Напряжение нарастало. Каждый ждал первого боевого сообщения. До боли прижав наушники к ушам, вслушивалась в эфир радистка. И вот, наконец, принят первый сигнал. Докладывал капитан Макарихин: "Атаковал и потопил транспорт противника. Возвращаюсь на аэродром". Лица всех присутствовавших на командном пункте засветились радостной улыбкой. Послышались возгласы:
"Ура"! "Есть сотня!", "Молодец, Макарихин!"
Сообщил о своей удаче Шкляревский - он потопил плавучий док. А через несколько минут вновь и вновь из точек и тире, полученных из эфира, составлялись доклады других летчиков. Лейтенант В. Кулинич и младший лейтенант И. Ермышкин комбинированным ударом отправили на дно моря вражеский транспорт в 6000 тонн. Лейтенант В. Петров и младший лейтенант Балакин потопили транспорт в 8000 тонн. Лейтенант Астукевич и младший лейтенант Степащенко метко поразили еще один транспорт в 8000 тонн.
Борис Яковлевич Шкляревский потом рассказывал: "Из-за низкой облачности летели на высоте нескольких десятков метров. До точки встречи с фашистами оставались считанные минуты. Но расчетное время истекло, а конвоя не обнаружили. По разведывательным данным в этом районе находилось несколько групп вражеских судов. Капитан Макарихин приказал мне и Познику идти парой на сближение с другой целью, а сам приступил к поиску.
Через 40 минут я обнаружил группу судов. Дал ведомому команду: "Атака!". Сам тоже пошел на цель. С каждой секундой полета цель вырисовывалась все четче. Уже ясно видно, как два больших буксира тащили огромный плавучий док с каким-то кораблем внутри. Его охраняли два эсминца и пять сторожевых кораблей. Обнаружив нас, фашисты открыли ураганный зенитный огонь. Вокруг все кипело. От разрывов снарядов самолеты подбрасывало, как при полете в грозовом облаке.
Маневрируя, мы открыли ответный огонь из всех огневых установок. Я сделал несколько доворотов, выдержал режим полета и с короткой дистанции сбросил торпеду.
После, уже уходя из зоны огня, видел, как серия бомб, сброшенных экипажем Г. В. Позника, обрушилась на док. Черный дым окутал его и он стал тонуть. При отходе штурман С. А. Ишоев успел сделать несколько фотоснимков, подтвердивших успех атаки".
Техники и механики встречали летный состав радостными улыбками. А победители, счастливые, забыв об усталости, спешили на командный пункт на доклад.
В тот день было потоплено пять транспортов и плавучий док. Сотый корабль пустил на дно экипаж Макарихина (штурман А. П. Лясин, стрелок-радист Ю. А. Волков). На хвосте самолета появилась цифра "100", выведенная механиками Ф. М. Козюрой и В. К. Андросовым в знак одержанной победы. Так и окрестили этот самолет новым прозвищем "Сотка". Вторую сотню открыли экипажи Б. Я. Шкляревского (штурман лейтенант С. А. Ишоев, стрелок-радист В. С. Шишкин) и Г. В. Позника (штурман младший лейтенант Геркулев, стрелок-радист сержант Епачинцев).
Вечером все встретились за дружеским столом. Я преподнес "авторам" потопления сотого и сто первого вражеского корабля традиционного жареного поросенка. Подняв бокалы, мы провозгласили тост за победу экипажа Макарихина. Второй тост подняли за экипажи Шкляревского и Позника. Поздравили и другие экипажи, увеличившие общий счет потопленных судов. Все торжественно дали клятву множить боевые успехи.
На следующий день на всю страну прозвучало сообщение Совинформбюро о победе наших летчиков на море. Политотдел дивизии выпустил специальную листовку "Ответ летчиков-балтийцев на приказ Верховного Главнокомандующего". В ней говорилось, что за последнюю неделю боевых действий летчики 51-го минно-торпедного авиаполка добились замечательных результатов. Разгромив несколько вражеских караванов, они довели счет потопленных судов до ста.
И опять потянулись боевые будни. На аэродроме день и ночь не утихал гул моторов. Наши летчики дрались с врагом вдохновенно, с необычайным подъемом. Вылетая в любую погоду, снижаясь до высоты 30 метров, они поливали гитлеровцев огнем крупнокалиберных пулеметов, выходили на выгодные курсовые углы и с малых дистанций, почти без промаха, торпедами и бомбами топили вражеские корабли.
"Новые десятки второй сотни вражеских кораблей - на дно седой Балтики!" - с таким девизом продолжал громить фашистов наш 51-й Краснознаменный Таллинский.
* * *
Наш начальник связи старший лейтенант Владимир Быков "заболел". Начало болезни мы как-то просмотрели. Догадываться я стал лишь после того, как "недуг" укоренился. Показалось подозрительным, что уж очень часто стал докладывать: "Буду на полковой радиостанции. Надо проверить". Скажет так и смущенно отведет глаза.
Все стало ясным в тот день, когда Макарихин потопил "сотку". После вылета его группы мы с Быковым зашли на радиостанцию. Дежурила радистка Фаина Мощицкая. Не успели спросить ее есть ли связь с Макарихиным, как она проговорила:
- Пока молчат, Володя.
Сказала и, покраснев, поглядела на меня с виноватой улыбкой.
Смутился и Владимир. Стоял, опустив голову. Не сказав ни слова, я ушел. Вечером, на торжественном ужине спросил Быкова:
- Это серьезно у тебя?
- Серьезно, товарищ майор! - ответил он. - Мы любим друг друга...
- Подумай хорошенько. Дело не шуточное. А у самого мелькнула мысль: "Война войной, а жизнь остается жизнью. Вот встретились молодой человек с девушкой и пришла к ним любовь. Не помешала этому даже суровая боевая обстановка".
Не в пример другим частям, у нас в полку девушек было до обидного мало: несколько радисток, да пара-другая в подразделениях обслуживания. Правильно, конечно! Не под силу им подвешивать наши торпеды да бомбы весом в 250, 500 и 1000 килограммов.
Появление в полку девушек оказало благотворное влияние на бойцов. Сразу изменился их внешний облик. У всех появились белые подворотнички. Исчезли из лексикона крепкие словечки, которые, нечего греха таить, были у некоторых на языке. А каким вниманием пользовались девушки на концертах полковой самодеятельности, на вечерах отдыха! Взять к примеру "писарчука" Соню. Каждый хотел танцевать с нею. Но она отдавала предпочтение штурману Николаю Конько. Все это закончилось у них счастливым браком.
