-Мать умерла от чумы, когда мне было пять лет.
-Это в тот год, когда половодьем снесло старый Дубернский мост?
-Да, ваша милость. В тот самый год.
-Эпидемия действительно была страшная... - пробормотал мастер Годар под нос и опять спросил, - А отец - что с ним?
-Я не знаю, как его зовут, и где он.
-Н-да, старая история. Бурный романчик, неожиданная разлука, любимый скрывается в клубах пыли, а бедная девушка остается с животом.
Элиот почувствовал, как лицо его наливается кровью.
-Не говорите так! - крикнул он, - Мой отец был благородным дворянином!
Его глаза натолкнулись на жесткий взгляд хозяина, и тут же волна негодования внутри него сломалась, и расползлась тихой лужицей.
-Очень вероятно, что твой отец и был дворянином, - насмешливо сказал мастер Годар, - Именно сие высокое сословие более других склонно к подобным шалостям.
Элиот не нашелся, что ответить, а мастер Годар продолжал, как ни в чем не бывало:
-Возьму тебя курьером. Будешь получать жалованье: двадцать коронеров в год. Одежда и еда тоже за мной. Цвет волос придется сменить, если не хочешь в другой раз попасть в рудники. Эта седая прядь слева слишком заметна. Теперь иди.
Когда Элиот вышел, мастер Годар покачал головой, и сказал ворчливо:
-Укрывательство преступника... лишение носа с последующей конфискацией имущества... Хотел бы я знать, зачем мне всё это нужно?
II
Так началась жизнь Элиота на службе у Рэмода Годара. Он и раньше догадывался, что ремесло хозяина связано с медициной, а вскоре ему пришлось убедиться в верности своего предположения. До полудня лекарь успел принять человек десять посетителей. Не проходило и четверти часа, чтобы у дома мастера Годара не остановилась раззолоченая карета, из которой появлялся то чиновник с сухим, как у кузнечика лицом, то высокородный господин в алом корзно, то бородатый купец в сопровождении тумбообразной супруги. Некоторых Элиот не раз встречал на улицах Терцении. Там они отгораживались от всего остального мира свитами из слуг и телохранителей, грудами шуршащей парчи и той особой спесью, которая присуща только богачам. Элиоту всегда казалось, что богачи - существа особого рода, живущие своей, скрытой от чужих глаз, жизнью. Но в это утро его вера в их исключительность была подорвана. Он видел, как преображаются сильные мира сего, попадая в дом лекаря. У чиновника с лицом кузнечика дрожала челюсть, и он часто-часто мигал совиными глазками. Господин в алом корзно суетился и мелко хихикал. Купец и его супруга злобно шипели друг на друга, как два растревоженных гусака. Ни в ком из них и намека не было на обычную для богачей спесь. Всё что угодно - только не спесь.
Звезда мастера Годара стояла высоко: он предлагал людям самый выгодный в мире товар - их здоровье. Всем нужен был лекарь - всем, без исключения! Элиот понял это, когда увидел входящие в гостинную фигуры, с ног до головы замотанные в черное. Даже Око Ангела не могло обойтись без услуг мастера Годара.
Вообще-то, мастеров в Терцении было пруд пруди: любой глава семейства мог претендовать на этот титул. Но Рэмод Годар семьи не имел: мастером его называли исключительно из уважения. У него были постоянные клиенты, и зарабатывал он большие деньги. Вместе с тем, он одевался довольно скромно, насколько подобает горожанину среднего достатка. Чаще всего на нем можно было видеть черный камзол с коротким плащом и штаны из хлопковой ткани. Башмаки его не отличались изяществом, но зато были крепки и удобны, а широкополая шляпа надежно укрывала от дождя. И никаких тебе украшений - ни бахромы, ни кружев, на которые так падки столичные жители. Облик мастера Годара дополнял потертый саквояж, с которым он почти никогда не расставался. Посмотришь на такого мельком, и решишь, что перед тобой школьный учитель, в лучшем случае - скриба. И будешь долго хлопать себя по ляжкам и ахать, узнав, что в окна его дома вставлены витражи работы Богараули, а стены украшают бардахские ковры и клинки грабенских мастеров. Любовь к искусству была слабостью мастера Годара. Во всем остальном его быт подчинялся суровой целесообразности. Иной на его месте завел бы десяток лакеев и личного цирюльника в придачу, а этот обходился лишь экономкой и дворником. С недавних пор, правда, у него появился еще и курьер.
Лекарь был человеком, необыкновенным во всех отношениях. Он избегал есть мясо, разминал по утрам суставы и бегал по городским улицам, словно мальчишка-водонос. По его словам, человек должен всегда содержать себя в порядке и чистоте, ибо именно этим он и возвышается над рычащими и мычащими. Элиоту его привычки казались странными. Пусть сначала попробует внушить полуголодному крестьянину с надорванной от вечных трудов спиной, что поститься и бегать по утрам полезно для здоровья.
На любой случай у мастера Годара всегда было припасено свое собственное мнение. Откровенность мало кому нравится. А поскольку мнение лекаря частенько бывало сдобрено изрядной долей сарказма, стоило ли удивляться, что недобрая слава волочилась за ним, как крокодилий хвост? "Вольнодумец, каких еще поискать!" - отзывались о нем при дворе, что, впрочем, не мешало тем же самым людям записываться к нему на прием. Элиот осуждал прямоту хозяина. Жизнь приучила его скрывать свои мысли, и, если надо, присоединять свой голос к общему хору. Хозяин же никогда не сливался с толпой, он предпочитал держаться особняком. "Если ты уверен в своей правоте, - как-то бросил он Элиоту, походя, - почему ты должен кого-то бояться?". Впрочем, он мог позволить себе оставаться самим собой - ведь он был богат. Надо сказать, что деньги лекарь тоже тратил глупо. Большие средства у него уходили на поддержку бедных студиозусов и госпиталя святой Мерайны. Уважающий себя человек не станет заниматься благотворительностью - это удел вдов и старых дев. Ко второй статье расходов книгам, - Элиот относился более благосклонно. Мастеру Годару их привозили целыми грудами - из самых разных земель. Но и тут он никогда не торговался; букинисты, зная его слабость, драли с него тройную цену. Наконец, мастер Годар очень ценил вещи из Старого Мира. Элиот понимал еще, когда хозяин покупал какой-нибудь гобелен, или вечный нож. Но на что может сгодиться стекляшка с металлическими проводками внутри? Правильно: ни на что. Но мастер Годар без лишних разговоров выкладывал деньги и за стекляшку, и за металлический циллиндрик, пупырчатый с одного конца. Купец, сбывший залежалый товар, радостно скалил зубы, а Элиот только вздыхал, глядя, как бездарно пропадают деньги. Весь подвал под домом был забит этими странными предметами, о назначении которых лекарь мог только догадываться. Тем не менее, он любил проводить в окружении своих сокровищ свободные часы, и чем он там занимается - было неизвестно. Однажды Элиот видел, как мастер Годар вышел из подвала с какими-то дикими, горящими глазами, ничего не замечая вокруг, натыкаясь на мебель и бормоча под нос странные слова. После этого он заперся в своем кабинете и не высовывался оттуда до самого вечера. Орозия, которая поднялась наверх, чтобы пригласить хозяина к обеденному столу, вернулась злая и растрепанная.
-Вот уеду к тетке в деревню, тогда вы у меня попляшете, ваша ученость! грозила она пухлым кулачком в потолок, - Это же надо: послать меня ко всем чертям!
И она возмущенно гремела кастрюлями. Элиот беззаботно уничтожал свой обед. Он давно привык к ежедневным обещаниям экономки бросить нерадивого хозяина и знал, что никогда они не будут выполнены. Орозия вела затяжную и безнадежную войну с расточительностью лекаря, но тот попросту не обращал внимания на ее упреки. Для Элиота это тоже было в новинку: он еще не видел, чтобы хозяева позволяли слугам вести себя так вызывающе. Что касается Орозии, то она, наверное, искренне верила, что без нее непрактичный мастер Годар давно бы зачах, как фикус, который перестали поливать. Через нее велись хозяйственные дела, и надо отдать ей должное - велись хорошо. В доме Орозия выполняла все женские работы: вела бухгалтерию, ходила на рынок, готовила и убирала в комнатах. Мать ее была маркитанткой и Орозия в молодости занималась тем же. Эта профессия на всю жизнь выработала в ней железную хватку и несгибаемую волю. В силу своего веселого нрава и темперамента, экономка пользовалась у мужчин большим успехом. Элиоту не раз доводилось видеть этих обремененных семействами господ, прикрывающих плащами лица, когда они осторожно пробирались через дворик в комнату Орозии. Впрочем, она меняла их с завидным постоянством: раз в две недели. Вместе с тем, женщина эта была крайне набожна. В дни великих праздников она с утра до вечера била поклоны в храме святой Мерайны - Орозия полагала, что она, как никто другой из небожителей сможет понять и простить ее грехи.
Третьим обитателем дома был Аршан - угрюмый мужик, носивший деревенскую одежду. Это придавало ему вид крестьянина, который приехал в город на ярмарку. Он был и дворник, и сторож, и истопник одновременно, а если надо, мог починить прохудившуюся крышу или поменять гнилую половицу. С Элиотом он никогда не заговаривал первым, а на все вопросы только ворчал под нос невразумительное, словно наполовину разучился говорить. Пристрастия Аршана тоже были самые что ни на есть деревенские. От него на целую сажень несло табачным дымом, чесноком и кислым пивным духом - мастер Годар всегда страдальчески морщил нос, проходя мимо. Элиот, привыкший и к более крепким запахам, не раз пытался вытянуть из Аршана подробности его жизни. Но тот лишь сумрачно отмалчивался. Этот молчун даже язык свой держал на запоре: выставит самый кончик наружу, но обязательно прихватит его двумя рядами крепких желтоватых зубов. Кончик Аршанова языка можно было видеть и когда он рубил дрова, и когда белил известью фасад, но чаще всего - когда к нему приставали с расспросами. В остальное время зубы Аршана жевали мундштук кукурузной трубки. Орозия как-то шепотом поведала, что все родные дворника сгорели в пожаре. Видимо, эта беда надорвала его, и он немного повредился в уме.
Элиота поселили в небольшой комнате под самой крышей: семь шагов в длину, четыре в ширину. Единственное круглое окно выходило в маленький дворик; оно было застеклено - роскошь, невероятная в комнате для прислуги. Впрочем, в доме лекаря повсюду стояли стекла: на зависть другим хозяевам, у которых в в рамах были распялены презренные бычьи пузыри.
Поначалу Элиот вздрагивал всякий раз, когда в его дверь стучали. Но он скоро привык, и это даже ему понравилось - чувствовать себя полным хозяином в своих четырех стенах и никого не бояться: ни жандармов, ни воров. Первую неделю он часто просыпался среди ночи, мокрый, как мышь. Ему снился один бесконечный сон: мастер Годар со скандалом выгоняет его на улицу, а вдогонку ему летит грязное тряпье, в котором он пришел в его дом. Кошмары отпустили его не сразу. Но к весне прошло и это. Теперь одни лишь коты мешали ему спать: почему-то они избрали место для своих ночных посиделок прямо над его комнатой. Зато парня грела мысль, что соседство котов, безусловно, предпочтительней соседства одичавших голодных псов.
Что касается обязанностей, то у Элиота они были необременительны и в чем-то даже приятны. Чаще всего ему приходилось относить письма мастера Годара к его многочисленным пациентам и просто знакомым, бегать с рецептами в аптеку и сопровождать Орозию на рынок с корзиной в руках. Пару раз хозяин брал его с собой в госпиталь, и в обоих случаях Элиот должен был нестись домой сломя голову только потому, что в саквояже мастера Годара не нашлось нужного лекарства. Свободного времени оставалось много, и парень с большой пользой для себя проводил его за в трактире "У моста". Библиотека мастера Годара не давала ему покоя. До нее он добрался спустя две недели после своего принятия на службу. Элиоту пришлось выдержать жестокую борьбу с самим собой: душа его вожделела книг, а разум призывал к осторожности. Однако, пример наглой Орозии подтолкнул его на этот шаг. В один прекрасный день он предстал перед хозяином и, краснея, попросил дать ему что-нибудь почитать.
-Ого! Ты умеешь читать, юноша? - удивленно задрал брови мастер Годар.
Элиот так энергично кивнул головой, что в шее у него хрустнуло.
-Я знаком с этой премудрой наукой, ваша милость, - сказал он, гордясь собой, - Меня научил ей один монах-расстрига: за то, что я воровал для него с полей спаржу и арбузы, - ему показалось, что мастер Годар как-то по-новому смотрит на него - с нескрываемым интересом, - и он тут же попытался закрепить свой успех, - И еще я обучен счету, сложению и вычитанию чисел, значением более десяти.
