Я вспомнила, с каким ужасом, злобой и негодованием вопили Операторы из совета, и немедленно стала укладывать вещи. Приехав на автовокзал, я купила билет до ближайшего крупного города.
– Мы с тобой свяжемся, – пообещал Проныра. – Наша машина будет следовать за автобусом.
Интересно, подумала я, в другом городе, наверное, есть свой совет, и он тоже займется мной, и будет ли мне от этого лучше?
– Совет есть в каждом городе, неожиданно произнес Ники. – Повсюду есть Операторы. В стране нет ни одного места, где бы Операторы не управляли Вещами. Сколько ни старайся, от них не скроешься. А потом, твоя хартия находится у Гадли.
Какая еще хартия?
– Это документ на право управлять Вещью. Гадли приобрел ее у твоей компании. И пока он не продаст ее кому-нибудь еще, не сомневайся, эксперимент будет продолжен. Даже если какой-нибудь городской совет конфискует хартию, поверь мне, они тут же тебя уничтожат.
Должен же быть какой-то выход.
– Знаешь, сколько у тебя шансов выпутаться из всей этой истории? -спросил Ники, и сам ответил: – Один из трехсот. Да и то, если повезет.
Я совсем запечалилась, краем уха прислушиваясь к беседе Хинтона и Проныры. Видно, их машина шла совсем рядом, потому что голоса были громкими и отчетливыми. Спать и есть я не могла. Когда автобус прибыл к месту назначения и я вышла, ноги у меня просто подкашивались.
– Не мешкай, – приказал Проныра. – Достань скорее все документы, удостоверяющие твою личность и уничтожь их. На объяснения нет времени. Нам угрожает большая опасность.
Страховка, визитка. Я разорвала их на мелкие клочья, бросила в урну и стала ждать, что будет дальше. Вдруг пол автовокзала как-то странно поплыл мне навстречу.
– Похоже на сердечный приступ, – произнес надо мной чей-то голос.
Затем человек в белом приложил какой-то предмет к моей груди. Потом я оказалась в машине скорой помощи, которая каким-то образом превратилась в больничную палату. Я продиралась сквозь густой туман и говорила, говорила. Склонившаяся надо мной сестра позвала кого-то, и надо мной навис плотный круг голов. Они слушали, задавали вопросы и снова слушали. Бережно поддерживая под руки, меня спустили на лифте вниз и усадили в странного вида автомобиль. Позади меня устроился полицейский. Мы подъехали к какому-то зданию, и полицейский проводил меня внутрь. Здесь мной занялась женщина и провела меня в небольшой кабинет. Вскоре я узнала, что оказалась в психиатрической больнице.
Туман рассеялся, и в голове появилась обостренная ясность. Черт бы побрал этого Проныру. Как быстренько он пристроил меня туда, откуда нет выхода.
Я старалась как можно вразумительнее отвечать на вопросы женщины, хотя мне было довольно трудно сосредоточиться. Сказывались длительная бессонница и голодание. Кто Президент Соединенных Штатов? Не смогла вспомнить. Какой сейчас год? Тысяча девятьсот какой-то. Где я живу? Голос Проныры подсказал:
– В Лос-Анджелесе.
– В Лос-Анджелесе, – повторила я.
Я твердо знала, что живу вовсе не в Лос-Анджелесе, но где же? Появилась санитарка, забрала мою одежду, выдала байковый халат и пару шлепанцев и отвела в палату. Казалось, мои глаза работали независимо от разума, быстро оценивая обстановку: количество кроватей в палате, число больных, число и внешний вид обслуживающего персонала, расположение окон. Не умом, а глазами я осознала, что приблизившаяся ко мне медсестра держит в руках шприц.
– Не давайся, – прошипел Проныра. – Тебе угрожает страшная опасность.
Я стала возражать против укола. Медсестра посмотрела на меня ничего не выражающими глазами и вышла из палаты. Через минуту она возвратилась с другой медсестрой, мускулистой бабищей.
Я снова запротестовала. Глаза бабищи полыхнули лютым огнем. Это была такая нескрываемая ненависть, что ее никак нельзя было спутать с раздражением или возмущением.
Тут заработал мой язык. Как и глаза, он, казалось, действовал совершенно самостоятельно. Я слушала свою мягкую, спокойную и разумную речь. По состоянию здоровья, сообщила я, мне не рекомендовано принимать успокоительное. Мой лечащий врач неоднократно напоминал мне об этом. Если это успокоительное, то у меня может быть аллергический шок. Поэтому лучше посоветоваться с врачом, прежде чем делать укол.
Тупо посмотрев на меня, первая сестра пожала плечами. Поражение ее не раздосадовало. Зато бабища свирепо уставилась на меня, плотно сжав губы. Позволить уложить себя на ковер – ни за что! Первая сестра отступила. Бабища никак не могла оторвать от меня лютых глаз. Наконец ушла и она.
Зачем я все это наговорила, мелькнула у меня мысль. Насколько я помню, у меня никогда не было противопоказаний в отношении успокоительных лекарств. Часы на руке показывали половину третьего ночи. Я снова услышала голоса Проныры, Хинтона и Ники. Они сообщили новости из родного города. Совет просто озверел, узнав, что я еще жива. Скоро сюда прибудет один из Операторов с тем, чтобы убить меня. Я смекнула, что ему не составит труда пробраться в нашу женскую палату.
– Да он может это сделать и снаружи с помощью направленного излучения, – сказал Ники. – Мы постараемся его задержать, а тем временем поможем тебе выбраться отсюда. Надеюсь, нам это удастся.
Мне не оставалось ничего другого, как тоже надеяться. Всю ночь я не сомкнула глаз в ожидании известий. Наступило утро, а я все ждала.
Моими соседками по палате оказались самые разнообразные представительницы женского пола. Они собирались кучками в коридоре, прикуривая друг у друга. К своему удивлению, я обнаружила в кармане халата пачку своих сигарет. Правда, спички были конфискованы. Женщины как-то дружно двинулись в сторону длинных столов, расположенных в конце коридора. Я последовала за ними. Давали завтрак. К еде я не притронулась, зато выпила столько чашек кофе, сколько удалось достать. Подойдя к курившей на скамейке девушке, я попросила разрешения прикурить. Она подняла на меня глаза и залилась слезами. Снова склонив голову, она стала безутешно рыдать. Тут я как-то сразу вспомнила, где нахожусь. Бедняжка, с головой не все в порядке. Я прикурила у кого-то еще и вернулась в палату. Постели были убраны, доступ к ним преграждала воинственно настроенная санитарка. Я поискала глазами, куда бы присесть, но все скамейки были заняты. Что же мне так и стоять весь день?