Попросил разрешения на брак и Владимир Быков. Дал согласие не сразу. "Пусть, думаю, лучше узнают друг друга. Проверят себя"...
"Адвокатом" выступил замполит Добрицкий.
- Зачем "мурыжишь"? - сказал майор. - Любовь у них чистая, ясная.
Пришлось согласиться. Всем полком справили свадьбу Володи с Фаиной. Мне пришлось исполнять роль посаженного отца.
- Рада? - спросил я Фаину.
- Очень, - ответила она. - Спасибо вам, Иван Феофанович!
- Мне-то за что?
- За все... Счастливо будем жить с Володей!
И на самом деле у них сложилась крепкая, дружная советская семья.
Только хорошее можно сказать и о других наших девушках. Ни одна из них, как говорится, не сбилась с правильного пути. Вместе с нами, мужчинами, они жили только одним - множить удары по врагу, быстрее завоевать победу. А приходилось им нелегко.
Спасибо вам, милые, мужественные, сильные!
Все силы Родине!
В начале 1945 года развернулась большая подготовка к штурму восточно-прусской твердыни фашизма - Кенигсберга, а после взятия Кенигсберга все усилия морской авиации КБФ были направлены против крепости и военно-морской базы Пиллау. База имела для немецко-фашистского командования особо важное значение. В ней сосредоточились соединения флота, отсюда враг вывозил на запад технику, промышленное оборудование и другое награбленное добро. Порт Пиллау оставался единственным местом, откуда фашисты еще могли спастись морем.
Разгромленные к этому времени фашистские группировки были прижаты нашими армиями к морю на Земландском полуострове, а также в районе Свинемюнде.
После того, как советские войска овладели Гдыней и первоклассной военно-морской базой Данцигом, немецко-фашистское командование решило использовать все силы надводного флота для огневой поддержки групп, прижатых к побережью. Оно создало несколько боевых отрядов, в которые вошли учебный линейный корабль "Шлезиен", тяжелые крейсеры "Лютцов", "Адмирал Шеер" и "Принц Ойген", легкий крейсер "Лейпциг" и несколько эскадренных миноносцев.
Ударная авиация нашего флота перебазировалась на аэродромы, расположенные вблизи района будущих боев.
В нашем обычном понимании, собственно говоря, никакого аэродрома здесь никогда не существовало. Это была довольно ограниченная полоса заброшенных полей на границе Литовской ССР и Восточной Пруссии. На отдельных полянах находились хутора зажиточных крестьян, кулаков и помещиков. Вокруг полей стояли березовые рощи. Вся местность была безлюдной, унылой. Редкие проталины напоминали о приближении весны и только прилетевшие грачи учинили страшный шум и спор за гнездовье.
Везде виднелись следы поспешного бегства фашистов и их лакеев из числа литовских буржуазных националистов. Кое-где лежали еще неубранные трупы фашистских солдат. Всюду валялись разбитые, перевернутые и сожженные машины, повозки, различный армейский скарб.
Первыми, как всегда, на будущий аэродром пришли строители.
В феврале была подготовлена небольшая посадочная площадка, откуда и начали свою боевую работу наши братья по оружию гвардейцы 1-го минно-торпедного авиаполка. В то же время строители немедля приступили к постройке взлетно-посадочной полосы из металлических щитов. Пришлось потрудиться и техническому составу нашего полка.
"Ох, уж этот аэродром! - пишет в своих воспоминаниях механик Евгений Иванович Дюбин. - В середине марта, когда мы туда перебазировались, почва уже раскисла, рулежные дорожки разбиты. В какой-то мере спасала металлическая взлетная полоса. Казалось, что самолеты по ней при взлете и посадке не катились, а форсировали водную преграду.
Крепко досталось техническому составу. Самолеты забрасывало грязью, ее не успевали счищать... Не было даже элементарных условий для ремонта и подготовки к полетам. Боекомплект к самолетам подвозили вручную по бездорожью".
Люди устали физически от нелегкой боевой работы зимой в Паланге, а здесь оказалось еще труднее. Но высокое чувство долга помогало снимать усталость, вдохновляло на подвиг. "Все силы Родине!". Этот лозунг, написанный крупными буквами в общежитиях летного и технического состава, на стоянках, в боевых листках звал вперед, к победе.
Война уходила все дальше и дальше на запад, гитлеровцы теряли одну позицию за другой. Но чем ближе становился День Победы, тем яростнее сопротивлялся враг.
Каждый день боевой работы полка означал бессонные ночи для технического состава, так как многие самолеты получали серьезные повреждения, и машины нужно было в кратчайший срок снова вводить в строй.
В один из таких боевых дней при штурме Кенигсберга, из девяти вылетавших самолетов шесть получили значительные повреждения (пулевые пробоины в фюзеляже и плоскостях в расчет не принимались). Например, самолет No 18 имел два прямых попадания снаряда в моторы; у самолета No 1 перебиты тросы управления; на самолете No21 - пробит стабилизатор; у No19 повреждено левое крыло; у машины No 26 - прямое попадание снаряда в фюзеляж и т. д. Все эти повреждения требовалось быстро устранить. Из этого и складывались боевые будни технического состава и всех, кто обеспечивал вылет отремонтированных самолетов.
Боевые действия велись большими группами по данным воздушной разведки 15-го авиаполка. Когда поступали сведения о враге, в район обнаруженного конвоя мы высылали еще своего "доразведчика".
Самолету-разведчику, а тем более доразведчику приходилось вести наблюдение под непрерывным огнем вражеских зенитных установок, но не исключалась и встреча с "мессерами". Поэтому в экипажи доразведки подбирались "железные парни". В полку их называли "непробиваемыми".
Первым на доразведку с нового аэродрома вылетел экипаж командира звена В. А. Астукевича (штурман В. Е. Михайлик, стрелок-радист Левшин). Перед вылетом я напутствовал экипаж:
- Помните, что одной смелости разведчику недостаточно. Нужны выдержка и мастерство. Привяжитесь к конвою и наблюдайте за ним до прихода наших ударных групп. Затем наведите самолеты на цель и зафиксируйте результаты удара.
Экипаж Астукевича умело выполнил задачу. По данным доразведчика, 18 марта группа из 10 самолетов (столько же было истребителей прикрытия) под моим командованием в Данцигской бухте нанесла удар по фашистским транспортам. Мы потопили три крупных транспорта, сторожевой корабль, повредили одно судно. Отмечено прямое попадание бомбы в легкий крейсер.
Настроение у всех было приподнятое. Общему подъему боевого духа личного состава способствовали успехи Красной Армии при штурме Кенигсберга. Боевое напряжение возрастало. Наносить торпедно-бомбовые удары по обнаруженным конвоям и боевым кораблям для нас стало делом обычным.
Враг часто менял тактические приемы, совершенствовал оружие. Стоило не побывать над полем боя хотя бы неделю, как появлялось что-то новое. Враг умело использовал плохие метеоусловия для проводки конвоев в наиболее угрожаемых местах, применял против наших торпедоносцев корабли-ловушки.
Можно себе представить, какая это радость для летчика - обнаружить в море, на активных коммуникациях, фашистский транспорт без охранения. И командир группы, чтобы не разряжать все самолеты по обнаруженному судну, посылает в атаку одного из ведомых. Но, увы... это судно делает резкий поворот, успевает выйти на невыгодные для торпедоносца углы атаки и начинает вести интенсивный огонь из тщательно замаскированных орудий.
Но совершенствовала и меняла тактические приемы и наша морская авиация. Мы стали применять, например, высотное торпедометание, которое, как и всякий новый тактический прием, давало хорошие результаты. Удары наносились массированно, а иногда и всем составом ВВС КБФ, и ни один вражеский конвой или отряд боевых кораблей, обнаруженный разведчиками, не уходил безнаказанно.
11 апреля в воздух были подняты 328 самолетов КБФ, которые уничтожили 13 транспортов, шесть сторожевых кораблей, один миноносец и повредили шесть транспортов врага.
От 51-го минно-торпедного полка в этой операции участвовало 25 самолетов. Они составили пять групп торпедоносцев и топмачтовиков с тяжелыми бомбами весом в тысячу и пятьсот килограммов каждая.
12 апреля вылетело 400 самолетов. Торпедоносцы и штурмовики составляли главную ударную силу. Было потоплено четыре транспорта, два сторожевых корабля, быстроходная десантная баржа и/повреждено несколько транспортов с войсками и техникой.
Однако и мы несли потери, главным образом от зенитной артиллерии. Например, в бою 12 апреля враг повредил семь наших самолетов. Над целью был сбит самолет младшего лейтенанта Б. А. Балакина, получил ранение штурман третьей эскадрильи капитан Г. Н. Шарапов.
Хочется отдать должное боевым друзьям из истребительных полков - 21-го и 14-го, которые нас чаще всего прикрывали. Они не только надежно охраняли торпедоносцев, но, используя свой маневр, скорость и мощное стрелковое вооружение, выходили на штурмовку вражеских кораблей, поддерживая нас огнем своих пушек и пулеметов.
В последние дни боев за Пиллау в воздух поднимались все исправные самолеты нашего 51-го полка. 24 апреля, накануне освобождения Пиллау, в воздух поднялись 23 самолета: 10 торпедоносцев, 10 топмачтовиков и 3 доразведчика. Действовали четырьмя группами. В итоге экипажи потопили два вражеских транспорта и две быстроходные десантные баржи. В период нанесения удара в воздухе дежурил, под прикрытием истребителей, самолет-амфибия, готовый прийти на помощь экипажу в случае вынужденного приводнения.
В боях за Пиллау исключительное мужество и силу воли проявил летчик младший лейтенант Назаренко. Его дважды ранило. Кровь заливала глаза. Управлял самолетом одной рукой и одной ногой. Машина Назаренко получила серьезные повреждения, и когда перед посадкой летчик выпустил шасси, вспыхнул пожар.
Требовались нечеловеческие усилия, чтобы управлять горящим самолетом, который мог вот-вот развалиться в воздухе.
- Одного боялся, - рассказывал потом Назаренко, - это потерять сознание. Правой рукой регулировал сектор газа и даже зубами хватал штурвал... Но при приземлении нужно было еще и нажать оба тормоза, а в голове мутнело...
Назаренко пришел в себя уже в госпитале, где у него насчитали 32 осколочных ранения.
Во время боев на Земландском полуострове трудно назвать лучших. Здесь все вели себя как герои.
Нередко плохая погода, сильное противодействие вражеской зенитной артиллерии не давали возможности точно определить результаты наших ударов. В таких случаях брались под сомнение некоторые боевые донесения экипажей и им засчитывали минимум уничтоженных объектов или не засчитывали ничего. Поэтому летчики стремились сами убедиться и зафиксировать результаты своих атак. А это приводило иногда к излишним потерям. Так, 26 марта 1945 года экипаж командира звена лейтенанта Г. Г. Еникеева, имевший на своем боевом счету восемь потопленных транспортов, погиб над целью, увлекшись фотографированием результатов атаки своей группы. Не случайно специальная комиссия, обследовавшая Данцигскую бухту, нашла там потопленных вражеских кораблей и транспортов гораздо больше, чем показано в сводках. При освобождении Пиллау только в порту специальная комиссия обнаружила 115 потопленных различных судов.
* * *
Последние дни штурма Восточной Пруссии были для торпедоносцев особенно тяжелыми. После падения Кенигсберга враг всеми силами держался за порт Пиллау, который связывал прижатую к берегу группировку с Германией. Здесь враг сосредоточил огромные силы своего флота. Оборвать эту единственную коммуникацию, беспощадно добить врага - вот какая задача стояла перед торпедоносцами и всеми другими ударными и обеспечивающими силами ВВС КБФ.
Но решить ее было не просто. Во время боевых вылетов наши летчики встречали такую стену огня, через которую чудом можно было низколетящим самолетам пробиться к цели. Таких богатырей, которых не смог устрашить бешеный огонь фашистских кораблей, имелись десятки, сотни. Жаль, что не всем нашим боевым товарищам-летчикам удалось избежать прямого попадания вражеского снаряда в самолет.
24 апреля 1945 года запомнилось нам на всю жизнь. Этот день был одним из самых тяжелых. Каждый потопленный вражеский корабль доставался дорогой ценой.
Во время атаки летчик И. Г. Дегтярь потопил быстроходную десантную баржу, но и его самолет был подбит. Наши истребители сопровождения наблюдали, как торпедоносец Дегтяря перешел на крутое снижение и под большим углом врезался в воду. Видимо летчик получил тяжелое ранение.
В тот же день в пятистах метрах от успешно атакованного фашистского транспорта взорвался самолет летчика М. К. Мальцева.
