Страница:
Сергей Охотников
Волшебный театр Гримгора
1
Предвкушение
Кукольный театр Гримгора славился по всей Империи. Все, решительно все, восхищались яркими необычными представлениями и, конечно же, невероятным мастерством кукольников. Этот театр сумел прославиться, ни разу не показавшись ни в Париже, ни в Вене, ни в каком-нибудь другом городе, претендующем на звание культурной столицы. Он колесил от Эльзаса до Трансильвании, останавливаясь исключительно в пыльных промышленных городах. Такая гастрольная манера казалась многим противоестественной. Поговаривали даже, что мастер Гримгор колдун, не иначе. Впрочем, последних колдунов истребили в далеком 1814 году и всякий школьник знал об этом, потому что учил наизусть папскую буллу, доходчиво разъясняющую, что колдовство окончательно уничтожено и настала новая эра добродетели и процветания.
Николас Гонт в школу не ходил с тех пор, как сбежал из дому и устроился работать на суконную фабрику. А потому папскую буллу позабыл и благополучно считал Гримгора кукольника колдуном. Что, впрочем, не мешало мальчику страстно желать, чтобы знаменитый театр добрался-таки и до его городка.
Но вот однажды, теплым майским днем, в аккурат после Пасхи, старый каменный мост пересекла вереница пестрых повозок. Возглавляло процессию новейшей чудо – дизельный автомобиль фирмы Бенц. За рулем машины никого не было. Или, по крайней мере, так казалось. А на пассажирском сиденье разместился сам мастер Гримгор в плаще с высоким воротником и темной широкополой шляпе. Сразу за автомобилем ехала розовая парчовая карета с кукольным танцевальным залом на крыше. Там выписывали лихие па лакированные балерины из тончайшего, почти прозрачного дерева. Следом за ней прыгала по ухабам квадратная громадина, обшитая сине-рыжей шотландкой. Она могла бы показаться обычной скучной повозкой, если бы не боковое окно, через которое можно было наблюдать за сражениями оловянных солдатиков. Следующей в процессии была совсем уж странная карета с огромными колесами, внутри которых перебирали ножками заводные зайцы и белки. И так далее, и тому подобное. Всего вереница насчитывала дюжину карет и повозок, тринадцатым (ну или первым, смотря откуда считать) был автомобиль Бенц.
Перевалив через мост, процессия двинулась по предместьям и рабочим кварталам к старому городу. И, конечно же, все мальчишки-подмастерья да и не только они, бросали свою работу и выходили глазеть на повозки. А потом, во второй половине дня, только и разговоров было, что про театр мастера Гримгора. Впрочем, в цеху среди гремящих ткацких станков не особо-то и поговоришь. А потому Николас и другие сорванцы-подмастерья забирались то в чулан, то в пропахший красками склад, чтобы потрепаться и похвастаться, кто какой способ придумал попасть на представление, за что и получали подзатыльники от Готлиба, старшего среди разнорабочих. В общем, нормально работать было решительно невозможно. И даже ночью Николас, против обычного, не мог долго уснуть. Он лежал, ворочаясь на соломенном матрасе, и думал, где бы раздобыть денег на билет в чудесный кукольный театр. Знающие люди (а посыльный Тукс к таким, безусловно, относился) говорили, что за вход будут брать, по меньшей мере, серебряный талер. Денег таких Николас отродясь в руках не держал. Видеть видел, но так, чтобы самому заработать, и близко не было. Николас еще долго не спал, разглядывая ущербную луну в чердачном окне, а когда она спряталась за облаками, все-таки забылся.
Николас Гонт в школу не ходил с тех пор, как сбежал из дому и устроился работать на суконную фабрику. А потому папскую буллу позабыл и благополучно считал Гримгора кукольника колдуном. Что, впрочем, не мешало мальчику страстно желать, чтобы знаменитый театр добрался-таки и до его городка.
Но вот однажды, теплым майским днем, в аккурат после Пасхи, старый каменный мост пересекла вереница пестрых повозок. Возглавляло процессию новейшей чудо – дизельный автомобиль фирмы Бенц. За рулем машины никого не было. Или, по крайней мере, так казалось. А на пассажирском сиденье разместился сам мастер Гримгор в плаще с высоким воротником и темной широкополой шляпе. Сразу за автомобилем ехала розовая парчовая карета с кукольным танцевальным залом на крыше. Там выписывали лихие па лакированные балерины из тончайшего, почти прозрачного дерева. Следом за ней прыгала по ухабам квадратная громадина, обшитая сине-рыжей шотландкой. Она могла бы показаться обычной скучной повозкой, если бы не боковое окно, через которое можно было наблюдать за сражениями оловянных солдатиков. Следующей в процессии была совсем уж странная карета с огромными колесами, внутри которых перебирали ножками заводные зайцы и белки. И так далее, и тому подобное. Всего вереница насчитывала дюжину карет и повозок, тринадцатым (ну или первым, смотря откуда считать) был автомобиль Бенц.
Перевалив через мост, процессия двинулась по предместьям и рабочим кварталам к старому городу. И, конечно же, все мальчишки-подмастерья да и не только они, бросали свою работу и выходили глазеть на повозки. А потом, во второй половине дня, только и разговоров было, что про театр мастера Гримгора. Впрочем, в цеху среди гремящих ткацких станков не особо-то и поговоришь. А потому Николас и другие сорванцы-подмастерья забирались то в чулан, то в пропахший красками склад, чтобы потрепаться и похвастаться, кто какой способ придумал попасть на представление, за что и получали подзатыльники от Готлиба, старшего среди разнорабочих. В общем, нормально работать было решительно невозможно. И даже ночью Николас, против обычного, не мог долго уснуть. Он лежал, ворочаясь на соломенном матрасе, и думал, где бы раздобыть денег на билет в чудесный кукольный театр. Знающие люди (а посыльный Тукс к таким, безусловно, относился) говорили, что за вход будут брать, по меньшей мере, серебряный талер. Денег таких Николас отродясь в руках не держал. Видеть видел, но так, чтобы самому заработать, и близко не было. Николас еще долго не спал, разглядывая ущербную луну в чердачном окне, а когда она спряталась за облаками, все-таки забылся.