Внезапно свет стал меркнуть, а пол медленно и плавно приближаться. Сильные руки ухватили меня за плечи и опустили на кровать, лицом вниз. Повернув набок голову, чтобы можно было дышать, я мгновенно уснула.
– Обед, – шепнул мне в ухо Проныра. – Тебе нужно окрепнуть. Съешь все.
Откуда он узнал, что уже время обеда? Еще не совсем проснувшись, я взглянула в сторону коридора. Женщины снова направились к столам. Я побрела за ними. Ножей и вилок не было. Я съела все, что только можно было подцепить суповой ложкой, вернулась в палату, легла на свою кровать и снова уснула.
У меня никогда не было снов, так что то, что мне привиделось, не могло быть сном.
– Нет, это не сон, раздался звонкий голос Ники. – Это диапозитивы.
Перед моими глазами появлялись цветные портреты Операторов. Особенно неприятным мне показался портрет Берта: у него на голове были нарисованы рога. Затем невидимая рука крестообразно перечеркнула его портрет видимым черным карандашом. Незаметно я уснула.
Проснулась я с ощущением бодрости и с ожиданием какого-то события. Девушки не подавали никаких признаков, что собираются двинуться к столам. Сев на край кровати, я стала ждать. Дверь в палату распахнулась, и вошла сестра, держа в руках историю болезни. Дойдя до середины палаты, она громко выкликнула мое имя, я встала и последовала за ней. Сон освежил меня. Я вошла в указанный сестрой кабинет, поздоровалась с находившимся там врачом и села. За спиной у доктора внезапно появились фигуры Хинтона, Проныры и Ники. Не обращая на них внимания, я внимательно смотрела в лицо доктору.
На столе лежала стопка анкет и, видимо, доктору полагалось заполнять их.
Тем временем Проныра и Хинтон затеяли спор. Оба, как ни странно, сошлись на том, что нужно убрать из моего разума всю информацию об Операторах. Хинтон считал, что это надо сделать с помощью диапозитивов. Проныра согласился. По его мнению, мне следовало для этого еще задержаться в больнице. Но тут возразил Хинтон, которого поддержал Ники.
Доктор задал мне вопрос, и тут же Проныра подсказал мне ответ. Я повторила, а доктор занес его в анкету.
– Ее семья может узнать, где она, и они забеспокоятся. – заметил Ники.
– Верно, – согласился Хинтон. – Дело и так слишком запуталось, чтобы в него влезла еще куча родственников. Организовать показ диапозитивов можно в любом месте. Главное – как можно скорее выбраться отсюда.
Доктор задал еще вопрос, Проныра тут же подкинул готовый ответ. Мне оставалось только повторять.
Проныра настаивал, что в больнице уж очень хороший проектор для диапозитивов. Хинтон не соглашался. Доктор долго изучал мою историю болезни, задавая по ходу вопросы. Проныра был наготове с ответами. Наконец анкета была заполнена, и доктор приступил к осмотру. Он постучал по коленкам, поцарапал подошвы ног, проверил мое чувство равновесия, измерил давление крови, послушал сердце. Проныра уже не так горячо настаивал на моем дальнейшем пребывании в больнице. Доктор стал расспрашивать меня о семье. С помощью Проныры я навыдумывала целую кучу родственников и адресов, по которым их можно разыскать. Мы поговорили об обмороке, который случился со мной на автовокзале. Проныра окончательно сдался, и было решено выпустить меня из больницы.
Доктор написал что-то на карточке и попросил передать ее моей палатной сестре, что я и сделала. Затем мне выдали мои вещи, я оделась и покинула больницу. Опасаясь городского совета, Хинтон велел мне немедленно отправляться на другой автовокзал.
Не так уж и трудно было удрать, подумала я. Однако нельзя отрицать, что вряд ли бы мне это удалось без помощи Проныры.
Как выяснилось, любимым средством передвижения у Операторов была автобусная компания «Гончие Псы».
– Она полностью под контролем Операторов, – сообщил мне Ники. – У них там даже своя полиция есть, чего нет ни на авиалиниях, ни на железной дороге, эти виды транспорта не входят в их сферу деятельности. Никогда не знаешь, когда Оператору вздумается пристать к твоей подопечной Вещи. Водители у Гончих все Операторы, всем им выданы лицензии Операторов-полицейских, по-простому Щитов (значок полицейского изображает щит – прим. перев.). Если ты везешь с собой Вещь, ее хартию нужно сдать водителю, чтобы к ней не привязался незнакомый Оператор.
Проныра вдруг недовольным голосом стал сетовать на то, что в автобусах полно мух.
– Да я не о тех мухах говорю, – повернулся он ко мне. – Я о Мухах.
– Это жаргонное словечко для обозначения Оператора, который, в отличие от нас, не принадлежит ни к какой организации, – пояснил Ники. – От этих Мух масса неприятностей, а иногда они просто опасны, когда пристают к твоей Вещи. На автобусе Гончих об этом, пожалуй, не стоит беспокоиться.
– Послушайте, – раздался вдруг незнакомый голос.
– Это водитель, – произнес Проныра.
– Мне все это не нравится, – продолжал водитель. – Вы здорово рискуете, обсуждая все эти дела в присутствии Вещи. Думаю, это не понравится нашей автобусной компании. Проныра рассказал ему про эксперимент.
– Вы ходите по тонкому льду, – неодобрительно заметил водитель. -Вам бы не помешало запастись свидетельством о воскрешении.
Я почувствовала, как Проныра навострил уши.
– Свидетельство о воскрешении, – с удовольствием повторил он, словно смакуя каждое слово. – Это мысль.
– Гениальная, – добавил Ники.
– Безусловно. Ники, ты побудь здесь, а мы с Хинтоном побеседуем приватно с водителем.
– Свидетельство о воскрешении выдается, когда возникает необходимость оживить Вещь, – пояснил Ники. – Правда, дело это канительное, так что Вещь может и не дождаться воскрешения, но на то он и Проныра, чтобы все обстряпать. С таким свидетельством в кармане ему никакой городской совет не страшен. Он сошлется на то, что эксперимент необходим, чтобы оживить умершую Вещь.
Вскоре вернулся Проныра.
– На следующей остановке водитель отправит телеграмму в управление. Он надеется получить свидетельство. Для нас это будет отличной передышкой. С этим свидетельством мы без помех доберемся до самой Калифорнии.
