Ольга Карпович. Идеальные любовники

   – Еще чуть-чуть. Вот так, вот так, мой хороший. Вот молодец! – Она втолкнула его в прохладную, выложенную черным и белым кафелем ванную и пустила холодную воду.
   Джон в изнеможении сел на пол и прислонился спиной к стене.
   – Давай раздевайся…
   Парень кивнул, но не сдвинулся с места.
   «Совсем дохлый». – Алиса опустилась рядом с ним и решительно дернула майку. Джона это ошеломило. Пальцы девушки касались его гладкой кожи, ладонь скользнула по упругому животу. Краем глаза она видела, как вспыхнул Джон, как дрогнули уголки его губ.
   «Просто совращение малолетних какое-то», – мелькнуло в голове.
   – Поднимайся, – намеренно грубо сказала Алиса. – Давай-давай, нечего рассиживаться. Нежный какой, солнце ему головушку напекло.
   – Я же вампир, – слабо улыбнулся Джон. – Мне нельзя на солнце.
   «М-да, видно, крепко его прижарило, – покачала головой Алиса. – Вампир! Почему не Гарри Поттер?»
   Она подтолкнула Джона к ванне и принялась поливать его из душа. Капли запутывались в бронзовых волосах, струйки воды сбегали по широким плечам, катились вниз по ложбинке позвоночника. И Алиса опять залюбовалась красивым мальчишкой.
   – Холодная! – Джон передернул плечами.
   Алиса, смеясь, повернула душ так, чтобы вода била ему в лицо.
   – Ай! – Джон дернулся, схватил душ, и прохладная струя окатила Алису.
   Парень судорожно сглотнул. Алиса отступила на шаг не в силах оторвать глаз от юного и прекрасного Адониса. Вот он стоит напротив, мокрый, взъерошенный, по гладкой коже стекают прозрачные струйки, спутанные волосы прилипли ко лбу, зеленые кошачьи глаза недвусмысленно дают понять, какие желания она в нем будит.
   Джон осторожно дотронулся до ее шеи, провел пальцами по тонкой ключице. И Алиса не оттолкнула его, а лишь вскинула руку и отвела золотистую прядь со лба. Ладонь парня проникла под блузку, и Алиса вздрогнула от прикосновения холодных пальцев. Она обхватила руками шею Джона, первая поцеловала его и почувствовала, как вспыхивает где-то внутри темное пламя.
   Алиса не помнила, как они добрались до спальни. В памяти остались лишь руки, неловко дергавшие пуговицы ее блузки, нетерпеливая дрожь в пальцах, когда она помогала ему стянуть узкие джинсы, трепет его тела под ее губами. Запомнилось, как он до боли сжимал ее в своих объятиях, боясь отпустить хоть на секунду, как они стали одним целым и как солнце за окном вспыхнуло и тут же померкло.
   Ночью, когда Джон, обессиленный, уснул, продолжая держать ее за талию, Алиса долго лежала, глядя в потолок. Неожиданное приключение выбило ее из колеи, разбередило душу, и теперь нужно было собраться с мыслями.
   Уж если суждено было ей превратиться в дорогую профессиональную содержанку, холодную и коварную, как японская гейша, позволять себе слабости нельзя. Все они остались в прошлой жизни: смятение, страсть, любовь, наконец.
   В тот год, едва окончив институт, она опустилась в такую бездну, из которой выплыла почти калекой – существом среднего рода с урезанной совестью.
   Ей было тогда двадцать два, она почти не поняла, что происходит, чувствовала лишь, что ее засасывает в трясину и не хватает воздуха, что надо спасаться бегством, но уже ничего не могла поделать. По сути, Алиса сама не оставила себе выбора, бросив свою молодую жизнь под ноги самовлюбленному болвану, режиссеру средней руки сорока пяти лет от роду.
