Страница:
Тьма сгустилась и стала почти осязаемой. В этой тьме зазвучало тихое шипение, шелест и потрескивание. Казалось, потрескивает двигавшееся вспять время: как только исчез свет, лепреконские законы стали пробуждаться, и теперь карман был способен на любой, самый дикий выверт. Чувствуя, как холодный пот выступает между лопаток, я проворчал: «Палку найди и подбери» — и стал засовывать брикеты обратно.
Он спросил:
— Мы что, не заберем это? Мы ж, считай, разбогатели! Я даже не стану продавать цирюльню, просто брошу. Да любой барон отдаст нам за унцию жабьей икры по сотне монет и еще доволен останется, что взял так дешево… Ты что, собираешься уйти просто так, Джа?!
— Молчи! — рявкнул я, выталкивая его к лестнице и медленно отступая следом. — Как, по-твоему, мы его отсюда вынесем? Я лепреконское пространство знаю, сталкивался уже. Мы не сможем вынести их собственность без их разрешения, заблудимся тут. Будем тыкаться, пока не выберемся куда-нибудь на другой континент, да еще и окажется, что прошло уже сто лет. Давай иди, пока оно нас отпускает…
Большак споткнулся о первую ступень, и я ухватил его за ворот халата. Во тьме позади нас потрескивало и что-то неслышно шептало вывернутое наизнанку тайное пространство лепреконов, и сотни невидимых ручек тянулись, мягко, но настойчиво придерживая нас за одежду, пытаясь остановить. Только когда мы добрались до верхних ступеней, стал виден озаряющий заброшенный склад тусклый свет.
— Нажми опять, — скомандовал я, вытаскивая из дрожащей руки Большака палку с остатками мешковины.
Он хлопнул по одной из досок, и проход медленно закрылся. Дитен с такой поспешностью отскочил к центру склада, поближе к лучу солнечного света, будто боялся, что лаз вновь откроется и оттуда появится какое-нибудь развесистое чувырло и съест его. Завалив угол тюками, я подошел к нему. Дитен сидел посреди столба света, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
— Что за день! — приглушенно стонал он. — Сначала Джанки Дэви пожаловал, потом братья Грецки ожили, теперь карман с жабьей икрой на пару тысяч золотых, которые нам не достанутся. И шрамы… — Он принялся вдруг с остервенением чесать грудь. — Гадские шрамы опять зудят, мочи нет!
Я опустился рядом с ним на корточки и произнес:
— Теперь рассказывай. Что это ты там брякнул, будто Грецки сгорели?
— Так и есть, — прохныкал он. — Три дня назад на торговой барже пожар был. Баржу ведь снова отстроили, ты не знал? А теперь ее опять нет. Все вроде спаслись, но потом выяснилось, что Грецки нигде не видно. Тут Кмест Вислоухий вспомнил, будто Грецки были в своей лавке, а она ж в самом конце баржи, дальше всех от берега. Сначала думали, они в воду успели прыгнуть, но братья так и не объявились. Мы и решили — сгорели Грецки.
— А дом их? — спросил я.
— С тех пор пустой стоит. Портовый начальник все репу чешет, не знает, чего с ним делать. Дом-то, он хороший, з два этажа, и с пристройками, но все же это лепреконское жилище. Кто там другой жить согласится? Даже тролли, и те боятся. Зайдешь — а потом и не выйдешь вовсе.
— Так… — сказал я, усиленно размышляя. — Значит, они затеяли крупное дело и ради него решились даже торговую баржу спалить. Для отвода глаз, чтобы думали, будто они померли. Сколько в том мешке жабьей икры было? Какие сейчас на нее цены, Большак?
— Я ж говорю — тыщи на две золотых, не менее. Так ты меня не убьешь, Джа?
— Нет. Я психанул, когда тебя увидел. Теперь отпустило. Забудь про это, давай лучше о лепреконах. Без заказа они бы такое в Кадиллицы провозить не стали. Им, значит, пообещали деньги, и немалые. Настолько немалые, что они решились полностью свернуть здесь свои дела и после продажи жабьей икры свалить куда подальше. И дома их теперь, говоришь, не видать? Утопли, типа? А что, Большак, Кмест Вислоухий как был безумцем, так и остался?
— Да он еще больше сбрендил, если тока такое возможно, — подтвердил Графопыл.
— И все так же в замке Джеды живет?
— Ага.
Я помолчал, обдумывая ситуацию. Тут открывалось несколько новых возможностей, которыми грех было не воспользоваться. Связываться с лепреконами, правда, опасно, но, пожалуй, выгоды все же больше. Тем более что…
— А ты знаешь, Большак, что мне Грецки должны остались? — спросил я задумчиво.
— Ну, так что с того? — не понял он. — Где ж ты их теперь искать будешь?
Я глянул на него, как на идиота.
— Ты чего, Дитен? В своей цирюльне совсем поглупел? Вислоухий, по-твоему, просто так говорил, что видел лепреконов в лавке? Они ж, выходит, в сговоре, и он их прикрывал. Грецки теперь в замке Джеды у Вислоухого прячутся. Тем более что в замке только лепреконы да чудаки вроде Кместа жить и могут…
Аскетка и эльф
Дитен, уверившись, что убивать его я не собираюсь, слегка расслабился и стал похож на себя прежнего — пронырливый и всегда готовый услужить за плату сукин сын. — Ну вот, схватили меня случайно, — рассказывал он, прихлебывая из кружки с такой энергией, что коричневая пена образовала пышные усы над его верхней губой, — после того, как я провел тебя и тех ребят в «Неблагой Двор». Пока били, я молчал, а потом, когда Неклон приказал игольчатую рубаху на меня надеть, не сдюжил. Отдал им твой слепок. Я к тому времени был уже так плох, что колдун решил — не жилец. Ну и приказал сбросить меня в реку со стены. А там, на удачу, рыбаки проплывали из поселения, что под городом. Подобрали меня. Вот пока я у них отлеживался, здесь все и произошло. Оклемался, возвращаюсь в город — Вечная Патина! — Дитен выпучил глаза и слизнул пену с губы. — Тебя уже нет — одни говорят, помер, другие — что стражники тебя в Большой Дом сволокли, третьи — что ты успел от Неклона все ж таки сбежать. Ну и, натурально, тут такая каша заварилась… Повылазили всякие, давай районы делить. Помнишь Геда Безборода? Батрака Зубчика?
Я кивнул. Еще бы мне было их не помнить. — Так Геда первого задавили. Он под себя порт решил взять, пользуясь старыми связями… А после его голову нашли, нанизанную на рею одной посудины. Говорили, братья Грецки к этому причастны, но толком никто ничего до сих пор не знает. Долго был беспорядок, пока не появился этот Самурай. Батрак к нему переметнулся. Самурай теперь здесь почти самый главный, а Батрак Зубчик у него в помощниках.
Я переспросил:
— Самурай? Кто таков, откуда взялся? И почему «почти»?
— Эльф, — сказал Большак и скривился, как от зубной боли. — Грязный эльфишка, хотя и махаться горазд. Откуда взялся — точно неизвестно. Но, говорят… — Он огляделся, проверяя, нет ли кого возле стола. — Говорят, его сам Неклон и поставил. Чтобы, значит, кто-то свой порт держал. А «почти»… Ну, Джанки, потому что все же эльфов у нас не любят, а он к тому же и эльф-чужак. Трудно ему, невзирая даже на большого покровителя, во всем порту хозяйничать. Вот этот «Мерин», здесь же хозяином Николопулос. Так он с Грецки столковался и им дань платит… платил то есть. Потому как против лепреконов никто, даже эльф, не попрет…
Тут гоблин Николопулос как раз и подошел к нам, неся в лапах две миски с мясом, густо посыпанным какой-то приправой. Был он уже совсем седой и сгорбившийся, на носу его красовались огромные, как мельничные жернова, очки, и меня он не признал.
— Что, Дитен? — прогудел гоблин, ставя миски и широким рукавом кожаной рубахи протирая стол. — Еще пива тебе и твоему гостю?
— Еще, пожалуй, — согласился Большак и наклонился к хозяину. — Николя, что невеселый? Опасаешься чего?
Гоблин все тем же рукавом вытер нос — длиннющий, с черными волосатыми ноздрями, — поправил сползший на глаза колпак и пробормотал, покосившись на меня:
— Да не, все путем.
— Ладно, старик, — ухмыльнулся Дитен. — Этот гость — мой хороший друг, сечешь? Он все наши дела знает. И вреда от него не будет, одна токмо польза. Говори, чего случилось?
— Что случилось? — Гоблин зажал ноздрю заскорузлым зеленым пальцем, больше похожим на поросший мхом сук старого дерева, и оглушительно сморкнулся на пол. В том месте, куда шлепнулись выделения, доски затлели вонючим дымком. — А то ты не знаешь. Грецки погорели, вот что случилось. А «Дикий Мерин» где стоит? Там… — Он ткнул влево. — Лепреконские склады там… — Последовал тычок в правую сторону. — Ханум Арабески свои лавки держит, а там… — Николопулос поворотился задом к нам и развел руки в стороны, словно пытаясь обнять весь порт. — Там Самурай за главного. Ладно, Грецки теперь нет. А с остальными как быть?
Он горестно покачал головой и пошаркал прочь.
— Теперь понял? — прокомментировал Графопыл, придвигая к себе миску и вооружаясь коротким кривым ножом, который достал из сапога. — Нет, не стало порядку после того, как ты исчез.
— Значит, ты жизнью недоволен, Большак? — уточнил я, отставляя недопитое пиво.
Он помолчал, один за другим отправляя в рот куски мяса, и сообщил:
— Никто ею ноне не доволен. А я более прочих. Потому что цирюльня — это не мое. И доходу она почти не приносит. А еще, Джанки… — Большак отложил нож и внимательно посмотрел на меня: — После твоего исчезновения сюда эплейцы наведывались. И, говорили, сам Песчаный Плазмоди в городе побывал. А кое-кто даже рассказывал, что видел в Кадиллицах Мухомора Красную Шапку. Как думаешь, что они все тут искали?
Наступила пауза.
— Макгаффин? — спросил я.
В царящем под лестницей полумраке глаза Дитена Графопыла блеснули.
С этим надо было разобраться сразу же. Подавшись вперед, я сграбастал Большака за воротник халата и вытянул его грудью на стол. Тарелка с остатками мяса отлетела в сторону, а пустая кружка перевернулась.
— Ты чего? — засипел он испуганно.
Я притянул его поближе и нагнулся так, чтобы его расширившиеся глаза приблизились к моим.
— Помалкивай насчет этого! — прошептал я ему в лицо. — Фиалы с макгаффином у меня нет и никогда не было. Где она находится, я не знаю. Усек, Дитен? Микоэль Неклон ошибался, думая, что фиала у меня. Или что я знаю, где она спрятана. И мне его ошибка стоила полгода жизни. Не хочу, чтобы теперь все заново начиналось.
— Я понял! — зашептал он в ответ. — Пусти, Джа! Все понял, нет фиалы — и бес с ней. Вообще нет нигде, а? Ну понял, понял, пусти…
Отпихнув его, я выпрямился, дыша тяжелее, чем обычно.
Большак гаркнул на весь кабак: «Николя, еще пива!» — после чего задрал полу халата и стал промокать ею выступивший на узком морщинистом лбу пот.
— Эплейцы, Песчаный Плазмоди, Красная Шапка — они все за фиалой охотились? — спросил я.
— А за чем же еще…
— И так до сих пор ее никто не нашел?
— Нет.
Притопал Николопулос, принес пиво и ушел. Мне больше не хотелось, а Графопыл приник к своей кружке и оторвался только после того, как опустошил на две трети.
— Хорошо, Джанки, ты ее никогда не видел, я понял, — сказал он. — Но некоторые считают, что она где-то здесь, в Кадиллицах. И что это ты ее спрятал перед тем, как исчезнуть.
— Бред, — ответил я. — Ее спрятала одна аскетка, давно уже мертвая. В любом случае, Дитен, фиала меня не интересует.
Мы помолчали, думая каждый о своем. Я, постукивая костяшками пальцев по краю своей миски, рассеянно наблюдал, что происходит в зале «Дикого Мерина». В основном здесь пьянствовали люди и гоблины. Орков, составлявших основную массу добропорядочных горожан-обывателей, почти не было видно, как и троллей с эльфами. Нормальный средний тролль предпочитает предаваться философскому созерцанию, сидя где-нибудь в дупле, а эльфы всегда считались грязными отщепенцами даже у таких личностей, как гоблины. Появление здесь кого-нибудь из них почти наверняка вызвало бы драку с поножовщиной. То, что Самурай смог подмять под себя большую часть порта, говорило, во-первых, о его недюжинных способностях, а во-вторых, о наличии нехилого покровителя. Нормальный гном также побоялся бы зайти в подобное заведение, гномы в городах, подобных Кадиллицам, вообще предпочитали селиться отдельно. А гоблины — в основном портовые грузчики и мелкие контрабандисты — и люди никакой неприязни друг к другу не испытывали. Сидели они вперемежку, жрали, пили и галдели одинаково, разве что гоблины более зычно.
— А Ханум Арабески, которого Николя боится? — вспомнил я. — Это кто такой?
— Такая, — поправил Дитен. — Аскетка это. Со своими девками в трех кварталах хозяйничает. Послушай, Джанки. Где ты был все это время?
Присмотревшись к нему, я понял, что он уже слегка поплыл. После пережитого потрясения и беготни по крышам крепкое гоблинское пиво подействовало быстро. Сам же я, не допив даже первую кружку, был трезвым и собранным. То, к чему я готовился и чего так ждал все это время, начиналось. Поэтому все происходящее я воспринимал только с одной точки зрения: как оно может помочь или помешать моим планам.
Я сказал:
— Прятался. Готовился. Обдумывал ситуацию.
— А как узнал, что Неклон умер?
— Лоскутер прислал квальбатроса. Кстати, он где сейчас?
— Лоскутер? — Большак откинулся на стуле, хмуря лоб и вспоминая. — Угу, тот старый эльф… Птичник, да? Он тебе навроде учителя? Кажется, он все на том же пустыре и живет. Так что ты теперь делать будешь, Джа?
Я уже обдумал все и решил, что Большак мне нужен. Поэтому я вновь наклонился к нему и внятно произнес, глядя прямо в мутные глаза Дитена Графопыла:
— Разберусь с Протектором. А ты мне поможешь.
Дитен отпрянул, сжавшись на стуле. Дверь «Дикого Мерина» распахнулась, и внутрь вошла аскетка.
Шум в трактире вроде как стих, но ненадолго. Большинству присутствующих было, в общем, начхать, кому хозяин платит дань. Поэтому те, кто в первое мгновение обратили внимание на прибывших, тут же потеряли к ним интерес и отвернулись.
Арабески, ни на кого не глядя, зашагала к стойке, другие аскетки, звонко цокая каблуками, двинулись следом. Мы с Большаком смотрели, как они остановились у стойки, где Николопулос уже выставил три стакана и наполнил их — скорее всего, не пивом, а чем-то подороже и покрепче. Помощницы взяли стаканы и повернулись лицами к залу. Арабески небрежно навалилась на стойку локтями, склонилась к гоблину и что-то спросила. Николопулос заговорил в ответ.
— Договариваются, — проворчал Дитен. — Хорошо, хоть аскетки не вредный народ, даром что бабы. Эй, Джанки, ты что имел в виду, когда говорил, что хочешь спалить Дом? Я тебе помогать в этом деле не хочу, это ведь…
— Это ведь не твою семью перерезали протекторские прислужники, когда он к власти рвался, а? Не тебе в контрабандисты пришлось податься?.. — Мой голос, когда я начал говорить, помимо воли становился хриплым и угрожающим. — Не ты на самое дно попал — из баронов? Ты бароном никогда не был…
— Но ты ж преуспел, Джанки! — возразил он. — Ты ж неплохо зарабатывал, а? Я понимаю, почему Протектор с баронами Дэви расправился. Твой папаша после него главным претендентом на трон в Большом Доме был. Но потом, когда ты один остался, почему он тебя в покое не оставил?
— Долгое время он меня и не трогал. Но думаю, то, что сын барона Дэви остался жив, ему никогда не нравилось. После того как ты меня сдал и я из Кадиллиц скрылся, Неклон искал меня через Патину, вот по этой… — Я задрал рукав, демонстрируя ему метку. — Вот по этому пятну. А я ничего поделать не мог, потому что в магии секу не очень, а оружием хорошего колдуна не возьмешь. Но теперь… — Я хлопнул ладонью по столу так, что в кружках плеснулось пиво. — Теперь время пришло. И ты, Дитен, мне поможешь, ведь как ни крути, это ты меня ищейкам Неклона сдал и, значит, жизнь твоя принадлежит мне. Кто сейчас, кстати, в моем поместье живет?
Он пожал плечами:
— Этого не знаю. Но вряд ли такие хоромы брошены на произвол судьбы. Думаю, кто-нибудь из ближайших прислужников.
Он замолчал, потому что в кабаке внезапно воцарилась тишина. Арабески с гоблином у стойки, кажется, как раз столковались и, судя по довольному выражению на зеленой морде Николопулоса, к обоюдному удовлетворению. Оба они глянули на дверь, через которую в зал только что вошло новое действующее лицо.
Худощавый узкоглазый эльф, весь в черной коже, в черных полусапожках и с черной банданой на остроухой маленькой голове, был значительно выше ростом, чем большинство его сородичей, но все же ниже меня или аскетки. В одной его руке болталась короткая цепочка с плоскими грузиками на концах, а во второй зажато еще какое-то оружие, не то меч, не то сабля, но какой-то странной формы, чересчур кривое и неказистое.
— Самурай! — ахнул Графопыл и начал медленно сползать под стол. — Сам пришел…
Эльф-переросток, сделав несколько быстрых шагов, встал посреди помещения и огляделся. Двигался он стремительно и как-то порывисто, дергано. В каждом его жесте было напряжение, словно он из последних сил сдерживал себя. Кто-то еще проник в зал позади него и остановился в дверях.
— Николопулос! — громко зашипел эльф. — Аи, Николя, что это за шлюхи и о чем с ними толкуешь?!
Я вздрогнул, словно услышав эхо очень тихих шагов, что зазвучали в моей голове: топ… Топ… ТОП…
— Заткнись, Самурай! — рявкнула Арабески, в то время как обе ее подручные схватились за свои рапиры. — Чего тебе здесь надо? — Она медленно пошла к нему от стойки, за которой старый гоблин присел так, что остался виден только его колпак. — Хочешь поговорить? Здесь не место для разговора. Выйдем?
Ее помощницы тоже двинулись вперед, расходясь в разные стороны, чтобы оказаться по бокам от эльфа. Я с интересом наблюдал за их действиями, когда Самурай вдруг дернулся. Прозвучал короткий свист, и обе аскетки-подручные повалились навзничь. Их шеи перехлестывали тонкие цепочки. Арабески успела выхватить меч и прыгнула на эльфа, а тот вдруг развернулся к ней спиной и побежал прочь, одновременно швыряя свой странный меч.
Он вскочил на стол, оттолкнулся, дробно прогрохотал каблуками по стене и, взбежав чуть ли не до потолка, сделал кувырок. Его оружие, описав в воздухе несколько сложных петель, облетело весь зал и настигло Ханум сзади, вонзившись ей в затылок. Красивое, властное лицо Арабески исказилось, аскетка упала. Самурай уже стоял рядом с ней. Он успел нацепить на правую руку черную перчатку, из каждого пальца которой торчал тонкий ржавый коготь. Самурай наклонился, его рука несколько раз поднялась и опустилась со скребущим звуком.
Из-за стола я увидел, как вверх брызжет кровь. Эльф выпрямился, нервно кривя тонкие бледные губы, и все присутствующие в зале уставились на его забрызганное красным лицо.
— Аи, Николя! — завизжал Самурай, оборачиваясь. — Покажись!
