Страница:
….Ребята нехотя идут к мотоциклам, начинают неторопливо заводить. Я тащусь к «Уралу» Алексея, нехотя сажусь на заднее сидение, за руль садится Будаев. За рулем его мотоцикла сидит Юрка. Он, щурясь, чуть презрительно смотрит по сторонам, его еще нежное, девичье лицо становится чуточку высокомерным. «Урал» дергается, я цепляюсь за ремешок сиденья, и мы едем вперед. Странно, но после всех испытаний дорога вдруг становится более менее сносной, обычная такая лесная, укатанная дорожка, она виляет между низенькими, крутыми сопками. Мне почему-то все время кажется, что слева внизу должна быть река Намама, но я понимаю, что от реки мы ушли уже довольно далеко вглубь гор. Дорогу пересекают несколько неглубоких ручьев, которые ребята преодолевают сходу. Мы останавливаемся только тогда, когда оказываемся перед небольшой рекой. Нет, она не представляет для нас сложности, просто тени от деревьев вдруг стали слишком длинными, а под насыпью старого моста уже темно и холодно. Олег Рудин едет назад и заезжает на насыпь, чтобы посмотреть, в каком состоянии мост.
– Трухлявый совсем, но моцики пройдут, – кричит он сверху.
– Заночуем здесь? – спрашивает Будаев.
– Где, на насыпи, че ли? – Вадим Мецкевич чуточку шепелявит, и сразу даже не поймешь, какие звуки он произносит не так.
– Но-о, – тянет в ответ Будаев. – Если вездеходы ночью пойдут, мы в стороне будем. Ладушки?
– Лады…
Наша молодежь – Олег Рудин и Женька Королев рады остановке уже просто потому, что можно слезть с мотоцикла и заняться чем-то другим. Иногда мне кажется, что они даже не устали, – столько у этой пары энергии.
Я смотрю на небо. Боже мой, над нами голубые небеса! Только несколько маленьких, беленьких, как идиллические овечки, облаков, и все.
Как только объявлен привал, Юрка соскакивает с отцовского мотоцикла, и Будаев сам загоняет «Урал» на насыпь, Алексей идет к своему мотоциклу, я завожу одиночку и следом за Алексеем заезжаю наверх. Мы снова оказываемся последними. Остальные уже сгрудили мотоциклы в кучу. Мы останавливаемся чуть поодаль, пониже. Я откидываю тент коляски, вытаскиваю тяжелую брезентовую палатку, сама выбираю место. Выбор невелик: либо поставить ее посередине насыпи, либо с одной стороны, либо с другой. Я осматриваюсь. За моей спиной мост, слева съезд с дороги к реке и дальше – брод. Эта речка совсем небольшая и неглубокая, у нее темное, покрытое илом дно и черные, рваные берега. За съездом начинается лес, за лесом виднеется лысая сопка. Справа, сразу за насыпью тонкий, густой, мрачный осинник. Ладно, поставим здесь. Я выбираю место ближе к броду. Я не могу объяснить, почему мне кажется, что так безопасней. Мы устанавливаем палатку, вязочки с одной стороны прикрепляем к «Уралу» с коляской, с другой – к одиночке. Колышки забиваем в сбитый, плотный грунт насыпи. Алексей орудует топором, я – камнем. Я заученными движениями закидываю в палатку вещи, пробрызгиваю молнию палатки средством от комаров, ныряю внутрь и обустраиваю там логово.
Так, шлемы – в изголовье по углам, коврики расстелить, спальники – сюда, сумки в ноги, теплые вещи вытащить и положить каждому свои, аптечку мне под бок, топор – к выходу. Отлично! Теперь – хоть потоп, хоть ливень, хоть землетрясение, мы ко всему готовы.
Алексей заглядывает внутрь.
– Я за дровами, – он берет топор и уходит.
Я вытаскиваю бутылку с водой и лезу в аптечку. У меня температура и сильно болит голова, хоть бейся о придорожные камни! Не хочу, чтобы об этом знал Алексей. Этого ему еще не хватало! Я выпиваю цитрамон.
