Страница:
Пётр оказался человеком простым и разговорчивым, тюремный быт отнюдь не озлобил его и не превратил в циника. Он внимательно выслушал рассказ Михаила. Посочувствовал.
– М-да… И я когда-то из деревни уехал. Пятому сыну в семье ничего не светит… – вспоминал он. – Подался сначала в Тюмень, на заводе литейном горбатился. Почернел весь… Да потом с закадычным дружком перебрался в Тобольск. Только пути дорожки наши разошлись: я в надзиратели пошёл, а он – в карманники. Встретились годы спустя – по разные стороны решётки. Ладно, приказано тебя ввести в курс дела. Завтра в шесть утра моя смена – со мной пойдёшь, всё расскажу, всё покажу. Если что непонятно – спрашивай. С другими надзирателями лишний раз в разговор не вступай. Живи по правилу: слово – серебро, молчание – золото.
В тот же день Михаила поставили на довольствие, отужинал он в столовой для надзирателей. Кухарили и поддерживали порядок здесь женщины из заключённых – всё лучше, чем на кирпичном заводе надрываться. Михаил также замел, что некоторые надзиратели многозначительно переглядываются с подавальщицами. Пётр шёпотом пояснил:
– Службу покидаем нечасто, а бабу хочется. А те, что при столовой и кухне подъедаются – проверенные лекарем, чистые, заразу не подцепишь. Только здеся уже у каждого свои пристрастия…
Спал на узкой солдатской кровати в эту ночь Михаил крепко. Снилось Спасское, покойная жена, Колька Хлюст… Пробудился он по привычке засветло – подъём для надзирателей был в пять утра. Заступление на смену – в шесть.
Младшие надзиратели умылись, надели черную форму, подпоясались ремнями, расправили портупеи, проверили револьверы системы Смит-и-Вессон в кобуре из черной юфтевой кожи[19].
Младшему составу обувь не выдавали – Михаил натянул свои любимые сапоги из оленьей кожи, подаренные Николаем на свадьбу.
– Ещё намедни твою справную обувку заметил, – сказал Пётр, расчёсывая деревянным гребнем густые с проседью волосы.
Михаил тяжело вздохнул.
– Подарок друга… на свадьбу…
Позавтракали надзиратели ячменной кашей в столовой. Затем – заступили на смену.
Для «зажиточных» воров младший надзиратель предоставлял отдельные услуги – девок по сходной цене из числа арестанток. Выделял им тот же карцер, что и для свиданий с родственниками. Мзду брал немалую, сиречь приходилось делиться с надзирательницами женского отделения.
Однажды вор по кличке Щегол изъявил желание поразвлечься, за что посулил Михаилу солидный куш. Но девку испросил красивую и свежую, то есть из последней партии заключённых.
Михаил сначала пришёл в ярость:
– Тебе здесь не публичный дом! – коротко отрезал он. Но подлый Щегол так умел упрашивать, что младший надзиратель сдался.
Переговорив с надзирательницей из женского отделения, он узнал, что недавно «поступила» новая партия женщин, а среди них некая Варвара Михеева, проститутка, обворовавшая своего клиента. По словам надзирательницы Варвара была на редкость хороша. Михаил уже успел насмотреться на тюремных красавиц и, честно говоря, кроме брезгливости к ним ничего не испытывал. Но когда он увидел Варвару – сердце его зашлось. Перед Михаилом стояла статная полногрудая девка с пышной каштановой косой, уложенной вокруг головы, и дерзко смотрела на него василькового цвета глазами.
– Ты что ль младший надзиратель? – без малейшего страха спросила она и взмахнула густыми ресницами.
– Я…
– Для себя берёшь? – цинично поинтересовалась она, прищурив глаза, словно кошка.
– Нет… – коротко ответил Михаил в некотором замешательстве.
– А жаль… Ты мне по нраву… – заигрывала хитрая Варвара. Ей вовсе не хотелось «ходить по рукам» в мужском отделении, несмотря на род своего занятия на воле. И она сразу же решила «подбить клинья» к надзирателю.
Михаил справился с соблазном: запер Варвару в карцере, где она дожидалась Щегла…
Однако васильковые глаза девицы снились ему несколько ночей кряду. И когда Щегол снова захотел любви с Варварой, Михаил выкатил ему непомерную цену. Умудрённый опытом Щегол сразу смекнул: на девку положил глаз кто-то из начальства, что в тюрьме не было редкостью. И безропотно согласился на замену по сходной цене.
При первой же возможности Михаил замолвил за Варвару словечко и её отправили на кухню посудомойкой. Девка не сразу поняла, кому обязана такой милостью, но когда Михаил появился на кухне, одарила его расцветшими васильками в глазах.
– Говорила же: ты мне по нраву…
Варвара сняла заляпанный жирными пятнами фартук и отбросила в сторону. Старшая по кухне строго на неё зыркнула. Но, заметив интерес надзирателя, умерила свой пыл. Ибо на кухне, в прачечной и гладильной работали только фаворитки.
Михаил без лишних слов, а в данном случае он просто не знал, что и сказать, завёл девку в кладовку и плотно закрыл дверь. Та не заставив себя упрашивать долго, скинула арестантское платье, представ перед надзирателем в одной исподнице[20].
С того самого дня Михаил с нетерпением ждал встреч с Варварой. Среди надзирателей быстро прошёл слух: Варька Михеева – фаворитка Венгерова, её не трогать.
1906 год
– М-да… И я когда-то из деревни уехал. Пятому сыну в семье ничего не светит… – вспоминал он. – Подался сначала в Тюмень, на заводе литейном горбатился. Почернел весь… Да потом с закадычным дружком перебрался в Тобольск. Только пути дорожки наши разошлись: я в надзиратели пошёл, а он – в карманники. Встретились годы спустя – по разные стороны решётки. Ладно, приказано тебя ввести в курс дела. Завтра в шесть утра моя смена – со мной пойдёшь, всё расскажу, всё покажу. Если что непонятно – спрашивай. С другими надзирателями лишний раз в разговор не вступай. Живи по правилу: слово – серебро, молчание – золото.
