Однако ваш отец не пытался меня к чему-нибудь принудить и не стал ругать меня, когда я стащил из его корзины пирог с бараниной. После того как я умял этот пирог, он предложил мне лепешку с изюмом, а потом дал салфетку, сказав, что мои лицо и руки станут лучше выглядеть, если я их вытру.
   А затем он начал рассказывать мне истории. Про Иисуса Навина и иерихонскую трубу. Про Даниила во рву со львами. Про Самсона и Далилу - тут мне особенно понравилось место, где Самсон обрушил на головы филистимлян их храм, поскольку мне ужасно хотелось вот так же разрушить Эбердэр. - Никлас откинул голову на спинку стула, и огонь в камине бросил золотистый отблеск на его точеное лицо. - Ваш отец был первым человеком, который отнесся ко мне как к ребенку, а не как к дикому животному, которое требовалось усмирить. В конце концов я разрыдался у него на груди.
   Представив себе несчастного, покинутого ребенка. Клер и сама едва не расплакалась. Проглотив комок в горле, она сказала:
   - Мой отец был самым сострадательным человеком, которого я когда-либо знала. Никлас кивнул.
   - Старый граф сделал хороший выбор - сомневаюсь, что кто-либо кроме преподобного Моргана сумел бы убедить меня смириться с ситуацией. Он сказал мне, что Эбердэр - мой дом и что если я буду слушаться своего деда, то в конце концов у меня будет столько свободы и столько денег, сколько и не снилось ни одному цыгану. И тогда я спустился к старому графу и предложил ему сделку. Он состроил гримасу. - По-видимому, у меня врожденная склонность к странным сделкам. Я сказал деду, что буду изо всех сил стараться стать таким наследником, какого ему хочется иметь, - но только одиннадцать месяцев в году. Взамен он каждый год должен отпускать меня на месяц к цыганам. Как и следовало ожидать, граф был отнюдь не в восторге от этой идеи, однако преподобный Морган убедил его, что это единственный способ заставить меня вести себя подобающим образом. Так ваш отец стал моим наставником. В течение последовавших за тем двух или трех лет он приходил в Эбердэр почти каждый день - за исключением того времени, когда разъезжал с проповедями. Кроме обычных школьных предметов, он учил меня вести себя как англ. В конце концов я был подготовлен к поступлению в закрытую частную школу, где из меня уже можно было лепить нечто в достаточной мере похожее на английского джентльмена. - Он бросил на Клер взгляд, полный иронии. - Перед тем как уехать, я подарил вашему отцу ту книгу с благодарственной надписью, которую вы использовали для шантажа.
   Эта фраза не задела Клер: она не чувствовала за собой никакой вины.
   - Значит, вы сумели не забыть цыганские обычаи, потому что каждый год возвращались к пароду своей матери, - сказала она. - Для семилетнего ребенка вы мыслили весьма здраво.
   - Недостаточно здраво. Я воображал, что смогу надеть личину англа, как костюм, а потом снять её, ничуть не изменившись. Но все оказалось не так просто - если ты постоянно играешь какую-то роль, то в конце концов видимость становится сутью.
   - Должно быть, трудно находиться между двумя мирами. Вам никогда не казалось, что вы ни то ни се, ни рыба ни мясо?
   Он невесело рассмеялся:
   - Очень точное сравнение.
   - Чем больше я вас слушаю, тем понятнее мне становится, почему вы ненавидели своего деда.
   Никлас наклонил голову и наиграл на арфе гамму: сначала вверх, потом вниз.
   - Сказать, что я ненавидел его, это... было бы... слишком просто. Он был моим единственным родственником, и мне хотелось, во всяком случае, иногда, чтобы он был мною доволен. Я выучился хорошим манерам, усвоил нормы нравственности, греческий, историю, изучил основы ведения сельского хозяйства, но что бы я ни делал, это не могло удовлетворить деда. И знаете, в чем состояло мое непростительное преступление?