Над стойкой возник сначала колпак, затем край толстых очковых дужек, но целиком гоблин показаться не осмелился. Вытаращенными глазами он уставился на эльфа. Тот, щерясь, смотрел на него. Я заметил, как подергивается щека Самурая.
— Самурай придет попозже, все обговорим, да? — пронзительно зашептал эльф. — Николя с Самураем останутся довольны друг другом?
Старый гоблин закивал, и колпак съехал ему на глаза.
— Отлично! — вскричал Самурай и пошел к двери, не забыв подобрать свой меч-бумеранг и содрать с шей аскеток цепочки. — Вперед, Батрак, тебя с Самураем еще ждут славные дела!
Услышав это, я уставился на дверь, впервые обратив внимание на того, кто появился в кабаке вслед за эльфом.
Гном по имени Батрак Зубчик стоял там, привалившись плечом к косяку. Он пристально смотрел на меня. Когда эльф поравнялся с ним, гном повернулся к нам спиной и что-то тихо произнес. Я увидел, как Самурай сбился с шага. Мгновение казалось, что сейчас он оглянется, но затем эльф принял какое-то решение, и оба соратника шагнули наружу. Дверь кабака захлопнулась.
— Узнал! — простонал Большак, все это время осторожно выглядывающий из-под стола. — Батрак тебя узнал. Ну все, Джа, теперь каюк…
— Идем, — приказал я, одной рукой швыряя монеты рядом с кружкой, а другой вытаскивая Дитена из-под стола. — Задний ход здесь есть? Этот ваш Самурай — натуральный псих, но умный псих. Они за подмогой пошли. Сейчас вернутся.
— Вверх надо, — решил Большак. — Заднего хода нет, но через окно со второго этажа можно попасть обратно к складам, а уж там выйти к центру.
Не обращая внимания больше ни на что, мы быстрым шагом двинулись вверх по лестнице, к узкой галерее, которая тянулась вдоль дверей, ведущих в комнаты второго этажа.
Старое поместье
— Все, пропали, — пожаловался он. — Если Батрак и меня успел заметить… Они догадаются, куда мы пошли, и наведаются сюда. Тогда уж точно полный…
— Погоди плакать, — оборвал я. — Все только начинается. Мне сейчас надо будет в одно место сходить.
Большак всполошился:
— Ты куда?! Джа, я один оставаться теперь не хочу. Одного меня точно раскрошат! Самурай, ты ж видел, какой он?
Я подтвердил:
— Видел. Ты-то знаешь, мне всегда наплевать было, тролль, человек или орк. И против эльфов никогда ничего не имел, хотя многие из них, на наш человеческий взгляд, и со свихом. Но у этого Самурая в голове вообще вместо мозгов одна сплошная рана. Псих психом.
— Да, но дерется как? Я моргнуть не успел, как он трех аскеток покромсал. И одна из них — сама Арабески! А ты куда вообще собираешься, Джа? Уж не к лепреконам ли в гости?
— Пока нет, хотя до замка Джеды очередь скоро дойдет. Вообще-то надо будет старые связи наладить. Но сейчас хочу посмотреть, кто теперь в моем доме живет. Так что сиди здесь, Большак, и не рыпайся. Ключ мне дашь, а сам запрешься. Я скоро вернусь, понял?
Он посмотрел на меня горестным взглядом, швырнул на стол ключ от задней двери и шагнул к древнему буфету, у которого вместо ножек были подложены какие-то ветхие книги с оторванными обложками. Из буфета Большак извлек запыленную бутыль. В ней булькало что-то темно-красное и густое — скорее всего, ягодная настойка, до которой Графопыл, насколько я помнил, был охоч. Не предложив мне, Большак сколупнул крышку и стал пить из горлышка.
— Ты этот дом как вообще заполучил? — спросил я. Он уселся на стул и свесил голову.
— Аренда. Дом старый очень, развалюха. Хоть и в центре, но я за него гроши плачу.
— А подвал здесь есть?
Большак исподлобья взглянул на меня:
— Ты на что намекаешь, Джа?
— Ходы имеются?
— А, это… Из подвала — да. Это ж Кадиллицы, да еще и старый квартал. Тут из каждого дома под город можно спуститься. В подвале я один лаз нашел, но туда не совался.
— Ладно, еще сунемся.
Я взял ключ, хлопнул Дитена по спине — он поперхнулся и стал с надрывом кашлять — и приоткрыл дверь. Окинув взглядом темную улицу, выскользнул наружу.
Спать не хотелось, и усталости я не чувствовал. Энергия, полгода копившаяся во мне, теперь, когда появилась возможность действовать, не позволяла усталости проявить себя. Она действовала, как зелье, добытое знахарем из шляпок ядовитых грибов чичу. Она будоражила сознание и придавала окружающему яркие, резкие тона, делала глубже залегшие под стенами домов тени и ярче свет, льющийся из окон.
Передний вход цирюльни выводил на центральную площадь Кадиллиц, в любой час ночи освещенную многочисленными факелами, а через задний я попал на одну из боковых улиц, где было темно. Я пошел быстрым шагом, внимательно глядя по сторонам. Осознание того, что дело двинулось, накатывало волнами дрожи, но это не мешало прислушиваться и приглядываться к происходящему вокруг.
С тех пор, как я в последний раз шел по ночным улицам, город изменился. Тогда не только в центре было светло. Да и праздно гуляющих прохожих хватало. Орки, более прочих склонные к ночному образу жизни, обычно устраивали семейные променады, гоблины сидели за выставленными на улицы столами трактиров, горели факелы и свечи… Сейчас-то темно и тихо, причем это не была тишина мирно спящего города — скорее тишина настороженности, ожидания чего-то плохого. Смерть Неклона — слишком серьезное происшествие, большинство горожан ожидало беды и предпочло запереться в своих домах, надеясь пересидеть неприятности.
Я миновал три квартала, обогнул окруженное высокой изгородью здание городской тюрьмы и нырнул в лабиринт окраинных улочек, за которым стояли дома знати. Когда шорохи ночного города сменились шелестом листвы на деревьях и травы под ногами, впереди показался склон пологого холма. На вершине его находилось бывшее имение баронов Дэви.
У двухэтажного дома было несколько больших пристроек и приличных размеров мезонин посреди плоской крыши. Вокруг рос старый сад, его окружала высокая ограда, оснащенная раньше таким же заклинанием, как и та, что защищала Большой Дом. Не знаю, как сейчас, а когда-то заклинание отлично действовало.
Он спросил:
— Мы что, не заберем это? Мы ж, считай, разбогатели! Я даже не стану продавать цирюльню, просто брошу. Да любой барон отдаст нам за унцию жабьей икры по сотне монет и еще доволен останется, что взял так дешево… Ты что, собираешься уйти просто так, Джа?!
