Страница:
Но даже последний аргумент, который, казалось бы, должен был заинтересовать морского министра, не произвел на него впечатления. «Морское министерство никоим образом не может оказать содействие адмиралу ни денежными средствами, ни тем более готовыми судами, которыми русский военный флот вовсе не так богат, чтобы жертвовать их для ученых, к тому же проблематических задач», — так ответил морокой министр Макарову.
После этой первой попытки получить от правительства средства на строительство ледокола Макаров решил действовать иным путем. Вскоре он добился разрешений прочесть доклад в конференц-зале Академии наук академикам, профессорам и инженерам на тему о постройке мощного ледокола для плавания к устьям Оби и Енисея и в Финском заливе. В своем докладе Макаров только вскользь коснулся идеи достижения полюса, но зато подробно остановился на метеорологических, магнитных и других научных наблюдениях, которые можно вести в Северном Ледовитом океане при наличии ледокола, что вызвало большой интерес у ученых и прежде всего у присутствовавшего на докладе профессора Д. И. Менделеева.
Лекция Макарова имела успех. Почувствовав некоторую почву под ногами, он решил действовать смелее, искать поддержки в широких кругах общества. 30 мая 1898 года в Мраморном дворце состоялось экстренное заседание Географического общества, на котором Макаров повторил свой доклад. Послушать адмирала явились ученые, инженеры, офицеры, писатели, моряки военного и торгового флотов, представители печати. Для большей убедительности Макаров иллюстрировал лекцию картами, чертежами, картинами и моделями ледоколов. Со вступительным словом выступил Ф. Ф. Врангель, который ознакомил аудиторию с историей полярных исследований и природой Ледовитого океана. Сам же Макаров рассказал о там, действительно ли успехи техники дают возможность пробраться в северные широты не только на собаках, но и при помощи сильных машин, которыми человечество располагает для своих нужд.
«К северному полюсу — напролом!» Так Макаров назвал свою лекцию. «Дело ледоколов, — говорил он, — то есть таких пароходов, которые ломают лед, есть дело новое. Однако то, что мысль новая, не может еще служить доказательством, что эта мысль неверная. Нужно считаться с цифрами, взвесить все, что дала техника в этом отношении, и тогда только решить вопрос — действительно ли льды Ледовитого океана могут быть взламываемы или же техника не доросла еще до этого?»
Затем Макаров отметил, что «дело ледоколов» зародилось в России. Позже, правда, другие нации опередили Россию, «но, может быть, — оказал он, — мы опять сумеем опередить их, если примемся за дело».
Первым человеком, который предложил бороться со льдам силой самих судов, был Петр I. Еще во время осады Выборга в 1710 году он приказал трем кораблям русской эскадры — «Лизет», «Дегасу» и «Фениксу» — пробиваться к уносимым в море другим кораблям, чтобы спасти их, а сам в течение всей ночи испытывал всевозможные способы борьбы со льдом.
Макаров напомнил в своей лекции и о кронштадтском купце Бритневе, вплоть до глубокой осени поддерживавшем пароходные рейсы между Кронштадтом и Ораниенбаумом. Желая продлить навигацию хотя бы на несколько дней, Бритнев построил пароход, носовая часть которого была устроена так, чтобы пароход с хода мог влезать на льдины и продавливать их своею тяжестью. Этот пароход сделал то, что невозможно было сделать никакими иными средствами: пароходное сообщение между Кронштадтом и материком удалось продлить на несколько недель. А через год Бритнев по собственным чертежам построил еще более усовершенствованный ледокол. Однако идея Бритнева не привлекла тогда внимания.
В 1871 году по всей Европе установилась чрезвычайно суровая зима. Не замерзавшие ранее порты покрылись льдом. В Гамбурге мороз в течение одной ночи оковал порт настолько сильно, что стоявшие у причалов пароходы вмерзли в лед. Это застало всех врасплох. Торговые кампании несли огромные убытки. Тут-то гамбургские моряки, поддерживавшие рейсы с Кронштадтом, вспомнили о ледоколах Бритнева. В ту же зиму немецкие инженеры отправились в Кронштадт, чтобы на месте изучить конструкцию ледокольчиков Бритнева. И вскоре по типу бритневских самодельных ледоколов в Гамбурге был построен более мощный ледокольный пароход, с помощью которого навигация в Гамбургском порту поддерживалась круглый год.
Вскоре ледоколы появляются почти во всех портах Балтийского и Северного морей, где они оказывают судам незаменимую помощь. Россия также строит ледоколы, но уже по типу гамбургских. Они появляются в Ревеле, Николаеве и Владивостоке. Из Европы эта идея перекочевывает в Америку, на Великие озера, и в Канаду. Такова была судьба изобретения скромного кронштадтского купца Бритнева.
В своей лекции в Мраморном дворце Макаров рассказал не только об изобретении Бритнева, но и о ледоколах того времени, плававших на озере Мичиган. Он приводил массу фактов, примеров и цифр и доказывал, что России необходимо иметь мощные ледоколы.
Постройка больших ледоколов, говорил Макаров, вызывается как потребностями науки, так и практическими целями. «Самой природой Россия поставлена в исключительные условия. Почти все ее моря замерзают зимой, а Ледовитый океан покрыт льдом и в летнее время. Ни одна нация не заинтересована в ледоколах столько, сколько Россия. Природа заковала наши моря льдами, но техника даст теперь огромные средства, и надо признать, что в настоящее время ледяной покров не представляет более непреодолимого препятствия к судоходству».
Горячий сторонник планомерного изучения наших полярных окраин, Макаров утверждал, что ни дальнейшее изучение отдаленных районов Арктики, ни, в частности, плавание в Карском море немыслимы без деятельной помощи мощного ледокола. Увлечение Макарова идеей ледокола было настолько велико, что он вначале доказывал возможность достичь на ледоколе даже Северного полюса, идя «напролом». Как военный моряк, Макаров прекрасно сознавал также всю важность для России освоения морского пути из Кронштадта в дальневосточные порты через северные моря. А без помощи мощных ледоколов этот путь был невозможен.
В своем докладе Макаров поставил три проблемы:
1. Исследование всего Ледовитого океана, огромные пространства которого не только не были изучены, но даже ни разу еще не посещались путешественниками.
2. Открытие регулярного грузового пароходного сообщения с Обью и Енисеем в летнее время.
3. Открытие регулярного грузового пароходного сообщения в зимнее время между русскими портами в Балтийском море, включая и Петербург.
Макаров считал, что с помощью двух ледоколов по 6000 тонн водоизмещением каждый и с машинами по 10 000 лошадиных сил все три цели могут быть достигнуты.
Лекция Макарова имела большой успех. Он привлек, наконец, внимание к своему проекту не только широких Кругов общественности, но и, что было очень важно, правительственных кругов. В петербургских и провинциальных газетах были напечатаны подробные отчеты о лекции. Она была издана отдельной брошюрой, что еще больше способствовало популяризации дела. Доброжелатели Макарова стали присылать ему сочувственные письма. Один из корреспондентов предложил организовать всенародную подписку на постройку ледокола. По просьбе членов Географического общества и Кронштадтского морского собрания лекция была повторена в этих учреждениях. Макаров торжествовал. Но до практического осуществления проекта было еще далеко.
Проектом Макарова заинтересовался министр финансов Витте, который сразу понял, что осуществление этого проекта сулит большие выгоды морской торговле. Проект Макарова был поддержан и Д. И. Менделеевым, к которому Витте обратился за консультацией. Благожелательный отзыв Менделеева имел решающее значение. Витте обещал финансовую поддержку, но высказал пожелание, чтобы Макаров в ближайшую навигацию побывал в полярном плавании.
Вскоре состоялось свидание Макарова с Менделеевым. Они договорились по всем вопросам и составили министру докладную записку, в которой подробно объяснялась цель постройки будущего ледокола
Макаров охотно принял предложение Витте относительно экспедиции в Карское море и в Сибирь и, получив от морского министерства отпуск, стал собираться в путь. Он предполагал отправиться в плавание на крейсере первого ранга «Минин», уже устаревшем как боевой корабль, но обшитом броней и обладавшем сильной машиной, что вполне подходило бы для плавания в арктических широтах. Однако морское министерство, подозрительно относившееся к любой «затее» Макарова, категорически отказалось предоставить для этой цели крейсер.
И все же в июне 1897 года Макаров отправился в путь. Ехал он через Швецию. Прибыв в Стокгольм, Макаров решил повидаться с крупнейшим знатоком полярных льдов профессором Норденшельдом. Норденшельд приветствовал идею создания мощного ледокола и подтвердил выводы Макарова об условиях образования полярных льдов.
— Я не вижу причин, — сказал Норденшельд Макарову, — почему было бы невозможно с помощью сильных ледоколов разбивать льды в Ледовитом океане.
Затем Макаров выехал в Норвегию, где он должен был сесть на пароход. В Гаммерфесте127 Макаров встретился с капитаном Отто Свердрупом, бывшим командиром нансеновского «Фрама». Оказалось, что Свердруп и есть капитан парохода «Лафотен», который отправляется в очередной рейс на Шпицберген. Макаров решил сходить на Шпицберген на «Лафонтене». В продолжение шести дней, находясь на «Лафонтене», Макаров неоднократно разговаривал со Свердрупом, который рассказывал, что ледяной покров Ледовитого океана, как ему неоднократно пришлось наблюдать, даже в начале лета не представляет собою сплошного поля, а состоит из отдельных островов большей или меньшей величины, и что вообще летние полярные льды по большей части весьма слабы. В доказательство Свердруп рассказал о том, как однажды «Фрам», имевший машину всего в 200 лошадиных сил, решил пробиваться сквозь льды и благополучно одолел пространство в 180 миль. И Макаров записал в своем дневнике, что он все более и более убеждается в полной возможности плаваний в Ледовитом океане, в особенности летом.
Вернувшись в Гаммерфест, Макаров застал ожидавший его пароход «Иоанн Кронштадтский», на котором он 14 июля 1897 года и отправился через Карское море к Енисею. По пути к «Иоанну Кронштадтскому» присоединилась целая флотилия английских судов, ежегодно доставлявшая грузы к Енисею.
Караван судов отправился из Вардэ 7 августа и, нигде по пути не встречая льдов, через четверо суток вошел в устье Енисея. Опыта плавания в ледовых условиях, как этого ему хотелось, Макаров по существу не получил, так как навигация 1897 пода в ледовом отношении была на редкость благоприятна. Однако сведения, собранные им от бывалых моряков об условиях плавания во льдах, были чрезвычайно ценны.
Когда «ледовое» плавание закончилось, Макаров сел в Гольчихе на пароход «Дельфин» и отправился вверх по Енисею. Он посетил Енисейск, затем Красноярск, потом по пути из Сибири побывал в Томске, Тобольске, Тюмени. Пользуясь случаем, Макаров всюду выступал с докладами о перспективе развития Северного морского пути и в связи с этим — о значении ледоколов. Местные купцы сочувственно относились к планам Макарова, но денег на постройку ледокола не дали.
Сибирская экспедиция продолжалась два с половиной месяца. 19 сентября 1897 года Макаров вернулся в Петербург.
Живой отклик, который повсюду нашли выступления Макарова, газетные статьи и заметки, частные разговоры — все это служило доказательством, что речь идет о действительно полезном и нужном для государства деле.
Мысль Макарова о возможности переброски с помощью ледоколов военного флота Северным морским путем в Тихий океан приобрела в связи с напряженной обстановкой на Дальнем Востоке особое значение. И Витте был настолько увлечен идеей Макарова, что впоследствии даже приписал себе инициативу самого дела. «В 1897г., а именно в конце этого года, был по моей инициативе заказан ледокол „Ермак“, — читаем мы в его мемуарах.
Предполагалось построить два ледокола. Но первоначально необходимо было убедиться, насколько правильными окажутся сделанные Макаровым расчеты. С этой целью решили построить пробный ледокол. Под председательством Макарова была создана комиссия для выработки технических условий, которым должен удовлетворять ледокол. В комиссию вошли Д. И. Менделеев, инженеры Янковский и Рунеберг, Ф. Ф. Врангель и другие. Среди членов комиссии не было ни одного полярника, а потому, по настоянию Макарова, был приглашен из Норвегии недавний его спутник в плавании на Шпицберген капитан Свердруп. Подробно обсудив технические условия, которым должен был удовлетворять будущий ледокол, комиссия предложила привлечь к участию в конкурсе три крупнейшие европейские судостроительные фирмы: немецкую «Шихау» в Эльбинге, датскую «Бурмейстер» в Копенгагене и английскую «Армстронг» в Ньюкасле128. Из присланных вскоре проектов лучшим оказался английский проект. Деньги на постройку фирма запросила не маленькие — 1 500 000 рублей, но обещала опустить ледокол на воду через десять месяцев. Помимо этого, фирма «Армстронг» предусматривала увеличение запасов угля на ледоколе сверх конкурсных условии с помощью спроектированного дополнительного бункера. Комиссия решила передать заказ фирме «Армстронг». На Макарова возлагалось заключение договора, наблюдение за постройкой и детальная разработка чертежей и спецификаций.
Дело было новое, и Макаров сознавал всю ответственность, которую он брал на себя, утверждая, что его детище сможет стать покорителем Арктики. Недругов во флоте было у него немало. Малейшая неудача, ничтожное упущение могли опорочить его идею, разрушить с таким трудам начатое дело. Желая обезопасить себя от неприятностей, Макаров установил самый жесткий контроль за работой верфи. Он был настолько требователен, что несколько раз дело доходило чуть не до разрыва. Но фирма, не желая упустить выгодный заказ, уступала справедливым требованиям адмирала. Хотя проектирование отдельных деталей было предоставлено заводу, тем не менее Макаров все главные чертежи просматривал лично.
Разумеется, корабль, которому предстояло прокладывать путь в тяжелых арктических льдах, должен был отличаться особой прочностью. Но принятые в кораблестроении нормы прочности не гарантировали корабль от повреждений и пробоин. Забота о непотопляемости корабля путем устройства в нем водонепроницаемых переборок была поэтому одной из самых насущных. При заключении контракта с заводом Армстронга было обусловлено, что, по требованию Макарова, все главные и второстепенные отделения будут опробованы заполнением их водою до уровня верхней палубы129.
Верфь выполняла все требования Макарова, понимая, что если с ее стапелей будет спущен первый в мире мощный ледокол, то это принесет ей не только славу, но и новые выгодные заказы.
При заключении договора Макаров добился права производить испытания ледокола в любой части Ледовитого океана. По условиям ледокол во время пробы можно было направлять на лед с полного хода.
В феврале 1898 года Макаров вторично отправился в Англию, чтобы следить за постройкой. Одновременно он воспользовался поездкой за границу, чтобы ознакомиться с работой и конструкцией наиболее примечательных ледоколов в Европе и Америке.
Когда на обратном пути Макаров вновь посетил Ньюкасл, он увидел, что огромное днище будущего ледокола уже выложено во всю длину, высоко вздымаются с обеих сторон шпангоуты130, подвозятся гигантские стальные плиты для обшивки корпуса. С молотком в руках он обошел все днище, проверяя качество и прочность креплений.
1 апреля 1898 года Макаров вернулся в Петербург и вступил в обязанности командира Практической эскадры. А лишь только устье Невы и Финский залив освободились от льда, на Большой Кронштадтский рейд вышла в полном составе практическая эскадра Балтийского моря под флагом вице-адмирала Макарова. Дел и забот на эскадре было много, но думы о ледоколе по-прежнему не покидали Макарова. Прежде всего надо было кому-то поручить наблюдение за постройкой ледокола, установить неусыпный надзор за точным соблюдением всех договорных условий. Перебрав в памяти всех хорошо известных ему моряков, пригодных для выполнения этой нелегкой задачи, Макаров остановился на капитане 2 ранга Михаиле Петровиче Васильеве131, энергичном, исполнительном моряке, на которою он мог положиться как на самого себя. По просьбе Макарова Васильев был назначен командиром строящегося ледокола и отправился в Ньюкасл.
Вскоре встал вопрос о названии корабля, и Макаров предложил назвать его «Добрыня Никитич», но в конце концов утвердили другое название — «Ермак». Предполагалось, что стальной корабль так же успешно пройдет через сибирские ледовые морские окраины, как удалось сделать это легендарному землепроходцу на суше.
Несмотря на занятость, Макаров все же находил время для исследовательской работы. Мысль о том, что ледокол при плавании во льдах может получить пробоину, ни на минуту не покидала адмирала, и проблема непотопляемости корабля встала перед ним с новой силой. Макаров заказал цинковую модель ледокола «Ермак» с точно такими же водонепроницаемыми отделениями, как и на строившемся «Ермаке». По желанию можно было любое отделение заполнить водой и наблюдать, как это будет влиять на крен и дифферент корабля132. В качестве бассейна, в котором можно было производить испытания модели, использовалась ванна, имевшаяся на флагманском корабле. Опыты дали крайне интересные результаты. Так, выяснилось, что даже в том случае, когда водой заполняются три главных кормовых отсека, корма держится достаточно высоко над водой и корабль не тонет. Насколько эти исследования были важны, свидетельствует случай с «Ермаком» во время первого его пробного плавания в Арктику. «Ермак» получил серьезную пробоину, и носовое его отделение наполнилось водой. Но благодаря водонепроницаемым переборкам ледокол продолжал плавание во льдах и совершил благополучно длительный переход от Шпицбергена до Ньюкасла.
В середине сентября эскадра закончила плавание, и Макаров снова отправился в Ньюкасл. Постройка подходила к концу. Подобранная для «Ермака» команда уже находилась на судне. Макаров побывал на ледоколе решительно всюду, проверил каждое крепление, исследовал прочность водонепроницаемых переборок, изоляцию. «Весь ледокол бородой обмел!» — добродушно шутили матросы. Макаров пользовался огромным уважением среди строителей ледокола — инженеров, мастеров и рабочих, с восхищением отзывавшихся о глубоких знаниях русского адмирала в кораблестроительном искусстве. Особенно их удивляла быстрота, с которой Макаров выходил из таких затруднений, перед которыми становились в тупик опытные английские инженеры.
17 октября 1898 года, на месяц позже обусловленного срока, в присутствии огромной толпы зрителей расцвеченный флагами «Ермак» стал медленно сползать со стапелей в воду. Спуск прошел благополучно.
Макаров не присутствовал при спуске. Только в декабре ему удалось отлучиться ненадолго из Петербурга в Ньюкасл. Началось испытание водонепроницаемых переборок на свободной воде. Отделения, в том числе котельное и машинное, наполнялись водой до уровня верхней палубы. Переборки выдержали испытания. После этого начались испытания корабля и механизмов. «Ермак» удовлетворил требованиям контракта, машины развили при пробе мощность в 11 960 индикаторных сил и дали ход в 15,9 узла133. Были испробованы и вспомогательные машины, установленные на случай аварии главных машин и отделенные от них переборками. Они дали скорость хода в 6,7 узла134.
Особенно интересовали судостроителей мореходные качества «Ермака». Когда свежий ветер развел значительную волну, «Ермак» вышел в открытое море. Плоскодонный, с наклонными бортами, без килей ледокол закачался так сильно, что пришлось вернуться в гавань.
Макаров предвидел, что корабль подобной конструкции будет подвержен качке, но все же не думал, что качка будет столь сильна. Чтобы уменьшить качку, Макаров предложил установить поперек корабля особую водяную цистерну (камеру)135. Но насколько такая камера будет подходить к конструкции «Ермака» и какие она должна иметь размеры, было еще неясно.
Опыты велись с моделью «Ермака» в опытном морском бассейне в Петербурге и показали, что цистерна действительно уменьшает размахи корабля. Когда настоящая цистерна была установлена на «Ермаке» и он в свежую погоду вторично вышел на пробу, все убедились, что качка стала значительно слабее. По указаниям Макарова на «Ермаке» было сделано еще множество других конструктивных улучшений и приспособлений.
Заводские испытания «Ермака» были закончены, и 20 февраля 1899 года состоялась приемка. Предстояло самое главное: померяться силами со льдами. Подняв торговый флаг, «Ермак» 21 февраля вышел в море. Путь лежал в родной Кронштадт. В Северном море порядком потрепало. «Ермак» тяжело зарывался в волну, но качка была сравнительно легкой: цистерна помогала. Миновав мыс Скаген, ледокол через пролив Большой Бельт вошел в Балтийское море.
Вечером 28 февраля, когда «Ермак» находился недалеко от Ревеля, вахтенный доложил, что видит впереди полоску льдов. Утром на другой день вошли в оплошные ледяные поля. Стоя на мостике, Макаров напряженно следил за схваткой «Ермака» с ледяной стихией. Еще в Ньюкасле до него дошли слухи, что нынче лед в Финском заливе очень тяжел. Такие сведения обязывали быть особенно внимательным и осторожным. Вначале лед легко уступал напору стального гиганта, шедшего со скоростью семи узлов. Но когда «Ермак» встретил на своем пути более толстый лед, продвижение замедлилось. Невдалеке от острова Гогланда «Ермак» принужден был остановиться. Дали задний ход, немного отошли и снова, полным ходом вперед, изо всей силы ударили в то же место. Но как ни бились, ничего не выходило. А ведь балтийские льды — не арктические. Что же будет в Арктике? — спрашивали себя все. Вспоминая об этом переходе, Макаров писал: «Все мы в это время были очень неопытны в деле ломки льда, и насколько было приятно новое впечатление хода по 7 узлов через толстые льды, настолько остановка ледокола произвела на всех тяжелое впечатление».
Чтобы выбраться из ледового плена, Макаров приказал накачать в носовое отделение воду. Расчет был такой: от тяжести воды нос осядет и обломает под собою лед; затем следует перекачать воду в кормовое отделение и дать полный ход назад, тогда нос будет освобожден и корабль сможет сдвинуться назад. Расчет Макарова оправдал себя. После перекачки воды «Ермак», к общей радости, действительно медленно пополз назад. Тогда отошли в сторону от труднопроходимого места и стали пробираться более легкими льдами, идя со скоростью шесть-семь узлов.
В Кронштадте в это время мало верили, что «Ермак», сокрушив лед, толщина которого в эту зиму была свыше метра, достигнет Большого Кронштадтского рейда. Но «Ермак», преодолевая сплошное ледяное поле, уверенно приближался к Кронштадту. По пути корабль встречали рыбаки, располагавшиеся на льду, как дома, — с будками, лошадьми, санями и собаками. Увидев ползущий во льдах пароход, люди бежали к нему и без устали кричали «ура».
К перекачиванию воды из носовой части в кормовую или с одного борта на другой приходилось прибегать неоднократно, так как ледокол часто застревал во льдах. Иногда, кроме этого, приходилось завозить ледовый якорь, закреплять его и затем подтягиваться на лебедке. Моряки быстро осваивали ледовое плавание. Сильные удары об лед, после которых «Ермак» часто останавливался, никого уже не беспокоили. Вода для перекачки была наготове. Быстро приступали к этой операции или завозили якорь и освобождали корабль. Прокладывали канал довольно медленно, идя со скоростью не более двух-трех узлов. Невдалеке от маяка Толбухин остановились, чтобы принять на борт лоцмана из деревни Лебяжье. Впервые в истории мореходной практики лоцман подъехал к борту корабля на лошади, запряженной в сани.
Вдали виднелся Кронштадт. Там уже заметили приближение ледокола. Быстро разнеслась по городу волнующая весть. Люди массами стали стекаться на набережную. Обыкновенно при заходе в гавань большого парохода ему помогают несколько буксиров. «Ермаку» приходилось действовать вполне самостоятельно, притом в совсем не изученных еще условиях. Никто не знал, насколько крепок лед вблизи берега, как станет он ломаться, возможно ли по льду подать конец на берег, не будет ли зажат ледокол в воротах при входе в гавань и т. д. Возможны были всякие неожиданности.
Встреча ледокола началась гораздо раньше, чем предполагал Макаров. Лишь только «Ермак» прошел Толбухинский маяк, расположенный невдалеке от Кронштадта, к ледоколу подбежали на лыжах солдаты и приветствовали его криками «ура». Еще более был удивлен Макаров, когда увидел, что навстречу «Ермаку» двигались по льду толпы народа, причем многие ехали на лошадях и даже на велосипедах. Люди торопились взглянуть на корабль, который смело и уверенно прокладывал себе дорогу во льдах.
Пришлось уменьшить ход, чтобы людям, окружившим корабль, не нужно было бежать. «Ермак» ломал лед с глухим треском, легко, без малейшего усилия. Его могучий нос мягко, как в масло, врезался в лед и подбирал его под корпус, не производя вокруг трещин. За кормой извивался неширокий водный канал, заполненный разбитыми кусками льда. Толпа все росла. Всем хотелось рассмотреть самого творца «Ермака», стоявшего на верхнем мостике и отдававшего приказания. А Макаров в эту торжественную минуту больше всего опасался, как бы не произошло беды: а что, если лед не выдержит тысячной толпы и обломится. Но все обошлось благополучно. Подходя к Купеческим воротам, «Ермак» стал салютовать. Белые клубы порохового дыма вылетали то с правого, то с левого его борта. С расположенного на краю Купеческой гавани форта грянуло «ура». С «Ермака» отвечали тем же. С броненосца «Пересвет», стоявшего на швартовах у стоянки, доносились звуки духового оркестра, исполнявшего марш. Кронштадтская газета «Котлин» на следующий день поместила статью своего корреспондента. «…Все единодушно приветствовали новый блестящий подвиг человеческого ума и энергии, — писал корреспондент. — В каждом из присутствующих невольно поднималось чувство гордости за нас, русских, что из нашей среды нашлись люди, не только способные делать теоретические выводы, но на деле доказывать и подтверждать идеи, открывающие новые горизонты… „Ермак“ уже не мечта, а совершившийся факт. Зрелище, увиденное нами вчера, было поистине грандиозное, о котором на всю жизнь сохранятся воспоминания».
После этой первой попытки получить от правительства средства на строительство ледокола Макаров решил действовать иным путем. Вскоре он добился разрешений прочесть доклад в конференц-зале Академии наук академикам, профессорам и инженерам на тему о постройке мощного ледокола для плавания к устьям Оби и Енисея и в Финском заливе. В своем докладе Макаров только вскользь коснулся идеи достижения полюса, но зато подробно остановился на метеорологических, магнитных и других научных наблюдениях, которые можно вести в Северном Ледовитом океане при наличии ледокола, что вызвало большой интерес у ученых и прежде всего у присутствовавшего на докладе профессора Д. И. Менделеева.
Лекция Макарова имела успех. Почувствовав некоторую почву под ногами, он решил действовать смелее, искать поддержки в широких кругах общества. 30 мая 1898 года в Мраморном дворце состоялось экстренное заседание Географического общества, на котором Макаров повторил свой доклад. Послушать адмирала явились ученые, инженеры, офицеры, писатели, моряки военного и торгового флотов, представители печати. Для большей убедительности Макаров иллюстрировал лекцию картами, чертежами, картинами и моделями ледоколов. Со вступительным словом выступил Ф. Ф. Врангель, который ознакомил аудиторию с историей полярных исследований и природой Ледовитого океана. Сам же Макаров рассказал о там, действительно ли успехи техники дают возможность пробраться в северные широты не только на собаках, но и при помощи сильных машин, которыми человечество располагает для своих нужд.
«К северному полюсу — напролом!» Так Макаров назвал свою лекцию. «Дело ледоколов, — говорил он, — то есть таких пароходов, которые ломают лед, есть дело новое. Однако то, что мысль новая, не может еще служить доказательством, что эта мысль неверная. Нужно считаться с цифрами, взвесить все, что дала техника в этом отношении, и тогда только решить вопрос — действительно ли льды Ледовитого океана могут быть взламываемы или же техника не доросла еще до этого?»
Затем Макаров отметил, что «дело ледоколов» зародилось в России. Позже, правда, другие нации опередили Россию, «но, может быть, — оказал он, — мы опять сумеем опередить их, если примемся за дело».
Первым человеком, который предложил бороться со льдам силой самих судов, был Петр I. Еще во время осады Выборга в 1710 году он приказал трем кораблям русской эскадры — «Лизет», «Дегасу» и «Фениксу» — пробиваться к уносимым в море другим кораблям, чтобы спасти их, а сам в течение всей ночи испытывал всевозможные способы борьбы со льдом.
Макаров напомнил в своей лекции и о кронштадтском купце Бритневе, вплоть до глубокой осени поддерживавшем пароходные рейсы между Кронштадтом и Ораниенбаумом. Желая продлить навигацию хотя бы на несколько дней, Бритнев построил пароход, носовая часть которого была устроена так, чтобы пароход с хода мог влезать на льдины и продавливать их своею тяжестью. Этот пароход сделал то, что невозможно было сделать никакими иными средствами: пароходное сообщение между Кронштадтом и материком удалось продлить на несколько недель. А через год Бритнев по собственным чертежам построил еще более усовершенствованный ледокол. Однако идея Бритнева не привлекла тогда внимания.
В 1871 году по всей Европе установилась чрезвычайно суровая зима. Не замерзавшие ранее порты покрылись льдом. В Гамбурге мороз в течение одной ночи оковал порт настолько сильно, что стоявшие у причалов пароходы вмерзли в лед. Это застало всех врасплох. Торговые кампании несли огромные убытки. Тут-то гамбургские моряки, поддерживавшие рейсы с Кронштадтом, вспомнили о ледоколах Бритнева. В ту же зиму немецкие инженеры отправились в Кронштадт, чтобы на месте изучить конструкцию ледокольчиков Бритнева. И вскоре по типу бритневских самодельных ледоколов в Гамбурге был построен более мощный ледокольный пароход, с помощью которого навигация в Гамбургском порту поддерживалась круглый год.
Вскоре ледоколы появляются почти во всех портах Балтийского и Северного морей, где они оказывают судам незаменимую помощь. Россия также строит ледоколы, но уже по типу гамбургских. Они появляются в Ревеле, Николаеве и Владивостоке. Из Европы эта идея перекочевывает в Америку, на Великие озера, и в Канаду. Такова была судьба изобретения скромного кронштадтского купца Бритнева.
В своей лекции в Мраморном дворце Макаров рассказал не только об изобретении Бритнева, но и о ледоколах того времени, плававших на озере Мичиган. Он приводил массу фактов, примеров и цифр и доказывал, что России необходимо иметь мощные ледоколы.
Постройка больших ледоколов, говорил Макаров, вызывается как потребностями науки, так и практическими целями. «Самой природой Россия поставлена в исключительные условия. Почти все ее моря замерзают зимой, а Ледовитый океан покрыт льдом и в летнее время. Ни одна нация не заинтересована в ледоколах столько, сколько Россия. Природа заковала наши моря льдами, но техника даст теперь огромные средства, и надо признать, что в настоящее время ледяной покров не представляет более непреодолимого препятствия к судоходству».
Горячий сторонник планомерного изучения наших полярных окраин, Макаров утверждал, что ни дальнейшее изучение отдаленных районов Арктики, ни, в частности, плавание в Карском море немыслимы без деятельной помощи мощного ледокола. Увлечение Макарова идеей ледокола было настолько велико, что он вначале доказывал возможность достичь на ледоколе даже Северного полюса, идя «напролом». Как военный моряк, Макаров прекрасно сознавал также всю важность для России освоения морского пути из Кронштадта в дальневосточные порты через северные моря. А без помощи мощных ледоколов этот путь был невозможен.
В своем докладе Макаров поставил три проблемы:
1. Исследование всего Ледовитого океана, огромные пространства которого не только не были изучены, но даже ни разу еще не посещались путешественниками.
2. Открытие регулярного грузового пароходного сообщения с Обью и Енисеем в летнее время.
3. Открытие регулярного грузового пароходного сообщения в зимнее время между русскими портами в Балтийском море, включая и Петербург.
Макаров считал, что с помощью двух ледоколов по 6000 тонн водоизмещением каждый и с машинами по 10 000 лошадиных сил все три цели могут быть достигнуты.