В тот же день Михаила поставили на довольствие, отужинал он в столовой для надзирателей. Кухарили и поддерживали порядок здесь женщины из заключённых – всё лучше, чем на кирпичном заводе надрываться. Михаил также замел, что некоторые надзиратели многозначительно переглядываются с подавальщицами. Пётр шёпотом пояснил:
– Службу покидаем нечасто, а бабу хочется. А те, что при столовой и кухне подъедаются – проверенные лекарем, чистые, заразу не подцепишь. Только здеся уже у каждого свои пристрастия…
Спал на узкой солдатской кровати в эту ночь Михаил крепко. Снилось Спасское, покойная жена, Колька Хлюст… Пробудился он по привычке засветло – подъём для надзирателей был в пять утра. Заступление на смену – в шесть.
Младшие надзиратели умылись, надели черную форму, подпоясались ремнями, расправили портупеи, проверили револьверы системы Смит-и-Вессон в кобуре из черной юфтевой кожи[19].
Младшему составу обувь не выдавали – Михаил натянул свои любимые сапоги из оленьей кожи, подаренные Николаем на свадьбу.
– Ещё намедни твою справную обувку заметил, – сказал Пётр, расчёсывая деревянным гребнем густые с проседью волосы.
Михаил тяжело вздохнул.
– Подарок друга… на свадьбу…
Позавтракали надзиратели ячменной кашей в столовой. Затем – заступили на смену.
* * *
Михаил прижился на новой казённой службе, освоил все её тонкости: как правильно обыскивать вновь прибывшую партию арестантов, как проводить утреннюю и вечернюю переклички, как распределять работу с вечера и подавать сведения старшему надзирателю. Научился Михаил поддерживать порядок в вверенных ему камерах, за нарушение нещадно отправлял в карцер. А также брал мзду потихоньку за передачу записок на волю и обратно, за водку, за второе шерстяное одеяло, за упаковку заварки и колотый сахар, и, разумеется, за свидание с родственниками. Особенно с жёнами и любовницами, на то Михаил выделял карцер с матрацем и одеялом.Для «зажиточных» воров младший надзиратель предоставлял отдельные услуги – девок по сходной цене из числа арестанток. Выделял им тот же карцер, что и для свиданий с родственниками. Мзду брал немалую, сиречь приходилось делиться с надзирательницами женского отделения.
Однажды вор по кличке Щегол изъявил желание поразвлечься, за что посулил Михаилу солидный куш. Но девку испросил красивую и свежую, то есть из последней партии заключённых.
Михаил сначала пришёл в ярость:
– Тебе здесь не публичный дом! – коротко отрезал он. Но подлый Щегол так умел упрашивать, что младший надзиратель сдался.
Переговорив с надзирательницей из женского отделения, он узнал, что недавно «поступила» новая партия женщин, а среди них некая Варвара Михеева, проститутка, обворовавшая своего клиента. По словам надзирательницы Варвара была на редкость хороша. Михаил уже успел насмотреться на тюремных красавиц и, честно говоря, кроме брезгливости к ним ничего не испытывал. Но когда он увидел Варвару – сердце его зашлось. Перед Михаилом стояла статная полногрудая девка с пышной каштановой косой, уложенной вокруг головы, и дерзко смотрела на него василькового цвета глазами.
– Ты что ль младший надзиратель? – без малейшего страха спросила она и взмахнула густыми ресницами.
– Я…
– Для себя берёшь? – цинично поинтересовалась она, прищурив глаза, словно кошка.
– Нет… – коротко ответил Михаил в некотором замешательстве.
– А жаль… Ты мне по нраву… – заигрывала хитрая Варвара. Ей вовсе не хотелось «ходить по рукам» в мужском отделении, несмотря на род своего занятия на воле. И она сразу же решила «подбить клинья» к надзирателю.
Михаил справился с соблазном: запер Варвару в карцере, где она дожидалась Щегла…
Однако васильковые глаза девицы снились ему несколько ночей кряду. И когда Щегол снова захотел любви с Варварой, Михаил выкатил ему непомерную цену. Умудрённый опытом Щегол сразу смекнул: на девку положил глаз кто-то из начальства, что в тюрьме не было редкостью. И безропотно согласился на замену по сходной цене.
При первой же возможности Михаил замолвил за Варвару словечко и её отправили на кухню посудомойкой. Девка не сразу поняла, кому обязана такой милостью, но когда Михаил появился на кухне, одарила его расцветшими васильками в глазах.
– Говорила же: ты мне по нраву…
Варвара сняла заляпанный жирными пятнами фартук и отбросила в сторону. Старшая по кухне строго на неё зыркнула. Но, заметив интерес надзирателя, умерила свой пыл. Ибо на кухне, в прачечной и гладильной работали только фаворитки.
Михаил без лишних слов, а в данном случае он просто не знал, что и сказать, завёл девку в кладовку и плотно закрыл дверь. Та не заставив себя упрашивать долго, скинула арестантское платье, представ перед надзирателем в одной исподнице[20].
С того самого дня Михаил с нетерпением ждал встреч с Варварой. Среди надзирателей быстро прошёл слух: Варька Михеева – фаворитка Венгерова, её не трогать.
1906 год
В конце января на день иконы Божьей Матери «Утоли мои печали» в исправительно-арестантское отделение пришла новая партия заключённых. Покуда руководство тюрьмы вкупе со старшими надзирателями оформляло надлежащие документы, проводило перекличку вновь прибывших, у Михаила возникло чувство щемящей тревоги. Оно усилилось, когда Венгров разводил заключённых по вверенным ему камерам. Внимание младшего надзирателя невольно привлёк арестант Дмитрий Носков. Михаил нутром почуял: от этого человека можно ожидать чего угодно.
Позже Михаил узнал, что взяли вооружённого пистолетом Носкова в бандитской малине во время облавы. Однако он никого не подстрелил, но, пытаясь бежать от стражей правопорядка, изрядно покалечил некоего жандармского поручика, руководившего операцией. В жандармском отделении оформили задержание и сопротивление властям в полной мере. Однако многоопытного жандармского штабс-капитана насторожил паспорт Носкова, выправленный казалось бы по всем правилам. И потому офицер составил подробнейшее описание задержанного и отправил запрос в соответствующий департамент Военного министерства в Екатеринбурге, где хранилась картотека на особо опасных преступников, бомбистов и террористов-большевиков. А покуда Носков после скороспелого суда пребывал в исправительно-арестантском отделении за нанесение тяжких телесных повреждений представителю власти.
Михаил редко покидал пределы тюрьмы, но в этот солнечный зимний день на Святого Лаврентия, освободившись со службы, решил прогуляться. Он зашёл в ближайшую лавку, купил для Варвары чёсанки, прикопотки[21] и белый вязаный ажурный платок из овечьей шерсти, потому как на улице стояла лютая стужа и в камерах женского отделения температура не поднималась выше четырнадцати градусов.
С покупками надзиратель оправился в ближайшее питейное заведение. Там казённых людей из исправительно-арестантского отделения хорошо знали, обслуживали максимально быстро и вежливо.
Михаил уже успел изрядно выпить и сытно закусить, как за его стол подсел некий человек.
– День добрый, господин младший надзиратель! – нагловато произнёс он.
Михаил спокойно опрокинул стопку водки, решив, что перед ним очередной родственник заключённого и сейчас последует просьба с передачей весточки. Но на сей раз Венгеров ошибся…
– Давай маляву, коли присел… – спокойно сказал Михаил.
Мужчина усмехнулся.
– Малявой называют записку уголовники… Да нет, мне не с руки весточку передавать… Есть дело посерьёзней.
– Говори, не тяни… – миролюбиво ответил Михаил, разморённый сытой едой и водкой.
– Есть в вашем отделении некий Дмитрий Носков.
– Ну есть… Распорядка покуда не нарушал.
– Нарушение распорядка и привлечение к себе излишнего внимания никоим образом не входит с планы Носкова… – витиевато произнёс незнакомец.
Михаил невольно насторожился: уж больно мудрёные речи вёл мужик. Да и на мужика он был не похож вовсе, скорее – на разночинца[22].
– Говори что надобно, не мудри. Иначе уйду! – отрезал младший надзиратель.
Разночинец усмехнулся.
– Знаю, приказчиком ты раньше был. Видать хватки деловой не потерял…
Михаил замер на мгновение, затем недоверчивым взором смерил незнакомца.
– Прощевайте, господин хороший! – грубо произнёс он, поднялся из-за стола и надел шинель. Тотчас приблизился халдей.
– Господин Венгеров, записать на ваш счёт? – вежливо поинтересовался он.
– Запиши…
Михаил, застегнув шинель и накинув башлык, вышел из питейного заведения и направился к тюрьме. Незнакомец нагнал его.
– Да ты не серчай, Венгеров. Лучше тебе с нами сотрудничать. Мы про тебя всё знаём: кто ты, откуда… И про Варвару Михееву тоже…
При упоминании Вари Михаил резко остановился и недобрым взглядом смерил незнакомца.
– Ты что из жандармов будешь? Политическими занимаешься? Нету за мной серьёзных грехов – в политике ничего не смыслю и отношения к ней не имею.
– Я не из царской охранки… – почти шёпотом произнёс разночинец. – Я из другой организации.
Михаил сморгнул.
– Из той, – пояснил незнакомец, – которая может твоих мать и сестёр запросто пристрелить… А заодно и любовницу синеглазую…
Михаил ощутил, как его внутренности сковал холод, отнюдь не зимний, это был холод страха.
Заметив замешательство младшего надзирателя, наглый разночинец продолжил:
– Тебе лучше нам помочь… Тем паче не бесплатно. На домик в тёплых краях хватит.
Михаил поглубже надвинул башлык.
– Знать, штабс-капитан Басов не просто Носкова крутит… Он политический, имеет отношение к вашей организации… Вы кто: бомбисты, террористы?
– Большевики, – спокойно пояснил незнакомец. – Носков член «Боевого отряда народного вооружения»[23]. И как ты правильно понял: с нами шутки плохи.
– Большевик! Слыхал о таких – мутят воду в столице. Дык что ж Носков в воровской малине-то делал?
– А это уже не твоё дело, господин надзиратель, – жёстко произнёс незнакомец. – Выбирай: либо поможешь Носкову бежать из тюрьмы, либо мы порешим твоих близких. Но всё равно найдём в тюрьме того, кто нам поможет.
Михаил потоптался на месте, ноги прихватило от стужи.
– Денег сколько даёшь?
Незнакомец усмехнулся.
– Бывший приказчик, деловой человек. Правильно, деньги все любят… Тысяча рублей устроит?
– Нет, я не только местом своим рискую, но и свободой. А, если что не так?
– Не волнуйся, я тебе объясню, что делать. Начальство тюремное разве, что обвинит тебя в халатности. Две тысячи рублей… Соглашайся, это твоё жалованье почитай за десять лет.
Неожиданно Михаил представил себе справный домик с цветущим садом где-нибудь на Украине и Варю, одетую в белое платье с оборками. Соблазн был велик…
Венгеров отворил дверь ключом, заглянул в камеру.
– Ну что тут случилось-то? – нарочито лениво поинтересовался он. – Ни днём, ни ночью от вас роздыху нету…
Старший по камере подскочил к младшему надзирателю.
– Дык, господин начальник, вишь плохо Носкову. Ещё днём в цеху на заводе жаловался он на немощь. А теперича вона пеной изо рта исходится. Чевой-то с ним будет-то? А?
Венгеров подошёл к Носкову, скрюченному на полу посреди камеры. Пнул его для верности в бок сапогом.
– Вставай абаим[24]! Хорош придуряться! – грубо приказал он. На что изо рта Носкова пена заструилась с новой силой, а руки и ноги вывернуло судорогой. Сокамерники перекрестились.
– Помрёт! Как пить дать помрёт! – причитал старший по камере. – А ведь всего-то в морду полицейскому двинул… Помрёт…
– М-да… – озадаченно выдавил надзиратель. – Может и помереть… Утром карету скорой помощи из каторжной тюрьмы вызову, – пообещал он.
– Не дотянет до утра-то… – вздохнул старший по камере, сотоварищи его поддержали.
И, словно в подтверждении этих слов, Носков снова изрыгнул пену и дёрнулся, неестественно вывернув ноги.
– Господи… – перекрестился Венгеров. – Вызову карету скорой помощи прямо сейчас. Путь, коли что, в тюремной больничке помирает.
В соответствии с правилами тюремного распорядка Венгеров должен был доложить дежурному старшему надзирателю, мирно похрапывающему в каптёрке, о внезапной болезни Дмитрия Носкова. Но он этого не сделал…
Дмитрий посмотрел на стенные часы – стрелки показывали полвторого ночи – подошёл к телефонному аппарату системы «Эриксон», которыми несколько лет назад по приказу Военного министерства оснастили все тюрьмы, полицейские и жандармские участки в Тобольске. Он покрутил ручку и прорычал в аппарат:
– Барышня, соедините меня с каторжным лазаретом!!!
Венгеров сделал вызов, указав причину, а затем зарегистрировал происшествие в специальном журнале отчётов. Конвойный с кареты скорой помощи должен был расписаться в соответствующей графе о приёмке больного. В тот момент, когда Венгеров заполнял журнал, младшие надзиратели совершали ночной обход камер.
Через полчаса прибыла карета скорой помощи. Носкова загрузили в неё при помощи тюремной охраны. Больной дёргался в конвульсиях и тихо стонал.
– Отходит сердешный… – с сочувствием заметил тюремный охранник.
Михаил протянул журнал конвойному.
– Подписывай, что больного принял… – Михаил вручил конвойному карандаш и тот поставил свою размашистую подпись в соответствующей графе.
Карета скорой помощи благополучно отбыла.
А через час у ворот исправительно-арестантского отделения появилась ещё одна карета скорой помощи…
– Согласно вашему рапорту, предоставленному начальнику исправительного отделения, вы услышали шум в камере и крики о помощи… – листая бумаги, металлическим тоном произнёс офицер.
Венгеров кивнул.
– Точно так-с, господин штабс-капитан…
– Угу… И вы, согласно рапорту, решили оказать Носкову незамедлительную помощь, сиречь вызвать карету скорой помощи из лазарета каторжной тюрьмы…
Михаил снова кивнул, ощущая себя ягнёнком на закланье.
– И вы, – продолжил наседать Басов, – не согласовали своим действия со старшим надзирателем дежурным по смене. – Жандарм оторвал взгляд от рапорта. – Ну-с, любезнейший, здесь вам не село Спасское! Вы нарушили инструкцию внутреннего распорядка исправительно-арестантского заведения! Вы знаете, что за это бывает?
– Увольнение без выходного пособия… – виновато промямлил Венгеров.
– Ха! Если бы! – саркастически заметил Басов и вальяжно откинулся на спинку стула. – Ваши действия выглядели бы именно так, если бы арестант Носков не сбежал. Исходя из рапорта охранников, дежуривших в ночь побега, я понял, что было две кареты скорой помощи. Как вы это можете объяснить, Венгеров?
Тот пожал плечами.
– Не имею понятия, господин штабс-капитан.
– А я думаю, что вы прекрасно осведомлены. И дело было так: сообщники Носкова, который на самом деле, как выяснилось, является опасным террористом Евгением Зальцманом, заплатили вам за организацию побега. Со стороны выглядит, конечно, всё достаточно невинно… Ну, пожалел хворого – вызвал карету скорой помощи. Ну, хворый сбежал… Однако одно «но» в этом деле перечёркивает все ваши рапорты и объяснения: беглец – опасный террорист, член «Боевого отряда народного вооружения». И, если в ближайшее время погибнет кто-нибудь из высокопоставленных чинов Тобольска – это будет на вашей совести.
Михаил тяжело вздохнул.
– Я не знал, что Носков – террорист. В тюремных списках значится, что он оказал сопротивление жандармам при задержании… Иначе бы, я не вызвал карету… Да и Носков не сидел бы в общей камере, а, согласно правилам, в одиночке.
Басов нервно сморгнул: камень был брошен в его «огород».
– Молчать! – рявкнул он. – Много рассуждаешь! На каторгу, как пособник пойдёшь! – Басов перевёл дух и вынул из верхнего ящика стола пачку ассигнаций. – А что ты скажешь по поводу этого – здесь ровно две тысячи рублей. Нашли при обыске в твоих вещах. Неужто копил всю жизнь?
Михаил сник, понимая, что каторги ему не избежать.
– Точно, господин штабс-капитан, копил… Ещё в деревне начал откладывать…
– Препираться бесполезно, Венгеров! Лучше рассказывай, как всё было. Тебе зачтётся сотрудничество со следствием.
Михаил пребывал в смятении.
– Расскажу, если пообещаете на каторгу не отправлять…
Басов усмехнулся.
– Обещаю. Ну-с, слушаю вас… – любезно произнёс жандарм.
И младший надзиратель рассказал всё, как было.
Басов внимательно выслушал рассказ младшего надзирателя.
– М-да… Шантаж близкими людьми и родственниками вполне в духе большевиков-террористов. Я сочувствую вам, Венгров. Но вы фактически организовали побег заключённого…
Михаил окончательно сник.