   Клер покачала головой, и он сказал:
   - Дайте мне вашу руку.
   Когда она протянула её, он поднес к её руке свою. Рядом. с её молочно-белой кельтской кожей его кожа по цвету походила на кофе со сливками.
   - Все дело было в цвете моей кожи, то есть в том, чего я не мог бы изменить, даже если б захотел. Думаю, будь я посветлее, мой дед в конце концов сумел бы забыть, какая кровь во мне течет. Однако каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел "проклятого черномазого цыгана", как он порой изящно выражался. - Никлас согнул и разогнул свои длинные гибкие пальцы, разглядывая их так, словно увидел в первый раз, потом с горечью проговорил: - Глупо и, уж конечно, совсем не по-христиански ненавидеть кого-то за цвет его кожи, однако такие вот мелочи могут совершенно изменить человеческую жизнь.
   - Уверяю вас, что ваша внешность - само совершенство, - убежденно сказала Клер.
   На его лице отобразилось изумление.
   - Я не напрашивался на комплимент.
   - Это был не комплимент, а объективное эстетическое суждение, снисходительно изрекла она. - Хорошо воспитанная женщина никогда не стала бы говорить мужчине комплименты по поводу его внешности. Это было бы вульгарно.
   Он лукаво улыбнулся.
   - Стало быть, я занесен в ту же категорию, что греческие урны или картины эпохи Возрождения?
   - Вы куда интереснее. - Она склонила голову набок. - Нам было легче жить, когда вы кочевали с цыганами?
   - В общем, да. Моя мать была сиротой, близких родственников у неё не было, так что я присоединялся к любому ближайшему табору. Меня всегда брали, как берут приблудного щенка. - Он мгновение помедлил. - Я наслаждался этой жизнью, но со временем начал смотреть на своих соплеменников другими глазами. Хотя цыгане считают себя людьми совершенно свободными, на самом деле они рабы своих обычаев. Неграмотность, пренебрежительное отношение к женщине, возведенная в ранг достоинства бесчестность, причем в основном за счет бедняков, по которым она бьет больше всего, потому что они бедны, - в конце концов все это стало меня тяготить.
   - Однако в Эбердэре вы специально отвели место для цыганского табора.
   - Конечно. Как-никак они мои родственники. Любой цыганский табор может остановиться здесь и оставаться столько, сколько пожелает. Единственное, о чем я прошу, - это чтобы они не досаждали местным жителям.
   - Стало быть, вот почему цыгане уже много лет не доставляют нам никаких хлопот, - догадалась Клер. - Когда я была маленькая, было не так. Помню, всякий раз, когда они приезжали в деревню, мама уводила меня в дом и запирала дверь на засов. Она говорила, что цыгане - воры и язычники и что они крадут детей.
   Никлас усмехнулся.
   - Насчет воров и язычников - пожалуй, но цыганам нет нужды красть детей: у них полно своих.
   - Я иногда мечтала, что меня украдут цыгане, - призналась Клер. - Мне казалось, что это было бы здорово. Приятно осознавать, что ты настолько кому-то нужна.
   Она тут же пожалела о своих неосторожных словах.
   - Так вы чувствовали себя ненужной, Клариссима? Нежеланной? Я иногда думал о том, каково это - иметь преподобного Моргана своим отцом. Человека непоколебимой добродетели, сострадательного, готового уделить время каждому. кто в нем нуждается. - Он взял тихий, печальный аккорд. - Однако со святыми не всегда бывает легко жить.
   Ее словно полоснули ножом. Да как посмел этот повеса увидеть то, чего до него не видел никто, то, в чем она не решалась признаться даже самой себе!
   - Уже очень поздно, - проговорила Клер онемевшими губами, - Мне надо идти спать.
   - А вы увильнули от ответа, - тихо заметил он. - Как видно, вы из тех людей, которые с удовольствием расспрашивают других, но не желают, чтобы кто-нибудь видел, что творится в их собственных душах.
