Когда же Фламиниус наконец появился, он сообщил, что их не будут обучать. Эти слова вызвали у Вирджинии и Филлис истерику. На следующий день Фламиниус вновь посетил камеру, но только для того, чтобы забрать записи, которые оставил накануне. Жалкие и рыдающие, девушки умоляли выпустить их Фламиниус, тронутый их мольбами, сказал, что поговорит с Кернусом, хозяином дома, и с Хо-Ту, управляющим.
   Он не возвращался до следующего дня, и только тогда девушки со вздохом облегчения услышали, что Кернус проявил доброту, предоставив им возможность пройти обучение. Однако их строго предупредили, что если они не будут стараться, то их снова вернут в клетки. Девушки со слезами на глазах благодарили Фламиниуса за проявленное участие к их судьбе.
   Элизабет позвали, когда Вирджинию и Филлис выпускали из клеток. Я сопровождал её.
   Маленькие двери клеток распахнулись, охранник с кнутом встал над ними, и девушки выползли на железную дорожку. Они не могли стоять выпрямившись. Стражник приковал одно из запястий Филлис к ограде, затем щелкнул наручник и на руке Вирджинии. Он подтащил Вирджинию поближе и поставил её на колени перед Фламиниусом и Хо-Ту. С Филлис он проделал то же самое.
   — Железо готово? — спросил Хо-Ту у охранника.
   Тот молча кивнул.
   По сигналу Хо-Ту охранник поместил Вирджинию в специальное сооружение для клеймления рабов, закрепив её бедра. Она стояла молча, безучастно наблюдая, как раскаленный металл приближается к её телу, и закричала — пронзительно и протяжно — лишь тогда, когда он прикоснулся к ней. Освободив руки и бедра девушки, охранник бросил её, рыдающую, к ногам Хо-Ту и Фламиниуса. Глаза Филлис были полны ужаса, но она, как и Вирджиния, покорно позволила охраннику совершить все приготовления.
   — Мы до сих пор ставим клеймо вручную, — сказал мне Хо-Ту. — Клейма, поставленные машиной, слишком похожи друг на друга. Покупатели любят, когда рабыни заклеймены вручную. Кроме того, для самих девушек это полезно: когда мужчина ставит клеймо — это делает их покорнее. Тиски — удобная вещь, они позволяют сделать рисунок четким. У Стриуса, — Хо-Ту кивком указал на стражника, — очень хорошее клеймо, одно из лучших в Аре. Почти всегда все получается точно и чисто.
   В это время Филлис Робертсон беспомощно закричала, запрокинув голову, а когда прошел болевой шок, разрыдалась. Охранник освободил её и бросил рядом с Вирджинией.
   Обе девушки плакали. Фламиниус, пытаясь привести их в чувство, массировал кожу вокруг клейма. Я был почти уверен, что, ошеломленные болью ожога, они не чувствовали боли, причиняемой им Фламиниусом.
   Вдруг я услышал рядом с собой позвякивание колокольчиков рабыни и звук шагов.
   Я обернулся на шум и застыл пораженный. На нас смотрела женщина в шелках удовольствия редкой красоты, но с удивительно холодным и презрительным взглядом. На ней были желтый ошейник дома Кернуса и желтое одеяние. Два ряда колокольчиков позвякивали на её левой лодыжке, на шее висел свисток, а на правой руке стрекало — шокер для рабынь. Никогда раньше я не встречал подобной красавицы: светлая кожа, ярко-красные губы и совершенно черные волосы и глаза. Движения изящного тела этой женщины дразнили воображение. Она смотрела на меня с легкой, едва заметной улыбкой, разглядывая мою черную одежду и изображение кинжала. Ее полные, чувственные губы выдавали капризный характер. Не оставалось никаких сомнений, что эта черноволосая, ослепительно красивая женщина была потомственной рабыней страсти. Я никогда не видел более чувственного создания.