Вероятно, там находилась штаб-квартира Гадли и его организации. Поэтому мои спутники так спешили доставить меня туда. Без сомнения, самое опасное место для меня именно Калифорния. Когда поздно вечером Проныра доложил, что свидетельство выдано, я приняла свое решение. По прибытии в Чикаго, вопреки бурным протестам Проныры, я отправилась поездом в Новый Орлеан.
В поезде ко мне тут же привязались Мухи. Они отключили Проныру, Хинтона и Ники и начали со мной Большую Игру. Первым делом надо было выбрать тему для игры. Перед моими глазами появился большой фанерный щит со списком тем. Первое, что мне бросилось в глаза, была «внезапная смерть».
– Так дело не пойдет, – возразила одна из Мух. – Давайте придерживаться темы, которая касается непосредственно этой Вещи. Иначе мы получим в высшей степени неестественную реакцию. Эта Вещь на поводке у Операторов. Вот пусть они и станут нашей темой.
Одна из Мух была назначена судьей, и Игра началась. Ко мне обратилась первая Муха. Осознаю ли я, что до конца жизни мне предстоит вот такое существование, что я никогда не вернусь к жизни нормальных Вещей? Что до конца своих дней я буду сидеть и слушать беседы Операторов? Это будет не жизнь, а сплошная операторская говорильня.
Мысль поразила меня как громом. У меня сердце екнуло.
– Ты что, пытаешься ее разогреть? – поинтересовался судья, который вел строгий подсчет очков.
– Да, – ответила первая Муха. – Ведь это разрешается, верно?
– Сердце отреагировало, – объявил судья.
– Сбавь жар на десять пунктов и выше не лезь.
– Да я уже кончила, – буркнула Муха. – Реакция получена.
К делу приступила вторая Муха. Представляю ли я, что со мной будет, когда меня доставят к Гадли? Вероятно, мне приходилось видеть или слышать о подопытных животных, которых медики режут и мучают живьем, чтобы вести наблюдения и изучать их? Вот и со мной будет то же самое, только я ведь не животное.
– Да вы уже это делаете, – выпалила я. – Разве не так?
– Ты недалеко продвинулась, – объявил судья второй Мухе. – Выходишь из Игры.
Теперь за меня взялась третья Муха. Знаю ли я, что Гадли собрал в своей лаборатории целую клетку чокнутых Вещей, на которых проводит свои опыты? О его экспериментах известно по всей стране. У него есть одна женщина, которую убедили, что она проповедник солнца, а та и вправду верит, что каждый вечер обедает с самим солнцем. Свой бред она преподносит Вещам как новую религию, причем неплохо зарабатывает на этом деле. Я тоже могла бы сколотить приличный капитал на том, что меня ожидает, но еще неизвестно, какие чудища будут преследовать меня день и ночь.
Мороз пробежал по коже. Да ведь это сумасшедший ученый, озарило меня, и я рассмеялась. Муха отошла с недовольным ворчаньем.
Наконец, первая партия подошла к финишу. Судья объявил победителя, и тот сгреб все собравшиеся на кону очки, поскольку каждая Муха делала ставку. Смысл Игры был довольно ясен. Каждая Муха запускала в меня капельку яда и наблюдала за реакцией. Победителем оказалась та, которой удалось напугать меня больше всего.
– Вообще-то мы играем иначе, – сообщила мне одна из Мух, когда очки были собраны для следующей Игры. – Обычно Вещи нас не слышат, хотя ощущают те мысли, что мы впрыскиваем. Но у тебя мозг открыт, поэтому ты нас слышишь.
Игра все продолжалась. Я собрала все свои силы, чтобы противостоять словесному напору и хотя бы внешне выглядеть спокойной. Для этого понадобилось немало часов. Игра шла всю ночь. Я готова была броситься в реку к тому времени, когда поезд прибыл в Новый Орлеан. На вокзале, в зале ожидания меня перехватили Хинтон, Проныра и Ники.
– Во имя твоего и нашего блага, пользуйся только автобусами, -взмолился Хинтон.
– У нее сердце сейчас из груди выскочит, так сильно бьется, -произнес Ники. – Скорее в гостиницу.
В номере я разделась и рухнула на кровать.
– Дадим ей снотворного, – сказал Проныра. – Ей надо как следует выспаться.
Я провалилась в сон и проспала семнадцать часов. У меня было намерение на время задержаться в Новом Орлеане, но за окном уныло моросил дождь, в городе было холодно и сыро. У меня начался страшный кашель, и я решила перебраться поближе к солнышку, на автобусе компании «Гончие Псы», конечно.
Я купила билет в небольшой техасский городок и стала обдумывать план побега. Мне надо как-то оторваться от своих спутников и попробовать найти Оператора, который закроет мой мозг.
– Вы настроились на эту Вещь? – спросил Ники у Проныры и Хинтона. -Мы так заботимся о тебе, – произнес он с укором. – А ты этого не понимаешь.
– Чудовище, – с возмущением пробурчал Хинтон.
– Мы только что отсосали информацию из твоего мозга, объяснил Ники. -Нам надо было знать, о чем говорили Мухи. С помощью отсоса мы получаем полные сведения о том, что ты слышала, думала и видела. Это не Мухи, а стая бешеных псов!
– А на каком предельном расстоянии Оператор может воздействовать на разум Вещи? – спросила я. Эта мысль только что пришла мне в голову.
– Около двух с половиной кварталов. Правда, это удается не каждому Оператору. Для некоторых и метров шесть – предел. Это зависит от размера и качества зубцов у Оператора.
Если мне удастся оторваться от Операторов квартала на три, подумала я, для моего разума наступит покой, и он сам излечится и зарастет. По всей вероятности, Операторы раскрыли мой мозг, чтобы любой из них имел к нему доступ. Для осуществления плана мне требовались деньги. Если я вернусь домой и сниму со своего счета все, что у меня накопилось, я смогу приобрести маленький домик, но с большим участком. Операторам будет до меня не добраться, и мой мозг, возможно, со временем закроется. А потом я смогу лучше узнать себя без вмешательства Операторов. Может, мне удастся понять, почему я так отличалась от самой себя в те годы, когда мной управляли Хинтон и Берт. Люди проживают всю свою жизнь, совершая странные поступки, и даже не подозревают, что ими управляют Операторы. Та Игра в поезде – страшный вид спорта, но, наверное, в отношениях между Операторами к Вещами случаются и более страшные моменты. Вещи можно заставить совершать жестокие, безжалостные поступки.
– Это точно, – неожиданно подтвердил Ники. – Я знал одного Оператора, который велел ей убить другого Оператора, которого ненавидел. Правда, такие вещи не сходят Операторам с рук. Его приговорили к пожизненному отстранению и больше ни к одной Вещи и близко не подпустили.