   - Меня не о чем расспрашивать. - Она встала. - Я простая женщина, и у меня была самая обыкновенная жизнь. Он рассмеялся.
   - О нет, вас никак не назовешь простой! Все что угодно, но только не это. В вас бездна ума, загнанных вглубь и подавленных чувств... - Он наиграл быструю мелодию, которая отчего-то привела ей на ум кота, подстерегающего птичку. - Вы хотите чувствовать себя желанной, Клариссима? Ну так вот - я вас желаю. В вас есть букет - загадочный, топкий, сложный букет хорошего вина, напитка, который хочется смаковать снова и снова. И ещё у вас прелестные ножки - я рад, что для игры на бильярде вы решили использовать кий.
   Не удостоив сие замечание ответом, Клер плотнее запахпула свой бесформенный халат и направилась к двери. Каждый раз, когда она делала очередной шаг, Никлас щипал струны арфы.
   Она зашагала быстрее - и арфа тоже заиграла быстрее.
   Она остановилась - арфа смолкла.
   Она резко обернулась.
   - Перестаньте надо мной издеваться! Он поставил арфу на пол.
   - Я не издеваюсь над вами, Клариссима, - я приглашаю вас на пир жизни, который включает в себя также и смех. - Он встал. - А ещё он включает в себя желание. Страсть - это лучший способ забыть все жизненные невзгоды.
   Клер пробрала дрожь.
   - Теперь я понимаю, отчего вас называют графом-демоном. Ваши рассуждения это теология дьявола.
   - В процессе образования мне пришлось проглотить немало религиозных текстов, и я что-то не припомню, чтобы где-нибудь говорилось, будто удовольствие есть по самой своей сути зло. Зло - это когда причиняешь вред другим людям, страсть же - это источник обоюдной радости. - Он направился к пей. - Уже миновала полночь, и начался новый день. Могу ли я получить свой законный поцелуй?
   - Нет! - Клер повернулась и со всех ног бросилась к двери.
   - Вы очень разумны, Клариссима, - было бы жаль использовать свое право так рано. До свидания - до скорого свидания.
   Последнее, что она услышала, был его негромкий смех...
   Спеша по коридорам в свою тихую, безопасную спальню, Клер думала о том, что рассуждения Никласа больше не кажутся ей такими уж бессмысленными. Еще немного - и он чего доброго её убедит! Воистину прав был человек, придумавший поговорку: "Тому, кто ужинает с дьяволом, нужна длинная ложка".
   Она не только полным ходом катилась к погибели, но ещё и ожидала её чуть ли не с нетерпением...
   Глава 9
   Когда впереди показалась шахта, Никлас остановил коня, чтобы лучше рассмотреть её. Зрелище было далеко не приятное. Самым высоким из сооружений была труба, изрыгавшая в пасмурное небо черный дым. Рядом с покрытыми угольной пылью зданиями высились отвалы пустой породы, и на сотни ярдов вокруг не было видно ни одного дерева.
   - Главный шахтный ствол находится посреди этих зданий, - сказала Клер. По нему в лаву идет воздух, спускаются люди и поднимается добытый уголь. - Она показала рукой налево. - Отсюда его не видно, но там есть ещё один ствол, его называют Бичен. Сейчас он служит в основном для вентиляции, ещё по нему иногда спускаются в южную оконечность выработки.
   Хотя до шахты было больше четверти мили, до них ясно доносилось буханье парового двигателя.
   - Это грохочет насос, который откачивает из шахты воду? - спросил Никлас.
   - Да, он работает на старом двигателе Ньюкомена. Современные двигатели Уаттса гораздо мощнее.
   Никлас пустил лошадь шагом, и они с Клер продолжили путь вверх по склону холма.
   - Насос - это одна из проблем? Клер кивнула.
   - Он слишком мал для такой большой шахты. К тому же ему уже почти сотня лет, и он часто ломается.
