слева от нас и поднимающегося на 5000 м над уровнем моря.
По Каинде переправляться было легко. Река неглубока, а дно отчетливо видно и можно прекрасно ориентироваться. Скоро мы миновали ее 3 рукава и остановились перед большим пространством нескольких довольно широких рукавов пепельного цвета реки Мук-Су, текущей в мелких берегах. Проехав вдоль 1,5 км, мыс трудом переправились через 4 рукава. Невдалеке, на другой стороне, виднеется язык ледника Федченко, а на этой стороне большим углом выступала скала, и река, прибившись к ней, загородила наш дальнейший путь вверх по ее течению.
Времени только осталось для того, чтобы своевременно успеть вернуться обратно, что мы и поспешили сделать.
В Алтын-Мазаре нас ждал вестовой от «аксакала» Крыленко с приказом подняться и доложить о результатах работы. Удивившись их столь долгому сидению в Терс-Агаре, я пешком пошел наверх с расчетом, чтобы к ночи вернуться обратно.
Поднявшись, я рассказал о своих неудачах и заверил товарищей, что завтра мы обязательно будем на той стороне Мук-Су. Оказывается, товарищи следили за долиной в бинокль с Терс-Агара и одно время определенно думали, что мы переправились на тот берег Мук-Су, но скоро они с большим огорчением заменили, что это были не мы, а просто камни.
Луна ярко светила, и небо звездным шатром опиралось на снежные вершины трех гигантов и гребень Терс-Агара, когда я спускался обратно в долину. Как-то холодно и жутко было одному очутиться во власти ночи и тихих веяний легких ветров с долины. Мук-Су желтоватыми змейками вилась по долине, освещаемой луной.
Что-то будет завтра? Неужели мы не одолеем упрямой речушки?
Афанасий уже спал, когда я пришел. И мне пришлось тут же в мазанке рядом с ним прикорнуть до утра.
Утром купались. Воды немного, но течение чертовски сильно. Чувствуешь, как лошади осторожно поднимают ноги и переставляют их, щупая неровное каменистое дно. Не удержись лошадь, стань она на предательский камень или споткнись, вода воспользуется этой слабостью, завертит, и «золотая могила» станет твоей могилой.
Смелость города берет, – говорит пословица. Сильным и скорым напором мы миновали а общей сложности 14 рукавов, но 9-й рукав Мук-Су, очевидно основной, дальше нас не пустил. А минуя его, победим Мук-Су. Здесь река, видимо, решила дать основательный бой. Она разлилась до 15 – 20 м, а противоположный берег круто обрывался в реку, ежеминутно обваливаясь. Место глубокое. Река была не бурлива и спокойна, но в спокойствии этом чувствовалась неимоверная сила, и глубина сразу же покрыла бы лошадь вместе с седоком. Нашли было одно место с гребешком, но добравшись до середины, палкой определили обрыв, лошади захрапели и нервно стали плескать водой, переступая передними ногами.
Вода стремительно проносится вниз, и при взгляде на реку кажется, что начинает как-то плавно, но с неизмеримо большой скоростью относить кверху. Это первые признаки головокружения.
После 3 дней упорной борьбы с рекой все же последняя оказалась победительницей. Но эти дни борьбы с Мук-Су дали нам богатый опыт в изучении горных рек и основательно закалили наши нервы для последующих переправ.
К вечеру 14 августа мы были наверху, на Терс-Агаре, и застали там уже только «мальцов», ждавших нас и готовившихся к выступлению по долине реки Саук-Сая к подступам пика Ленина; Крыленко и Бархаш ушли вперед на разведку.
ПО СЛЕДАМ РАЗВЕДКИ
На Терс-Агаре Стах и Арик сообщили нам, что Крыленко и Бархаш с вершины горы Кулдован, высившейся над Терс-Агаром, в бинокль исследовали пики Ленина и Гармо и сделали вывод, что Гармо со стороны бокового ледника, с востока, с ледника Федченко совершенно неприступен. Гигантская снежная стена спускается на боковой ледник, и преодолеть это препятствие является делом нелегким. Значит, шансы восхождения на Гармо резко понизились, так как, по их мнению, оставался возможным лишь один путь – с запада по реке Гармо.
Я тоже поднялся на Кулдован и с высшей его точки долго исследовал в бинокль пути на пики Ленина и Гармо; по-моему, трудности восхождения на Гармо с востока были преувеличены. Во всяком случае, надо было этот путь исследовать, надо по нему пройти.
Завтра мы с караваном трогаемся вслед за разведчиками по Саук-Су. Значительную часть продовольствия мы все-таки оставили на Терс-Агаре на случай восхождения на Гармо.
Путь наш должен был проходить через продовольственную базу экспедиции Джургучак, урочище Джайлау-Борджок к Козгун-Токаю. В 1928 г. немцы, проходившие этим путем на лошадях по долине Саук-Сая, достигли в 2 дня Козгун-Токая. Но это было в сентябре, когда Саук-Сай не являлся препятствием. Сейчас же, в половине августа вода так разлилась, что ехать по долине не было никакой возможности, и приходилось вести караван через 4000-й перевал Кулдован.
С Терс-Агара нас тронулось 5 человек и 12 лошадей. Перевал был крутой. Вьюки то и дело сползали с лошадей, и буквально на каждом шагу приходилось их перевьючивать.
Наконец, мы достигли перевала. При въезде на перевальную лужайку раздался зловещий свист горной индейки, которую местные жители называют «улар»; свист был похож на завывание ветра в трубе в зимнюю ночь и произвел на нас жуткое впечатление. Но когда мы их увидели, то «мальцы» первыми сорвались с места с ружьями и открыли по птицам учащенную пальбу дробью. Улары не летят, они предпочитают бежать врассыпную и притом в гору. Ни один улар, конечно, не пострадал.
С перевала открылся чудный вид на всю долину Саук-Сая, которую в конце замыкал какой-то большой снежный пик. Начали спуск. Было очень круто, но хорошая тропа, проделанная геологической группой вплоть до самого Джургучака, несколько облегчала спуск. В середине, спуска, когда весь караван находился в самом опасном месте, где от малейшего неверного шага лошадь с седоком или вьюком могла покатиться по крутой осыпи, по рядам раздался дружный возглас удивления: «а-х, а-х, что это, кто это?».
Над нами в каких-нибудь 10 м летел, неслышно взмахивая крыльями, следя за нами хищным взглядом, по-видимому, кондор, так как на шее его мы заметили что-то вроде ожерелья. Размеры хищника очень удивили нас. Пока мы наблюдали за ним, он пролетел. Тогда только все встрепенулись и полезли в кобуры за револьверами. Винтовки снимать было сложно, лошадь могла не выдержать наших движений и скатиться по осыпи. Но пока мы возились, кондор спокойно свернул за гору, в ущелье.
После долгих мытарств, переправив вьючных лошадей через многоводный Кулдованский поток, мы очутились опять перед Саук-Саем, который также предстояло 2 раза переехать. Некоторые из нас принимали здесь первое «боевое крещение».
Впереди Семен, за ним я, затем все остальные сравнительно благополучно миновали 2 рукава реки. Правда, меня сбило с брода вьючная лошадь, но я, всплыв в глубоком месте, скоро выбрался на берег с обеими лошадьми, немного ниже того места, где выехали остальные. К вечеру достигли Джургучака, где и заночевали.
В суровом скалистом ущелье, покрытом редкими чахлыми березками, были разбросаны каменные мазанки б. золотых приисков, разрабатывавшихся до революции обанкротившимся в обществе и искавшим здесь в горах нового счастья царским дипломатом Поклевским-Козелем.
На базе нас встретил Михаил; Миша-отшельник, как его окрестил Крыленко, являлся сторожем ее и видимо благодушествовал здесь, загорая на солнце и охотясь за кийками (горными козлами).
У него была с собой приличная библиотека, в которой я отыскал сборник о Таджикистане и вечером с удовольствием прочел. Этот урок мне пригодился, так как я хотел знать страну, на территории которой мы находились.
Я тоже поднялся на Кулдован и с высшей его точки долго исследовал в бинокль пути на пики Ленина и Гармо; по-моему, трудности восхождения на Гармо с востока были преувеличены. Во всяком случае, надо было этот путь исследовать, надо по нему пройти.
Завтра мы с караваном трогаемся вслед за разведчиками по Саук-Су. Значительную часть продовольствия мы все-таки оставили на Терс-Агаре на случай восхождения на Гармо.
Путь наш должен был проходить через продовольственную базу экспедиции Джургучак, урочище Джайлау-Борджок к Козгун-Токаю. В 1928 г. немцы, проходившие этим путем на лошадях по долине Саук-Сая, достигли в 2 дня Козгун-Токая. Но это было в сентябре, когда Саук-Сай не являлся препятствием. Сейчас же, в половине августа вода так разлилась, что ехать по долине не было никакой возможности, и приходилось вести караван через 4000-й перевал Кулдован.
С Терс-Агара нас тронулось 5 человек и 12 лошадей. Перевал был крутой. Вьюки то и дело сползали с лошадей, и буквально на каждом шагу приходилось их перевьючивать.
Наконец, мы достигли перевала. При въезде на перевальную лужайку раздался зловещий свист горной индейки, которую местные жители называют «улар»; свист был похож на завывание ветра в трубе в зимнюю ночь и произвел на нас жуткое впечатление. Но когда мы их увидели, то «мальцы» первыми сорвались с места с ружьями и открыли по птицам учащенную пальбу дробью. Улары не летят, они предпочитают бежать врассыпную и притом в гору. Ни один улар, конечно, не пострадал.
С перевала открылся чудный вид на всю долину Саук-Сая, которую в конце замыкал какой-то большой снежный пик. Начали спуск. Было очень круто, но хорошая тропа, проделанная геологической группой вплоть до самого Джургучака, несколько облегчала спуск. В середине, спуска, когда весь караван находился в самом опасном месте, где от малейшего неверного шага лошадь с седоком или вьюком могла покатиться по крутой осыпи, по рядам раздался дружный возглас удивления: «а-х, а-х, что это, кто это?».
Над нами в каких-нибудь 10 м летел, неслышно взмахивая крыльями, следя за нами хищным взглядом, по-видимому, кондор, так как на шее его мы заметили что-то вроде ожерелья. Размеры хищника очень удивили нас. Пока мы наблюдали за ним, он пролетел. Тогда только все встрепенулись и полезли в кобуры за револьверами. Винтовки снимать было сложно, лошадь могла не выдержать наших движений и скатиться по осыпи. Но пока мы возились, кондор спокойно свернул за гору, в ущелье.
После долгих мытарств, переправив вьючных лошадей через многоводный Кулдованский поток, мы очутились опять перед Саук-Саем, который также предстояло 2 раза переехать. Некоторые из нас принимали здесь первое «боевое крещение».
Впереди Семен, за ним я, затем все остальные сравнительно благополучно миновали 2 рукава реки. Правда, меня сбило с брода вьючная лошадь, но я, всплыв в глубоком месте, скоро выбрался на берег с обеими лошадьми, немного ниже того места, где выехали остальные. К вечеру достигли Джургучака, где и заночевали.
В суровом скалистом ущелье, покрытом редкими чахлыми березками, были разбросаны каменные мазанки б. золотых приисков, разрабатывавшихся до революции обанкротившимся в обществе и искавшим здесь в горах нового счастья царским дипломатом Поклевским-Козелем.
На базе нас встретил Михаил; Миша-отшельник, как его окрестил Крыленко, являлся сторожем ее и видимо благодушествовал здесь, загорая на солнце и охотясь за кийками (горными козлами).
У него была с собой приличная библиотека, в которой я отыскал сборник о Таджикистане и вечером с удовольствием прочел. Этот урок мне пригодился, так как я хотел знать страну, на территории которой мы находились.