Лекция Макарова имела большой успех. Он привлек, наконец, внимание к своему проекту не только широких Кругов общественности, но и, что было очень важно, правительственных кругов. В петербургских и провинциальных газетах были напечатаны подробные отчеты о лекции. Она была издана отдельной брошюрой, что еще больше способствовало популяризации дела. Доброжелатели Макарова стали присылать ему сочувственные письма. Один из корреспондентов предложил организовать всенародную подписку на постройку ледокола. По просьбе членов Географического общества и Кронштадтского морского собрания лекция была повторена в этих учреждениях. Макаров торжествовал. Но до практического осуществления проекта было еще далеко.
Проектом Макарова заинтересовался министр финансов Витте, который сразу понял, что осуществление этого проекта сулит большие выгоды морской торговле. Проект Макарова был поддержан и Д. И. Менделеевым, к которому Витте обратился за консультацией. Благожелательный отзыв Менделеева имел решающее значение. Витте обещал финансовую поддержку, но высказал пожелание, чтобы Макаров в ближайшую навигацию побывал в полярном плавании.
Вскоре состоялось свидание Макарова с Менделеевым. Они договорились по всем вопросам и составили министру докладную записку, в которой подробно объяснялась цель постройки будущего ледокола
Макаров охотно принял предложение Витте относительно экспедиции в Карское море и в Сибирь и, получив от морского министерства отпуск, стал собираться в путь. Он предполагал отправиться в плавание на крейсере первого ранга «Минин», уже устаревшем как боевой корабль, но обшитом броней и обладавшем сильной машиной, что вполне подходило бы для плавания в арктических широтах. Однако морское министерство, подозрительно относившееся к любой «затее» Макарова, категорически отказалось предоставить для этой цели крейсер.
И все же в июне 1897 года Макаров отправился в путь. Ехал он через Швецию. Прибыв в Стокгольм, Макаров решил повидаться с крупнейшим знатоком полярных льдов профессором Норденшельдом. Норденшельд приветствовал идею создания мощного ледокола и подтвердил выводы Макарова об условиях образования полярных льдов.
— Я не вижу причин, — сказал Норденшельд Макарову, — почему было бы невозможно с помощью сильных ледоколов разбивать льды в Ледовитом океане.
Затем Макаров выехал в Норвегию, где он должен был сесть на пароход. В Гаммерфесте127 Макаров встретился с капитаном Отто Свердрупом, бывшим командиром нансеновского «Фрама». Оказалось, что Свердруп и есть капитан парохода «Лафотен», который отправляется в очередной рейс на Шпицберген. Макаров решил сходить на Шпицберген на «Лафонтене». В продолжение шести дней, находясь на «Лафонтене», Макаров неоднократно разговаривал со Свердрупом, который рассказывал, что ледяной покров Ледовитого океана, как ему неоднократно пришлось наблюдать, даже в начале лета не представляет собою сплошного поля, а состоит из отдельных островов большей или меньшей величины, и что вообще летние полярные льды по большей части весьма слабы. В доказательство Свердруп рассказал о том, как однажды «Фрам», имевший машину всего в 200 лошадиных сил, решил пробиваться сквозь льды и благополучно одолел пространство в 180 миль. И Макаров записал в своем дневнике, что он все более и более убеждается в полной возможности плаваний в Ледовитом океане, в особенности летом.
Вернувшись в Гаммерфест, Макаров застал ожидавший его пароход «Иоанн Кронштадтский», на котором он 14 июля 1897 года и отправился через Карское море к Енисею. По пути к «Иоанну Кронштадтскому» присоединилась целая флотилия английских судов, ежегодно доставлявшая грузы к Енисею.
Караван судов отправился из Вардэ 7 августа и, нигде по пути не встречая льдов, через четверо суток вошел в устье Енисея. Опыта плавания в ледовых условиях, как этого ему хотелось, Макаров по существу не получил, так как навигация 1897 пода в ледовом отношении была на редкость благоприятна. Однако сведения, собранные им от бывалых моряков об условиях плавания во льдах, были чрезвычайно ценны.
Когда «ледовое» плавание закончилось, Макаров сел в Гольчихе на пароход «Дельфин» и отправился вверх по Енисею. Он посетил Енисейск, затем Красноярск, потом по пути из Сибири побывал в Томске, Тобольске, Тюмени. Пользуясь случаем, Макаров всюду выступал с докладами о перспективе развития Северного морского пути и в связи с этим — о значении ледоколов. Местные купцы сочувственно относились к планам Макарова, но денег на постройку ледокола не дали.
Сибирская экспедиция продолжалась два с половиной месяца. 19 сентября 1897 года Макаров вернулся в Петербург.
Живой отклик, который повсюду нашли выступления Макарова, газетные статьи и заметки, частные разговоры — все это служило доказательством, что речь идет о действительно полезном и нужном для государства деле.
Мысль Макарова о возможности переброски с помощью ледоколов военного флота Северным морским путем в Тихий океан приобрела в связи с напряженной обстановкой на Дальнем Востоке особое значение. И Витте был настолько увлечен идеей Макарова, что впоследствии даже приписал себе инициативу самого дела. «В 1897г., а именно в конце этого года, был по моей инициативе заказан ледокол „Ермак“, — читаем мы в его мемуарах.
Предполагалось построить два ледокола. Но первоначально необходимо было убедиться, насколько правильными окажутся сделанные Макаровым расчеты. С этой целью решили построить пробный ледокол. Под председательством Макарова была создана комиссия для выработки технических условий, которым должен удовлетворять ледокол. В комиссию вошли Д. И. Менделеев, инженеры Янковский и Рунеберг, Ф. Ф. Врангель и другие. Среди членов комиссии не было ни одного полярника, а потому, по настоянию Макарова, был приглашен из Норвегии недавний его спутник в плавании на Шпицберген капитан Свердруп. Подробно обсудив технические условия, которым должен был удовлетворять будущий ледокол, комиссия предложила привлечь к участию в конкурсе три крупнейшие европейские судостроительные фирмы: немецкую «Шихау» в Эльбинге, датскую «Бурмейстер» в Копенгагене и английскую «Армстронг» в Ньюкасле128. Из присланных вскоре проектов лучшим оказался английский проект. Деньги на постройку фирма запросила не маленькие — 1 500 000 рублей, но обещала опустить ледокол на воду через десять месяцев. Помимо этого, фирма «Армстронг» предусматривала увеличение запасов угля на ледоколе сверх конкурсных условии с помощью спроектированного дополнительного бункера. Комиссия решила передать заказ фирме «Армстронг». На Макарова возлагалось заключение договора, наблюдение за постройкой и детальная разработка чертежей и спецификаций.
Дело было новое, и Макаров сознавал всю ответственность, которую он брал на себя, утверждая, что его детище сможет стать покорителем Арктики. Недругов во флоте было у него немало. Малейшая неудача, ничтожное упущение могли опорочить его идею, разрушить с таким трудам начатое дело. Желая обезопасить себя от неприятностей, Макаров установил самый жесткий контроль за работой верфи. Он был настолько требователен, что несколько раз дело доходило чуть не до разрыва. Но фирма, не желая упустить выгодный заказ, уступала справедливым требованиям адмирала. Хотя проектирование отдельных деталей было предоставлено заводу, тем не менее Макаров все главные чертежи просматривал лично.
Разумеется, корабль, которому предстояло прокладывать путь в тяжелых арктических льдах, должен был отличаться особой прочностью. Но принятые в кораблестроении нормы прочности не гарантировали корабль от повреждений и пробоин. Забота о непотопляемости корабля путем устройства в нем водонепроницаемых переборок была поэтому одной из самых насущных. При заключении контракта с заводом Армстронга было обусловлено, что, по требованию Макарова, все главные и второстепенные отделения будут опробованы заполнением их водою до уровня верхней палубы129.
Верфь выполняла все требования Макарова, понимая, что если с ее стапелей будет спущен первый в мире мощный ледокол, то это принесет ей не только славу, но и новые выгодные заказы.
При заключении договора Макаров добился права производить испытания ледокола в любой части Ледовитого океана. По условиям ледокол во время пробы можно было направлять на лед с полного хода.
В феврале 1898 года Макаров вторично отправился в Англию, чтобы следить за постройкой. Одновременно он воспользовался поездкой за границу, чтобы ознакомиться с работой и конструкцией наиболее примечательных ледоколов в Европе и Америке.
Когда на обратном пути Макаров вновь посетил Ньюкасл, он увидел, что огромное днище будущего ледокола уже выложено во всю длину, высоко вздымаются с обеих сторон шпангоуты130, подвозятся гигантские стальные плиты для обшивки корпуса. С молотком в руках он обошел все днище, проверяя качество и прочность креплений.
1 апреля 1898 года Макаров вернулся в Петербург и вступил в обязанности командира Практической эскадры. А лишь только устье Невы и Финский залив освободились от льда, на Большой Кронштадтский рейд вышла в полном составе практическая эскадра Балтийского моря под флагом вице-адмирала Макарова. Дел и забот на эскадре было много, но думы о ледоколе по-прежнему не покидали Макарова. Прежде всего надо было кому-то поручить наблюдение за постройкой ледокола, установить неусыпный надзор за точным соблюдением всех договорных условий. Перебрав в памяти всех хорошо известных ему моряков, пригодных для выполнения этой нелегкой задачи, Макаров остановился на капитане 2 ранга Михаиле Петровиче Васильеве131, энергичном, исполнительном моряке, на которою он мог положиться как на самого себя. По просьбе Макарова Васильев был назначен командиром строящегося ледокола и отправился в Ньюкасл.
Вскоре встал вопрос о названии корабля, и Макаров предложил назвать его «Добрыня Никитич», но в конце концов утвердили другое название — «Ермак». Предполагалось, что стальной корабль так же успешно пройдет через сибирские ледовые морские окраины, как удалось сделать это легендарному землепроходцу на суше.
Несмотря на занятость, Макаров все же находил время для исследовательской работы. Мысль о том, что ледокол при плавании во льдах может получить пробоину, ни на минуту не покидала адмирала, и проблема непотопляемости корабля встала перед ним с новой силой. Макаров заказал цинковую модель ледокола «Ермак» с точно такими же водонепроницаемыми отделениями, как и на строившемся «Ермаке». По желанию можно было любое отделение заполнить водой и наблюдать, как это будет влиять на крен и дифферент корабля132. В качестве бассейна, в котором можно было производить испытания модели, использовалась ванна, имевшаяся на флагманском корабле. Опыты дали крайне интересные результаты. Так, выяснилось, что даже в том случае, когда водой заполняются три главных кормовых отсека, корма держится достаточно высоко над водой и корабль не тонет. Насколько эти исследования были важны, свидетельствует случай с «Ермаком» во время первого его пробного плавания в Арктику. «Ермак» получил серьезную пробоину, и носовое его отделение наполнилось водой. Но благодаря водонепроницаемым переборкам ледокол продолжал плавание во льдах и совершил благополучно длительный переход от Шпицбергена до Ньюкасла.
В середине сентября эскадра закончила плавание, и Макаров снова отправился в Ньюкасл. Постройка подходила к концу. Подобранная для «Ермака» команда уже находилась на судне. Макаров побывал на ледоколе решительно всюду, проверил каждое крепление, исследовал прочность водонепроницаемых переборок, изоляцию. «Весь ледокол бородой обмел!» — добродушно шутили матросы. Макаров пользовался огромным уважением среди строителей ледокола — инженеров, мастеров и рабочих, с восхищением отзывавшихся о глубоких знаниях русского адмирала в кораблестроительном искусстве. Особенно их удивляла быстрота, с которой Макаров выходил из таких затруднений, перед которыми становились в тупик опытные английские инженеры.
17 октября 1898 года, на месяц позже обусловленного срока, в присутствии огромной толпы зрителей расцвеченный флагами «Ермак» стал медленно сползать со стапелей в воду. Спуск прошел благополучно.
Макаров не присутствовал при спуске. Только в декабре ему удалось отлучиться ненадолго из Петербурга в Ньюкасл. Началось испытание водонепроницаемых переборок на свободной воде. Отделения, в том числе котельное и машинное, наполнялись водой до уровня верхней палубы. Переборки выдержали испытания. После этого начались испытания корабля и механизмов. «Ермак» удовлетворил требованиям контракта, машины развили при пробе мощность в 11 960 индикаторных сил и дали ход в 15,9 узла133. Были испробованы и вспомогательные машины, установленные на случай аварии главных машин и отделенные от них переборками. Они дали скорость хода в 6,7 узла134.
Особенно интересовали судостроителей мореходные качества «Ермака». Когда свежий ветер развел значительную волну, «Ермак» вышел в открытое море. Плоскодонный, с наклонными бортами, без килей ледокол закачался так сильно, что пришлось вернуться в гавань.
Макаров предвидел, что корабль подобной конструкции будет подвержен качке, но все же не думал, что качка будет столь сильна. Чтобы уменьшить качку, Макаров предложил установить поперек корабля особую водяную цистерну (камеру)135. Но насколько такая камера будет подходить к конструкции «Ермака» и какие она должна иметь размеры, было еще неясно.
Опыты велись с моделью «Ермака» в опытном морском бассейне в Петербурге и показали, что цистерна действительно уменьшает размахи корабля. Когда настоящая цистерна была установлена на «Ермаке» и он в свежую погоду вторично вышел на пробу, все убедились, что качка стала значительно слабее. По указаниям Макарова на «Ермаке» было сделано еще множество других конструктивных улучшений и приспособлений.
Заводские испытания «Ермака» были закончены, и 20 февраля 1899 года состоялась приемка. Предстояло самое главное: померяться силами со льдами. Подняв торговый флаг, «Ермак» 21 февраля вышел в море. Путь лежал в родной Кронштадт. В Северном море порядком потрепало. «Ермак» тяжело зарывался в волну, но качка была сравнительно легкой: цистерна помогала. Миновав мыс Скаген, ледокол через пролив Большой Бельт вошел в Балтийское море.
Вечером 28 февраля, когда «Ермак» находился недалеко от Ревеля, вахтенный доложил, что видит впереди полоску льдов. Утром на другой день вошли в оплошные ледяные поля. Стоя на мостике, Макаров напряженно следил за схваткой «Ермака» с ледяной стихией. Еще в Ньюкасле до него дошли слухи, что нынче лед в Финском заливе очень тяжел. Такие сведения обязывали быть особенно внимательным и осторожным. Вначале лед легко уступал напору стального гиганта, шедшего со скоростью семи узлов. Но когда «Ермак» встретил на своем пути более толстый лед, продвижение замедлилось. Невдалеке от острова Гогланда «Ермак» принужден был остановиться. Дали задний ход, немного отошли и снова, полным ходом вперед, изо всей силы ударили в то же место. Но как ни бились, ничего не выходило. А ведь балтийские льды — не арктические. Что же будет в Арктике? — спрашивали себя все. Вспоминая об этом переходе, Макаров писал: «Все мы в это время были очень неопытны в деле ломки льда, и насколько было приятно новое впечатление хода по 7 узлов через толстые льды, настолько остановка ледокола произвела на всех тяжелое впечатление».
Чтобы выбраться из ледового плена, Макаров приказал накачать в носовое отделение воду. Расчет был такой: от тяжести воды нос осядет и обломает под собою лед; затем следует перекачать воду в кормовое отделение и дать полный ход назад, тогда нос будет освобожден и корабль сможет сдвинуться назад. Расчет Макарова оправдал себя. После перекачки воды «Ермак», к общей радости, действительно медленно пополз назад. Тогда отошли в сторону от труднопроходимого места и стали пробираться более легкими льдами, идя со скоростью шесть-семь узлов.
В Кронштадте в это время мало верили, что «Ермак», сокрушив лед, толщина которого в эту зиму была свыше метра, достигнет Большого Кронштадтского рейда. Но «Ермак», преодолевая сплошное ледяное поле, уверенно приближался к Кронштадту. По пути корабль встречали рыбаки, располагавшиеся на льду, как дома, — с будками, лошадьми, санями и собаками. Увидев ползущий во льдах пароход, люди бежали к нему и без устали кричали «ура».
К перекачиванию воды из носовой части в кормовую или с одного борта на другой приходилось прибегать неоднократно, так как ледокол часто застревал во льдах. Иногда, кроме этого, приходилось завозить ледовый якорь, закреплять его и затем подтягиваться на лебедке. Моряки быстро осваивали ледовое плавание. Сильные удары об лед, после которых «Ермак» часто останавливался, никого уже не беспокоили. Вода для перекачки была наготове. Быстро приступали к этой операции или завозили якорь и освобождали корабль. Прокладывали канал довольно медленно, идя со скоростью не более двух-трех узлов. Невдалеке от маяка Толбухин остановились, чтобы принять на борт лоцмана из деревни Лебяжье. Впервые в истории мореходной практики лоцман подъехал к борту корабля на лошади, запряженной в сани.
Вдали виднелся Кронштадт. Там уже заметили приближение ледокола. Быстро разнеслась по городу волнующая весть. Люди массами стали стекаться на набережную. Обыкновенно при заходе в гавань большого парохода ему помогают несколько буксиров. «Ермаку» приходилось действовать вполне самостоятельно, притом в совсем не изученных еще условиях. Никто не знал, насколько крепок лед вблизи берега, как станет он ломаться, возможно ли по льду подать конец на берег, не будет ли зажат ледокол в воротах при входе в гавань и т. д. Возможны были всякие неожиданности.
Встреча ледокола началась гораздо раньше, чем предполагал Макаров. Лишь только «Ермак» прошел Толбухинский маяк, расположенный невдалеке от Кронштадта, к ледоколу подбежали на лыжах солдаты и приветствовали его криками «ура». Еще более был удивлен Макаров, когда увидел, что навстречу «Ермаку» двигались по льду толпы народа, причем многие ехали на лошадях и даже на велосипедах. Люди торопились взглянуть на корабль, который смело и уверенно прокладывал себе дорогу во льдах.
Пришлось уменьшить ход, чтобы людям, окружившим корабль, не нужно было бежать. «Ермак» ломал лед с глухим треском, легко, без малейшего усилия. Его могучий нос мягко, как в масло, врезался в лед и подбирал его под корпус, не производя вокруг трещин. За кормой извивался неширокий водный канал, заполненный разбитыми кусками льда. Толпа все росла. Всем хотелось рассмотреть самого творца «Ермака», стоявшего на верхнем мостике и отдававшего приказания. А Макаров в эту торжественную минуту больше всего опасался, как бы не произошло беды: а что, если лед не выдержит тысячной толпы и обломится. Но все обошлось благополучно. Подходя к Купеческим воротам, «Ермак» стал салютовать. Белые клубы порохового дыма вылетали то с правого, то с левого его борта. С расположенного на краю Купеческой гавани форта грянуло «ура». С «Ермака» отвечали тем же. С броненосца «Пересвет», стоявшего на швартовах у стоянки, доносились звуки духового оркестра, исполнявшего марш. Кронштадтская газета «Котлин» на следующий день поместила статью своего корреспондента. «…Все единодушно приветствовали новый блестящий подвиг человеческого ума и энергии, — писал корреспондент. — В каждом из присутствующих невольно поднималось чувство гордости за нас, русских, что из нашей среды нашлись люди, не только способные делать теоретические выводы, но на деле доказывать и подтверждать идеи, открывающие новые горизонты… „Ермак“ уже не мечта, а совершившийся факт. Зрелище, увиденное нами вчера, было поистине грандиозное, о котором на всю жизнь сохранятся воспоминания».