   - Почему же его не заменили на новый? Когда Майкл Кеньон купил эту шахту, он собирался модернизировать оборудование, чтобы увеличить добычу.
   - В первые несколько месяцев лорд Майкл осуществил кое-какую реконструкцию, но потом потерял интерес к делу и оставил управление шахтой в руках Джорджа Мэйдока, - пояснила Клер. - В шахте есть несколько старых штолен, по которым вода уходит из нижних выработок, - вот Мэйдок и решил, что не стоит тратить деньги на более совершенный насос. Кроме того, он считает, что для спуска и подъема достаточно старой лебедки на конной тяге. А ведь лебедка с современным паровым двигателем работала бы намного быстрее и была бы гораздо безопаснее.
   - Какая близорукость! Новое оборудование действительно стоит дорого, однако оно быстро окупается. Я удивлен, что Майкл целиком передал управление шахтой в чужие руки, - ведь он и сам обладал недюжинной деловой хваткой.
   Никлас взглянул на Клер.
   - Как вам известно, раньше шахта принадлежала Дэйвисам, но мой дед решил, что от неё больше беспокойства, чем прибыли. Когда Майкл гостил у меня в Эбердэре, он заинтересовался ею. Он счел, что если шахтой хорошо управлять, она станет очень прибыльной, и предложил моему деду продать се. Дед был только счастлив избавиться от того, что доставляло ему столько хлопот, и продал шахту, но с условием, что земля, на которой она находится, останется в его собственности.
   - Так вот почему шахта перешла к другому владельцу, - сухо сказала Клер. Тем, кто в ней работал, никто не потрудился что-либо объяснить. Толковали, что лорду Майклу приглянулась наша долина и он приобрел здесь дом и дело, поддавшись минутному порыву.
   - В этом утверждении есть доля правды - впервые приехав в Эбердэр, Майкл действительно влюбился в эти места. Будучи младшим сыном, он не мог унаследовать земли своей семьи, поэтому одновременно с шахтой купил и поместье Брин-Мэнор. - Тут Никласа осенила догадка. - Неужели вместе с шахтой он забросил и дом?
   - Насколько мне известно, лорд Майкл уже несколько лет не появлялся в наших краях. Когда он закрыл Брин-Мэнор, это лишило местных жителей ещё пятнадцати рабочих мест. - И Клер со значением посмотрела на графа.
   Тот поморщился.
   - Да, похоже, здешние землевладельцы не баловали до липу своим вниманием, не так ли?
   - Дела наши идут неважно уже много лет и, как видите дошли до последней крайности, раз уж я обратилась за по мощью к такому нечестивцу, как вы.
   Приметив озорной блеск в её глазах, он не замедлил с ответом:
   - Ну, но крайней мере с этой стороны все обстоит неплохо. Я даю вам великолепную возможность стать ещё од ной христианской мученицей.
   Их взгляды встретились, и оба расхохотались. Черт побери ему определенно нравилась эта женщина и се едкое чувство юмора. Вот уж кто никогда не полезет за словом в карман!
   Доехав до окружающих шахту мрачных построек, Клер и Никлас перестали улыбаться.
   - А что за жуткий шум доносится вон из того сарая?
   - Сортируют уголь. Большинство тех, кто занят на наземных работах, трудятся именно там.
   Никлас попытался стереть пятна, появившиеся на его белоснежных манжетах.
   - Похоже, именно это место - источник угольной пыли которая покрывает здесь абсолютно все.
   - Вам ли возражать - ведь вы так любите ходить в черном. - Она показала на небольшой сарай. - Лошадей мы можем оставить здесь.
   Когда они спешились, к ним подошел плотный мускулистый человек.
   - Лорд Эбердэр, это Оуэн Моррис, - представила его Клер.
   - Оуэн, дружище! Клер не назвала мне имени нашего проводника! - повысив голос, чтобы перекричать шум, воскликнул Никлас и протянул шахтеру руку.
   - Я не был уверен, что вы узнаете меня, - ведь прошло столько лет, - с улыбкой сказал Оуэн, отвечая крепким рукопожатием.
   - Как я мог тебя забыть? Я и другим ребятам показывал, как ловить форель руками, но научиться этому смог только ты один. Здорова ли Маргед?
   - Здорова. Теперь она даже красивее, чем когда мы поженились, - с нежностью сказал Оуэн. - Она будет рада, что вы её помните.
   - Разве можно не запомнить такую женщину? Конечно, в прежние времена я не решался даже поздороваться с ней, опасаясь, как бы ты не свернул мне шею.
   Никлас вглядывался в лицо своего старого приятеля. Под слоем угольной пыли Оуэн был бледен, как и большинство тех, кто работает под землей, однако вид имел здоровый и счастливый. И явно сохранил то завидное внутреннее спокойствие, которое отличало его ещё в детстве.
   - Лучше переоденьтесь в шахтерское платье, - заметил Моррис, - не то испортите ваш нарядный лондонский костюм.
   Никлас беспрекословно последовал за Оуэном в сарай, разделся и облачился в рубашку, свободную куртку и штаны из грубой фланели. Хотя все это было тщательно выстирано, ткань все равно пропитала застарелая угольная пыль. Надевая на голову шляпу с подкладкой из толстого слоя ваты, Никлас усмехнулся, представив, как прореагировал бы на этот наряд его лондонский портной. С ним наверняка случился бы приступ меланхолии.
   - Привяжите их к петлице, - приказал Оуэн, протягивая Никласу две свечи. У вас есть огниво?
   Огниво у Никласа было, но если бы Оуэн не напомнил, он оставил бы его в кармане своего сюртука. Перекладывая трутницу в карман фланелевой куртки, он спросил:
   - Что-нибудь еще?
   Шахтер взял из деревянного ящика пригоршню мягкой глины и прилепил этот комок к нижним концам свечей.
   - Возьмите. Когда нам придется ползти, глина понадобится, чтобы прикрепить свечу к шляпе.
   Выйдя из сарая, они увидели, что Клер тоже переоделась в шахтерскую одежду. В мешковатых штанах и куртке она была похожа на подростка.
   - Вы пойдете с нами? - удивленно спросил Никлас.
   - Мне не впервой спускаться в шахту, - спокойно ответила девушка.
   Никласа вдруг охватило сильнейшее желание защитить её, оградить от опасности. Он хотел было запретить ей идти с ними, но у него хватило ума промолчать. Во-первых, он не имел никакого права приказывать Клер, а во-вторых, в отличие от него она уже бывала под землей. К тому же, судя по выражению её лица, она, пожалуй, могла бы укусить его, если б он попытался её остановить. Не то чтобы Никлас очень возражал - это было бы даже приятно, - но время и место для этого явно не те.
   Чтобы подойти к устью шахты, им пришлось обогнуть огромный барабан, напоминающий положенное на бок водяное колесо. Вращаемый упряжкой лошадей, он крутил отчаянно визжащие лебедки, установленные над главным стволом.
   Когда они приблизились к устью, оттуда показалась корзина с углем. Двое рабочих подтянули её к себе и опрокинули содержимое в повозку. Пока уголь с грохотом высыпался, из будки вышел человек.
   - Оуэн, это и есть твой гость?
   - Да. Лорд Эбердэр, это мистер Дженкинс, здешний рукоятчик. Он отвечает за все, что спускают в шахту или поднимают наверх.
   Никлас протянул Дженкинсу руку. На лице рабочего промелькнуло изумление, затем он взял протянутую руку и торопливо пожал её, после чего вежливо приподнял край своей шляпы.
   - Для меня это большая честь - посетить вашу шахту. Я постараюсь не путаться под ногами, - сказал Никлас и заглянул в устье шахты. - Как мы будем спускаться?
