Иван Валерьянович был у себя в кабинете. Села в приемной на стул. И тут вдруг от ее решимости не осталось и следа. Он может подумать, что пришла к нему чего-нибудь просить. Да не нужна ей никакая его помощь. А что нужно? Она и сама не знает.
Секретарь-машинистка раз и другой посмотрела на Галину, наконец спросила:
- Вам к Ивану Валерьяновичу?
- Нет-нет, - поспешно ответила Галина. Поднялась и хотела было уже уходить, как вдруг открылась дверь кабинета и на пороге показался сам Корзун. Всмотрелся в лицо, узнал.
- Вы ко мне?
- Да... То есть нет...
- Зайдите, - уловив нерешительность Галины, сказал Корзун.
Неуверенно вошла. Глаз у Ивана Валерьяновича наметанный, еще в приемной заметил: беременна. И претензии, естественно, к нему. Что ж, и по времени совпадает, и вообще водится за ним такой грех, не зря хвастал приятелям: "Иду вдоль забора и боюсь, что каждая доска от меня забеременеет". Знать бы, что она никому о нем не сказала и что готова все перенести молчаливо и безропотно - прошел бы мимо. Но все женщины болтливы, как сороки. С какой стати эта будет исключением? Чертовски неприятно! Не успел стать главным врачом, как уже дал повод для сплетен. Главный врач района - это как-никак фигура, и нельзя допускать, чтобы о нем болтали в подворотнях.
- Вас, помнится, Галиной зовут? - спросил Корзун, усадив ее напротив.
Вопрос, казалось, был рассчитан точно: сразу указать этой простушке расстояние. Но Иван Валерьянович переборщил: Галина беззвучно заплакала, потом встала и направилась к двери. Корзун проворно выскочил из-за стола. Не хватало, чтобы сейчас ее увидели: беременную женщину, которая вышла заплаканной из кабинета главврача. Что случилось? Догадаться нетрудно. И кроме того, он, Иван Валерьянович, не выяснил главного: знает ли о нем еще кто-нибудь?
- Ну хорошо, - перешел Корзун с официального тона на дружеский. - Ты кому-нибудь говорила о... Ну, о том, что между нами было?
- Нет.
- Умница, - обрадовался Корзун. - У тебя родители есть? Где они?
- В Брашинском районе.
- Тебе было бы лучше поехать к ним.
- Не могу.
- Почему?
- Стыдно. Меня там все знают.
- А еще куда-нибудь?
- Кто меня такую на работу примет?
- Да, тут есть сложность. Что же нам делать? - спросил Корзун не столько Галину, сколько себя. Жениться? Чепуха! В его теперешнем положении это конец всему. Раньше - да. А теперь это уже совсем другое дело. Вынужденная женитьба. О таких вещах отзываются не очень похвально. Нет-нет, о женитьбе не может быть и речи. Но и отмахнуться теперь не отмахнешься. Что же все-таки придумать?
- Как у тебя с жильем?
- Комната в больничном доме. Жили с подругой. Но теперь она вышла замуж и съехала. Осталась я одна.
- Ну, хоть с этим все в порядке. Комната останется за тобой. Подселять к матерям-одиночкам теперь не имеют права. А сколько ты получаешь?
- Восемьдесят рублей. Иногда чуть больше.
- Сколько тебе еще нужно?
Это, наверное, опять был перебор. Галина поспешно вытерла слезы, слегка подсушила пудрой лицо.
- Извините, - сказала. И вышла.
Корзун не знал, торжествовать ли ему победу или бранить себя. Все-таки решил, что Галина будет хранить молчание. Гордая...
37
В Поречье Корзун приехал вместе с Алиной Павловной Мазур. Официальный главный врач района и его столь же официальный заместитель. Руководство.
Когда они вошли в кабинет, Наталья стояла у окна. Корзун по-хозяйски прошел к столу, сел, кивком пригласил сесть Алину Павловну. Потом достал из портфеля несколько листков бумаги, бросил их на стол:
- Ознакомьтесь, Наталья Николаевна.
Наталья взяла крупно исписанные листки, начала читать. Это была жалоба в прокуратуру. Описан давний случай с Антоном Тереховым. Ничего нового в этом письме не было, кроме злобы и ненависти к ней, Наталье, требования наказать ее ни много ни мало за смерть человека, за тяжелую болезнь его жены и сиротство малолетней дочери. Потрясла Наталью подпись: Терехова Вера.
- Так вот, - продолжал Корзун. - Вам, Наталья Николаевна, придется передать обязанности главного врача Инне Кузьминичне Норейко. Вопрос согласован с райисполкомом. Вот приказ. Распишитесь, пожалуйста, что вы с ним ознакомлены.
Наталья через силу прочла текст приказа, расписалась.
- Теперь пригласите, пожалуйста, Инну Кузьминичну, - нарочито будничным тоном сказал Корзун.
Не помнила, как вышла из кабинета, как позвала дежурную медсестру и попросила ее разыскать Инну Кузьминичну. Норейко, наверное, уже кое-что знала. Тотчас подошла:
- Я слушаю вас, Наталья Николаевна.
- Вот больничная печать. Возьмите. Вы назначены главврачом.
- Почему?
- Вам скажут. Идите, вас ждут.
Сегодня Наталья на работе не задерживалась. Идя домой, она колебалась, зайти или не зайти к Тереховой. Спросить у женщины, что случилось? Почему она так поступила после того, как Наталья сделала для нее все, что могла? Ну зайдет она к Вере, спросит. И что дальше?
Дома Наталья, не скрывая своих чувств, рассказала о случившемся. Мать, казалось, даже повеселела:
- И слава богу. Будешь, как люди, приходить вовремя.
Спала Наталья тревожно, часто просыпалась.
А утром - повестка. Что ж, значит, нужно ехать в район. Только поставить в известность Инну Кузьминичну. Она, конечно, поинтересуется: чего? зачем? Хочешь не хочешь, придется показывать повестку. Можно себе представить, как посмотрит на нее Норейко. Пожалуй, даже спросит: "Что, доигралась?" Пусть смотрит, пусть спрашивает. Наталья найдет в себе силы перенести и это.
В больнице, кажется, всё уже знали. Люди, которых она встречала, похоже, сочувствовали ей. И Норейко знала.
- У меня повестка. Вызывают к следователю.
- Какая повестка? К какому следователю?
- Обыкновенная повестка, какими вызывают к следователю, - начала злиться Наталья.
- Да вы что, милаша?
- Что еще за милаша, Инна Кузьминична? Соблюдайте, пожалуйста, хотя бы элементарное уважение к человеку.
- Я к вам с сочувствием, Наталья Николаевна, а вы обижаетесь.
- Да знаете же, знаете все. Зачем вам нужно ломать эту комедию?
Норейко сбросила личину. Глазки-пуговки зажглись откровенным торжеством:
- Да, знаю. Если хотите, давно знала, что вы этим кончите. За чужой счет счастье свое не строят.
- Что значит - за чужой счет?
- Не прикидывайтесь невинной овечкой. Не успела опериться, как ей, видите ли, уже захотелось стать главным врачом. Тут же начала строить козни другим. Правду говорят: не рой яму другому - сам в нее попадешь. Теперь, миленькая, не смоешь с себя дерьма до самой старости.
- До чего же вы злобное существо! Кто так исковеркал ваш характер? Может, с вашей помощью и настрочили эту мерзкую жалобу? - наобум спросила Наталья, даже не подозревая, насколько она права.
- Вон! Вон из моего кабинета! - в ярости закричала Норейко. Демонстративно подошла к окну, распахнула его настежь и закончила. - Чтоб духу твоего тут не было!
Зачем Наталья вступила с нею в разговор? Не раз давала себе слово сдерживаться, зная, что в ответ последуют оскорбительные нападки.
Когда Наталья подошла к знакомому зданию с машинами и мотоциклами у подъезда, у нее вдруг пересохло в горле. Первый раз... Вот и дверь кабинета, который назван в повестке. Постучала. Услышала бодрый голос: "Да". Несмело открыла дверь. За столом сидел молодой человек в штатском. Подумала, что ошиблась: она ожидала увидеть офицера милиции.
- Вы к кому? - спросил молодой человек.
- Я по повестке, - протянула бумагу Наталья.
- Садитесь.
- Ничего.
- Садитесь, говорю, - пробежав глазами повестку, повторил молодой человек посуровевшим голосом. - Разговор у нас будет долгий.
Села. Какое-то неприятное ощущение появилось под ложечкой. Начало даже поташнивать. Молодой человек, сцепив пальцы рук и положив их перед собою на стол, в упор рассматривал Наталью. По-видимому, это был один из приемов, который, по мнению следователя, должен парализовать волю подследственного, заставить развязать язык, рассказать все, как было.
- Ну, - начал он, - будем говорить правду или наводить тень на плетень?
- О чем я должна говорить? - справилась с комком в горле Наталья.
- О том, как вы способствовали смерти Антона Терехова, после чего неизлечимо заболела его жена и осиротела их маленькая дочь Оксана.
"Ему, наверное, дали установку, - подумала Наталья, - и он готов из кожи лезть, чтобы только угодить начальству, заработать положительную характеристику для очередного повышения в звании". Вдруг вспомнила о капитане Червякове.
- Скажите, пожалуйста, а капитан Червяков у вас работает?
- У нас. А что? Вы его родственница?
- Нет, какая там родственница. Просто, приезжал он к нам в больницу, ответила Наталья. Рассказывать, зачем приезжал, не стала. Еще подумает, что его хотят разжалобить. Но все же спросила:
- Он сейчас на работе?
- Гражданка Титова, вы что? Приехали сюда узнать последние новости? Я пригласил вас не для этого. У нас разговор другой.