   Долгие годы потом вспоминала она их волшебный май, цветущие яблони на Воробьевых горах, только-только зазеленевшие лужайки Нескучного сада, где так чудесно было валяться вдвоем и представлять, что вы в диком лесу и никто вас тут не найдет. Вспоминала первую майскую грозу, надтреснутый гром и потоки теплой воды вниз по широкому проспекту. Они, хохоча, бегут босиком, держа в руках туфли, прячутся в подворотне, целуются. А потом радуга над смотровой площадкой, обновленная, умытая теплым дождем Москва, озорное солнце на куполах… Господи, как давно все это было!
   Алиса тогда еще не ведала, что жизнь человеческая не исчерпывается жертвенной любовью, что после безумных ночей, признаний и откровений вспоминают вдруг, что есть семья, долг и что-то еще в этом роде. Долгое время она мучилась, боролась, верила, что он просто слишком благородный, слишком честный, и лишь со временем поняла, что Великая Первая Любовь плевать хотел на все ее стенания, на все ее слезы и прочие бабские штучки, что она со своей сумасшедшей привязанностью начала его нервировать и он сто раз пожалел, что в свое время на совместной картине решил разминки ради флиртануть с молоденькой актриской.
   …Она едва выжила. Было так больно и плохо, что, казалось, никогда уже не хватит сил вернуться к жизни. Впрочем, все на этом свете проходит. Потом она, конечно же, взяла себя в руки, снова научилась улыбаться и даже вышла замуж. Однако это уже другая история.
   Алиса осторожно поднялась с кровати, распахнула окно и вдохнула полной грудью.
   «Что ж, как ни жаль, придется закончить эту маленькую интрижку завтра же. Если чему и научил меня господин Первая Любовь, так это тому, что никогда нельзя поддаваться эмоциям. Я неплохо устроилась и рисковать своим положением ради какого-то мальчишки, пусть даже божественно красивого и нежного, не буду. Завтра утром Джону придется убраться восвояси. Как ни жаль…»
   Она подошла к кровати, склонилась к обнаженному юноше и, не сдержавшись, поцеловала его в висок.
 
   – Мы ведем репортаж со съемочной площадки кинокартины «Полнолуние-3», очередной части саги о приключениях самого романтичного героя нашего времени, буквально культового персонажа Дэрека Форкса. Нашему специальному корреспонденту удалось проникнуть за кулисы и взять интервью у исполнителя главной роли Роберта Эриксона. Роберт, вы похожи на вашего героя?
   Джон подскочил на постели и уставился в надрывающийся телевизор. На экране бойкая журналистка с микрофоном наскакивала на отворачивавшуюся от камеры кинозвезду. Приговаривая: «Как же я про тебя забыл», парень выключил телевизор и вытряс из пульта батарейки. Он едва успел сунуть их под подушку, когда из ванной вышла Алиса в легком полупрозрачном халате.
   – Проснулся?
   – Ага, – улыбнулся он и протянул руки. – Доброе утро!
   Но Алиса направилась к зеркалу, чуть откинула голову, закалывая волосы, и, не оборачиваясь, заговорила:
   – Джон, я хочу сказать тебе кое-что…
   – Чтобы я убирался, да? – Он быстро оделся, шагнул к Алисе и тронул ее за плечо. – Но почему? Что-то было не так?
   – Все было не так. – Алиса отстранилась. – Этого вообще не должно было случиться, понимаешь? В мои планы это не входило.
   – А ты всегда все планируешь?
   – Приходится. Жизнь научила.
   – А если ситуация выходит из-под контроля? – сощурился он.
   – Этого я допустить не могу. Поэтому и говорю тебе: уходи. – Алиса села на край постели.
   – Ты очень любишь своего… мужа?
   – О господи… Ты говоришь как в дешевой мелодраме. Дело не в любви. Просто… Я не могу ни с того ни с сего пустить все псу под хвост. Я приехала сюда с Рамисом, я живу в его доме и… Да, черт возьми, мне нравится тут жить! И я не готова рисковать этой жизнью ради… – Она осеклась. Не хотелось, конечно, выглядеть в глазах мальчишки циничной сукой, ну да что поделаешь.
   Джон замер на несколько минут, глядя в сад. Потом вдруг быстро обернулся:
   – А каникулы? Каникулы ты можешь себе устроить?
   – Что?
   Он уселся на пол у ее ног, положил руки ей на колени и заговорил настойчиво и убедительно:
   – Он вернется только через несколько дней. Почему ты не можешь провести их со мной? Как будто ты взяла отпуск!
   – Джон, но я…
   – Пускай ты это не планировала. Надо же иногда делать что-то спонтанно. Особенно когда ты на каникулах.
   – Каникулы у детей бывают, – усмехнулась Алиса. – Мне уже по возрасту не положено.
   – Да брось! Тебе всего тридцать, а ты говоришь как старая рассудительная матрона.
   Всего тридцать! Когда ей было чуть за двадцать, Алиса считала, что к тридцати годам с ней должно свершиться все самое главное. Наверняка к этому времени она станет знаменитой актрисой, любящей женой и счастливой матерью. В общем, что уж там, жизнь будет прожита, и можно будет подыскивать место на кладбище. И вот теперь ей тридцать, и за плечами одна великая любовь, две несостоявшихся семьи, несколько ролей в кино… А также длинный шлейф пережитых предательств, обманов, выброшенных иллюзий, несбывшихся надежд. И вдруг появляется этот странный мальчик и заявляет, что нельзя быть такой серьезной и рассудительной, ведь ей всего-навсего тридцать.
   – Ладно, уговорил! – неожиданно тряхнула она головой.
   Джон издал ликующий клич, притянул ее к себе и поцеловал:
   – Вот увидишь, ты еще не захочешь меня прогонять!
   – Четыре дня! – Алиса прижала ладонь к его губам. – И я прогоню тебя.
   – Ладно, – кивнул Джон. – Я уйду, как только ты скажешь.
   – С трудом в это верится, – рассмеялась Алиса и прижала к себе его вихрастую голову.
 
   Золотистый день тянулся без конца. Они валялись у бассейна – Алиса заставила Джона забраться под зонтик, – болтали обо всем на свете, смеялись.
   – Может, и обед приготовишь? Ты случайно поваром никогда не работал? – спросила Алиса.
   – Нет, яичница – предел моих возможностей, – развел руками Джон.
   – Ладно, я закажу пиццу, – Алиса направилась к дому за телефоном.
   – А может, не надо? – засомневался Джон. Он сидел на краю бассейна, болтая ногой в воде.
   – Думаешь, в городе только одна пиццерия? И к нам непременно заявится повар, которого ты обокрал? – засмеялась она.
   – Кто его знает…
   – А мы тебя спрячем. – Алиса прижалась к его нагретой солнцем спине. – Мне ведь тоже не улыбается, чтобы тебя здесь видели.
   Она быстро поцеловала юношу и вдруг резко толкнула его. Джон с криком полетел в бассейн. Алиса хохотала, глядя, как он барахтается в воде.
   – Ты ведь говорил, что мне не хватает спонтанности! – крикнула она.
   – Дай руку! Я не умею плавать! – Джон, отфыркиваясь, неумело бил ладонями по воде.
   – О господи! – Алиса легла на живот у самого края бассейна и протянула Джону руку.
   Он вылез и лег на спину, тяжело дыша.
   – Прости, – склонилась над ним Алиса. – Ты ведь сказал, что служил матросом на корабле?
   – Мм… Что?
   – Ты сказал мне вчера, что был матросом, – повторила Алиса. – А теперь оказывается, что ты не умеешь плавать.
   Джон обнял ее, и у Алисы перехватило дыхание.
   – Ты мне наврал? – не отступала она.
   – Конечно, наврал, – прошептал Джон, опрокидывая ее на нагретые солнцем плитки.
 
   Когда стемнело, они вышли за ворота виллы и спустились на пляж. Было безлюдно. Воздух пах солью и йодом. Джон заставил Алису разуться, и она с наслаждением ощутила, как ласкают подошвы мельчайшие песчинки. Джон пошел рядом, неся ее сандалии в руках.
   Луна высвечивала на поверхности воды мерцающую дорожку. Волны накатывали на берег, будто переговариваясь о чем-то, бранясь и мирясь одновременно…
   – Так хорошо… – Алиса раскинула руки, запрокинула голову и медленно закружилась на месте, глядя на волшебный танец мелких серебряных звезд. – Я сто лет не была на пляже ночью.
   – А я только ночью и бываю, – улыбнулся Джон.
   – Почему? А, понимаю. Прячешься от людей, как обычно? Ты не любишь людей? Боишься их? – Алиса взяла его под руку, прижалась всем телом, чуть дрожа от морского бриза.
   – Наверное. Люди часто бывают жестоки, бесцеремонны, не понимают, что человек имеет право на личное пространство.
   – Это близкие люди. А в толпе как раз легко затеряться. Толпе нет до тебя никакого дела.
   – Вот уж нет! – покачал головой Джон. – Толпы я боюсь больше всего.
   – Ты странный…
   Алиса пожала плечами и медленно пошла вдоль пляжа к дороге.
   «Интересно, который час? И почему до сих пор не позвонил Рамис?» – Она сунула руку в карман брюк, но мобильного не обнаружила.
   – Черт возьми! – выругалась Алиса. – Забыла телефон.
   – Ну и что? – не понял Джон.
   – Как – что? Даже время не могу посмотреть.
   – А какая разница? Разве нам здесь плохо?
   – Неплохо, но… Я так не могу. Мне неуютно. А ты не надел часы?
   – Нет…
   – Счастливые часов не наблюдают, – пробормотала Алиса по-русски.
   – Что?
   Алиса перевела, и Джон неожиданно пришел в восторг:
   – Именно так! И ты не научишься быть счастливой, пока не перестанешь беспокоиться о времени и о всякой ерунде.
   – Что-то ты слишком часто меня поучаешь, малыш, – язвительно заметила Алиса. – Есть у тебя мобильный?
   – Есть, только я его выключил еще в первый вечер. – Джон вынул из кармана телефон и передал ей.
   Алиса уже не удивилась, что аппарат дорогой.
   «Тоже краденый, конечно. Ох, ну и любовничка я себе нашла!»
   Девушка включила мобильник, и он тут же завибрировал в ее руке.
   – Тебе звонят!
   Джон несколько секунд вглядывался в экран, затем резко выбросил телефон в море:
   – Не хочу ни с кем разговаривать.
   – Ты сумасшедший! Чокнутый! Откуда ты свалился на мою голову?
   – С Луны. – Он обнял ее, прижал к себе. – Пойдем домой?
   – Пойдем, – Алиса крепче прижалась к нему.
   Они двинулись к белеющей вдалеке вилле. Редкие машины ослепляли их, проносясь мимо. Впереди ярко горел рекламный щит. «Полнолуние-3» – самая долгожданная премьера сезона!» – возвещали неоновые буквы, и над ними блестел изумрудными глазами и обнажал в улыбке белоснежные зубы само совершенство Дерек Форкс.
   – Смотри! На тебя похож чувак.
   – Этот? Ну так это я и есть. – Он рассмеялся.
   – Так ты еще и в кино снимаешься? В перерывах между кражами… – Алиса легко щелкнула его по лбу. – Может, скажешь все-таки, кто ты на самом деле?
   – На самом деле я просто безумно влюбленный! – Он неожиданно легко подхватил ее на руки и закружил.
   Серебряные звезды замелькали перед глазами Алисы как в калейдоскопе. Девушка счастливо засмеялась, Джон крепче обнял ее и осторожно понес в дом.
 
   Следующий день был пронзительно-синим, как раскинувшееся над виллой высокое небо. Они долго нежились в постели, потом вместе принимали душ и готовили завтрак. Джон настолько заполнил собой дни Алисы, что непонятно было, как она жила раньше, без него.
   – Что сегодня будем делать? Мы совершенно отрезаны от мира. Ни один телевизор в доме не работает. И Интернет тоже. Наверное, что-то с антенной, а я, как назло, ничего не понимаю в технике. И мастера не вызовешь…
   – Да зачем нам телевизор… Разве так плохо?
   – Ну надо же что-то делать. Или предлагаешь крестиком вышивать? – усмехнулась Алиса.
   – Давай просто общаться.
   – Да как же с тобой общаться, когда ты одни небылицы рассказываешь. – Алиса рассмеялась.
   – Ну давай поиграем во что-нибудь, – не отступал Джон.
   – Угу, в покер. Был у меня один любитель азартных игр. Это плохо кончилось.
   – Да нет, не в карты. Во что-нибудь смешное. Ну, знаешь, как дети играют…
   – В догонялки. Отлично придумано! Как ты себе это представляешь?
   – Не будь такой серьезной. – Джон принялся весело тормошить ее, щекотать.
   Алиса со смехом отбивалась:
   – Ладно, ладно. Я придумала кое-что. Есть такая игра, мы в детстве в пионерском лагере играли.
   – Что такое пионерский лагерь?
   – Это… Ну как тебе объяснить? Такое место, куда привозят много детей, и они там все вместе живут.
   – Детская тюрьма? – ужаснулся Джон.
   – Нет! Я всегда чтила Уголовный кодекс в отличие от тебя. Это такое место отдыха, где дети проводят каникулы.
   – А, каникулы. Как мы с тобой…
   – Ну почти… Так вот, игра такая. Ты загадываешь какое-нибудь понятие. Ну, не знаю, например «ограбление», а потом объясняешь его жестами. Говорить ничего нельзя, понял?
   – Понял.
   – Тогда начинай. Ты первый.
   Джон несколько минут задумчиво расхаживал по террасе, затем остановился перед Алисой, сгорбился, пригнулся и принялся крадучись приближаться к окну дома, сжимая в руках какой-то массивный воображаемый предмет. Затем вбежал в дом и через секунду появился в дверях, мгновенно перевоплотившись. Теперь он выпрямился во весь рост, лицо его приняло надменно-брезгливое выражение, он поправил невидимые темные очки, оглянулся по сторонам… Тут же отскочил, выставил перед собой тот самый невидимый предмет – теперь Алиса поняла, что это фотокамера, – и принялся забегать вперед, ловя удачный ракурс, и отпрыгивать, уворачиваясь от ударов воображаемой знаменитости.
   – Я поняла, я поняла, – захлопала в ладоши Алиса. – Это журналист. Папарацци!
   – Правильно. – Джон опустился в плетеное кресло.
   – У тебя отлично получилось. Ты никогда не брал уроки актерского мастерства?
   – Ты смеешься? – Джон покачал головой.
   – Значит, ты от природы очень талантлив… Хотя, конечно, странно, что…
   На столике завибрировал мобильный, на экране высветился номер Рамиса. Джон помрачнел и отвернулся. Алиса, зажав аппарат в руке, прошла в дом.
 
   Вечером, когда жара спала и над садом нависли голубоватые сумерки, Джон оттащил один из шезлонгов в заросли жимолости. Он и Алиса уютно устроились среди разросшихся зеленых кустов. Отсюда не было видно ни белого дома, ни бассейна, ни дорожки, ведущей к воротам. Словно они одни во всем мире и ни до кого им нет дела.
   Джон растянулся на шезлонге, Алиса устроилась у него под боком, прижалась головой к его плечу. Он напевал старинную шотландскую песню, которую ему пела в детстве мать. Со стороны океана дул прохладный ветерок, темнота постепенно окутывала сад. Алиса крепче прижалась к Джону и не заметила, как задремала.
   Проснулась она от собственного крика. Все тело сотрясала крупная дрожь, в глазах стояли непролившиеся слезы. Она не помнила, что ей снилось. В памяти осталось лишь ощущение одиночества, покинутости, предательства.
   – Что ты? Что такое? – Джон усадил ее к себе на колени, прижал к груди и принялся тихонько укачивать, нашептывая какие-то милые, нежные слова. Алиса доверчиво прижалась к нему и почувствовала, как улетучивается страх и развеивается смутная тоска.
   – Расскажи, что с тобой случилось. Почему ты плачешь во сне? Почему не хочешь никому верить? Кто тебя обидел?