2
Тишина!
Наутро мастер Верден выстроил всю младшую братию разнорабочих в цехе.
– Сейчас вам шеи намылят за вчерашнее, – злорадно прогудел толстый Марк.
Николас тоже считал, что за вчерашнюю работу всем ребятам положена исключительно качественная взбучка, и начал медленно отступать назад, куда-то во второй с половиной ряд строя. Но вот мастер воскликнул:
– Тишина!
И все, включая Николаса, замерли.
– Господа… – продолжил Верден, говорил он всегда вежливо, как с благородными, но руку при этом имел тяжелую и быструю. – К нам поступил необычный заказ. Из кукольного театра Гримгора!
Теперь тишина сделалась звенящей и завораживающей.
– Не совсем обычный заказ. Им нужны обрезки ткани, аккуратно расфасованные по цвету и размеру. А посему объявляю конкурс! До конца недели вы собираете, сортируете, если надо моете и сушите, все обрезки. Добычу сдаете господину Готлибу. Мастер Гримгор предоставил нам три билета в свой замечательный театр. Так что старайтесь! Попадете в тройку призеров – отправитесь на представление!
Толпа мальчишек взорвалась радостными воплями и визгами.
– Тишина! – снова воскликнул мастер, а потом продолжил. – Но если кто вздумает жулить, а тем более срезать края у готовых тканей, получит две дюжины плетей и отправится прочь с фабрики! Клянусь своим серебряным крестом!
Крест мастер Верден получил там же, где страшный длинный шрам на пол-лица – на последней войне. И клялся он им, только чтобы произвести совсем уж жуткое впечатление. Так что после этой речи никто из ребят не сомневался в неотвратимости двух дюжин розг. Впрочем, имелись и такие, кто считал себя слишком ловким для стариков вроде Готлиба и Вердена.
Так началось великое соревнование, равного которому не знал весь мастеровой пригород. Ведь цеховые мальчишки быстро смекнули: поживиться тканью можно и за пределами фабрики. Мастер Верден надеялся, что соревнование вычистит цеха от ненужного мусора, многочисленных лоскутов, тряпок, ветошей и прочего. И его надежды оправдались. Но он даже предположить не мог, что эта затея приведет к пропаже скатерти из столовой литейщиков, порче приданого дочерей матушки Вероники и прочим менее громким происшествиям.
В южной стороне цеха, рядом с каморкой мастера был устроен пункт приема обрезков. Старший рабочий Готлиб взвешивал ткань, брал мелок и записывал результат на большую зеленую доску. Потом бросал сшитые метелкой лоскуты в большой мешок и вновь садился за стол. На ночь початый мешок с обрезками и зеленую доску запирали в каморке мастера Вердена. Как же мечтали некоторые хитрецы пробраться туда и поправить циферки на доске! Николас случайно подслушал, как шептались ночью братья Пемскоки:
– Ключ от каморки Верден оставляет на вахте у старика Дросельмахера…
– Так он же глухой, как тетеря!
– Вот и я о том же. Стащим незаметно ключ, а потом вернем на место!
Братья захихикали и уснули в отличном настроении. А вот Николас снова не спал. Теперь он пытался придумать, как победить в состязании, но ничего путного в голову не лезло, кроме как порезать на лоскуты свою праздничную рубашку.
Рубашка эта, по правде, была ему уже мала. Но, если руки вперед не вытягивать, это не бросалось в глаза. Вот только она оставалась последней вещью, которая была с Николасом с того самого дня, как он сбежал с родной фермы.
– Сейчас вам шеи намылят за вчерашнее, – злорадно прогудел толстый Марк.
Николас тоже считал, что за вчерашнюю работу всем ребятам положена исключительно качественная взбучка, и начал медленно отступать назад, куда-то во второй с половиной ряд строя. Но вот мастер воскликнул:
– Тишина!
И все, включая Николаса, замерли.
– Господа… – продолжил Верден, говорил он всегда вежливо, как с благородными, но руку при этом имел тяжелую и быструю. – К нам поступил необычный заказ. Из кукольного театра Гримгора!
Теперь тишина сделалась звенящей и завораживающей.
– Не совсем обычный заказ. Им нужны обрезки ткани, аккуратно расфасованные по цвету и размеру. А посему объявляю конкурс! До конца недели вы собираете, сортируете, если надо моете и сушите, все обрезки. Добычу сдаете господину Готлибу. Мастер Гримгор предоставил нам три билета в свой замечательный театр. Так что старайтесь! Попадете в тройку призеров – отправитесь на представление!
Толпа мальчишек взорвалась радостными воплями и визгами.
– Тишина! – снова воскликнул мастер, а потом продолжил. – Но если кто вздумает жулить, а тем более срезать края у готовых тканей, получит две дюжины плетей и отправится прочь с фабрики! Клянусь своим серебряным крестом!
Крест мастер Верден получил там же, где страшный длинный шрам на пол-лица – на последней войне. И клялся он им, только чтобы произвести совсем уж жуткое впечатление. Так что после этой речи никто из ребят не сомневался в неотвратимости двух дюжин розг. Впрочем, имелись и такие, кто считал себя слишком ловким для стариков вроде Готлиба и Вердена.