Мучительно стыдно было отвечать на нелепые вопросы следователя. Но пришлось, скрепя сердце, отвечать, отводить от себя клевету.
- Вот заключение комиссии, - ткнул пальцем в какую-то бумагу следователь. - В нем говорится, что виновница гибели Терехова - Титова Наталья Николаевна. Так что придется отвечать.
- Ну что ж, придется так придется.
- Вот вам бумага. Опишите все, как было.
Наталья взяла лист бумага, пересела за маленький столик, стоявший у окна, начала писать.
- В конце, там, где написано об ответственности за ложные показания, поставьте подпись.
- Поставила, - закончив писать, сказала Наталья.
Следователь взял исписанный Натальей лист, внимательно его прочитал и, бледнея, почти шепотом спросил:
- Вы что, собрались издеваться надо мною?
Как ни крепилась Наталья, но сдержать себя не смогла:
- Нет, товарищ следователь, если кто и решил издеваться, то не я, а вы.
Следователь, казалось, готов был испепелить ее взглядом. В объяснении было, видно, совсем не то, чего он ожидал. Она написала и о первом приказе, которого нет в материалах заведенного дела, и о своей объяснительной записке, которую она в тот раз представила главврачу и которой опять-таки не оказалось под рукой.
- Я думаю, - немного пришел в себя следователь, - что мы еще встретимся. Надеюсь получить санкцию прокурора на ваше водворение в КПЗ. Может быть, тогда вы одумаетесь и не будете нести той околесицы, какой нагородили в своем объяснении. А пока вот - подпишите обязательство о невыезде за пределы Поречья.
- Я что, уже преступница?
- Пока нет. Это решит суд.
- Значит, вам заранее известно, что меня будут судить? Любопытно: из каких же источников?
До этого следователь еще хорохорился, стремился психологически сломить Наталью, выбить почву у нее из-под ног. Но тут, кажется, смутился. Оказался в положении фехтовальщика, у которого выбили шпагу из рук. Еще бы: подследственная явно намекает, что он поет с чужого голоса.
- Подпишите обязательство, - только и сказал.
Наталья не знала, как отнестись к требованию о невыезде. Интуитивно чувствовала, что тут следователь превышает свои полномочия, опять берет ее на испуг. Но отказаться поставить подпись не решалась. На проходной спросила у дежурного:
- Скажите, пожалуйста, где сейчас капитан Червяков?
- Сан Саныч? - улыбнулся дежурный. - Он в данный момент любуется красотами черноморского побережья.
- В отпуске, что ли?
- Так точно, девушка. У самого синего моря. Неделя, как уехал.
- Спасибо, - поблагодарила Наталья. Значит, ждать еще целых три недели. Рассказать обо всем Алесю? Нет, только не это. Во-первых, он ничем не поможет. Во-вторых, теперь он заинтересованное лицо. Начнут козырять еще и этим. Мол, пустили в ход знакомство, использование должностных лиц. Да чего же все это нелепо!
Возвращалась домой с тяжелым, невыносимым чувством.
Уже в самом Поречье встретила Пашучиху. Хотела пройти мимо, да не тут-то было. Ухватила Наталью за рукав:
- Здравствуй, касатка, здравствуй, моя птушечка.
- Здравствуйте, Анисья Антиповна. Что-нибудь случилось?
- Случилось, касатка: вернулся мой младшенький.
- Вот и хорошо.
- Да оно как сказать. Для кого хорошо, а для кого и не очень.
Посмотрела Наталья на Пашучиху. Старая уже женщина. Ан нет, злоба из нее так и прет. Нет, лучше не связываться. Повернулась Наталья и пошла дальше, не отвечая на явно прозвучавшую угрозу.
Мать была вся в слезах. Ходила из угла в угол и, заламывая руки, тихонько причитала, почти беззвучно: "Да что же это такое? Да разве ж так можно?.."
- Что случилось, мама? - остановилась в дверях Наталья.
Остановилась, будто застигнутая врасплох, и Марья Саввишна. Смотрела на дочь, словно не верила, что это она, а не кто-то другой. Потом снова залилась слезами, подбежала и, обхватив ее голову, снова начала причитать:
- Чуяло мое сердце, что этим кончится...
- Да ты скажи толком: в чем дело?
- Беда, ох какая беда... - не переставала всхлипывать Марья Саввишна. Как только ты уехала в район, заявилась Пашучиха. Такая приветливая, такая радостная. "Никак в лотерею выиграла?" - спрашиваю. "Выиграла, касатка, выиграла. Дождалась-таки своего счастья". - "И сколько же привалило?" - "Не сосчитать, - отвечает. - Такое счастье на деньги не переводится". Загадки какие-то. Ладно, не вытерпит, сама скажет. А она губки так поджала и говорит: "Такая радость, такая радость, что и не передать. Мой младшенький вернулся". - "Ну что ж, Анисья Антиповна, - говорю ей, - рада за тебя". "Да - тебе-то, - отвечает, - вроде бы и не резон радоваться". "Это почему же?" - спрашиваю. "Уж больно сердит мой младшенький на вас. За Миколку. За его, значит, брательника. Неужто забыла, как твоя касатка упекла его за решетку?" "Иди, Анисья, не мути воду", - сказала ей, взяла за руку и веду к дверям. А она как вызверится: "Ну, вот мой младшенький вам теперь покажет. Отольются вам мои слезки!"