   – Все вместе так сошлось, понимаешь? – Алиса всхлипнула. – Неудачная жизнь, нелепая, дурацкая…
   И вдруг принялась сбивчиво рассказывать… Она поведала ему и о Великой Первой Любви, и об обоих замужествах, завершившихся в общем-то одинаково, с той лишь разницей, что первого мужа, преуспевающего банкира с уголовным прошлым, Алиса бросила сама, а второй, актер, тот самый, ради которого она отказалась от налаженной и обеспеченной жизни, бросил ее, предварительно проиграв оставленную ей первым супругом квартиру в американский покер. И исчез, даже не удостоив прощальным разговором.
   У него, соколика, уже наклевывалась новая пассия. Не красавица, конечно, зато квартира в центре города на Неве – раз, постоянный источник дохода – два, лошадиное здоровье – три. Алисе же он оставил напоминание о себе в виде четырехмесячной беременности.
   Ошеломленная его предательством, она долго плакала, мучилась. Алиса очень хотела ребенка, уже придумала ему имя, но стать детоубийцей все-таки пришлось. И она осталась одна, неожиданно став слепоглухонемой ко всему, что раньше волновало или приводило в трепет, ко всему, что делало ее живой и настоящей.
   Джон слушал, не прерывая, никак не выражая ни сочувствия, ни порицания. Лишь гладил ее волосы и крепче прижимал к себе. Алиса, замолчав, уже недоумевала, с чего это она вдруг разоткровенничалась.
   – Ты замерзла, – тихо сказал он. – Пойдем в дом.
   Алиса была благодарна, что он не говорит глупых сочувственных фраз, не убеждает, что все это ерунда и жизнь только начинается, а просто идет рядом, поддерживая ее сильной рукой. И вдруг подумала:
   «Удивительно спокойно и хорошо с ним».
 
   – А ну вставай! – Джон подскочил от резкого окрика, захлопал глазами на разъяренную Алису.
   – Это что такое? – Она швырнула ему горсть батареек. – А это? – Вслед за ними полетел перерезанный кабель от компьютера.
   Алиса старалась держать себя в руках, но ярость так и бурлила внутри. Девушка совершенно случайно нашла в щели между матрасом и спинкой кровати батарейки от пульта телевизора и решила проверить остальную технику…
   – Я все объясню! – Джон быстро натянул джинсы.
   – Да уж, будь добр, объясни мне все… Гордон!
   – Почему… Гордон? – Парень растерялся.
   – Вот и объясни мне, почему ты Гордон Диксон, гражданин Великобритании. – Она потрясла перед его носом водительскими правами. – Кто ты такой, мать твою? Может, ты в международном розыске?
   – Да нет же… Я просто… – Он медлил с ответом. – Я вытащил батарейки, потому что хотел, чтобы мы остались вдвоем, совсем вдвоем, понимаешь?
   Алиса язвительно улыбнулась:
   – А имя зачем изменил? Оно тоже могло бы нам помешать?
   – Имя? Да я просто тогда, на дороге, сказал тебе первое попавшееся имя. Я же не знал, как все обернется… А потом было уже поздно, ты думала, что меня зовут Джон…
   – Замолчи! Мне надоело слушать эту муть. Как я не додумалась в первый же день посмотреть твои документы! Ты врешь с самой первой минуты. Ты больной, чокнутый? Или преступник?
   – А ты? – резко спросил Гордон.
   И Алиса невольно отшатнулась: всегда ласковый, теперь парень стоял перед ней побледневший, злой, кулаки его судорожно сжимались.
   – Что – я?
   – А ты чокнутая или преступница? Разве ты не врешь? Разве не врешь ты своему так называемому мужу каждый день, когда он звонит? Или ты решила все честно рассказать ему о нас?
   – Какое тебе дело до моих отношений с Рамисом?
   – А какое тебе дело до моего настоящего имени? – парировал Гордон. – Мы договорились провести вместе четыре дня, а потом не вспоминать друг о друге никогда. Так почему я должен исповедоваться перед тобой? Кто ты мне – жена, невеста? Ты не впускаешь меня в свою жизнь, почему я должен пускать тебя в свою?
   – Ты в моем доме, между прочим, – едва сдерживая гнев, прошептала Алиса.
   – Ну да, твой дом, – расхохотался он. – Привезла, как вещь из магазина. Занятное украшение интерьера, да? Тебе нет никакого дела до моих чувств. Пока нравлюсь – я здесь, надоем – выкинешь в два счета.
   – Знаешь что? – проорала Алиса. – Ты прав. Ты уже мне осточертел. Давай-ка катись отсюда! Еще не хватало, чтобы ты читал мне мораль!
   – С удовольствием!
   Джон-Гордон схватил плащ, в котором пришел сюда два дня назад, и выбежал из спальни. Алиса последовала за ним. Она не ожидала, что он так просто уйдет. А он легко сбежал по лестнице и ни разу не обернулся! Словно и не он, смеясь, опрокидывал ее навзничь у бассейна, не он кружил ее на руках на пустынном ночном пляже, не он успокаивал, когда она просыпалась в слезах.
   Алиса замерла на белых ступеньках террасы, прижав руки к груди. Что-то надсадно дрожало внутри, сжимало горло. И неожиданно для самой себя она отчаянно крикнула:
   – Стой!
   Гордон остановился и медленно развернулся.
   – Вернись! – И добавила мягче: – Вернись… пожалуйста.
   Он направился к ней, а Алиса пошла ему навстречу. Гордон остановился перед девушкой.
   – Давай не будем ссориться, – шепнула она. – Ведь осталось только два дня.
   Изумрудные глаза смотрели на нее с обидой. Алиса, словно прося прощения, потерлась лбом о плечо Гордона.
   – Это неправда, что мне нет дела до твоих чувств. Просто я не ожидала, что все зайдет так далеко. Я не готова, понимаешь?..
   – Понимаю. Ты этого не планировала, – едко заметил Гордон.
   – И мне, честное слово, все равно, как тебя зовут. Хоть Педро, – со смехом добавила она.
   Гордон, не говоря ни слова, обнял ее и бережно прижал к себе. Алиса поняла, что парень больше не сердится. Она взяла его под руку и повлекла к дому.
   – Отец хотел, чтобы я стал юристом, – рассказывал Гордон.
   Они сидели на террасе. Голова юноши покоилась у Алисы на коленях, и девушка перебирала пальцами отливающие медью пряди. Столик с остатками ужина был отодвинут, в высоких бокалах вспыхивало искрами темно-бордовое французское вино. Из гостиной доносилась тихая медленная мелодия. Этот последний ужин они решили обставить красиво. Алиса даже облачилась в вечернее платье – узкое, золотисто-зеленое, с открытыми плечами. Только неизменные джинсы и майка Гордона портили картинку для глянцевого журнала: юная, прекрасная и, что немаловажно, богатая чета наслаждается ужином на собственной вилле на берегу океана.
   – Он адвокат, – продолжал Гордон. – Очень известный в Лондоне. Ни один великосветский развод без него не обходится. Только он умеет так талантливо перетрясти грязное белье и оставить несговорчивого супруга без штанов. Представляешь, такой типичный диккенсовский тип – сухой, черствый, чопорный и хитрый, как змея.
   Парень вскочил, сгорбился, сморщился и, мгновенно превратившись в согбенного старика, проскрипел:
   – Сын мой, твой долг – продолжить славную юридическую династию Диксонов.
   Алиса расхохоталась – таким забавным получился Диксон-старший в исполнении Гордона.
   – А ты что же?
   – Что я? Я поначалу пытался оправдать его надежды, поступил на юридический… Но там была такая тоска, ты себе не представляешь. Я засыпал на лекциях, пропускал занятия… В общем, меня вытурили, и мне пришлось признаться, что я не чувствую никакого влечения к юриспруденции.
   – А он?
   – Выгнал из дому и лишил наследства, – улыбнулся Гордон. – Я же говорю, диккенсовский персонаж.