Если разобраться, все эти законы установлены для защиты Операторов, но нигде не видно ни капли сострадания к Вещам или ответственности за них.
– Тебя возмущает, что Вещами манипулируют? – спросил Ники. – А разве вы, люди, не извлекаете выгоду из любого живого существа, если представляется такая возможность? Нет ничего безжалостнее Вещи. Так что не вам критиковать.
– Я, по крайней мере, надеялась, – заметила я, – что Операторы относятся к Вещам хотя бы как Вещи к собакам.
– Приблизительно так, – произнес Ники.
– Нет, не так. Природа создала два вида людей. Одни помогают и делают добро окружающим. А другие без сожаления их эксплуатируют.
К разговору подключился Проныра.
– Ты упустила одно обстоятельство: неуемная жажда денег и власти -вот что дает возможность воздействовать на Вещь. Точно так же, как деньги дают Вещи ощущение надежности и самоуважения, то же самое дают Операторам набранные ими очки. У кого много очков, у того и власть. С очками можно основать собственную организацию, скупить хартии сотен Вещей и не опасаться других Операторов. Чем же Оператор хуже Вещи? Если копнуть, то выяснится, что и Операторы, и Вещи действуют из одних и тех же побуждений. Все мы в одном котле варимся.
Хорошо бы снять где-нибудь маленький домик с большим участком, подумала я. Тогда Операторам до меня не добраться. Вернувшись в родной город, я сняла все деньги, что хранились в банке, и вопреки мрачным пророчествам моих компаньонов, купила билет на автобус, направлявшийся в северную часть страны. Добравшись до сравнительно пустынного местечка в одном из самых малолюдных штатов, я связалась с агентом по продаже недвижимости, и тот сразу же предложил посмотреть славный летний домик в горах. Воздух там -чистый бальзам, нахваливал агент. Мы сговорились, он отбыл, а я отправилась знакомиться с окрестностями.
– Индейцы, – недовольно фыркнул Хинтон.
– Ей-богу, настоящие индейцы.
С разочарованием пришлось констатировать, что моя компания никуда не делась. Где бы они могли быть, задумалась я, и решила, что, вероятнее всего, они укрылись в одной из окружавших мой домик хижин, в которых ютились несколько испаноговорящих мексиканских и индейских семей. Как выяснилось, мой домик вовсе не был уединенным, как мне показалось вначале. Из-за густой листвы я не разглядела, что помимо хижин мой дом окружают с десяток таких же летних строений, одно из которых было совсем рядом.
В надежде избавиться от голосов я уходила на ежедневные прогулки далеко от дома, но они следовали за мной повсюду.
– Проныра пользуется стробоскопом, – наконец объяснил мне Ники. -Это увеличивает наш радиус действия до мили.
Примерно в миле от моего домика находилось заведение, представлявшее собой совмещенную почту, бакалейную лавку и промтоварный магазин. Каждый день я наведывалась туда, чтобы сделать покупки и поболтать с семьей хозяина заведения.
– До чего же здесь воздух хорош, – восхищенно заметил Ники. – Я тут, пожалуй, растолстею. Лучшего места для здоровья не сыскать.
Хинтон и Проныра, напротив, без конца твердили, что надо двигаться дальше.
– Нам только индейцев не хватало, – ворчал Хинтон.
Примерно через месяц моего горного отшельничества я решила наведаться в ближайший городок. Эту мысль подсказал мне владелец почты, заметив, что ему приходится бывать в городе раз в месяц, но, возвращаясь, он каждый раз восторгается, какой же он счастливчик, что живет в горах. (Кстати, как я потом вспомнила, он никогда не отправлялся в путь без револьвера.)
Пройдя три мили до шоссе, я дождалась автобуса и приехала в городок до обеда. Погуляв по улицам, я вернулась на автобусную остановку и выяснила, что мой рейс отменен и следующий будет через три часа. Пришлось опять бродить по городу. Хинтон уговорил меня зайти в хозяйственный магазин и купить ручной фонарик. Как мне показалось, совершенно бессмысленная просьба, но покупку я сделала.
Однако я оценила подсказку Хинтона, когда вышла на своей автобусной остановке в горах. Ночь уже спустилась, а мне предстояло пройти три мили густым лесом. Включив фонарик, я отправилась в путь, прислушиваясь к голосам моих спутников и к неясным звукам и шорохам леса.
Дорога близилась к концу, вот уже показался мой дом, стоявший как раз за домом испанской супружеской четы. У них был громадный участок, по которому бегали семь брехливых собак. Мои ребята обсуждали вопрос об индейцах и о возможности их использования Операторами в будущем, когда неожиданно рядом со мной материализовался улыбающийся Ники. Это меня удивило, поскольку Операторы уже давно не появлялись передо мной.
– Быстро направь фонарик на собак, – произнес Ники.
Возможно, я начала бы препираться, скажи это Проныра или Хинтон. Но услышав эти слова от милого, улыбчивого Ники, я подняла руку и стала махать фонариком, пока его луч не упал на собак. Они залились визгливым, яростным лаем.
– А теперь быстро обернись, – приказал Ники, – и посвети в обратную сторону. Я повиновалась и увидела невдалеке на дороге что-то огромное, размером с датского дога, со сверкающими металлическим блеском глазами.
– Направь луч прямо в морду и води рукой вверх и вниз.
Я отчаянно замахала рукой перед горящими глазами. Вдруг глаза словно выключились и что-то огромное свернуло в лес и скрылось в его темноте.
– Теперь опять посвети на собак и беги, – приказал Ники.
Я припустила по дороге не хуже поднятого охотником зайца, не спуская луча с собак. Те прямо задохнулись от лая и готовы были снести забор. Не успела я добежать до них, как во двор выскочил хозяин и затарахтел на своем испанском со скоростью пулемета.
Тут я остановилась, перевела дух и стала извиняться за беспокойство. Испанец укоризненно покачал головой, а собаки все никак не могли уняться. Я вошла в дом, но меня все преследовали горящие желтые глаза. Вдруг Ники напомнил мне, что я собиралась нарвать маленьких белых цветочков, что росли на участке. Собрав небольшой букетик, я поставила его в воду, послушала, как Ники рассказывает о цветах, вскоре позабыла о желтых глазах и улеглась спать.
Наутро Проныра решительно объявил, что нам во что бы то ни стало следует отсюда уезжать. На этот раз его поддержал и Ники, добавив, что из-за плохого снабжения водой я моюсь только раз в неделю и вскоре вся обрасту микробами. Хинтон ядовито заметил, что если я пыталась укрыться в горах от них, то попытка явно провалилась.