Так началось великое соревнование, равного которому не знал весь мастеровой пригород. Ведь цеховые мальчишки быстро смекнули: поживиться тканью можно и за пределами фабрики. Мастер Верден надеялся, что соревнование вычистит цеха от ненужного мусора, многочисленных лоскутов, тряпок, ветошей и прочего. И его надежды оправдались. Но он даже предположить не мог, что эта затея приведет к пропаже скатерти из столовой литейщиков, порче приданого дочерей матушки Вероники и прочим менее громким происшествиям.
В южной стороне цеха, рядом с каморкой мастера был устроен пункт приема обрезков. Старший рабочий Готлиб взвешивал ткань, брал мелок и записывал результат на большую зеленую доску. Потом бросал сшитые метелкой лоскуты в большой мешок и вновь садился за стол. На ночь початый мешок с обрезками и зеленую доску запирали в каморке мастера Вердена. Как же мечтали некоторые хитрецы пробраться туда и поправить циферки на доске! Николас случайно подслушал, как шептались ночью братья Пемскоки:
– Ключ от каморки Верден оставляет на вахте у старика Дросельмахера…
– Так он же глухой, как тетеря!
– Вот и я о том же. Стащим незаметно ключ, а потом вернем на место!
Братья захихикали и уснули в отличном настроении. А вот Николас снова не спал. Теперь он пытался придумать, как победить в состязании, но ничего путного в голову не лезло, кроме как порезать на лоскуты свою праздничную рубашку.
Рубашка эта, по правде, была ему уже мала. Но, если руки вперед не вытягивать, это не бросалось в глаза. Вот только она оставалась последней вещью, которая была с Николасом с того самого дня, как он сбежал с родной фермы.
3
Состязание
С самого первого дня соревнования Николас из кожи вон лез, лишь бы выбиться вперед. Первым прибегал к резчикам ткани, выгребал самые грязные тряпки, чтобы отстирать их в холодном ручье и затем ночью порезать на лоскуты.
Тряпки эти сушились в ежевике, растущей по крутым склонам ручья. Место было крайне секретное, пробираться к нему следовало через дыру в заборе и далее по оврагу, заросшему колючими кустами и крапивой.
В общем, Николас полагал, что никто никогда не доберется до этих его запасов. Сам он наведывался в секретное место в обеденный перерыв, наскоро проглотив обжигающую похлебку. А еще вечером, когда в малиновых сумерках все делалось загадочным и зловещим.
Но вот в среду в обед, оказавшись у ручья, Николас услышал подозрительный треск в ежевичных кустах. Неужели кто-то покусился на его маленькое сокровище? А может быть, это просто собака или сбежавшая из слободы свинья? Через минуту из ежевики появился толстяк Марк. Под мышкой он нес изорванную тряпку в красный горох и отрез полинявшей шотландки. Марк был на голову выше и в полтора раза тяжелее, но сейчас это не имело значения, уж слишком Николас разозлился.
– Положи где взял! – прошипел он, сжимая кулаки.
– Чем докажешь, что твое? – закричал в ответ Марк.
– Это мое… – прошипел Николас.
– Не твое! Я нашел!
– Я сказал мое! – не сдавался Николас. – Не отдашь, столкну тебя вниз!
Угроза была вполне реальной. Марк находился ниже по склону и толкнуть его ничего не стоило. А полет в овраг по зарослям ежевики, корягам и остаткам ржавых балок прямиком в холодный ручей и склизкую грязь мог оказаться ой каким неприятным. На мгновение Марк замер, но напоровшись на злой взгляд Николаса, сделал выбор:
– Да забирай ты свое тряпье, псих!
Тряпки полетели вниз в кусты, а воришка бочком проковылял мимо Николаса, направляясь к дыре в заборе. Так добыча была спасена. И в результате в предпоследний день соревнования Николас уже шел на четвертом месте. От заветного приза его отделяло всего ничего.
До обеда Ник надеялся на удачу и сомневался, но в перерыв все-таки пошел и порезал свою рубашку на лоскуты. В ней ведь на самом деле ничего такого не было. Единственный раз, когда мальчик красовался в ней, выдался не слишком приятным – отчим напился на празднике и хорошенько надрал Нику уши.
Так, благодаря жертве Николас Гонт попал на второе место с небольшим отставанием от первого. И догнать его остальным ребятам теперь было сложно, ведь этот нашумевший конкурс уже опустошил запасы тряпья по всей округе. На самой фабрике также не предвиделось новых больших заказов. В общем, материал для изменения ситуации на турнире брать было просто неоткуда. Этой ночью Николас уснул быстро, уставший и довольный.
Тряпки эти сушились в ежевике, растущей по крутым склонам ручья. Место было крайне секретное, пробираться к нему следовало через дыру в заборе и далее по оврагу, заросшему колючими кустами и крапивой.
В общем, Николас полагал, что никто никогда не доберется до этих его запасов. Сам он наведывался в секретное место в обеденный перерыв, наскоро проглотив обжигающую похлебку. А еще вечером, когда в малиновых сумерках все делалось загадочным и зловещим.
Но вот в среду в обед, оказавшись у ручья, Николас услышал подозрительный треск в ежевичных кустах. Неужели кто-то покусился на его маленькое сокровище? А может быть, это просто собака или сбежавшая из слободы свинья? Через минуту из ежевики появился толстяк Марк. Под мышкой он нес изорванную тряпку в красный горох и отрез полинявшей шотландки. Марк был на голову выше и в полтора раза тяжелее, но сейчас это не имело значения, уж слишком Николас разозлился.
– Положи где взял! – прошипел он, сжимая кулаки.
– Чем докажешь, что твое? – закричал в ответ Марк.
– Это мое… – прошипел Николас.
– Не твое! Я нашел!
– Я сказал мое! – не сдавался Николас. – Не отдашь, столкну тебя вниз!