   — Меня зовут Сура, — сказала она, глядя на меня, — я учу девушек доставлять удовольствие мужчинам.
   — Вот они, — указал Хо-Ту на Элизабет и двух только что заклейменных девушек.
   Фламиниус поднялся, оставив Филлис и Вирджинию рыдать на полу.
   — Встаньте на колени, — сказала им Сура по-гориански.
   Фламиниус перевел.
   Девушки с трудом исполнили её приказание.
   Она обошла их вокруг, внимательно рассматривая, и обратилась к Элизабет:
   — Сними одежду и иди к ним.
   Элизабет встала на колени между Вирджинией и Филлис.
   По приказу Суры руки Элизабет были скованы за спиной.
   — Ты у них старшая? — спросила у неё Сура.
   — Да, — ответила Элизабет.
   Сура щелкнула шокером и повернула диск. Его конец стал накаляться, приобретая ярко-желтый цвет.
   — Да, госпожа, — поправилась Элизабет.
   — Ты из варваров?
   — Да, госпожа.
   Сура с презрением плюнула ей под ноги.
   — Они все из варварского племени, — подтвердил Хо-Ту.
   Сура обернулась и посмотрела на него с отвращением:
   — Интересно, как Кернус представляет себе обучение варваров?
   Хо-Ту пожал плечами.
   — Сделай, что сможешь, — сказал Фламиниус. — Эти рабыни достаточно умны и подают большие надежды.
   — Что ты в этом понимаешь! — процедила Сура.
   Фламиниус смущенно опустил взгляд.
   Сура опять подошла к девушкам, взяла Вирджинию за подбородок и посмотрела ей в глаза.
   — Слишком худое лицо, местами пятна, — сказала она. — Слишком худа, слишком.
   Хо-Ту пожал плечами.
   Сура взглянула на Элизабет.
   — А эта из племени тачаков. С таким лицом только за босками и ухаживать.
   Элизабет благоразумно удержалась от комментариев.
   — И, наконец, эта, — произнесла Сура, рассматривая Филлис. — У неё тело рабыни, но посмотрите, как она двигается. Я знаю этих варваров, они не могут даже стоять прямо, не говоря уже о том, что совершенно не умеют нормально ходить.
   — Сделай, что сможешь, — повторил Фламиниус.
   — Это безнадежно, — Сура отступила назад, — из них ничего нельзя сделать. Продайте и успокойтесь. Они годятся только для кухни.
   Она выключила шокер.
   — Сура… — начал Фламиниус.
   — Кухонные девки, — оборвала его Сура.
   Хо-Ту согласно закивал головой:
   — Она права.
   — Но… — запротестовал Фламиниус.
   — Кухонные девки, — настойчиво повторил Хо-Ту.
   Сура победоносно улыбнулась.
   — Из них ничего не получится. Никто не сможет их воспитать, даже Сура, — сказал Хо-Ту, подавая знак Фламиниусу. Тот, догадываясь, заулыбался.
   — Действительно, никто не сможет. Никто, кроме…
   Тетрайт из дома Портуса.
   — Я совсем забыл о ней, — спохватился Хо-Ту.
   — Тетрайт невежественна, как тарларион, — раздраженно прошипела Сура.
   — Зато она лучший воспитатель рабынь в Аре, — возразил Хо-Ту.
   — Я, Сура, лучший воспитатель, — сказала красавица недовольно.
   — Конечно, — Хо-Ту улыбнулся.
   — Думаю, — вмешался Фламиниус, — что даже Тетрайт из дома Портуса не сможет обучить этих рабынь.
   Теперь Сура решила рассмотреть девушек повнимательней.
   — Не пугайся, моя птичка, — сказала она по-гориански, приподнимая пальцем подбородок Вирджинии, — возможно, некоторым мужчинам нравятся худые лица с плохой кожей. Зато у тебя серые глаза, а это — большая редкость. — Она взглянула на Элизабет. — Ты, несомненно, очень глупа.
   — Не думаю, — ответила Элизабет, едко добавив: — Госпожа.
   — Неплохо, — пробормотала Сура, — неплохо, — и обратилась к Филлис, — а ты что скажешь, девушка с телом рабыни страсти?
   Сура взяла выключенный шокер и провела им вдоль тела Филлис, прикасаясь к ней холодным металлом. Инстинктивно Филлис попыталась избежать прикосновения, слегка отклонившись. Даже боль от ожога и долгое сидение в клетке не отразились на изящных движениях её тела.
   Показав на Вирджинию и Филлис, Сура спросила Хо-Ту:
   — Как вы представляете себе обучение рабынь без ошейников?
   Хо-Ту усмехнулся.
   — Позовите кузнеца! — приказал он охране — Подготовьте ошейники!
   К большому удивлению девушек, охранник снял с них наручники, и Фламиниус предложил им немного пройтись по комнате. Преодолевая боль, неловко двигаясь и спотыкаясь, они добрались до стены и, держась за нее, стали медленно делать шаг за шагом. Элизабет подошла к девушкам, однако, пытаясь помочь, она не разговаривала с ними, так как понимала, что в данной обстановке может говорить только по-гориански. Наконец появился кузнец с двумя узкими полосками железа — в полдюйма шириной и пятнадцать дюймов длиной.
   Девушкам указали на наковальню.
   Сначала Вирджиния, а потом Филлис положили туда головы, и кузнец уверенными движениями тяжелого молотка согнул железо в кольцо так, что концы брусков сошлись. И склепал их.
   — Если обучение пройдет успешно, — сказал Фламиниус девушкам, — через некоторое время на вас наденут красивые ошейники, — он кивнул на желтый, покрытый эмалью ошейник Элизабет с надписью о принадлежности к дому Кернуса. — Они даже будут с замками.
   Вирджиния безучастно посмотрела на Фламиниуса.
   — Ведь ты хочешь носить такой красивый ошейник? — спросил он её.
   — Да, хозяин, — безучастно ответила она.
   — А ты, Филлис?
   — Да, хозяин, — едва прошептала та.
   — Это я буду решать, когда они получат съемные ошейники и получат ли они их вообще, — вмешалась Сура.
   — Конечно, ты, — поспешно согласился Фламиниус, согнувшись в поклоне и отступая на шаг.
   — На колени! — приказала Сура, указывая на камни перед собой.
   На этот раз Вирджиния и Филлис не нуждались в переводе и вместе с Элизабет встали на колени перед Сурой. Сура повернулась к Хо-Ту.
   — Тачакская девчонка может жить с убийцей. Я не возражаю. Остальные пусть отправляются в кельи рабынь красного шелка.
   — Но они рабыни белого шелка, — заметил Хо-Ту.
   Сура рассмеялась:
   — Хорошо, в кельи рабынь белого шелка. Кормите хорошо. Вы почти изуродовали их. Не знаю, как обучать искалеченных варваров.
   — Ты сделаешь это блестяще, — польстил ей Фламиниус.
   Сура одарила его холодным взглядом, и ему пришлось опять опустить глаза.
   — На первых порах мне нужен кто-нибудь, говорящий на их языке, — сказала она. — Они должны выучить горианский, и как можно быстрее.
   — Я пришлю человека, который сможет говорить с ними, — пообещал Фламиниус, — и устрою их обучение горианскому.
   — Переведи, — бросила она Фламиниусу и, повернувшись к девушкам, начала говорить короткими предложениями, делая паузы, чтобы Фламиниус мог перевести:
   — Я — Сура. Я буду вас обучать. В часы обучения вы мои рабыни, и я буду делать с вами все, что захочу. Вы будете работать. Работать и учиться. Я научу вас, как стать привлекательными. Вы будете работать и учиться.
   — Бойтесь меня, — и, не сказав больше ни слова, она включила шокер и повернула диск. Конец начал накаляться. Внезапно она ударила вспышкой всех троих.
   Должно быть, заряд был очень сильный — под мощным потоком обжигающих желтых лучей девушки закричали от боли. Снова и снова Сура направляла на них стимулятор, а они, оглушенные и обезумевшие от боли, могли только кричать и плакать. Даже Элизабет, обычно бодрая и подвижная, казалось, была не в себе. Сура выключила стимулятор, девушки остались лежать на каменном полу, с ужасом глядя на неё.
   — Бойтесь меня, — сказала Сура мягко. Фламиниус перевел. — Пришлите их в мою комнату в шестом часу. Она повернулась и ушла, позвякивая колокольчиками на лодыжках.
 
   Я покинул свое место и ярус за ярусом начал спускаться по длинной каменной лестнице.
   Кто-то, как и я, тоже покидал стадион, навстречу нам поднимались те, кто после трудового дня только ещё шел смотреть гонки.
   На одной из межъярусных площадок собравшиеся в кружок юноши играли в кости. На первых ярусах царило оживление. Здесь располагались длинные ряды торговых палаток с дешевыми безделушками: картинами на ткани, амулетами и талисманами, четками, разнообразными изделиями из стекла и металла, бусами из ракушек, полированными перламутровыми брошками, покрывалами и туниками цветов каст, дешевыми ножами, ремнями и кошельками, флаконами духов, глиняными табличками с изображением стадиона и летящих птиц и прочими мелочами. В одной палатке торговали сандалиями, торговец кричал, что точно такие же сандалии носит победитель гонок Менициус из Порт-Кара.
   Этот тарнсмен действительно одержал более шестисот побед на гонках и стал одной из самых популярных личностей в Аре и других северных городах. Поговаривают, что в обычной жизни это жестокий, распущенный, корыстный человек. Может быть, это правда, но как только он садится в седло гоночного тарна, от него невозможно отвести взгляд. Никто не управляет тарном так, как Менициус из Порт-Кара. Сандалии, как я заметил, раскупались очень быстро.
   Ко мне дважды подходил человек, торгующий небольшими рукописными свитками, содержащими информацию о гонках. Там были списки птиц и их наездников, время, показанное ими в предыдущих полетах, и иные подобные сведения, которые можно было встретить на каждом шагу на больших информационных листах.
   — Я одинока, — протянула ко мне руки девушка-рабыня, стоящая на коленях в одной из палаток. Она была на привязи, а её хозяин, пытавшийся сдать девушку в аренду, держал её цепь с кожаной петлей.
   — Возьмите её. Бедная девушка скучает. Всего лишь медная монета.
   Я отвернулся и, пробираясь сквозь толпу, поспешил прочь.
   Когда я проходил под главной аркой стадиона, выходящей прямо на улицу Тарнов, я услышал сзади обращенный ко мне вопрос:
   — Похоже, вам не понравились гонки?
   Это был голос человека, который сидел сзади меня на стадионе и пренебрежительно отзывался о правящем Аром Хинрабиусе, а потом покупал сладости у Хула-дурачка.
   Что-то очень знакомое послышалось в этом голосе.
   Я обернулся.
   Передо мной стоял человек с чисто выбритым, широким, благородным лицом, наполовину закрытым крестьянским капюшоном. На нем была одежда из репса, которую носили низшие горианские касты. Увидев однажды, этого человека уже невозможно было забыть. Я сразу узнал его, даже в одежде крестьянина и без бороды. В правой руке он держал тяжелый посох.
   Улыбнувшись мне, крестьянин повернулся и зашагал прочь. Я последовал за ним, пытаясь догнать, но тут же столкнулся с Хулом-дурачком, который не смог удержать поднос и рассыпал все сладости. Я попытался перешагнуть через Хула, но замешкался, и в это время высокий человек в крестьянской одежде исчез. Я побежал следом, но разыскать его в толпе уже не смог.
   Хул сердито ковылял сзади, дергая меня за одежду и причитая:
   — Заплатите! Заплатите!
   Я посмотрел в его бесхитростные глаза и понял, что Хул не узнает меня. Его примитивный мозг не смог удержать в памяти образ человека, спасшего ему жизнь.
   Я дал ему серебряную монету, которой было более чем достаточно, чтобы заплатить за все сладости, и пошел дальше. Хул, ковыляя за мной, ещё долго выкрикивал слова благодарности.
   Я напряженно думал, что бы это могло значить? Почему он появился в Аре?
   Ошибки быть не могло — этот человек с посохом в одежде крестьянина был Марленусом.

Глава 13. НОЧНОЙ ПОЛЕТ

   — Не понимаю, как это могло случиться, — склонись надо мной, изумленно восклицала Нела, в то время как я, лежа на животе на мягкой подстилке, медленно впадал в дремоту от ласковых прикосновений её нежных, массировавших мне кожу рук.
   — Дочь Минуса Тентиуса Хинрабиуса охранялась, как никто другой, — продолжала недоумевать девушка.
   Не слишком заинтересованный, я буркнул в ответ что-то невнятное.
   Как и другие в банях, Нела немногое знала о сенсационном исчезновении — предполагаемом похищении Клаудии Тентиус Хинрабии, высокомерной и избалованной дочери главы городской администрации. Говорили, что она исчезла из Главного Цилиндра, расположенного в части города, отданной главе городской администрации, его семье и компаньонам под жилые кварталы, то есть практически из-под носа охранников.
   Неудивительно, что Сафроникус, капитан стражи, был попросту взбешен. Он организовал поиски не только по всему городу, но и по его окрестностям, интересовался любыми сообщениями, имевшими даже отдаленное отношение к случившемуся. Глава городской администрации, оскорбленный и скорбящий, вместе с супругой и другими членами высочайшей семьи заперся в своих апартаментах. Весь город гудел, по аллеям, улицам и мостам славного Ара стремительно распространялись сотни слухов. С крыши цилиндра высоких посвященных Комплициус Серенус предлагал жертвы, произносил молитвы, прося всемогущих Царствующих Жрецов позаботиться о скорейшем возвращении девушки и о том, чтобы её не нашли мертвой или обесчещенной рабством.
   — Не так усердно, — зароптал я.
   — Слушаюсь, хозяин, — отозвалась Нела.
   Допуская, что Клаудия Тентиус Хинрабия может быть похищена, я не отрицал возможности и других причин её исчезновения. Похищение женщин на Горе не редкость; насколько мне известно, не существовало города, в котором не украли хотя бы одну. Мужчины брали в плен женщин своих врагов, молодые тарнсмены часто захватывали девушек, предпочтительно свободных, в помощь по хозяйству своим сестрам. Надеясь облегчить свою жизнь, сестры нередко и сами подстрекали братьев к этому. В случае успеха молодые тарнсмены возвращались из полета со связанной девушкой поперек седла. Сестры радостно встречали их и с энтузиазмом начинали готовить пленницу для Праздника обручения.
   Сомнительно, однако, что кто-то решил выкрасть надменную Клаудию Хинрабию, чтобы предложить ей станцевать в прекрасном шелковом наряде на Празднике обручения. Скорее всего, она украдена с целью заполучить выкуп. Но как? Одно дело — накинуть петлю на девицу где-нибудь на высоком мосту и взвиться с ней над стенами города и совсем другое — выкрасть дочь главы городской администрации из собственного дома и беспрепятственно скрыться. Я знал охранников — это были искусные воины, осторожные и ловкие. Думаю, женщины Хинрабиусов могли чувствовать себя в полной безопасности.
   — Возможно, уже завтра условия выкупа будут известны, — предположила Нела.
   — Возможно, — вяло согласился я.
   Моя безучастность объяснялась не столько сонливостью после купания и массажа, сколько тем, что я был больше обеспокоен появлением в Аре Марленуса.
   Несомненно, он оценивал опасность, которой подвергался, находясь в Аре, знал, что, если его обнаружат, сразу убьют. Что же заставило его появиться в столь опасном для себя месте?
   Я не связывал появления Марленуса с исчезновением девицы Хинрабиусов, так как её похитили в то самое время, когда я столкнулся с ним под аркой стадиона. К тому же такое похищение, с точки зрения простого обывателя, довольно дерзкий жест, он может быть прощен молодому, неопытному тарнсмену, но человеку, столь мудрому, как Марленус, никогда и в голову не придет совершать что-либо подобное, поскольку ясно, что одним этим можно восстановить против себя весь город.
   Если бы Марленус хотел нанести удар Хинрабиусам, он, вероятнее всего, сам бы прилетел на тарне к Главному Цилиндру.
   Марленус, я уверен, никоим образом не причастен к похищению этой девицы. Интересно, что же привело его в город?
   — Как ты думаешь, какой выкуп запросят за столь знатную даму? — спросила Нела.
   — Не знаю, — признался я и рискнул предположить: — Может быть, сорок кирпичей?
   Нела расхохоталась.
   Ощущая сильные, энергично движущиеся руки девушки на своем позвоночнике, я старался прочитать и её мысли.
   — Было бы забавно, — злобно произнесла она, — если бы кто-то захватил её в плен, надел ошейник и держал бы как рабыню.
   Я перевернулся и, улыбаясь, посмотрел на Нелу.
   — Я забылась, господин, — она потупила взгляд.
   Крепкая, невысокая Нела была великолепной пловчихой, сильной и быстрой. Глаза её поражали изумительной синевой. Только покрывало окутывало тело девушки, светлые волосы, чтобы не мешали в воде, были коротко подстрижены; во время плавания банные рабыни часто носили на голове нечто, напоминающее чалму, из широких блестящих кожаных полос. На шее Нелы красовался ошейник с надписью: «Я — Нела из Капасианских бань, бассейна Синих Цветов. Я стою одну серебряную монету».
   Нела была дорогой рабыней, ведь серебряная монета приравнивалась к сорока медным. Все девушки бассейна Синих Цветов стоили столько же, за исключением новичков, оцениваемых десятью, самое большее — пятнадцатью медяками. Капасианские бани насчитывали дюжину бассейнов. В некоторых, больших, девицы шли за бесценок — за одну медную монету. Оплата давала право использовать рабыню так долго, как пожелает клиент, правда, в рамках часов работы бассейна.
   Когда я впервые увидел Нелу несколько дней назад, она в одиночестве развлекалась в бассейне, выполняя различные кульбиты. Одно мгновение — и я, очутившись в воде, схватил девицу за ногу, притянул к себе и поцеловал. Мне понравились её губы, её прикосновения.
   Оторвавшись друг от друга, мы оба рассмеялись. Я поинтересовался, сколько она стоит.
   — Один серебряный, — ответила она и, улыбаясь, добавила: — Но сначала ты должен поймать меня.
   Я знал эту игру. Хотя банные девушки были рабынями, они осмеливались бросать вызов и убегать от преследователя. Я рассмеялся. Она, увидев мою реакцию, тоже расхохоталась. Обычно в таких случаях девицы лишь притворялись уплывающими, легко позволяя себя догнать и схватить. Думаю, если бы они пожелали, многие посетители не смогли бы их догнать. Говорили, они плавают лучше рыб, так как большую часть времени проводят в воде.
   — Взгляни туда, — я указал в дальний конец бассейна, находящийся примерно в пятидесяти ярдах от нас. — Если мне не удастся поймать тебя до того края, ты будешь свободной весь день.
   Она, двигая в воде ногами и руками, недоуменно смотрела на меня.
   — Я заплачу за тебя, — объяснил я, — но оставлю тебя в покое, не заставлю обслуживать меня.
   Она бросила взгляд в сторону низкорослого охранника, на плече которого висел металлический ящик с прорезью, и переспросила:
   — Господин предлагает это серьезно?
   — Серьезно.
   — Если я не захочу, ты не сможешь поймать меня, — предупредила она меня.
   — В таком случае ты будешь свободна целый день.
   — Я согласна.
   — Тогда — вперед!
   Она вновь рассмеялась и, перевернувшись на спину, грациозно поплыла в направлении противоположного конца бассейна. Заметив, что я не преследую её, она на мгновение остановилась.
   Девушка явно не спешила. Если бы она захотела, то плыла бы, как водяная ящерица, быстрыми рывками.
   Ей хотелось подразнить меня, и она была сбита с толку, обнаружив, что я не бросился за ней.
   Достигнув середины пути, она опять остановилась и, оглянувшись, удивленно посмотрела на меня.
   И вот тут-то я и рванулся вперед.
   Судя по звукам, и она продолжила движение. Как я понял позже, Нела неспешно плыла на спине, пока ей не стало ясно, что вскоре я её догоню. Тогда она перевернулась на живот и принялась легко грести, изредка поглядывая назад. Увидев, что нас разделяет всего лишь около десяти ярдов, она стала грести чуть проворнее. Но я настигал её, так как плыл, как никогда прежде, разрезая воду телом, словно ножом. Шум волн оглушал меня, каждый вздох, казалось, взрывал легкие. В голове у меня промелькнула мысль, что завтра я вряд ли смогу вообще двигаться. Она же, оглянувшись ещё раз и увидев, что расстояние между нами сокращается, видимо не желая терять день свободы, мощно загребала руками и ногами и, стремительно вырвавшись вперед, заскользила по поверхности воды. Но я настигал её. Теперь она двигалась так быстро, как только могла, — прекрасная нимфа в фонтанах радужных брызг. Поднатужившись, я прибавил еще, каждый мой мускул дрожал от азарта преследования. Я знал, что догоню её. Поняла это и она и сразу стала похожа на взбесившуюся сирену — громко закричав от возбуждения, она, как одержимая, замолотила по воде руками и ногами. Это было ошибкой — она сбила дыхание, и, хотя в ход была брошена вся энергия, хотя красота движений поражала, ритм все же был утерян, взмахи стали неровными, девушка задыхалась.
   Правда, она изо всех сил сопротивлялась, стараясь спастись, но дистанцию она проиграла. Когда я схватил её за колени, она в ярости зарычала и начала бороться, стараясь освободиться. Я перевернул её на спину, схватил за ошейник и, не обращая внимания на её отчаянные попытки сбросить мою руку, медленно, с триумфом отбуксировал к краю бассейна.
   Выбравшись в уединенное место, скрытое от посторонних глаз высокими травами и папоротниками, я поднял Нелу из воды и положил на оранжевое покрывало, рядом с которым оставил свою одежду.
   — Кажется, ты потеряла свободу на сегодня, — сказал я. Мне нравилось прикасаться к её мокрому телу. В глазах Нелы блестели слезы.
   — С вас серебряный, — раздался голос откуда-то сзади.
   Я предложил охраннику самому взять плату из кошелька и вскоре услышал звяканье упавшей на дно монеты, затем звук удаляющихся шагов.
   — Как тебя зовут? — спросил я.
   — Нела, если это имя нравится господину.
   — Мне нравится.
   Обняв девушку, я приник к её губам, она руками обвила мою шею.
   Мы целовались, затем плавали и вновь целовались и плавали. Нела намазала меня целебными грязями, вызывающими расслабление, помыла, сделала стимулирующий массаж и втерла в кожу ароматизированные масла. После этого мы долго лежали рядом, глядя вверх на голубоватый полупрозрачный купол бассейна Синих Цветов.