С этого момента доступ к библиотеке хозяина был открыт. Впрочем, мастер Годар сам выбирал, какие книги Элиоту можно читать, а какие - не следует. Первой была Библия. При виде толстенного фолианта, обшитого крокодиловой кожей, Элиот испытал самое настоящее потрясение. Но, к своему удивлению, Библию он осилил за полтора месяца, хотя поначалу думал, что на это ему не хватит и всей жизни. "Апокалипсис" Иоанна Богослова потряс Элиота до глубины души: долго еще после этого снились ему восстающие из могил мертвецы и хвостатая звезда Полынь. "Песнь песней" бросала его то в жар, то в холод, а над "Псалтырем" он попросту засыпал. Умиротворяющее учение Иисуса вызвало в нем жалостливое недоумение: как можно прощать тех людей, которые распинают тебя? Уж он-то никогда не подставит левой щеки жандарму Луами, пусть не надеется! Его симпатии были на стороне Моисея: око за око, зуб за зуб! Луами должен ответить за всё, иначе где же справедливость?
После Библии Элиот получил "Войны марки" Ушша Редейского. Этот многомудрый муж жил в приграничном городке Редее, и ему довелось стать свидетелем многих удивительных событий из бесконечной войны Империи с кочевниками атечлями. Элиот узнал, как потом и кровью строился знаменитый Вал, как рубились деревянные остроги и распахивались целинные земли у восточных пределов Империи. Словно воочию он видел грандиозную битву у реки Ияр: толпы варваров с развевающимися по ветру волосами, стройные, как лучи, ряды имперской пехоты, и белое неподвижное лицо Ангела, с высоты холма взирающее на всё это. Далекие степи, пахнущие полынью, пленили воображение Элиота. В свете костров плясали тени кровожадных богов, подгоняемые гортанными криками, мчались к водопою табуны лошадей, а на древних курганах курились дымы. И в самом сердце этой дикой страны лежал огромный кратер Карабулуз - шрам, оставленный людьми из Старого Мира на теле Земли.
И всё новые и новые названия, ласкающие слух: "Приключения Дауда, сына Ирна", "Илиада", "Лунные пляски"... Дивный цветной мир...
До глубокой ночи засиживался Элиот в своей комнатке, глотая страницу за страницей. Луна заглядывала в его окно, а иногда в него барабанили дождевые капли. Потом пламя свечи начинало мерцать - и гасло, растекшись по бляшке подсвечника. И тогда только Элиот откладывал книгу и лез под холодное одеяло. Утром, разумеется, приходилось расплачиваться. Сонный, он спозал с кровати, и брел на поварню, где без аппетита проглатывал пресный завтрак. После завтрака он являлся перед лекарем, пряча от него воспаленные глаза и мрачно выслушивал его распоряжения. Но долго так продолжаться не могло. Однажды мастер Годар, забрав очередную книгу, заявил, что следующая будет выдана Элиоту только через неделю.
-Эдак, юноша, ты скоро в ночного сыча превратишься! - заявил он, демонстративно отвернувшись, - В любом деле надо блюсти меру, а ты меру потерял. Последний великий энциклопедист, Солив говорил: "Алчущий человек жалок, ибо он есть раб своих страстей. Он проматывает родительское состояние, он вожделеет всего, а не получает ничего. Отец, сокруши ребра его, и держи его ноги спутанными, дабы не принес он в твой дом лихую беду!" Запомни эти слова, юноша; их сказал мудрый человек.
Элиот поник, но быстро воспрял духом, найдя утешение в ежедневных посещениях трактира "У моста". Здесь часто останавливались небогатые купцы и комедианты из далеких стран, и их интересно было послушать. В трактире всегда что-то происходило: он стоял на бойком месте. Элиот обычно садился под лестницей, в самом дальнем углу. Отсюда удобно было наблюдать за разношерстной публикой и в то же время не попадаться на глаза патрульным жандармам, которые частенько наведывались в это заведение. Трактир кипел людской разноголосицей: кто-то требовал горячий ростбиф, кто-то пускал изо рта дымные колечки, дюжие молодцы, сметя со стола посуду, мерялись силой на руках, а Элиот потягивал пиво и ждал, когда же начнется самое главное действо. И вот, наконец - как награда за долготерпение, - завязывался разговор!
-В горной стране Поарван, что на полночь, - говорил, маленький монашек, значительно оглядывая собутыльников, и задирая крючковатый палец, - объявилось чудо из чудес: птица с бабьей головой! Дом ее - дебри лесные, а питается сия птица соками мужчин, которых заманивает в свое гнездо. Бедняги после этого, говорят, напрочь лишаются мужеской силы.
-Брешешь ты всё! - качал головой кто-то из слушателей, - Таких птиц не бывает.
Огромный, диковатого вида мастеровой хитро подмигивал и понизив голос, говорил:
-Насчет птах - не знаю, а бабы, какие из мужиков силу пьют, попадаются. Да вот, Фируна с улицы Лудильщиков: страсть-баба! Ни за что мужика не отпустит, пока у того стоять не перестанет! - и громко хохотал, довольный.
Элиот сидел в своем углу под лестницей и жмурился, как кот. В книгах и застольных беседах мир земной, полный чудес и тайн, распахивал перед ним все свои грани, щедрый и неисчерпаемый, как Кладезь Божий. Видения подхватывали Элиота и уносили его на крыльях в неведомые дали. Потряхивал гривой чудный зверь Ом, вырастал из мутных вод реки Балах-Акбе непостижимый уму зодчего Висячий Мост, плясало вокруг жертвенного костра потерявшееся во времени племя Мираль. Где-то по бурному морю плыли корабли, ловя ветры в расправленные паруса. Бежали в разные концы Империи дороги, узлами сплетаясь в городах и теряясь в горных теснинах. Дороги властно влекли за собой, глаза жаждали видеть, а уши слышать. Чего? Элиот и сам не знал - чего. В такие минуты им овладевала странная лихорадка, он готов был бросить всё, даже благополучную службу в доме лекаря - и идти, идти, неведомо куда. Он с завистью смотрел на купцов и бродячих комедиантов. Этим людям всё было нипочем. Они многое повидали и пережили. Пыль дорог осела в складках их плащей, источавших запах коенского пота и дыма. Но тут в его сознание врывались дикие вопли: в трактире вспыхивала очередная потасовка. Тогда Элиот поднимался и уходил, сталкиваясь в проходе с зеваками, спешащими насладиться никогда не надоедающим зрелищем.
Мастер Годар заметил, что с его курьером творится неладное. Достаточно было заглянуть в эти пораженные сухой лихорадкой глаза. В конце концов, лекарь нашел причину: мозг юноши, занятый ранее исключительно проблемой выживания, теперь переключился на то, ради чего и был создан - познание мира. Скрепя сердце, мастер Годар признался себе в том, что именно он открыл для Элиота эту дверь, и ее уже не закрыть.
-А чего я, собственно, опасаюсь? - сам у себя спросил лекарь, пожимая плечами, - У мальчишки пытливый ум... Надо только направить его в нужное русло.
И в гениальной голове мастера Годара начал складываться план, известный пока только ему одному. Утром следующего дня Элиот был приглашен в кабинет хозяина. Это происходило ежедневно, и потому он поднимался по лестнице со спокойной душой, полагая, что его ждет толстая пачка запечатанных воском писем. Но он ошибался.
-Итак, за твою недолгую жизнь ты успел побывать грабителем, беглым каторжанином и даже убийцей!- сразу перешел к делу мастер Годар, - Чудесный букет, как полагаешь? Ну да черт с ним: всё это дела минувшие. Бродягой же ты как был, так и остался... - он повертел в руках какой-то предмет, и вдруг спросил, - Скажи мне, юноша: у тебя действительно так сильно горят пятки?
Элиот, растерявшись от такого напора, только ежился под колючим взглядом лекаря.Не в его привычках было делиться своими переживаниями с кем бы то ни было. Но он и подумать не мог, что хозяин способен угадать, что гнетет его в последние дни. Его ощипали и выпотрошили, как индейку; еще немного - и насадят на вертел, чтобы поджарить на медленном огне.
-Полагаю, тебя влечет любознательность. Черта, достойная, но берегись: любознательность без пылкого ума суть мерзость, имя которой - любопытство.
-Ваша милость, я... - начал оправдываться Элиот, но хозяин не дал ему закончить.
-Вот именно: ты! Чей любопытный нос я вижу в окне каждое утро, когда делаю гимнастические упражнения? Не твой ли? В такие минуты я вспоминаю одного шустрого таракана! Он тоже любит подглядывать за мной, когда я работаю за этим столом. Любопытство его, возможно, и превышает твое, но зато таракан никогда никого не осуждает! Ты же полагаешь дрыганья руками и ногами достойными комедианта, но не такого господина, как я! - у мастера Годара от негодования перекосился рот, - В таком случае , как ты объяснишь привычки благородных обжор: они в своем чревоугодии щекоут себе глотки страусиным пером, чтобы освободить желудки и снова продолжать пир? Невежество - вот как это называется! - торжественно закончил мастер Годар и захлопнул книгу, лежавшую на столе.
Он сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув вперед тощие ноги. Подбородок лекаря, смяв накрахмаленный воротник сорочки, плотно прилегал к груди, глаза изучали кожаный переплет книги. Элиот искоса поглядывал на него: с чего это он так разозлился?
-Дьявол; опять меня занесло неведомо куда! - лекарь с досады дернул шеей. И вдруг спросил, - Ответь мне, юноша: отчего ты думаешь, что всё непознанное и таинственное пребывает в далеких странах?
-Так говорят люди! - сказал Элиот, словно бы извиняясь за этих людей.
-И что же они говорят?
-Говорят, что в стране Пахтос водится зверь Ом, пожирающий сам себя, а в Поарване - чудесная птица с человеческой головой. Говорят, что где-то у Западного предела Внутреннее море обрушивает с огромной высоты свои воды в Океан, и можно оглохнуть от этого великого грома.
На худом лице мастера Годара, пока он слушал, блуждала саркастическая улыбка. Когда Элиот замолчал, он воздел глаза к потолку, и произнес со вздохом:
-Опять вранье. И хуже того: вранье, смешанное с правдой настолько, что уже нет возможности развести их. Люди испокон веков охотнее всего верили глупым небылицам... - теперь насмешливые глаза мастера Годара изучали Элиота, Оглянись вокруг - и ты увидишь вещи, более достойные внимания, чем трактирные побасенки! Разве не загадочен полет птицы? Или танец пламени в камине? Запомни юноша: мир раскроет свои тайны тому, и только тому, кто умеет видеть и правильно ставить вопросы...
Этот человек всегда был для Элиота сосудом знаний. Иногда ему казалось, что даже самые обыденные фразы, будучи раз произнесены лекарем, обретают глубину, недоступную уму простого смертного. Элиот пыхтел и мучился, напрягая мозги. Еще чуть-чуть - и разрозненные звенья замкнутся в единую цепь, стройную и прекрасную, как сама истина. А через минуту Элиот с разочарованием убеждался, что ничего такого в словах мастера Годара нет. Эта игра в иллюзии повторялась с ним вновь и вновь, но он не уставал играть в нее. Вот и сейчас знакомое чувство проклюнулось - и выросло, заполнив его до краев. Один шаг отделял его от двери, ведущей в мир, полный тайн и открытий. Но мастер Годар всё говорил и говорил, и вдруг оказалось, что за дверью маячит всё тот же город, с теми же плоскими крышами, под тем же низким небом. Элиот почувствовал себя обманутым. Он не мог скрыть своего огорчения, и поэтому мастер Годар резко оборвал свою речь.
-Так ты ничего и не понял, - сказал он, хмуря брови, - Напрасно я на тебя время трачу, юноша, - и вдруг, решительно встал со стула, - Чуда хочешь? Ну так вот тебе чудо!
Элиот онемел. И было от чего! Странные вещи творились с правым глазом мастера Годара. Зрачок вдруг увеличился в размерах и стал похож на серый мерцающий обод. Проступила сеточка красных жилок, оплетающих глазное яблоко, а ресницы стали толстыми, как конский волос. Гигантский глаз нагловато подмигнул Элиоту: сердце у парня, совершив дикий кульбит, ухнуло вниз и затаилось где-то в районе желудка. Он беззвучно раззевал рот и тер рукой горло: ему трудно было дышать. Никаких мыслей; один комариный звон стоял в ушах.
Взмах руки - и всё вернулось на свои места.
Тут попахивало магией: той самой, о которой люди говорят вполголоса, значительно задирая брови. Это была первая связная мысль Элиота. Он медленно приходил в себя.
-Возьми! - насмешливо сказал мастер Годар и протянул ему круглую прозрачную штуку, - Появятся вопросы - прошу ко мне. Боюсь только, вопросов не будет: людям привычнее не познавать, а поклоняться... А пока отнесешь в аптеку мастера Юбера этот вот рецепт. И нигде не задерживайся: ты мне еще понадобишься!
Негнущимися пальцами принял Элиот рецепт и вышел из кабинета вон. Весь день он ходил словно в воду опущенный, а когда к вечеру с делами было покончено, и от ужина осталась лишь горка грязной посуды, Элиот юркнул в свою комнату под крышей и вытащил из внутреннего кармана чудесную стекляшку.
Мастер Годар боялся напрасно. Вопросы у Элиота родились в первый же вечер. Вопросы злыми шершнями роились в его голове: у него из-за этого даже сон пропал и аппетит расстроился. Хозяин пригласил его к себе за разгадкой, но что-то удерживало парня. Он никак не мог заставить себя переступить через эту черту, и злился на свое ослиное упрямство. Что ж: если нельзя получить ответы из чужих рук - надо найти их самому. И Элиот со всей страстью предался исследованиям.
-Это в тот год, когда половодьем снесло старый Дубернский мост?
-Да, ваша милость. В тот самый год.
-Эпидемия действительно была страшная... - пробормотал мастер Годар под нос и опять спросил, - А отец - что с ним?
-Я не знаю, как его зовут, и где он.
-Н-да, старая история. Бурный романчик, неожиданная разлука, любимый скрывается в клубах пыли, а бедная девушка остается с животом.
Элиот почувствовал, как лицо его наливается кровью.
-Не говорите так! - крикнул он, - Мой отец был благородным дворянином!
Его глаза натолкнулись на жесткий взгляд хозяина, и тут же волна негодования внутри него сломалась, и расползлась тихой лужицей.
-Очень вероятно, что твой отец и был дворянином, - насмешливо сказал мастер Годар, - Именно сие высокое сословие более других склонно к подобным шалостям.
Элиот не нашелся, что ответить, а мастер Годар продолжал, как ни в чем не бывало:
-Возьму тебя курьером. Будешь получать жалованье: двадцать коронеров в год. Одежда и еда тоже за мной. Цвет волос придется сменить, если не хочешь в другой раз попасть в рудники. Эта седая прядь слева слишком заметна. Теперь иди.
Когда Элиот вышел, мастер Годар покачал головой, и сказал ворчливо:
-Укрывательство преступника... лишение носа с последующей конфискацией имущества... Хотел бы я знать, зачем мне всё это нужно?
II
Так началась жизнь Элиота на службе у Рэмода Годара. Он и раньше догадывался, что ремесло хозяина связано с медициной, а вскоре ему пришлось убедиться в верности своего предположения. До полудня лекарь успел принять человек десять посетителей. Не проходило и четверти часа, чтобы у дома мастера Годара не остановилась раззолоченая карета, из которой появлялся то чиновник с сухим, как у кузнечика лицом, то высокородный господин в алом корзно, то бородатый купец в сопровождении тумбообразной супруги. Некоторых Элиот не раз встречал на улицах Терцении. Там они отгораживались от всего остального мира свитами из слуг и телохранителей, грудами шуршащей парчи и той особой спесью, которая присуща только богачам. Элиоту всегда казалось, что богачи - существа особого рода, живущие своей, скрытой от чужих глаз, жизнью. Но в это утро его вера в их исключительность была подорвана. Он видел, как преображаются сильные мира сего, попадая в дом лекаря. У чиновника с лицом кузнечика дрожала челюсть, и он часто-часто мигал совиными глазками. Господин в алом корзно суетился и мелко хихикал. Купец и его супруга злобно шипели друг на друга, как два растревоженных гусака. Ни в ком из них и намека не было на обычную для богачей спесь. Всё что угодно - только не спесь.
Звезда мастера Годара стояла высоко: он предлагал людям самый выгодный в мире товар - их здоровье. Всем нужен был лекарь - всем, без исключения! Элиот понял это, когда увидел входящие в гостинную фигуры, с ног до головы замотанные в черное. Даже Око Ангела не могло обойтись без услуг мастера Годара.
Вообще-то, мастеров в Терцении было пруд пруди: любой глава семейства мог претендовать на этот титул. Но Рэмод Годар семьи не имел: мастером его называли исключительно из уважения. У него были постоянные клиенты, и зарабатывал он большие деньги. Вместе с тем, он одевался довольно скромно, насколько подобает горожанину среднего достатка. Чаще всего на нем можно было видеть черный камзол с коротким плащом и штаны из хлопковой ткани. Башмаки его не отличались изяществом, но зато были крепки и удобны, а широкополая шляпа надежно укрывала от дождя. И никаких тебе украшений - ни бахромы, ни кружев, на которые так падки столичные жители. Облик мастера Годара дополнял потертый саквояж, с которым он почти никогда не расставался. Посмотришь на такого мельком, и решишь, что перед тобой школьный учитель, в лучшем случае - скриба. И будешь долго хлопать себя по ляжкам и ахать, узнав, что в окна его дома вставлены витражи работы Богараули, а стены украшают бардахские ковры и клинки грабенских мастеров. Любовь к искусству была слабостью мастера Годара. Во всем остальном его быт подчинялся суровой целесообразности. Иной на его месте завел бы десяток лакеев и личного цирюльника в придачу, а этот обходился лишь экономкой и дворником. С недавних пор, правда, у него появился еще и курьер.
Лекарь был человеком, необыкновенным во всех отношениях. Он избегал есть мясо, разминал по утрам суставы и бегал по городским улицам, словно мальчишка-водонос. По его словам, человек должен всегда содержать себя в порядке и чистоте, ибо именно этим он и возвышается над рычащими и мычащими. Элиоту его привычки казались странными. Пусть сначала попробует внушить полуголодному крестьянину с надорванной от вечных трудов спиной, что поститься и бегать по утрам полезно для здоровья.
На любой случай у мастера Годара всегда было припасено свое собственное мнение. Откровенность мало кому нравится. А поскольку мнение лекаря частенько бывало сдобрено изрядной долей сарказма, стоило ли удивляться, что недобрая слава волочилась за ним, как крокодилий хвост? "Вольнодумец, каких еще поискать!" - отзывались о нем при дворе, что, впрочем, не мешало тем же самым людям записываться к нему на прием. Элиот осуждал прямоту хозяина. Жизнь приучила его скрывать свои мысли, и, если надо, присоединять свой голос к общему хору. Хозяин же никогда не сливался с толпой, он предпочитал держаться особняком. "Если ты уверен в своей правоте, - как-то бросил он Элиоту, походя, - почему ты должен кого-то бояться?". Впрочем, он мог позволить себе оставаться самим собой - ведь он был богат. Надо сказать, что деньги лекарь тоже тратил глупо. Большие средства у него уходили на поддержку бедных студиозусов и госпиталя святой Мерайны. Уважающий себя человек не станет заниматься благотворительностью - это удел вдов и старых дев. Ко второй статье расходов книгам, - Элиот относился более благосклонно. Мастеру Годару их привозили целыми грудами - из самых разных земель. Но и тут он никогда не торговался; букинисты, зная его слабость, драли с него тройную цену. Наконец, мастер Годар очень ценил вещи из Старого Мира. Элиот понимал еще, когда хозяин покупал какой-нибудь гобелен, или вечный нож. Но на что может сгодиться стекляшка с металлическими проводками внутри? Правильно: ни на что. Но мастер Годар без лишних разговоров выкладывал деньги и за стекляшку, и за металлический циллиндрик, пупырчатый с одного конца. Купец, сбывший залежалый товар, радостно скалил зубы, а Элиот только вздыхал, глядя, как бездарно пропадают деньги. Весь подвал под домом был забит этими странными предметами, о назначении которых лекарь мог только догадываться. Тем не менее, он любил проводить в окружении своих сокровищ свободные часы, и чем он там занимается - было неизвестно. Однажды Элиот видел, как мастер Годар вышел из подвала с какими-то дикими, горящими глазами, ничего не замечая вокруг, натыкаясь на мебель и бормоча под нос странные слова. После этого он заперся в своем кабинете и не высовывался оттуда до самого вечера. Орозия, которая поднялась наверх, чтобы пригласить хозяина к обеденному столу, вернулась злая и растрепанная.
-Вот уеду к тетке в деревню, тогда вы у меня попляшете, ваша ученость! грозила она пухлым кулачком в потолок, - Это же надо: послать меня ко всем чертям!
И она возмущенно гремела кастрюлями. Элиот беззаботно уничтожал свой обед. Он давно привык к ежедневным обещаниям экономки бросить нерадивого хозяина и знал, что никогда они не будут выполнены. Орозия вела затяжную и безнадежную войну с расточительностью лекаря, но тот попросту не обращал внимания на ее упреки. Для Элиота это тоже было в новинку: он еще не видел, чтобы хозяева позволяли слугам вести себя так вызывающе. Что касается Орозии, то она, наверное, искренне верила, что без нее непрактичный мастер Годар давно бы зачах, как фикус, который перестали поливать. Через нее велись хозяйственные дела, и надо отдать ей должное - велись хорошо. В доме Орозия выполняла все женские работы: вела бухгалтерию, ходила на рынок, готовила и убирала в комнатах. Мать ее была маркитанткой и Орозия в молодости занималась тем же. Эта профессия на всю жизнь выработала в ней железную хватку и несгибаемую волю. В силу своего веселого нрава и темперамента, экономка пользовалась у мужчин большим успехом. Элиоту не раз доводилось видеть этих обремененных семействами господ, прикрывающих плащами лица, когда они осторожно пробирались через дворик в комнату Орозии. Впрочем, она меняла их с завидным постоянством: раз в две недели. Вместе с тем, женщина эта была крайне набожна. В дни великих праздников она с утра до вечера била поклоны в храме святой Мерайны - Орозия полагала, что она, как никто другой из небожителей сможет понять и простить ее грехи.
Третьим обитателем дома был Аршан - угрюмый мужик, носивший деревенскую одежду. Это придавало ему вид крестьянина, который приехал в город на ярмарку. Он был и дворник, и сторож, и истопник одновременно, а если надо, мог починить прохудившуюся крышу или поменять гнилую половицу. С Элиотом он никогда не заговаривал первым, а на все вопросы только ворчал под нос невразумительное, словно наполовину разучился говорить. Пристрастия Аршана тоже были самые что ни на есть деревенские. От него на целую сажень несло табачным дымом, чесноком и кислым пивным духом - мастер Годар всегда страдальчески морщил нос, проходя мимо. Элиот, привыкший и к более крепким запахам, не раз пытался вытянуть из Аршана подробности его жизни. Но тот лишь сумрачно отмалчивался. Этот молчун даже язык свой держал на запоре: выставит самый кончик наружу, но обязательно прихватит его двумя рядами крепких желтоватых зубов. Кончик Аршанова языка можно было видеть и когда он рубил дрова, и когда белил известью фасад, но чаще всего - когда к нему приставали с расспросами. В остальное время зубы Аршана жевали мундштук кукурузной трубки. Орозия как-то шепотом поведала, что все родные дворника сгорели в пожаре. Видимо, эта беда надорвала его, и он немного повредился в уме.
Элиота поселили в небольшой комнате под самой крышей: семь шагов в длину, четыре в ширину. Единственное круглое окно выходило в маленький дворик; оно было застеклено - роскошь, невероятная в комнате для прислуги. Впрочем, в доме лекаря повсюду стояли стекла: на зависть другим хозяевам, у которых в в рамах были распялены презренные бычьи пузыри.
Поначалу Элиот вздрагивал всякий раз, когда в его дверь стучали. Но он скоро привык, и это даже ему понравилось - чувствовать себя полным хозяином в своих четырех стенах и никого не бояться: ни жандармов, ни воров. Первую неделю он часто просыпался среди ночи, мокрый, как мышь. Ему снился один бесконечный сон: мастер Годар со скандалом выгоняет его на улицу, а вдогонку ему летит грязное тряпье, в котором он пришел в его дом. Кошмары отпустили его не сразу. Но к весне прошло и это. Теперь одни лишь коты мешали ему спать: почему-то они избрали место для своих ночных посиделок прямо над его комнатой. Зато парня грела мысль, что соседство котов, безусловно, предпочтительней соседства одичавших голодных псов.
Что касается обязанностей, то у Элиота они были необременительны и в чем-то даже приятны. Чаще всего ему приходилось относить письма мастера Годара к его многочисленным пациентам и просто знакомым, бегать с рецептами в аптеку и сопровождать Орозию на рынок с корзиной в руках. Пару раз хозяин брал его с собой в госпиталь, и в обоих случаях Элиот должен был нестись домой сломя голову только потому, что в саквояже мастера Годара не нашлось нужного лекарства. Свободного времени оставалось много, и парень с большой пользой для себя проводил его за в трактире "У моста". Библиотека мастера Годара не давала ему покоя. До нее он добрался спустя две недели после своего принятия на службу. Элиоту пришлось выдержать жестокую борьбу с самим собой: душа его вожделела книг, а разум призывал к осторожности. Однако, пример наглой Орозии подтолкнул его на этот шаг. В один прекрасный день он предстал перед хозяином и, краснея, попросил дать ему что-нибудь почитать.
-Ого! Ты умеешь читать, юноша? - удивленно задрал брови мастер Годар.
Элиот так энергично кивнул головой, что в шее у него хрустнуло.
-Я знаком с этой премудрой наукой, ваша милость, - сказал он, гордясь собой, - Меня научил ей один монах-расстрига: за то, что я воровал для него с полей спаржу и арбузы, - ему показалось, что мастер Годар как-то по-новому смотрит на него - с нескрываемым интересом, - и он тут же попытался закрепить свой успех, - И еще я обучен счету, сложению и вычитанию чисел, значением более десяти.
С этого момента доступ к библиотеке хозяина был открыт. Впрочем, мастер Годар сам выбирал, какие книги Элиоту можно читать, а какие - не следует. Первой была Библия. При виде толстенного фолианта, обшитого крокодиловой кожей, Элиот испытал самое настоящее потрясение. Но, к своему удивлению, Библию он осилил за полтора месяца, хотя поначалу думал, что на это ему не хватит и всей жизни. "Апокалипсис" Иоанна Богослова потряс Элиота до глубины души: долго еще после этого снились ему восстающие из могил мертвецы и хвостатая звезда Полынь. "Песнь песней" бросала его то в жар, то в холод, а над "Псалтырем" он попросту засыпал. Умиротворяющее учение Иисуса вызвало в нем жалостливое недоумение: как можно прощать тех людей, которые распинают тебя? Уж он-то никогда не подставит левой щеки жандарму Луами, пусть не надеется! Его симпатии были на стороне Моисея: око за око, зуб за зуб! Луами должен ответить за всё, иначе где же справедливость?
После Библии Элиот получил "Войны марки" Ушша Редейского. Этот многомудрый муж жил в приграничном городке Редее, и ему довелось стать свидетелем многих удивительных событий из бесконечной войны Империи с кочевниками атечлями. Элиот узнал, как потом и кровью строился знаменитый Вал, как рубились деревянные остроги и распахивались целинные земли у восточных пределов Империи. Словно воочию он видел грандиозную битву у реки Ияр: толпы варваров с развевающимися по ветру волосами, стройные, как лучи, ряды имперской пехоты, и белое неподвижное лицо Ангела, с высоты холма взирающее на всё это. Далекие степи, пахнущие полынью, пленили воображение Элиота. В свете костров плясали тени кровожадных богов, подгоняемые гортанными криками, мчались к водопою табуны лошадей, а на древних курганах курились дымы. И в самом сердце этой дикой страны лежал огромный кратер Карабулуз - шрам, оставленный людьми из Старого Мира на теле Земли.
И всё новые и новые названия, ласкающие слух: "Приключения Дауда, сына Ирна", "Илиада", "Лунные пляски"... Дивный цветной мир...
До глубокой ночи засиживался Элиот в своей комнатке, глотая страницу за страницей. Луна заглядывала в его окно, а иногда в него барабанили дождевые капли. Потом пламя свечи начинало мерцать - и гасло, растекшись по бляшке подсвечника. И тогда только Элиот откладывал книгу и лез под холодное одеяло. Утром, разумеется, приходилось расплачиваться. Сонный, он спозал с кровати, и брел на поварню, где без аппетита проглатывал пресный завтрак. После завтрака он являлся перед лекарем, пряча от него воспаленные глаза и мрачно выслушивал его распоряжения. Но долго так продолжаться не могло. Однажды мастер Годар, забрав очередную книгу, заявил, что следующая будет выдана Элиоту только через неделю.
-Эдак, юноша, ты скоро в ночного сыча превратишься! - заявил он, демонстративно отвернувшись, - В любом деле надо блюсти меру, а ты меру потерял. Последний великий энциклопедист, Солив говорил: "Алчущий человек жалок, ибо он есть раб своих страстей. Он проматывает родительское состояние, он вожделеет всего, а не получает ничего. Отец, сокруши ребра его, и держи его ноги спутанными, дабы не принес он в твой дом лихую беду!" Запомни эти слова, юноша; их сказал мудрый человек.
Элиот поник, но быстро воспрял духом, найдя утешение в ежедневных посещениях трактира "У моста". Здесь часто останавливались небогатые купцы и комедианты из далеких стран, и их интересно было послушать. В трактире всегда что-то происходило: он стоял на бойком месте. Элиот обычно садился под лестницей, в самом дальнем углу. Отсюда удобно было наблюдать за разношерстной публикой и в то же время не попадаться на глаза патрульным жандармам, которые частенько наведывались в это заведение. Трактир кипел людской разноголосицей: кто-то требовал горячий ростбиф, кто-то пускал изо рта дымные колечки, дюжие молодцы, сметя со стола посуду, мерялись силой на руках, а Элиот потягивал пиво и ждал, когда же начнется самое главное действо. И вот, наконец - как награда за долготерпение, - завязывался разговор!
-В горной стране Поарван, что на полночь, - говорил, маленький монашек, значительно оглядывая собутыльников, и задирая крючковатый палец, - объявилось чудо из чудес: птица с бабьей головой! Дом ее - дебри лесные, а питается сия птица соками мужчин, которых заманивает в свое гнездо. Бедняги после этого, говорят, напрочь лишаются мужеской силы.
-Брешешь ты всё! - качал головой кто-то из слушателей, - Таких птиц не бывает.
Огромный, диковатого вида мастеровой хитро подмигивал и понизив голос, говорил:
-Насчет птах - не знаю, а бабы, какие из мужиков силу пьют, попадаются. Да вот, Фируна с улицы Лудильщиков: страсть-баба! Ни за что мужика не отпустит, пока у того стоять не перестанет! - и громко хохотал, довольный.
Элиот сидел в своем углу под лестницей и жмурился, как кот. В книгах и застольных беседах мир земной, полный чудес и тайн, распахивал перед ним все свои грани, щедрый и неисчерпаемый, как Кладезь Божий. Видения подхватывали Элиота и уносили его на крыльях в неведомые дали. Потряхивал гривой чудный зверь Ом, вырастал из мутных вод реки Балах-Акбе непостижимый уму зодчего Висячий Мост, плясало вокруг жертвенного костра потерявшееся во времени племя Мираль. Где-то по бурному морю плыли корабли, ловя ветры в расправленные паруса. Бежали в разные концы Империи дороги, узлами сплетаясь в городах и теряясь в горных теснинах. Дороги властно влекли за собой, глаза жаждали видеть, а уши слышать. Чего? Элиот и сам не знал - чего. В такие минуты им овладевала странная лихорадка, он готов был бросить всё, даже благополучную службу в доме лекаря - и идти, идти, неведомо куда. Он с завистью смотрел на купцов и бродячих комедиантов. Этим людям всё было нипочем. Они многое повидали и пережили. Пыль дорог осела в складках их плащей, источавших запах коенского пота и дыма. Но тут в его сознание врывались дикие вопли: в трактире вспыхивала очередная потасовка. Тогда Элиот поднимался и уходил, сталкиваясь в проходе с зеваками, спешащими насладиться никогда не надоедающим зрелищем.
Мастер Годар заметил, что с его курьером творится неладное. Достаточно было заглянуть в эти пораженные сухой лихорадкой глаза. В конце концов, лекарь нашел причину: мозг юноши, занятый ранее исключительно проблемой выживания, теперь переключился на то, ради чего и был создан - познание мира. Скрепя сердце, мастер Годар признался себе в том, что именно он открыл для Элиота эту дверь, и ее уже не закрыть.
-А чего я, собственно, опасаюсь? - сам у себя спросил лекарь, пожимая плечами, - У мальчишки пытливый ум... Надо только направить его в нужное русло.
