Панасенко Леонид. Поиграй со мной

Панасенко Леонид

Поиграй со мной

   Леонид Панасенко
   Поиграй со мной
   Сыну Максиму и его спутникам
   на дорогах детства
   ЧЕТЫРЕ ЗЕЛЕНЫХ ЛИСТКА
   Это была не пурга. Это был взбесившийся снег. Тревожными голосами звучал он в ледяных торосах, в одно мгновение заполнив узкую щель между небом и землей. И закипело белое варево. Снег слепил глаза, отчаянно царапал лицо.
   Это была странная пурга. Возникла она внезапно, вопреки всем прогнозам. Даже не возникла, а снежной бомбой разорвалась над головой. Вместе с ней пришли две неприятности. Уже первый разбойничий посвист ветра будто заговорил самоходные лыжи - черные змейки гусениц безжизненно замерли, и Максим чуть не упал. Одновременно погас зеленый глазок браслета связи.
   "Чудеса!" - подумал Максим, останавливаясь. Он еще раз растерянно потрогал браслет и буквально на миг перенесся в недалекое прошлое, на первый праздник Приобщения.
   Сентябрь. Первый класс. Торжественная линейка. Ким Николаевич, директор школы, вручает им эти браслеты. Каждому жмет руку, улыбается. Говорил он тогда мало, и Максим все запомнил слово в слово.
   - Ребята, - говорил Ким Николаевич. - У вас сегодня двойной праздник. Прежде всего вам предстоит вскрыть самую удивительную на свете копилку. Люди веками складывали в нее знания, а мы все это вытряхнем, изучим, что к чему и зачем. А браслеты связи... Это ваше первое настоящее приобщение к миру взрослых. Теперь вы можете послать любому человеку свое изображение и голос. К вам тоже станут приходить - по делу и просто в гости. Через два года вас научат пользоваться всеми видами транспорта, и, кроме свободы общения, вы получите свободу передвижения. На земле, в воздухе, под водой. На третьем празднике Приобщения, после окончания пятого класса, человечество даст вам право совещательного голоса во всех своих делах...
   Максим тогда так развеселился, что стал размахивать руками и тихонько запел свою "самодельную" песню:
   Медведи из снега,
   Яблоки из льда.
   Мы на полюс едем,
   Горе не беда.
   Директор остановился возле него, спросил:
   - Ты доволен, малыш?
   - Сильно-пресильно! - честно ответил Максим...
   "Однако, что же я размечтался? Пурга - дело нешуточное, особенно когда ты сразу всего лишился. Браслет не работает, лыжи - тоже. Разве что покричать?"
   - Э-ге-гей! - позвал Максим. Обжигающий ветер швырнул его слабый возглас назад.
   "Надо идти, - подумал мальчик. - Меня, наверное, уже ищут. Отец и Гарибальди поехали на вездеходе. Остальные - на снежных глиссерах. И "Пингвинам" [автоматические метеонаблюдатели], конечно, передали приказ искать человека. Максим представил, как все это происходило. - Каждые десять минут Биоцентр получает от браслета связи рапорт о самочувствии человека - пульс, температура, биотоки. Но вот по какой-то причине ниточка жизни оборвалась. В ближайшей диспетчерской взревела сирена тревоги. Не теряя и секунды, электронный мозг начинает операцию РПС - розыск, помощь, спасение. Станцию, конечно, уже подняли на ноги. И соседние - тоже. Если через час его не разыщут, с полуострова Кука взмоет эскадрилья вихрелетов-спасателей. Огромные красные птицы, которым нипочем любая пурга... Вот дела! Интересно, сообщат ли о том, что он пропал, маме Юле?"
   Максим решительно отбросил фоторужье - поохотился, называется - и двинулся вперед. По его расчетам получалось, что до станции, до его "Надежды", километров пять-шесть. Если не собьется с пути, то...
   Он быстро заметил, что странности пурги не закончились. Пурга напоминала речку со множеством водоворотов. А еще было похоже, будто с неба свесили толстенный канат, конец его расплелся, и Максим пробирается между волокнами - сквозь движущийся лес с белыми стволами.
   Становилось холодно. Максим включил электрообогрев костюма, но желанное тепло даже не шевельнулось под меховой подкладкой. "Сели батареи, тоскливо подумал мальчик. - Вечные, безотказные - сели. Вот и причина всех бед. Что с ними могло случиться?"
   Максим быстро слабел. Лыжи разъезжались куда попало, ветер перехватывал дыхание, снег слепил глаза. Мальчик даже прикрыл их на минуту, и тут что-то мягко толкнуло его в грудь. Нет, не пурга. Он открыл глаза и буквально уткнулся... в зеленую стену леса.
   Максим механически сделал еще шаг, и лыжи увязли в густой траве. Влажный горячий воздух пахнул в лицо, и мальчик буквально онемел от изумления. "Может, я замерзаю, и все это кажется?" - мелькнула тревожная мысль. Он снял рукавицу и больно ущипнул себя. Наваждение не исчезало. Напротив, лес как бы подступил ближе. Густой, душистый, солнечный. И незнакомый. Сосны не сосны, березы не березы. А вот стоят вообще ни на что не похожие деревья с голыми красновато-бурыми стволами. Ветки все в цвету, даже листьев не видно. Кустов - тьма. Странные такие. Похожие на папоротники.
   - Неужели в тропики занесло? - подумал вслух Максим. Он еще раз внимательно огляделся. Нет, не тропики. В двух шагах за его спиной лес резко обрывался. Там, словно за толстым матовым стеклом, беззвучно развевались снежные космы.
   Максиму стало не по себе. Откуда все это: лес, тепло, цветы? И где - в Антарктиде! Лучше, право, иметь дело с пургой. Она враг коварный, хитрый, безжалостный, но зато враг реальный, знакомый, повадки его хоть знаешь. А это... Это вообще или бред, или волшебство. Одно можно сказать наверняка в радиусе двух тысяч километров нет и в помине таких райских уголков. И быть не может! Тогда что же перед ним? Нет, надо уходить отсюда. Сейчас же уходить! Тем более, что его ищут. И ищут где угодно, но только не в тропическом лесу...
   Максим поспешно сорвал с ближайшего куста несколько листьев, сунул в карман куртки. Затем, тяжело волоча лыжи, обошел корявое деревце, чем-то похожее на акацию, и снова шагнул в леденящее месиво из снега и ветра. На выходе его тоже легонько толкнуло в грудь. Не оглядываясь, мальчик побежал в сторону станции. Время от времени он подносил к глазам компас, но стрелка словно взбесилась, и страх, как стая волков, начал окружать мальчика.
   "Мама Юля, - мысли ползли хаотичные и слепые, как все вокруг. - Мы поедем на Тису. Как прошлым летом. Я попрошу у лесника разрешения, и мы снова будем жечь разноцветные костры. Дядя Павел добрый, он разрешит. Ему тогда тоже понравилось. Я ему даже химикаты свои оставил. Дядя Павел спрятал их. Говорил: "Я по настроению костры буду расцвечивать. Грустно пусть голубенький горит, а весело - тогда твоих окисей, солей добавлю. Огонь и запляшет у меня на сучьях солнечными человечками..." Мама Юля, не надо огня. Его так много. Белого, холодного. Ой, какой холодный огонь!"
   В голове стучало, во рту пересохло. Изнутри поднимался тошнотворный жар, и Максим жадно ловил губами снег - все хотел утолить внезапную жажду. Он уже еле шел. Останавливался, снова брел наугад. Память все чаще уводила его к счастливым полянам лета. Все чаще появлялось желание остановиться, прилечь, отдохнуть хоть немножечко. Он останавливался, но мама Юля непривычно резко и повелительно кричала издалека: "Иди, быстро иди!" - и мальчик, плача и забываясь, снова брел вперед.
   Свет близких фар ослепил его, и он упал.
   - Сыночек, как же ты так! - шептал Егор Иванович, поднимая Максима на руки.
   - Ах вы, зайцы мои, - приговаривал Гарибальди, укладывая мальчика на заднее сидение вездехода. - В снегу все, закоченелые. Сейчас мы зайцев отогреем, чаем напоим...
   Отец Максима старался помочь начальнику станции, но тот оттеснял его могучим плечом и ворчал:
   - Не суетитесь, Егор Иванович. Не пристало, брат, не пристало.
   Он включил автоводитель, укрыл Максима своей огромной шубой.
   - Папа, - тихонько сказал Максим. - А я в лесу был. Чудной такой лес. Все в цвету, тепло...
   - Бредит, бедняга. - Тимофей Леонидович нахмурил брови, прибавил скорости.
   - Нет, па, я серьезно. Лес...
   Очнулся Максим от громкого голоса доктора Храмцова.
   - Чип-чип, чепуха, - басил Храмцов, он же - Карлсон. - Двустороннее воспаление легких. Считайте, что мальчик отделался легким испугом. Но пяток деньков придется полежать.
   Начальник станции сидел на кушетке, смотрел на Максима и улыбался.
   - Па, Карлсон, Тимофей Леонидович, - Максиму почему-то было трудно говорить. - Там правда был лес. И лето. Честное слово. Я тогда ни капельки не бредил. И потом тоже не бредил.
   Отец и Гарибальди переглянулись.
   - Не верите? - у мальчика на глаза навернулись слезы. - Посмотрите у меня в кармане... В куртке. Посмотрите, пожалуйста!
   Егор Иванович пожал плечами, взял мокрую куртку сына и вытряхнул содержимое ее карманов.
   На белый пластиковый пол упали пакет-аптечка, блокнот, компас и... четыре немного помятых листка. Изумрудные, сочные, зазубренные по краям.
   Храмцов подобрал листья.
   - Занятно! - изумился доктор. - Растение явно тропическое.
   Тимофей Леонидович взял листья, внимательно осмотрел их, понюхал даже и сказал, ни к кому не обращаясь:
   - Неплохое название для реестра открытий - феномен Лаврова, а? Придется съездить в твой фантастический лес.
   Он обернулся к Максиму, но тот уже забылся в тяжелой дремоте.
   ПОДАРКИ
   - Возмутительно! - бушевал обычно флегматичный доктор. - Как вы можете так - сидеть в вездеходе и философски глядеть в эту белую муть за стеклом?! Орите, пойте, палите из пушек. Вы хоть понимаете что мы видели?
   - Куда уж нам, - засмеялся Егор Иванович. - Мой сорванец раскопал эту штуковину, пускай и объясняет, что к чему.
   - Он еще шутит! - раскрасневшийся от возбуждения доктор ошеломленно завертел головой, заерзал на сиденье.
   - Не шуми, Карлсон, - приказал Тимофей Леонидович. - Слишком все серьезно, чтобы начинать с эмоций. Ох да ах! Кстати, отвечаю на твой вопрос. Лично я пока не знаю, что мы видели.
   - Как?!
   - А так. У тебя на языке все "пришельцы" вертятся. Может, это они и есть. Не отрицаю. Но обниматься с нами твои пришельцы что-то не торопятся. Да и вообще - есть ли они в Куполе? Может, это их автоматический маяк, или база, или склад? А может, зал ожидания, наподобие тех, что мы строим на остановках рейсовых электробусов? Могу предложить еще полсотни версий...
   До станции оставалось ехать минут двадцать. Тимофей Леонидович протянул руку к микрофону служебной связи, но тут же передумал. "Пусть поспят люди, - решил он. - Сейчас и так все вверх дном пойдет, такая кутерьма заварится. Не до сна теперь будет, не до сна. Впрочем, а чего я хочу? Разве можно придумать для ученого большее счастье, чем встреча с инопланетным разумом? Первая встреча!"
   Начальник полярной станции даже зажмурился - значимость случившегося открылась ему вдруг во всей своей глубине.
   "Да, - подумал он. - Пришла большая неизвестность. Для всех людей пора восторгов и ожиданий. Для нас, ученых, - пора сомнений, поисков общего языка и бесконечной работы. Главное - не пороть горячку. Степень нашей мудрости и предусмотрительности должна превышать степень неизвестности. Вот какое уравненьице получается..."
   На связь Тимофей Леонидович вышел, уже завидев редкие огни станции.