– Мы с тобой свяжемся, – пообещал Проныра. – Наша машина будет следовать за автобусом.
Интересно, подумала я, в другом городе, наверное, есть свой совет, и он тоже займется мной, и будет ли мне от этого лучше?
– Совет есть в каждом городе, неожиданно произнес Ники. – Повсюду есть Операторы. В стране нет ни одного места, где бы Операторы не управляли Вещами. Сколько ни старайся, от них не скроешься. А потом, твоя хартия находится у Гадли.
Какая еще хартия?
– Это документ на право управлять Вещью. Гадли приобрел ее у твоей компании. И пока он не продаст ее кому-нибудь еще, не сомневайся, эксперимент будет продолжен. Даже если какой-нибудь городской совет конфискует хартию, поверь мне, они тут же тебя уничтожат.
Должен же быть какой-то выход.
– Знаешь, сколько у тебя шансов выпутаться из всей этой истории? -спросил Ники, и сам ответил: – Один из трехсот. Да и то, если повезет.
Я совсем запечалилась, краем уха прислушиваясь к беседе Хинтона и Проныры. Видно, их машина шла совсем рядом, потому что голоса были громкими и отчетливыми. Спать и есть я не могла. Когда автобус прибыл к месту назначения и я вышла, ноги у меня просто подкашивались.
– Не мешкай, – приказал Проныра. – Достань скорее все документы, удостоверяющие твою личность и уничтожь их. На объяснения нет времени. Нам угрожает большая опасность.
Страховка, визитка. Я разорвала их на мелкие клочья, бросила в урну и стала ждать, что будет дальше. Вдруг пол автовокзала как-то странно поплыл мне навстречу.
– Похоже на сердечный приступ, – произнес надо мной чей-то голос.
Затем человек в белом приложил какой-то предмет к моей груди. Потом я оказалась в машине скорой помощи, которая каким-то образом превратилась в больничную палату. Я продиралась сквозь густой туман и говорила, говорила. Склонившаяся надо мной сестра позвала кого-то, и надо мной навис плотный круг голов. Они слушали, задавали вопросы и снова слушали. Бережно поддерживая под руки, меня спустили на лифте вниз и усадили в странного вида автомобиль. Позади меня устроился полицейский. Мы подъехали к какому-то зданию, и полицейский проводил меня внутрь. Здесь мной занялась женщина и провела меня в небольшой кабинет. Вскоре я узнала, что оказалась в психиатрической больнице.
Туман рассеялся, и в голове появилась обостренная ясность. Черт бы побрал этого Проныру. Как быстренько он пристроил меня туда, откуда нет выхода.
Я старалась как можно вразумительнее отвечать на вопросы женщины, хотя мне было довольно трудно сосредоточиться. Сказывались длительная бессонница и голодание. Кто Президент Соединенных Штатов? Не смогла вспомнить. Какой сейчас год? Тысяча девятьсот какой-то. Где я живу? Голос Проныры подсказал:
– В Лос-Анджелесе.
– В Лос-Анджелесе, – повторила я.
Я твердо знала, что живу вовсе не в Лос-Анджелесе, но где же? Появилась санитарка, забрала мою одежду, выдала байковый халат и пару шлепанцев и отвела в палату. Казалось, мои глаза работали независимо от разума, быстро оценивая обстановку: количество кроватей в палате, число больных, число и внешний вид обслуживающего персонала, расположение окон. Не умом, а глазами я осознала, что приблизившаяся ко мне медсестра держит в руках шприц.
– Не давайся, – прошипел Проныра. – Тебе угрожает страшная опасность.
Я стала возражать против укола. Медсестра посмотрела на меня ничего не выражающими глазами и вышла из палаты. Через минуту она возвратилась с другой медсестрой, мускулистой бабищей.
Я снова запротестовала. Глаза бабищи полыхнули лютым огнем. Это была такая нескрываемая ненависть, что ее никак нельзя было спутать с раздражением или возмущением.
Тут заработал мой язык. Как и глаза, он, казалось, действовал совершенно самостоятельно. Я слушала свою мягкую, спокойную и разумную речь. По состоянию здоровья, сообщила я, мне не рекомендовано принимать успокоительное. Мой лечащий врач неоднократно напоминал мне об этом. Если это успокоительное, то у меня может быть аллергический шок. Поэтому лучше посоветоваться с врачом, прежде чем делать укол.
Тупо посмотрев на меня, первая сестра пожала плечами. Поражение ее не раздосадовало. Зато бабища свирепо уставилась на меня, плотно сжав губы. Позволить уложить себя на ковер – ни за что! Первая сестра отступила. Бабища никак не могла оторвать от меня лютых глаз. Наконец ушла и она.
Зачем я все это наговорила, мелькнула у меня мысль. Насколько я помню, у меня никогда не было противопоказаний в отношении успокоительных лекарств. Часы на руке показывали половину третьего ночи. Я снова услышала голоса Проныры, Хинтона и Ники. Они сообщили новости из родного города. Совет просто озверел, узнав, что я еще жива. Скоро сюда прибудет один из Операторов с тем, чтобы убить меня. Я смекнула, что ему не составит труда пробраться в нашу женскую палату.
– Да он может это сделать и снаружи с помощью направленного излучения, – сказал Ники. – Мы постараемся его задержать, а тем временем поможем тебе выбраться отсюда. Надеюсь, нам это удастся.
Мне не оставалось ничего другого, как тоже надеяться. Всю ночь я не сомкнула глаз в ожидании известий. Наступило утро, а я все ждала.
Моими соседками по палате оказались самые разнообразные представительницы женского пола. Они собирались кучками в коридоре, прикуривая друг у друга. К своему удивлению, я обнаружила в кармане халата пачку своих сигарет. Правда, спички были конфискованы. Женщины как-то дружно двинулись в сторону длинных столов, расположенных в конце коридора. Я последовала за ними. Давали завтрак. К еде я не притронулась, зато выпила столько чашек кофе, сколько удалось достать. Подойдя к курившей на скамейке девушке, я попросила разрешения прикурить. Она подняла на меня глаза и залилась слезами. Снова склонив голову, она стала безутешно рыдать. Тут я как-то сразу вспомнила, где нахожусь. Бедняжка, с головой не все в порядке. Я прикурила у кого-то еще и вернулась в палату. Постели были убраны, доступ к ним преграждала воинственно настроенная санитарка. Я поискала глазами, куда бы присесть, но все скамейки были заняты. Что же мне так и стоять весь день?
