- ...Не заметили! - сокрушался Эврилох. - Голос даже твой слышали! Ты нас дразнил! Слепыми совами и этими... землеройками. По шее тебе за это надо...
Ему, Одиссею, - по шее?! От какого-то Эврилоха?! Во-первых, никого он не дразнил, а во-вторых...
- А ну, попробуй!
- И попробую!
Подоспевшей Эвриклее с трудом удалось разнять драчунов - пора было идти обедать.
ЭПОД
ИТАКА
Запаанып склон горы Этос; авориовая терраса (СФрагппа1)
...меня рвало прошлым.
До судорог.
До пены на губах; пока не пошла желчь.
Пловец, я вырвался из моря воспоминаний, разомкнул его цепкие объятия куда погрузился сам, по доброй воле, в не очень здравом уме и отнюдь не трезвой памяти;
Сфрагида - часть кифаредического нома, где автор (исполнитель) вместе с основной мыслью-рефреном обязательно называет свое имя.
Я бил руками по волнам событий, баламутил воду дней, тонул в былом и вновь всплывал на поверхность...
Я возвращался. Возвращался и уходил, уходил и возвращался, пока не перестал различать: где уход? где возвращение?
Где я?! кто я?!
А проклятый аэд-невидимка все скрипел в ночи стилосом:
- ...Вспухло все тело его; извергая и ртом, и ноздрями Воду морскую, он пал наконец бездыханный, безгласный, Память утратив, на землю; бесчувствие им овладело...
Измученный, я пластом лежал на спасительном берегу настоящего - на настоящем спасительном берегу?.. - ожидая, когда вновь рискну вернуться в воды прошлого.
Я вернусь.
* * *
Зеленая звезда качается над утесами. Стонет от ветра.
"Эй! тля-однодневка! видишь ли?!" Кто из нас кому шепчет это?
- Я убью тысячу врагов! я!! тысячу!!!
Они там, внизу, у кораблей, полагают, что я сейчас разговариваю с богами. Я, их басилей. Военный вождь. Иначе они не видят ни одной причины, почему бы мне не спуститься к ним, будущим соратникам, каждый из которых уверен в каждом, как копейная рука уверена в щитовой; действительно, почему бы не тискать податливых женщин, не пить вино и почему бы не кричать во всю глотку о заветной тысяче, только и ждущей, когда ты наконец придешь и убьешь ее - если, конечно, ты не разговариваешь с богами?!
В каком-то смысле они правы.
В прямом. .
К глазам мало-помалу возвращается способность видеть.
Тень.
В углу террасы; у перил.
- Кто?! кто ты?!
- Я - твоя тень.
...это Старик.
Врешь! Ты не моя тень! ты просто тень!
Ты совершенно на меня не похож!
Дергаю плечом - насмешливо, с издевкой. Давай! повтори! раз ты моя тень!
Он сидит на корточках в углу террасы, невидимый ни кому, кроме меня; впрочем, здесь больше никого и нет.
Не хочет дергать плечом.
- Это ты на меня не похож. Пока. И добавляет-чуть погодя:
- Дурак. Если бы в самом начале я пришел к тебе по другому - моей тенью был бы ты. Навсегда; без исхода. Атак... я готов подождать.
Он готов подождать. Нет, вы слышите: моя тень, знаете ли, любезно готова подождать! А я не готов. Мне с рассветом отплывать на войну. Меня проводили жена и любовница. Мою печень ждет самый шустрый копейщик в Пергаме'. А я не гордый. Я согласен ждать здесь. Я согласен самого шустрого .с его копьем оставить кому-нибудь другому: громиле Аяксу-Большому, богоравному Диомеду из Аргоса или, на худой конец, моему другу детства Эврилоху.
- Согласен?
Да, Старик. Ты не ошибся. Согласен; целиком и полностью. Я, Одиссей Лаэртид, не стану бить себя кулаком в грудь и кричать, что готов положить душу за други своя, что заслоню собой любого, лишь бы он жил, и с радостью отойду в Аидову мглистую область, утешаясь прощальными кличами товарищей.
Лучше я сам провожу их на погребальный костер; горе войдет в мое сердце, но не разорвет его. Я собираюсь жить. Я собираюсь выжить. Я собираюсь вернуться.
Мне девятнадцать лет, и я отправляюсь на войну.
Пергам - троянский акрополь (букв. "вышгород", кремль) - верхняя укрепленная часть города.
Аэд-невидимка! Что ты пишешь?
- Если уж коротки дни мои, годы ущербны - Зевс-Громовержец, ты должен мне славы за это?