Угроза была вполне реальной. Марк находился ниже по склону и толкнуть его ничего не стоило. А полет в овраг по зарослям ежевики, корягам и остаткам ржавых балок прямиком в холодный ручей и склизкую грязь мог оказаться ой каким неприятным. На мгновение Марк замер, но напоровшись на злой взгляд Николаса, сделал выбор:
– Да забирай ты свое тряпье, псих!
Тряпки полетели вниз в кусты, а воришка бочком проковылял мимо Николаса, направляясь к дыре в заборе. Так добыча была спасена. И в результате в предпоследний день соревнования Николас уже шел на четвертом месте. От заветного приза его отделяло всего ничего.
До обеда Ник надеялся на удачу и сомневался, но в перерыв все-таки пошел и порезал свою рубашку на лоскуты. В ней ведь на самом деле ничего такого не было. Единственный раз, когда мальчик красовался в ней, выдался не слишком приятным – отчим напился на празднике и хорошенько надрал Нику уши.
Так, благодаря жертве Николас Гонт попал на второе место с небольшим отставанием от первого. И догнать его остальным ребятам теперь было сложно, ведь этот нашумевший конкурс уже опустошил запасы тряпья по всей округе. На самой фабрике также не предвиделось новых больших заказов. В общем, материал для изменения ситуации на турнире брать было просто неоткуда. Этой ночью Николас уснул быстро, уставший и довольный.
4
Финты удачи
На следующее утро Ник проснулся в отличном настроении, наскоро умылся и побежал в цех. Хотелось поскорее приступить к работе. Сейчас она почти не казалась глупой и скучной. Пробравшись через гудящий множеством станков зал, Николас бросил короткий взгляд на доску с результатами соревнования. Невероятно! Он шел всего лишь на четвертом месте, прилично отставая от Альберта Пемскока! Как такое могло получиться? Впрочем, почти сразу Ник вспомнил тот подслушанный разговор и все понял. Это нечестно! От обиды на глаза Николаса навернулись слезы. Что делать? Рассказать обо всем Готлибу? Стукачество среди фабричных мальчишек считалось самым страшным преступлением. Да и братьям, узнай обо всем мастер Верден, не поздоровится.
Весь день Ник проходил как в воду опущенный. Ему предстоял крайне неприятный выбор: стать стукачом или отказаться от мечты. Николас так и не смог его обдумать, просто ходил кругами по цеху, работу выполнял механически, так что едва не угодил рукой между шестерней. Но вот наступил вечер, станки отстучали и спрятались в чехлы. Тогда из своей каморки выбрался Верден. На этот раз ему не пришлось никого успокаивать. Мастер откашлялся в гробовой тишине, а потом заговорил:
– Сегодня я подведу итоги нашего маленького соревнования. Поработали вы, против обычного, хорошо. Но для начала я должен наказать тех, кто решил обмануть нас и вас, своих товарищей.
После этих слов Готлиб, с неожиданной для него ловкостью, ухватил за уши братьев Пемскоков. Удерживая их таким образом, он подошел к Вердену. Тянул Готлиб, не жалея силы, так что уши братьев покраснели, а сами они так и пританцовывали на носочках. Мастер покачал головой:
– Не надо считать себя умнее других. Все результаты я переписывал с доски вот сюда, – Верден достал из-за пазухи небольшой засаленный блокнот и помахал им перед носом братьев, а потом добавил: – Господин Готлиб, проводите Альберта и Брайана за пределы нашей фабрики. Мошенники нам тут не нужны.
Готлиб удалился, ни на секунду не ослабляя хватки. И тогда Верден продолжил:
– Теперь можно объявить победителей. Вы все молодцы, но лучшие…
После этих слов Николас видел все как в тумане. Дрожащими руками он взял билет из рук мастера Вердена. Потом улыбался, принимал поздравления, соглашался с тем, что ему несказанно повезло. В этом тумане он добрался до чердака, где спали мальчики разнорабочие. Там он рухнул на соломенный матрас и, не выпуская заветного билета из рук, заснул.
Весь день Ник проходил как в воду опущенный. Ему предстоял крайне неприятный выбор: стать стукачом или отказаться от мечты. Николас так и не смог его обдумать, просто ходил кругами по цеху, работу выполнял механически, так что едва не угодил рукой между шестерней. Но вот наступил вечер, станки отстучали и спрятались в чехлы. Тогда из своей каморки выбрался Верден. На этот раз ему не пришлось никого успокаивать. Мастер откашлялся в гробовой тишине, а потом заговорил:
– Сегодня я подведу итоги нашего маленького соревнования. Поработали вы, против обычного, хорошо. Но для начала я должен наказать тех, кто решил обмануть нас и вас, своих товарищей.
После этих слов Готлиб, с неожиданной для него ловкостью, ухватил за уши братьев Пемскоков. Удерживая их таким образом, он подошел к Вердену. Тянул Готлиб, не жалея силы, так что уши братьев покраснели, а сами они так и пританцовывали на носочках. Мастер покачал головой:
– Не надо считать себя умнее других. Все результаты я переписывал с доски вот сюда, – Верден достал из-за пазухи небольшой засаленный блокнот и помахал им перед носом братьев, а потом добавил: – Господин Готлиб, проводите Альберта и Брайана за пределы нашей фабрики. Мошенники нам тут не нужны.
Готлиб удалился, ни на секунду не ослабляя хватки. И тогда Верден продолжил:
– Теперь можно объявить победителей. Вы все молодцы, но лучшие…
После этих слов Николас видел все как в тумане. Дрожащими руками он взял билет из рук мастера Вердена. Потом улыбался, принимал поздравления, соглашался с тем, что ему несказанно повезло. В этом тумане он добрался до чердака, где спали мальчики разнорабочие. Там он рухнул на соломенный матрас и, не выпуская заветного билета из рук, заснул.
5
Старые и новые знакомства
Следующим утром Николас проснулся с первыми лучами солнца. Вчерашний туман развеялся, теперь Ник был бодр и весел. Позавтракав, он сходил умыться на ручей, затем забежал в цех спросить у Готлиба, нет ли для него работы. По субботам жизнь на фабрике замирала, но все равно полагалось явиться в цех и узнать, нет ли какого-нибудь срочного дела, наряда на кухню или уборки.
– Иди гуляй! Сегодня твой день! – ответил Готлиб и даже улыбнулся, что с ним случалось крайне редко. Надпись на билете гласила: «Представление начнется в четыре пополудни, но приходите за четверть часа». Значит, времени было в избытке, и Николас решил перед спектаклем прогуляться по городу.
Энсбург никогда не являлся жемчужиной европейской архитектуры, но для парня, выросшего на ферме, старая ратуша, большая позеленевшая пушка и собор с горгульями на фасаде еще оставались диковинами. Поэтому, покинув цех, Николас забежал на кухню выпросить что-то от готовящегося обеда, а потом направился в старый город. Всего полчаса пешего хода – и унылые рабочие кварталы уступили место мелким лавочкам и бакалеям. Николас купил в ларьке сладкой ваты и теперь чувствовал себя невероятно счастливым. Жизнь была прекрасна!
Впереди показалась стена старого города. Ник свернул в переулок и пошел вдоль стены, а затем в украшенные фигурами львов ворота. Впереди лежал лабиринт узких, круто взбирающихся в гору переулков. Это место всегда нравилось Николасу, но в тот день оно подготовило ему неприятный сюрприз… Из темной подворотни вынырнула стайка оборванных дворовых мальчишек. Вперед вышел самый высокий из них, лопоухий с разбитым носом. Ник остановился и начал оглядываться в поисках лучшего направления для бегства.
– Мы банда Городские Тени, – сказал лопоухий. – Слышал про нас?
– Слышал, – соврал Ник.
Впрочем, даже если б и слышал, то вряд ли запомнил – слишком уж много было так называемых банд в Энсбурге.
– Говорят, ты наших обидел! – продолжал главарь банды.
– Никого я не обижал, – Николас и сам был в недоумении, с чего бы такие претензии.
Тут из-за спины мальчишек повыше вышел Альберт Пемскок и провизжал:
– Он это! Стукач и предатель! Выдал нас мастеру Вердену, вот нас с фабрики и выгнали!
– Ничего себе! – Николас задохнулся от возмущения. – Он же сам сказал, что в блокнот записывал! Я-то тут при чем?
– А как же, сказал… Конечно же, он стукача выгораживал, вот и соврал!
Мастер Верден никогда не стал бы врать, тем более чтобы кого-то там выгородить, но объяснить это какому-то лопоухому бандиту было совершенно невозможно. Поэтому Николас закричал:
– Сам ты стукач и врун!
Потом бросился наутек! Николас всегда бегал быстро, а на этот раз бежал еще быстрее обычного. Мальчишки гнались за ним, кто-то кричал:
– Стой, стукач!
Но Ник несся, не разбирая дороги, по узким переулочкам и крутым каменным лестницам. Так летел, что расцарапал голову о низкий скат крыши и даже не заметил. Через пару минут он уже совершенно не представлял, где находится. Знал только, что за ним все еще гонятся. Погоня затягивалась, мальчик начал задыхаться и понял, что долго не протянет. Преследователи тем временем выныривали из подворотен, прыгали с низких крыш. Казалось, они повсюду!
Николас в очередной раз обернулся на мальчишек и тут же врезался во что-то. Точней, в кого-то, кто укоризненно произнес:
– Молодой человек…
– Простите, господин, – Ник замер, поднял глаза и увидел высокого мужчину в кожаном плаще, широкополой шляпе и очках с зелеными стеклами.
Николас Гонт никогда не видел мастера Гримгора и поэтому не мог его узнать.
– Ты откуда, мальчик? – спросил кукольник.
– Я на суконной фабрике разнорабочий, – отвечал Ник, а потом гордо добавил. – Иду в театр!
– Какой замечательный мальчик! – воскликнул мастер Гримгор.
Голос у него был хриплый и вязкий, как гороховый суп с сухариками.
– Вот, держи, – кукольник протянул своему новому знакомому маленькую жестяную коробочку. Ник взял осторожно. На коробочке было написано: «Мятное печенье». При этом нарисована почему-то была зеленая бабочка, а не печенье или мята.
– Только обязательно съешь в конце представления! В этом весь фокус! – продолжал мастер Гримгор.
– Хорошо, – отвечал Николас, хоть и не понял, какие могут быть фокусы с печеньем.
Ник хотел уже было идти дальше, но тут вспомнил про своих преследователей и обернулся. Мальчишки во главе с лопоухим стояли чуть поодаль. Мастер Гримгор перехватил этот взгляд, сделал пару шагов по направлению к малолетним бандитам и поманил их рукой:
– Идите сюда, ребятки…
– Мы ничего не сделали! – выкрикнул Альберт Пемскок из-за спин товарищей.
– Я не полиция и не воспитатель, чтобы вас наказывать, – проговорил кукольник, но так, что прозвучало это скорее угрожающе, чем успокаивающе. Гримгор сделал еще пару шагов, и тогда мальчишки медленно и нехотя подошли к нему. Николас использовал этот момент, чтобы незаметно отступить в темный переулок.
– Вот какое дело у меня к вам, ребятки… – проговорил кукольник.
Но Ник не стал его слушать, а помчался со всех ног по переулку.
Через десять минут он добрался до Часовой площади, откуда начинались совсем уж зажиточные районы, где чинно прохаживались дамы в красивых платьях, а за порядком следили полицейские в форме. Безопасность здесь была полная, если конечно не попадать под колеса карет и не мозолить глаза полиции. Так что Ник вздохнул с облегчением и уже через пару минут совершенно забыл недавнюю погоню.
– Иди гуляй! Сегодня твой день! – ответил Готлиб и даже улыбнулся, что с ним случалось крайне редко. Надпись на билете гласила: «Представление начнется в четыре пополудни, но приходите за четверть часа». Значит, времени было в избытке, и Николас решил перед спектаклем прогуляться по городу.
Энсбург никогда не являлся жемчужиной европейской архитектуры, но для парня, выросшего на ферме, старая ратуша, большая позеленевшая пушка и собор с горгульями на фасаде еще оставались диковинами. Поэтому, покинув цех, Николас забежал на кухню выпросить что-то от готовящегося обеда, а потом направился в старый город. Всего полчаса пешего хода – и унылые рабочие кварталы уступили место мелким лавочкам и бакалеям. Николас купил в ларьке сладкой ваты и теперь чувствовал себя невероятно счастливым. Жизнь была прекрасна!
Впереди показалась стена старого города. Ник свернул в переулок и пошел вдоль стены, а затем в украшенные фигурами львов ворота. Впереди лежал лабиринт узких, круто взбирающихся в гору переулков. Это место всегда нравилось Николасу, но в тот день оно подготовило ему неприятный сюрприз… Из темной подворотни вынырнула стайка оборванных дворовых мальчишек. Вперед вышел самый высокий из них, лопоухий с разбитым носом. Ник остановился и начал оглядываться в поисках лучшего направления для бегства.
– Мы банда Городские Тени, – сказал лопоухий. – Слышал про нас?
– Слышал, – соврал Ник.
Впрочем, даже если б и слышал, то вряд ли запомнил – слишком уж много было так называемых банд в Энсбурге.
– Говорят, ты наших обидел! – продолжал главарь банды.
– Никого я не обижал, – Николас и сам был в недоумении, с чего бы такие претензии.
Тут из-за спины мальчишек повыше вышел Альберт Пемскок и провизжал:
– Он это! Стукач и предатель! Выдал нас мастеру Вердену, вот нас с фабрики и выгнали!
– Ничего себе! – Николас задохнулся от возмущения. – Он же сам сказал, что в блокнот записывал! Я-то тут при чем?
– А как же, сказал… Конечно же, он стукача выгораживал, вот и соврал!
Мастер Верден никогда не стал бы врать, тем более чтобы кого-то там выгородить, но объяснить это какому-то лопоухому бандиту было совершенно невозможно. Поэтому Николас закричал:
– Сам ты стукач и врун!
Потом бросился наутек! Николас всегда бегал быстро, а на этот раз бежал еще быстрее обычного. Мальчишки гнались за ним, кто-то кричал:
– Стой, стукач!
Но Ник несся, не разбирая дороги, по узким переулочкам и крутым каменным лестницам. Так летел, что расцарапал голову о низкий скат крыши и даже не заметил. Через пару минут он уже совершенно не представлял, где находится. Знал только, что за ним все еще гонятся. Погоня затягивалась, мальчик начал задыхаться и понял, что долго не протянет. Преследователи тем временем выныривали из подворотен, прыгали с низких крыш. Казалось, они повсюду!
Николас в очередной раз обернулся на мальчишек и тут же врезался во что-то. Точней, в кого-то, кто укоризненно произнес:
– Молодой человек…
– Простите, господин, – Ник замер, поднял глаза и увидел высокого мужчину в кожаном плаще, широкополой шляпе и очках с зелеными стеклами.
Николас Гонт никогда не видел мастера Гримгора и поэтому не мог его узнать.
– Ты откуда, мальчик? – спросил кукольник.
– Я на суконной фабрике разнорабочий, – отвечал Ник, а потом гордо добавил. – Иду в театр!
– Какой замечательный мальчик! – воскликнул мастер Гримгор.
Голос у него был хриплый и вязкий, как гороховый суп с сухариками.
– Вот, держи, – кукольник протянул своему новому знакомому маленькую жестяную коробочку. Ник взял осторожно. На коробочке было написано: «Мятное печенье». При этом нарисована почему-то была зеленая бабочка, а не печенье или мята.
– Только обязательно съешь в конце представления! В этом весь фокус! – продолжал мастер Гримгор.
– Хорошо, – отвечал Николас, хоть и не понял, какие могут быть фокусы с печеньем.
Ник хотел уже было идти дальше, но тут вспомнил про своих преследователей и обернулся. Мальчишки во главе с лопоухим стояли чуть поодаль. Мастер Гримгор перехватил этот взгляд, сделал пару шагов по направлению к малолетним бандитам и поманил их рукой:
– Идите сюда, ребятки…
– Мы ничего не сделали! – выкрикнул Альберт Пемскок из-за спин товарищей.
– Я не полиция и не воспитатель, чтобы вас наказывать, – проговорил кукольник, но так, что прозвучало это скорее угрожающе, чем успокаивающе. Гримгор сделал еще пару шагов, и тогда мальчишки медленно и нехотя подошли к нему. Николас использовал этот момент, чтобы незаметно отступить в темный переулок.
– Вот какое дело у меня к вам, ребятки… – проговорил кукольник.
Но Ник не стал его слушать, а помчался со всех ног по переулку.
Через десять минут он добрался до Часовой площади, откуда начинались совсем уж зажиточные районы, где чинно прохаживались дамы в красивых платьях, а за порядком следили полицейские в форме. Безопасность здесь была полная, если конечно не попадать под колеса карет и не мозолить глаза полиции. Так что Ник вздохнул с облегчением и уже через пару минут совершенно забыл недавнюю погоню.
6
Театр начинается с Германа
Кукольный театр стоял на старой ярмарочной площади. Здесь река, огибающая городскую стену, выходила из скалистых берегов и разливалась по округе многочисленными рукавами и островками. Когда-то в этом месте под стенами старого замка устраивали ярмарки, но с тех пор, как в городе начали строить фабрики, он подрос, и деревенских торговцев убрали на окраину. Теперь здесь была мощеная набережная, на которой кругом стояли чудесные повозки мастера Гримгора. Этот круг был затянут сверху куполом шатра, так что в результате получилось одно большое, но странное здание. Входом ему служила огромная ярко раскрашенная голова клоуна. Зрители подходили к голове, показывали билеты. Клоун разевал пасть, полную желтых деревянных зубов. Через эту глотку можно было пройти в театр.
Если же к голове подходил безбилетник или просто праздно шатающийся зевака, то она рта не открывала, а крутилась из стороны в сторону, скрипя и моргая.
На самой макушке головы сидел тряпичный Петрушка в красном камзоле и орал на зевак:
– Проходите! Проходите! Герману нельзя нервничать. А то его деревянные мозги загорятся!
Зеваки смеялись и отходили.
Николас недолго потоптался у входа, купил на пару медяков сладкой ваты и только затем решился подойти к гигантской голове.
– Билет показывай, дубина! – закричал сверху Петрушка.
Ник спохватился, достал заветный билет и предъявил его. Герман скосил на него свои большие деревянные глаза, заскрипел, едва заметно кивнул и, наконец, открыл пасть. Николас шагнул внутрь и обнаружил там красно-розовый язык, он же ковер с высоким ворсом. Пробравшись через темную красную глотку, Ник оказался в небольшом и абсолютно пустом холле с семью дверями. На дверях имелись надписи: «Балкон Альфа», «Балкон Бета», «Галерка», «Партер», «Гранд-партер», «Ложа» и еще какой-то «Барбукум». Больше в холле не было ничего, если не считать больших маятниковых часов на стене.
Ник замер в нерешительности, разглядывая двери. И тут же на часах открылась потайная дверка. Из нее выехал небольшой мостик, на котором стояло крохотное кресло. В кресле сидела сурового вида железная птичка.
– Что у тебя на билете написано, мальчик? – проскрежетала она.
Ник поднес билет к глазам и прочитал по слогам: «Барбукум ряд третий, место шестое».
– Все понятно! – заявила птица. – Тебе туда!
При этом дверь загадочного Барбукума открылась, а подиум с птицей со стуком и скрежетом убрался внутрь часов. Николас пожал плечами и прошел в открытую дверь. За ней оказалось темное пыльное помещение, с многочисленными полупрозрачными занавесками и высокими потертыми креслами. Кресла стояли в полнейшем беспорядке. Ник сначала наткнулся на место семь в первом ряду, а рядом с ними уже был третий ряд, второе место. И дальше в том же духе – так что какой-либо смысл нумерации терялся. Николас пожал плечами и принялся искать свое место. Для этого пришлось пробираться между пыльными занавесками. Кресла по большей части пустовали. Только в одном обнаружился странный коротышка в засаленном черном костюме и шляпе котелком.
– Вильгельм Мауф, гробовщик… – представился человечек, поднимая котелок над головой.
– Очень приятно. А я Николас Гонт, – пробормотал Ник и поспешил скрыться за занавеской. Потом он сделал еще пару шагов в сторону и наткнулся на кресло с эмалированной табличкой: «Ряд третий, место шестое». Ник облегченно вздохнул, сел на свое место и принялся доедать сладкую вату. Тем временем в барбукуме появились другие зрители. Николас не видел их, только слышал. Один раз кто-то высокий и массивный пробрался за его креслом, от чего все занавески пришли в испуганное движение. Потом кто-то начал шептаться и кашлять впереди слева. Но вот свет в барбукуме погас, а впереди на сцене зажегся.
Если же к голове подходил безбилетник или просто праздно шатающийся зевака, то она рта не открывала, а крутилась из стороны в сторону, скрипя и моргая.
На самой макушке головы сидел тряпичный Петрушка в красном камзоле и орал на зевак:
– Проходите! Проходите! Герману нельзя нервничать. А то его деревянные мозги загорятся!
Зеваки смеялись и отходили.
Николас недолго потоптался у входа, купил на пару медяков сладкой ваты и только затем решился подойти к гигантской голове.
– Билет показывай, дубина! – закричал сверху Петрушка.
Ник спохватился, достал заветный билет и предъявил его. Герман скосил на него свои большие деревянные глаза, заскрипел, едва заметно кивнул и, наконец, открыл пасть. Николас шагнул внутрь и обнаружил там красно-розовый язык, он же ковер с высоким ворсом. Пробравшись через темную красную глотку, Ник оказался в небольшом и абсолютно пустом холле с семью дверями. На дверях имелись надписи: «Балкон Альфа», «Балкон Бета», «Галерка», «Партер», «Гранд-партер», «Ложа» и еще какой-то «Барбукум». Больше в холле не было ничего, если не считать больших маятниковых часов на стене.
Ник замер в нерешительности, разглядывая двери. И тут же на часах открылась потайная дверка. Из нее выехал небольшой мостик, на котором стояло крохотное кресло. В кресле сидела сурового вида железная птичка.
– Что у тебя на билете написано, мальчик? – проскрежетала она.
Ник поднес билет к глазам и прочитал по слогам: «Барбукум ряд третий, место шестое».
– Все понятно! – заявила птица. – Тебе туда!
При этом дверь загадочного Барбукума открылась, а подиум с птицей со стуком и скрежетом убрался внутрь часов. Николас пожал плечами и прошел в открытую дверь. За ней оказалось темное пыльное помещение, с многочисленными полупрозрачными занавесками и высокими потертыми креслами. Кресла стояли в полнейшем беспорядке. Ник сначала наткнулся на место семь в первом ряду, а рядом с ними уже был третий ряд, второе место. И дальше в том же духе – так что какой-либо смысл нумерации терялся. Николас пожал плечами и принялся искать свое место. Для этого пришлось пробираться между пыльными занавесками. Кресла по большей части пустовали. Только в одном обнаружился странный коротышка в засаленном черном костюме и шляпе котелком.
– Вильгельм Мауф, гробовщик… – представился человечек, поднимая котелок над головой.
– Очень приятно. А я Николас Гонт, – пробормотал Ник и поспешил скрыться за занавеской. Потом он сделал еще пару шагов в сторону и наткнулся на кресло с эмалированной табличкой: «Ряд третий, место шестое». Ник облегченно вздохнул, сел на свое место и принялся доедать сладкую вату. Тем временем в барбукуме появились другие зрители. Николас не видел их, только слышал. Один раз кто-то высокий и массивный пробрался за его креслом, от чего все занавески пришли в испуганное движение. Потом кто-то начал шептаться и кашлять впереди слева. Но вот свет в барбукуме погас, а впереди на сцене зажегся.
7
Представление
Сначала сцена была абсолютно пустой, и первым на ней появился уже знакомый Николасу Петрушка.
– Привет-привет! – завопил он. – Представление начинается! Рты не разевайте! Смотрите, не зевайте.
Тем временем за спиной Петрушки стали сами собой возводиться декорации. Картонные стены поднимались, на них прыгали перегородки, сверху падали крыши и башенки. Таким образом вырос целый замок, средневековый и весьма впечатляющий.
– Вот она, наша прекраснейшая принцесса! – закричал Петрушка, а потом снова заговорил стихами:
Занавес опустился под бурные аплодисменты. Затем кукольные актеры три раза выходили на бис, а Петрушка все пять. Но с Ником в это время начало твориться нечто странное. Все тело как будто одеревенело. Мальчик не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Его голова завалилась куда-то назад, так что сцена ушла вниз. Ник видел стальные перекрестные балки под потолком и колышущиеся занавески. Потом его накрыло что-то огромное, и свет померк, осталось только странное качающееся движение в неизвестность.
– Привет-привет! – завопил он. – Представление начинается! Рты не разевайте! Смотрите, не зевайте.
Тем временем за спиной Петрушки стали сами собой возводиться декорации. Картонные стены поднимались, на них прыгали перегородки, сверху падали крыши и башенки. Таким образом вырос целый замок, средневековый и весьма впечатляющий.
закричал Петрушка, когда замок закончил себя строить и поднял цветастый штандарт по флагштоку. После этих слов на балкончике самой высокой башни появилась кукла в короне и с длинными золотыми волосами. Кукла помахала рассказчику стихоплету платочком.
Послушайте сказку
Про принцессу прекрасную,
Про Якова дурака
И принца издалека! —
– Вот она, наша прекраснейшая принцесса! – закричал Петрушка, а потом снова заговорил стихами:
И дальше представление закрутилось-завертелось. Принцесса страдала в башне, капризничая сверх всякой меры. Заморский принц старался добиться ее расположения, но все как-то неумело. Например, в помощники нанял местного дурачка Якова-подметальщика. В результате герои оказывались в ситуации одна глупее другой. Принц жутко коверкал слова, пугался паровых машин и менял странные наряды. Яков постоянно падал, спотыкался, сбивал кого-нибудь с ног. Принцесса страдала и закатывала глаза. В это время другие куклы и солдатики танцевали, пели или сражались, устраивая поразительные зрелища. Петрушка смеялся надо всеми, ехидничая и подчас издеваясь. Балаган этот не прекращался больше часа, а потом Яков случайно попал к старой мудрой гадалке. Ведьма посмотрела руку дурака и рассказала о страшном проклятии. Мол, вся его неуклюжесть из-за того, что с детства маленького Якова приучили неправильно надевать башмаки – правый на левую ногу, а левый на правую. И вот Яков-подметальщик, переобувшись, превратился в высокого стройного красавца, перестал спотыкаться и делать глупости. В результате именно он женился на принцессе, отправив принца обратно за море. Публика смеялась до слез и рукоплескала. В финале на свадьбе принцессы и Якова гуляло все королевство, смеялось, танцевало и лакомилось мятным печеньем. Николас как раз вспомнил про подаренное кукольником угощение и нащупал коробочку в кармане. Печенье имело сильный пряный запах и необычный привкус, но Ник сам не заметил, как съел его под финальный танец кукольного балета.
Вот уже который год
Принцесса замуж не идет,
Может быть, характер скверный,
Может, просто не везет!
Занавес опустился под бурные аплодисменты. Затем кукольные актеры три раза выходили на бис, а Петрушка все пять. Но с Ником в это время начало твориться нечто странное. Все тело как будто одеревенело. Мальчик не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Его голова завалилась куда-то назад, так что сцена ушла вниз. Ник видел стальные перекрестные балки под потолком и колышущиеся занавески. Потом его накрыло что-то огромное, и свет померк, осталось только странное качающееся движение в неизвестность.
8
Транспортировка
Тьма рассеялась так же внезапно, и Ник смог оглядеться по сторонам. Каким-то образом он оказался подвешенным за шкирку на странном движущемся конвейере. Николас видел такой в красильном цехе, где полотна ткани прогоняли через покраску и сушку, но под этим конвейером не было стоков для разноцветной жижи. Внизу, под плетеной решеткой, жили куклы. Они шли по своим делам, здоровались, отдыхали на скамейках и не видели, что кто-то движется у них над головой.