Внезапно свет стал меркнуть, а пол медленно и плавно приближаться. Сильные руки ухватили меня за плечи и опустили на кровать, лицом вниз. Повернув набок голову, чтобы можно было дышать, я мгновенно уснула.
– Обед, – шепнул мне в ухо Проныра. – Тебе нужно окрепнуть. Съешь все.
Откуда он узнал, что уже время обеда? Еще не совсем проснувшись, я взглянула в сторону коридора. Женщины снова направились к столам. Я побрела за ними. Ножей и вилок не было. Я съела все, что только можно было подцепить суповой ложкой, вернулась в палату, легла на свою кровать и снова уснула.
У меня никогда не было снов, так что то, что мне привиделось, не могло быть сном.
– Нет, это не сон, раздался звонкий голос Ники. – Это диапозитивы.
Перед моими глазами появлялись цветные портреты Операторов. Особенно неприятным мне показался портрет Берта: у него на голове были нарисованы рога. Затем невидимая рука крестообразно перечеркнула его портрет видимым черным карандашом. Незаметно я уснула.
Проснулась я с ощущением бодрости и с ожиданием какого-то события. Девушки не подавали никаких признаков, что собираются двинуться к столам. Сев на край кровати, я стала ждать. Дверь в палату распахнулась, и вошла сестра, держа в руках историю болезни. Дойдя до середины палаты, она громко выкликнула мое имя, я встала и последовала за ней. Сон освежил меня. Я вошла в указанный сестрой кабинет, поздоровалась с находившимся там врачом и села. За спиной у доктора внезапно появились фигуры Хинтона, Проныры и Ники. Не обращая на них внимания, я внимательно смотрела в лицо доктору.
На столе лежала стопка анкет и, видимо, доктору полагалось заполнять их.
Тем временем Проныра и Хинтон затеяли спор. Оба, как ни странно, сошлись на том, что нужно убрать из моего разума всю информацию об Операторах. Хинтон считал, что это надо сделать с помощью диапозитивов. Проныра согласился. По его мнению, мне следовало для этого еще задержаться в больнице. Но тут возразил Хинтон, которого поддержал Ники.
Доктор задал мне вопрос, и тут же Проныра подсказал мне ответ. Я повторила, а доктор занес его в анкету.
– Ее семья может узнать, где она, и они забеспокоятся. – заметил Ники.
– Верно, – согласился Хинтон. – Дело и так слишком запуталось, чтобы в него влезла еще куча родственников. Организовать показ диапозитивов можно в любом месте. Главное – как можно скорее выбраться отсюда.
Доктор задал еще вопрос, Проныра тут же подкинул готовый ответ. Мне оставалось только повторять.
Проныра настаивал, что в больнице уж очень хороший проектор для диапозитивов. Хинтон не соглашался. Доктор долго изучал мою историю болезни, задавая по ходу вопросы. Проныра был наготове с ответами. Наконец анкета была заполнена, и доктор приступил к осмотру. Он постучал по коленкам, поцарапал подошвы ног, проверил мое чувство равновесия, измерил давление крови, послушал сердце. Проныра уже не так горячо настаивал на моем дальнейшем пребывании в больнице. Доктор стал расспрашивать меня о семье. С помощью Проныры я навыдумывала целую кучу родственников и адресов, по которым их можно разыскать. Мы поговорили об обмороке, который случился со мной на автовокзале. Проныра окончательно сдался, и было решено выпустить меня из больницы.
Доктор написал что-то на карточке и попросил передать ее моей палатной сестре, что я и сделала. Затем мне выдали мои вещи, я оделась и покинула больницу. Опасаясь городского совета, Хинтон велел мне немедленно отправляться на другой автовокзал.
Не так уж и трудно было удрать, подумала я. Однако нельзя отрицать, что вряд ли бы мне это удалось без помощи Проныры.
Как выяснилось, любимым средством передвижения у Операторов была автобусная компания «Гончие Псы».
– Она полностью под контролем Операторов, – сообщил мне Ники. – У них там даже своя полиция есть, чего нет ни на авиалиниях, ни на железной дороге, эти виды транспорта не входят в их сферу деятельности. Никогда не знаешь, когда Оператору вздумается пристать к твоей подопечной Вещи. Водители у Гончих все Операторы, всем им выданы лицензии Операторов-полицейских, по-простому Щитов (значок полицейского изображает щит – прим. перев.). Если ты везешь с собой Вещь, ее хартию нужно сдать водителю, чтобы к ней не привязался незнакомый Оператор.
Проныра вдруг недовольным голосом стал сетовать на то, что в автобусах полно мух.
– Да я не о тех мухах говорю, – повернулся он ко мне. – Я о Мухах.
– Это жаргонное словечко для обозначения Оператора, который, в отличие от нас, не принадлежит ни к какой организации, – пояснил Ники. – От этих Мух масса неприятностей, а иногда они просто опасны, когда пристают к твоей Вещи. На автобусе Гончих об этом, пожалуй, не стоит беспокоиться.
– Послушайте, – раздался вдруг незнакомый голос.
– Это водитель, – произнес Проныра.
– Мне все это не нравится, – продолжал водитель. – Вы здорово рискуете, обсуждая все эти дела в присутствии Вещи. Думаю, это не понравится нашей автобусной компании. Проныра рассказал ему про эксперимент.
– Вы ходите по тонкому льду, – неодобрительно заметил водитель. -Вам бы не помешало запастись свидетельством о воскрешении.
Я почувствовала, как Проныра навострил уши.
– Свидетельство о воскрешении, – с удовольствием повторил он, словно смакуя каждое слово. – Это мысль.
– Гениальная, – добавил Ники.
– Безусловно. Ники, ты побудь здесь, а мы с Хинтоном побеседуем приватно с водителем.
– Свидетельство о воскрешении выдается, когда возникает необходимость оживить Вещь, – пояснил Ники. – Правда, дело это канительное, так что Вещь может и не дождаться воскрешения, но на то он и Проныра, чтобы все обстряпать. С таким свидетельством в кармане ему никакой городской совет не страшен. Он сошлется на то, что эксперимент необходим, чтобы оживить умершую Вещь.
Вскоре вернулся Проныра.
– На следующей остановке водитель отправит телеграмму в управление. Он надеется получить свидетельство. Для нас это будет отличной передышкой. С этим свидетельством мы без помех доберемся до самой Калифорнии.
Вероятно, там находилась штаб-квартира Гадли и его организации. Поэтому мои спутники так спешили доставить меня туда. Без сомнения, самое опасное место для меня именно Калифорния. Когда поздно вечером Проныра доложил, что свидетельство выдано, я приняла свое решение. По прибытии в Чикаго, вопреки бурным протестам Проныры, я отправилась поездом в Новый Орлеан.
