О'киф Клодия. Озеро последнего желания

   Вилона присела у корней дерева, принялась лениво ощипывать траву, обрывать стебелек за стебельком. Как много значила для нее эта трава, пока в озерном мире еще теплилась жизнь! А теперь она ощущала одну лишь злость - злость на листья, затвердевшие и растресканные, как кожаная куртка, высохшая после дождя. Трудно даже разорвать.
   Наверное, надо бы отойти от магнолии, ведь дерево - единственный здесь, кроме нее, вертикальный объект, прекрасная мишень для молнии. Но уж свой-то собственный мир она знала как себя - и потому преотлично понимала, что от молнии не уйти. Молния была болезнью, прорвавшейся наконец в ее ночное королевство. Это же все-таки сон. Не реальность - преломление реальности. Молния найдет - и ударит. Она даже знала, как это будет.
   Как? Как острые иглы, вонзающиеся в кровь, как боль, терзающая изнутри, ранящая там, куда ни ей, ни врачам не добраться, боль, от которой она взвоет не голосом - каждой мышцей, каждой артерией, каждой костью. Мука, которая утопит ее сознание в ирреальной черноте, где обитают только безумцы, откуда уже не будет избавления. Здоровые люди видят кошмары только во сне - а она не проснется.
   И она горько рассмеялась над возникшей в воображении картинкой - как мечется по застывшему пейзажу, по оголенным холмам, как ищет, где бы укрыться, как бесполезно пытается вжаться в песчаную отмель... Мерзость. Лучше уж просто сидеть и ждать.
   Лебедь спикировал на нее откуда-то сзади, совсем не оттуда, откуда появлялся раньше. Крылом хлестнул ее по щеке, облетая вокруг дерева, коготками зацепил прядь ее волос - специально, что ли? От перьев остро пахнуло озоном.
   Уже на бреющем полете добрался до берега и приземлился - уже человеком, спиной к ней. Спина выражала ярость. Бешенство.
   "Кто ты такая, чтоб звать меня снова и снова? Звать, зная, что я этого не хочу!" - слова, ожегшие ее сознание.
   "Я - та, что правит этим миром, здесь все подчиняется МНЕ. Я зову тебя, зная, что ты один можешь дать мне то, чего другие не могут. Или не хотят".
   "Дать избавление от страданий? - Голос его обвинял. - Избавить тебя от боли, избавив от жизни?"
   "Прикоснись ко мне".
   "И убей", - почти что шипение.
   "Я же все равно умираю, ну сколько же можно повторять? Я вот-вот умру. Я ГОТОВА К СМЕРТИ!"
   "Но если я прикоснусь к тебе, ты умрешь много раньше".
   "И что из этого?"
   "Перед тобой - выбор".
   "Я уже выбрала".
   Ее щека вдруг запылала - надо же, сколько времени прошло, прежде чем ощутила оплеуху лебединого крыла. "Только я не смерти у тебя прошу, Смерть..."
   НЕ МОГУ Я ЭТО ВЫГОВОРИТЬ. Не могу? Хочу.
   Должна. НАДО.
   "Я хочу заниматься с тобой любовью".
   Он посмотрел - с безмолвным недоумением.
   "Я не хочу умирать, так и не узнав, какая она - эта настоящая любовь", - объяснила она неловко.
   Ее вдруг понесло. "Когда я была маленькой, я ходила в церковь - и все ждала, что Бог заговорит со мной. Смотрела на эти несчастные витражи - и думала, вот сейчас услышу Его, Он что-нибудь шепнет мне на ухо... Я так отчаянно желала, чтобы Он заговорил! Пусть хоть несколько слов, пусть хоть по имени меня назовет. Только... знаешь что? Бог с людьми не разговаривает, вранье это все. И люди это знают, просто боятся себе признаться. И ты понимаешь - да какая власть может быть у такого Бога?! Да есть ли Он вообще, этот Бог, который даже не может сказать, что любит меня, меня, Вилону, тепло сказать, по-доброму, как я воображала!
   Вот так оно и вышло - с парнем, который меня заразил. А я - я же просто надеялась, что этот проклятый акт делает людей ЛЮБОВНИКАМИ, думала, в этом будет какая-то БЛИЗОСТЬ, про которую книги пишут, кино снимают! Глупо, я же знала, ничего в этом не будет особенного, да не в парне дело, и с другим бы ничего не вышло, какая разница! Зачем я только внушала себе, что такое может быть, я же поверила. В жизни никто мне не сказал, что любит меня, в жизни не чувствовала, что меня любят. Ни разу.
   Вот поэтому я тебя и звала. Может, хоть ты дашь мне почувствовать, какой должна быть любовь. Даже если после смерти нет ни черта, при жизни узнать, есть ли в любви хоть что-нибудь настоящее".
   Он не шелохнулся. Даже мускул не дрогнул в прекрасном лице.
   Какое же это ужасное чувство - чувство отвергнутости. И, не потрудившись даже извиниться, она повернулась и пошла. Может, из ее потрясения он сделает вывод, что она жалеет о своих словах? Все равно - и она отходит от дерева, собираясь просто сидеть, не думать об озере и ждать времени пробуждения.
   Третий шаг - и словно бы ветер пощекотал ее за ухом. Оглянулась на прощание - и, изумленная, коснулась лицом его руки, вытянутой, чтобы осторожно погладить ее щеку.
   Глаза его были настороженно прищурены, но настороженность относилась не к ней, она сразу поняла - не к ней, а к тому, что сейчас случится. Он почти толкнул ее на присыпанный пылью берег. Пыль, нежная, теплая, взметнулась - и, как шелк, раскинулась вокруг ее головы.
   Его печаль была страстью, его любовь - гневом. Он любил ее так, словно это наслаждение - последнее, что он испытает, и она поняла, насколько они в этом похожи, - слишком похожи.
   А потом Вилона просто лежала, совсем тихо, подле него, в их собственном мире, и, прижав руку к груди, слушала, как бешено бьется сердце - словно бы всюду под кожей, одновременно. Словно бы дождь идет внутри тебя. А потом биение сердца замедлилось, а долгожданный ливень наконец разразился. Ливень, который омывает пыльные лица и освежает разгоряченные тела...
   Она очнулась, тихонько всхлипывая. Странно - сколько гадала, как чувствуешь себя при этом, - и уж меньше всего ждала, что заплачет. Но она проснулась всего лишь на краткий миг, только и успела ощутить вкус слез на своих губах...
   Он шептал: "Твои волосы - как красное золото... Твои скулы - словно выточены величайшим из скрипичных мастеров... Твое лицо - такое тонкое... Прозрачные тени смягчают в тебе каждую линию..."