И в гениальной голове мастера Годара начал складываться план, известный пока только ему одному. Утром следующего дня Элиот был приглашен в кабинет хозяина. Это происходило ежедневно, и потому он поднимался по лестнице со спокойной душой, полагая, что его ждет толстая пачка запечатанных воском писем. Но он ошибался.
-Итак, за твою недолгую жизнь ты успел побывать грабителем, беглым каторжанином и даже убийцей!- сразу перешел к делу мастер Годар, - Чудесный букет, как полагаешь? Ну да черт с ним: всё это дела минувшие. Бродягой же ты как был, так и остался... - он повертел в руках какой-то предмет, и вдруг спросил, - Скажи мне, юноша: у тебя действительно так сильно горят пятки?
Элиот, растерявшись от такого напора, только ежился под колючим взглядом лекаря.Не в его привычках было делиться своими переживаниями с кем бы то ни было. Но он и подумать не мог, что хозяин способен угадать, что гнетет его в последние дни. Его ощипали и выпотрошили, как индейку; еще немного - и насадят на вертел, чтобы поджарить на медленном огне.
-Полагаю, тебя влечет любознательность. Черта, достойная, но берегись: любознательность без пылкого ума суть мерзость, имя которой - любопытство.
-Ваша милость, я... - начал оправдываться Элиот, но хозяин не дал ему закончить.
-Вот именно: ты! Чей любопытный нос я вижу в окне каждое утро, когда делаю гимнастические упражнения? Не твой ли? В такие минуты я вспоминаю одного шустрого таракана! Он тоже любит подглядывать за мной, когда я работаю за этим столом. Любопытство его, возможно, и превышает твое, но зато таракан никогда никого не осуждает! Ты же полагаешь дрыганья руками и ногами достойными комедианта, но не такого господина, как я! - у мастера Годара от негодования перекосился рот, - В таком случае , как ты объяснишь привычки благородных обжор: они в своем чревоугодии щекоут себе глотки страусиным пером, чтобы освободить желудки и снова продолжать пир? Невежество - вот как это называется! - торжественно закончил мастер Годар и захлопнул книгу, лежавшую на столе.
Он сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув вперед тощие ноги. Подбородок лекаря, смяв накрахмаленный воротник сорочки, плотно прилегал к груди, глаза изучали кожаный переплет книги. Элиот искоса поглядывал на него: с чего это он так разозлился?
-Дьявол; опять меня занесло неведомо куда! - лекарь с досады дернул шеей. И вдруг спросил, - Ответь мне, юноша: отчего ты думаешь, что всё непознанное и таинственное пребывает в далеких странах?
-Так говорят люди! - сказал Элиот, словно бы извиняясь за этих людей.
-И что же они говорят?
-Говорят, что в стране Пахтос водится зверь Ом, пожирающий сам себя, а в Поарване - чудесная птица с человеческой головой. Говорят, что где-то у Западного предела Внутреннее море обрушивает с огромной высоты свои воды в Океан, и можно оглохнуть от этого великого грома.
На худом лице мастера Годара, пока он слушал, блуждала саркастическая улыбка. Когда Элиот замолчал, он воздел глаза к потолку, и произнес со вздохом:
-Опять вранье. И хуже того: вранье, смешанное с правдой настолько, что уже нет возможности развести их. Люди испокон веков охотнее всего верили глупым небылицам... - теперь насмешливые глаза мастера Годара изучали Элиота, Оглянись вокруг - и ты увидишь вещи, более достойные внимания, чем трактирные побасенки! Разве не загадочен полет птицы? Или танец пламени в камине? Запомни юноша: мир раскроет свои тайны тому, и только тому, кто умеет видеть и правильно ставить вопросы...
Этот человек всегда был для Элиота сосудом знаний. Иногда ему казалось, что даже самые обыденные фразы, будучи раз произнесены лекарем, обретают глубину, недоступную уму простого смертного. Элиот пыхтел и мучился, напрягая мозги. Еще чуть-чуть - и разрозненные звенья замкнутся в единую цепь, стройную и прекрасную, как сама истина. А через минуту Элиот с разочарованием убеждался, что ничего такого в словах мастера Годара нет. Эта игра в иллюзии повторялась с ним вновь и вновь, но он не уставал играть в нее. Вот и сейчас знакомое чувство проклюнулось - и выросло, заполнив его до краев. Один шаг отделял его от двери, ведущей в мир, полный тайн и открытий. Но мастер Годар всё говорил и говорил, и вдруг оказалось, что за дверью маячит всё тот же город, с теми же плоскими крышами, под тем же низким небом. Элиот почувствовал себя обманутым. Он не мог скрыть своего огорчения, и поэтому мастер Годар резко оборвал свою речь.
-Так ты ничего и не понял, - сказал он, хмуря брови, - Напрасно я на тебя время трачу, юноша, - и вдруг, решительно встал со стула, - Чуда хочешь? Ну так вот тебе чудо!
Элиот онемел. И было от чего! Странные вещи творились с правым глазом мастера Годара. Зрачок вдруг увеличился в размерах и стал похож на серый мерцающий обод. Проступила сеточка красных жилок, оплетающих глазное яблоко, а ресницы стали толстыми, как конский волос. Гигантский глаз нагловато подмигнул Элиоту: сердце у парня, совершив дикий кульбит, ухнуло вниз и затаилось где-то в районе желудка. Он беззвучно раззевал рот и тер рукой горло: ему трудно было дышать. Никаких мыслей; один комариный звон стоял в ушах.
Взмах руки - и всё вернулось на свои места.
Тут попахивало магией: той самой, о которой люди говорят вполголоса, значительно задирая брови. Это была первая связная мысль Элиота. Он медленно приходил в себя.
-Возьми! - насмешливо сказал мастер Годар и протянул ему круглую прозрачную штуку, - Появятся вопросы - прошу ко мне. Боюсь только, вопросов не будет: людям привычнее не познавать, а поклоняться... А пока отнесешь в аптеку мастера Юбера этот вот рецепт. И нигде не задерживайся: ты мне еще понадобишься!
Негнущимися пальцами принял Элиот рецепт и вышел из кабинета вон. Весь день он ходил словно в воду опущенный, а когда к вечеру с делами было покончено, и от ужина осталась лишь горка грязной посуды, Элиот юркнул в свою комнату под крышей и вытащил из внутреннего кармана чудесную стекляшку.
Мастер Годар боялся напрасно. Вопросы у Элиота родились в первый же вечер. Вопросы злыми шершнями роились в его голове: у него из-за этого даже сон пропал и аппетит расстроился. Хозяин пригласил его к себе за разгадкой, но что-то удерживало парня. Он никак не мог заставить себя переступить через эту черту, и злился на свое ослиное упрямство. Что ж: если нельзя получить ответы из чужих рук - надо найти их самому. И Элиот со всей страстью предался исследованиям.