– Я искренне раскаиваюсь, господин штабс-капитан…
– Не сомневаюсь! Я сдержу своё обещание и не дам дальнейший ход делу. В своём рапорте напишу, что вы нарушили правила внутреннего распорядка, а к побегу Носкова не имеете ни малейшего отношения. Скажем, его собраться сами готовили побег и… нападение на арестантское отделение. А карету скорой помощи он планировали применить для вывоза Носкова. Словом, напишу складно, высшее руководство не подкопается. Но вы, Венгеров, будите моим должником.
Михаил встрепенулся.
– Я готов…
– Хорошо… – Басов встал из-за стола и прошёлся по кабинету. – Я сделаю так, что вас уволят за побег заключённого. Об этом станет известно пособникам Носкова. Вы же будете выглядеть, как герой… Мол, ничего не сказали жандарму, держались до последнего. Таких крепких духом людей, имеющих проблемы с законом, в боевых ячейках привечают.
Михаил понял: к чему клонит жандарм, холодок пробежал по спине.
– Вы хотите, чтобы я вступил в ячейку боевиков и стал вашим осведомителем? – дрогнувшим голосом спросил он.
Басов цепким взором вперился в младшего надзирателя.
– Схватываете на лету, Венгеров. Выбирайте: либо работаете на меня, либо гниёте на каторге.
– У меня нет выхода… – упавшим голосом ответил Михаил.
Басов подошёл к своему письменному столу. Он извлёк из пачки ассигнаций, лежавших на зелёном сукне, несколько четвертных.
– Вот вам сто рублей. Снимите комнату, посещайте трактиры. Ешьте, пейте… Чрезмерно не веселитесь… Боевики должны подумать, что вы особо не при деньгах. Не забывайте: я их конфисковал. Не сомневаюсь, через некоторое время боевики пришлют к вам человека. Возможно, того самого, который подсел к вам в трактире…
Перед глазами Михаила встал отчётливый облик разночинца. «Встречу – убью…» – подумал Михаил.
Михаил переживал тяжелейший душевный кризис: мало того, что он его уволили с казённой службы, он стал соглядаем царской охранки, так он ещё и должен обворовать ювелирный магазин, а может быть, и убить ночного сторожа. Бывший надзиратель был преисполнен уверенности: новые «товарищи» свяжут его кровью.
Михаил не мог предупредить Басова о готовящемся ограблении – боевики тщательно следили за каждым шагом новичка.
Через несколько дней Разночинец арендовал бумажную лавку, что располагалась в центре города по соседству с ювелирным магазином Шульмана. Магазин имел репутацию самого крупного и модного Тобольске. На его зеркальных витринах красовались золото, серебро и целые россыпи бриллиантов, переливающиеся всеми цветами радуги в отблесках свечей, возбуждая восторг и зависть покупателей.
Фирма Шульмана пользовалась солидной репутацией, большим кредитом и доверием состоятельных слоёв Тобольска, ибо многие горожане реализовывали через магазин свои украшения.
Разночинец понимал: с наскока ювелирный магазин не возьмёшь, поэтому-то и снял рядом располагавшееся ничем неприметное помещение. К тому же по ночам магазин охранял отставной полицейский, вооружённый наганом. Разночинец приказал Венгерову устранить его любым путём: охранник не должен находиться ночью в магазине.
Михаил выследил бывшего полицейского, узнал, где он живёт, когда выходит из дома на службу. План новичка был простым: подстеречь в подворотне охранника, дать ему по голове, затащить в тёмный угол и связать.
В назначенный день Венгеров занял выжидательную позицию в подворотне, мимо которой должен проходить охранник. Рассчитывая на тёмное время суток и внезапность, он выскочил из укрытия, намереваясь ударить бывшего полицейского сзади по голове молотком.
Однако к вящему удивлению нападавшего удар не возымел ни малейшего действия – охранник же остался стоять на ногах. Мало того, он резко развернулся и профессиональным ударом в солнечное сплетение не оставил Михаилу шансов воплотить свой план до конца.
Михаил, задыхаясь, осел на свежевыпавший снег.
– Вот тебе раз, разбойничек! – усмехнулся охранник. – Ты бы лучше дома сидел с бабой, а не по тёмным углам промышлял. Я уж по голове получал не раз и потому ношу под шапкой специальное приспособление. – Он постучал кулаком по шапке, раздался глухой металлический звук. – В наше неспокойное время иначе нельзя.
Охранник закончил речь, извлёк из кармана свисток и дунул в него со всей силы. Раздался пронзительный свист. И через несколько мгновений послышался ответ: либо от дежурного городового, либо от дворника, преисполненных готовности прийти на помощь.
Охранник тем временем намеревался скрутить татя, тот же сидел на снегу и тяжело дышал. Разгадав маневр охранника, и, понимая, что сюда примчится подмога, Михаил выхватил наган.
– Не приближайся, пристрелю! – решительно заявил он.
– Брось оружие паря, не дури! – пытался вразумить его бывший полицейский и снова дунул в свисток.
Михаил нащупал указательным пальцем спусковой крючок, грянул выстрел – охранник начал медленно оседать.
В тот же самый момент послышался хруст снега за спиной – приближалась подмога. Михаил резко обернулся и дважды выстрелил из нагана – на снегу в залитой кровью шинели распластался городовой.
– Господи… – простонал Михаил, обведя очумевшим взором место побоища – двое окровавленных мужчин лежали на снегу.
Тем временем боевики разрушили кирпичную кладку, разделяющую ювелирный магазин и бумажную лавку, беспрепятственно проникнув в магазин.
Позже Михаил узнал, что взяли вооружённого пистолетом Носкова в бандитской малине во время облавы. Однако он никого не подстрелил, но, пытаясь бежать от стражей правопорядка, изрядно покалечил некоего жандармского поручика, руководившего операцией. В жандармском отделении оформили задержание и сопротивление властям в полной мере. Однако многоопытного жандармского штабс-капитана насторожил паспорт Носкова, выправленный казалось бы по всем правилам. И потому офицер составил подробнейшее описание задержанного и отправил запрос в соответствующий департамент Военного министерства в Екатеринбурге, где хранилась картотека на особо опасных преступников, бомбистов и террористов-большевиков. А покуда Носков после скороспелого суда пребывал в исправительно-арестантском отделении за нанесение тяжких телесных повреждений представителю власти.
Михаил редко покидал пределы тюрьмы, но в этот солнечный зимний день на Святого Лаврентия, освободившись со службы, решил прогуляться. Он зашёл в ближайшую лавку, купил для Варвары чёсанки, прикопотки[21] и белый вязаный ажурный платок из овечьей шерсти, потому как на улице стояла лютая стужа и в камерах женского отделения температура не поднималась выше четырнадцати градусов.
С покупками надзиратель оправился в ближайшее питейное заведение. Там казённых людей из исправительно-арестантского отделения хорошо знали, обслуживали максимально быстро и вежливо.
Михаил уже успел изрядно выпить и сытно закусить, как за его стол подсел некий человек.
– День добрый, господин младший надзиратель! – нагловато произнёс он.
Михаил спокойно опрокинул стопку водки, решив, что перед ним очередной родственник заключённого и сейчас последует просьба с передачей весточки. Но на сей раз Венгеров ошибся…
– Давай маляву, коли присел… – спокойно сказал Михаил.
Мужчина усмехнулся.
– Малявой называют записку уголовники… Да нет, мне не с руки весточку передавать… Есть дело посерьёзней.
– Говори, не тяни… – миролюбиво ответил Михаил, разморённый сытой едой и водкой.
– Есть в вашем отделении некий Дмитрий Носков.
– Ну есть… Распорядка покуда не нарушал.
– Нарушение распорядка и привлечение к себе излишнего внимания никоим образом не входит с планы Носкова… – витиевато произнёс незнакомец.
Михаил невольно насторожился: уж больно мудрёные речи вёл мужик. Да и на мужика он был не похож вовсе, скорее – на разночинца[22].
– Говори что надобно, не мудри. Иначе уйду! – отрезал младший надзиратель.
Разночинец усмехнулся.
– Знаю, приказчиком ты раньше был. Видать хватки деловой не потерял…
Михаил замер на мгновение, затем недоверчивым взором смерил незнакомца.
– Прощевайте, господин хороший! – грубо произнёс он, поднялся из-за стола и надел шинель. Тотчас приблизился халдей.
– Господин Венгеров, записать на ваш счёт? – вежливо поинтересовался он.
– Запиши…
Михаил, застегнув шинель и накинув башлык, вышел из питейного заведения и направился к тюрьме. Незнакомец нагнал его.
– Да ты не серчай, Венгеров. Лучше тебе с нами сотрудничать. Мы про тебя всё знаём: кто ты, откуда… И про Варвару Михееву тоже…
При упоминании Вари Михаил резко остановился и недобрым взглядом смерил незнакомца.
– Ты что из жандармов будешь? Политическими занимаешься? Нету за мной серьёзных грехов – в политике ничего не смыслю и отношения к ней не имею.
– Я не из царской охранки… – почти шёпотом произнёс разночинец. – Я из другой организации.
Михаил сморгнул.
– Из той, – пояснил незнакомец, – которая может твоих мать и сестёр запросто пристрелить… А заодно и любовницу синеглазую…
Михаил ощутил, как его внутренности сковал холод, отнюдь не зимний, это был холод страха.
Заметив замешательство младшего надзирателя, наглый разночинец продолжил:
– Тебе лучше нам помочь… Тем паче не бесплатно. На домик в тёплых краях хватит.
Михаил поглубже надвинул башлык.
– Знать, штабс-капитан Басов не просто Носкова крутит… Он политический, имеет отношение к вашей организации… Вы кто: бомбисты, террористы?
– Большевики, – спокойно пояснил незнакомец. – Носков член «Боевого отряда народного вооружения»[23]. И как ты правильно понял: с нами шутки плохи.
– Большевик! Слыхал о таких – мутят воду в столице. Дык что ж Носков в воровской малине-то делал?
– А это уже не твоё дело, господин надзиратель, – жёстко произнёс незнакомец. – Выбирай: либо поможешь Носкову бежать из тюрьмы, либо мы порешим твоих близких. Но всё равно найдём в тюрьме того, кто нам поможет.
Михаил потоптался на месте, ноги прихватило от стужи.
– Денег сколько даёшь?
Незнакомец усмехнулся.
– Бывший приказчик, деловой человек. Правильно, деньги все любят… Тысяча рублей устроит?
– Нет, я не только местом своим рискую, но и свободой. А, если что не так?
– Не волнуйся, я тебе объясню, что делать. Начальство тюремное разве, что обвинит тебя в халатности. Две тысячи рублей… Соглашайся, это твоё жалованье почитай за десять лет.
Неожиданно Михаил представил себе справный домик с цветущим садом где-нибудь на Украине и Варю, одетую в белое платье с оборками. Соблазн был велик…
* * *
Ночью в одной из камер, вверенных младшему надзирателю Венгерову, раздались крики заключённых. Михаил тотчас поспешил выяснить: что случилось. Он распахнул небольшое оконце, прорезанное в двери, и увидел, как Носков корчился в судорогах, а из его рта струиться пена. Сокамерники, как могли, пытались помочь собрату по несчастью, но тщетно.Венгеров отворил дверь ключом, заглянул в камеру.
– Ну что тут случилось-то? – нарочито лениво поинтересовался он. – Ни днём, ни ночью от вас роздыху нету…
Старший по камере подскочил к младшему надзирателю.
– Дык, господин начальник, вишь плохо Носкову. Ещё днём в цеху на заводе жаловался он на немощь. А теперича вона пеной изо рта исходится. Чевой-то с ним будет-то? А?
Венгеров подошёл к Носкову, скрюченному на полу посреди камеры. Пнул его для верности в бок сапогом.
– Вставай абаим[24]! Хорош придуряться! – грубо приказал он. На что изо рта Носкова пена заструилась с новой силой, а руки и ноги вывернуло судорогой. Сокамерники перекрестились.
– Помрёт! Как пить дать помрёт! – причитал старший по камере. – А ведь всего-то в морду полицейскому двинул… Помрёт…
– М-да… – озадаченно выдавил надзиратель. – Может и помереть… Утром карету скорой помощи из каторжной тюрьмы вызову, – пообещал он.
– Не дотянет до утра-то… – вздохнул старший по камере, сотоварищи его поддержали.
И, словно в подтверждении этих слов, Носков снова изрыгнул пену и дёрнулся, неестественно вывернув ноги.
– Господи… – перекрестился Венгеров. – Вызову карету скорой помощи прямо сейчас. Путь, коли что, в тюремной больничке помирает.
В соответствии с правилами тюремного распорядка Венгеров должен был доложить дежурному старшему надзирателю, мирно похрапывающему в каптёрке, о внезапной болезни Дмитрия Носкова. Но он этого не сделал…
Дмитрий посмотрел на стенные часы – стрелки показывали полвторого ночи – подошёл к телефонному аппарату системы «Эриксон», которыми несколько лет назад по приказу Военного министерства оснастили все тюрьмы, полицейские и жандармские участки в Тобольске. Он покрутил ручку и прорычал в аппарат:
– Барышня, соедините меня с каторжным лазаретом!!!
Венгеров сделал вызов, указав причину, а затем зарегистрировал происшествие в специальном журнале отчётов. Конвойный с кареты скорой помощи должен был расписаться в соответствующей графе о приёмке больного. В тот момент, когда Венгеров заполнял журнал, младшие надзиратели совершали ночной обход камер.
Через полчаса прибыла карета скорой помощи. Носкова загрузили в неё при помощи тюремной охраны. Больной дёргался в конвульсиях и тихо стонал.
– Отходит сердешный… – с сочувствием заметил тюремный охранник.
Михаил протянул журнал конвойному.
– Подписывай, что больного принял… – Михаил вручил конвойному карандаш и тот поставил свою размашистую подпись в соответствующей графе.
Карета скорой помощи благополучно отбыла.
А через час у ворот исправительно-арестантского отделения появилась ещё одна карета скорой помощи…
* * *
Штабс-капитан Басов сверлил суровым взором поникшего Михаила, сидевшего напротив него за столом.– Согласно вашему рапорту, предоставленному начальнику исправительного отделения, вы услышали шум в камере и крики о помощи… – листая бумаги, металлическим тоном произнёс офицер.
Венгеров кивнул.
– Точно так-с, господин штабс-капитан…
– Угу… И вы, согласно рапорту, решили оказать Носкову незамедлительную помощь, сиречь вызвать карету скорой помощи из лазарета каторжной тюрьмы…
Михаил снова кивнул, ощущая себя ягнёнком на закланье.
– И вы, – продолжил наседать Басов, – не согласовали своим действия со старшим надзирателем дежурным по смене. – Жандарм оторвал взгляд от рапорта. – Ну-с, любезнейший, здесь вам не село Спасское! Вы нарушили инструкцию внутреннего распорядка исправительно-арестантского заведения! Вы знаете, что за это бывает?
– Увольнение без выходного пособия… – виновато промямлил Венгеров.
– Ха! Если бы! – саркастически заметил Басов и вальяжно откинулся на спинку стула. – Ваши действия выглядели бы именно так, если бы арестант Носков не сбежал. Исходя из рапорта охранников, дежуривших в ночь побега, я понял, что было две кареты скорой помощи. Как вы это можете объяснить, Венгеров?
Тот пожал плечами.
– Не имею понятия, господин штабс-капитан.
– А я думаю, что вы прекрасно осведомлены. И дело было так: сообщники Носкова, который на самом деле, как выяснилось, является опасным террористом Евгением Зальцманом, заплатили вам за организацию побега. Со стороны выглядит, конечно, всё достаточно невинно… Ну, пожалел хворого – вызвал карету скорой помощи. Ну, хворый сбежал… Однако одно «но» в этом деле перечёркивает все ваши рапорты и объяснения: беглец – опасный террорист, член «Боевого отряда народного вооружения». И, если в ближайшее время погибнет кто-нибудь из высокопоставленных чинов Тобольска – это будет на вашей совести.
Михаил тяжело вздохнул.
– Я не знал, что Носков – террорист. В тюремных списках значится, что он оказал сопротивление жандармам при задержании… Иначе бы, я не вызвал карету… Да и Носков не сидел бы в общей камере, а, согласно правилам, в одиночке.
Басов нервно сморгнул: камень был брошен в его «огород».
– Молчать! – рявкнул он. – Много рассуждаешь! На каторгу, как пособник пойдёшь! – Басов перевёл дух и вынул из верхнего ящика стола пачку ассигнаций. – А что ты скажешь по поводу этого – здесь ровно две тысячи рублей. Нашли при обыске в твоих вещах. Неужто копил всю жизнь?
Михаил сник, понимая, что каторги ему не избежать.
– Точно, господин штабс-капитан, копил… Ещё в деревне начал откладывать…
– Препираться бесполезно, Венгеров! Лучше рассказывай, как всё было. Тебе зачтётся сотрудничество со следствием.
Михаил пребывал в смятении.
– Расскажу, если пообещаете на каторгу не отправлять…
Басов усмехнулся.
– Обещаю. Ну-с, слушаю вас… – любезно произнёс жандарм.
И младший надзиратель рассказал всё, как было.
Басов внимательно выслушал рассказ младшего надзирателя.
– М-да… Шантаж близкими людьми и родственниками вполне в духе большевиков-террористов. Я сочувствую вам, Венгров. Но вы фактически организовали побег заключённого…
Михаил окончательно сник.