   - Алексей Константинович, - обратился он к дежурному и сделал паузу, чтобы тот уловил интонацию его слов и поспешно прогнал дремоту. Немедленно разбудите всех, кроме Лаврова-младшего. По тревоге. Сбор в кают-компании. А теперь запишите мое сообщение и передайте его в совет Мира. Копию - Академии наук...
   Они вошли в кают-компанию стремительно, все трое, и теплое свечение вокруг дверного проема трижды мигнуло, мгновенно высушив одежду полярников.
   - Извините, что прервал отдых, - сухо сказал начальник станции. - Мы, наконец, получили возможность связать воедино цепочку странных событий вчерашнего дня и объяснить их. Итак, давайте вспомним их последовательность. Магнитная буря, вернее даже, магнитный удар, взрыв. Нарушена связь. А у Максима, который ближе всех был к эпицентру возмущения, сразу разрядились обе "вечные" батареи. Затем эта внезапная пурга. Не пурга, а настоящий снежный тайфун. И, наконец, непонятная находка Лаврова-младшего. Все это вам известно. Но вы не знаете самого главного. Мы с Егором Ивановичем и доктором съездили - да, в квадрат 14-Е. И нашли. Там действительно есть нечто непонятное. Купол, сфера - не знаю даже, как назвать. Нет, не материальный. Какое-то силовое поле. Ни вездеход, ни нас внутрь не впустили. Тем не менее Максим был там, сорвал в неземном лесу несколько листков.
   - Как в неземном? - недоверчиво прогудел гляциолог Чеботарев.
   - Я не оговорился. Люди, по-моему, не умеют еще создавать такие силовые поля. Да и листья странные: совсем другая механика фотосинтеза. Так что можно предполагать всякое.
   В кают-компании зашумели. Все разом захотели тотчас же ехать в квадрат 14-Е. А бородатый метеоролог Прокудин все допрашивал Тимофея Леонидовича: "Вы их видели? Вы видели пришельцев?" - и вовсе не слушал ответов.
   - Тише, товарищи! - начальник станции повысил голос. - Вы как дети. Обрадовались, зашумели, собрались куда-то бежать. Прежде всего я требую дисциплины. Каждый шаг наш, каждое действие по отношению к чужому разуму должны быть тщательно взвешены и продуманы. Помните - неизвестное, как правило, двулико. Есть в нем, наверное, добро, но может быть и зло. Поэтому я еще требую и осторожности. Максима, Егор Иванович, после выздоровления немедленно отправить домой.
   - Значит, запремся здесь и будем ждать пригласительных билетов? возмутился Храмцов. - Мол, приходите, пожалуйста, для контакта.
   - Не отчаивайтесь, доктор, - начальник станции впервые улыбнулся. Работы хватит всем. Возле феномена Лаврова устроим наблюдательный пост. Вы, Райков, - он обернулся к высокому метеорологу, - берите двух помощников и прямо сейчас отправляйтесь на пост. Прудников составит график дежурств. Алексей Константинович, вам тоже срочное задание. Передайте "Пингвинам" новую программу: оцепить Купол и вести постоянную съемку. Остальные - разворачивают и оборудуют помещение дубль-станции. Мы ожидаем к утру гостей - представителей совета Мира и Академии. Людей надо сразу же разместить.
   "Та-та-та, - призывно и властно запела вдалеке труба. - Дружным шагом за победой отправляйся. Битве быть, битве быть, та-та-та".
   Ряды маленьких воинов в блестящих касках дрогнули, пришли в движение. Они шли мерно и тяжело, сотня за сотней, тысяча за тысячей. И все на одно лицо. Они шли в туман и зыбкий полумрак, туда, где поднималось что-то красное, судорожно шевелящееся, опасное. Сотня за сотней... Карлсон, кажется, говорил, что их пятьсот тысяч единиц в одной ампуле... Жарко. И трудно дышать. Да и как можно дышать, когда за тебя там гибнет полмиллиона человечков в блестящих касках. Кто блестит, что блестит? Пятьсот тысяч... Ох, как жарко! Пить! Эй, войско, дайте же наконец кто-нибудь попить!..