Наши боевые товарищи пали смертью храбрых на поле боя, показав пример образцового выполнения воинского долга, верного служения Родине. Об этом рассказали в письмах к матерям друзья погибших.
"Вы по праву можете гордиться своим сыном, отдавшим жизнь за счастье нашей Отчизны, - писали они. - В лице Вашего сына мы потеряли лучшего боевого товарища и клянемся беспощадно мстить врагу. В наших сердцах вечно будет жить память о Вашем сыне. Его светлый образ будет вдохновлять нас на новые боевые подвиги..."
И летчики крепко держали слово, данное матерям погибших. Они жестоко мстили врагу за смерть товарищей. О героических делах каждого рассказывалось в письмах, листовках и документах.
На письма мы получали ответы. Матери погибших призывали беспощадно бить врага, уничтожить фашизм и с победой вернуться домой к своим семьям.
Особенно много энергии придавали нам письма и посылки октябрят и пионеров. Никогда не забыть посылку из Свердловска от девочки Тани с вышитым крестиком платочком и запиской, в которой всего два слова, написанных печатными буквами: "Лучшему защитнику!". Такие записки и посылки в торжественной обстановке вручались лучшему экипажу по итогам боевой работы за день. Скромные детские подарки удесятеряли силы воздушных бойцов и их наземных соратников. Приведу один только пример.
В боях за Пиллау летчик младший лейтенант А. А. Бровченко получил тяжелое ранение. Теряя силы, мужественный пилот все же дотянул до своего аэродрома, но изрешеченный пулями и снарядами самолет в конце пробега загорелся. Нельзя было терять ни секунды. И к самолету со всех стоянок бросились люди. Пренебрегая смертельной опасностью, они извлекли тяжелораненного летчика и спасли ему жизнь.
За успехи в боях при штурме. Кенигсберга и военно-морской базы Данциг, за храбрость и мужество, доблесть и настойчивость наш 51-й полк получил вторую боевую награду - орден Ушакова II степени.
Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин в своих приказах трижды объявлял личному составу нашего полка благодарность: 28 января 1945 г. за взятие города Клайпеды (Мемель), 30 марта - Данцига, 9 апреля военно-морской базы и города Кенигсберга.
* * *
В бою нельзя ошибаться. Слишком дорогой ценой приходится расплачиваться за это. Но в то же время на ошибках учимся.
18 апреля 1945 года группа торпедоносцев и топмачтовиков во главе с одним из лучших наших командиров звеньев имела задачу атаковать вражеские корабли у Пиллау. Выйдя в указанный район и обнаружив фашистские суда, ведущий принял неправильное решение - атаковать их с моря по направлению на берег, со светлой части горизонта. Гитлеровцы сразу заметили наши самолеты и открыли бешенный зенитный огонь. Машина ведущего получила четыре прямых попадания. Они вывели из строя левый мотор, разбили фюзеляж у штурманской кабины. Штурмана тяжело ранило. Летчик пытался возвратиться на свой аэродром на одном моторе, но тяга пропала. Не дотянув до берега, он произвел посадку на воду у селения Мальшникен. Самолет носом выскочил на берег, а корпус так и остался в воде. Штурмана в тяжелом состоянии отправили в ближайший армейский госпиталь. Летчик и стрелок-радист добрались в свою часть.
Что же произошло?
За ведущим пошел в атаку лишь один ведомый - младший лейтенант Козлов. И тоже неудачно - самолет получил прямые попадания снарядов в левую плоскость. А два других ведомых - лейтенант А. Г. Горбушкин и младший лейтенант В. Д. Петров, - отделившись, вышли с темной части горизонта на группу вражеских судов в составе транспорта, танкера и тральщика.
В. Д. Петров атаковал танкер в 5000 тонн, а А. Г. Горбушкин тральщик. Оба экипажа видели сильные взрывы, но зафиксировать потопление не смогли из-за сильного противодействия зенитной артиллерии и плохой горизонтальной видимости.
На разборе боевой работы за сутки высказывались разные мнения. Одни говорили, что Горбушкин, будучи заместителем командира группы, виновен в отрыве от ведущего. Его примеру последовал Петров. Нельзя допускать, чтобы ведомые без разрешения ведущего делали то, что им вздумается. Есть золотое правило: ведомый может выйти из строя только с разрешения ведущего.
- Но они же отлично выполнили задачу, - говорили другие.
Да, ведомые действительно совершили ошибку. Правда, сложившаяся обстановка в какой-то мере оправдывала их.
Ведущий же оценил обстановку неверно, потерял управление группой. То, что ведомые хорошо выполнили боевую задачу, смягчает их вину. А если бы задача осталась невыполненной?
Завершающие бои
В последних числах апреля 1945 года на юго-восточном побережье Балтийского моря оставалось два важных стратегических направления действий советских войск. Одно из них - вдоль берега моря на Кольберг - Свинемюнде Росток.
На этом направлении наступали войска 2-го Белорусского фронта, уже занявшие Штеттин и готовившиеся к штурму военно-морской базы врага Свинемюнде.
Второе направление было на Курляндском полуострове, где продолжала упорно сопротивляться блокированная с суши немецко-фашистская группа армий "Курляндия" с питающими ее портами Лиепая и Вентспилс. Против нее действовали войска Ленинградского фронта.
Командующие войсками обоих фронтов требовали от командования Краснознаменного Балтийского флота обеспечения флангов своих войск и содействия в ликвидации блокированных вражеских группировок. Народный комиссар Военно-Морского флота Адмирал флота Н. Г. Кузнецов считал главным первое направление и приказал большую часть авиации и легких корабельных сил Балтийского флота сосредоточить на нем.
С этой целью 29 апреля 1945 года на один из аэродромов в Германии перебазировался наш 51-й минно-торпедный авиаполк, которым в то время я командовал. Вместе с нами, что называется, крыло в крыло, перелетели постоянные боевые спутники торпедоносцев и штурмовиков - самолеты ЯК-9 21-го Краснознаменного истребительного авиаполка, с которыми нас связывала крепкая боевая дружба.
Вопросы взаимодействия были хорошо отработаны, и мы понимали друг друга, как говорят, по одному взгляду. Наши штабы размещались в одном здании. Офицеры штаба нашего полка и я всегда были безмерно рады появлению на территории аэродрома командира истребителей Героя Советского Союза подполковника Павла Ивановича Павлова. Это был веселый, жизнерадостный человек. Хорошее воспоминание у нас осталось и о начальнике штаба майоре Юрии Васильевиче Храмове, майоре Дмитрии Андреевиче Кудымове и многих других товарищах из 21-го истребительного полка. С ними легко было работать и можно сказать, что наши два полка являлись как бы единым целым.
"Ура"! "Есть сотня!", "Молодец, Макарихин!"
Сообщил о своей удаче Шкляревский - он потопил плавучий док. А через несколько минут вновь и вновь из точек и тире, полученных из эфира, составлялись доклады других летчиков. Лейтенант В. Кулинич и младший лейтенант И. Ермышкин комбинированным ударом отправили на дно моря вражеский транспорт в 6000 тонн. Лейтенант В. Петров и младший лейтенант Балакин потопили транспорт в 8000 тонн. Лейтенант Астукевич и младший лейтенант Степащенко метко поразили еще один транспорт в 8000 тонн.
Борис Яковлевич Шкляревский потом рассказывал: "Из-за низкой облачности летели на высоте нескольких десятков метров. До точки встречи с фашистами оставались считанные минуты. Но расчетное время истекло, а конвоя не обнаружили. По разведывательным данным в этом районе находилось несколько групп вражеских судов. Капитан Макарихин приказал мне и Познику идти парой на сближение с другой целью, а сам приступил к поиску.
Через 40 минут я обнаружил группу судов. Дал ведомому команду: "Атака!". Сам тоже пошел на цель. С каждой секундой полета цель вырисовывалась все четче. Уже ясно видно, как два больших буксира тащили огромный плавучий док с каким-то кораблем внутри. Его охраняли два эсминца и пять сторожевых кораблей. Обнаружив нас, фашисты открыли ураганный зенитный огонь. Вокруг все кипело. От разрывов снарядов самолеты подбрасывало, как при полете в грозовом облаке.
Маневрируя, мы открыли ответный огонь из всех огневых установок. Я сделал несколько доворотов, выдержал режим полета и с короткой дистанции сбросил торпеду.
После, уже уходя из зоны огня, видел, как серия бомб, сброшенных экипажем Г. В. Позника, обрушилась на док. Черный дым окутал его и он стал тонуть. При отходе штурман С. А. Ишоев успел сделать несколько фотоснимков, подтвердивших успех атаки".
Техники и механики встречали летный состав радостными улыбками. А победители, счастливые, забыв об усталости, спешили на командный пункт на доклад.
В тот день было потоплено пять транспортов и плавучий док. Сотый корабль пустил на дно экипаж Макарихина (штурман А. П. Лясин, стрелок-радист Ю. А. Волков). На хвосте самолета появилась цифра "100", выведенная механиками Ф. М. Козюрой и В. К. Андросовым в знак одержанной победы. Так и окрестили этот самолет новым прозвищем "Сотка". Вторую сотню открыли экипажи Б. Я. Шкляревского (штурман лейтенант С. А. Ишоев, стрелок-радист В. С. Шишкин) и Г. В. Позника (штурман младший лейтенант Геркулев, стрелок-радист сержант Епачинцев).
Вечером все встретились за дружеским столом. Я преподнес "авторам" потопления сотого и сто первого вражеского корабля традиционного жареного поросенка. Подняв бокалы, мы провозгласили тост за победу экипажа Макарихина. Второй тост подняли за экипажи Шкляревского и Позника. Поздравили и другие экипажи, увеличившие общий счет потопленных судов. Все торжественно дали клятву множить боевые успехи.
На следующий день на всю страну прозвучало сообщение Совинформбюро о победе наших летчиков на море. Политотдел дивизии выпустил специальную листовку "Ответ летчиков-балтийцев на приказ Верховного Главнокомандующего". В ней говорилось, что за последнюю неделю боевых действий летчики 51-го минно-торпедного авиаполка добились замечательных результатов. Разгромив несколько вражеских караванов, они довели счет потопленных судов до ста.
И опять потянулись боевые будни. На аэродроме день и ночь не утихал гул моторов. Наши летчики дрались с врагом вдохновенно, с необычайным подъемом. Вылетая в любую погоду, снижаясь до высоты 30 метров, они поливали гитлеровцев огнем крупнокалиберных пулеметов, выходили на выгодные курсовые углы и с малых дистанций, почти без промаха, торпедами и бомбами топили вражеские корабли.
"Новые десятки второй сотни вражеских кораблей - на дно седой Балтики!" - с таким девизом продолжал громить фашистов наш 51-й Краснознаменный Таллинский.
* * *
Наш начальник связи старший лейтенант Владимир Быков "заболел". Начало болезни мы как-то просмотрели. Догадываться я стал лишь после того, как "недуг" укоренился. Показалось подозрительным, что уж очень часто стал докладывать: "Буду на полковой радиостанции. Надо проверить". Скажет так и смущенно отведет глаза.
Все стало ясным в тот день, когда Макарихин потопил "сотку". После вылета его группы мы с Быковым зашли на радиостанцию. Дежурила радистка Фаина Мощицкая. Не успели спросить ее есть ли связь с Макарихиным, как она проговорила:
- Пока молчат, Володя.
Сказала и, покраснев, поглядела на меня с виноватой улыбкой.
Смутился и Владимир. Стоял, опустив голову. Не сказав ни слова, я ушел. Вечером, на торжественном ужине спросил Быкова:
- Это серьезно у тебя?
- Серьезно, товарищ майор! - ответил он. - Мы любим друг друга...
- Подумай хорошенько. Дело не шуточное. А у самого мелькнула мысль: "Война войной, а жизнь остается жизнью. Вот встретились молодой человек с девушкой и пришла к ним любовь. Не помешала этому даже суровая боевая обстановка".
Не в пример другим частям, у нас в полку девушек было до обидного мало: несколько радисток, да пара-другая в подразделениях обслуживания. Правильно, конечно! Не под силу им подвешивать наши торпеды да бомбы весом в 250, 500 и 1000 килограммов.
Появление в полку девушек оказало благотворное влияние на бойцов. Сразу изменился их внешний облик. У всех появились белые подворотнички. Исчезли из лексикона крепкие словечки, которые, нечего греха таить, были у некоторых на языке. А каким вниманием пользовались девушки на концертах полковой самодеятельности, на вечерах отдыха! Взять к примеру "писарчука" Соню. Каждый хотел танцевать с нею. Но она отдавала предпочтение штурману Николаю Конько. Все это закончилось у них счастливым браком.
Попросил разрешения на брак и Владимир Быков. Дал согласие не сразу. "Пусть, думаю, лучше узнают друг друга. Проверят себя"...
"Адвокатом" выступил замполит Добрицкий.
- Зачем "мурыжишь"? - сказал майор. - Любовь у них чистая, ясная.
Пришлось согласиться. Всем полком справили свадьбу Володи с Фаиной. Мне пришлось исполнять роль посаженного отца.
- Рада? - спросил я Фаину.
- Очень, - ответила она. - Спасибо вам, Иван Феофанович!
- Мне-то за что?
- За все... Счастливо будем жить с Володей!
И на самом деле у них сложилась крепкая, дружная советская семья.
Только хорошее можно сказать и о других наших девушках. Ни одна из них, как говорится, не сбилась с правильного пути. Вместе с нами, мужчинами, они жили только одним - множить удары по врагу, быстрее завоевать победу. А приходилось им нелегко.
Спасибо вам, милые, мужественные, сильные!
Все силы Родине!
В начале 1945 года развернулась большая подготовка к штурму восточно-прусской твердыни фашизма - Кенигсберга, а после взятия Кенигсберга все усилия морской авиации КБФ были направлены против крепости и военно-морской базы Пиллау. База имела для немецко-фашистского командования особо важное значение. В ней сосредоточились соединения флота, отсюда враг вывозил на запад технику, промышленное оборудование и другое награбленное добро. Порт Пиллау оставался единственным местом, откуда фашисты еще могли спастись морем.
Разгромленные к этому времени фашистские группировки были прижаты нашими армиями к морю на Земландском полуострове, а также в районе Свинемюнде.
После того, как советские войска овладели Гдыней и первоклассной военно-морской базой Данцигом, немецко-фашистское командование решило использовать все силы надводного флота для огневой поддержки групп, прижатых к побережью. Оно создало несколько боевых отрядов, в которые вошли учебный линейный корабль "Шлезиен", тяжелые крейсеры "Лютцов", "Адмирал Шеер" и "Принц Ойген", легкий крейсер "Лейпциг" и несколько эскадренных миноносцев.
Ударная авиация нашего флота перебазировалась на аэродромы, расположенные вблизи района будущих боев.
В нашем обычном понимании, собственно говоря, никакого аэродрома здесь никогда не существовало. Это была довольно ограниченная полоса заброшенных полей на границе Литовской ССР и Восточной Пруссии. На отдельных полянах находились хутора зажиточных крестьян, кулаков и помещиков. Вокруг полей стояли березовые рощи. Вся местность была безлюдной, унылой. Редкие проталины напоминали о приближении весны и только прилетевшие грачи учинили страшный шум и спор за гнездовье.
Везде виднелись следы поспешного бегства фашистов и их лакеев из числа литовских буржуазных националистов. Кое-где лежали еще неубранные трупы фашистских солдат. Всюду валялись разбитые, перевернутые и сожженные машины, повозки, различный армейский скарб.
Первыми, как всегда, на будущий аэродром пришли строители.
В феврале была подготовлена небольшая посадочная площадка, откуда и начали свою боевую работу наши братья по оружию гвардейцы 1-го минно-торпедного авиаполка. В то же время строители немедля приступили к постройке взлетно-посадочной полосы из металлических щитов. Пришлось потрудиться и техническому составу нашего полка.
"Ох, уж этот аэродром! - пишет в своих воспоминаниях механик Евгений Иванович Дюбин. - В середине марта, когда мы туда перебазировались, почва уже раскисла, рулежные дорожки разбиты. В какой-то мере спасала металлическая взлетная полоса. Казалось, что самолеты по ней при взлете и посадке не катились, а форсировали водную преграду.
Крепко досталось техническому составу. Самолеты забрасывало грязью, ее не успевали счищать... Не было даже элементарных условий для ремонта и подготовки к полетам. Боекомплект к самолетам подвозили вручную по бездорожью".
Люди устали физически от нелегкой боевой работы зимой в Паланге, а здесь оказалось еще труднее. Но высокое чувство долга помогало снимать усталость, вдохновляло на подвиг. "Все силы Родине!". Этот лозунг, написанный крупными буквами в общежитиях летного и технического состава, на стоянках, в боевых листках звал вперед, к победе.
Война уходила все дальше и дальше на запад, гитлеровцы теряли одну позицию за другой. Но чем ближе становился День Победы, тем яростнее сопротивлялся враг.
Каждый день боевой работы полка означал бессонные ночи для технического состава, так как многие самолеты получали серьезные повреждения, и машины нужно было в кратчайший срок снова вводить в строй.
В один из таких боевых дней при штурме Кенигсберга, из девяти вылетавших самолетов шесть получили значительные повреждения (пулевые пробоины в фюзеляже и плоскостях в расчет не принимались). Например, самолет No 18 имел два прямых попадания снаряда в моторы; у самолета No 1 перебиты тросы управления; на самолете No21 - пробит стабилизатор; у No19 повреждено левое крыло; у машины No 26 - прямое попадание снаряда в фюзеляж и т. д. Все эти повреждения требовалось быстро устранить. Из этого и складывались боевые будни технического состава и всех, кто обеспечивал вылет отремонтированных самолетов.
Боевые действия велись большими группами по данным воздушной разведки 15-го авиаполка. Когда поступали сведения о враге, в район обнаруженного конвоя мы высылали еще своего "доразведчика".
Самолету-разведчику, а тем более доразведчику приходилось вести наблюдение под непрерывным огнем вражеских зенитных установок, но не исключалась и встреча с "мессерами". Поэтому в экипажи доразведки подбирались "железные парни". В полку их называли "непробиваемыми".
Первым на доразведку с нового аэродрома вылетел экипаж командира звена В. А. Астукевича (штурман В. Е. Михайлик, стрелок-радист Левшин). Перед вылетом я напутствовал экипаж:
- Помните, что одной смелости разведчику недостаточно. Нужны выдержка и мастерство. Привяжитесь к конвою и наблюдайте за ним до прихода наших ударных групп. Затем наведите самолеты на цель и зафиксируйте результаты удара.
Экипаж Астукевича умело выполнил задачу. По данным доразведчика, 18 марта группа из 10 самолетов (столько же было истребителей прикрытия) под моим командованием в Данцигской бухте нанесла удар по фашистским транспортам. Мы потопили три крупных транспорта, сторожевой корабль, повредили одно судно. Отмечено прямое попадание бомбы в легкий крейсер.
Настроение у всех было приподнятое. Общему подъему боевого духа личного состава способствовали успехи Красной Армии при штурме Кенигсберга. Боевое напряжение возрастало. Наносить торпедно-бомбовые удары по обнаруженным конвоям и боевым кораблям для нас стало делом обычным.
Враг часто менял тактические приемы, совершенствовал оружие. Стоило не побывать над полем боя хотя бы неделю, как появлялось что-то новое. Враг умело использовал плохие метеоусловия для проводки конвоев в наиболее угрожаемых местах, применял против наших торпедоносцев корабли-ловушки.
Можно себе представить, какая это радость для летчика - обнаружить в море, на активных коммуникациях, фашистский транспорт без охранения. И командир группы, чтобы не разряжать все самолеты по обнаруженному судну, посылает в атаку одного из ведомых. Но, увы... это судно делает резкий поворот, успевает выйти на невыгодные для торпедоносца углы атаки и начинает вести интенсивный огонь из тщательно замаскированных орудий.
Но совершенствовала и меняла тактические приемы и наша морская авиация. Мы стали применять, например, высотное торпедометание, которое, как и всякий новый тактический прием, давало хорошие результаты. Удары наносились массированно, а иногда и всем составом ВВС КБФ, и ни один вражеский конвой или отряд боевых кораблей, обнаруженный разведчиками, не уходил безнаказанно.
11 апреля в воздух были подняты 328 самолетов КБФ, которые уничтожили 13 транспортов, шесть сторожевых кораблей, один миноносец и повредили шесть транспортов врага.
От 51-го минно-торпедного полка в этой операции участвовало 25 самолетов. Они составили пять групп торпедоносцев и топмачтовиков с тяжелыми бомбами весом в тысячу и пятьсот килограммов каждая.
12 апреля вылетело 400 самолетов. Торпедоносцы и штурмовики составляли главную ударную силу. Было потоплено четыре транспорта, два сторожевых корабля, быстроходная десантная баржа и/повреждено несколько транспортов с войсками и техникой.
Однако и мы несли потери, главным образом от зенитной артиллерии. Например, в бою 12 апреля враг повредил семь наших самолетов. Над целью был сбит самолет младшего лейтенанта Б. А. Балакина, получил ранение штурман третьей эскадрильи капитан Г. Н. Шарапов.
Хочется отдать должное боевым друзьям из истребительных полков - 21-го и 14-го, которые нас чаще всего прикрывали. Они не только надежно охраняли торпедоносцев, но, используя свой маневр, скорость и мощное стрелковое вооружение, выходили на штурмовку вражеских кораблей, поддерживая нас огнем своих пушек и пулеметов.
В последние дни боев за Пиллау в воздух поднимались все исправные самолеты нашего 51-го полка. 24 апреля, накануне освобождения Пиллау, в воздух поднялись 23 самолета: 10 торпедоносцев, 10 топмачтовиков и 3 доразведчика. Действовали четырьмя группами. В итоге экипажи потопили два вражеских транспорта и две быстроходные десантные баржи. В период нанесения удара в воздухе дежурил, под прикрытием истребителей, самолет-амфибия, готовый прийти на помощь экипажу в случае вынужденного приводнения.
В боях за Пиллау исключительное мужество и силу воли проявил летчик младший лейтенант Назаренко. Его дважды ранило. Кровь заливала глаза. Управлял самолетом одной рукой и одной ногой. Машина Назаренко получила серьезные повреждения, и когда перед посадкой летчик выпустил шасси, вспыхнул пожар.
Требовались нечеловеческие усилия, чтобы управлять горящим самолетом, который мог вот-вот развалиться в воздухе.
- Одного боялся, - рассказывал потом Назаренко, - это потерять сознание. Правой рукой регулировал сектор газа и даже зубами хватал штурвал... Но при приземлении нужно было еще и нажать оба тормоза, а в голове мутнело...
Назаренко пришел в себя уже в госпитале, где у него насчитали 32 осколочных ранения.
Во время боев на Земландском полуострове трудно назвать лучших. Здесь все вели себя как герои.
Нередко плохая погода, сильное противодействие вражеской зенитной артиллерии не давали возможности точно определить результаты наших ударов. В таких случаях брались под сомнение некоторые боевые донесения экипажей и им засчитывали минимум уничтоженных объектов или не засчитывали ничего. Поэтому летчики стремились сами убедиться и зафиксировать результаты своих атак. А это приводило иногда к излишним потерям. Так, 26 марта 1945 года экипаж командира звена лейтенанта Г. Г. Еникеева, имевший на своем боевом счету восемь потопленных транспортов, погиб над целью, увлекшись фотографированием результатов атаки своей группы. Не случайно специальная комиссия, обследовавшая Данцигскую бухту, нашла там потопленных вражеских кораблей и транспортов гораздо больше, чем показано в сводках. При освобождении Пиллау только в порту специальная комиссия обнаружила 115 потопленных различных судов.
* * *
Последние дни штурма Восточной Пруссии были для торпедоносцев особенно тяжелыми. После падения Кенигсберга враг всеми силами держался за порт Пиллау, который связывал прижатую к берегу группировку с Германией. Здесь враг сосредоточил огромные силы своего флота. Оборвать эту единственную коммуникацию, беспощадно добить врага - вот какая задача стояла перед торпедоносцами и всеми другими ударными и обеспечивающими силами ВВС КБФ.
Но решить ее было не просто. Во время боевых вылетов наши летчики встречали такую стену огня, через которую чудом можно было низколетящим самолетам пробиться к цели. Таких богатырей, которых не смог устрашить бешеный огонь фашистских кораблей, имелись десятки, сотни. Жаль, что не всем нашим боевым товарищам-летчикам удалось избежать прямого попадания вражеского снаряда в самолет.
24 апреля 1945 года запомнилось нам на всю жизнь. Этот день был одним из самых тяжелых. Каждый потопленный вражеский корабль доставался дорогой ценой.
Во время атаки летчик И. Г. Дегтярь потопил быстроходную десантную баржу, но и его самолет был подбит. Наши истребители сопровождения наблюдали, как торпедоносец Дегтяря перешел на крутое снижение и под большим углом врезался в воду. Видимо летчик получил тяжелое ранение.
В тот же день в пятистах метрах от успешно атакованного фашистского транспорта взорвался самолет летчика М. К. Мальцева.
Наши боевые товарищи пали смертью храбрых на поле боя, показав пример образцового выполнения воинского долга, верного служения Родине. Об этом рассказали в письмах к матерям друзья погибших.