В поезде ко мне тут же привязались Мухи. Они отключили Проныру, Хинтона и Ники и начали со мной Большую Игру. Первым делом надо было выбрать тему для игры. Перед моими глазами появился большой фанерный щит со списком тем. Первое, что мне бросилось в глаза, была «внезапная смерть».
– Так дело не пойдет, – возразила одна из Мух. – Давайте придерживаться темы, которая касается непосредственно этой Вещи. Иначе мы получим в высшей степени неестественную реакцию. Эта Вещь на поводке у Операторов. Вот пусть они и станут нашей темой.
Одна из Мух была назначена судьей, и Игра началась. Ко мне обратилась первая Муха. Осознаю ли я, что до конца жизни мне предстоит вот такое существование, что я никогда не вернусь к жизни нормальных Вещей? Что до конца своих дней я буду сидеть и слушать беседы Операторов? Это будет не жизнь, а сплошная операторская говорильня.
Мысль поразила меня как громом. У меня сердце екнуло.
– Ты что, пытаешься ее разогреть? – поинтересовался судья, который вел строгий подсчет очков.
– Да, – ответила первая Муха. – Ведь это разрешается, верно?
– Сердце отреагировало, – объявил судья.
– Сбавь жар на десять пунктов и выше не лезь.
– Да я уже кончила, – буркнула Муха. – Реакция получена.
К делу приступила вторая Муха. Представляю ли я, что со мной будет, когда меня доставят к Гадли? Вероятно, мне приходилось видеть или слышать о подопытных животных, которых медики режут и мучают живьем, чтобы вести наблюдения и изучать их? Вот и со мной будет то же самое, только я ведь не животное.
– Да вы уже это делаете, – выпалила я. – Разве не так?
– Ты недалеко продвинулась, – объявил судья второй Мухе. – Выходишь из Игры.
Теперь за меня взялась третья Муха. Знаю ли я, что Гадли собрал в своей лаборатории целую клетку чокнутых Вещей, на которых проводит свои опыты? О его экспериментах известно по всей стране. У него есть одна женщина, которую убедили, что она проповедник солнца, а та и вправду верит, что каждый вечер обедает с самим солнцем. Свой бред она преподносит Вещам как новую религию, причем неплохо зарабатывает на этом деле. Я тоже могла бы сколотить приличный капитал на том, что меня ожидает, но еще неизвестно, какие чудища будут преследовать меня день и ночь.
Мороз пробежал по коже. Да ведь это сумасшедший ученый, озарило меня, и я рассмеялась. Муха отошла с недовольным ворчаньем.
Наконец, первая партия подошла к финишу. Судья объявил победителя, и тот сгреб все собравшиеся на кону очки, поскольку каждая Муха делала ставку. Смысл Игры был довольно ясен. Каждая Муха запускала в меня капельку яда и наблюдала за реакцией. Победителем оказалась та, которой удалось напугать меня больше всего.
– Вообще-то мы играем иначе, – сообщила мне одна из Мух, когда очки были собраны для следующей Игры. – Обычно Вещи нас не слышат, хотя ощущают те мысли, что мы впрыскиваем. Но у тебя мозг открыт, поэтому ты нас слышишь.
Игра все продолжалась. Я собрала все свои силы, чтобы противостоять словесному напору и хотя бы внешне выглядеть спокойной. Для этого понадобилось немало часов. Игра шла всю ночь. Я готова была броситься в реку к тому времени, когда поезд прибыл в Новый Орлеан. На вокзале, в зале ожидания меня перехватили Хинтон, Проныра и Ники.
– Во имя твоего и нашего блага, пользуйся только автобусами, -взмолился Хинтон.
– У нее сердце сейчас из груди выскочит, так сильно бьется, -произнес Ники. – Скорее в гостиницу.
В номере я разделась и рухнула на кровать.
– Дадим ей снотворного, – сказал Проныра. – Ей надо как следует выспаться.
Я провалилась в сон и проспала семнадцать часов. У меня было намерение на время задержаться в Новом Орлеане, но за окном уныло моросил дождь, в городе было холодно и сыро. У меня начался страшный кашель, и я решила перебраться поближе к солнышку, на автобусе компании «Гончие Псы», конечно.
Я купила билет в небольшой техасский городок и стала обдумывать план побега. Мне надо как-то оторваться от своих спутников и попробовать найти Оператора, который закроет мой мозг.
– Вы настроились на эту Вещь? – спросил Ники у Проныры и Хинтона. -Мы так заботимся о тебе, – произнес он с укором. – А ты этого не понимаешь.
– Чудовище, – с возмущением пробурчал Хинтон.
– Мы только что отсосали информацию из твоего мозга, объяснил Ники. -Нам надо было знать, о чем говорили Мухи. С помощью отсоса мы получаем полные сведения о том, что ты слышала, думала и видела. Это не Мухи, а стая бешеных псов!
– А на каком предельном расстоянии Оператор может воздействовать на разум Вещи? – спросила я. Эта мысль только что пришла мне в голову.
– Около двух с половиной кварталов. Правда, это удается не каждому Оператору. Для некоторых и метров шесть – предел. Это зависит от размера и качества зубцов у Оператора.
Если мне удастся оторваться от Операторов квартала на три, подумала я, для моего разума наступит покой, и он сам излечится и зарастет. По всей вероятности, Операторы раскрыли мой мозг, чтобы любой из них имел к нему доступ. Для осуществления плана мне требовались деньги. Если я вернусь домой и сниму со своего счета все, что у меня накопилось, я смогу приобрести маленький домик, но с большим участком. Операторам будет до меня не добраться, и мой мозг, возможно, со временем закроется. А потом я смогу лучше узнать себя без вмешательства Операторов. Может, мне удастся понять, почему я так отличалась от самой себя в те годы, когда мной управляли Хинтон и Берт. Люди проживают всю свою жизнь, совершая странные поступки, и даже не подозревают, что ими управляют Операторы. Та Игра в поезде – страшный вид спорта, но, наверное, в отношениях между Операторами к Вещами случаются и более страшные моменты. Вещи можно заставить совершать жестокие, безжалостные поступки.
– Это точно, – неожиданно подтвердил Ники. – Я знал одного Оператора, который велел ей убить другого Оператора, которого ненавидел. Правда, такие вещи не сходят Операторам с рук. Его приговорили к пожизненному отстранению и больше ни к одной Вещи и близко не подпустили.