Вычеркни! разровняй воск! Зевс, не слушай дурака!!! Напиши иначе:
- Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
У бедняка безнадельного вечно и тяжко работать,
Нежели быть повелителем мертвых, простившихся с жизнью!
Меня тошнит памятью; и вместе с прочими я извергаю тот день, когда мне впервые стало скучно. Когда рассудок неугомонного мальчишки впервые превратился в ледяное лезвие, в капельку черной бронзы; когда я ощутил мой личный Номос, еще не зная истинного значения этого слова - душой, сердцем, нутром, тайной глубиной, куда ныряешь за смертью или прозрением.
Это случилось в саду.
Я был один. "Одиссей! - позвала издалека мама. - Иди кушать!" Я оторвался от песочных башенок и внезапно почувствовал себя птенцом в скорлупе. Земля, небо, я сам - все слилось на миг в единое целое: отцовский дом с садом, луг, куда меня водили гулять, бухта Ретра, куда мы ездили на праздник урожая, небо над головой - свинцовое зимой, прозрачно-лазурное осенью, укрытое пеной облаков; люди - папа, мама, няня, рябой свинопас, друзья-мальчишки, дядя Алким... боги, чьи имена были для меня плохо понятны, но которым я молился, потому что ребенку сказали: так надо!..
Яйцо.
И я - внутри; в центре.
Яйцо пульсировало, грозя увеличиться в размерах или треснуть. Мне было скучно; нет! - мне стало скучно. Ушел страх, радость, боль и недоумение; холодно!.. холодно! Рыжеволосый мальчишка стоял в яйце, в своем личном Номосе, без слов понимая главное: я совершу все, что не позволит скорлупе треснуть.
Все, необходимое для спасения; в первую очередь, для спасения самого себя, ибо я - центр маленькой вселенной.
Ибо без меня моей вселенной будет плохо, потому что ее не будет вовсе.
- Одиссей! Иди кушать!
Я побежал на зов. Даже не зная, что видение ушло, а знание осталось. Оно, это новое знание, властно пело во мне: я! сделаю! все! Никогда больше я не дремал на уроках дяди Алкима, впитывая его слова, будто губка - воду; никогда не подходил к краю утеса ближе, чем следовало, убивая насмешки приятелей быстрым и обидным ответом, карабкаясь на скалы с риском сорваться, я вымерял риск грядущей пользой - окрепшими пальцами, чутьем тела, силой!
Ему, Одиссею, - по шее?! От какого-то Эврилоха?! Во-первых, никого он не дразнил, а во-вторых...
- А ну, попробуй!
- И попробую!
Подоспевшей Эвриклее с трудом удалось разнять драчунов - пора было идти обедать.
ЭПОД
ИТАКА
Запаанып склон горы Этос; авориовая терраса (СФрагппа1)
...меня рвало прошлым.
До судорог.
До пены на губах; пока не пошла желчь.
Пловец, я вырвался из моря воспоминаний, разомкнул его цепкие объятия куда погрузился сам, по доброй воле, в не очень здравом уме и отнюдь не трезвой памяти;
Сфрагида - часть кифаредического нома, где автор (исполнитель) вместе с основной мыслью-рефреном обязательно называет свое имя.
Я бил руками по волнам событий, баламутил воду дней, тонул в былом и вновь всплывал на поверхность...
Я возвращался. Возвращался и уходил, уходил и возвращался, пока не перестал различать: где уход? где возвращение?
Где я?! кто я?!
А проклятый аэд-невидимка все скрипел в ночи стилосом:
- ...Вспухло все тело его; извергая и ртом, и ноздрями Воду морскую, он пал наконец бездыханный, безгласный, Память утратив, на землю; бесчувствие им овладело...
Измученный, я пластом лежал на спасительном берегу настоящего - на настоящем спасительном берегу?.. - ожидая, когда вновь рискну вернуться в воды прошлого.
Я вернусь.
* * *
Зеленая звезда качается над утесами. Стонет от ветра.
"Эй! тля-однодневка! видишь ли?!" Кто из нас кому шепчет это?
- Я убью тысячу врагов! я!! тысячу!!!
Они там, внизу, у кораблей, полагают, что я сейчас разговариваю с богами. Я, их басилей. Военный вождь. Иначе они не видят ни одной причины, почему бы мне не спуститься к ним, будущим соратникам, каждый из которых уверен в каждом, как копейная рука уверена в щитовой; действительно, почему бы не тискать податливых женщин, не пить вино и почему бы не кричать во всю глотку о заветной тысяче, только и ждущей, когда ты наконец придешь и убьешь ее - если, конечно, ты не разговариваешь с богами?!
