Страница:
Они молча доехали до центра по забитому шоссе. Там у Морриса наконец-то получилось то, к чему он так долго стремился: втиснуться на последний клочок свободного пространства на стоянке у Пьяцца-Бра. И вновь рука судьбы показалась восхитительной. Стоит ему приняться за дело - и события, слегка поупрямившись для вида, в конце концов поворачивают куда надо. Тут же появляется Форбс, готовый взять на себя заботы об общежитии. Следом - заброшенный дом за сходную плату и Кваме со своей кладбищенской компанией. А в точке переплетения всех нитей, которые Моррис связывает воедино, - колоссальный заказ от "Доруэйз". В этом они окончательно разберутся вместе с Массиминой. Уж ей-то с того света должны быть внятны все замыслы провидения. Возможно, она сумеет объяснить даже то, что кажется сейчас единственной помехой: злосчастный брак с Паолой. Может быть, это что-то вроде наказания, - каждодневное унизительное напоминание о зле, которое он совершил? Погруженный в свои мысли, Моррис отвел Кваме в магазин, где купил ему ботинки, джинсы, свитер и плащ.
Негр принял подарок совершенно естественно, не выказав ни телячьего восторга, ни равнодушия. Рослый и пышущий здоровьем, невзирая на долгие часы в холоде и сырости, среди ядовитых выхлопов, на ночевки в стылых каменных нишах с одним одеялом, он стоял в новой одежде у полированной стойки уличного бара и невозмутимо потягивал пиво, заказанное Моррисом.
- Много здесь ваших? - спросил тот по-английски. Забавно было ловить возмущенные взгляды завсегдатаев, не привыкших встречать здесь черных.
- Десять, одиннадцать, двенадцать, - пожал плечами Кваме с беззаботной улыбкой. - Зависит от погоды, от полиции.
- И все приличные ребята?
Толстая черная губа с нежно-розовой изнанкой выразительно вытянулась вперед: откуда, мол, мне знать?
- Можно на них положиться? - не отставал Моррис, угощаясь солеными орешками.
Снова выпяченная губа, потом быстрый проблеск усмешки, в темных глазах - та самая волнующая смесь сдержанности и боли. А он сантиметров на двадцать выше меня, прикинул Моррис. И до чего же черен...
- Я интересуюсь, потому что намерен предложить вам работу. И жилье.
Куда больше, чем местные соглашались дать Моррису, когда он здесь появился. Через пару минут, везя нового друга по городу, он снял телефонную трубку, сделал вид, будто набирает номер, и стал пересказывать Мими свою метафору с ткачом, что сплетает нити, предназначенные друг другу. Любопытно было заниматься этим перед посторонним человеком. Тот как будто понимает, что ты флиртуешь, но не знает, с кем. Хотя, конечно, довольно смешно было использовать для этого столь неопределенную фигуру, как Кваме. Суть вся в том, распространялся Моррис, чтобы подобрать такое сочетание цветов, которое сложилось бы в неожиданное и в то же время гармоничное целое. То есть нужен настоящий мастер. Только ему под силу разглядеть природное соответствие чуждых, на первый взгляд, деталей. Сейчас, к примеру, даже недружелюбие Цыплака Бобо превращается в элемент узора, оживляет его, привнося напряженность и стремление к успеху. Да, пускай у Морриса не обнаружилось талантов художника или писателя: похоже, его подлинное призвание - быть архитектором судьбы. Он знает, как поступать, чтобы события происходили с живыми людьми. "Как у нас с тобой, Мими, - закончил он неожиданно севшим голосом. - О, как мне тебя не хватает!" Несколько секунд ушло на борьбу с гложущей тоской, которую неизменно вызывали беседы с призраком.
Отложив трубку, Моррис взглянул на Кваме. Парень весело улыбался и похлопывал по коленкам в четком, размеренном музыкальном ритме. Приятная компания - немногословен, но понятлив на редкость. Он, как мало кто другой, достоин того, что предлагает Моррис.
Глава восьмая
Место, куда они прибыли, было чем-то вроде поселка для богатых. Две старинные виллы, полностью перестроенные и поделенные на квартиры, четыре новеньких особняка с шикарными террасными балконами, дорогими пакетными окнами и водостоками из меди, бассейн, теннисные корты. Но самая важная и, как решил Моррис, возмутительная деталь - высокая ограда с колючкой наверху по всему периметру и электронные ворота с глазками видеокамер. Как будто можно вот так запросто отгородиться от всего мира и купаться в деньгах! Да эти типы прямо-таки напрашиваются, чтобы в их укромный уголок нагрянул негр Кваме, словно зримое двухметровое воплощение душевной отверженности Морриса.
- Sono io, Morris, - позвонив в один из четырех десятков колокольцев у ворот, он пристально глядел в камеру справа, не объясняя, к кому они приехали.
Молоденькая консьержка пообещала все немедленно выяснить, тем самым давая понять, что Моррис не принадлежит к кругу избранных, кому доступ открыт в любое время дня и ночи. Недолгое, но выразительное ожидание; затем ворота с гулом отъехали в сторону. Моррис свернул за угол и только тут велел Кваме вылезать.
В холле пол был выложен плитами полированного сардинского гранита, стены покрыты новомодной штукатуркой на тончайшем плетении из реек, мебель в основном старинная, но не нарушавшая духа современности, - вероятно, оттого, что шкафы и столики были так тщательно отреставрированы, так гармонично сочетались со сверкающим полом и опрятными стенами. Они не столько взывали к истории, сколько казались взятыми со страниц глянцевого журнала интерьеров.
Такая обстановка просто не могла не восхищать. В ней не было ничего случайного - и ничего от пошлых пристрастий Паолы к шелковой обивке пастельных тонов и низким мягким кушеткам, словно для нее идеалом домашнего уюта служил бордель с претензиями на роскошь. И, разумеется, ничего похожего на привычный бедлам английских жилищ, какими они запомнились Моррису. Но даже здесь все равно чего-то недоставало. То ли дело старый семейный особняк в предместье Квинцано, куда Массимина привела его знакомиться с матерью и сестрами. Там витала в воздухе некая магия, таинственным способом превращавшая провинциальную затхлость в атмосферу культурной роскоши. Место, где живется со вкусом - вот достойная цель! Ничего, Моррису только тридцать. Времени у него хватает.
Кваме топтался за дверью. Моррис жестом пригласил его войти. Маленькая горничная-южанка не скрывала паники, но Моррис не обратил на нее внимания. Фигура негра вносила восхитительную струю мавританского стиля в суровую гармонию гранита и финишной штукатурки, словно его, как эту старинную мебель, вырезали из модного журнала. Чернокожий слуга придает властность господину.
- Я хотел бы видеть Бобо, - произнес Моррис официальным тоном. Не успела девушка сообщить, что - хозяина нет дома, как в дальнем углу холла возникла Антонелла, спустившись по винтовой лестнице со ступеньками из туфа и опорой из стальных труб изысканно-грубой обработки.
Следом за ней на лестнице появились ноги в черных брюках, принадлежавшие, как оказалось, низенькому пожилому священнику в круглых очках. Руки у него были заняты двумя объемистыми пластиковыми пакетами.
- Дон Карло, - представила гостей Антонелла, - мой зять Моррис Дакворт.
- Piace me. Очень рад. - Мужчины пожали друг другу руки. Священник улыбнулся и направился к выходу. - Не стану вас задерживать, - пояснил он с миной смирения, ставшего профессией.
- Мы разбирали старые вещи для бедняков, - зачем-то добавила Антонелла.
Но Моррис не унимался:
- Разрешите представить вам Кваме.
Священник грациозно развернулся, покоряясь неизбежному долгу. Кваме что-то пробурчал под нос, просияв во всю ширь черного лица. Но во взгляде негра, зацепившемся за Морриса, трогательное доверие смешивалось с озабоченностью.
- Он пока не слишком хорошо владеет итальянским, - объяснил Моррис, в основном говорит по-английски. - И добавил, едва священник вышел за порог: - Это один из новых рабочих нашего упаковочного цеха. Я думал, Бобо здесь. Звонил ему в офис, но не застал.
Ничего подобного он, разумеется, не делал.
Антонелла в нерешительности застыла среди роскошной мебели. Одета она была с традиционной простотой - одна из немногих знакомых Моррису итальянок, которые совершенно не умели себя подать. Мгновенная интуиция, предмет его всегдашней гордости, подсказала, что шикарная обстановка скорее всего, плод увлечений Бобо. Сама она наверняка предпочитала иллюстрированным журналам по домоводству литературу вроде "Чудес святого Антония".
- Но Бобо ведь целыми днями сидит у себя в офисе, - озадаченно возразила невестка.
- Ну, наверное, выскочил куда-нибудь на минутку, - заколебался Моррис, словно прикидывая, как лучше распорядиться драгоценным временем. - Пожалуй, отвезу парня к нему. - Кваме, - сказал он по-английски, - это жена твоего босса, синьора Позенато.
Огромный негр, почтительно склонившись, взял Антонеллу за руку. Шок ее был очевиден, как и отвращение к запаху, исходившему от африканца, характерной смеси мускуса и псины. В то же время она явно исполнилась решимости преодолеть недостойные эмоции. Губы неуверенно сложились в улыбку, на щеках появились милые ямочки, но уголки рта слегка подрагивали. Пожав черную лапу, она машинально потерла ладони. Кваме меж тем продолжал кивать головой, как китайский болванчик; вид у него был довольно нелепый.
- Bene, - осадил его Моррис, выразительно глянув.
Тут Антонелла наконец вымолвила долгожданное:
- Бобо мне не говорил, что вы собираетесь нанять новых рабочих. С чего бы это?
- Davvero, не говорил?
Она помотала головой; тугой узел волос качнулся над крепкой шеей. Крестик под вырезом платья лежал в глубокой и уютной ложбинке. Сложением Антонелла больше напоминала Массимину, чем Паолу. Все в ней было солидно и основательно. Но телесное изобилие невестки скорее связывалось с материнской заботой. К пышной груди хотелось припасть, как к надежному источнику пищи и тепла - это сулило куда больше удовольствий, чем секс.
Какого черта он сглупил с Паолой? Неужто человек только затем рождается на свет, чтобы раз за разом убеждаться в муках, что вся его жизнь - непрерывная череда ошибок, и это его единственное предназначение?
- Видишь ли, я пробил огромный заказ от сети британских супермаркетов. Чтобы справиться, мы закупаем вино на стороне, и нам нужны рабочие на упаковку. Придется завести ночную смену.
Теперь Антонелла заинтересовалась не на шутку. Озабоченность в ее голосе была уже не показной:
- Но папа всегда придерживался совсем другой политики, и мама тоже. Вино марки Тревизан с виноградника Тревизанов, а больше никаких добавок.
Моррису ничего не стоило изобразить удивление. Он склонил голову набок, вопросительно нахмурив ясный лоб, затем извлек из-под стеклянной столешницы стул довольно аскетичных форм и уселся. Теперь остается не перегнуть палку. Он от души забавлялся ситуацией.
- О Господи! Надеюсь, я не нарушил семейных приличий?..
Негр, как он заметил, заговорщически ухмылялся, словно понимал больше, чем ему положено. Моррис послал ему суровый взгляд. Антонелла тоже взяла стул и присела напротив.
Моррис был сама невинность.
- Извини, конечно, но вот чего я так и не сумел понять в итальянском бизнесе, - это о чем можно говорить вслух, а о чем нельзя. Один, так сказать, допуск на публике, другой в корзине для бумаг в офисе, третий в конторских книгах, четвертый - в компьютере с паролем... Притом, разумеется, все кругом всё отлично знают, но называть вещи своими именами дозволяется лишь избранным, и то в строго определенные моменты. Меня ваши условности просто утомляют.
Глаза невестки - превратились в блюдца. В конце концов, этот бизнес принадлежал ее семье, а не Бобо.
- Я вот что думаю: раз уж нам не обойтись без сырья со стороны, - а большинство виноделов именно так и поступает, в компьютере даже есть списки поставщиков, - так организуем ночную смену, поставим автоматическую линию. Если итальянцы не желают выходить по ночам, дадим работу беднякам, которые за нее готовы жизнь положить.
Антоннелла и слова выдавить не успела, как Моррис принялся расписывать дом, который снял под общежитие.
- Может, тебе стоит поговорить об этом с доном Карло. Я думаю, многие из рабочих хотели бы выучить катехизис. Они прямо-таки рвутся быть полезными обществу.
Антонелла уставилась на него с миной человека, который вдруг обнаружил у себя под кроватью залежи самых разнообразных предметов непонятного назначения и не знает, как поступить: то ли попробовать их разобрать, то ли вышвырнуть на помойку.
Моррис просиял самой очаровательной из своих улыбок:
- У нас с Паолой скопилась куча барахла, которое может понадобиться беднякам. Если вам пригодится, я скажу, чтоб отвезла тебе.
- А как Бобо относится к твоей идее, м-м... расширить производство? спросила Антонелла с плохо скрываемым недоверием.
- Погляди-ка, - Моррис поигрывал застежкой папки, - если уж о том речь, вряд ли у меня получится добраться на завод до обеда. Тут где-то в моих бумагах копия контракта с "Доруэйз". Покажи ее Бобо, когда появится. Думаю, как только ты увидишь цифры, сразу поймешь, что он тоже возражать не станет. А если вдобавок мы сможем помочь таким людям, как Кваме, по-моему, лучшего и желать нельзя. В конце концов, капитализм только тогда хорош, когда позволяет ближним приобщиться к нашему богатству, ты не находишь?
- Si, si, sono d'accordo, - согласилась Антонелла.
Но Моррис понимал: от него она никак не ждала подобной филантропии. Семья хранила всё то же предубеждение, что и в самый первый вечер, когда он пришел с Мими - его считали всего лишь искателем житейских благ. Тревизаны отказывались признавать в нем духовное измерение, не чувствовали ни грана альтруизма. А он твердо решил доказать благочестивой Антонелле: Моррис Дакворт есть нечто больше, нежели его внешность. Он искупит гибель Массимины. Так или иначе, раньше или позже. И вновь он тепло улыбнулся:
- Лучше ведь дать им работу, чем старые тряпки, ты не находишь?
Антонелла только головой закивала.
- Пожалуй, оставлю записку. - На листке из блокнота он написал шариковой ручкой от Картье: "Бобо, я нашел рабочих. Чтобы выдержать сроки, надо в течение ближайшей недели организовать ночную смену. Срочно свяжись со своими поставщиками. Позвоню после обеда. Чао, Моррис".
Уже у дверей он обернулся:
- Кстати, как там Mamma? Не знаю, может, мне стоит заглянуть к ней... Бобо, по-моему, туда частенько ездит.
- Ей немного полегчало, - отозвалась Антонелла. - Но врачи говорят, она так и останется немой. Бобо ее смерть кажется благим исходом, а я молю Бога, чтобы мама хоть отчасти пришла в сознание.
Моррис печально покачал головой.
- Боюсь, Паола бывает у нее реже, чем надо бы, а одному мне неловко. Вдруг подумают что-нибудь не то...
Антонелла всепрощающе улыбнулась.
- В этом вся Паола. Сидеть у маминой постели не в ее характере, увы.
Такой проницательности Моррис от нее не ожидал. Характер определяет судьбу. Отметив краем глаза вполне эстетичное распятие над дверью, он пришел к выводу, что серьезно недооценивал невестку. Может, она и скучновата, и склонна к фарисейству, и одевается безвкусно, но сердце у нее из чистого золота.
- Ах, эта грудь... - мечтательно протянул он, садясь в машину.
Кваме загоготал, как сатир, и стал отбивать быстрый ритм на бедрах, обтянутых новыми джинсами. Но Моррис уже рассердился на себя. Это вышло так похоже на дешевые хохмы, которыми вечно отличался папаша. Ловко и неосторожно вырулив с тесной площадки на шоссе, он лишь чудом избежал столкновения с жалкой фигурой, взбиравшейся на холм на дряхлом велосипеде. Ездок завилял и рухнул в кювет под тяжестью набитого портфеля, помешавшего ему удержать равновесие. Моррис уже открывал дверцу, собираясь выйти на покаяние, как вдруг распознал нечто до непристойности пошлое и хорошо знакомое в кудрях, облепивших болезненную плешь.
- Мать твоя долбаная! - орал пострадавший - по-английски, гнусавя на манер юго-западных штатов. Но прежде чем он успел опомниться, Моррис, вне себя от счастья, что Стэн Альбертини его не разглядел, сломя голову погнал "мерседес" обратно в город.
Глава девятая
И вновь он неподвижно сидел в кресле в полном мраке и тишине. Непроницаемая тьма сжимала тисками высоко поднятую голову и открытые глаза. Так в последнее время на Морриса действовал секс. Чем требовательнее и изощреннее становилась Паола, тем большее отчуждение чувствовал он сам. Словно приглядывался со стороны, как удачно он исполняет повинность, - но упоение новизной давно исчезло, а обоюдные чувства и прежде не отличались глубиной. Ненасытность жены начинала надоедать. Пока наконец все существо Морриса не превратилось в отточенный, как бритва, интеллект. Разум был подобен холеной пантере, что без конца мечется по клетке в мечтах о недосягаемой добыче.
Если бы Паола захотела ребенка! Это дало бы хоть какой-то смысл всему происходящему с ними, позволило бы Моррису утвердиться в семейном клане. Порой над извивающимся телом жены витал образ Массимины. Мамочка-Мими с большой мягкой грудью. Кроткая улыбка, когда она объявила о своей беременности. После ее смерти Моррис гнал эти воспоминания, но вот они явились вновь. Возня с Паолой перестала оправдывать свое назначение подавлять в нем высшие чувства. Рано или поздно придется встретить лицом к лицу весь ужас и боль утраты Мими, его единственной любви.
Моррис глубоко вдавил острый ноготь в нежную кожу на сгибе руки. Чернота перед глазами на миг вспыхнула фейерверком красок.
Не для того ли, в конце концов, затеян весь этот фарс с виноградником, Бобо, эмигрантами? Ясно же, что подобная суета не к лицу такой натуре, как Моррис. Провинциальная комедия положений. Но так он по крайней мере заставит их считаться с собой. Почему, - удивился Моррис, сразу охладев умом, - ну почему его просто не приняли в семью, как они обошлись бы со всяким другим, почему не дают разделить их заботы? Но уж если так, тогда с чего они взяли, что Моррис согласится сидеть сложа руки на вторых ролях, словно не родня, а какой-нибудь наемный служащий? Почему его не только отпихивают от дел, но будто сговорились вовсе не замечать?
Все еще впиваясь ногтями в руку, Моррис сардонически рассмеялся, потом слезы хлынули по щекам. Одна только Мими, единственная из всех, согласилась впустить его в свою жизнь, отнеслась к нему с полным доверием. Всех остальных придется наказать за то, что они с ним сделали. А к черным он относится как к братьям. Даже к marocchino, который его надул. Да что там, он бы и к Стэну относился точно так же, не случись той встречи в роковой день. Господи, какая жуть - столкнуться с ним снова!
Упав на колени, Моррис взмолился: "Мими, помоги мне поступать праведно и благородно. Укажи путь смирения и добра. Дай мне наконец добиться счастья!"
Губы беззвучно шевелились. Так и должно быть, когда человек возносит молитву. И до того непроглядна была темнота за закрытыми ставнями, что Моррис, покинув кресло, на миг потерял ориентацию. Словно падал сквозь пространство в никуда, в самые сокровенные глубины души. Потом он осознал, что прячет лицо в ладонях, как ребенок, вымаливающий прощение у матери. Трепет очищения. Он молится Массимине, своей святой покровительнице! Никто не сможет отрицать, что он - глубокая натура. Через пару минут Моррис неловко встал, пробрался через темную комнату и со сладострастным чувством облегчения растянулся на кровати.
Но и час спустя широко открытые глаза все еще бросали вызов ночному мраку. Моррис страдал, и в этом было зерно истины. Да, он способен испытывать мучения, возвышающие душу, и в этом залог ее полноценности. Совсем не то, что беззаботная Паола, по-детски разметавшаяся во сне после удовольствий, которые выцыганила у него. Теперь, стоило Моррису подумать о теле жены, о сексе с нею, на ум без конца приходило слово "утроба": все больше и больше, пошлая красно-коричневая припухлость в обрамлении черных, как fascismo, вьющихся волос, беззащитная и в то же время чудовищно ненасытная. А если он просто кончит себе в руку и впихнет в эту самую утробу? В самом деле, почему бы нет? Моррис уже начал возбуждаться от этой мысли и обрадовался своей улыбке, невидимой во тьме. Интересные идеи, однако, приходят ночью.
Проведя рукою вниз по гладкой коже своего живота, Моррис обнял бессонницу, как невесту.
Глава десятая
Не все новые рабочие оказались черными. Там были хорват Анте и египтянин Фарук, албанец Рамиз - ему, похоже, не исполнилось и шестнадцати, и марокканец Азедин, которому давно шел шестой десяток. Отчего-то Азедин не понравился Форбсу. Затем Кваме и с ним еще трое из Ганы; наконец, пара сенегальцев, то появлявшихся, то исчезавших. Они заняли три комнаты на самом верху, спали на голых досках в разваливающемся доме, в окружении святого Петра, которого язычники распяли вверх ногами, и дамы, рыдающей над гробом. Умывались холодной водой, деля на всех одно полотенце. Продукты закупали каждый для себя и хранили между оконными рамами, успешно служившими холодильником; обедали же вдвоем или группами за огромным кухонным столом. Форбс готовил нехитрые блюда из макарон для жизнерадостного Рамиза и несколько напыщенного Фарука, что искренне восхищало Морриса. Лишь по-настоящему благородный человек мог отдавать столько времени и сил заботам о неотесанных юнцах.
После работы отсыпались за полдень. Потом Фарук с Азедином совершали намаз на втором этаже, где одно из окон глядело на восток. Другие комнаты здесь служили Форбсу спальней, студией и ванной. Ближе к вечеру сходились внизу, там Форбс давал уроки итальянского языка и культуры. Эти занятия посещали только Анте, Кваме, Фарук и Рамиз. Парни рассаживались на ржавых металлических стульях, откопанных в сарайчике в дальнем углу сада. Форбс со своим восхитительным британским выговором учил их правильно употреблять глагольные времена и рассказывал о прискорбном упадке, в который погружалось итальянское искусство со времен Возрождения. За это Моррис еженедельно выплачивал ему из своего кармана достаточную сумму, чтобы продержаться до тех пор, пока дом - отреставрируют и обставят как следует. После этого Форбс осуществит мечту своей жизни - будет принимать богатых и воспитанных студентов английских колледжей
К ночи тревизановский фургон отвозил людей на работу в длинную пристройку за конторой, где была смонтирована примитивная разливочная линия. Бобо, ознакомившись с размерами заказа и сопоставив, сколько Моррис мог узнать о его плутнях и сколько счел нужным открыть Антонелле (а еще прежде, возможно, самой синьоре Тревизан), кое-как согласился закупить тысячу гектолитров дрянного винца в Алжире и в самой Вальпантене, сверх уже оговоренных поставок. Полученный купаж - точнее сказать, просто болтушку на их собственной бурде - безбожно разбавляли сахаром и благополучно сбывали английским простакам.
Этикетка гласила: "Доруэйз Тревизан Супериоре". И поясняла шрифтом помельче: "Марочное столовое вино с залитых солнцем склонов Северной Италии". Бутылка стоила пенсов на сорок дешевле любого вина, и партия, судя по всему, расходилась без проблем. Каждую пятницу эмигранты получали на руки по сто пятьдесят тысяч лир наличными. В фургоне, возившем их на смену и со смены, не было окошек. Но их и без того вряд ли могли заметить: непрерывно стояли туманы. Глядя на такую лафу, Моррис не мог взять в толк, отчего куксится Бобо. Затея оказалась гениальной.
- Покупатели с ума сходят от счастья! - объявил он Бобо в то утро, протягивая факс с заказом на следующую партию вина.
Малый только щеки втянул да затряс головой, как паралитик. Эти дела нельзя продолжать до бесконечности, кисло заметил он. Иначе contrproducente - может выйти боком.
Свояки беседовали в головном офисе, где на одной стене висело пластмассовое распятие, а на другой красотка а-ля Мэрилин Монро неслась в чем мать родила сквозь рождественскую метель, оседлав бутылку братьев Руффоли. Бобо устроился в кожаном кресле, мусоля ярко-желтый карандаш зубами почти такого же оттенка. Волосы у него на лбу слиплись от пота и угрожающе редели, - а сколько же лет этому мерзавцу стукнуло: двадцать шесть, двадцать семь? Моррис, излучавший свежесть, обаяние и энтузиазм, за которые столь дорого приходилось платить по ночам, чувствовал себя моложе. Жизнерадостный настрой подтверждал и его моральное превосходство над Цыплаком. Некоторые появляются на свет с серебряной ложкой во рту... а потом этой же ложкой получают по лбу. С самым непринужденным видом он присел на край стола у компьютера, даже ногой принялся болтать.
Бобо взял факс и погрузился в подавленное молчание. Есть в этой жестикуляции нечто театральное, подумал Моррис, будто зять загодя сочинил сценарий и сейчас разыгрывал перед ним свою домашнюю заготовку. Showdown охлаждение пыла. Или же - "шоу дауна"... С полминуты Моррис выжидал, с удовольствием ощущая, как играют крепкие мышцы покачивавшейся взад-вперед ноги. Бывают моменты, когда телесная красота дает неоспоримые преимущества. Если у него, Морриса, на щеках и на подбородке высыпало столько угрей, уж он бы наверняка постарался от них избавиться. Вот так же, как сейчас воюет с грибком, серьезно подпортившим - правую ступню. Богатые обязаны заботиться о своей внешности, благо имеют все возможности для этого. Когда-нибудь он напишет эссе о взаимной связи красоты и добра, что-то в духе Аристотеля.
- Хочешь, чтобы я перевел? - спросил он Бобо, уткнувшегося в письмо.
- Я хочу, - мрачно ответил тот, - чтобы ты послал им вежливый ответ с отказом. Объясни, что запасы нынешнего года подошли к концу, и любые контакты мы сможем возобновить не раньше будущего урожая.
Негр принял подарок совершенно естественно, не выказав ни телячьего восторга, ни равнодушия. Рослый и пышущий здоровьем, невзирая на долгие часы в холоде и сырости, среди ядовитых выхлопов, на ночевки в стылых каменных нишах с одним одеялом, он стоял в новой одежде у полированной стойки уличного бара и невозмутимо потягивал пиво, заказанное Моррисом.
- Много здесь ваших? - спросил тот по-английски. Забавно было ловить возмущенные взгляды завсегдатаев, не привыкших встречать здесь черных.
- Десять, одиннадцать, двенадцать, - пожал плечами Кваме с беззаботной улыбкой. - Зависит от погоды, от полиции.
- И все приличные ребята?
Толстая черная губа с нежно-розовой изнанкой выразительно вытянулась вперед: откуда, мол, мне знать?
- Можно на них положиться? - не отставал Моррис, угощаясь солеными орешками.
Снова выпяченная губа, потом быстрый проблеск усмешки, в темных глазах - та самая волнующая смесь сдержанности и боли. А он сантиметров на двадцать выше меня, прикинул Моррис. И до чего же черен...
- Я интересуюсь, потому что намерен предложить вам работу. И жилье.
Куда больше, чем местные соглашались дать Моррису, когда он здесь появился. Через пару минут, везя нового друга по городу, он снял телефонную трубку, сделал вид, будто набирает номер, и стал пересказывать Мими свою метафору с ткачом, что сплетает нити, предназначенные друг другу. Любопытно было заниматься этим перед посторонним человеком. Тот как будто понимает, что ты флиртуешь, но не знает, с кем. Хотя, конечно, довольно смешно было использовать для этого столь неопределенную фигуру, как Кваме. Суть вся в том, распространялся Моррис, чтобы подобрать такое сочетание цветов, которое сложилось бы в неожиданное и в то же время гармоничное целое. То есть нужен настоящий мастер. Только ему под силу разглядеть природное соответствие чуждых, на первый взгляд, деталей. Сейчас, к примеру, даже недружелюбие Цыплака Бобо превращается в элемент узора, оживляет его, привнося напряженность и стремление к успеху. Да, пускай у Морриса не обнаружилось талантов художника или писателя: похоже, его подлинное призвание - быть архитектором судьбы. Он знает, как поступать, чтобы события происходили с живыми людьми. "Как у нас с тобой, Мими, - закончил он неожиданно севшим голосом. - О, как мне тебя не хватает!" Несколько секунд ушло на борьбу с гложущей тоской, которую неизменно вызывали беседы с призраком.
Отложив трубку, Моррис взглянул на Кваме. Парень весело улыбался и похлопывал по коленкам в четком, размеренном музыкальном ритме. Приятная компания - немногословен, но понятлив на редкость. Он, как мало кто другой, достоин того, что предлагает Моррис.
Глава восьмая
Место, куда они прибыли, было чем-то вроде поселка для богатых. Две старинные виллы, полностью перестроенные и поделенные на квартиры, четыре новеньких особняка с шикарными террасными балконами, дорогими пакетными окнами и водостоками из меди, бассейн, теннисные корты. Но самая важная и, как решил Моррис, возмутительная деталь - высокая ограда с колючкой наверху по всему периметру и электронные ворота с глазками видеокамер. Как будто можно вот так запросто отгородиться от всего мира и купаться в деньгах! Да эти типы прямо-таки напрашиваются, чтобы в их укромный уголок нагрянул негр Кваме, словно зримое двухметровое воплощение душевной отверженности Морриса.
- Sono io, Morris, - позвонив в один из четырех десятков колокольцев у ворот, он пристально глядел в камеру справа, не объясняя, к кому они приехали.
Молоденькая консьержка пообещала все немедленно выяснить, тем самым давая понять, что Моррис не принадлежит к кругу избранных, кому доступ открыт в любое время дня и ночи. Недолгое, но выразительное ожидание; затем ворота с гулом отъехали в сторону. Моррис свернул за угол и только тут велел Кваме вылезать.
В холле пол был выложен плитами полированного сардинского гранита, стены покрыты новомодной штукатуркой на тончайшем плетении из реек, мебель в основном старинная, но не нарушавшая духа современности, - вероятно, оттого, что шкафы и столики были так тщательно отреставрированы, так гармонично сочетались со сверкающим полом и опрятными стенами. Они не столько взывали к истории, сколько казались взятыми со страниц глянцевого журнала интерьеров.
Такая обстановка просто не могла не восхищать. В ней не было ничего случайного - и ничего от пошлых пристрастий Паолы к шелковой обивке пастельных тонов и низким мягким кушеткам, словно для нее идеалом домашнего уюта служил бордель с претензиями на роскошь. И, разумеется, ничего похожего на привычный бедлам английских жилищ, какими они запомнились Моррису. Но даже здесь все равно чего-то недоставало. То ли дело старый семейный особняк в предместье Квинцано, куда Массимина привела его знакомиться с матерью и сестрами. Там витала в воздухе некая магия, таинственным способом превращавшая провинциальную затхлость в атмосферу культурной роскоши. Место, где живется со вкусом - вот достойная цель! Ничего, Моррису только тридцать. Времени у него хватает.
Кваме топтался за дверью. Моррис жестом пригласил его войти. Маленькая горничная-южанка не скрывала паники, но Моррис не обратил на нее внимания. Фигура негра вносила восхитительную струю мавританского стиля в суровую гармонию гранита и финишной штукатурки, словно его, как эту старинную мебель, вырезали из модного журнала. Чернокожий слуга придает властность господину.
- Я хотел бы видеть Бобо, - произнес Моррис официальным тоном. Не успела девушка сообщить, что - хозяина нет дома, как в дальнем углу холла возникла Антонелла, спустившись по винтовой лестнице со ступеньками из туфа и опорой из стальных труб изысканно-грубой обработки.
Следом за ней на лестнице появились ноги в черных брюках, принадлежавшие, как оказалось, низенькому пожилому священнику в круглых очках. Руки у него были заняты двумя объемистыми пластиковыми пакетами.
- Дон Карло, - представила гостей Антонелла, - мой зять Моррис Дакворт.
- Piace me. Очень рад. - Мужчины пожали друг другу руки. Священник улыбнулся и направился к выходу. - Не стану вас задерживать, - пояснил он с миной смирения, ставшего профессией.
- Мы разбирали старые вещи для бедняков, - зачем-то добавила Антонелла.
Но Моррис не унимался:
- Разрешите представить вам Кваме.
Священник грациозно развернулся, покоряясь неизбежному долгу. Кваме что-то пробурчал под нос, просияв во всю ширь черного лица. Но во взгляде негра, зацепившемся за Морриса, трогательное доверие смешивалось с озабоченностью.
- Он пока не слишком хорошо владеет итальянским, - объяснил Моррис, в основном говорит по-английски. - И добавил, едва священник вышел за порог: - Это один из новых рабочих нашего упаковочного цеха. Я думал, Бобо здесь. Звонил ему в офис, но не застал.
Ничего подобного он, разумеется, не делал.
Антонелла в нерешительности застыла среди роскошной мебели. Одета она была с традиционной простотой - одна из немногих знакомых Моррису итальянок, которые совершенно не умели себя подать. Мгновенная интуиция, предмет его всегдашней гордости, подсказала, что шикарная обстановка скорее всего, плод увлечений Бобо. Сама она наверняка предпочитала иллюстрированным журналам по домоводству литературу вроде "Чудес святого Антония".
- Но Бобо ведь целыми днями сидит у себя в офисе, - озадаченно возразила невестка.
- Ну, наверное, выскочил куда-нибудь на минутку, - заколебался Моррис, словно прикидывая, как лучше распорядиться драгоценным временем. - Пожалуй, отвезу парня к нему. - Кваме, - сказал он по-английски, - это жена твоего босса, синьора Позенато.
Огромный негр, почтительно склонившись, взял Антонеллу за руку. Шок ее был очевиден, как и отвращение к запаху, исходившему от африканца, характерной смеси мускуса и псины. В то же время она явно исполнилась решимости преодолеть недостойные эмоции. Губы неуверенно сложились в улыбку, на щеках появились милые ямочки, но уголки рта слегка подрагивали. Пожав черную лапу, она машинально потерла ладони. Кваме меж тем продолжал кивать головой, как китайский болванчик; вид у него был довольно нелепый.
- Bene, - осадил его Моррис, выразительно глянув.
Тут Антонелла наконец вымолвила долгожданное:
- Бобо мне не говорил, что вы собираетесь нанять новых рабочих. С чего бы это?
- Davvero, не говорил?
Она помотала головой; тугой узел волос качнулся над крепкой шеей. Крестик под вырезом платья лежал в глубокой и уютной ложбинке. Сложением Антонелла больше напоминала Массимину, чем Паолу. Все в ней было солидно и основательно. Но телесное изобилие невестки скорее связывалось с материнской заботой. К пышной груди хотелось припасть, как к надежному источнику пищи и тепла - это сулило куда больше удовольствий, чем секс.
Какого черта он сглупил с Паолой? Неужто человек только затем рождается на свет, чтобы раз за разом убеждаться в муках, что вся его жизнь - непрерывная череда ошибок, и это его единственное предназначение?
- Видишь ли, я пробил огромный заказ от сети британских супермаркетов. Чтобы справиться, мы закупаем вино на стороне, и нам нужны рабочие на упаковку. Придется завести ночную смену.
Теперь Антонелла заинтересовалась не на шутку. Озабоченность в ее голосе была уже не показной:
- Но папа всегда придерживался совсем другой политики, и мама тоже. Вино марки Тревизан с виноградника Тревизанов, а больше никаких добавок.
Моррису ничего не стоило изобразить удивление. Он склонил голову набок, вопросительно нахмурив ясный лоб, затем извлек из-под стеклянной столешницы стул довольно аскетичных форм и уселся. Теперь остается не перегнуть палку. Он от души забавлялся ситуацией.
- О Господи! Надеюсь, я не нарушил семейных приличий?..
Негр, как он заметил, заговорщически ухмылялся, словно понимал больше, чем ему положено. Моррис послал ему суровый взгляд. Антонелла тоже взяла стул и присела напротив.
Моррис был сама невинность.
- Извини, конечно, но вот чего я так и не сумел понять в итальянском бизнесе, - это о чем можно говорить вслух, а о чем нельзя. Один, так сказать, допуск на публике, другой в корзине для бумаг в офисе, третий в конторских книгах, четвертый - в компьютере с паролем... Притом, разумеется, все кругом всё отлично знают, но называть вещи своими именами дозволяется лишь избранным, и то в строго определенные моменты. Меня ваши условности просто утомляют.
Глаза невестки - превратились в блюдца. В конце концов, этот бизнес принадлежал ее семье, а не Бобо.
- Я вот что думаю: раз уж нам не обойтись без сырья со стороны, - а большинство виноделов именно так и поступает, в компьютере даже есть списки поставщиков, - так организуем ночную смену, поставим автоматическую линию. Если итальянцы не желают выходить по ночам, дадим работу беднякам, которые за нее готовы жизнь положить.
Антоннелла и слова выдавить не успела, как Моррис принялся расписывать дом, который снял под общежитие.
- Может, тебе стоит поговорить об этом с доном Карло. Я думаю, многие из рабочих хотели бы выучить катехизис. Они прямо-таки рвутся быть полезными обществу.
Антонелла уставилась на него с миной человека, который вдруг обнаружил у себя под кроватью залежи самых разнообразных предметов непонятного назначения и не знает, как поступить: то ли попробовать их разобрать, то ли вышвырнуть на помойку.
Моррис просиял самой очаровательной из своих улыбок:
- У нас с Паолой скопилась куча барахла, которое может понадобиться беднякам. Если вам пригодится, я скажу, чтоб отвезла тебе.
- А как Бобо относится к твоей идее, м-м... расширить производство? спросила Антонелла с плохо скрываемым недоверием.
- Погляди-ка, - Моррис поигрывал застежкой папки, - если уж о том речь, вряд ли у меня получится добраться на завод до обеда. Тут где-то в моих бумагах копия контракта с "Доруэйз". Покажи ее Бобо, когда появится. Думаю, как только ты увидишь цифры, сразу поймешь, что он тоже возражать не станет. А если вдобавок мы сможем помочь таким людям, как Кваме, по-моему, лучшего и желать нельзя. В конце концов, капитализм только тогда хорош, когда позволяет ближним приобщиться к нашему богатству, ты не находишь?
- Si, si, sono d'accordo, - согласилась Антонелла.
Но Моррис понимал: от него она никак не ждала подобной филантропии. Семья хранила всё то же предубеждение, что и в самый первый вечер, когда он пришел с Мими - его считали всего лишь искателем житейских благ. Тревизаны отказывались признавать в нем духовное измерение, не чувствовали ни грана альтруизма. А он твердо решил доказать благочестивой Антонелле: Моррис Дакворт есть нечто больше, нежели его внешность. Он искупит гибель Массимины. Так или иначе, раньше или позже. И вновь он тепло улыбнулся:
- Лучше ведь дать им работу, чем старые тряпки, ты не находишь?
Антонелла только головой закивала.
- Пожалуй, оставлю записку. - На листке из блокнота он написал шариковой ручкой от Картье: "Бобо, я нашел рабочих. Чтобы выдержать сроки, надо в течение ближайшей недели организовать ночную смену. Срочно свяжись со своими поставщиками. Позвоню после обеда. Чао, Моррис".
Уже у дверей он обернулся:
- Кстати, как там Mamma? Не знаю, может, мне стоит заглянуть к ней... Бобо, по-моему, туда частенько ездит.
- Ей немного полегчало, - отозвалась Антонелла. - Но врачи говорят, она так и останется немой. Бобо ее смерть кажется благим исходом, а я молю Бога, чтобы мама хоть отчасти пришла в сознание.
Моррис печально покачал головой.
- Боюсь, Паола бывает у нее реже, чем надо бы, а одному мне неловко. Вдруг подумают что-нибудь не то...
Антонелла всепрощающе улыбнулась.
- В этом вся Паола. Сидеть у маминой постели не в ее характере, увы.
Такой проницательности Моррис от нее не ожидал. Характер определяет судьбу. Отметив краем глаза вполне эстетичное распятие над дверью, он пришел к выводу, что серьезно недооценивал невестку. Может, она и скучновата, и склонна к фарисейству, и одевается безвкусно, но сердце у нее из чистого золота.
- Ах, эта грудь... - мечтательно протянул он, садясь в машину.
Кваме загоготал, как сатир, и стал отбивать быстрый ритм на бедрах, обтянутых новыми джинсами. Но Моррис уже рассердился на себя. Это вышло так похоже на дешевые хохмы, которыми вечно отличался папаша. Ловко и неосторожно вырулив с тесной площадки на шоссе, он лишь чудом избежал столкновения с жалкой фигурой, взбиравшейся на холм на дряхлом велосипеде. Ездок завилял и рухнул в кювет под тяжестью набитого портфеля, помешавшего ему удержать равновесие. Моррис уже открывал дверцу, собираясь выйти на покаяние, как вдруг распознал нечто до непристойности пошлое и хорошо знакомое в кудрях, облепивших болезненную плешь.
- Мать твоя долбаная! - орал пострадавший - по-английски, гнусавя на манер юго-западных штатов. Но прежде чем он успел опомниться, Моррис, вне себя от счастья, что Стэн Альбертини его не разглядел, сломя голову погнал "мерседес" обратно в город.
Глава девятая
И вновь он неподвижно сидел в кресле в полном мраке и тишине. Непроницаемая тьма сжимала тисками высоко поднятую голову и открытые глаза. Так в последнее время на Морриса действовал секс. Чем требовательнее и изощреннее становилась Паола, тем большее отчуждение чувствовал он сам. Словно приглядывался со стороны, как удачно он исполняет повинность, - но упоение новизной давно исчезло, а обоюдные чувства и прежде не отличались глубиной. Ненасытность жены начинала надоедать. Пока наконец все существо Морриса не превратилось в отточенный, как бритва, интеллект. Разум был подобен холеной пантере, что без конца мечется по клетке в мечтах о недосягаемой добыче.
Если бы Паола захотела ребенка! Это дало бы хоть какой-то смысл всему происходящему с ними, позволило бы Моррису утвердиться в семейном клане. Порой над извивающимся телом жены витал образ Массимины. Мамочка-Мими с большой мягкой грудью. Кроткая улыбка, когда она объявила о своей беременности. После ее смерти Моррис гнал эти воспоминания, но вот они явились вновь. Возня с Паолой перестала оправдывать свое назначение подавлять в нем высшие чувства. Рано или поздно придется встретить лицом к лицу весь ужас и боль утраты Мими, его единственной любви.
Моррис глубоко вдавил острый ноготь в нежную кожу на сгибе руки. Чернота перед глазами на миг вспыхнула фейерверком красок.
Не для того ли, в конце концов, затеян весь этот фарс с виноградником, Бобо, эмигрантами? Ясно же, что подобная суета не к лицу такой натуре, как Моррис. Провинциальная комедия положений. Но так он по крайней мере заставит их считаться с собой. Почему, - удивился Моррис, сразу охладев умом, - ну почему его просто не приняли в семью, как они обошлись бы со всяким другим, почему не дают разделить их заботы? Но уж если так, тогда с чего они взяли, что Моррис согласится сидеть сложа руки на вторых ролях, словно не родня, а какой-нибудь наемный служащий? Почему его не только отпихивают от дел, но будто сговорились вовсе не замечать?
Все еще впиваясь ногтями в руку, Моррис сардонически рассмеялся, потом слезы хлынули по щекам. Одна только Мими, единственная из всех, согласилась впустить его в свою жизнь, отнеслась к нему с полным доверием. Всех остальных придется наказать за то, что они с ним сделали. А к черным он относится как к братьям. Даже к marocchino, который его надул. Да что там, он бы и к Стэну относился точно так же, не случись той встречи в роковой день. Господи, какая жуть - столкнуться с ним снова!
Упав на колени, Моррис взмолился: "Мими, помоги мне поступать праведно и благородно. Укажи путь смирения и добра. Дай мне наконец добиться счастья!"
Губы беззвучно шевелились. Так и должно быть, когда человек возносит молитву. И до того непроглядна была темнота за закрытыми ставнями, что Моррис, покинув кресло, на миг потерял ориентацию. Словно падал сквозь пространство в никуда, в самые сокровенные глубины души. Потом он осознал, что прячет лицо в ладонях, как ребенок, вымаливающий прощение у матери. Трепет очищения. Он молится Массимине, своей святой покровительнице! Никто не сможет отрицать, что он - глубокая натура. Через пару минут Моррис неловко встал, пробрался через темную комнату и со сладострастным чувством облегчения растянулся на кровати.
Но и час спустя широко открытые глаза все еще бросали вызов ночному мраку. Моррис страдал, и в этом было зерно истины. Да, он способен испытывать мучения, возвышающие душу, и в этом залог ее полноценности. Совсем не то, что беззаботная Паола, по-детски разметавшаяся во сне после удовольствий, которые выцыганила у него. Теперь, стоило Моррису подумать о теле жены, о сексе с нею, на ум без конца приходило слово "утроба": все больше и больше, пошлая красно-коричневая припухлость в обрамлении черных, как fascismo, вьющихся волос, беззащитная и в то же время чудовищно ненасытная. А если он просто кончит себе в руку и впихнет в эту самую утробу? В самом деле, почему бы нет? Моррис уже начал возбуждаться от этой мысли и обрадовался своей улыбке, невидимой во тьме. Интересные идеи, однако, приходят ночью.
Проведя рукою вниз по гладкой коже своего живота, Моррис обнял бессонницу, как невесту.
Глава десятая
Не все новые рабочие оказались черными. Там были хорват Анте и египтянин Фарук, албанец Рамиз - ему, похоже, не исполнилось и шестнадцати, и марокканец Азедин, которому давно шел шестой десяток. Отчего-то Азедин не понравился Форбсу. Затем Кваме и с ним еще трое из Ганы; наконец, пара сенегальцев, то появлявшихся, то исчезавших. Они заняли три комнаты на самом верху, спали на голых досках в разваливающемся доме, в окружении святого Петра, которого язычники распяли вверх ногами, и дамы, рыдающей над гробом. Умывались холодной водой, деля на всех одно полотенце. Продукты закупали каждый для себя и хранили между оконными рамами, успешно служившими холодильником; обедали же вдвоем или группами за огромным кухонным столом. Форбс готовил нехитрые блюда из макарон для жизнерадостного Рамиза и несколько напыщенного Фарука, что искренне восхищало Морриса. Лишь по-настоящему благородный человек мог отдавать столько времени и сил заботам о неотесанных юнцах.
После работы отсыпались за полдень. Потом Фарук с Азедином совершали намаз на втором этаже, где одно из окон глядело на восток. Другие комнаты здесь служили Форбсу спальней, студией и ванной. Ближе к вечеру сходились внизу, там Форбс давал уроки итальянского языка и культуры. Эти занятия посещали только Анте, Кваме, Фарук и Рамиз. Парни рассаживались на ржавых металлических стульях, откопанных в сарайчике в дальнем углу сада. Форбс со своим восхитительным британским выговором учил их правильно употреблять глагольные времена и рассказывал о прискорбном упадке, в который погружалось итальянское искусство со времен Возрождения. За это Моррис еженедельно выплачивал ему из своего кармана достаточную сумму, чтобы продержаться до тех пор, пока дом - отреставрируют и обставят как следует. После этого Форбс осуществит мечту своей жизни - будет принимать богатых и воспитанных студентов английских колледжей
К ночи тревизановский фургон отвозил людей на работу в длинную пристройку за конторой, где была смонтирована примитивная разливочная линия. Бобо, ознакомившись с размерами заказа и сопоставив, сколько Моррис мог узнать о его плутнях и сколько счел нужным открыть Антонелле (а еще прежде, возможно, самой синьоре Тревизан), кое-как согласился закупить тысячу гектолитров дрянного винца в Алжире и в самой Вальпантене, сверх уже оговоренных поставок. Полученный купаж - точнее сказать, просто болтушку на их собственной бурде - безбожно разбавляли сахаром и благополучно сбывали английским простакам.
Этикетка гласила: "Доруэйз Тревизан Супериоре". И поясняла шрифтом помельче: "Марочное столовое вино с залитых солнцем склонов Северной Италии". Бутылка стоила пенсов на сорок дешевле любого вина, и партия, судя по всему, расходилась без проблем. Каждую пятницу эмигранты получали на руки по сто пятьдесят тысяч лир наличными. В фургоне, возившем их на смену и со смены, не было окошек. Но их и без того вряд ли могли заметить: непрерывно стояли туманы. Глядя на такую лафу, Моррис не мог взять в толк, отчего куксится Бобо. Затея оказалась гениальной.
- Покупатели с ума сходят от счастья! - объявил он Бобо в то утро, протягивая факс с заказом на следующую партию вина.
Малый только щеки втянул да затряс головой, как паралитик. Эти дела нельзя продолжать до бесконечности, кисло заметил он. Иначе contrproducente - может выйти боком.
Свояки беседовали в головном офисе, где на одной стене висело пластмассовое распятие, а на другой красотка а-ля Мэрилин Монро неслась в чем мать родила сквозь рождественскую метель, оседлав бутылку братьев Руффоли. Бобо устроился в кожаном кресле, мусоля ярко-желтый карандаш зубами почти такого же оттенка. Волосы у него на лбу слиплись от пота и угрожающе редели, - а сколько же лет этому мерзавцу стукнуло: двадцать шесть, двадцать семь? Моррис, излучавший свежесть, обаяние и энтузиазм, за которые столь дорого приходилось платить по ночам, чувствовал себя моложе. Жизнерадостный настрой подтверждал и его моральное превосходство над Цыплаком. Некоторые появляются на свет с серебряной ложкой во рту... а потом этой же ложкой получают по лбу. С самым непринужденным видом он присел на край стола у компьютера, даже ногой принялся болтать.
Бобо взял факс и погрузился в подавленное молчание. Есть в этой жестикуляции нечто театральное, подумал Моррис, будто зять загодя сочинил сценарий и сейчас разыгрывал перед ним свою домашнюю заготовку. Showdown охлаждение пыла. Или же - "шоу дауна"... С полминуты Моррис выжидал, с удовольствием ощущая, как играют крепкие мышцы покачивавшейся взад-вперед ноги. Бывают моменты, когда телесная красота дает неоспоримые преимущества. Если у него, Морриса, на щеках и на подбородке высыпало столько угрей, уж он бы наверняка постарался от них избавиться. Вот так же, как сейчас воюет с грибком, серьезно подпортившим - правую ступню. Богатые обязаны заботиться о своей внешности, благо имеют все возможности для этого. Когда-нибудь он напишет эссе о взаимной связи красоты и добра, что-то в духе Аристотеля.
- Хочешь, чтобы я перевел? - спросил он Бобо, уткнувшегося в письмо.
- Я хочу, - мрачно ответил тот, - чтобы ты послал им вежливый ответ с отказом. Объясни, что запасы нынешнего года подошли к концу, и любые контакты мы сможем возобновить не раньше будущего урожая.