Надо бы помыться. Нахожу грязноватое маленькое полотенце, выныриваю из палатки, прохожу мимо мотоциклов и неуклюже спускаюсь с насыпи. Тут, под мостом, в полумраке уже плещется Вадим. Больше идти некуда, к реке можно подойти только здесь. Я вздыхаю, мою руки, лицо, хотя, хотелось бы вымыться, как следует, и возвращаюсь наверх. Там сажусь на сиденье мотоцикла с коляской и смотрю на лес.
Со всех сторон к насыпи медленно подползает темнота, солнце уже село, его лучи еще падают на вершину сопки за глухим лесом, и она становится нежно-розового, как девичье колено, цвета. Я достаю фотоаппарат. Я не могу не фотографировать, и пусть они смотрят на меня с ненавистью. Большинство кадров я так и не смогла запечатлеть, разве только в памяти: кривые, живописные лиственнички, которыми поросли склоны, ершистый стланник-кедрач, толстые подушки белого, похожего на старое мочало, мха, который теплым, сухим одеялом покрывает косогоры, величественные бархатно-черные курумы,[8] спускающиеся от скальных вершин под колеса мотоцикла.
Через полчаса на насыпи пылает костерок, над костерком висит котелок, сбоку притулился большой самодельный чайник со свистком. Огонь силится разогнать обступившую палатки тяжелую тьму. Мы меняем одежду на «спальную», в этом комплекте, который всегда должен оставаться сухим, мы только спим. Все мокрые вещи Алексей относит к костру и развешивает там на бревне. Я притаскиваю от костра две тарелки с дымящимися макаронами и термос с чаем. Надо же, макароны соленые… Вкусно. С едой расправляемся быстро, Алексей уходит в темноту к реке, моет там чашки и кружки. Пока его нет, мне кажется, что темнота таит опасности. Ребята хохочут у костра. У них еще хватает сил не сразу ложиться спать. Олег Рудин снова подключает магнитофон к аккумулятору:
– Кошка… – из динамика доносится противный голос. – У кошки оторваны уши…
Боже, хотя бы один вечер без этого дурацкого сопровождения! Сейчас будет концерт до часу ночи: Олег будет чинить свой мотоцикл, который он ремонтирует при каждом удобном случае, будет отчаянно газовать, кошка с оторванными ушами сменится батяней-комбатом, потом темноту будет разгонять своим сиплым голосом Юрий Шевчук. Да нет, я очень люблю Шевчука, но ведь не в таком же количестве! Я закрываю свои еще не оторванные уши руками и заползаю в палатку. Я снимаю куртку, сегодня тепло, и ее можно снять, стаскиваю сапоги, расстилаю спальники, – один вниз, другой наверх, заползаю под верхний и застегиваю его со своей стороны. По крайней мере, здесь ровно и нет камней. Я не смогу заснуть до тех пор, пока воет музыка. Не смогу. Так уж я устроена. Я могу не спать больше двух суток, но даже вымотавшаяся, я не смогу уснуть просто потому, что играет музыка. У меня будет спать все: ноги, плечи, руки, даже головой ворочать будет лень. Я буду лежать с закрытыми глазами и ненавидеть эти звуки. А ведь этот сумасшедший график, а в последние дни мы ложимся в час ночи и встаем в шесть утра, доконает кого угодно. В темноте я закрываю глаза и начинаю вспоминать. Мне хочется плакать, но слез нет. Да, собственно говоря, я не плакала уже лет восемь. И не собираюсь этого делать, слезами тут не поможешь.