   Максим очнулся. В комнате тихо, темно. Только в углу слабо мерцают огоньки на панели диагноста. От него к кровати тянется целый пучок проводов.
   "Ого, - подумал Максим. - Здорово же меня скрутило, если Карлсон, приставил электронного стража".
   Хотелось пить, кружилась голова. Мальчик собрался как-нибудь встать, но его внимание вдруг привлек слабый и неожиданный запах. Так и есть. На пластиковой тумбочке возле кровати желтел какой-то плод, похожий на апельсин. Максим лениво очистил его и съел. "Апельсин" почему-то чуть горчил.
   Максим вспомнил свою неудачную прогулку с фоторужьем (да и что за охота во время полярной ночи), странный лес и невидимый купол, толкающий в грудь: "Привиделось, наверное, все это, бредил я. Вот и сейчас - битва антибиотиков приснилась..."
   Второй раз его разбудил диагност. Он прозвенел трижды - требовательно, громко - и Максим хотел было возмутиться такой нахальной побудкой, но на табло электронного врача светилась надпись "практически здоров", и мальчику ничего не оставалось, как недоуменно пожать плечами. Чувствовал он себя превосходно и прямо сгорал от желания посмеяться над Карлсоном. Напутал что-то доктор. Какое может быть воспаление легких, когда диагност гонит тебя из медизолятора, а тело так и просится подурачиться в спортзале.
   По привычке Максим набрал код информатора - что нового, на станции, где отец, куда сегодня отправились гляциологи? Автомат прежде всего повторил распоряжение Гарибальди об "аврале", и мальчик насторожился. Дальше шла запись совещания. Максим замер, боясь пропустить даже полслова. Затем вскочил, заметался по комнате, но последние слова начальника станции ошеломили его, и мальчик бессильно опустился на кровать. Как же так? Так нечестно, несправедливо. Ведь это он, он открыл купол, и купол впустил его. Впустил... А отец! Тоже хорош - хотя бы слово сказал в его защиту. Опасность, долг, дисциплина?.. Хоть бы скорее вырасти!
   Максим быстро умылся, тщательно причесался и только после этого вызвал Гарибальди.
   Тимофей Леонидович ответил сразу. Увидев на экране лицо Максима, приветливо улыбнулся:
   - Поправляешься, герой нашего времени?
   Мальчик на шутку не ответил.
   - Спасибо за гостинец. А что это было? Апельсин? - сказал он только из вежливости. - Лучше всех лекарств мне помог.
   - Постой шуметь, - нахмурился Гарибальди. - Какой еще апельсин?
   - Обыкновенный. Вкусный. Вот корочки.
   - На станции нет никаких апельсинов, - недоуменно проворчал Тимофей Леонидович. Он что-то соображал, но Максим догадался раньше и чуть не подпрыгнул от радости.
   - Я знаю, что нет, - лукаво улыбнулся мальчик. - Но кто-то же положил его возле моей постели. Кстати, этот "апельсин" чуть горчил и пах лекарствами. И не напрасно. Посмотрите, пожалуйста, на диагноз электронного врача.
   - Практически здоров, - прочел Гарибальди и присвистнул от удивления.
   Максим ликовал.
   - А Карлсон говорил: пять дней. Может, теперь мне разрешат в тот лес?
   - Ты, я вижу, знаешь о моем распоряжении, - улыбнулся Гарибальди. Учти, я свои распоряжения не отменяю.
   - Вы поспешили, - как можно убедительней заверил Максим начальника станции. - Ведь в Купол впустили пока только меня. И только ко мне явились ночью пришельцы, чтобы оставить целебный "апельсин". А это уже настоящий контакт, а не ваши посты и "Пингвины". Если вы не разрешите мне остаться на станции, клянусь, я расскажу об "апельсине" членам совета Мира, и меня все равно оставят...
   - Вот нахаленок! - Тимофей Леонидович улыбнулся, но сразу же посерьезнел. - Ты извини, конечно, но тобой сейчас руководит не разум, а детский энтузиазм. Может статься, что всем нам отсюда...
   Он не успел договорить. В коридоре послышался топот - кто-то бежал, а в следующее мгновение дверь кабинета резко распахнулась. На пороге стоял отец Максима.
   - Тимофей Леонидович! - он перевел дыхание и ткнул рукой куда-то в угол. - Там, возле склада, появились какие-то странные штуковины. Сбежались все наши, ожидают вас...
   Экран тотчас опустел.
   - Медведи из снега, яблоки из льда... - запел Максим, быстро надевая и застегивая комбинезон. - Начинаются дела - всякие чудесные, очень интересные...
   Он выскочил в морозную ночь. Тихо, безоблачно, настоящий штиль. В воздухе повисли ледяные иглы - если запрокинуть голову и дышать ими тихо-тихо, то кажется, что на язык попадают отдельные звездочки. Вот они сияют - кристаллики небесного льда. А среди них непривычный и торжественный Южный Крест.
   На другом конце поселка залаяли собаки. Мальчик с досадой топнул ногой - нашел время любоваться звездами! - и побежал на шум голосов, лимонный свет прожекторов, которые вспыхнули вдруг на высоких мачтах.
   Возле самого склада, чья красная крыша виднелась за куполом столовой, Максим столкнулся с Мартой Ружевич, шеф-поваром станции.
   - Привет, дай кушать, - крикнул он обычную дразнилку-приветствие, на что полячка не ответила лукавым "Хоч сто раз, дзицятко", а схватив его за руку, обеспокоенно заглянула в глаза.
   - Максим сбежал?
   - Потом, Марта, потом. Меня пришельцы вылечили... Побежали, а не то мы все прозеваем...
   Они сразу увидели ЭТО. На ледяной площадке, расчищенной под аэродром, огромной кучей лежали необычные предметы. Красные, синие, зеленые, желтые шары, параллелепипеды, кольца, кубы блестели полированной поверхностью, в бесчисленных плоскостях отражались огни прожекторов. Максиму показалось, что здесь пробегал какой-то великан, споткнулся и уронил на снег коробку елочных игрушек.
   - Подарков сколько! - всплеснула руками Марта. На ее голос обернулся Тимофей Леонидович.
   - Максим, - сердито крикнул он. - Я тебе...
   Мальчик поспешно нырнул в толпу. На аэродроме собрались, наверное, все свободные от дежурств обитатели полярной станции "Надежда". То и дело встречались знакомые - улыбчивые, обрадованные неожиданным зрелищем. Под ногами у людей крутились два "нахлебника" станции - Пушок и вислоухий Император. Собаки, наверное, считали, что вся эта возня затеяна ради них и, звонко лая, хватали всех за меховые комбинезоны.
   - А ну, Максим, помоги, - позвал Прокудин. Он старался что-то достать из кучи "игрушек". Но мальчику как раз подвернулся большой золотистый шар, очень легкий и красивый, и он погнал его, будто мяч, толкая ногами и руками. Максим заметил, что блики от лучей прожекторов ни при чем - и шар, и остальные предметы светились сами по себе. "Вот из этих зеленых "кирпичей", - подумал мальчик, - за пять минут можно сложить крепость, а вон те полые цилиндры сгодились бы на башни". Подумал и тут же с явным сожалением распрощался со своей выдумкой. Разве эти взрослые позволят? Гарибальди разберется во всем, всех прогонит, а "игрушки" перенесут на склад, пронумеруют и опечатают затем дверь.
   Рядом дружно засмеялись. Максим обернулся и увидел, что смеются над Карлсоном. Любопытный доктор забрался в какое-то прозрачное устройство и теперь не мог выбраться обратно - ломился в гибкие лепестки входа, а те, пружиня, прищемляли ему то руку, то ногу, заталкивали обратно.
   - Немедленно прекратить все эти художества! - загремел вдруг над толпой голос начальника станции.
   Но было поздно. Доктор, рассвирепев, рванулся, прозрачные дверцы с треском сломались, и в тот же миг из груды предметов беззвучно выскользнула голубая молния и ударила его в грудь. Карлсон вскрикнул, грузно упал на снег.
   Полярники замерли.
   Тимофей Леонидович закричал снова - грозно и повелительно:
   - Ничего не трогать! К "предметам" не приближаться! Приказываю всем вернуться на станцию!
   Доктора отнесли в сторонку. Несколько человек склонились над ним, растирали снегом виски.
   - Жив, - раздался, наконец, голос отца Максима, и все облегченно вздохнули. - У него шок. Луис Лейн, помогите мне поднять доктора...
   На аэродроме вдруг загремело. Разноцветные шары, кубы, пирамиды и прочее разом двинулись к краю ледяного поля. Медленно переваливались с боку на бок зеленые "кирпичи", вихляя, катились цилиндры и какие-то сложные изящные конструкции. И все это гремело, будто боевые барабаны индейцев, и уходило прочь от людей.
   - Ничего себе подарочки, - прошептал Тимофей Леонидович.
   А странные вещи, вырвавшись из-под лучей прожекторов, засияли всеми цветами радуги и покатились, гремя, в бездны полярной ночи.
   Максим мельком глянул на лица людей. Ему показалось, что полярникам вовсе не страшно, а только немножечко грустно. Оттого, что все так быстро и так нелепо кончилось.
   ...ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ ЧЕРТИ
   Отец даже не забежал - жди. Конечно, ему сейчас тоже не сладко. Карлсона врачевать - дело нешуточное. Он, говорят, капризный, когда болеет. Вообще только один доктор и болеет на станции. Раз в год обязательно. И теперь только его молния ударила. А болеет Карлсон, наверное, от тоски, нарочно. У всех работы по уши, а ему хоть звезды пересчитывай. Вот и болеет, чтобы его должность не упразднили. Надо как-то забежать к нему. Он хоть и очнулся, но шок свой отлежит, сколько положено. И историю болезни заведет - для потомков. Что ни говори, первая травма внеземного происхождения.
   Максим попробовал читать, но не смог осилить даже одной страницы. После внезапного выздоровления он быстренько перебрался в свою комнату и вот уже несколько часов слонялся без дела. Смотрел любимые фильмы, слушал инфор, но выйти в коридор не решался. Зачем лишний раз испытывать судьбу? Налетишь невзначай на Гарибальди - и прощай, станция.
   "Ломают голову над этим Куполом, - подумал Максим, - названия придумывают - маяк, база, склад. Еще бы стадионом назвали. Станция это. Как наша "Надежда", только размерами побольше. Жилище пришельцев - еще так можно сказать. Может, не рассчитывали людей встретить, вот и захватили с собой дом... Жаль, что я побоялся пойти в глубь чудо-леса. Но со станции я все равно не уеду. Ведь больше так никогда в жизни не повезет. Не будет больше такой тайны. Без меня все разузнают, откроют и опишут, по полочкам разложат. И не будет уже ни тайны, ни пришельцев. Так - братья по разуму, сотрудничество цивилизаций и прочее..."
   Максим попробовал вызвать кого-нибудь из своих друзей, но на экранчике браслета связи появилась хитрая надпись: "Ваш номер отключен по распоряжению совета Связи. Справки там-то..." Справляться Максим, конечно, не стал. И так все ясно. Оно, может, и к лучшему. После утреннего сообщения по системе связи только одноклассники целый день вызывали бы его.
   - Дзинь, дзинь, дзинь! - вдруг весело отозвался браслет связи.
   - Мама Юля! - мальчик даже подпрыгнул от радости. - Мамочка!
   - А почему ты не в медизоляторе? Температура упала?
   Путаясь от волнения, Максим рассказал о волшебном апельсине и о своем не менее волшебном исцелении, о "подарках" пришельцев и о том, как он поспорил с Гарибальди.
   - На его месте я бы уже давно отправила тебя на материк, - строго сказала мама, но глаза ее все же улыбались. - И потом что это еще за прозвища?
   - Мама Юля, - запротестовал мальчик. - Они ведь не против, и так вообще интересней. Тем более, что все совпадает. Усы - раз, борода - два и то, что Тимофей Леонидович тысячу человек сагитировал осваивать Антарктиду, три. Помнишь, Гарибальди в 1860 году тоже возглавил поход "тысячи". Повел патриотов на юг, на помощь восставшим...