– Я искренне раскаиваюсь, господин штабс-капитан…
– Не сомневаюсь! Я сдержу своё обещание и не дам дальнейший ход делу. В своём рапорте напишу, что вы нарушили правила внутреннего распорядка, а к побегу Носкова не имеете ни малейшего отношения. Скажем, его собраться сами готовили побег и… нападение на арестантское отделение. А карету скорой помощи он планировали применить для вывоза Носкова. Словом, напишу складно, высшее руководство не подкопается. Но вы, Венгеров, будите моим должником.
Михаил встрепенулся.
– Я готов…
– Хорошо… – Басов встал из-за стола и прошёлся по кабинету. – Я сделаю так, что вас уволят за побег заключённого. Об этом станет известно пособникам Носкова. Вы же будете выглядеть, как герой… Мол, ничего не сказали жандарму, держались до последнего. Таких крепких духом людей, имеющих проблемы с законом, в боевых ячейках привечают.
Михаил понял: к чему клонит жандарм, холодок пробежал по спине.
– Вы хотите, чтобы я вступил в ячейку боевиков и стал вашим осведомителем? – дрогнувшим голосом спросил он.
Басов цепким взором вперился в младшего надзирателя.
– Схватываете на лету, Венгеров. Выбирайте: либо работаете на меня, либо гниёте на каторге.
– У меня нет выхода… – упавшим голосом ответил Михаил.
Басов подошёл к своему письменному столу. Он извлёк из пачки ассигнаций, лежавших на зелёном сукне, несколько четвертных.
– Вот вам сто рублей. Снимите комнату, посещайте трактиры. Ешьте, пейте… Чрезмерно не веселитесь… Боевики должны подумать, что вы особо не при деньгах. Не забывайте: я их конфисковал. Не сомневаюсь, через некоторое время боевики пришлют к вам человека. Возможно, того самого, который подсел к вам в трактире…
Перед глазами Михаила встал отчётливый облик разночинца. «Встречу – убью…» – подумал Михаил.
* * *
Вскоре Михаил Венгеров стал членом ячейки боевиков. Разночинец, который вовлёк Венгерова во всю эту тёмную историю, оказался лидером ячейки. Он снабдил нового члена наганом и устроил проверку: Михаил должен принять участие в ограблении ювелирного магазина. Деньги, полученные от продажи украшений, по словам Разночинца, пойдут на борьбу с самодержавием.Михаил переживал тяжелейший душевный кризис: мало того, что он его уволили с казённой службы, он стал соглядаем царской охранки, так он ещё и должен обворовать ювелирный магазин, а может быть, и убить ночного сторожа. Бывший надзиратель был преисполнен уверенности: новые «товарищи» свяжут его кровью.
Михаил не мог предупредить Басова о готовящемся ограблении – боевики тщательно следили за каждым шагом новичка.
Через несколько дней Разночинец арендовал бумажную лавку, что располагалась в центре города по соседству с ювелирным магазином Шульмана. Магазин имел репутацию самого крупного и модного Тобольске. На его зеркальных витринах красовались золото, серебро и целые россыпи бриллиантов, переливающиеся всеми цветами радуги в отблесках свечей, возбуждая восторг и зависть покупателей.
Фирма Шульмана пользовалась солидной репутацией, большим кредитом и доверием состоятельных слоёв Тобольска, ибо многие горожане реализовывали через магазин свои украшения.
Разночинец понимал: с наскока ювелирный магазин не возьмёшь, поэтому-то и снял рядом располагавшееся ничем неприметное помещение. К тому же по ночам магазин охранял отставной полицейский, вооружённый наганом. Разночинец приказал Венгерову устранить его любым путём: охранник не должен находиться ночью в магазине.
Михаил выследил бывшего полицейского, узнал, где он живёт, когда выходит из дома на службу. План новичка был простым: подстеречь в подворотне охранника, дать ему по голове, затащить в тёмный угол и связать.
В назначенный день Венгеров занял выжидательную позицию в подворотне, мимо которой должен проходить охранник. Рассчитывая на тёмное время суток и внезапность, он выскочил из укрытия, намереваясь ударить бывшего полицейского сзади по голове молотком.
Однако к вящему удивлению нападавшего удар не возымел ни малейшего действия – охранник же остался стоять на ногах. Мало того, он резко развернулся и профессиональным ударом в солнечное сплетение не оставил Михаилу шансов воплотить свой план до конца.
Михаил, задыхаясь, осел на свежевыпавший снег.
– Вот тебе раз, разбойничек! – усмехнулся охранник. – Ты бы лучше дома сидел с бабой, а не по тёмным углам промышлял. Я уж по голове получал не раз и потому ношу под шапкой специальное приспособление. – Он постучал кулаком по шапке, раздался глухой металлический звук. – В наше неспокойное время иначе нельзя.
Охранник закончил речь, извлёк из кармана свисток и дунул в него со всей силы. Раздался пронзительный свист. И через несколько мгновений послышался ответ: либо от дежурного городового, либо от дворника, преисполненных готовности прийти на помощь.
Охранник тем временем намеревался скрутить татя, тот же сидел на снегу и тяжело дышал. Разгадав маневр охранника, и, понимая, что сюда примчится подмога, Михаил выхватил наган.
– Не приближайся, пристрелю! – решительно заявил он.
– Брось оружие паря, не дури! – пытался вразумить его бывший полицейский и снова дунул в свисток.
Михаил нащупал указательным пальцем спусковой крючок, грянул выстрел – охранник начал медленно оседать.
В тот же самый момент послышался хруст снега за спиной – приближалась подмога. Михаил резко обернулся и дважды выстрелил из нагана – на снегу в залитой кровью шинели распластался городовой.
– Господи… – простонал Михаил, обведя очумевшим взором место побоища – двое окровавленных мужчин лежали на снегу.
Тем временем боевики разрушили кирпичную кладку, разделяющую ювелирный магазин и бумажную лавку, беспрепятственно проникнув в магазин.