В каком-то смысле они правы.
В прямом. .
К глазам мало-помалу возвращается способность видеть.
Тень.
В углу террасы; у перил.
- Кто?! кто ты?!
- Я - твоя тень.
...это Старик.
Врешь! Ты не моя тень! ты просто тень!
Ты совершенно на меня не похож!
Дергаю плечом - насмешливо, с издевкой. Давай! повтори! раз ты моя тень!
Он сидит на корточках в углу террасы, невидимый ни кому, кроме меня; впрочем, здесь больше никого и нет.
Не хочет дергать плечом.
- Это ты на меня не похож. Пока. И добавляет-чуть погодя:
- Дурак. Если бы в самом начале я пришел к тебе по другому - моей тенью был бы ты. Навсегда; без исхода. Атак... я готов подождать.
Он готов подождать. Нет, вы слышите: моя тень, знаете ли, любезно готова подождать! А я не готов. Мне с рассветом отплывать на войну. Меня проводили жена и любовница. Мою печень ждет самый шустрый копейщик в Пергаме'. А я не гордый. Я согласен ждать здесь. Я согласен самого шустрого .с его копьем оставить кому-нибудь другому: громиле Аяксу-Большому, богоравному Диомеду из Аргоса или, на худой конец, моему другу детства Эврилоху.
- Согласен?
Да, Старик. Ты не ошибся. Согласен; целиком и полностью. Я, Одиссей Лаэртид, не стану бить себя кулаком в грудь и кричать, что готов положить душу за други своя, что заслоню собой любого, лишь бы он жил, и с радостью отойду в Аидову мглистую область, утешаясь прощальными кличами товарищей.
Лучше я сам провожу их на погребальный костер; горе войдет в мое сердце, но не разорвет его. Я собираюсь жить. Я собираюсь выжить. Я собираюсь вернуться.
Мне девятнадцать лет, и я отправляюсь на войну.
Пергам - троянский акрополь (букв. "вышгород", кремль) - верхняя укрепленная часть города.
Аэд-невидимка! Что ты пишешь?
- Если уж коротки дни мои, годы ущербны - Зевс-Громовержец, ты должен мне славы за это?
Вычеркни! разровняй воск! Зевс, не слушай дурака!!! Напиши иначе:
- Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
У бедняка безнадельного вечно и тяжко работать,
Нежели быть повелителем мертвых, простившихся с жизнью!
Меня тошнит памятью; и вместе с прочими я извергаю тот день, когда мне впервые стало скучно. Когда рассудок неугомонного мальчишки впервые превратился в ледяное лезвие, в капельку черной бронзы; когда я ощутил мой личный Номос, еще не зная истинного значения этого слова - душой, сердцем, нутром, тайной глубиной, куда ныряешь за смертью или прозрением.
Это случилось в саду.
Я был один. "Одиссей! - позвала издалека мама. - Иди кушать!" Я оторвался от песочных башенок и внезапно почувствовал себя птенцом в скорлупе. Земля, небо, я сам - все слилось на миг в единое целое: отцовский дом с садом, луг, куда меня водили гулять, бухта Ретра, куда мы ездили на праздник урожая, небо над головой - свинцовое зимой, прозрачно-лазурное осенью, укрытое пеной облаков; люди - папа, мама, няня, рябой свинопас, друзья-мальчишки, дядя Алким... боги, чьи имена были для меня плохо понятны, но которым я молился, потому что ребенку сказали: так надо!..
Яйцо.
И я - внутри; в центре.
Яйцо пульсировало, грозя увеличиться в размерах или треснуть. Мне было скучно; нет! - мне стало скучно. Ушел страх, радость, боль и недоумение; холодно!.. холодно! Рыжеволосый мальчишка стоял в яйце, в своем личном Номосе, без слов понимая главное: я совершу все, что не позволит скорлупе треснуть.
Все, необходимое для спасения; в первую очередь, для спасения самого себя, ибо я - центр маленькой вселенной.
Ибо без меня моей вселенной будет плохо, потому что ее не будет вовсе.
- Одиссей! Иди кушать!
Я побежал на зов. Даже не зная, что видение ушло, а знание осталось. Оно, это новое знание, властно пело во мне: я! сделаю! все! Никогда больше я не дремал на уроках дяди Алкима, впитывая его слова, будто губка - воду; никогда не подходил к краю утеса ближе, чем следовало, убивая насмешки приятелей быстрым и обидным ответом, карабкаясь на скалы с риском сорваться, я вымерял риск грядущей пользой - окрепшими пальцами, чутьем тела, силой!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента