* * *
   Здоровье Данилы ухудшалось – болело сердце, он постоянно принимал лекарства. Арина волновалась за отца, он же в один из зимних январских вечеров, когда ему стало совсем плохо, лежа в постели, подозвал дочь:
   – Ариша… Я должен тебе кое-что сказать… – говорить ему было трудно, Данила задыхался.
   Девушка присела на краешек кровати, отец взял ее за руку.
   – Немного мне осталось…
   Арина залилась слезами.
   – Не плачь… Лучше послушай. У меня в банке Литвинова лежат двадцать тысяч рублей. Завещание я оформил, там же у нотариуса… Прошу тебя, не спеши с замужеством… поверь, как только я умру, охотники до денег налетят на тебя со всех сторон…
   – Я обещаю, что не буду спешить, – поклялась заплаканная Арина.
   – Ты – девушка самостоятельная, с кондитерской управишься. За прислугой следи, спуску не давай… Им только дай почувствовать слабину… Да и если, что – пистолет знаешь где, в тайнике. Всегда держи его под рукой – ворья полно…
   – Я все сделаю, как вы велите, папенька…
   – Главное… ты – не моя дочь… – с трудом вымолвил Данила.
   Арина посмотрела на отца широко раскрытыми глазами:
   – Как это? Что вы такое говорите? Как – не ваша дочь?
   – Много лет назад я нашел тебя на дороге, идущей в Сухиничи. Все были убиты, лишь ты осталась жива. Ты была совсем малышка, вот и не помнишь ничего, да и знала только свое имя. Как тебя зовут: «Алиша» … Я даже поначалу и не понял, что тебя Ариной звали.
   На утро Данила умер, отказавшись исповедаться, как ни настаивала дочь: слишком много было на его душе тяжких грехов, да еще один добавился бы перед смертью – ложь.
* * *
   Стоило скончаться Даниле Выжиге, как Арину сразу же осадили свахи и толпа охотников за приданым. Особенно досаждала Дарья Дмитриевна, что ни есть наглая баба, и занятие-то свахи ей подходило полностью: ее гони из двери, она – в окно влезет. Дородная, красномордая, она подавляла собеседника своим напором.
   Прослышав про то, что Данилу Выжигу Бог прибрал, она достала из сундука новую шаль, повесила красные стеклянные бусы на шею, накинула меховую душегрейку, поймала экипаж близ дома, и направилась прямиком в купеческий дом Мордасова Николая Порфирьевича, торговца скобяным товаром. Дом Мордасова располагался на Рубцовско-дворцовской улице, что в десяти минутах езды от Стромынки. Сын его Афанасий был парнем смышленым и хозяйственным, помогал отцу в торговле и постоянно пребывал в скобяной лавке на Стромынке, там-то он и увидел Арину, когда она с отцом зашла купить дверные ручки для дома. Ей тогда едва исполнилось пятнадцать, но девушка обрела уже привлекательные женские формы, и Афанасий был сражен юной прелестницей наповал.
   Придя вечером домой, он заявил отцу, что намерен жениться, тот, в свою очередь, поинтересовался: на ком же? И узнав, что сия особа – Арина Выжига, рассусоливать не стал (про деньги Выжиги знали многие), тотчас же вызвал Дарью Дмитриевну. Та, выслушав про сердечные муки сына Афанасия, направилась к Даниле, и получила отказ, правда, в вежливой форме – молода, мол, еще.
   Теперь настал ее час, главное – вовремя подсуетиться, понимала Дарья Дмитриевна, подъезжая к дому купца Мордасова. Она, пыхтя, вывалилась из экипажа, и направилась к двери с колокольчиком, выполнявшим роль звонка. Сваха подергала за веревочку – дверь приоткрылась, горничная, увидев Дарью, решила – не пускать, нечего баламутить приличных людей. Та же взяла напором и наглостью как обычно, оттеснив своими пышными форами горничную, которая и пикнуть не успела, а Дарья Дмитриевна уже поднималась по лестнице в горницу.