— Молчи! — рявкнул я, выталкивая его к лестнице и медленно отступая следом. — Как, по-твоему, мы его отсюда вынесем? Я лепреконское пространство знаю, сталкивался уже. Мы не сможем вынести их собственность без их разрешения, заблудимся тут. Будем тыкаться, пока не выберемся куда-нибудь на другой континент, да еще и окажется, что прошло уже сто лет. Давай иди, пока оно нас отпускает…
Большак споткнулся о первую ступень, и я ухватил его за ворот халата. Во тьме позади нас потрескивало и что-то неслышно шептало вывернутое наизнанку тайное пространство лепреконов, и сотни невидимых ручек тянулись, мягко, но настойчиво придерживая нас за одежду, пытаясь остановить. Только когда мы добрались до верхних ступеней, стал виден озаряющий заброшенный склад тусклый свет.
— Нажми опять, — скомандовал я, вытаскивая из дрожащей руки Большака палку с остатками мешковины.
Он хлопнул по одной из досок, и проход медленно закрылся. Дитен с такой поспешностью отскочил к центру склада, поближе к лучу солнечного света, будто боялся, что лаз вновь откроется и оттуда появится какое-нибудь развесистое чувырло и съест его. Завалив угол тюками, я подошел к нему. Дитен сидел посреди столба света, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
— Что за день! — приглушенно стонал он. — Сначала Джанки Дэви пожаловал, потом братья Грецки ожили, теперь карман с жабьей икрой на пару тысяч золотых, которые нам не достанутся. И шрамы… — Он принялся вдруг с остервенением чесать грудь. — Гадские шрамы опять зудят, мочи нет!
Я опустился рядом с ним на корточки и произнес:
— Теперь рассказывай. Что это ты там брякнул, будто Грецки сгорели?
— Так и есть, — прохныкал он. — Три дня назад на торговой барже пожар был. Баржу ведь снова отстроили, ты не знал? А теперь ее опять нет. Все вроде спаслись, но потом выяснилось, что Грецки нигде не видно. Тут Кмест Вислоухий вспомнил, будто Грецки были в своей лавке, а она ж в самом конце баржи, дальше всех от берега. Сначала думали, они в воду успели прыгнуть, но братья так и не объявились. Мы и решили — сгорели Грецки.
— А дом их? — спросил я.
— С тех пор пустой стоит. Портовый начальник все репу чешет, не знает, чего с ним делать. Дом-то, он хороший, з два этажа, и с пристройками, но все же это лепреконское жилище. Кто там другой жить согласится? Даже тролли, и те боятся. Зайдешь — а потом и не выйдешь вовсе.
— Так… — сказал я, усиленно размышляя. — Значит, они затеяли крупное дело и ради него решились даже торговую баржу спалить. Для отвода глаз, чтобы думали, будто они померли. Сколько в том мешке жабьей икры было? Какие сейчас на нее цены, Большак?
— Я ж говорю — тыщи на две золотых, не менее. Так ты меня не убьешь, Джа?
— Нет. Я психанул, когда тебя увидел. Теперь отпустило. Забудь про это, давай лучше о лепреконах. Без заказа они бы такое в Кадиллицы провозить не стали. Им, значит, пообещали деньги, и немалые. Настолько немалые, что они решились полностью свернуть здесь свои дела и после продажи жабьей икры свалить куда подальше. И дома их теперь, говоришь, не видать? Утопли, типа? А что, Большак, Кмест Вислоухий как был безумцем, так и остался?
— Да он еще больше сбрендил, если тока такое возможно, — подтвердил Графопыл.
— И все так же в замке Джеды живет?
— Ага.
Я помолчал, обдумывая ситуацию. Тут открывалось несколько новых возможностей, которыми грех было не воспользоваться. Связываться с лепреконами, правда, опасно, но, пожалуй, выгоды все же больше. Тем более что…
— А ты знаешь, Большак, что мне Грецки должны остались? — спросил я задумчиво.
— Ну, так что с того? — не понял он. — Где ж ты их теперь искать будешь?
Я глянул на него, как на идиота.
— Ты чего, Дитен? В своей цирюльне совсем поглупел? Вислоухий, по-твоему, просто так говорил, что видел лепреконов в лавке? Они ж, выходит, в сговоре, и он их прикрывал. Грецки теперь в замке Джеды у Вислоухого прячутся. Тем более что в замке только лепреконы да чудаки вроде Кместа жить и могут…
Аскетка и эльф
1
В «Диком Мерине», самом грязном из всех кабаков порта, чадили факелы, здоровенные грузчики-гоблины ругались и гоготали, повизгивали шлюхи и сновали между столами крутобедрые девки-прислужницы. Трактир принадлежал старому гоблину Николопулосу, «крышей» у него до недавнего времени были все те же братья Грецки… а значит, их место оставалось пока свободным. Мы с Большаком сидели в углу, под лестницей, и пили пиво из глиняных кружек.Дитен, уверившись, что убивать его я не собираюсь, слегка расслабился и стал похож на себя прежнего — пронырливый и всегда готовый услужить за плату сукин сын. — Ну вот, схватили меня случайно, — рассказывал он, прихлебывая из кружки с такой энергией, что коричневая пена образовала пышные усы над его верхней губой, — после того, как я провел тебя и тех ребят в «Неблагой Двор». Пока били, я молчал, а потом, когда Неклон приказал игольчатую рубаху на меня надеть, не сдюжил. Отдал им твой слепок. Я к тому времени был уже так плох, что колдун решил — не жилец. Ну и приказал сбросить меня в реку со стены. А там, на удачу, рыбаки проплывали из поселения, что под городом. Подобрали меня. Вот пока я у них отлеживался, здесь все и произошло. Оклемался, возвращаюсь в город — Вечная Патина! — Дитен выпучил глаза и слизнул пену с губы. — Тебя уже нет — одни говорят, помер, другие — что стражники тебя в Большой Дом сволокли, третьи — что ты успел от Неклона все ж таки сбежать. Ну и, натурально, тут такая каша заварилась… Повылазили всякие, давай районы делить. Помнишь Геда Безборода? Батрака Зубчика?
Я кивнул. Еще бы мне было их не помнить. — Так Геда первого задавили. Он под себя порт решил взять, пользуясь старыми связями… А после его голову нашли, нанизанную на рею одной посудины. Говорили, братья Грецки к этому причастны, но толком никто ничего до сих пор не знает. Долго был беспорядок, пока не появился этот Самурай. Батрак к нему переметнулся. Самурай теперь здесь почти самый главный, а Батрак Зубчик у него в помощниках.
Я переспросил:
— Самурай? Кто таков, откуда взялся? И почему «почти»?
— Эльф, — сказал Большак и скривился, как от зубной боли. — Грязный эльфишка, хотя и махаться горазд. Откуда взялся — точно неизвестно. Но, говорят… — Он огляделся, проверяя, нет ли кого возле стола. — Говорят, его сам Неклон и поставил. Чтобы, значит, кто-то свой порт держал. А «почти»… Ну, Джанки, потому что все же эльфов у нас не любят, а он к тому же и эльф-чужак. Трудно ему, невзирая даже на большого покровителя, во всем порту хозяйничать. Вот этот «Мерин», здесь же хозяином Николопулос. Так он с Грецки столковался и им дань платит… платил то есть. Потому как против лепреконов никто, даже эльф, не попрет…
Тут гоблин Николопулос как раз и подошел к нам, неся в лапах две миски с мясом, густо посыпанным какой-то приправой. Был он уже совсем седой и сгорбившийся, на носу его красовались огромные, как мельничные жернова, очки, и меня он не признал.
— Что, Дитен? — прогудел гоблин, ставя миски и широким рукавом кожаной рубахи протирая стол. — Еще пива тебе и твоему гостю?
— Еще, пожалуй, — согласился Большак и наклонился к хозяину. — Николя, что невеселый? Опасаешься чего?
Гоблин все тем же рукавом вытер нос — длиннющий, с черными волосатыми ноздрями, — поправил сползший на глаза колпак и пробормотал, покосившись на меня:
— Да не, все путем.
— Ладно, старик, — ухмыльнулся Дитен. — Этот гость — мой хороший друг, сечешь? Он все наши дела знает. И вреда от него не будет, одна токмо польза. Говори, чего случилось?
— Что случилось? — Гоблин зажал ноздрю заскорузлым зеленым пальцем, больше похожим на поросший мхом сук старого дерева, и оглушительно сморкнулся на пол. В том месте, куда шлепнулись выделения, доски затлели вонючим дымком. — А то ты не знаешь. Грецки погорели, вот что случилось. А «Дикий Мерин» где стоит? Там… — Он ткнул влево. — Лепреконские склады там… — Последовал тычок в правую сторону. — Ханум Арабески свои лавки держит, а там… — Николопулос поворотился задом к нам и развел руки в стороны, словно пытаясь обнять весь порт. — Там Самурай за главного. Ладно, Грецки теперь нет. А с остальными как быть?
Он горестно покачал головой и пошаркал прочь.
— Теперь понял? — прокомментировал Графопыл, придвигая к себе миску и вооружаясь коротким кривым ножом, который достал из сапога. — Нет, не стало порядку после того, как ты исчез.
— Значит, ты жизнью недоволен, Большак? — уточнил я, отставляя недопитое пиво.
Он помолчал, один за другим отправляя в рот куски мяса, и сообщил:
— Никто ею ноне не доволен. А я более прочих. Потому что цирюльня — это не мое. И доходу она почти не приносит. А еще, Джанки… — Большак отложил нож и внимательно посмотрел на меня: — После твоего исчезновения сюда эплейцы наведывались. И, говорили, сам Песчаный Плазмоди в городе побывал. А кое-кто даже рассказывал, что видел в Кадиллицах Мухомора Красную Шапку. Как думаешь, что они все тут искали?
Наступила пауза.
— Макгаффин? — спросил я.
В царящем под лестницей полумраке глаза Дитена Графопыла блеснули.
С этим надо было разобраться сразу же. Подавшись вперед, я сграбастал Большака за воротник халата и вытянул его грудью на стол. Тарелка с остатками мяса отлетела в сторону, а пустая кружка перевернулась.
— Ты чего? — засипел он испуганно.
Я притянул его поближе и нагнулся так, чтобы его расширившиеся глаза приблизились к моим.
— Помалкивай насчет этого! — прошептал я ему в лицо. — Фиалы с макгаффином у меня нет и никогда не было. Где она находится, я не знаю. Усек, Дитен? Микоэль Неклон ошибался, думая, что фиала у меня. Или что я знаю, где она спрятана. И мне его ошибка стоила полгода жизни. Не хочу, чтобы теперь все заново начиналось.
— Я понял! — зашептал он в ответ. — Пусти, Джа! Все понял, нет фиалы — и бес с ней. Вообще нет нигде, а? Ну понял, понял, пусти…
Отпихнув его, я выпрямился, дыша тяжелее, чем обычно.
Большак гаркнул на весь кабак: «Николя, еще пива!» — после чего задрал полу халата и стал промокать ею выступивший на узком морщинистом лбу пот.
— Эплейцы, Песчаный Плазмоди, Красная Шапка — они все за фиалой охотились? — спросил я.
— А за чем же еще…
— И так до сих пор ее никто не нашел?
— Нет.
Притопал Николопулос, принес пиво и ушел. Мне больше не хотелось, а Графопыл приник к своей кружке и оторвался только после того, как опустошил на две трети.
— Хорошо, Джанки, ты ее никогда не видел, я понял, — сказал он. — Но некоторые считают, что она где-то здесь, в Кадиллицах. И что это ты ее спрятал перед тем, как исчезнуть.
— Бред, — ответил я. — Ее спрятала одна аскетка, давно уже мертвая. В любом случае, Дитен, фиала меня не интересует.
Мы помолчали, думая каждый о своем. Я, постукивая костяшками пальцев по краю своей миски, рассеянно наблюдал, что происходит в зале «Дикого Мерина». В основном здесь пьянствовали люди и гоблины. Орков, составлявших основную массу добропорядочных горожан-обывателей, почти не было видно, как и троллей с эльфами. Нормальный средний тролль предпочитает предаваться философскому созерцанию, сидя где-нибудь в дупле, а эльфы всегда считались грязными отщепенцами даже у таких личностей, как гоблины. Появление здесь кого-нибудь из них почти наверняка вызвало бы драку с поножовщиной. То, что Самурай смог подмять под себя большую часть порта, говорило, во-первых, о его недюжинных способностях, а во-вторых, о наличии нехилого покровителя. Нормальный гном также побоялся бы зайти в подобное заведение, гномы в городах, подобных Кадиллицам, вообще предпочитали селиться отдельно. А гоблины — в основном портовые грузчики и мелкие контрабандисты — и люди никакой неприязни друг к другу не испытывали. Сидели они вперемежку, жрали, пили и галдели одинаково, разве что гоблины более зычно.
— А Ханум Арабески, которого Николя боится? — вспомнил я. — Это кто такой?
— Такая, — поправил Дитен. — Аскетка это. Со своими девками в трех кварталах хозяйничает. Послушай, Джанки. Где ты был все это время?
Присмотревшись к нему, я понял, что он уже слегка поплыл. После пережитого потрясения и беготни по крышам крепкое гоблинское пиво подействовало быстро. Сам же я, не допив даже первую кружку, был трезвым и собранным. То, к чему я готовился и чего так ждал все это время, начиналось. Поэтому все происходящее я воспринимал только с одной точки зрения: как оно может помочь или помешать моим планам.
Я сказал:
— Прятался. Готовился. Обдумывал ситуацию.
— А как узнал, что Неклон умер?
— Лоскутер прислал квальбатроса. Кстати, он где сейчас?
— Лоскутер? — Большак откинулся на стуле, хмуря лоб и вспоминая. — Угу, тот старый эльф… Птичник, да? Он тебе навроде учителя? Кажется, он все на том же пустыре и живет. Так что ты теперь делать будешь, Джа?
Я уже обдумал все и решил, что Большак мне нужен. Поэтому я вновь наклонился к нему и внятно произнес, глядя прямо в мутные глаза Дитена Графопыла:
— Разберусь с Протектором. А ты мне поможешь.
Дитен отпрянул, сжавшись на стуле. Дверь «Дикого Мерина» распахнулась, и внутрь вошла аскетка.
2
Красивая была бы девка, если бы не такая тощая и высокая. Кожу да кости Ханум Арабески прятала под широким ярко-синим платьем, подол которого почти стелился по полу. Слева и справа от нее возникли две помощницы, пониже ростом и вооруженные дальше некуда. На поясах висели метательные кинжалы и дротики, а в руках каждая сжимала по короткой рапире. На поясе самой Ханум кинжалов с дротиками не было, только меч с длинным волнистым лезвием.Шум в трактире вроде как стих, но ненадолго. Большинству присутствующих было, в общем, начхать, кому хозяин платит дань. Поэтому те, кто в первое мгновение обратили внимание на прибывших, тут же потеряли к ним интерес и отвернулись.
Арабески, ни на кого не глядя, зашагала к стойке, другие аскетки, звонко цокая каблуками, двинулись следом. Мы с Большаком смотрели, как они остановились у стойки, где Николопулос уже выставил три стакана и наполнил их — скорее всего, не пивом, а чем-то подороже и покрепче. Помощницы взяли стаканы и повернулись лицами к залу. Арабески небрежно навалилась на стойку локтями, склонилась к гоблину и что-то спросила. Николопулос заговорил в ответ.
— Договариваются, — проворчал Дитен. — Хорошо, хоть аскетки не вредный народ, даром что бабы. Эй, Джанки, ты что имел в виду, когда говорил, что хочешь спалить Дом? Я тебе помогать в этом деле не хочу, это ведь…
— Это ведь не твою семью перерезали протекторские прислужники, когда он к власти рвался, а? Не тебе в контрабандисты пришлось податься?.. — Мой голос, когда я начал говорить, помимо воли становился хриплым и угрожающим. — Не ты на самое дно попал — из баронов? Ты бароном никогда не был…
— Но ты ж преуспел, Джанки! — возразил он. — Ты ж неплохо зарабатывал, а? Я понимаю, почему Протектор с баронами Дэви расправился. Твой папаша после него главным претендентом на трон в Большом Доме был. Но потом, когда ты один остался, почему он тебя в покое не оставил?
— Долгое время он меня и не трогал. Но думаю, то, что сын барона Дэви остался жив, ему никогда не нравилось. После того как ты меня сдал и я из Кадиллиц скрылся, Неклон искал меня через Патину, вот по этой… — Я задрал рукав, демонстрируя ему метку. — Вот по этому пятну. А я ничего поделать не мог, потому что в магии секу не очень, а оружием хорошего колдуна не возьмешь. Но теперь… — Я хлопнул ладонью по столу так, что в кружках плеснулось пиво. — Теперь время пришло. И ты, Дитен, мне поможешь, ведь как ни крути, это ты меня ищейкам Неклона сдал и, значит, жизнь твоя принадлежит мне. Кто сейчас, кстати, в моем поместье живет?
Он пожал плечами:
— Этого не знаю. Но вряд ли такие хоромы брошены на произвол судьбы. Думаю, кто-нибудь из ближайших прислужников.
Он замолчал, потому что в кабаке внезапно воцарилась тишина. Арабески с гоблином у стойки, кажется, как раз столковались и, судя по довольному выражению на зеленой морде Николопулоса, к обоюдному удовлетворению. Оба они глянули на дверь, через которую в зал только что вошло новое действующее лицо.
Худощавый узкоглазый эльф, весь в черной коже, в черных полусапожках и с черной банданой на остроухой маленькой голове, был значительно выше ростом, чем большинство его сородичей, но все же ниже меня или аскетки. В одной его руке болталась короткая цепочка с плоскими грузиками на концах, а во второй зажато еще какое-то оружие, не то меч, не то сабля, но какой-то странной формы, чересчур кривое и неказистое.
— Самурай! — ахнул Графопыл и начал медленно сползать под стол. — Сам пришел…
Эльф-переросток, сделав несколько быстрых шагов, встал посреди помещения и огляделся. Двигался он стремительно и как-то порывисто, дергано. В каждом его жесте было напряжение, словно он из последних сил сдерживал себя. Кто-то еще проник в зал позади него и остановился в дверях.
— Николопулос! — громко зашипел эльф. — Аи, Николя, что это за шлюхи и о чем с ними толкуешь?!
Я вздрогнул, словно услышав эхо очень тихих шагов, что зазвучали в моей голове: топ… Топ… ТОП…
— Заткнись, Самурай! — рявкнула Арабески, в то время как обе ее подручные схватились за свои рапиры. — Чего тебе здесь надо? — Она медленно пошла к нему от стойки, за которой старый гоблин присел так, что остался виден только его колпак. — Хочешь поговорить? Здесь не место для разговора. Выйдем?
Ее помощницы тоже двинулись вперед, расходясь в разные стороны, чтобы оказаться по бокам от эльфа. Я с интересом наблюдал за их действиями, когда Самурай вдруг дернулся. Прозвучал короткий свист, и обе аскетки-подручные повалились навзничь. Их шеи перехлестывали тонкие цепочки. Арабески успела выхватить меч и прыгнула на эльфа, а тот вдруг развернулся к ней спиной и побежал прочь, одновременно швыряя свой странный меч.
Он вскочил на стол, оттолкнулся, дробно прогрохотал каблуками по стене и, взбежав чуть ли не до потолка, сделал кувырок. Его оружие, описав в воздухе несколько сложных петель, облетело весь зал и настигло Ханум сзади, вонзившись ей в затылок. Красивое, властное лицо Арабески исказилось, аскетка упала. Самурай уже стоял рядом с ней. Он успел нацепить на правую руку черную перчатку, из каждого пальца которой торчал тонкий ржавый коготь. Самурай наклонился, его рука несколько раз поднялась и опустилась со скребущим звуком.
Из-за стола я увидел, как вверх брызжет кровь. Эльф выпрямился, нервно кривя тонкие бледные губы, и все присутствующие в зале уставились на его забрызганное красным лицо.