По плохо натянутому брезенту палатки начинает барабанить дождь. Я встаю, надеваю резиновые сапоги и иду собирать вещи, развешанные у костра, их можно досушить прямо в палатке, – Алексей натянул под потолком между стойками веревку. Сам он сидит у костра вместе со всеми и даже иногда улыбается их шуткам, во всяком случае на его лице нет и никогда не будет явной враждебности. Он слишком мудрый для этого. Он просто умница. Он кидает на меня быстрый взгляд и тут же отводит глаза. Все на мгновение замолкают, ждут, когда я уйду. Я ухожу, на ощупь развешиваю вещи в палатке и снова залезаю в спальник. Сейчас я согреюсь, и быть может, усну. Но вместо этого я долго лежу, глядя в темноту.
Эксперты
(1998 год, август)
….Трамвай тряхнуло, я схватилась за поручень, чтобы не упасть, вагон стал разворачиваться, а потом рванулся вперед. Все вагоновожатые на этом перегоне старались разогнаться посильнее. Меня замотало из стороны в сторону, я оглянулась налево и стала смотреть на большую круглую низину. Трамвайные пути были проложены над обрывом и делали здесь огромный полукруг. Посередине низины был вырыт канал, по берегам ютились серые лачуги дачников, быть может, канал вырыли именно они в тщетной попытке осушить низину. На оставшемся пространстве росла желтая трава. Она была желтой летом, осенью и даже весной. Справа тянулся сосновый перелесок. Я висела на поручне, слушала фотографа Митю, и в моей душе росло сомнение. Зачем я с ним связалась?Когда я сказала родителям, что покупаю мотоцикл, мама схватилась за сердце, а отец рассердился.
– Ненормальная! – крикнул он. – Убьешься! – хлопнул дверью и ушел в комнату.
– Алина, опомнись, – стала уговаривать меня мама. – Мы уже старые, если с тобой что-то случится, кто будет за тобой ухаживать?
Нет, моя мама – просто поразительная женщина! Я еще купить ничего не успела, а она уже мысленно угробила меня и успела умереть сама!
Я отмахнулась от них обоих. Меня можно было удержать в шестнадцать лет, но когда ты взрослый человек, удержать тебя не может никто.
Через неделю мама отозвала меня в сторону и снова заговорила об этом. Сегодня на ее глазах в районе центрального рынка сбили пешехода. Мужчина умер сразу.
– Знаешь, я тут подумала, твои двоюродные братья Витька и Санька, вон, уже лет по двадцать на мотоциклах гоняют, Владик тоже, и ничего вроде. Видать, каждому свое на роду написано. Ты только будь поосторожнее. Знаешь, – добавила она вдруг, – когда ты на Байкал ездила, мне на даче сон приснился: белый-белый конь бежал по дороге. И так хорошо мне было… – она замолчала и погладила меня по плечу. Она всегда была скупа на ласку.
Весь последний месяц я старалась найти нужный мне мотоцикл. Все время попадались объявления о продаже «Днепров», а подходящего «Урала» не было. Я несколько раз давала объявление в газету, но телефон молчал. И вот, буквально вчера раздался звонок, и правильно поставленный мужской голос сказал, что у него есть именно то, что мне было нужно: мотоцикл «Урал» тысяча девятьсот девяностого года выпуска, синего цвета, с пробегом в две тысячи восемьсот километров.
– Если хотите посмотреть, приезжайте завтра в одиннадцать. У меня гараж в кооперативе в Майске, сразу за площадкой техосмотра. Знаете? Пятьдесят третий бокс, да я вас у ворот встречу.
Я заволновалась, я вдруг поняла, что понятия не имею, где живет Алексей! С той дождливой ночи прошло уже две недели, мы виделись всего два раза, в пойме реки Китой Алексей учил меня ездить на своем «Соло». Наши встречи длились всего по полчаса. Как же мне его найти? Я бросилась звонить Зиновию.
– Ты подойди в редакцию, сейчас Костя Евгеньев из пресс-службы УВД подъедет. Он же милиционер как-никак, спроси у него.
Сорокалетний Костя внимательно меня выслушал, хитро подмигнул, и позвонил в справочную. Васильевых в Ангарске оказалось трое. Один жил в Юго-Западном районе, один – в «квартале», а третий в поселке Северном. Я задумалась. У меня почему-то вылетело из головы, что он живет в частном доме. Который из них – «мой»? Снова мне на помощь пришел Зиновий.
– Помнишь, твои байкеры сюда к нам немца приводили? Ну который на «Ямахе» вокруг света ехал? Хуберта Штейнхаузера? Он останавливался у Алексея. Посмотри фотографии, Митя ездил его снимать.
Все бросились искать фотографии, нашли в архиве, принялись рассматривать. На всех фотографиях был рослый, красивый иностранец на каком-то гигантском черном мотоцикле. Задним фоном служили серые доски деревенского забора. Алексей жил в поселке.
Этим же вечером я отправилась в Северный, на самую окраину Ангарска, которая появилась еще раньше, чем был построен сам город. Я не знала, что я там встречу и, главное, как отреагирует на мое появление Алексей.
Несмотря на то, что я долго изучала карту поселка, я все же заблудилась и несколько раз выходила на берег Китоя. Потом, перепутав улицу, стучала в какие-то высокие, выкрашенные зеленым ворота, но в ответ слышала только грозный собачий лай. Потом, расспросив прохожих и сбежав с косогора куда-то вниз, я с удивлением обнаружила странный забор из обычных комнатных дверей, который, кривляясь и приплясывая, уходил в сторону. На заборе чьей-то твердой рукой была привинчена новенькая табличка: «ул. Зеленая». Я прошла вдоль забора, надеясь, что забор принадлежит другому хозяину. Так оно и вышло. Нужный мне номер «7А» был прикреплен к высокому, крепкому, новенькому забору. Мне не пришлось стучать в калитку, собачий лай предупредил хозяев о моем приближении. Навстречу вышел высокий хмурый мужчина.
– Алексея? Сейчас, – он вернулся внутрь, я слышала, как он поругивает собаку. – Тихо, Мухтар! Чего зря брешешь?
Напротив, на крутом откосе, сквозь дырявый, дряхлый забор виднелся заброшенный участок. Возле забора аккуратным штабелем были сложены свежие доски. Я села на доски и стала ждать. Алексей появился не сразу. Он был голый по пояс, в темно-зеленом трико с белой полосой, босой, в руке он держал кисточку в зеленой краске.
– Это ты? Я забор крашу. Сейчас… – он сходил, отнес кисточку и вернулся, сел рядом со мной на доски.
Он был как-то напряжен. Все же я не вовремя пришла. В калитку выглянул мужчина.
– Иди отсюда, – тихо и сердито сказал ему Алексей.
– Это кто? – шепотом спросила я.
– Батя…
Я оробела. Виду я, конечно, не подала, но мне почему-то вдруг показалось, что он скажет мне что-то вроде: «Ну чего пришла?», и поэтому я, торопясь, чтобы он не опередил меня, стала говорить о мотоцикле.
– Понимаешь, я договорилась назавтра, у него гараж тут недалеко, в Майске…
– Не могу, – вдруг отрубил он.
Я запнулась на полуслове.
– Батя теплицу строит, завтра просил помочь. Я и так тогда вон съездил, и в эти выходные тоже с Денисом ездили в Иркутск. Не могу, – его тон немного изменился, но все равно оставался суровым.