"Вы по праву можете гордиться своим сыном, отдавшим жизнь за счастье нашей Отчизны, - писали они. - В лице Вашего сына мы потеряли лучшего боевого товарища и клянемся беспощадно мстить врагу. В наших сердцах вечно будет жить память о Вашем сыне. Его светлый образ будет вдохновлять нас на новые боевые подвиги..."
И летчики крепко держали слово, данное матерям погибших. Они жестоко мстили врагу за смерть товарищей. О героических делах каждого рассказывалось в письмах, листовках и документах.
На письма мы получали ответы. Матери погибших призывали беспощадно бить врага, уничтожить фашизм и с победой вернуться домой к своим семьям.
Особенно много энергии придавали нам письма и посылки октябрят и пионеров. Никогда не забыть посылку из Свердловска от девочки Тани с вышитым крестиком платочком и запиской, в которой всего два слова, написанных печатными буквами: "Лучшему защитнику!". Такие записки и посылки в торжественной обстановке вручались лучшему экипажу по итогам боевой работы за день. Скромные детские подарки удесятеряли силы воздушных бойцов и их наземных соратников. Приведу один только пример.
В боях за Пиллау летчик младший лейтенант А. А. Бровченко получил тяжелое ранение. Теряя силы, мужественный пилот все же дотянул до своего аэродрома, но изрешеченный пулями и снарядами самолет в конце пробега загорелся. Нельзя было терять ни секунды. И к самолету со всех стоянок бросились люди. Пренебрегая смертельной опасностью, они извлекли тяжелораненного летчика и спасли ему жизнь.
За успехи в боях при штурме. Кенигсберга и военно-морской базы Данциг, за храбрость и мужество, доблесть и настойчивость наш 51-й полк получил вторую боевую награду - орден Ушакова II степени.
Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин в своих приказах трижды объявлял личному составу нашего полка благодарность: 28 января 1945 г. за взятие города Клайпеды (Мемель), 30 марта - Данцига, 9 апреля военно-морской базы и города Кенигсберга.
* * *
В бою нельзя ошибаться. Слишком дорогой ценой приходится расплачиваться за это. Но в то же время на ошибках учимся.
18 апреля 1945 года группа торпедоносцев и топмачтовиков во главе с одним из лучших наших командиров звеньев имела задачу атаковать вражеские корабли у Пиллау. Выйдя в указанный район и обнаружив фашистские суда, ведущий принял неправильное решение - атаковать их с моря по направлению на берег, со светлой части горизонта. Гитлеровцы сразу заметили наши самолеты и открыли бешенный зенитный огонь. Машина ведущего получила четыре прямых попадания. Они вывели из строя левый мотор, разбили фюзеляж у штурманской кабины. Штурмана тяжело ранило. Летчик пытался возвратиться на свой аэродром на одном моторе, но тяга пропала. Не дотянув до берега, он произвел посадку на воду у селения Мальшникен. Самолет носом выскочил на берег, а корпус так и остался в воде. Штурмана в тяжелом состоянии отправили в ближайший армейский госпиталь. Летчик и стрелок-радист добрались в свою часть.
Что же произошло?
За ведущим пошел в атаку лишь один ведомый - младший лейтенант Козлов. И тоже неудачно - самолет получил прямые попадания снарядов в левую плоскость. А два других ведомых - лейтенант А. Г. Горбушкин и младший лейтенант В. Д. Петров, - отделившись, вышли с темной части горизонта на группу вражеских судов в составе транспорта, танкера и тральщика.
В. Д. Петров атаковал танкер в 5000 тонн, а А. Г. Горбушкин тральщик. Оба экипажа видели сильные взрывы, но зафиксировать потопление не смогли из-за сильного противодействия зенитной артиллерии и плохой горизонтальной видимости.
На разборе боевой работы за сутки высказывались разные мнения. Одни говорили, что Горбушкин, будучи заместителем командира группы, виновен в отрыве от ведущего. Его примеру последовал Петров. Нельзя допускать, чтобы ведомые без разрешения ведущего делали то, что им вздумается. Есть золотое правило: ведомый может выйти из строя только с разрешения ведущего.
- Но они же отлично выполнили задачу, - говорили другие.
Да, ведомые действительно совершили ошибку. Правда, сложившаяся обстановка в какой-то мере оправдывала их.
Ведущий же оценил обстановку неверно, потерял управление группой. То, что ведомые хорошо выполнили боевую задачу, смягчает их вину. А если бы задача осталась невыполненной?
Завершающие бои
В последних числах апреля 1945 года на юго-восточном побережье Балтийского моря оставалось два важных стратегических направления действий советских войск. Одно из них - вдоль берега моря на Кольберг - Свинемюнде Росток.
На этом направлении наступали войска 2-го Белорусского фронта, уже занявшие Штеттин и готовившиеся к штурму военно-морской базы врага Свинемюнде.
Второе направление было на Курляндском полуострове, где продолжала упорно сопротивляться блокированная с суши немецко-фашистская группа армий "Курляндия" с питающими ее портами Лиепая и Вентспилс. Против нее действовали войска Ленинградского фронта.
Командующие войсками обоих фронтов требовали от командования Краснознаменного Балтийского флота обеспечения флангов своих войск и содействия в ликвидации блокированных вражеских группировок. Народный комиссар Военно-Морского флота Адмирал флота Н. Г. Кузнецов считал главным первое направление и приказал большую часть авиации и легких корабельных сил Балтийского флота сосредоточить на нем.
С этой целью 29 апреля 1945 года на один из аэродромов в Германии перебазировался наш 51-й минно-торпедный авиаполк, которым в то время я командовал. Вместе с нами, что называется, крыло в крыло, перелетели постоянные боевые спутники торпедоносцев и штурмовиков - самолеты ЯК-9 21-го Краснознаменного истребительного авиаполка, с которыми нас связывала крепкая боевая дружба.
Вопросы взаимодействия были хорошо отработаны, и мы понимали друг друга, как говорят, по одному взгляду. Наши штабы размещались в одном здании. Офицеры штаба нашего полка и я всегда были безмерно рады появлению на территории аэродрома командира истребителей Героя Советского Союза подполковника Павла Ивановича Павлова. Это был веселый, жизнерадостный человек. Хорошее воспоминание у нас осталось и о начальнике штаба майоре Юрии Васильевиче Храмове, майоре Дмитрии Андреевиче Кудымове и многих других товарищах из 21-го истребительного полка. С ними легко было работать и можно сказать, что наши два полка являлись как бы единым целым.