   Дженкинс остановил одну из лебедок и издал хриплый смешок.
   - Зажгите свечу от той, что в будке, милорд, и хватайтесь за веревку.
   Приглядевшись, Никлас увидел, что к уходящему вниз канату на разных уровнях прикреплены петли.
   - О Господи, так вот как шахтеры спускаются и поднимаются? А я думал, что для этого используется железная клеть.
   - В современных шахтах так оно и есть, - ответила Клер.
   Но пенритская шахта никак не подходила под эту категорию. Она была примитивной и опасной, и именно поэтому он, Никлас, находился здесь... Оуэн зажег свечу, затем поставил ногу в петлю и сел, небрежно держась за веревку одной рукой. Ни на минуту не забывая, что под ним пропасть глубиной в несколько сот футов, Никлас последовал его примеру. Он чувствовал, что Оуэн его проверяет. Никлас тихонько вздохнул. То, что он пэр Англии, не имеет ровно никакого значения, если у него не хватит мужества спуститься в шахту.
   Забраться в петлю оказалось не так уж трудно, но смотреть, как садится Клер, - это было совсем другое дело! Когда девушка закачалась над бездной, Никлас опять с трудом подавил в себе желание остановить её.
   Лебедка заскрипела, и они стали быстро опускаться в темноту, болтаясь на канате, подобно связке лука; пламя их свечей бешено плясало в дымном воздухе. При спуске петли крутились то в одну, то в другую сторону, и Никлас подумал, что этак у шахтера, пожалуй, может закружиться голова. Возможно, здесь иногда случается так, что люди падают в шахту? Клер сидела чуть выше, и Никлас не спускал глаз с её стройной спины. Если бы она закачалась, теряя равновесие, он немедля схватил бы её за талию. Однако она была спокойна и невозмутима, как будто не болталась в петле над глубокой шахтой, а пила чай, сидя в кресле у камина. Вскоре он заметил, что по мере того, как круг света в устье шахты уменьшается, красная точка внизу растет. Действительно, Клер говорила ему, что в самом низу шахтного ствола постоянно горит костер - это нужно для вентиляции. Так вот почему воздух вокруг них такой дымный и горячий: практически, они спускаются по дымовой трубе!
   Он снова посмотрел вниз и заметил, что огонь вдруг стал вполовину меньше его заслонял какой-то огромный черный предмет, мчащийся на смертельной скорости вверх. Никлас инстинктивно напрягся, хотя что он мог сделать, чтобы предотвратить столкновение?
   Обдав их мощной волной воздуха, черный предмет пронесся мимо, всего в нескольких дюймах от Оуэна. Шахтер и бровью не повел. Никлас с облегчением вздохнул, увидев, что это всего лишь корзина с углем. Однако если бы канат, на котором они висели, раскачивался с большей амплитудой, одного из них вполне могло бы задеть. Да, этой шахте явно требовались лебедка с паровым двигателем и железные клети для подъема и спуска шахтеров.
   Минуты через две их движение замедлилось, и канат остановился на расстоянии нескольких футов от ревущего вентиляционного огня. Вылезая из петли, Никлас увидел, что они находятся в просторной галерее. В нескольких футах от них черные от угля фигуры загружали очередную корзину.
   - Это место имеет явное сходство с геенной огненной, которую с таким воодушевлением описывал мне ваш отец, - заметил Никлас.
   Губы Клер тронула легкая улыбка.
   - Тогда вы должны чувствовать себя здесь как дома, Старый Ник.
   Никлас улыбнулся в ответ, хотя, по правде говоря, вовсе не чувствовал себя здесь как дома. Цыганская половина его души всегда жаждала вольного воздуха и открытого пространства, а в шахте не было ни того, ни другого. Он закашлялся, заморгал слезящимися от дыма глазами и ясно вспомнил, что в детстве любопытство ни разу не толкнуло его спуститься в шахту.