- Не волнуйся, мама, - попыталась успокоить Марью Саввишну Наталья... Все собаки брешут, да не все кусают.
- Ох, доченька, не знаешь ты этих людей. Чует мое сердце, натворят они бед. Уедем отсюда.
- Мама, ты что, испугалась их?
- Не за себя волнуюсь - за тебя.
Тут-то и послышались тяжелые шаги на крыльце. Без стука отворилась дверь. На пороге встал молодой мужчина с коротко остриженной головой, небритый, с небрежно расстегнутым воротом грязноватой рубашки.
- Со свиданьицем вас, - оскалил зубы мужчина. - Не узнаете?
- Змитро? - упавшим голосом произнесла Марья Саввишна.
- Он самый. Значит, признали, - Пашук, не спрашивая разрешения, подошел к столу, сел на скамью.
Марья Саввишна, загораживая собою Наталью, спросила:
- Что тебе от нас нужно, Змитро?
- Я пришел спросить: где мой брательник Микола?
- А то ты не знаешь?
- И второе. За что вы его упекли за эту самую? - Пашук пальцами изобразил решетку.
- Ты знаешь, что он чуть не убил мою Наталку?
- Я одно знаю. Моя маманя просила вас на коленях не сажать Миколу. Вы поимели сочувствие к старой женщине?
- Змитро, уходи, не гневи бога.
Пашук встал, легко отстранил рукой Марью Саввишну, будто какой неодушевленный предмет, и вплотную приблизился к Наталье. Выдохнул самогонным перегаром:
- Ну а ты, стерва, что скажешь?
- Не смей ко мне прикасаться, подонок! - гневно ответила Наталья.
- Доченька! - крикнула Марья Саввишна. - Прошу тебя, заклинаю: беги от этого страшного человека. Он может все.
- Могу. Это ты верно сказала, старая. Но не об тебе разговор. Я эту суку спрашиваю, - ткнул пальцем Пашук в лицо Натальи. - Ты видела слезы моей мамани?
- Мерзавец! - Наталья наотмашь ударила Пашука по лицу.
Марья Саввишна побледнела и, чтобы загородить дочь от удара, встала между нею и Пашуком.
- Да не мельтеши ты, старая, перед глазами, - снова отпихнул Змитро Марью Саввишну. - Ты, козявка, - сдавил Пашук пальцами подбородок Натальи. Я же из тебя блин сделаю. Ты это понимаешь?
- Мама, вызови милицию. Я вижу, эта скотина другого языка не понимает.
Марья Саввишна не знала, как ей быть. Защитить Наталью, понятно, не сможет. Оставлять наедине с этим зверем тоже боялась.
- Мама! - крикнула Наталья. - Прошу тебя, вызови милицию.
- Счас, доченька, - метнулась Марья Саввишна к двери.
Проворным оказался Пашук. Казалось, он даже не двинулся с места, а так, небрежно выставил ногу. На бегу Марья Саввишна споткнулась о его ногу и рухнула.
- Ишь, разогнались, - снова оскалил зубы Пашук. - Да я вас сразу могу к ногтю, и концы. Не знаете, с кем имеете дело. - И - к Наталье: - Вначале бы поиграться с тобой, краля, а уж потом, что заслужила. А?
- Носит же земля таких! - чуть слышно проговорила Наталья.
- Ну да ладно. Здесь руки пачкать о вас не стану, - решил Пашук. Немного постоял, опустив голову, потом выпрямился и добавил: - Даст бог встретимся. Там и поговорим. - Ушел, хлопнув дверью.
Марья Саввишна с трудом приподнялась, села.
- Уедем, доченька, отсюда. Этот зверь все равно не оставит тебя в покое.
- Да что ты, мама, в самом деле, - опустилась рядом с нею Наталья. Будто у нас уже и власти нет никакой. Это одна похвальба.
- Уже была раз такая похвальба. Из-за нее я чуть с ума не сошла.
- Ты как иногда говоришь? Бог не выдаст, свинья не съест, - решила подбодрить мать Наталья. А у самой, почувствовала, слезы подступили к глазам. Столько несчастий на нее свалилось. И в довершение ко всему - эти угрозы Пашука. Как быть? Послушаться мать, бросить все и уехать куда глаза глядят? На тот же БАМ. Ну а здесь, что люди подумают? Сбежала? Значит, виновата. И как же после этого поднимут головы корзуны и пашуки. Натворят такого, что станет сомневаться в себе сама справедливость. Будут новые жертвы. Как быть? Что делать?
Секретарь-машинистка раз и другой посмотрела на Галину, наконец спросила:
- Вам к Ивану Валерьяновичу?
- Нет-нет, - поспешно ответила Галина. Поднялась и хотела было уже уходить, как вдруг открылась дверь кабинета и на пороге показался сам Корзун. Всмотрелся в лицо, узнал.
- Вы ко мне?
- Да... То есть нет...
- Зайдите, - уловив нерешительность Галины, сказал Корзун.
Неуверенно вошла. Глаз у Ивана Валерьяновича наметанный, еще в приемной заметил: беременна. И претензии, естественно, к нему. Что ж, и по времени совпадает, и вообще водится за ним такой грех, не зря хвастал приятелям: "Иду вдоль забора и боюсь, что каждая доска от меня забеременеет". Знать бы, что она никому о нем не сказала и что готова все перенести молчаливо и безропотно - прошел бы мимо. Но все женщины болтливы, как сороки. С какой стати эта будет исключением? Чертовски неприятно! Не успел стать главным врачом, как уже дал повод для сплетен. Главный врач района - это как-никак фигура, и нельзя допускать, чтобы о нем болтали в подворотнях.
- Вас, помнится, Галиной зовут? - спросил Корзун, усадив ее напротив.
Вопрос, казалось, был рассчитан точно: сразу указать этой простушке расстояние. Но Иван Валерьянович переборщил: Галина беззвучно заплакала, потом встала и направилась к двери. Корзун проворно выскочил из-за стола. Не хватало, чтобы сейчас ее увидели: беременную женщину, которая вышла заплаканной из кабинета главврача. Что случилось? Догадаться нетрудно. И кроме того, он, Иван Валерьянович, не выяснил главного: знает ли о нем еще кто-нибудь?
- Ну хорошо, - перешел Корзун с официального тона на дружеский. - Ты кому-нибудь говорила о... Ну, о том, что между нами было?
- Нет.
- Умница, - обрадовался Корзун. - У тебя родители есть? Где они?
- В Брашинском районе.
- Тебе было бы лучше поехать к ним.
- Не могу.
- Почему?
- Стыдно. Меня там все знают.
- А еще куда-нибудь?
- Кто меня такую на работу примет?
- Да, тут есть сложность. Что же нам делать? - спросил Корзун не столько Галину, сколько себя. Жениться? Чепуха! В его теперешнем положении это конец всему. Раньше - да. А теперь это уже совсем другое дело. Вынужденная женитьба. О таких вещах отзываются не очень похвально. Нет-нет, о женитьбе не может быть и речи. Но и отмахнуться теперь не отмахнешься. Что же все-таки придумать?
- Как у тебя с жильем?
- Комната в больничном доме. Жили с подругой. Но теперь она вышла замуж и съехала. Осталась я одна.
- Ну, хоть с этим все в порядке. Комната останется за тобой. Подселять к матерям-одиночкам теперь не имеют права. А сколько ты получаешь?
- Восемьдесят рублей. Иногда чуть больше.
- Сколько тебе еще нужно?
Это, наверное, опять был перебор. Галина поспешно вытерла слезы, слегка подсушила пудрой лицо.
- Извините, - сказала. И вышла.
Корзун не знал, торжествовать ли ему победу или бранить себя. Все-таки решил, что Галина будет хранить молчание. Гордая...
37
В Поречье Корзун приехал вместе с Алиной Павловной Мазур. Официальный главный врач района и его столь же официальный заместитель. Руководство.
Когда они вошли в кабинет, Наталья стояла у окна. Корзун по-хозяйски прошел к столу, сел, кивком пригласил сесть Алину Павловну. Потом достал из портфеля несколько листков бумаги, бросил их на стол:
- Ознакомьтесь, Наталья Николаевна.
Наталья взяла крупно исписанные листки, начала читать. Это была жалоба в прокуратуру. Описан давний случай с Антоном Тереховым. Ничего нового в этом письме не было, кроме злобы и ненависти к ней, Наталье, требования наказать ее ни много ни мало за смерть человека, за тяжелую болезнь его жены и сиротство малолетней дочери. Потрясла Наталью подпись: Терехова Вера.
- Так вот, - продолжал Корзун. - Вам, Наталья Николаевна, придется передать обязанности главного врача Инне Кузьминичне Норейко. Вопрос согласован с райисполкомом. Вот приказ. Распишитесь, пожалуйста, что вы с ним ознакомлены.
Наталья через силу прочла текст приказа, расписалась.
- Теперь пригласите, пожалуйста, Инну Кузьминичну, - нарочито будничным тоном сказал Корзун.
Не помнила, как вышла из кабинета, как позвала дежурную медсестру и попросила ее разыскать Инну Кузьминичну. Норейко, наверное, уже кое-что знала. Тотчас подошла:
- Я слушаю вас, Наталья Николаевна.
- Вот больничная печать. Возьмите. Вы назначены главврачом.
- Почему?
- Вам скажут. Идите, вас ждут.
Сегодня Наталья на работе не задерживалась. Идя домой, она колебалась, зайти или не зайти к Тереховой. Спросить у женщины, что случилось? Почему она так поступила после того, как Наталья сделала для нее все, что могла? Ну зайдет она к Вере, спросит. И что дальше?
Дома Наталья, не скрывая своих чувств, рассказала о случившемся. Мать, казалось, даже повеселела:
- И слава богу. Будешь, как люди, приходить вовремя.
Спала Наталья тревожно, часто просыпалась.
А утром - повестка. Что ж, значит, нужно ехать в район. Только поставить в известность Инну Кузьминичну. Она, конечно, поинтересуется: чего? зачем? Хочешь не хочешь, придется показывать повестку. Можно себе представить, как посмотрит на нее Норейко. Пожалуй, даже спросит: "Что, доигралась?" Пусть смотрит, пусть спрашивает. Наталья найдет в себе силы перенести и это.
В больнице, кажется, всё уже знали. Люди, которых она встречала, похоже, сочувствовали ей. И Норейко знала.
- У меня повестка. Вызывают к следователю.
- Какая повестка? К какому следователю?
- Обыкновенная повестка, какими вызывают к следователю, - начала злиться Наталья.
- Да вы что, милаша?
- Что еще за милаша, Инна Кузьминична? Соблюдайте, пожалуйста, хотя бы элементарное уважение к человеку.
- Я к вам с сочувствием, Наталья Николаевна, а вы обижаетесь.
- Да знаете же, знаете все. Зачем вам нужно ломать эту комедию?
Норейко сбросила личину. Глазки-пуговки зажглись откровенным торжеством:
- Да, знаю. Если хотите, давно знала, что вы этим кончите. За чужой счет счастье свое не строят.
- Что значит - за чужой счет?
- Не прикидывайтесь невинной овечкой. Не успела опериться, как ей, видите ли, уже захотелось стать главным врачом. Тут же начала строить козни другим. Правду говорят: не рой яму другому - сам в нее попадешь. Теперь, миленькая, не смоешь с себя дерьма до самой старости.
- До чего же вы злобное существо! Кто так исковеркал ваш характер? Может, с вашей помощью и настрочили эту мерзкую жалобу? - наобум спросила Наталья, даже не подозревая, насколько она права.
- Вон! Вон из моего кабинета! - в ярости закричала Норейко. Демонстративно подошла к окну, распахнула его настежь и закончила. - Чтоб духу твоего тут не было!
Зачем Наталья вступила с нею в разговор? Не раз давала себе слово сдерживаться, зная, что в ответ последуют оскорбительные нападки.
Когда Наталья подошла к знакомому зданию с машинами и мотоциклами у подъезда, у нее вдруг пересохло в горле. Первый раз... Вот и дверь кабинета, который назван в повестке. Постучала. Услышала бодрый голос: "Да". Несмело открыла дверь. За столом сидел молодой человек в штатском. Подумала, что ошиблась: она ожидала увидеть офицера милиции.
- Вы к кому? - спросил молодой человек.
- Я по повестке, - протянула бумагу Наталья.
- Садитесь.
- Ничего.
- Садитесь, говорю, - пробежав глазами повестку, повторил молодой человек посуровевшим голосом. - Разговор у нас будет долгий.
Села. Какое-то неприятное ощущение появилось под ложечкой. Начало даже поташнивать. Молодой человек, сцепив пальцы рук и положив их перед собою на стол, в упор рассматривал Наталью. По-видимому, это был один из приемов, который, по мнению следователя, должен парализовать волю подследственного, заставить развязать язык, рассказать все, как было.
- Ну, - начал он, - будем говорить правду или наводить тень на плетень?
- О чем я должна говорить? - справилась с комком в горле Наталья.
- О том, как вы способствовали смерти Антона Терехова, после чего неизлечимо заболела его жена и осиротела их маленькая дочь Оксана.
"Ему, наверное, дали установку, - подумала Наталья, - и он готов из кожи лезть, чтобы только угодить начальству, заработать положительную характеристику для очередного повышения в звании". Вдруг вспомнила о капитане Червякове.
- Скажите, пожалуйста, а капитан Червяков у вас работает?
- У нас. А что? Вы его родственница?
- Нет, какая там родственница. Просто, приезжал он к нам в больницу, ответила Наталья. Рассказывать, зачем приезжал, не стала. Еще подумает, что его хотят разжалобить. Но все же спросила:
- Он сейчас на работе?
- Гражданка Титова, вы что? Приехали сюда узнать последние новости? Я пригласил вас не для этого. У нас разговор другой.
Мучительно стыдно было отвечать на нелепые вопросы следователя. Но пришлось, скрепя сердце, отвечать, отводить от себя клевету.
- Вот заключение комиссии, - ткнул пальцем в какую-то бумагу следователь. - В нем говорится, что виновница гибели Терехова - Титова Наталья Николаевна. Так что придется отвечать.
- Ну что ж, придется так придется.
- Вот вам бумага. Опишите все, как было.
Наталья взяла лист бумага, пересела за маленький столик, стоявший у окна, начала писать.
- В конце, там, где написано об ответственности за ложные показания, поставьте подпись.
- Поставила, - закончив писать, сказала Наталья.
Следователь взял исписанный Натальей лист, внимательно его прочитал и, бледнея, почти шепотом спросил:
- Вы что, собрались издеваться надо мною?
Как ни крепилась Наталья, но сдержать себя не смогла:
- Нет, товарищ следователь, если кто и решил издеваться, то не я, а вы.
Следователь, казалось, готов был испепелить ее взглядом. В объяснении было, видно, совсем не то, чего он ожидал. Она написала и о первом приказе, которого нет в материалах заведенного дела, и о своей объяснительной записке, которую она в тот раз представила главврачу и которой опять-таки не оказалось под рукой.
- Я думаю, - немного пришел в себя следователь, - что мы еще встретимся. Надеюсь получить санкцию прокурора на ваше водворение в КПЗ. Может быть, тогда вы одумаетесь и не будете нести той околесицы, какой нагородили в своем объяснении. А пока вот - подпишите обязательство о невыезде за пределы Поречья.
- Я что, уже преступница?
- Пока нет. Это решит суд.
- Значит, вам заранее известно, что меня будут судить? Любопытно: из каких же источников?
До этого следователь еще хорохорился, стремился психологически сломить Наталью, выбить почву у нее из-под ног. Но тут, кажется, смутился. Оказался в положении фехтовальщика, у которого выбили шпагу из рук. Еще бы: подследственная явно намекает, что он поет с чужого голоса.
- Подпишите обязательство, - только и сказал.
Наталья не знала, как отнестись к требованию о невыезде. Интуитивно чувствовала, что тут следователь превышает свои полномочия, опять берет ее на испуг. Но отказаться поставить подпись не решалась. На проходной спросила у дежурного:
- Скажите, пожалуйста, где сейчас капитан Червяков?
- Сан Саныч? - улыбнулся дежурный. - Он в данный момент любуется красотами черноморского побережья.
- В отпуске, что ли?
- Так точно, девушка. У самого синего моря. Неделя, как уехал.
- Спасибо, - поблагодарила Наталья. Значит, ждать еще целых три недели. Рассказать обо всем Алесю? Нет, только не это. Во-первых, он ничем не поможет. Во-вторых, теперь он заинтересованное лицо. Начнут козырять еще и этим. Мол, пустили в ход знакомство, использование должностных лиц. Да чего же все это нелепо!
Возвращалась домой с тяжелым, невыносимым чувством.
Уже в самом Поречье встретила Пашучиху. Хотела пройти мимо, да не тут-то было. Ухватила Наталью за рукав:
- Здравствуй, касатка, здравствуй, моя птушечка.
- Здравствуйте, Анисья Антиповна. Что-нибудь случилось?
- Случилось, касатка: вернулся мой младшенький.
- Вот и хорошо.
- Да оно как сказать. Для кого хорошо, а для кого и не очень.
Посмотрела Наталья на Пашучиху. Старая уже женщина. Ан нет, злоба из нее так и прет. Нет, лучше не связываться. Повернулась Наталья и пошла дальше, не отвечая на явно прозвучавшую угрозу.
Мать была вся в слезах. Ходила из угла в угол и, заламывая руки, тихонько причитала, почти беззвучно: "Да что же это такое? Да разве ж так можно?.."
- Что случилось, мама? - остановилась в дверях Наталья.
Остановилась, будто застигнутая врасплох, и Марья Саввишна. Смотрела на дочь, словно не верила, что это она, а не кто-то другой. Потом снова залилась слезами, подбежала и, обхватив ее голову, снова начала причитать:
- Чуяло мое сердце, что этим кончится...
- Да ты скажи толком: в чем дело?
- Беда, ох какая беда... - не переставала всхлипывать Марья Саввишна. Как только ты уехала в район, заявилась Пашучиха. Такая приветливая, такая радостная. "Никак в лотерею выиграла?" - спрашиваю. "Выиграла, касатка, выиграла. Дождалась-таки своего счастья". - "И сколько же привалило?" - "Не сосчитать, - отвечает. - Такое счастье на деньги не переводится". Загадки какие-то. Ладно, не вытерпит, сама скажет. А она губки так поджала и говорит: "Такая радость, такая радость, что и не передать. Мой младшенький вернулся". - "Ну что ж, Анисья Антиповна, - говорю ей, - рада за тебя". "Да - тебе-то, - отвечает, - вроде бы и не резон радоваться". "Это почему же?" - спрашиваю. "Уж больно сердит мой младшенький на вас. За Миколку. За его, значит, брательника. Неужто забыла, как твоя касатка упекла его за решетку?" "Иди, Анисья, не мути воду", - сказала ей, взяла за руку и веду к дверям. А она как вызверится: "Ну, вот мой младшенький вам теперь покажет. Отольются вам мои слезки!"
- Не волнуйся, мама, - попыталась успокоить Марью Саввишну Наталья... Все собаки брешут, да не все кусают.
- Ох, доченька, не знаешь ты этих людей. Чует мое сердце, натворят они бед. Уедем отсюда.
- Мама, ты что, испугалась их?
- Не за себя волнуюсь - за тебя.
Тут-то и послышались тяжелые шаги на крыльце. Без стука отворилась дверь. На пороге встал молодой мужчина с коротко остриженной головой, небритый, с небрежно расстегнутым воротом грязноватой рубашки.
- Со свиданьицем вас, - оскалил зубы мужчина. - Не узнаете?
- Змитро? - упавшим голосом произнесла Марья Саввишна.
- Он самый. Значит, признали, - Пашук, не спрашивая разрешения, подошел к столу, сел на скамью.
Марья Саввишна, загораживая собою Наталью, спросила:
- Что тебе от нас нужно, Змитро?
- Я пришел спросить: где мой брательник Микола?
- А то ты не знаешь?
- И второе. За что вы его упекли за эту самую? - Пашук пальцами изобразил решетку.
- Ты знаешь, что он чуть не убил мою Наталку?
- Я одно знаю. Моя маманя просила вас на коленях не сажать Миколу. Вы поимели сочувствие к старой женщине?
- Змитро, уходи, не гневи бога.
Пашук встал, легко отстранил рукой Марью Саввишну, будто какой неодушевленный предмет, и вплотную приблизился к Наталье. Выдохнул самогонным перегаром:
- Ну а ты, стерва, что скажешь?
- Не смей ко мне прикасаться, подонок! - гневно ответила Наталья.
- Доченька! - крикнула Марья Саввишна. - Прошу тебя, заклинаю: беги от этого страшного человека. Он может все.
- Могу. Это ты верно сказала, старая. Но не об тебе разговор. Я эту суку спрашиваю, - ткнул пальцем Пашук в лицо Натальи. - Ты видела слезы моей мамани?
- Мерзавец! - Наталья наотмашь ударила Пашука по лицу.
Марья Саввишна побледнела и, чтобы загородить дочь от удара, встала между нею и Пашуком.
- Да не мельтеши ты, старая, перед глазами, - снова отпихнул Змитро Марью Саввишну. - Ты, козявка, - сдавил Пашук пальцами подбородок Натальи. Я же из тебя блин сделаю. Ты это понимаешь?
- Мама, вызови милицию. Я вижу, эта скотина другого языка не понимает.
Марья Саввишна не знала, как ей быть. Защитить Наталью, понятно, не сможет. Оставлять наедине с этим зверем тоже боялась.
- Мама! - крикнула Наталья. - Прошу тебя, вызови милицию.
- Счас, доченька, - метнулась Марья Саввишна к двери.
Проворным оказался Пашук. Казалось, он даже не двинулся с места, а так, небрежно выставил ногу. На бегу Марья Саввишна споткнулась о его ногу и рухнула.
- Ишь, разогнались, - снова оскалил зубы Пашук. - Да я вас сразу могу к ногтю, и концы. Не знаете, с кем имеете дело. - И - к Наталье: - Вначале бы поиграться с тобой, краля, а уж потом, что заслужила. А?
- Носит же земля таких! - чуть слышно проговорила Наталья.
- Ну да ладно. Здесь руки пачкать о вас не стану, - решил Пашук. Немного постоял, опустив голову, потом выпрямился и добавил: - Даст бог встретимся. Там и поговорим. - Ушел, хлопнув дверью.
Марья Саввишна с трудом приподнялась, села.
- Уедем, доченька, отсюда. Этот зверь все равно не оставит тебя в покое.
- Да что ты, мама, в самом деле, - опустилась рядом с нею Наталья. Будто у нас уже и власти нет никакой. Это одна похвальба.
- Уже была раз такая похвальба. Из-за нее я чуть с ума не сошла.
- Ты как иногда говоришь? Бог не выдаст, свинья не съест, - решила подбодрить мать Наталья. А у самой, почувствовала, слезы подступили к глазам. Столько несчастий на нее свалилось. И в довершение ко всему - эти угрозы Пашука. Как быть? Послушаться мать, бросить все и уехать куда глаза глядят? На тот же БАМ. Ну а здесь, что люди подумают? Сбежала? Значит, виновата. И как же после этого поднимут головы корзуны и пашуки. Натворят такого, что станет сомневаться в себе сама справедливость. Будут новые жертвы. Как быть? Что делать?