— Аи, Николя! — завизжал Самурай, оборачиваясь. — Покажись!
Над стойкой возник сначала колпак, затем край толстых очковых дужек, но целиком гоблин показаться не осмелился. Вытаращенными глазами он уставился на эльфа. Тот, щерясь, смотрел на него. Я заметил, как подергивается щека Самурая.
— Самурай придет попозже, все обговорим, да? — пронзительно зашептал эльф. — Николя с Самураем останутся довольны друг другом?
Старый гоблин закивал, и колпак съехал ему на глаза.
— Отлично! — вскричал Самурай и пошел к двери, не забыв подобрать свой меч-бумеранг и содрать с шей аскеток цепочки. — Вперед, Батрак, тебя с Самураем еще ждут славные дела!
Услышав это, я уставился на дверь, впервые обратив внимание на того, кто появился в кабаке вслед за эльфом.
Гном по имени Батрак Зубчик стоял там, привалившись плечом к косяку. Он пристально смотрел на меня. Когда эльф поравнялся с ним, гном повернулся к нам спиной и что-то тихо произнес. Я увидел, как Самурай сбился с шага. Мгновение казалось, что сейчас он оглянется, но затем эльф принял какое-то решение, и оба соратника шагнули наружу. Дверь кабака захлопнулась.
— Узнал! — простонал Большак, все это время осторожно выглядывающий из-под стола. — Батрак тебя узнал. Ну все, Джа, теперь каюк…
— Идем, — приказал я, одной рукой швыряя монеты рядом с кружкой, а другой вытаскивая Дитена из-под стола. — Задний ход здесь есть? Этот ваш Самурай — натуральный псих, но умный псих. Они за подмогой пошли. Сейчас вернутся.
— Вверх надо, — решил Большак. — Заднего хода нет, но через окно со второго этажа можно попасть обратно к складам, а уж там выйти к центру.
Не обращая внимания больше ни на что, мы быстрым шагом двинулись вверх по лестнице, к узкой галерее, которая тянулась вдоль дверей, ведущих в комнаты второго этажа.
Старое поместье
1
До цирюльни Дитена мы добрались уже затемно. А проникли в нее с черного хода и очень тихо. В задней комнате Дитен зажег свечу и повалился в кресло, я же присел на край стола.— Все, пропали, — пожаловался он. — Если Батрак и меня успел заметить… Они догадаются, куда мы пошли, и наведаются сюда. Тогда уж точно полный…
— Погоди плакать, — оборвал я. — Все только начинается. Мне сейчас надо будет в одно место сходить.
Большак всполошился:
— Ты куда?! Джа, я один оставаться теперь не хочу. Одного меня точно раскрошат! Самурай, ты ж видел, какой он?
Я подтвердил:
— Видел. Ты-то знаешь, мне всегда наплевать было, тролль, человек или орк. И против эльфов никогда ничего не имел, хотя многие из них, на наш человеческий взгляд, и со свихом. Но у этого Самурая в голове вообще вместо мозгов одна сплошная рана. Псих психом.
— Да, но дерется как? Я моргнуть не успел, как он трех аскеток покромсал. И одна из них — сама Арабески! А ты куда вообще собираешься, Джа? Уж не к лепреконам ли в гости?
— Пока нет, хотя до замка Джеды очередь скоро дойдет. Вообще-то надо будет старые связи наладить. Но сейчас хочу посмотреть, кто теперь в моем доме живет. Так что сиди здесь, Большак, и не рыпайся. Ключ мне дашь, а сам запрешься. Я скоро вернусь, понял?
Он посмотрел на меня горестным взглядом, швырнул на стол ключ от задней двери и шагнул к древнему буфету, у которого вместо ножек были подложены какие-то ветхие книги с оторванными обложками. Из буфета Большак извлек запыленную бутыль. В ней булькало что-то темно-красное и густое — скорее всего, ягодная настойка, до которой Графопыл, насколько я помнил, был охоч. Не предложив мне, Большак сколупнул крышку и стал пить из горлышка.
— Ты этот дом как вообще заполучил? — спросил я. Он уселся на стул и свесил голову.
— Аренда. Дом старый очень, развалюха. Хоть и в центре, но я за него гроши плачу.
— А подвал здесь есть?
Большак исподлобья взглянул на меня:
— Ты на что намекаешь, Джа?
— Ходы имеются?
— А, это… Из подвала — да. Это ж Кадиллицы, да еще и старый квартал. Тут из каждого дома под город можно спуститься. В подвале я один лаз нашел, но туда не совался.
— Ладно, еще сунемся.
Я взял ключ, хлопнул Дитена по спине — он поперхнулся и стал с надрывом кашлять — и приоткрыл дверь. Окинув взглядом темную улицу, выскользнул наружу.
Спать не хотелось, и усталости я не чувствовал. Энергия, полгода копившаяся во мне, теперь, когда появилась возможность действовать, не позволяла усталости проявить себя. Она действовала, как зелье, добытое знахарем из шляпок ядовитых грибов чичу. Она будоражила сознание и придавала окружающему яркие, резкие тона, делала глубже залегшие под стенами домов тени и ярче свет, льющийся из окон.
Передний вход цирюльни выводил на центральную площадь Кадиллиц, в любой час ночи освещенную многочисленными факелами, а через задний я попал на одну из боковых улиц, где было темно. Я пошел быстрым шагом, внимательно глядя по сторонам. Осознание того, что дело двинулось, накатывало волнами дрожи, но это не мешало прислушиваться и приглядываться к происходящему вокруг.
С тех пор, как я в последний раз шел по ночным улицам, город изменился. Тогда не только в центре было светло. Да и праздно гуляющих прохожих хватало. Орки, более прочих склонные к ночному образу жизни, обычно устраивали семейные променады, гоблины сидели за выставленными на улицы столами трактиров, горели факелы и свечи… Сейчас-то темно и тихо, причем это не была тишина мирно спящего города — скорее тишина настороженности, ожидания чего-то плохого. Смерть Неклона — слишком серьезное происшествие, большинство горожан ожидало беды и предпочло запереться в своих домах, надеясь пересидеть неприятности.
Я миновал три квартала, обогнул окруженное высокой изгородью здание городской тюрьмы и нырнул в лабиринт окраинных улочек, за которым стояли дома знати. Когда шорохи ночного города сменились шелестом листвы на деревьях и травы под ногами, впереди показался склон пологого холма. На вершине его находилось бывшее имение баронов Дэви.
У двухэтажного дома было несколько больших пристроек и приличных размеров мезонин посреди плоской крыши. Вокруг рос старый сад, его окружала высокая ограда, оснащенная раньше таким же заклинанием, как и та, что защищала Большой Дом. Не знаю, как сейчас, а когда-то заклинание отлично действовало.