   - Мы пойдем в западную лаву, - сказал Оуэн. - В тех местах не так людно.
   От главной галереи отходило полдюжины выработок. Направляясь к той, что вела на запад, они обошли несколько тележек, груженных углем Каждую из них толкали два подростка.
   - В такой тележке - пять центнеров<Английский центнер = 50, 8 кг> угля, сказал Оуэн. - Ребят, которые их толкают, называют откатчиками.
   В больших шахтах тележки толкают по рельсам - это облегчает работу.
   Они вошли в нужный штрек: впереди шел Оуэн, следом Клер, за нею Никлас. Потолок штрека был так низок, что Никласу приходилось двигаться согнувшись. Он шел, чувствуя сырой запах камня, так непохожий на аромат свежевспаханной земли.
   - Одна из главных опасностей - это рудничные газы, - бросил через плечо Оуэн. - Удушливый газ скапливается в заброшенных выработках; он парализует дыхание и может стать смертельным. Гремучий газ ещё хуже, потому что взрывается. Когда его становится слишком много, один из наших заползает в забой и поджигает его, а сам ложится плашмя, чтобы огонь прокатился над ним.
   - Господи Иисусе, да это же чистое самоубийство! Оуэн повернул голову и укоризненно посмотрел на Никласа.
   - Что верно, то верно, но это вовсе не значит, что вы можете поминать имя Господа всуе. Даже если вы и лорд, - добавил он с лукавым огоньком в глазах.
   - Ты же знаешь, я всегда этим грешил. Ладно, впредь постараюсь следить за своим языком, - пообещал Никлас.
   Ему пришло в голову, что Клер, возможно, чувствует то же, что и Оуэн. Пожалуй, в будущем стоит кое-какие фразы говорить по-цыгански. - Вообще-то я слышал о том, что гремучий газ можно выжигать, но думал, что от этого способа давно отказались, потому что он слишком опасен.
   - В этой шахте все делают по старинке, милорд, - сухо ответил Оуэн.
   - Если ты собираешься выговаривать мне за то, что я всуе поминаю Господа, придется тебе оставить "милорда" и снова называть меня Никласом - Он вытер потный лоб фланелевым рукавом. - Здесь действительно теплее, чем наверху, или мне это кажется?
   - Вам это не кажется, - ответила Клер. - Чем глубже шахта, тем в ней жарче. - Она бросила взгляд через плечо. - Как-никак, чем глубже, тем ближе к геенне.
   Никлас улыбнулся, но улыбка продержалась на его лице лишь до тех пор, пока он не наступил на какой-то мягкий предмет, который вдруг громко пискнул и бросился прочь, стуча когтями. Пытаясь удержать равновесие, Никлас ударился головой о потолок и тут же согнулся вдвое, ругаясь на чем свет стоит. Однако ругался он по-цыгански. Клер встревоженно обернулась.
   - С вами все в порядке? Он осторожно ощупал голову.
   - Если б не слой ваты в шляпе, я бы вышиб себе мозги. На что это я наступил?
   Она коснулась его лба прохладной рукой.
   - Наверное, на крысу. Их здесь тьма. Оуэн, который тоже остановился, добавил:
   - И они очень наглые. Случается, вырывают еду прямо из рук.
   Никлас снова зашагал вперед.
   - Неужели никому не пришло в голову привести в шахту кошку?
   - Кошек здесь несколько, и у них очень сытая жизнь, - ответила Клер. - Но крысы и мыши все равно не переводятся.
   Послышался неясный металлический стук, затем впереди показался поворот. За ним оказалась металлическая дверь, перекрывающая путь. Оуэн крикнул:
   - Хью, отвори дверь!
   Дверь со скрипом открылась, и из-за неё высунулся мальчик. Маленький, лет шести.
   - Мистер Моррис! - радостно воскликнул он. - Давно я вас не видел.
   Оуэн остановился и ласково взъерошил мальчугану волосы.