Если разобраться, все эти законы установлены для защиты Операторов, но нигде не видно ни капли сострадания к Вещам или ответственности за них.
– Тебя возмущает, что Вещами манипулируют? – спросил Ники. – А разве вы, люди, не извлекаете выгоду из любого живого существа, если представляется такая возможность? Нет ничего безжалостнее Вещи. Так что не вам критиковать.
– Я, по крайней мере, надеялась, – заметила я, – что Операторы относятся к Вещам хотя бы как Вещи к собакам.
– Приблизительно так, – произнес Ники.
– Нет, не так. Природа создала два вида людей. Одни помогают и делают добро окружающим. А другие без сожаления их эксплуатируют.
К разговору подключился Проныра.
– Ты упустила одно обстоятельство: неуемная жажда денег и власти -вот что дает возможность воздействовать на Вещь. Точно так же, как деньги дают Вещи ощущение надежности и самоуважения, то же самое дают Операторам набранные ими очки. У кого много очков, у того и власть. С очками можно основать собственную организацию, скупить хартии сотен Вещей и не опасаться других Операторов. Чем же Оператор хуже Вещи? Если копнуть, то выяснится, что и Операторы, и Вещи действуют из одних и тех же побуждений. Все мы в одном котле варимся.
Хорошо бы снять где-нибудь маленький домик с большим участком, подумала я. Тогда Операторам до меня не добраться. Вернувшись в родной город, я сняла все деньги, что хранились в банке, и вопреки мрачным пророчествам моих компаньонов, купила билет на автобус, направлявшийся в северную часть страны. Добравшись до сравнительно пустынного местечка в одном из самых малолюдных штатов, я связалась с агентом по продаже недвижимости, и тот сразу же предложил посмотреть славный летний домик в горах. Воздух там -чистый бальзам, нахваливал агент. Мы сговорились, он отбыл, а я отправилась знакомиться с окрестностями.
– Индейцы, – недовольно фыркнул Хинтон.
– Ей-богу, настоящие индейцы.
С разочарованием пришлось констатировать, что моя компания никуда не делась. Где бы они могли быть, задумалась я, и решила, что, вероятнее всего, они укрылись в одной из окружавших мой домик хижин, в которых ютились несколько испаноговорящих мексиканских и индейских семей. Как выяснилось, мой домик вовсе не был уединенным, как мне показалось вначале. Из-за густой листвы я не разглядела, что помимо хижин мой дом окружают с десяток таких же летних строений, одно из которых было совсем рядом.
В надежде избавиться от голосов я уходила на ежедневные прогулки далеко от дома, но они следовали за мной повсюду.
– Проныра пользуется стробоскопом, – наконец объяснил мне Ники. -Это увеличивает наш радиус действия до мили.
Примерно в миле от моего домика находилось заведение, представлявшее собой совмещенную почту, бакалейную лавку и промтоварный магазин. Каждый день я наведывалась туда, чтобы сделать покупки и поболтать с семьей хозяина заведения.
– До чего же здесь воздух хорош, – восхищенно заметил Ники. – Я тут, пожалуй, растолстею. Лучшего места для здоровья не сыскать.
Хинтон и Проныра, напротив, без конца твердили, что надо двигаться дальше.
– Нам только индейцев не хватало, – ворчал Хинтон.
Примерно через месяц моего горного отшельничества я решила наведаться в ближайший городок. Эту мысль подсказал мне владелец почты, заметив, что ему приходится бывать в городе раз в месяц, но, возвращаясь, он каждый раз восторгается, какой же он счастливчик, что живет в горах. (Кстати, как я потом вспомнила, он никогда не отправлялся в путь без револьвера.)
Пройдя три мили до шоссе, я дождалась автобуса и приехала в городок до обеда. Погуляв по улицам, я вернулась на автобусную остановку и выяснила, что мой рейс отменен и следующий будет через три часа. Пришлось опять бродить по городу. Хинтон уговорил меня зайти в хозяйственный магазин и купить ручной фонарик. Как мне показалось, совершенно бессмысленная просьба, но покупку я сделала.
Однако я оценила подсказку Хинтона, когда вышла на своей автобусной остановке в горах. Ночь уже спустилась, а мне предстояло пройти три мили густым лесом. Включив фонарик, я отправилась в путь, прислушиваясь к голосам моих спутников и к неясным звукам и шорохам леса.
Дорога близилась к концу, вот уже показался мой дом, стоявший как раз за домом испанской супружеской четы. У них был громадный участок, по которому бегали семь брехливых собак. Мои ребята обсуждали вопрос об индейцах и о возможности их использования Операторами в будущем, когда неожиданно рядом со мной материализовался улыбающийся Ники. Это меня удивило, поскольку Операторы уже давно не появлялись передо мной.
– Быстро направь фонарик на собак, – произнес Ники.
Возможно, я начала бы препираться, скажи это Проныра или Хинтон. Но услышав эти слова от милого, улыбчивого Ники, я подняла руку и стала махать фонариком, пока его луч не упал на собак. Они залились визгливым, яростным лаем.
– А теперь быстро обернись, – приказал Ники, – и посвети в обратную сторону. Я повиновалась и увидела невдалеке на дороге что-то огромное, размером с датского дога, со сверкающими металлическим блеском глазами.
– Направь луч прямо в морду и води рукой вверх и вниз.
Я отчаянно замахала рукой перед горящими глазами. Вдруг глаза словно выключились и что-то огромное свернуло в лес и скрылось в его темноте.
– Теперь опять посвети на собак и беги, – приказал Ники.
Я припустила по дороге не хуже поднятого охотником зайца, не спуская луча с собак. Те прямо задохнулись от лая и готовы были снести забор. Не успела я добежать до них, как во двор выскочил хозяин и затарахтел на своем испанском со скоростью пулемета.
Тут я остановилась, перевела дух и стала извиняться за беспокойство. Испанец укоризненно покачал головой, а собаки все никак не могли уняться. Я вошла в дом, но меня все преследовали горящие желтые глаза. Вдруг Ники напомнил мне, что я собиралась нарвать маленьких белых цветочков, что росли на участке. Собрав небольшой букетик, я поставила его в воду, послушала, как Ники рассказывает о цветах, вскоре позабыла о желтых глазах и улеглась спать.
Наутро Проныра решительно объявил, что нам во что бы то ни стало следует отсюда уезжать. На этот раз его поддержал и Ники, добавив, что из-за плохого снабжения водой я моюсь только раз в неделю и вскоре вся обрасту микробами. Хинтон ядовито заметил, что если я пыталась укрыться в горах от них, то попытка явно провалилась.