Со своим другом Эрнстом Шредером он держал себя по-приятельски, но в то же время между ними чувствовалось соперничество. Тяжелого на подъем аптекаря опасно недооценивать: хоть он и был тише воды ниже травы, тем не менее производил впечатление человека, привыкшего добиваться своего. Жена обращалась с ним не очень хорошо, постоянно над ним подшучивала, порой даже грубовато, но все равно поступала так, как хотел он. С Витольдом же она была до бесстыдства откровенна. Их многословные перепалки держали меня в напряжении: из тлеющей искры легко могло разгореться пламя.
Скарлетт и Вивиан, две кривляки! Неужели такие женщины нравились Витольду? Мы с Китти были совершенно другими: настоящие золушки. В сказках победителями выходят неудачники. А в жизни?
Я заснула лишь под утро и увидела очень похожий на явь сон. Я лежала в кровати, на которой не мешало бы сменить постельное белье. На голове у меня были отвратительные бигуди — такими я пользовалась в ранней молодости. На лице зеленела косметическая маска. Я была одета в самую неприглядную из своих ночных рубашек, от которой уже давным-давно избавилась. Комнату срочно требовалось проветрить. На полу стояла посуда с засохшими остатками еды, а зеркало было засижено мухами.
Я, Розмари Хирте, гнила и старилась, безуспешно пытаясь бороться с временем при помощи бигуди и маски.
Дверь распахнулась, и в комнату, танцуя, вошли Витольд, Эрнст, Китти, Скарлетт, Хильке, Беата и Вивиан, одетые словно для модной вечеринки. Все они были загорелыми (кроме Вивиан), подтянутыми, веселыми и довольными жизнью.
— У нас кое-что есть для тебя, — сказал добрый самаритянин Витольд и надел мне на голову венок из розмарина.
Это было слишком. Я с трудом пробормотала:
— Го… го… — но никак не могла вспомнить волшебное слово «гопля», так же, как Калиф Аист забыл заклинание «мутабор», а брат Али-Бабы — «сезам, откройся».
Но тут мне помогла Китти. Она подошла ко мне, опустилась на колени и шепнула на ухо спасительное «гопля!». Я громко повторила это слово — и под мою кровать покатились шесть голов. Китти, которая осталась цела и невредима, как следует проветрила комнату, взяла метлу и подмела комнату.
Старой метлой из хвороста она гнала перед собой головы, словно гнилые кочаны капусты. Загар на лицах мгновенно сменился мертвенной бледностью, более уместной в данном случае. Только лицо Вивиан, при жизни отличавшееся восковым оттенком, вдруг залил кроваво-красный румянец. Роса с венка густыми кровавыми каплями стекала мне на лоб и огненным ручейком бежала по нанесенной на лицо маске.
Я проснулась от собственного ужасного крика.
Глава 8
Скарлетт и Вивиан, две кривляки! Неужели такие женщины нравились Витольду? Мы с Китти были совершенно другими: настоящие золушки. В сказках победителями выходят неудачники. А в жизни?
Я заснула лишь под утро и увидела очень похожий на явь сон. Я лежала в кровати, на которой не мешало бы сменить постельное белье. На голове у меня были отвратительные бигуди — такими я пользовалась в ранней молодости. На лице зеленела косметическая маска. Я была одета в самую неприглядную из своих ночных рубашек, от которой уже давным-давно избавилась. Комнату срочно требовалось проветрить. На полу стояла посуда с засохшими остатками еды, а зеркало было засижено мухами.
Я, Розмари Хирте, гнила и старилась, безуспешно пытаясь бороться с временем при помощи бигуди и маски.
Дверь распахнулась, и в комнату, танцуя, вошли Витольд, Эрнст, Китти, Скарлетт, Хильке, Беата и Вивиан, одетые словно для модной вечеринки. Все они были загорелыми (кроме Вивиан), подтянутыми, веселыми и довольными жизнью.
— У нас кое-что есть для тебя, — сказал добрый самаритянин Витольд и надел мне на голову венок из розмарина.
Это было слишком. Я с трудом пробормотала:
— Го… го… — но никак не могла вспомнить волшебное слово «гопля», так же, как Калиф Аист забыл заклинание «мутабор», а брат Али-Бабы — «сезам, откройся».
Но тут мне помогла Китти. Она подошла ко мне, опустилась на колени и шепнула на ухо спасительное «гопля!». Я громко повторила это слово — и под мою кровать покатились шесть голов. Китти, которая осталась цела и невредима, как следует проветрила комнату, взяла метлу и подмела комнату.
Старой метлой из хвороста она гнала перед собой головы, словно гнилые кочаны капусты. Загар на лицах мгновенно сменился мертвенной бледностью, более уместной в данном случае. Только лицо Вивиан, при жизни отличавшееся восковым оттенком, вдруг залил кроваво-красный румянец. Роса с венка густыми кровавыми каплями стекала мне на лоб и огненным ручейком бежала по нанесенной на лицо маске.
Я проснулась от собственного ужасного крика.
Глава 8
Несмотря на сон, казавшийся недобрым предзнаменованием, я отправилась в путешествие. Мы выехали на двух машинах, махнув рукой на забывчивых супругов Моммсен.
Я оставила свой автомобиль в Ладенбурге, перед домом Витольда, и мы поехали в Шрисгейм, чтобы забрать Китти. Затем пришлось возвращаться обратно в Ладенбург за Шредерами, которые никак не могли собраться. Только после этого мы наконец-то смогли отправиться в путь. Витольд немного нервничал из-за всех этих проволочек.
Собирая чемодан, я еще раз внимательно изучила список, составленный Витольдом. В моем снаряжении полностью отсутствовали такие вещи, как фляжка, походный нож, толстые шерстяные носки и тренировочные штаны. Однако теперь, когда обстоятельства несколько изменились, возможно, ничего этого просто не понадобится. На всякий случай помимо спортивного костюма я прихватила еще и шелковую пижаму. У меня не хватало духу спросить, с кем мне придется делить комнату. Вскоре выяснилось, что, исходя из соображений экономии, мои товарищи решили зарезервировать двухместные номера для Шредеров и для нас с Китти и одноместный для Витольда (если, конечно, я не возражаю). Сказать, что я предпочла бы иметь отдельную комнату, было бы крайне бестактным, а мне вовсе не хотелось обижать Китти.
Мы выехали с утра и к обеду добрались до Виссембурга. Начались поиски пристанища. Витольд не был бы самим собой, если бы не взял в дорогу путеводитель с подробным описанием гостиниц. Он отметил крестиком отели, которые могли бы нам подойти, но оказалось, что все номера в них заняты. Тут подал голос Эрнст Шредер. Он сказал, что знает один конспиративный адрес. Правда, эта гостиница находилась не во Франции, а с немецкой стороны границы. Там мы без труда нашли свободные места. Виссембург был в пятнадцати минутах езды, и вечером мы решили выбраться туда, чтобы насладиться французской кухней.
Я распаковала вещи. Из окна открывался вид на виноградники. Моросил мелкий дождь, но воздух был удивительно теплым для этого времени года. Для начала мы заказали кофе и свежий яблочный пирог. Все пребывали в приподнятом настроении и решили, одевшись соответственно погоде, пойти прогуляться, не обращая внимания на дождь.
Я взяла с собой зонтик, Скарлетт последовала моему примеру. Остальные надели непромокаемые куртки.
Во время прогулки Витольд собирал лесные орехи и каштаны. Некоторые он великодушно отдавал нам с Китти, хотя у нас под ногами этого добра тоже хватало. Скарлетт от такого подарка отказалась.
— Мужчины всю жизнь остаются детьми, — заметила она. — Я не дала ему поиграть в бойскаута, и сегодня он в качестве утешения собрался мастерить человечков из спичек и каштанов.
— Точно, — согласился Витольд. — Ты самая догадливая из всех.
В кармане куртки я сжала гладкий твердый каштан, решив сохранить его как вечную память.
Витольд взял на себя роль экскурсовода: несколько раз он уже бывал здесь с классом и неплохо ориентировался. Он показывал нам фотографии с видами реки Лаутер, рассказывал об истории города и о катастрофах, которые обрушивались на эту местность. Экскурсия закончилась осмотром церкви Петра и Павла.
Его культурная программа могла бы продолжаться бесконечно, но Шредеры с самого начала настаивали на том, чтобы не позднее восьми вечера все сидели за накрытым столом. Эрнст Шредер заявил: он сожалеет, что они с Памелой несколько задержали отъезд, и пригласил всех поужинать за его счет. Ему очень хотелось загладить вину.
Против этого предложения никто не возражал, и Эрнст воспользовался правом хозяина ужина, чтобы составить меню: после гусиной печенки нас ожидал фазан с кислой капустой, а затем следовал сдобный пирог. Официант едва успевал открывать новые бутылки с рислингом. Витольд решил блеснуть отличным французским языком и попросил принести нам меню, но тут же получил ответ на местном алеманнском наречии.
Ужин затянулся надолго. Разговоры за нашим и другими столиками становились все громче, а смех все веселее. Неподалеку от нас сидели двое врачей. Вначале они жаловались друг другу на то, что в последнее время выписывают все меньше больничных листов. На лицах их жен была написана смертельная скука. Но постепенно за столиком наших соседей воцарилось такое веселье, что мы поневоле начали прислушиваться к их разговору. Один из медиков был зубным врачом. Он очень смешно рассказывал о том, как в студенческие годы должен был определить возраст мертвого человека по зубам. Оказалось, что во рту у трупа был протез. Несмотря на это, врач сумел дать довольно точный ответ, руководствуясь состоянием челюсти.
— Как можно шутить о таких ужасных вещах? — возмутилась Китти.
Ее лицо покраснело. Однако Эрнст и Скарлетт не могли удержаться от смеха. Сама по себе история была не такой уж забавной, но рассказчик преподнес ее так, что окружающие хохотали до упаду.
Мы с Витольдом обменялись горькими взглядами. Разговоры о трупах за десертом были нам крайне неприятны. Витольд предложил отправиться в обратный путь: нам предстояло еще довольно долго идти в темноте под дождем. Мы ведь хотим завтра с утра встать пораньше и отправиться на прогулку?
Скарлетт насмешливо сказала:
— «С утренней росой в горы!»[27] Меня ты до десяти утра точно не увидишь.
Эрнст Шредер сказал, что раз мы завтракаем до десяти, то будет лучше, если выйдем около одиннадцати. Витольд вздохнул:
— Хаким, тебя только могила исправит, — но согласился, что это более приемлемый вариант.
В комнате, где поселили нас с Китти, были душ и туалет. Я предоставила ей мыться первой, потому что по вечерам долго и основательно привожу себя в порядок — на это уходит уйма времени. Китти закончила через пять минут. Она надела розовую детскую пижамку, уселась на кровать и принялась втирать в лицо крем «Нивея». При этом она оживленно болтала: вино и хорошая еда согнали с нее сон. Настала моя очередь удалиться в ванную. Я решила, что будет глупо щеголять в соблазнительном шелковом неглиже перед Китти, и не стала его надевать. Когда я наконец забралась под одеяло, Китти еще читала. Заразительно зевнув, она сказала:
— Мы — хорошая команда! Я с нетерпением жду завтрашнего дня.
Нам предстояло путешествие к руинам замка Флеккенштейн. «Чтобы окончательно здесь освоиться», — сказал Витольд. Дождь перестал, и мы совершили приятную прогулку по осенним лесам и лугам. Витольд несколько раз спрашивал у Эрнста, как называется тот или иной гриб. Его друг ограничивался лаконичными ответами: «ядовитый» или «неядовитый». На этот раз мы не разбивались на группы. Витольд, словно собака пастуха, следил за тем, чтобы все держались вместе.
Скарлетт задавала мне множество вопросов о моей работе, и я с удовольствием сообщала ей все, что она хотела знать. До сих пор это никого не занимало. Но вскоре она принялась мучить меня рассказами о склонностях своих детей к тем или иным профессиям. С некоторым интересом я выслушала только ее сетования по поводу многообещающего Олега: он-де пошел в отца в смысле преждевременной зрелости. Оказывается, в юности Эрнст был тот еще фрукт. Я с трудом могла это представить. Она упомянула о Хильке Энгштерн, которая была ее близкой подругой.
— Что за человек была Хильке? — спросила я.
— Рядом с этим живым воплощением шарма она казалась немного подавленной, — сказала Скарлетт. — Ведь Райнер всегда стремится быть в центре внимания. Но Хильке была очень умной женщиной, в ней чувствовалась индивидуальность. Она принимала все слишком близко к сердцу. С ней всегда нужно было держать ухо востро — она мгновенно обижалась и часто даже не объясняла, в чем дело.
Да уж, Памела Шредер действительно могла задеть человека за живое: она всегда говорила то, что думала.
— Мы с Райнером… — начала она, но внезапно остановилась и прибавила: — Забыла, что хотела сказать.
Как же я ее ненавидела!
В крепости Флеккенштейн посетителей встречал говорящий по-немецки экскурсовод. Это был ветеран, который вел экскурсию по старинке и не переставая сыпал числами. Бесконечный поток сведений о длине, ширине и высоте различных объектов делал его рассказ невероятно скучным. Витольд наверняка справился бы с этой задачей намного лучше.
Этот день нашего путешествия прошел великолепно, немалую роль тут сыграла и приятная осенняя погода. Наша прогулка длилась четыре часа, что для меня оказалось вполне приемлемо. После обеда мы устроили небольшую сиесту, затем опять погуляли по городу и наконец хорошо поужинали. На этот раз мы заказали цыпленка в рислинге, лотарингский пирог со шпиком и шербет, а ко всему этому — порядочное количество вина. На этот раз я съела больше, чем прошлым вечером: после непривычно долгой прогулки на свежем воздухе у меня разыгрался аппетит. Кроме того, я сильно похудела с тех пор как влюбилась в Витольда, и теперь решила питаться получше.
Как выяснилось, я жестоко ошиблась. Сказать, что ночью мне стало плохо, значит не сказать ничего. Я была почти при смерти, и все же не решилась выйти на кухню отеля и приготовить себе чай. Мучительная рвота очистила мой желудок от изысканных блюд, поглощенных за ужином. После этого наступило некоторое облегчение, однако заснуть я не могла. К тому же было несколько непривычно слышать рядом чье-то дыхание, пусть даже Китти и спала спокойно. Она лежала в своей кровати, словно маленький оловянный солдатик, вытянувшийся по стойке «смирно». До меня не долетало ни шороха: казалось, она вообще не шевелилась во сне. Мне удалось заснуть только около четырех утра.
Но уже в восьмом часу раздался тихий стук. С меня сразу же слетел сон, Китти тоже проснулась. В дверь просунулась чья-то голова. По шепоту я узнала Витольда:
— Я хочу прогуляться пораньше, кто пойдет со мной? Завтрак будет в десять, к этому времени мы вернемся.
«Нет уж, — подумала я, — не в такую рань! Ведь еще только семь часов! В конце концов, у меня отпуск, а эта ночь была слишком тяжелой. — Я покачала головой. — Любовь любовью, но это уж слишком».
А вот Китти радостно согласилась:
— Подожди меня внизу пять минут! Мне нужно только почистить зубы и что-нибудь накинуть!
Она собралась с быстротой молнии и тихонько выскочила за дверь.
Но после того, как тебя разбудили, заснуть снова невозможно. Светало. Из окна я увидела, как они быстро шагали по направлению к шоссе, минуя покрытую росой лужайку.
Зевнув пару раз, я выключила ночник и раскрыла экономическую газету. Впервые в жизни она показалась мне невыносимо скучной. К чему безжизненные числа, когда нас окружают живые люди? Впрочем, и мертвые тоже.
Интересно, что читает Китти? Бестселлер на английском языке. Это было впечатляюще. Вновь я почувствовала себя старой, необразованной, занудной мещанкой.
Я решила почистить зубы. Косметический арсенал Китти оказался крайне беден: у нее не было никаких средств макияжа, кисточек, пуховок и тому подобных вещей — только баночка с миндальными отрубями, мыло на основе меда и зубная паста с морской солью. Сколько же ей лет? Я заглянула в ящик ее ночного столика: Китти легкомысленно оставила кошелек и паспорт на самом виду. Неужели ей уже тридцать пять? Интересно, что моя соседка вообще взяла с собой? Ее дорожная сумка была удивительно маленькой. Так… Нижнее белье, две белые блузки, еще одна пара джинсов, второй свитер и носки — все! У меня было раза в четыре больше вещей.
Почувствовав себя окончательно проснувшейся, я приняла душ и оделась. Было только полдевятого. Я вышла в коридор. Комната Витольда находилась рядом с нашей, в двери торчал ключ. Вокруг не было ни души. Я тихонько вошла внутрь: здесь тоже нужно было немного разведать обстановку. Посмотрим, какой пастой пользуется Витольд…
Первым, что бросилось мне в глаза, была переполненная пепельница рядом с кроватью. «Фу, — подумала я. — А ты хорош, ничего не скажешь! По ночам дымишь как паровоз, а днем разыгрываешь из себя эдакое дитя природы, любителя походов». На кровати валялась смятая темно-синяя пижама. «Мог бы хоть окно открыть», — поморщилась я. У раковины лежали бритвенные принадлежности, старая зубная щетка и дешевый лосьон после бритья. В этой комнате я тоже выдвинула ящик стола. Меня охватил страх, мое возбуждение постепенно нарастало. Такое чувство уже посещало меня раньше, когда я наблюдала за Витольдом из темного сада. Это было какое-то маниакальное состояние — смесь страсти, ужаса и ощущения собственного могущества.
В бумажнике лежала фотография — Хильке с сыновьями. Вероятно, снимок был сделан несколько лет назад. Хильке смеялась, ее черные волосы блестели на солнце, и вообще она выглядела совсем не так, как тогда, в зеленой блузке, на которой постепенно расплывалось кровавое пятно. Один из сыновей, скорее всего старший, был поразительно похож на мать. Я ни разу не видела детей Витольда и жадно, хоть и без особой симпатии, разглядывала их лица.
Письмо от Вивиан четырехнедельной давности. Почерк разобрать было невозможно, текст почти целиком состоял из намеков и отрывочных ассоциаций, в которых я совсем запуталась. Только последняя фраза была понятна: Love, yours ever, Vivian [28]. Обращение мне тоже в конце концов удалось расшифровать: «Любимый мой фарисей!»
Я никогда не смогу писать такие письма, читать английские книги, да и детей у меня уже не будет.
Снова осмотрела пепельницу, неопрятную постель и валяющиеся на ковре носки не первой свежести. Как же странно устроила природа: люди способны не замечать множество неприятных деталей, а многие даже одержимы мыслью разделить подобный ночной лагерь с его владельцем. «Неужели тебе хочется попасть в эту постель, Рози?» — спросила я себя. Это было крайне сомнительно. Во-первых, я была крайне чувствительна к посторонним запахам, а вид обнаженного тела вообще был мне неприятен. Во-вторых, я очень боялась не оправдать ожидания мужчины. А что, если я никогда и не любила Витольда?
Вернувшись в свою комнату, я легла на кровать прямо в одежде и взяла журнал, но вместо того чтобы читать, уставилась в потолок.
Дверь распахнулась. В комнату впорхнула Китти с посвежевшим лицом и сияющими от восторга глазами.
— Было та-а-ак чудесно! — воскликнула она. — Завтра ты обязательно должна пойти с нами!
С этими словами она протянула мне лиловую астру на сломанном стебле и позднюю розу.
— T'is the last rose of summer[29], — напевала она, стаскивая с себя вещи одну за другой и бросая их на кровать. — Я еще даже душ не принимала, — сказала Китти.
Она доверчиво стояла перед моей кроватью в чем мать родила.
— Утро — самое прекрасное время суток: на лугах лежит туман, цветут осенние безвременники, в деревне развозят молоко. А эти восхитительные крестьянские сады, там во-о-от такие георгины! — Она развела руки в стороны.
Мне пришлось посмотреть на нее, хоть я и испытываю большую неловкость, когда вижу обнаженное тело. Нужно было признать, что серая мышка Китти без одежды выглядела просто потрясающе. Ее тело оказалось крепким, очень стройным и излучало какую-то естественную жизнерадостность. Мурлыча песенку, она вприпрыжку побежала в душ. Отчего она была так счастлива?
Я старалась не расплакаться. В конце концов, в свои тридцать пять лет Китти все еще не замужем, так что никаких причин для зависти или ненависти у меня не было. Зачем зря тратить энергию? От подруги по несчастью не приходится ждать подвоха. По-настоящему я ненавидела другой тип женщин — самодовольных матерей.
За завтраком Витольд рассказал нам, что у Китти сегодня день рождения. Так вот что было причиной ее радости! А я уж боялась, что Витольд объяснился ей в любви. Я разозлилась на себя за то, что обратила внимание только на год рождения в ее паспорте. Витольд украсил чашку Китти плющом и красным шиповником. Ей предоставили право решать, как мы проведем сегодняшний день.
— Здорово, — сказала всегда скромная Китти, сияя от удовольствия. — Тогда я предлагаю еще немного проехать дальше, найти новую гостиницу и посмотреть другой район Эльзаса.
— Город и культура или сельская местность и природа? — спросил Эрнст.
— Природа! — потребовала Китти. — Деревни, сады и прежде всего хорошая еда!
— До сих пор так оно и было, — заметила Скарлетт. — Не скажу, что мы голодали.
Мы выехали после завтрака. Китти сидела рядом с Витольдом и, словно инструктор по вождению, говорила: «направо», «налево» или «стоп». Она выбирала самые узенькие улочки, восхищалась крестьянскими домиками, обнаружила аиста на крыше и через два часа заставила нас начать поиски пристанища в какой-то деревушке: сказала, что хочет остановиться именно здесь. В гостинице на главной улице оставалась лишь одна свободная комната. Нам посоветовали заглянуть в бывшую усадьбу, которая была перестроена в отель. Мы с трудом нашли дорогу, но место оказалось на редкость живописным.
— Если здесь окажутся свободные места, — с детской непосредственностью загадала Китти, — то мне будет везти целый год!
Выяснилось, что в гостинице остались два двухместных номера, в один из которых можно поставить дополнительную кровать.
— Отлично! — воскликнула Китти.
— Да, — сказал Эрнст Шредер, — тогда один номер у нас будет для девочек, а второй — для мальчиков.
Дом был очень старый, с невероятно толстыми стенами и широкими ступенями, ведущими к входной двери. Зеленые ставни на окнах наполовину отвалились, а кое-где их не было вовсе. Наши комнаты находились на предпоследнем, втором, этаже. В бывшем домике для прислуги теперь находился маленький ресторан. Чтобы попасть туда, нужно было пересечь мощеный двор.
Нам, трем «девочкам», досталась самая большая комната. Забравшись на широкий подоконник, я смотрела из окна на здание ресторанчика, перед дверью которого сидели пять кошек. Стоило кому-то отворить дверь снаружи, как они тут же шмыгали в помещение. Через несколько минут дверь снова распахивалась, на сей раз изнутри. На порог выходил повар и вышвыривал кошек на лестницу одну за другой. Через несколько минут они снова собирались под дверью и, как только появлялся очередной торговец овощами или мясом, проскакивали внутрь.
Насладившись прекрасным осенним видом из окна, мы решили отправиться на прогулку. В саду винодельческого хозяйства росло множество подсолнухов. Мы видели собак, телят, детей и сборщиков винограда. Китти не помнила себя от радости.
К нам подбежал повар: не хотим ли мы сегодня вечером попробовать бэккаоффа?
— Да! — сказала Китти.
Я робко поинтересовалась, что это такое, потому что мой желудок еще не совсем оправился после вчерашней ночи. Повар описал нам блюдо: свиной хвост, баранья лопатка, говяжья грудинка и картофель несколько часов должны тушиться в белом пино с различными приправами и большим количеством лука и чеснока. Все это готовят в какой-то особой глиняной посуде в раскаленной печи. У моих спутников от одного описания потекли слюнки. Ну и пусть едят свой свиной хвост, а я лучше закажу овсянку.
Даже прогулка была мне не в радость из-за резей в желудке. За завтраком я лишь выпила немного чаю. С каким удовольствием я бы осталась в гостинице, в уютной крестьянской кровати! Я бы распахнула настежь окно и немного подремала, прислушиваясь к непривычным звукам, доносящимся с улицы. В то же время я боялась, что меня могут принять за старую больную клячу, недовольную всем зануду. Поэтому пришлось стиснуть зубы и шагать, шагать вперед…
Очень скоро я стала казаться себе солдатом наполеоновской армии, бредущим по бескрайним русским степям и болотам навстречу верной погибели.
Поначалу никто не замечал моих страданий. Однако через три часа, в течение которых я не говорила ничего, кроме «да» и «нет», заботливый Витольд наконец сообразил, что солдат Тира больше не в силах стоять на посту. Тут я призналась, что плохо перенесла вчерашний ужин. Витольд вытащил из кармана рюкзака небольшую плоскую бутылку:
— Сделай глоточек, это должно помочь. В нос ударил резкий запах. Если бы кто-нибудь другой предложил мне выпить такое, я бы наверняка отказалась. Но это был Витольд. В бутылке оказалась отвратительная настойка на каких-то травах. Удивительно, но она и вправду помогла.
— Ну как? — спросил он, глядя на меня с интересом. В его голосе сквозила уверенность в эффективности этого средства.
Я вяло кивнула.
— Слушай, — сказал он, — сейчас мы выйдем на дорогу, поймаем машину и отправим тебя обратно в гостиницу!
Вопреки ожиданиям, нам сразу же удалось это сделать. На обочине остановился фургончик, перевозивший ведра с краской и малярные инструменты. Тут Витольду опять предоставилась возможность щегольнуть превосходным французским. Он сказал, что у мадам случился внезапный приступ дурноты.
— Я поеду с ней, — вдруг сказала Скарлетт. — Если нам предстоит еще три часа тащиться обратно, то со мной тоже что-нибудь случится!
Жестами она объяснила водителю, что хочет позаботиться о больной, залезла в фургон и уселась на заляпанную краской лестницу. Она царственно-небрежно помахала оставшимся, а я с бесконечным облегчением упала на сиденье рядом с водителем.
Оживленно жестикулируя, Скарлетт принялась на ужасном французском болтать с водителем, которого могла наблюдать в зеркальце заднего вида.
Она делала очень много ошибок, но в отличие от меня была способна поддерживать беседу на чужом языке, чего я совершенно не умела. Когда мы приехали на место и попрощались с водителем, Скарлетт сказала:
— Давай-ка быстренько ложись в постель, а я пока схожу выпить кофе.
В следующий миг она исчезла в ресторане.
Я не возражала против ее ухода. Сбросив прогулочную одежду, я натянула серый спортивный костюм и с головой залезла под пуховое одеяло. Десять минут спустя в дверь постучали. К моей постели подошла маленькая девочка лет десяти, с важным видом достала из корзиночки грелку и объяснила, что ее мама просила принести мне это. Затем девочка серьезно кивнула и вышла из комнаты. Это могла организовать только Скарлетт. Честно говоря, я не ожидала такого от бессердечной женщины-вамп.
Немного погодя появилась и она сама — с чаем и сухариками на подносе.
Я оставила свой автомобиль в Ладенбурге, перед домом Витольда, и мы поехали в Шрисгейм, чтобы забрать Китти. Затем пришлось возвращаться обратно в Ладенбург за Шредерами, которые никак не могли собраться. Только после этого мы наконец-то смогли отправиться в путь. Витольд немного нервничал из-за всех этих проволочек.
Собирая чемодан, я еще раз внимательно изучила список, составленный Витольдом. В моем снаряжении полностью отсутствовали такие вещи, как фляжка, походный нож, толстые шерстяные носки и тренировочные штаны. Однако теперь, когда обстоятельства несколько изменились, возможно, ничего этого просто не понадобится. На всякий случай помимо спортивного костюма я прихватила еще и шелковую пижаму. У меня не хватало духу спросить, с кем мне придется делить комнату. Вскоре выяснилось, что, исходя из соображений экономии, мои товарищи решили зарезервировать двухместные номера для Шредеров и для нас с Китти и одноместный для Витольда (если, конечно, я не возражаю). Сказать, что я предпочла бы иметь отдельную комнату, было бы крайне бестактным, а мне вовсе не хотелось обижать Китти.
Мы выехали с утра и к обеду добрались до Виссембурга. Начались поиски пристанища. Витольд не был бы самим собой, если бы не взял в дорогу путеводитель с подробным описанием гостиниц. Он отметил крестиком отели, которые могли бы нам подойти, но оказалось, что все номера в них заняты. Тут подал голос Эрнст Шредер. Он сказал, что знает один конспиративный адрес. Правда, эта гостиница находилась не во Франции, а с немецкой стороны границы. Там мы без труда нашли свободные места. Виссембург был в пятнадцати минутах езды, и вечером мы решили выбраться туда, чтобы насладиться французской кухней.
Я распаковала вещи. Из окна открывался вид на виноградники. Моросил мелкий дождь, но воздух был удивительно теплым для этого времени года. Для начала мы заказали кофе и свежий яблочный пирог. Все пребывали в приподнятом настроении и решили, одевшись соответственно погоде, пойти прогуляться, не обращая внимания на дождь.
Я взяла с собой зонтик, Скарлетт последовала моему примеру. Остальные надели непромокаемые куртки.
Во время прогулки Витольд собирал лесные орехи и каштаны. Некоторые он великодушно отдавал нам с Китти, хотя у нас под ногами этого добра тоже хватало. Скарлетт от такого подарка отказалась.
— Мужчины всю жизнь остаются детьми, — заметила она. — Я не дала ему поиграть в бойскаута, и сегодня он в качестве утешения собрался мастерить человечков из спичек и каштанов.
— Точно, — согласился Витольд. — Ты самая догадливая из всех.
В кармане куртки я сжала гладкий твердый каштан, решив сохранить его как вечную память.
Витольд взял на себя роль экскурсовода: несколько раз он уже бывал здесь с классом и неплохо ориентировался. Он показывал нам фотографии с видами реки Лаутер, рассказывал об истории города и о катастрофах, которые обрушивались на эту местность. Экскурсия закончилась осмотром церкви Петра и Павла.
Его культурная программа могла бы продолжаться бесконечно, но Шредеры с самого начала настаивали на том, чтобы не позднее восьми вечера все сидели за накрытым столом. Эрнст Шредер заявил: он сожалеет, что они с Памелой несколько задержали отъезд, и пригласил всех поужинать за его счет. Ему очень хотелось загладить вину.
Против этого предложения никто не возражал, и Эрнст воспользовался правом хозяина ужина, чтобы составить меню: после гусиной печенки нас ожидал фазан с кислой капустой, а затем следовал сдобный пирог. Официант едва успевал открывать новые бутылки с рислингом. Витольд решил блеснуть отличным французским языком и попросил принести нам меню, но тут же получил ответ на местном алеманнском наречии.
Ужин затянулся надолго. Разговоры за нашим и другими столиками становились все громче, а смех все веселее. Неподалеку от нас сидели двое врачей. Вначале они жаловались друг другу на то, что в последнее время выписывают все меньше больничных листов. На лицах их жен была написана смертельная скука. Но постепенно за столиком наших соседей воцарилось такое веселье, что мы поневоле начали прислушиваться к их разговору. Один из медиков был зубным врачом. Он очень смешно рассказывал о том, как в студенческие годы должен был определить возраст мертвого человека по зубам. Оказалось, что во рту у трупа был протез. Несмотря на это, врач сумел дать довольно точный ответ, руководствуясь состоянием челюсти.
— Как можно шутить о таких ужасных вещах? — возмутилась Китти.
Ее лицо покраснело. Однако Эрнст и Скарлетт не могли удержаться от смеха. Сама по себе история была не такой уж забавной, но рассказчик преподнес ее так, что окружающие хохотали до упаду.
Мы с Витольдом обменялись горькими взглядами. Разговоры о трупах за десертом были нам крайне неприятны. Витольд предложил отправиться в обратный путь: нам предстояло еще довольно долго идти в темноте под дождем. Мы ведь хотим завтра с утра встать пораньше и отправиться на прогулку?
Скарлетт насмешливо сказала:
— «С утренней росой в горы!»[27] Меня ты до десяти утра точно не увидишь.
Эрнст Шредер сказал, что раз мы завтракаем до десяти, то будет лучше, если выйдем около одиннадцати. Витольд вздохнул:
— Хаким, тебя только могила исправит, — но согласился, что это более приемлемый вариант.
В комнате, где поселили нас с Китти, были душ и туалет. Я предоставила ей мыться первой, потому что по вечерам долго и основательно привожу себя в порядок — на это уходит уйма времени. Китти закончила через пять минут. Она надела розовую детскую пижамку, уселась на кровать и принялась втирать в лицо крем «Нивея». При этом она оживленно болтала: вино и хорошая еда согнали с нее сон. Настала моя очередь удалиться в ванную. Я решила, что будет глупо щеголять в соблазнительном шелковом неглиже перед Китти, и не стала его надевать. Когда я наконец забралась под одеяло, Китти еще читала. Заразительно зевнув, она сказала:
— Мы — хорошая команда! Я с нетерпением жду завтрашнего дня.
Нам предстояло путешествие к руинам замка Флеккенштейн. «Чтобы окончательно здесь освоиться», — сказал Витольд. Дождь перестал, и мы совершили приятную прогулку по осенним лесам и лугам. Витольд несколько раз спрашивал у Эрнста, как называется тот или иной гриб. Его друг ограничивался лаконичными ответами: «ядовитый» или «неядовитый». На этот раз мы не разбивались на группы. Витольд, словно собака пастуха, следил за тем, чтобы все держались вместе.
Скарлетт задавала мне множество вопросов о моей работе, и я с удовольствием сообщала ей все, что она хотела знать. До сих пор это никого не занимало. Но вскоре она принялась мучить меня рассказами о склонностях своих детей к тем или иным профессиям. С некоторым интересом я выслушала только ее сетования по поводу многообещающего Олега: он-де пошел в отца в смысле преждевременной зрелости. Оказывается, в юности Эрнст был тот еще фрукт. Я с трудом могла это представить. Она упомянула о Хильке Энгштерн, которая была ее близкой подругой.
— Что за человек была Хильке? — спросила я.
— Рядом с этим живым воплощением шарма она казалась немного подавленной, — сказала Скарлетт. — Ведь Райнер всегда стремится быть в центре внимания. Но Хильке была очень умной женщиной, в ней чувствовалась индивидуальность. Она принимала все слишком близко к сердцу. С ней всегда нужно было держать ухо востро — она мгновенно обижалась и часто даже не объясняла, в чем дело.
Да уж, Памела Шредер действительно могла задеть человека за живое: она всегда говорила то, что думала.
— Мы с Райнером… — начала она, но внезапно остановилась и прибавила: — Забыла, что хотела сказать.
Как же я ее ненавидела!
В крепости Флеккенштейн посетителей встречал говорящий по-немецки экскурсовод. Это был ветеран, который вел экскурсию по старинке и не переставая сыпал числами. Бесконечный поток сведений о длине, ширине и высоте различных объектов делал его рассказ невероятно скучным. Витольд наверняка справился бы с этой задачей намного лучше.
Этот день нашего путешествия прошел великолепно, немалую роль тут сыграла и приятная осенняя погода. Наша прогулка длилась четыре часа, что для меня оказалось вполне приемлемо. После обеда мы устроили небольшую сиесту, затем опять погуляли по городу и наконец хорошо поужинали. На этот раз мы заказали цыпленка в рислинге, лотарингский пирог со шпиком и шербет, а ко всему этому — порядочное количество вина. На этот раз я съела больше, чем прошлым вечером: после непривычно долгой прогулки на свежем воздухе у меня разыгрался аппетит. Кроме того, я сильно похудела с тех пор как влюбилась в Витольда, и теперь решила питаться получше.
Как выяснилось, я жестоко ошиблась. Сказать, что ночью мне стало плохо, значит не сказать ничего. Я была почти при смерти, и все же не решилась выйти на кухню отеля и приготовить себе чай. Мучительная рвота очистила мой желудок от изысканных блюд, поглощенных за ужином. После этого наступило некоторое облегчение, однако заснуть я не могла. К тому же было несколько непривычно слышать рядом чье-то дыхание, пусть даже Китти и спала спокойно. Она лежала в своей кровати, словно маленький оловянный солдатик, вытянувшийся по стойке «смирно». До меня не долетало ни шороха: казалось, она вообще не шевелилась во сне. Мне удалось заснуть только около четырех утра.
Но уже в восьмом часу раздался тихий стук. С меня сразу же слетел сон, Китти тоже проснулась. В дверь просунулась чья-то голова. По шепоту я узнала Витольда:
— Я хочу прогуляться пораньше, кто пойдет со мной? Завтрак будет в десять, к этому времени мы вернемся.
«Нет уж, — подумала я, — не в такую рань! Ведь еще только семь часов! В конце концов, у меня отпуск, а эта ночь была слишком тяжелой. — Я покачала головой. — Любовь любовью, но это уж слишком».
А вот Китти радостно согласилась:
— Подожди меня внизу пять минут! Мне нужно только почистить зубы и что-нибудь накинуть!
Она собралась с быстротой молнии и тихонько выскочила за дверь.
Но после того, как тебя разбудили, заснуть снова невозможно. Светало. Из окна я увидела, как они быстро шагали по направлению к шоссе, минуя покрытую росой лужайку.
Зевнув пару раз, я выключила ночник и раскрыла экономическую газету. Впервые в жизни она показалась мне невыносимо скучной. К чему безжизненные числа, когда нас окружают живые люди? Впрочем, и мертвые тоже.
Интересно, что читает Китти? Бестселлер на английском языке. Это было впечатляюще. Вновь я почувствовала себя старой, необразованной, занудной мещанкой.
Я решила почистить зубы. Косметический арсенал Китти оказался крайне беден: у нее не было никаких средств макияжа, кисточек, пуховок и тому подобных вещей — только баночка с миндальными отрубями, мыло на основе меда и зубная паста с морской солью. Сколько же ей лет? Я заглянула в ящик ее ночного столика: Китти легкомысленно оставила кошелек и паспорт на самом виду. Неужели ей уже тридцать пять? Интересно, что моя соседка вообще взяла с собой? Ее дорожная сумка была удивительно маленькой. Так… Нижнее белье, две белые блузки, еще одна пара джинсов, второй свитер и носки — все! У меня было раза в четыре больше вещей.
Почувствовав себя окончательно проснувшейся, я приняла душ и оделась. Было только полдевятого. Я вышла в коридор. Комната Витольда находилась рядом с нашей, в двери торчал ключ. Вокруг не было ни души. Я тихонько вошла внутрь: здесь тоже нужно было немного разведать обстановку. Посмотрим, какой пастой пользуется Витольд…
Первым, что бросилось мне в глаза, была переполненная пепельница рядом с кроватью. «Фу, — подумала я. — А ты хорош, ничего не скажешь! По ночам дымишь как паровоз, а днем разыгрываешь из себя эдакое дитя природы, любителя походов». На кровати валялась смятая темно-синяя пижама. «Мог бы хоть окно открыть», — поморщилась я. У раковины лежали бритвенные принадлежности, старая зубная щетка и дешевый лосьон после бритья. В этой комнате я тоже выдвинула ящик стола. Меня охватил страх, мое возбуждение постепенно нарастало. Такое чувство уже посещало меня раньше, когда я наблюдала за Витольдом из темного сада. Это было какое-то маниакальное состояние — смесь страсти, ужаса и ощущения собственного могущества.
В бумажнике лежала фотография — Хильке с сыновьями. Вероятно, снимок был сделан несколько лет назад. Хильке смеялась, ее черные волосы блестели на солнце, и вообще она выглядела совсем не так, как тогда, в зеленой блузке, на которой постепенно расплывалось кровавое пятно. Один из сыновей, скорее всего старший, был поразительно похож на мать. Я ни разу не видела детей Витольда и жадно, хоть и без особой симпатии, разглядывала их лица.
Письмо от Вивиан четырехнедельной давности. Почерк разобрать было невозможно, текст почти целиком состоял из намеков и отрывочных ассоциаций, в которых я совсем запуталась. Только последняя фраза была понятна: Love, yours ever, Vivian [28]. Обращение мне тоже в конце концов удалось расшифровать: «Любимый мой фарисей!»
Я никогда не смогу писать такие письма, читать английские книги, да и детей у меня уже не будет.
Снова осмотрела пепельницу, неопрятную постель и валяющиеся на ковре носки не первой свежести. Как же странно устроила природа: люди способны не замечать множество неприятных деталей, а многие даже одержимы мыслью разделить подобный ночной лагерь с его владельцем. «Неужели тебе хочется попасть в эту постель, Рози?» — спросила я себя. Это было крайне сомнительно. Во-первых, я была крайне чувствительна к посторонним запахам, а вид обнаженного тела вообще был мне неприятен. Во-вторых, я очень боялась не оправдать ожидания мужчины. А что, если я никогда и не любила Витольда?
Вернувшись в свою комнату, я легла на кровать прямо в одежде и взяла журнал, но вместо того чтобы читать, уставилась в потолок.
Дверь распахнулась. В комнату впорхнула Китти с посвежевшим лицом и сияющими от восторга глазами.
— Было та-а-ак чудесно! — воскликнула она. — Завтра ты обязательно должна пойти с нами!
С этими словами она протянула мне лиловую астру на сломанном стебле и позднюю розу.
— T'is the last rose of summer[29], — напевала она, стаскивая с себя вещи одну за другой и бросая их на кровать. — Я еще даже душ не принимала, — сказала Китти.
Она доверчиво стояла перед моей кроватью в чем мать родила.
— Утро — самое прекрасное время суток: на лугах лежит туман, цветут осенние безвременники, в деревне развозят молоко. А эти восхитительные крестьянские сады, там во-о-от такие георгины! — Она развела руки в стороны.
Мне пришлось посмотреть на нее, хоть я и испытываю большую неловкость, когда вижу обнаженное тело. Нужно было признать, что серая мышка Китти без одежды выглядела просто потрясающе. Ее тело оказалось крепким, очень стройным и излучало какую-то естественную жизнерадостность. Мурлыча песенку, она вприпрыжку побежала в душ. Отчего она была так счастлива?
Я старалась не расплакаться. В конце концов, в свои тридцать пять лет Китти все еще не замужем, так что никаких причин для зависти или ненависти у меня не было. Зачем зря тратить энергию? От подруги по несчастью не приходится ждать подвоха. По-настоящему я ненавидела другой тип женщин — самодовольных матерей.
За завтраком Витольд рассказал нам, что у Китти сегодня день рождения. Так вот что было причиной ее радости! А я уж боялась, что Витольд объяснился ей в любви. Я разозлилась на себя за то, что обратила внимание только на год рождения в ее паспорте. Витольд украсил чашку Китти плющом и красным шиповником. Ей предоставили право решать, как мы проведем сегодняшний день.
— Здорово, — сказала всегда скромная Китти, сияя от удовольствия. — Тогда я предлагаю еще немного проехать дальше, найти новую гостиницу и посмотреть другой район Эльзаса.
— Город и культура или сельская местность и природа? — спросил Эрнст.
— Природа! — потребовала Китти. — Деревни, сады и прежде всего хорошая еда!
— До сих пор так оно и было, — заметила Скарлетт. — Не скажу, что мы голодали.
Мы выехали после завтрака. Китти сидела рядом с Витольдом и, словно инструктор по вождению, говорила: «направо», «налево» или «стоп». Она выбирала самые узенькие улочки, восхищалась крестьянскими домиками, обнаружила аиста на крыше и через два часа заставила нас начать поиски пристанища в какой-то деревушке: сказала, что хочет остановиться именно здесь. В гостинице на главной улице оставалась лишь одна свободная комната. Нам посоветовали заглянуть в бывшую усадьбу, которая была перестроена в отель. Мы с трудом нашли дорогу, но место оказалось на редкость живописным.
— Если здесь окажутся свободные места, — с детской непосредственностью загадала Китти, — то мне будет везти целый год!
Выяснилось, что в гостинице остались два двухместных номера, в один из которых можно поставить дополнительную кровать.
— Отлично! — воскликнула Китти.
— Да, — сказал Эрнст Шредер, — тогда один номер у нас будет для девочек, а второй — для мальчиков.
Дом был очень старый, с невероятно толстыми стенами и широкими ступенями, ведущими к входной двери. Зеленые ставни на окнах наполовину отвалились, а кое-где их не было вовсе. Наши комнаты находились на предпоследнем, втором, этаже. В бывшем домике для прислуги теперь находился маленький ресторан. Чтобы попасть туда, нужно было пересечь мощеный двор.
Нам, трем «девочкам», досталась самая большая комната. Забравшись на широкий подоконник, я смотрела из окна на здание ресторанчика, перед дверью которого сидели пять кошек. Стоило кому-то отворить дверь снаружи, как они тут же шмыгали в помещение. Через несколько минут дверь снова распахивалась, на сей раз изнутри. На порог выходил повар и вышвыривал кошек на лестницу одну за другой. Через несколько минут они снова собирались под дверью и, как только появлялся очередной торговец овощами или мясом, проскакивали внутрь.
Насладившись прекрасным осенним видом из окна, мы решили отправиться на прогулку. В саду винодельческого хозяйства росло множество подсолнухов. Мы видели собак, телят, детей и сборщиков винограда. Китти не помнила себя от радости.
К нам подбежал повар: не хотим ли мы сегодня вечером попробовать бэккаоффа?
— Да! — сказала Китти.
Я робко поинтересовалась, что это такое, потому что мой желудок еще не совсем оправился после вчерашней ночи. Повар описал нам блюдо: свиной хвост, баранья лопатка, говяжья грудинка и картофель несколько часов должны тушиться в белом пино с различными приправами и большим количеством лука и чеснока. Все это готовят в какой-то особой глиняной посуде в раскаленной печи. У моих спутников от одного описания потекли слюнки. Ну и пусть едят свой свиной хвост, а я лучше закажу овсянку.
Даже прогулка была мне не в радость из-за резей в желудке. За завтраком я лишь выпила немного чаю. С каким удовольствием я бы осталась в гостинице, в уютной крестьянской кровати! Я бы распахнула настежь окно и немного подремала, прислушиваясь к непривычным звукам, доносящимся с улицы. В то же время я боялась, что меня могут принять за старую больную клячу, недовольную всем зануду. Поэтому пришлось стиснуть зубы и шагать, шагать вперед…
Очень скоро я стала казаться себе солдатом наполеоновской армии, бредущим по бескрайним русским степям и болотам навстречу верной погибели.
Поначалу никто не замечал моих страданий. Однако через три часа, в течение которых я не говорила ничего, кроме «да» и «нет», заботливый Витольд наконец сообразил, что солдат Тира больше не в силах стоять на посту. Тут я призналась, что плохо перенесла вчерашний ужин. Витольд вытащил из кармана рюкзака небольшую плоскую бутылку:
— Сделай глоточек, это должно помочь. В нос ударил резкий запах. Если бы кто-нибудь другой предложил мне выпить такое, я бы наверняка отказалась. Но это был Витольд. В бутылке оказалась отвратительная настойка на каких-то травах. Удивительно, но она и вправду помогла.
— Ну как? — спросил он, глядя на меня с интересом. В его голосе сквозила уверенность в эффективности этого средства.
Я вяло кивнула.
— Слушай, — сказал он, — сейчас мы выйдем на дорогу, поймаем машину и отправим тебя обратно в гостиницу!
Вопреки ожиданиям, нам сразу же удалось это сделать. На обочине остановился фургончик, перевозивший ведра с краской и малярные инструменты. Тут Витольду опять предоставилась возможность щегольнуть превосходным французским. Он сказал, что у мадам случился внезапный приступ дурноты.
— Я поеду с ней, — вдруг сказала Скарлетт. — Если нам предстоит еще три часа тащиться обратно, то со мной тоже что-нибудь случится!
Жестами она объяснила водителю, что хочет позаботиться о больной, залезла в фургон и уселась на заляпанную краской лестницу. Она царственно-небрежно помахала оставшимся, а я с бесконечным облегчением упала на сиденье рядом с водителем.
Оживленно жестикулируя, Скарлетт принялась на ужасном французском болтать с водителем, которого могла наблюдать в зеркальце заднего вида.
Она делала очень много ошибок, но в отличие от меня была способна поддерживать беседу на чужом языке, чего я совершенно не умела. Когда мы приехали на место и попрощались с водителем, Скарлетт сказала:
— Давай-ка быстренько ложись в постель, а я пока схожу выпить кофе.
В следующий миг она исчезла в ресторане.
Я не возражала против ее ухода. Сбросив прогулочную одежду, я натянула серый спортивный костюм и с головой залезла под пуховое одеяло. Десять минут спустя в дверь постучали. К моей постели подошла маленькая девочка лет десяти, с важным видом достала из корзиночки грелку и объяснила, что ее мама просила принести мне это. Затем девочка серьезно кивнула и вышла из комнаты. Это могла организовать только Скарлетт. Честно говоря, я не ожидала такого от бессердечной женщины-вамп.
Немного погодя появилась и она сама — с чаем и сухариками на подносе.