Он сидел рядом со мной, невысокий и очень красивый. У него оказались широкие плечи и тонкий стан. Трико было засучено, и виднелись крепкие, толстые лодыжки, поросшие темным, курчавым волосом. Нога была неожиданно маленькой, почти детской, но не женской – широкая ступня, крутой взъем. Он весь был очень ладный. Такими ладными бывают только невысокие мужчины, в которых часто как-то верно соотнесено, правильно подобрано все – от формы головы до формы ладоней, от длины ног до разворота плеч. Так бывает редко, но все же бывает, вдруг постарается матушка-природа, да и отмерит человеку именно столько, сколько надо, чтобы все было в меру, не больше, но уж, точно, и не меньше. На широкой, сильной шее ладно сидела небольшая голова, я уже знала, что она такого же, как у меня, пятьдесят шестого размера. Густые русые волосы были коротко стрижены, и только на лоб нависал упрямый отросший чуб. Уши маленькие, плотно прижаты к голове, а нежная мочка, которую я успела хорошо рассмотреть, была сросшейся. Высокие, широкие прибайкальские скулы, небольшой, безупречный нос и темные брови, из-под которых синем пламенем горели глаза. Даже длинные, девичьи ресницы не могли унять этого жара. Кожа мягко облегала контур подбородка и четкую линию нижней челюсти. У него оказались мускулистые, круглые руки и плоский живот греческого атлета. Я все это рассмотрела как-то враз и вспомнила, как он всегда вел себя в компании. Он не привлекал к себе внимания, не старался выделиться, но не заметить его было невозможно. При этом сразу становилось ясно, что грубить ему совершенно незачем, он не вызывал агрессии, наоборот, он излучал дружелюбие, под его обаяние попадали все, без исключения. Откуда ты взялся, байкер? Почему до сих пор один? Куда едешь?
Я разочарованно вздохнула. Заходящее солнце грело через джинсовую куртку, ласкало щеки, в плохое верить не хотелось, но в жизни может быть все, что угодно.
– Ты подожди, я сейчас отвезу тебя, только оденусь, – он словно очнулся, улыбка озарила лицо, и он стал прежним. Но очарование сгинуло.
Мне пришлось позвонить Мите, который работал в газете фотографом. Тот обрадовался, что его позвали на такое ответственное мероприятие.
И вот я висела на поручне тряского трамвая и слушала его болтовню. Митя был странным, в свои сорок два года он обладал спортивной внешностью, полуседой шевелюрой и был необычайно говорлив. При этом он любил наклоняться как можно ближе к собеседнику, так, что вы различали запах изо рта. Если собеседник пытался уклониться, Митя агрессивно наступал, стараясь прижать его к стене. Отвязаться от него было практически невозможно. Сейчас его очки хищно поблескивали, деваться было некуда, приходилось слушать. Впрочем, сначала все говорило о том, что Митя был специалистом, он не без гордости демонстрировал свои права с категорией «А» и рассказывал о двух мотоциклах, которые у него были, а так же все, что мог вспомнить на эту тему.
– Главное, чтобы сальники не бежали, – рассуждал он, – все остальное – ерунда. Ну еще, главное, чтобы дым из глушителей не шел. Если идет, считай, поршневую надо сразу менять. А поршневая у «Урала» – фигня, рассчитана всего на шесть тысяч километров, так что, если хозяин не врет, и пробег у него всего две восемьсот, этот сезон ты на нем еще отъездишь, а зимой, ничего не попишешь, придется тебе поршня менять! Хотя, вообще, «Урал», это, я тебе скажу, такая машина! Я на нем любую «Яву» только так делал! Перекресток у кинотеатра «Победа» знаешь? Так я по Маркса до следующего перекрестка до ста пятидесяти разгонялся! И это с коляской. И ни одна «Ява» меня догнать не могла!
Но и «Ява» тоже ничего аппарат… У нас во дворе один мужик раньше жил, ну натуральный байкер! Весь в коже! Представляешь, «Яву» свою заводил исключительно рукой, так она у него отрепетирована была! Да, хороший мотоцикл «Ява»… Вот у меня случай был, сейчас скажу когда… Наверное, в восемьдесят девятом. Тогда магнитофоны были редкостью, друг из Саянска позвонил, сказал, в магазин партию завезли. А зима уже, седьмое ноября на носу, куда на мотоцикле ехать? А я поехал! Оделся потеплее и поехал… И что ты думаешь? Нормально! Вот я и говорю: зверь мотоцикл!
– Магнитофон купил? – спросила я, чтобы поддержать разговор.
– Нет, выходной в магазинах был, праздник ведь. Холодно было, минус тридцать, наверное. А мне ничего… Обратно пер, так у меня один цилиндр отказал, так я на втором до ста тридцати по трассе шел! А как-то на перекрестке на Крупской поворачивал, на трамвайные пути вылетел. Вот смеху-то было! У меня сзади жена сидела. А в коляске – теща. Так я на рельсах перевернулся. И ничего, все обошлось… Меня каска спасла. Жена вот только ударилась, а так ничего. Да… Я свой «Урал» продал удачно, какому-то лоху из деревни, то ли из Тальян, то ли с Одинска. Я все думал, вот продам, а там пусть хоть разваливается. Представляешь, так и вышло! Мужик этот даже из города выехать не смог, у него из глушителей черный дым повалил. Я слышал, он на вязке[9] до деревни доехал! Ты вот мотоцикл берешь, а куда ставить будешь? Не знаешь? У меня гараж в «Привокзальном» пустой стоит, я тебя пущу, не бесплатно, конечно, но ты имей в виду.
Кооператив оказался довольно большим, мы все время сворачивали в какие-то закоулки. Оказалось, я знаю хозяина мотоцикла, он работал режиссером детского театра, и я брала у него интервью. Он тоже меня узнал, и мы сразу прониклись друг к другу симпатией. По пути он рассказал, что мотоцикл на самом деле принадлежит его теще, раньше на нем ездил тесть, но он умер, и вот уже восемь лет мотоцикл стоит в гараже.
– Мы заводим его раз в год, – извиняющимся тоном сказал он, – а так за ним никто особо не смотрел…. Я даже не знаю, заведем ли…
Ворота пятьдесят третьего бокса были распахнуты настежь, в глубине гаража виднелся обычный водительский скарб, разложенный на полках. Некоторые инструменты просто валялись на полу. Возле самого обычного синего мотоцикла с коляской ковырялся мужичок.
– Это Саня, – представил его хозяин, – он специалист по «Уралам»…
– Твой «специалист» ездил на «Урале» в последний раз десять лет назад, – отозвался Саня, начиная пинать кикстартер.
Я медленно, стараясь придать себе вид знатока, обошла мотоцикл кругом. Никакого особого впечатления он на меня не произвел.
– Смотри, смотри, – горячо зашептал мне в ухо Митя, – амортизаторы текут, и вилка, вон, тоже. Одно перо точно бежит! Смотри, и задний фонарь на коляске разбит…
Я смотрела и ничего не видела. Впрочем, от новичка этого никто и не ждал. Мужики следом за мной, по очереди так же неторопливо обошли мотоцикл, и Саня снова принялся безрезультатно пинать кикстартер. В алюминиевой глубине двигателя что-то утробно булькало, мотоцикл шатало от саниного напора, но заводиться он не хотел. Минут через десять Саня выдохся. Пришла очередь хозяина, но его хватило ненадолго, он устал еще быстрее друга. Несколько раз пнул стартер Митя. Потом обернулся ко мне.
– Не, бесполезно, нужно зажигание настраивать.
– А ты умеешь? – с надеждой спросил хозяин.
– Нет, – ответил мой «эксперт».
– Ладно, тряхнем стариной, – Саня нашел где-то в гаражных недрах отвертку, снял крышку зажигания.
Прошло еще минут двадцать. Кикстартер пинали по очереди. Даже мне позволили пнуть его пару раз. Звучали непонятные фразы, которые казались мне настоящей музыкой:
– Масло проверял?
– Да в норме масло!
– Давайте свечи поменяем.
– А есть?
– Нет, нету…
– Лучше открой заслонку, ему воздуха не хватает…
Если бы дело не происходило в пыльном проулке глухого кооператива, можно было подумать, что диалог происходит в операционной. Саня то и дело подшаманивал зажигание, и минут через сорок это все-таки дало результат: мотоцикл несколько раз чихнул, раздалось обнадеживающее «тух-тух», и он тут же заглох. Мужиков это словно разбудило, они затопали вокруг мотоцикла энергичнее, и буквально через пару минут чудо произошло – «Урал» ожил. И не просто ожил, а выдал солидное «топ-топ-топ». Никакого дыма из глушителей не повалило, а это означало, что… Впрочем, я тогда и не понимала, что это, собственно говоря, означает.
– Ну что? – спросил Митя. – Будем пробовать?
Я неуверенно кивнула. В тот самый момент, когда сердце этого синего монстра забилось, мне в первый раз стало страшно. После всего, что я сегодня от Мити услышала, ехать с ним не хотелось. Тем более, меня очень пугали сидения: черные резиновые «лягушки» шатко прогибались от малейшего давления на них.
Зато Митя, явно соскучившийся без лихой езды, бесшабашно вскочил в седло, развернулся в узком проходе и газовал, что есть силы накручивая рукоять. Мотоцикл устрашающе выл.
– Садись! – крикнул Митя.
Лучше бы я этого не делала. Но, как говорится, «хорошая мысля приходит опосля». Я решительно прыгнула назад и сразу же ухватилась за резиновое кольцо «лягушки». И вовремя: Митя настолько резко открутил ручку газа, что в следующий момент я чуть не слетела назад. В последующие секунды я поняла, что значит находиться на спине взбесившейся лошади. Митя ездил, игнорируя все законы физики. Это напоминало тренажер для родео. Сиденье валилось то вперед, то назад, резиновое кольцо растягивалось, норовя лопнуть, а я молилась, чтобы эта поездка закончилась для меня благополучно! Порыскав по кооперативу и чуть не врезавшись в какой-то автомобиль, Митя резво вырулил к воротам и, словно взбесившийся от нашествия паутов сивка, вырвался, наконец, на свободу. Странно повиливая, то и дело дергая мотоцикл, он понесся по дороге, обгоняя машины. Мне стало совсем плохо от одной мысли о том, что мы сейчас нарвемся на гаишников, а документов на мотоцикл у нас не было, как не было и шлемов. Площадка техосмотра располагалась рядом, и гаишников здесь было много.
– Поворачивай! – заорала я Мите что было мочи, стараясь перекричать рев двигателя.
Как ни странно, он меня послушал, видать, самому не хотелось связываться с «продавцами полосатых палочек». Все так же рыская из стороны в сторону и дергая мотоцикл, он вернулся в гараж. Я покорно болталась сзади.
Не могу описать состояние тихой радости, которое охватило меня в тот самый момент, когда мы остановились, и Митя заглушил мотор. Очень осторожно я слезла с мотоцикла, понимая, что в юбке мне не ходить недель пять, не меньше. Я до черноты отбила ноги о сиденье и коляску. Трясущимися руками я вытащила сигарету, закурила.
– Ты что, всегда так водишь? – спросила я Митю.
– А что, движок-то проверить надо, – он ухмылялся.
Я сделала несколько глубоких затяжек, стараясь хоть немного успокоиться. Он напугал меня до смерти, и кажется, даже не понял этого. Он радовался, как ребенок.
– Ну и как впечатление? – спросила я его, стараясь не смотреть в глаза. А то бы он там такое прочитал…
– Да ничего. Приемистый…
Это я смогла понять и без него.
– Ну так что – брать его?
Митя наслаждался моментом.
– Ну вилку у него закусывает, к тому же она течет, и амортизаторы… Сальники менять придется… Нет, подожди немного, может, что-нибудь получше предложат, – по-моему, ему просто понравилось выбирать мотоциклы, и он хотел продлить удовольствие. Ну уж, дудки!
Хозяину мотоцикла я сказала, что подумаю, взяла у него номер телефона и распрощалась.
Вечером ко мне приехал Алексей и поставил меня перед фактом: я свободен, поехали, буду учить водить. Но водить я на этот раз не смогла. От одного звука работающего ураловского двигателя у меня затряслись руки, и «Соло», словно пьяный, начал вилять по асфальту.
– Что-то с тобой сегодня не так, – сразу заметил Алексей.
Я рассказала о том, как «выбирала» мотоцикл.