   Купец Мордасов и его жена попивали чай, ни о чем не подозревая. Вдруг, как черт из табакерки, появилась сваха:
   – Бог в помощь, хозяева! – она перекрестилась. – Доброго здоровьечка и приятного аппетита!
   Мордасов чуть чаем не поперхнулся:
   – Дарья, ты зачем пожаловала? Сказано тебе не являться на мой порог?
   – Сказано, душа моя, да только ты не кипятись, словно вода в самоваре. Лучше послушай, чего скажу-то: Данила-то помер, преставился. Арина его схоронила три дня назад. Сейчас самое время для твоего Афанасия настало. Уж поверь мне, женщине, умудренной жизненным опытом. Девка-то растеряна, дела вести надо самой – мужская рука и ласка нужны!
   – Так, так! – оживился Мордасов и переменил тон: – И чего ж ты, Дарья Дмитриевна стоишь? В ногах правды-то нет! Присаживайся за стол, чайку отведай. Фекла! – кликнул он горничную. – Подай дорогой гостье прибор!
   Фекла посмотрела на хозяина с явным недоумением:
   – Чудно, хозяин, то гнать велите, то тепереча прибор подать!
   – Не рассуждать! – прикрикнул купец. – Делай, что велено!
   Дарья Дмитриевна пила горячий чай с бубликами, утираясь платком, пот струился с ее мясистого носа.
   – Так вот, душа моя! – продолжала она. – Сговорить я ее смогу. И сколь ты мне дашь тогда, почтеннейший, коли я тебе сноху добуду при деньгах, да еще и красавицу?
   – Сколько хочешь? Назови цену!
   – А не пожалеешь? – сваха расплылась в улыбке.
   – Слово купца Мордасова! – рявкнул хозяин и ударил кулаком об стол.
   – Ох, душа моя, вот это я люблю. Это по-нашему! Хочу я двести рублей ассигнациями.
   Мордасов аж побагровел, но слово дано купеческое, назад его не возьмешь.
   – Хорошо, сделка! Будет тебе двести рублей!
* * *
   В один прекрасный день явилась Дарья Дмитриевна в кондитерскую и окликнула Глафиру, которая прислуживала в зале:
   – Голуба моя, и где ж барыня твоя? Поди, занемогла от работы, сколь всего одной-то делать приходится?
   Глафира с подозрением посмотрела на сваху:
   – И с чего бы моей барыне занемочь? – глупости говорите! Все у нее в порядке: счетами она занимается, теперь самой приходится.
   – Вот и я говорю: помощник надобен, хозяйке-то. Не бабье-то дело счетоводством заниматься, бабе надобно ребятишек рожать, да мужу угождать!
   Глафира не выдержала и взъярипенилась:
   – Вам надо, вы и угождайте!
   – Ой, душа моя, и угождала: почитай двадцать годков как! И детишек нажила! Так, где же барыня-то? Позови уж, сделай милость, покуда в зале посетителей мало.
   Глафира недовольно зыркнула на сваху и поднялась по лестнице на второй этаж. Арина, теперь уже «хозяйка» или «барыня», разбирала счета в амбарной книге покойного отца.
   – Барыня, там пришла сваха, кажется Дарья Дмитриевна. Прикажите гнать или примите?
   Арина оторвалась от длинного столбца цифири:
   – Это красномордая такая? Наглая как армейская вошь?
   Глафира прыснула:
   – Право, барыня, ну вы и скажите! Она самая и есть.
   – Опять пришла Мордасова сватать, или еще кого-нибудь. Теперь точно не оставят в покое, прав был батюшка – всем деньги мои нужны.
   – Правду говорите, барыня, да только Мордасов-то богатый купец, – возразила практичная Глафира.
   – Ох, умна больно… Ладно, зови ее сюда, – согласилась Арина.
* * *
   На лестнице зашуршали многочисленные юбки свахи, она, тяжело сопя, вымолвила:
   – Бог в помощь, Арина Даниловна!
   – И вам того же, – ответствовала юная хозяйка, указывая жестом на стул.
   – Благодарствуйте, – сваха тут же плюхнулась на него.
   – Чем обязана? – поинтересовалась Арина.
   – Ох, душа моя, вы скорая какая – сразу к делу: ни чаю предложить гостье, ни шоколаду горячего! Чай кондитерская, смотрю, не бедствует!
   – Да, с Божьей помощью, все благополучно в делах. Еще бы батюшка был жив, – Арина перекрестилась.
   – Да, душа моя, земля ему пухом! Хороший был хозяин, справный, да и наследство оставил тебе не малое!
   Сваха осеклась, понимая, что совершила непоправимую оплошность.
   Арина напряглась.
   – Я в том смысле, Арина Даниловна, что за кондитерской пригляд опытный нужен, – попыталась ретироваться сваха.
   – Я прекрасно разбираюсь в делах, – отрезала юная хозяйка и встала, показывая всем своим видом, что разговор окончен.
   – Право, голуба моя… – защебетала Дарья Дмитриевна. – Не суди по словам, суди по делу. Чего не взболтнешь?!
   – А есть и другая поговорка: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь! Уходите, и чтобы я вас больше не видела!
   – Арина Даниловна! – сваха округлила глаза от такой дерзости юной особы. – Я к вам со всей душой, можно сказать, с благими намерениями.
   – Знаю я все ваши намерения. Небось и по деньгам с Мордасовым уже сговорились, коли сосватаете меня? – Арина попала прямо в «яблочко». Сваха впервые в жизни растерялась. – Не бывать тому! Я – не вещь! Прочь отсюда! Сватай в других домах! А мой дом стороной обходи! И другим свахам передай – я их с лестницы спущу!!!
   Дарья Дмитриевна подхватила юбки и бегом припустилась с лестницы.
* * *
   О своем позоре она не стала распространяться товаркам по цеху сватовства – засмеют. Да и клиентов потерять можно, доверия не будет: мыслимо ли какая-то сопливая девчонка выставила ее прочь?
   Как только местные свахи прознали, что Данила Выжига скончался, да и Мордасов получил отказ, обложили кондитерскую со всех сторон. Арина не знала, что и делать: сначала отсиживалась на втором этаже, затем ей надоело скрываться, и она пошла в атаку. Арина поступила просто: свах приняла всех по очереди, а затем выгнала и запретила появляться на пороге ее дома, «охотников» же за «клубничкой» оповестили – Арина Выжига обручена и уже обещана другому.
   «Казановы» негодовали: как так?! Кто же их опередил? Вся Стромынка терялась в догадках, отчего поток посетителей в кондитерскую не иссяк, а лишь увеличился. Все претенденты, с аппетитом поедающие круассаны в кондитерской, смотрели друг на друга с подозрением и вопросом: а вдруг перед ним и есть тот самый счастливчик, так ловко обойдя всех, получивший благословение самого покойного Выжиги?
   Время шло, но Арина замуж не выходила, и счастливчик оставался до сих пор неизвестным. Постепенно страсти, охватившие Стромынку, поутихли.

Глава 5

   Иннокентий Еленский тяжело переживал потерю жены и дочери. Почти пять лет он жил один, полностью отдаваясь службе в пансионе. Единственным развлечением, которое он позволял себе были прогулки в ближайшем парке, где он все чаще стал встречать женщину, по виду вдову, с мальчиком лет семи. Еленский подолгу просиживал на скамейке, с удовольствием и печалью наблюдая, как мальчуган кормил голубей, а затем неожиданно спугивал их, и они, пролетев немного, вновь усаживались на землю – летать птицам было тяжело, слишком уж раскормили их сердобольные отдыхающие.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента